Текст книги "Чемпион"

Автор книги: Бердибек Сокпакбаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

XV

Зарывшись в сене, я пролежал дотемна, стыдясь показаться маме.

На площадке перед школой ребята уже давно играли в волейбол. Сейчас они с веселым шумом расходились по домам. «Вот они, счастливцы, – думал я. – У них никакого горя. Почему это я не могу быть таким же? Кто загнал меня сюда, где должна лежать только собака?»

Всему бывает предел. Наконец, я скатился с сена на землю и побрел домой с таким видом, будто ничего не слышал и ничего не знаю. Вечером, казалось мне, не так страшно показаться маме. В сенях мне повстречалась бабушка с ведром в руке – она шла доить корову.

– Где это ты весь день бродишь? – спросила она. – Приехала мать и разыскивает тебя. Эй, подожди-ка, – бабушка подошла и начала шептать мне на ухо. – Ты смотри, мать, кажется, сердита на тебя...

В комнату мамы я вошел безмолвно, маленькими шагами, словно шел по скользкому льну. Тишина, словно в доме никого нет. Я оглянулся. Действительно, никого нет. «Может быть, она вышла куда-нибудь?» – подумал я. В это время из дальнего угла послышался глубокий вздох. Я насторожился и внимательно посмотрел в темный угол. Мама ничком лежала на постели прямо в одежде, прикрыв лицо обеими ладонями.

Я прошел на середину комнаты и тихо сказал:

– Здравствуйте, мама.

Она не ответила. Я подошел ближе.

– Мама, что с тобой, ты плачешь?

Она спокойно подняла голову, повернулась лицом ко мне и села поудобней.

– Да, плачу, – проговорила она, вздыхая, – Как же мне не плакать, если аллах создал меня такой несчастной. Одни только твои похождения убивают меня. Что с тобой становится изо-дня в день? Какой позор! Ты же убиваешь свою мать! Даже стыдно смотреть людям в глаза! Что мне делать с тобой? Что? Чего тебе не хватает?

Она говорила это быстро, взволнованно, и я чувствовал, что она вот-вот разрыдается. Никогда я ее не видел такой. Я был так тронут ее словами, что бросился к ней.

– Перестань, мамочка! Милая мама...

Она отстранила меня.

– Не подходи! Не смей называть меня мамой!

У нее больше не было сил говорить. Она прикрыла глаза скомканным платочком и опять упала на подушку. Я подошел и обнял ее.

– Прости меня, мамочка! Прости! Даю самую торжественную клятву...

Теперь я плакал вместе с ней. Через некоторое время мама снова подняла голову. Она заговорила, и голос ее в потемках показался мне странно чужим:

– Дом и имущество, оставшееся от твоего отца, оставляю вам. С меня хватит. Я уйду от вас...

Я стоял, как вкопанный... Уйдет. Куда? К Каратаю? И я представил, как мама уезжает с ним на его мотоцикле, и мы с бабушкой остаемся совершенно одни.

XVI

Спустя полчаса, мы пришли в школу на педсовет. Ахметов стоял у входа и курил. «Мы ждем вас», – сказал он, под руку увел маму в коридор, а мне сказал: «Побудь здесь, когда будет нужно, мы позовем».

Я бесцельно брожу по двору школы. Слова мамы: «Уйду» – не выходят у меня из головы. Куда она может уйти? Неужели она хочет выйти замуж?

Перед моими глазами снова всплывает старый мотоцикл и Каратай. Я вижу, как он сажает ее, маму, и они уезжают, даже не попрощавшись со мной. Слезы подступают, и я чувствую, что сейчас заплачу. «Милая мама! – шепчу я. – Не выходи замуж! Я больше никогда, никогда не буду тебя расстраивать. Я буду самым примерным». А вдруг меня сегодня исключат из школы... Как быть тогда?

За углом послышались шаги. Это был сторож школы Сайбек. Он подошел ко мне и заглянул в лицо.

– Кто это?

– Я, дедушка.

– Кто это я?

– Я, Кожа.

– Что ты здесь делаешь?

– Я пришел на педсовет.

– Ах, да... Это о тебе сегодня говорят. Что решили?

– Не знаю, меня еще не вызывали.

