Текст книги "Сердца живых"

Автор книги: Бернар Клавель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

50

Ночью снег сменился проливным дождем. Солдатам удалось наконец выбраться из зарослей, но, когда сквозь густой туман забрезжила заря, они окончательно поняли, что не знают, где находятся. Лес превратился в сплошную трясину, из которой, точно затерянные островки, то тут, то там выглядывали большие камни. Молодые люди усаживались на них, чтобы перевести дух, но Жюльену несколько раз казалось, что они все время кружат на одном и том же месте.

– Нет, нет, не беспокойся, – убеждал его Каранто, – мы идем вперед.

Однако голос его звучал неуверенно. Не было уже никакой возможности ориентироваться на местности, хотя бы даже приблизительно. Они долго спускались вниз по склону, миновали какую-то голую пустошь, усеянную чуть выступавшими из земли камнями, по которым струилась вода; плотная завеса дождя скрывала границы этой пустоши. Потом перед ними возник грязный и мутный поток, они перебрались через него, держась за низко свисавшие ветви и узловатые корни деревьев. Вода доходила им до пояса, но молодые люди не обращали на это внимания. Они шли вперед как автоматы, а когда опять спустилась ночь, с трудом разбили палатку негнущимися от холода, заскорузлыми от грязи руками. В тот вечер они не перемолвились ни единым словом и молча разделили между собой остаток хлеба, пропитавшегося водой, как губка. Хлеб пропах болотом и скрипел под зубами. Несколько раз Каранто принимался кашлять. Жюльен ощущал невыразимую тоску, она терзала его не меньше, чем усталость. Он думал только о Сильвии, о ее взгляде да еще о том, что им с Каранто суждено погибнуть в самом сердце Франции, всего лишь в нескольких километрах от Кастра, где находилась Сильвия. Да, им суждено погибнуть, суждено бессмысленно кружить под холодным дождем, кружить до полного изнеможения.

Дождь не прекратился и на следующий день. Теперь солдаты походили на перемазанных в грязи животных – животных, у которых не было сил даже жаловаться. Их фляжки были пусты. Хлеба больше не осталось, и они съели последний кусок сала.

Когда с наступлением сумерек дождь наконец прекратился, они даже не попытались раскинуть палатку, а только завернулись в брезент и улеглись прямо на земле, у подножия сильно накренившегося утеса.

– Мы с тобой оба подохнем, – повторял Каранто. – И во всем я виноват. Я болван. Последний болван.

Жюльен чувствовал, что его товарищ готов расплакаться.

Наутро небо прояснилось, стало холоднее. Солдаты дрожали на пронизывающем ветру, животы у них сводило от голода, и все же ясный день вселил в них некоторую бодрость. Целый час они шли не останавливаясь, пока не увидели дорогу, напоминавшую ту, что вела к хижине дровосека. Лес поредел, и сквозь деревья они различили внизу довольно большую и, как им показалось, плоскую равнину. Над нею плавали длинные полосы белого тумана, блестевшие на солнце.

– Что-то мне это место не больно нравится, – сказал Каранто, – но мы тут наверняка найдем какую-нибудь ферму, где можно поесть и выспаться в тепле.

Еще до полудня они достигли луга, под которым виднелась деревушка, состоявшая из нескольких домов. Солдаты переглянулись. Они были такие же грязные, как в тот день, когда очутились в хижине дровосека, только лица их, пожалуй, еще больше заросли щетиной.

– Как ты думаешь, можно показаться людям в таком виде?

Они остановились в рощице и стали разглядывать дома. На дороге дважды показывалась чья-то черная тень.

– А что, если это жандарм?

– Ты думаешь?

– Поди знай! На таком расстоянии и ошибиться нетрудно. Нам бы следовало вместо винтовок прихватить с собой с поста наблюдения бинокли.

– Черт побери! Отступать уже поздно! Не подыхать же нам с голода, когда рядом жилье!