– Эх, детка, – проговорил Сайбек, качая головой, и кольнул палкой землю. – Твой отец, покойный Кадыр, был настоящий человек. Ты не походишь на него! Разбаловался! Я в долгу перед твоим отцом. За мной не копейка, не рубль, а целое животное. Ты спросишь, как это? А вот как. В первую осень, когда организовали колхоз, у Кадыра был конь-иноходец. Я договорился с твоим отцом, поехал на этом коне на мельницу и утопил в грязи. В этом был виноват только я: не напоил коня и пустил на выпас. На ногах у него был путы. Конь пошел на водопой и провалился в грязь. Утром прихожу, а он весь в грязи, одна задняя часть видна. Другой не дал бы мне и пикнуть, заставил бы уплатить. А у покойного Кадыра была такая широкая душа, что он сказал: «Ведь вы не нарочно, не из-за вражды ко мне угробили коня. Видимо, такова его судьба!» – и простил меня. Вот какой умный человек был твой отец, он всегда стремился помогать родственникам, – сказал Сайбек, потом немного подумал и добавил. – А ты... да не только ты, многие из вас сейчас глупые. Вам говорят – учитесь, не хулиганьте, а вы – наоборот. А что, если тебя выгонят сегодня из школы? Нехорошо...

В это время на крыльцо вышел завуч Оспанов.

– Кадыров, где ты? – прокричал он.

– Здесь.

– Иди, тебя зовут... озорник...

Эти слова Сайбек произнес каким-то особенным, ласковым голосом.

Если кто больше всех бывал в кабинете директора, так это я. Ведь это мое привычное место. Сюда апай Майканова приводила меня много раз, здесь я давал щедрые обещания исправиться. Но сейчас я вошел сюда не как обычно. Я вошел тихим, скромным, с опущенной головой. Я действительно решил исправиться. Прислонившись к холодной голландской, печи, я стал ждать своей участи.

В конце комнаты сидел Ахметов. Над его головой горела электролампочка, и его густые волосы отсвечивали.

– Подойди поближе, – сказал он, указывая авторучкой на середину комнаты. Две морщинки у него на переносице казались сейчас более глубокими и суровыми, чем обычно.

Мелкими шажками я прошел немного вперед и замер, как вкопанный. На меня со всех сторон смотрели учителя. Особенно суровым и мрачным был взгляд Майкановой, сидевшей рядом с директором.

– Кадыров, ты знаешь, для чего мы вызвали тебя сюда? – сказал Ахметов.

– Знаю, – кивнул я.

– Для чего?

– За мою недисциплинированность.

В углах послышался легкий смех.

– Вот, какой он бесстыдник! – указала на меня Майканова. Однако Ахметов остановил её:

– Товарищ Майканова! – Потом снова посмотрел на меня. – Тебе уже надоело учиться? Дальше не хочешь учиться? – спросил Ахметов.

– Нет, учиться я хочу.

– Так почему же ты себя так ведешь?

Слово «почему» директор произнес по слогам, вскочил с места, стукнув по столу большой, тяжелой ладонью. Не только я, но и все присутствующие вздрогнули. Мне казалось, что он готов сейчас же выпороть меня. Я моргал глазами и стоял, опустив голову. Никогда еще я не видел директора таким сердитым.

Несколько минут длилась мертвая тишина. Потом Ахметов, продолжая стоять, задал мне следующий вопрос:

– Ну, что скажешь?

– Простите... Я больше не буду...

– Это какой раз по счету?.. – вмешалась Майканова. – Все равно он не перестанет хулиганить. Надо исключить его из школы!

Снова послышался сдерживающий голос директора:

– Товарищ Майканова!

Но Майканова и не думала останавливаться.

– Товарищ директор, что тут рассуждать? Исключить его и все...

После того, как меня попросили выйти, я слышал, как в комнате разгорелся спор. Майканова настаивала исключить меня. Некоторые учителя возражали. Я бродил под окнами учительской, гадая о своей дальнейшей судьбе. Учителя спорили долго. Потом голоса стали успокаиваться. Наконец, педсовет стал расходиться. Послышался громкий голос Майкановой:

– Если Кадыров останется в этом классе, я преподавать не буду!