– Конечно, раз уж мы тут, нечего трусить, – согласился Каранто, – но и горячиться не стоит. Ты останешься здесь со всем барахлом. Я сброшу шинель, куртку и пилотку. В свитере, хоть он и защитного цвета, я вполне сойду за демобилизованного солдата, сохранившего часть форменной одежды.

– А почему должен идти именно ты?

– Потому что я бегаю быстрее тебя, и, если придется дать тягу…

Они еще немного поспорили, но в конце концов Жюльен уступил. Он чувствовал, что Франсис хочет любой ценой искупить свою вину.

– Если тебе придется туго, свистни, – только и сказал Жюльен.

Каранто ушел. Он скрылся за деревьями, и Жюльен на некоторое время потерял его из виду. Сам он также сбросил шинель и куртку, и теперь их вымокшая одежда, разбросанная на траве, слегка дымилась под солнечными лучами. Стало совсем тепло. Жюльен чуть было не задремал, но его пустой желудок судорожно сжимался и не давал уснуть. Вдали, на голой лужайке, показалась уменьшенная расстоянием фигура Франсиса. Он остановился, и Жюльену показалось, что товарищ смотрит в его сторону. Перед самыми домами Каранто опять остановился. Время тянулось бесконечно. Неужто, оказавшись у самой цели, Каранто передумал? В одном из дворов появилась темная фигура. Франсис, должно быть, увидел ее, потому что снова зашагал и торопливо направился к ближайшему дому. Сердце Жюльена бешено колотилось. Каранто поравнялся с темной фигурой. Видимо, это был высокий мужчина, он возбужденно размахивал руками. Вместе с Каранто они исчезли из виду, потом вновь показались в сопровождении еще трех каких-то мужчин. Затем Каранто отделился от них и направился к горе. Стоя на пороге, люди провожали его глазами. А когда он достиг рощицы, возвратились к себе.

Подойдя к Жюльену, Франсис швырнул прямо на землю кусок хлеба, в котором было не больше двухсот граммов. Он задыхался, его низкий лоб прорезали морщины, в которых засохла грязь, лицо выражало едва сдерживаемую ярость.

– Мерзавцы! – крикнул он. – Мерзавцы!

Жюльен встал. Поднял ломоть и не мог отвести от него взгляда. Это был чудесный хлеб, белый с румяной корочкой. Его рот наполнился слюной.

– Можешь съесть, – буркнул Каранто. – Я лучше сдохну, но не притронусь к нему.

И он снова принялся ругать крестьян. А когда Жюльену удалось его немного успокоить, он рассказал, что его прогнали как нищего, сунув в руки этот кусок хлеба.

– Они боятся, – примирительно сказал Жюльен. – Ведут себя как подлецы, но что тут можно сделать?

– Я-то знаю, что надо делать.

В глазах Каранто сверкнула грозная решимость. Он продолжал:

– Люди эти боятся жандармов не меньше, чем мы. Они тоже прячутся от властей, да только по другой причине. На одном из этих молодчиков, что поспешили на подмогу крестьянину, был большой кожаный фартук, забрызганный кровью, как у мясника, а в руке он сжимал нож. Возможно, он прихватил его, чтобы припугнуть меня, но, по-моему, он просто разделывал тушу. Я-то хорошо знаю, как пахнет сырое мясо. Именно такой запах и доносился из овина…

Он на мгновение умолк. И перевел взгляд с Жюльена на винтовки, прислоненные к изгороди.

– Когда тебе тычут в нос стволом, – сказал он, – ты не думаешь, заряжено ружье или нет.

Каранто снова посмотрел на товарища, тот опустил голову. Наступило молчание. Жюльен все еще держал в руках хлеб. Ловким движением он переломил его пополам.

– Держи, – сказал он. – Поешь. А там видно будет.

Они медленно жевали, смакуя каждый кусочек. И Каранто не переставая честил крестьян:

– Вот скоты, белый хлеб жрут!

– Чего ж ты жалуешься, зато и ты его теперь ешь!