«Ага, значит не исключили», – с радостью догадался я. Но торжествовать было рано. Как я узнал потом, педсовет принял такое решение: если учащиеся шестого класса возьмут под свое поручательство Кадырова Кожа, поверив его обещаниям, что он исправится, то Кадырова можно будет оставить в школе на испытательный срок. Если же учащиеся такого поручательства не дадут, Кадырова надо будет перевести в другую школу нашего района.

XVII

Итак, мою судьбу должны решить ребята. Какой они могут вынести приговор? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, я стал перебирать в памяти всех своих друзей и «врагов». Кого больше? Подсчитав, я решил, что количество тех и других одинаковое. Однако есть еще ребята и девочки, с которыми я не дружил и не ссорился. Они будут сидеть себе и помалкивать. А так как эти ученики для меня не опасны, я не особенно волновался за предстоящее классное собрание.

Правда, хотя «врагов» у меня и немного, но они все зубастые. Например, возьмем Жантаса. Он один заговорит десять человек и всегда готов меня подкусить. А староста Темир? Он вообще скромный и ни с кем не в ссоре. Однако я сам его задеваю, дав ему прозвище «домосед». Это за то, что он всегда сидит и книги читает. Нужно сказать, в нашем классе, да и во всей школе, нет никого, кто бы читал больше Темира. Он пользуется большим авторитетом не только среди ребят, но и среди учителей. «Вот если бы удалось привлечь его на свою сторону, – думал я, – тогда бы мои дела пошли куда лучше».

Уже поздно. На улице почти никого нет. Я иду к дому Темира, рассчитывая повстречаться с ним и поговорить. Перед их домом на велосипеде катается его младший братишка Тельжан – ученик третьего класса.

– Тельжан, иди сюда, – сказал я ему, но он не идет. – Тельжан, ну иди же сюда!

– Чего тебе?..

– Позови Темира.

– Ишь ты, какой хитрый, хочешь уехать на моем велосипеде!..

– Зачем мне твой велосипед? Мне нужен Темир.

– Позови сам.

Самому зайти в дом мне неудобно. Скажет, вот дразнил, дразнил, а теперь пришел. Меня начало злить упрямство Тельжана. Я пытался его уговорить, но он даже ухом не повел. «Ах, ты, ну погоди же», – подумал я и, когда он стал проезжать мимо меня, бросился за ним.

Желая ускользнуть от меня, он повернул круто в сторону, но под переднее колесо велосипеда попал камень, и Тельжан распластался на земле. Какой у него пронзительный голос! Он кричал, как раненый.

Из дома выбежала мать Темира.

– Что случилось? Что такое?

Тельжан завопил еще больше. Потом, все еще продолжая плакать, он встал и сказал, что всему виной я.

Мать Темира подошла ко мне и начала меня отчитывать:

– Что ты тут ходишь вечером? Всем известный хулиган! Уйди прочь! Попробуй еще раз прийти сюда, я тебя встречу!..

Если бы это случилось немного раньше, я бы нашелся, что ответить этой противной старухе. Но сейчас я не могу, ведь я дал торжественное обещание исправиться.

* * *

...На следующий день после уроков состоялось общее собрание нашего класса. Присутствовал Ахметов. Майкановой не было. Оказывается, она уже не является нашим классным руководителем. Теперь вместо нее назначен Оспанов. Этот Оспанов не так уж плохо относился ко мне. Иногда он сам рассказывал про свои шалости, которые совершал в детстве. Словом, он был намного лучше Майкановой.

Первым заговорил Ахметов. Он ознакомил учеников с решением педсовета. Потом вызвал меня к доске и поставил перед всем классом.

– Что ты скажешь своим товарищам? – спросил он.

Что я могу сказать? Я повторил то же самое, что говорил вчера на педсовете.

– Садись.

Я пошел на место и сел.

– Теперь слово за вами, – обратился Ахметов к учащимся, – что вы скажете? Вы верите обещаниям Кадырова? Если вы дадите поручательство, что он исправится, то дирекция школы поверит вам. Тогда Кожа останется в школе. Если – нет, он сегодня же будет исключен из школы. Кто хочет слова?

– Я! – вскочил с места Жантас и быстро заговорил. – Кадырова надо исключить! Он обещания дает, но не выполняет. В прошлом году тоже обещал много раз. Если кто покритикует его, он готов драться Он даже пишет письма девочкам...

Эти слова совсем поразили меня. Ребята, грохоча партами, повернулись ко мне.

– Какой девочке? – спросил Оспанов.

– Не знаю какой... Но в начале письма сказано: «Дорогая Ж.»

– Неправда! – воскликнул я.

– Нет, правда. Тогда еще я заметил, как ты читал из-под парты, вот так.

– Я писал это письмо сыну моего дяди, что в Сарытогае.

– Нет, это письмо, написано девочке. Там были слова: «Давай дружить».

– Сын дяди мне действительно нравится и я хочу с ним дружить...

Нас перебил Оспанов.

– Хорошо, что ты еще скажешь, Жантас?

– Все.

Вопрос о письме больше не поднимался, и это было уже хорошо. Я осторожно покосился в сторону Жанар, она тоже, будто подозревая что то, моргала глазами, переводила взгляд то на одного, то на другого и волновалась еще больше, чем я.

Вторым взял слово Темир. Свое выступление он написал на двух страницах. Он держал листок бумаги обеими руками и читал однотонно, как лектор.

– Товарищи, то, что товарищ Кадыров недисциплинированный, это правда. Он пока что не оправдал высокого звания пионера. Он сдружился с таким хулиганом, как Султан, иначе говоря, он тянет назад наш класс.

Слушая эти слова Темира, я думал: «Я знаю, куда ты клонишь...»

Однако, хотя вначале он говорил обо мне плохо, потом, когда перешел на вторую страницу листа, резко переменил свое отношение ко мне. Меня это даже удивило.

– Кадырова мы должны исправить, – сказал он. – Если мы исключим его, тогда выходит, что наша пионерская организация не способна воспитывать...

Он говорил много и скучно, как-то уж слишком по-книжному, но я понял, что он меня защищает. Значит, не сердится. Молодец!

Свое выступление Темир закончил, уже не глядя в бумажки:

– Кадырову надо в последний раз объявить строгий выговор и оставить в школе.

Я даже потихоньку вздохнул. Молодец все-таки Темир! Он не такой злопамятный, как Жантас. Про себя я благодарил его.

Выступили еще три-четыре человека. Все они вначале обрушивались на меня, припоминали все мои проступки, потом говорили то же, что и Темир: «Оставить в школе, воспитывать».

«Конечно, – с умилением думал я, – Меня надо воспитывать. А как же?»

Наконец, вопрос поставили на голосование.

– Кто за то, чтобы Кадырова Кожу исключили из школы, поднимите руки!

Один человек – Жантас.

– Кто за то, чтобы дать ему последний строгий выговор и оставить его в школе?

Большинство!

XVIII

Мама сидела на скамейке в тени тополей у арыка и вязала шаль. Когда я подошел к ней, она подняла голову и вопросительно посмотрела на меня, словно хотела спросить: «Ну, как твои дела?»

– Из школы не исключили, – сказал я сразу.

Она продолжала на меня смотреть, и по ее лицу я понял, что она пережилa не меньше меня. И только сейчас на ее обветренном, загорелом лице я увидел множество морщинок. Раньше я их не замечал.

– Что же ты теперь намерен делать? – спросила она после долгой паузы.

Я упал на колени, обнял ее и прижался грудью.

– Мама, не выходи замуж!

Она положила свои грубоватые ладони мне на голову и проговорила ласково, как раньше, когда не сердилась:

– Куда же я от тебя пойду...

Я затрясся в рыданиях.

* * *

Вечером я лежал в постели и обдумывал все, что произошло за последнее время.

Конечно, я много раз давал обещания. Но разве я делал это для того, чтобы кого-нибудь обмануть? Нет. Я всегда искренне даю обещания. Правда, почему-то так получается, что в конце концов я оказываюсь нарушителем дисциплины.

Вот возьму и стану таким же, как Темир. Даже лучше. Ведь я все могу сделать, если захочу...

И я засыпаю...