Жюльен старался говорить шутливо, но чувствовал, что гнев товарища передается и ему. Маленький ломтик хлеба только раздразнил его аппетит.

– Жаль, что больше ни к кому зайти нельзя.

– А что, в деревне других домов нет?

– Всюду заперто.

Солдаты не могли ни о чем думать. С каждой минутой мысль о том, что тут совсем рядом лежит мясо, все сильнее овладевала ими. Жюльен хорошо его себе представлял. Чувствовал тот самый запах, о котором говорил Каранто.

– Когда я был учеником кондитера в Доле, – начал Жюльен, – к нам туда приходил по вечерам один покупатель. Звали его Рамижон, он был толстый, как боров. Усаживался за стол, а мы в щелку подглядывали, как он лопает. В жизни не встречал такого обжору…

– Молчи! – взревел Каранто. – Ты что, хочешь, чтобы я совсем свихнулся?

Жюльен замолчал. Перед его глазами стояла картина: тучный Рамижон обжирается пирожными в чайном салоне папаши Петьо. Очищает одно блюдо за другим. Потом на смену этому воспоминанию пришло другое – он услышал голос отца, заставлявшего его есть то, чего он не любил: «Когда-нибудь проголодаешься по-настоящему, тогда вспомнишь куриную шейку!» Затем в ушах прозвучали слова матери: «Бедный мой малыш, ты уже, кажется, уплел весь белый хлеб». И эти воспоминания буквально сводили его с ума.

Жюльен бросил взгляд на деревню. Из какой-то трубы валил дым. Справа на горизонте медленно проплыло несколько облаков, и светлый еще небосклон окрасился в багровый цвет. Не говоря ни слова, Жюльен встал и принялся натягивать на себя влажную, задубевшую от грязи одежду.

51

Крадучись, солдаты спустились к ложбине, расположенной в сотне метров от домов. Притаились за кустами и стали наблюдать. Они решили дождаться сумерек, чтобы легче было скрыться. Оба захватили с собой только винтовки, а вещевые мешки, ранцы и брезент оставили под утесом, чтобы, не теряя времени, прихватить их на обратном пути. Небосвод был на три четверти затянут плотными облаками; красные по краям, они посредине казались фиолетовыми. Темнота уже добралась до лесной опушки, и землю быстро окутывал вечерний мрак.

– Через четверть часика будет в самый раз, – шепнул Каранто.

Они разработали подробный план действий и теперь вновь обсудили его. У Жюльена было такое чувство, будто в этот вечер он вступает в войну. Люди в доме не были врагами, с которыми он уже давно мечтал сразиться, но голод, рассказ Каранто и мучительная усталость рождали в нем злобу против них.

– Если нам удастся утащить мясо, – сказал Каранто, – надо будет уйти далеко в горы и только там зажарить его. Намокший хворост станет сильно дымить.

– Думаешь, мы сумеем развести огонь?

– Конечно… Правда, будь у нас хотя бы клочок сухой бумаги, дело пошло бы куда веселее… Так что, если увидишь газету, хватай и ее…

Каранто осекся. Со стороны домов донесся шум мотора. Они приподнялись на локтях, чтобы лучше видеть. Должно быть, дверь из овина распахнули. В темном дворе заплясало пятно света. Мотор на секунду заглох, потом застучал громче. Солдаты переглянулись.

– Черт побери! Если они смоются с мясом, мы окажемся в дураках!

Жюльен чувствует, как живот его сводит судорога. Он бросает быстрый взгляд на товарища, потом оба, не сговариваясь, вскакивают и срываются с места. Они бегут, пригнувшись, с винтовками наперевес, скользя на вспаханной мокрой земле, и со стороны их можно принять за двух перемазанных в грязи солдат той, первой войны, солдат, устремившихся на приступ безлюдной деревеньки.

– Видел бы нас старик! – усмехается Каранто.