...Утром встал рано. Привел маме коня, оседлал его. Мама снова повторила мне свои наставления и уехала на джайляу.

Я иду в школу. Когда прохожу мимо дома старухи Нурили, мне на пути попадается черная собака. Она грызет кость. Я взял камень и хотел ее ударить, но потом воздержался: «Ничего мне эта собака не сделала, почему я должен ее бить?» – подумал я. Отшвырнув в сторону камень, внутренне ругая себя, я пошел своей дорогой. «Ударить ни за что собаку – это уже недисциплинированность. Темир, например, никогда напрасно не ударит собаку».

Завернув за угол, я увидел Жанар. Она была в белом сарафанчике в горошек. Длинные черные косы ее свисали до пояса. Между прочим, таких кос, как у Жанар, нет ни у одной девочки в школе.

Я побежал почти бегом, догоняя Жанар. Когда я приблизился она услышала мои шаги и оглянулась.

– Здравствуй, Жанар!

– Здравствуй, Кожа!

Жанар посмотрела на меня и улыбнулась.

– А ты плечо в глине измазала, – сказал я.

Глины было немного, совсем пустяк, но я достал платок и стал старательно вытирать ей плечо. Она стояла и ждала, когда я закончу.

– Ты вчера испугался, что тебя исключат из школы? – спросила она, взглянув на меня через плечо.

– Зачем я буду пугаться? – храбро ответил я. – Если бы исключили, я поехал бы к дяде в Сарытогай и учился бы там. Знаешь, как там хорошо? Там средняя школа. А какая у них спортивная площадка...

Жанар внимательно посмотрела на меня и замолчала. А я чувствовал, что говорю совсем не то. Хотя в Сарытогае десятилетка, а Жанар там нет.

– Почему ты такой, Кожа? – спросила Жанар.

Сразу поняв, о чем она спрашивает, я ответил:

– Я уже не такой. Мы пошли дальше.

– Жанар... – вдруг сказал я.

– Что?

– Ты знаешь, кому я написал это письмо?

– Какое письмо?

– То, о котором вчера Жантас говорил на собрании?

– Кому же ты написал его?

– Тебе написал...

В это время сбоку нас раздался резкий, неприятный голос:

– Добрый день!..

– Привет кавалеру!

Опять этот лукавый Жантас! Я не ответил, и мы зашагали дальше.

XIX

После ужина я прошел в верхнюю комнату, засветил настольную лампу и опустил штору так, чтобы снаружи ничего не было видно. Слева у стены стояло трюмо в рост человека. Я пододвинул свой стол к этому трюмо, приготовил тетрадь, ручку, чернила. После этого огляделся по сторонам и, когда убедился, что нахожусь совершенно один, сел напротив зеркала лицом к лицу с нарушителем дисциплины Черным Кожа.

– Личное секретное совещание Кадырова Кожа считаю открытым, – проговорил я, рассматривая себя в зеркало. – На повестке дня вопрос: что я должен делать в дальнейшем, чтобы стать дисциплинированным и примерным учеником?

Повестку дня я красиво вывел на страничке тетради и взглянул в лицо нарушителя дисциплины.

– Ну, что ты скажешь?

А он действительно бессовестный. Смотрит на меня, строит гримасу и смеется. То широко откроет глаза, то перекосит рот. Я разозлился и стал строгим. Нарушитель дисциплины в зеркале тоже стал строгим.

– Встань! – крикнул я и ударил кулаком по столу.

Черный Кожа мгновенно вскочил с места.

– Садись!

Сел обратно.

– Зачем звал, Кожатай? – в комнату вошла бабушка. Я резко обернулся.

– Я не звал.

– Но ты же крикнул.

– ...Это так просто. Здесь идет секретное совещание.

– Что за совещание?

– Разве вы не знаете, что такое совещание? Обыкновенное совещание.

Вместо того, чтобы уйти, бабушка подозрительно посмотрела на меня тревожным взглядом и подошла ближе.

– Что ты говоришь? Какое совещание? Почему ты поставил стол к зеркалу?

– Вот вы какая любопытная, – огорчился я. – Я провожу секретное совещание и рассматриваю вопрос о самом себе. Вам здесь присутствовать нельзя. Секретное!