Об этом же подумал и Жюльен, но ничего не сказал. Он не сводит теперь глаз с распахнутой двери овина, откуда медленно выезжает грузовичок. За машиной идет человек, позади – другой. Каранто, опередивший товарища, чуть замедляет бег, оборачивается и знаком торопит Жюльена. Тот и рад бы бежать быстрее, но на подошвы толстым слоем налипла грязь.

Солдаты достигли двора в ту самую минуту, когда грузовичок разворачивался и направлялся к дороге, которую они видели еще с горы, – дорога эта вела в долину. Услыхали ли крестьяне их шаги? Но один из них вдруг оглянулся. Он очутился в полосе света, падавшего из овина, и Жюльен увидел, что это пузатый коротконогий человек.

– Давай твою винтовку, – сказал Каранто.

Они заранее условились, что у Жюльена руки должны быть свободны, чтобы удобнее ухватить мясо, а Каранто тем временем будет держать крестьян под прицелом. Они не допускали даже мысли, что им могут оказать сопротивление. Жюльен, как более сильный, понесет мясо, Каранто будет прикрывать его отступление с добычей, а позднее догонит товарища.

Забросив одну винтовку через плечо и держа вторую наперевес, Каранто остановился, и в этот самый миг толстяк завопил:

– Берегись, Нестор, мародеры!

– Руки вверх! – кричит Каранто. – Ни с места, стрелять буду!

Он делает несколько шагов вперед, и ствол его винтовки оказывается в луче света. Жюльен ждет, пока его товарищ остановится, потом, видя, что толстяк поднимает руки над головой, подходит ближе.

– Откинь брезент с туши, – приказывает он. – И дай нам кусок мяса, мы тебе ничего дурного не сделаем.

От волнения у него перехватывает горло. Сердце бьется толчками, но голос звучит твердо. Толстяк не трогается с места. Дверца грузовика скрежещет. Жюльен поворачивает голову и кричит Каранто:

– Не давай им выйти!

Франсис делает шаг влево, и толстяк, не видя больше перед собой грозного дула, выбрасывает вперед сжатую в кулак руку. Однако Жюльен начеку. Он ждал удара и успевает уклониться. Усталости как не бывало. К нему возвращается быстрота реакций, и, пока наклонившийся вперед толстяк не успел выпрямиться, Жюльен сгибает правую ногу, и, ухнув, как дровосек, наносит ею молниеносный удар. Слышен глухой треск. Жюльену кажется, что это хрустнуло его колено. Толстяк издает вопль, голова его валится набок, левый кулак Жюльена взмывает вверх, голова крестьянина откидывается назад, а сам он всей тяжестью валится на землю; от сотрясения дребезжат железные части грузовичка. Тишина. Мотор заглох.

– Скорее! Скорее! Хватай мясо! – кричит Каранто.

Перед тем как откинуть брезент, Жюльен успевает заметить, что в глубине овина стоит еще какой-то человек с поднятыми вверх руками. В воздухе пахнет бензином, но из-под брезента сочится иной запах. Вокруг темно. Жюльен протягивает руки вперед. Нащупывает полотнище. Отбрасывает его и пальцами касается мяса. Шарит руками. Должно быть, это нога. Он хватается за нее и тянет. Туша не поддается.

– Скорей! – повторяет Каранто.

Напрягши силы, Жюльен выдергивает тушу из кузова. Видит, что все ее четыре ноги целы, и, ухватившись за них, пристраивает тушу на затылке, как это делают мясники. Обернувшись, он замечает, что Каранто вошел в овин.

– Франсис, ты что, рехнулся?

Жюльен боится, как бы сидящие в грузовике люди не набросились на его товарища сзади. Но нет. Каранто быстро подходит к какому-то подобию стола и хватает несколько газет. Он вспомнил о том, что хворост в лесу сырой, а придется разводить костер. Жюльен об этом и не подумал.

– Беги! – кричит Каранто, пятясь.

Жюльен срывается с места. Вот он уже на вспаханной земле, и теперь ноги его уходят еще глубже, чем прежде. Он продвигается вперед. Кажется, полю конца не будет. Темнота скрывает его границы.

– Мерзавцы! Расстрелять вас мало!

Голос доносится издалека. А почти рядом слышен шепот Каранто:

– Не обращай внимания, иди! Пусть себе орут. Жаркое нам обеспечено.

Жюльен шагает в полной темноте. Он не видит товарища, но чувствует, что тот рядом. И угадывает, что Франсис радуется так, словно уже наелся до отвала.

52

Солдаты остановились, чтобы захватить свои вещевые мешки и ранцы, и тут же, на ходу, отрезали несколько тонких ломтиков мяса, которые съели сырым.

– Совсем как галлы, – усмехнулся Каранто.

– Не скажи. Галлы были гораздо цивилизованнее, они разводили костры.

Похлопав себя по груди, там, где под курткой были спрятаны газеты, Каранто сказал:

– И мы огонь разведем. Дай только отойти немного.

– Идти придется не меньше часа.

Весь этот час они поднимались в гору. Проходили лугами, перелесками, полянами, где не было деревьев, а рос только низкий чахлый кустарник. Облака этой ночью были редкие, и с неба струился молочно-белый свет, помогавший различать дорогу. Туша оказалась бараньей, она была тяжелая и сильно давила на плечи. Хотя солдаты шли уже целый час, они понимали, что удалились от деревни не слишком далеко. Убегая, они услышали шум отъезжавшего грузовика. Оба разом обернулись: только автомобильные фары прорезали ночь, фонарь над овином погас, дверь заперли.

Они устроились на дне ложбины, и Каранто развел костер. Пламя, сначала робкое, постепенно разгорелось, пожирая сперва тоненькие веточки, а затем сучья покрупнее. Временами оно ложилось под ветром, и солдаты, притащив несколько больших камней, соорудили что-то вроде очага. Потом, нарезав мясо ломтями, они нанизали их на штык, а штык положили поперек камней. Огонь лизал мясо, жир плавился и стекал на угли с громким шипением, от которого текли слюнки. Не говоря ни слова, друзья грели у костра лицо и руки и не сводили глаз с мяса, жадно вдыхая его запах, который уже сам по себе, казалось, насыщал.

– Поедим и тут же переменим место, – сказал Каранто.

– Зачем? Кто нас тут отыщет, в этой ложбине?

– Как говорится, береженого и бог бережет. Хоть недалеко, но отойти непременно надо.

Когда мясо зажарилось, они разложили его на камнях возле огня и стали насаживать на штык другие ломти.

– Постарайся побольше съесть.

– На холоде оно не испортится.

– Ну, всю тушу нам не утащить.

– Черт побери! Неужели ты собираешься бросить мясо?

Одна мысль об этом возмущала Жюльена. Каранто ответил:

– Нам нужно продержаться два дня. За это время мы соединимся с теми, кто скрывается в горах.

– Думаешь?

– Уверен. Пойдем прямо по склону. Скоро, должно быть, нам встретятся те ориентиры, о которых говорил фермер.

Нескольких кусков мяса оказалось достаточно, чтобы к Каранто вернулся прежний оптимизм. Теперь он не сомневался, что их невзгодам скоро придет конец, Жюльен молча слушал товарища. Он старался убедить себя, что Франсис прав, но мрак, наступавший со всех сторон на красноватый круг от костра, ненависть, которую он прочел в глазах толстяка, – все наполняло его тревогой.

– Как ты думаешь, жандармский пост далеко от деревни, где мы стащили барашка?

– Не знаю, но только я уверен, что они на нас не донесут, – ответил Каранто. – Эти люди тайно забивают скот, не станут же они жаловаться жандармам, что мы сперли у них тушу.

Франсис казался спокойным. Однако Жюльен спросил:

– А если они все-таки донесут, не говоря, что мы стащили у них мясо? Просто скажут, что видели вооруженных солдат?