Бабушка не на шутку встревожилась.

– Ох, Кожатай, милый, ты... ты... скажи «бисмилда[9]9
  Б и с м и л д а – заклинание.


[Закрыть]!..» Милый, скажи «бисмилда»! Ночью тоже говорил что-то о собрании. Скажи «бисмилда»...

Чтобы скорее от нее избавиться, я трижды прокричал громким голосом:

– Бисмилда! Бисмилда! Бисмилда!

Бабушка немного успокоилась, но продолжала с удивлением смотреть на меня.

– Ты мне объясни, что у тебя за совещание? Разве может человек сидеть совершенно один и совещаться? Ты не высыпаешься. Ложись, отдохни.

Я вскочил с места.

– Милая бабушка, не задерживайте меня, – и я осторожно вывел ее и закрыл дверь на крючок.

...Секретное совещание длилось около часа. Наконец, принято такое постановление:

«Постановление. Обсудив вопрос, связанный с личным поведением Кадырова Кожи, секретное совещание принимает следующее постановление:

Первое: недисциплинированность приводит человека не к хорошей славе. В этом я уже убедился. С другой стороны – это вредно для будущности человека. Если недисциплинированный, то не примут в комсомол. Моя мечта – стать писателем, быть одним из честных сынов Родины. Это значит, мне необходимо при любых условиях быть дисциплинированным. Для этого надо сделать следующее:

а) никогда и ни с кем не драться.

Примечание: если скандал начну не я, а кто-то другой, в этом случае, в порядке самозащиты, можно пустить в ход кулаки.

б) никого никогда не оскорблять – будь то взрослый или маленький. Не ругаться.

Второе: ежедневно перед сном проверять на своем секретном совещании выполнение обязательств, указанных в первом параграфе настоящего постановления, самому себе давать отчет и заносить в список все свои положительные и отрицательные поступки.

Третье: за каждый свой проступок я должен понести следующую меру наказания:

а) если я затею драку, то в этот день должен остаться без обеда;

б) если оскорблю кого-либо, то в следующее воскресенье ни на шаг из дома (говоря иначе, это домашний арест);

в) если получу замечание от учительницы, то в следующую перемену не выхожу на улицу, буду сидеть в классе;

г) у меня есть дурная привычка бросать камнями в животных и птиц. Если в дальнейшем я брошу чем-либо в ягненка, собаку, курицу, гуся, утку и т.д., то без передышки два раза я должен пробежать от нашего дома до птицефермы.

Четвертое: товарищеская связь с Султаном прекращается.

Пятое: я должен хорошо учиться. Уроков не пропускать. Во что бы то ни стало должен стать отличником.

Шестое: осуществление всего этого будет для меня испытанием! Если я не выдержу этого испытания, то дальше мне учиться не к чему. Я должен уйти из школы и искать другой путь в жизни.

Постановление принято единогласно».

В это время постучались в дверь. Оказалась бабушка.

– Кожатай, ты все еще не спишь? Ведь тебе нужно рано идти в школу, ложись, отдохни.

Я вскочил с места и открыл дверь.

– Отдохнуть я еще успею, бабушка. Сначала я должен стать примерным пионером...

С этими словами я выскочил на улицу, чтобы подышать свежим воздухом. Светила луна. Двор наш был ярко освещен.

Я вышел за калитку и проделал несколько вольных упражнений. Мимо проходит какая-то собака. Я поднял ком земли и запустил в нее. Собака убежала.

– Ты нарушил свое постановление, – спохватился я вдруг. – Зачем бросил ком земли в ни в чем неповинную собаку? В наказание, Черный Кожа, ты должен два раза без передышки сбегать до птицефермы.

И я побежал. Уже на обратном пути услышал за своей спиной голос Султана:

– Черный Кожа, куда ты? Постой! Я привел тебе рыжую кобылицу.

Я хотел остановиться, но тут же вспомнил о своем постановлении и припустил еще быстрее. Я убегал все дальше и дальше от Султана. За моей спиной уже где-то далеко звучал его слабый голос:

– Черный Кожа! Рыжая кобылица...

Но я продолжаю бежать. Ведь я упрямый и обязательно добьюсь того, чего захочу.