Каранто наклонился над очагом, чтобы перевернуть самодельный вертел. Щеки и подбородок у него лоснились от жира, словно его бороду покрыли лаком.

– Черт с ними, – проворчал он. – Ешь! И уйдем отсюда. А уж если они нас сцапают, то по крайней мере хоть не голодными.

Пока поджаривалась вторая порция мяса, солдаты бегло проглядывали газеты, еще не попавшие в костер. Одна была от шестнадцатого, другая – от двадцать второго февраля..

– Смотри-ка, довольно свежие. Если я не ошибаюсь, сегодня двадцать шестое.

– Точно, – откликнулся Жюльен. – Пятница, двадцать шестое.

Он взял газету от 16 февраля и прочел начало заметки, где говорилось о том, что все мужчины, родившиеся между первым января 1920 года и тридцать первым декабря 1922 года будут отбывать обязательную трудовую повинность в Германии.

– Нас бы еще не взяли, – заметил Каранто. – Ведь мы двадцать третьего года рождения, но дай срок, они и до младших возрастов доберутся. Еще один резон не попадаться им в лапы.

Говоря это, Франсис пробегал глазами вторую газету; он протянул ее товарищу и сказал:

– Держи. Тут есть сообщение, которое тебя заинтересует, ведь ты родом из тех мест.

Жюльен взял газету. На первой полосе сверху было написано: «СМЯГЧЕНИЕ РЕЖИМА НА ДЕМАРКАЦИОННОЙ ЛИНИИ. ПРОПУСКА, ВЫДАВАВШИЕСЯ НЕМЕЦКИМИ ВЛАСТЯМИ, УСТУПЯТ МЕСТО ПРОСТОМУ КОНТРОЛЮ ПОЛИЦИИ». Жюльен тотчас же подумал о Вуазене и Гернезере. Сощурившись, он несколько мгновений смотрел на огонь, потом опять вернулся к газете. Прочел подзаголовок: «Вновь разрешается свободное сообщение между департаментами Нор, Па-де-Кале и остальной частью Франции». Он несколько раз прочел эти строки. Каранто, снимавший со штыка поджаренное мясо, не смотрел на него.

Жюльен думал о Сильвии. Теперь между ней и женихом, уехавшим на Север, не оставалось больше преград. Впрочем, одна преграда оставалась – ее любовь к Жюльену. Таинственная сила, бросившая их в объятия друг к другу. Сумеет ли Сильвия устоять? Ведь против них будет всё: родители, жених, деньги, молчание самого Жюльена. Если бы он хоть мог ей написать! Несколько слов, всего несколько слов, чтобы сообщить, что он жив и готов бороться за свое счастье…

– Ты почему не ешь?

Голос товарища заставил Жюльена вздрогнуть. Он наклонился и взял еще ломтик мяса.

– Можно подумать, что оно тебе уже надоело, – заметил Каранто.

– С чего ты взял?

– Обидно, что нет соли. Без нее от мяса слегка мутит. Но хочешь не хочешь, а есть надо, не то сил не будет.

В ту ночь холод разбудил их задолго до рассвета. Они сворачивали палатку, и пальцы у них коченели от инея, покрывавшего брезент. С вечера осталось еще несколько ломтей жареного мяса, но оно промерзло насквозь, и солдаты с трудом заставили себя проглотить два-три кусочка. Часам к восьми утра солнце пробилось сквозь облака, и в лесу воцарилась подлинная феерия света; к сожалению, они вскоре вымокли до нитки, так как лежавший на ветвях иней превращался под солнечными лучами в ледяной дождь. В тот день друзья двигались медленно. От усталости ныла поясница, болели икры. Идти с грузом было тяжело, поэтому днем они долго просидели возле костра, греясь и стараясь высушить одежду.

Вечером, когда они разбивали палатку, в верхушках деревьев свистел резкий северный ветер, и Жюльен подумал, что в эту ночь им недолго придется спать.