Текст книги "Чемпион"

Автор книги: Бердибек Сокпакбаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

V

Утром, когда мы с бабушкой пили чай, к нашему дому подъехал верховой. Это был Султан.

– Черный Кожа, ты поедешь?

– Поеду.

– Ты готов?

– Готов!

– Неси свое седло.

Я вытащил из сарая тяжелое седло и вышел за калитку. Передо мной на саврасом коне красовался Султан. Для меня же не было не только лошади, даже плохонького ишака. Я это предвидел.

– Где конь для меня?

– Не видишь? На лучшего, чем этот, даже твой отец Кадыр не садился, – ответил Султан, хлопая саврасого по холке. – Седлай, да побыстрее.

– Кого седлать? – удивился я.

– Слепой ты, что ли? Клади седло позади меня. Если саврасый будет жив-здоров, он не только на джайляу, в Алма-Ату нас довезет.

– На одного коня два седла!

– А что? Будет прекрасно.

Я никогда не видел, чтобы одного коня седлали двумя седлами. Оказывается, это вполне возможно и даже забавно.

Положив седло на холку лошади позади Султана, я натянул подпруги и взобрался на саврасого. В это время за ворота вышла бабушка. Увидев нас, уместившихся вдвоем на одной лошади, она запричитала.

– Что вы делаете? Что вы еще надумали? Это все ты, Султан, – и она стала не слишком сердито, но сокрушенно бранить Султана, качая головой. Султан понукает саврасого, и мы трогаемся.

Я заметил, что ехать и в самом деле недурно: ноги не свисают, у каждого из нас свое стремя, к тому же иноходец идет плавно, слегка покачивая крупом.

Однако Султан все-таки поспешил со своим изобретением. Когда мы ехали по улице, многие с удивлением оглядывали нас. Мне было стыдно смотреть по сторонам.

– Куда мы едем? – спросил я Султана.

– Сиди и не пикни.

Подъехали к магазину. Султан бросил мне поводья, а сам спрыгнул на землю. Когда я посмотрел на него сверху, он показался мне совсем маленьким.

– У тебя деньги есть? – требовательно спросил Султан.

У меня было пятнадцать рублей, которые я копил на покупку фотоаппарата. Но я решил не признаваться в этом.

– Для чего тебе?

– Сколько у тебя рублей? – настойчиво повторил Султан.

– Пять...

– Только и всего? Ладно, давай сюда... Поскольку я теперь зависел от него, мне трудно было в чем-либо отказывать Султану. Не спеша отстегнул я пуговицу грудного кармана и нехотя запустил туда руку.

– Да поживей, чего это ты там завозился? Если уж я завозился, значит так нужно было...

– Подожди, никак не могу найти.

– Может быть, в другом кармане?

– Нет, в этом.

Мои пальцы никак не могли определить, какая из двух бумажек пятирублевая. Наконец я решился – будь, что будет. Потянул одну. О, неудача! Сердце мое замерло: десятирублевая.

– Эй, так это же десять рублей! – обрадовался Султан. – Ну и хитрец ты, Черный Кожа! Ладно, давай.

– Я думал, что это пятирублевая, – оказывается, все десять, – притворился я, будто ошибся. – Пять рублей вернешь мне.

– Хорошо, хорошо, – поспешно сказал Султан, забирая у меня деньги.

Когда Султан скрылся в магазине, я снова запустил руку в карман и достал вторую бумажку. Это была пятирублевая. Она вся помята, видимо, не мало ей пришлось побывать в разных руках. Я разгладил ее и спрятал в карман.

Из магазина вышел Султан с оттопыренными карманами.

– Что ты купил?

– Дорожные заботы, – подмигнул он, прыгая в седло и принимая от меня поводья.

Когда выехали из аула, Султан повернулся ко мне и спросил:

– Куришь?

– Нет.

Он натянул поводья – конь пошел тише, – потом достал из кармана пачку сигарет, распечатал ее и протянул мне.

– Кури.

– Не буду. Кури сам. Ты лучше верни мне остальные деньги.

– Потом верну. Да бери же сигарету! Если будешь курить, скорей доедем.

Я взял. Султан чиркнул спичку и дал мне прикурить.

– Эх ты, грамотей, – поморщился он, видя, как неуклюже я курю. – Разве так курят? До сих пор не знаешь, как втягивать в себя дым. Зря сигарету портишь. Вот как надо... – он набрал полный рот дыма и залпом втянул в себя.

Не желая осрамиться, я последовал его примеру и глубоко затянулся. Едкий противный дым заполнил и оглушил меня. Я задохнулся и стал отчаянно кашлять. На глазах у меня выступили слезы, закружилась голова. Все, что я видел вокруг, поплыло куда-то в сторону.

– Ой-ой!.. – закричал я и повалился из седла на обочину дороги.

Султан спрыгнул на землю следом за мной, но вместо того, чтобы помочь мне, стал громко хохотать, хватаясь за живот.

– Ха-ха-ха-ха!.. Мой бедный Черный Коже, который я так люблю, когда голоден! Он умирает... Что же я теперь скажу Милат-апай? Хотя бы он не умер, пока мы не доедем до джайляу, а то потом мороки не оберешься...

Так невесело закончилась моя единственная в жизни попытка закурить. С тех пор я не выношу табачного дыма.

VI

Наш саврасый шел почти рысью, и когда солнце перевалило за полдень, мы въехали в горы. Воздух здесь был чище и прохладнее, чем на равнине. Со стороны перевала, куда мы направлялись, дул приятный ветерок. Вокруг нас раскинулись зеленые луга, пестрели незнакомые мне цветы.

Дорога извивалась то вдоль весело журчащего ручья, то пересекала его и все дальше уводила нас в горы. Вокруг высились коричневые скалы, и над ними парили орлы.

Нет, я не жалел, что решился на это путешествие. Однако, скоро дорога начала утомлять. На заднем седле меня слишком уж трясло. Я это стал замечать только сейчас.

Глядя на мягкую зелень изумрудных лугов, я вдруг захотел спрыгнуть со своего седла и развалиться на траве. Так бы лежал до самого вечера.

На мое предложение сделать привал у родника Султан ответил:

– Доедем до кумыса и там отдохнем.

Мы сделали еще несколько поворотов, обогнули каменный выступ и тут на склоне горы увидели сероватую юрту. Поодаль от нее к желе[2]2
  Желе – веревка, сплетенная из грубой шерсти.


[Закрыть] были привязаны два жеребенка.

– Сам аллах услышал нашу мольбу, будем пить кумыс, – сказал Султан и повернул коня к юрте.

Навстречу нам с лаем выскочили три собаки. Одна из них – черная, ростом с телка, – с ходу бросилась к голове лошади. Другая – маленькая, грязного цвета, – забежала сзади и с заливистым трусливым лаем пыталась схватить саврасого за хвост, словно не желая пропустить нас к юрте.

Султан спокойно помахивал плеткой направо и налево, чем еще больше раздразнил рассвирепевших собак.

Когда мы вплотную подъехали к юрте, из нее выбежал конопатый, рыжий мальчик, лет одиннадцати, и с удивлением уставился на нас. Он был в голубой сатиновой рубахе и поношенной фуражке, видимо, перешитой из большой в маленькую. Так как собаки мешали нам объясниться, мальчик схватил палку и начал их разгонять...

– Прочь. Актос! Марш на место!

Актос послушался мальчика и, урча, поглядывая на нас злыми глазами, удалился в тень. Остальные собаки поплелись за ним и утихли.

– Это чья юрта? – спросил Султан у конопатого.

– Жумагула.

– Чем занимается Жумагул?

– Он чабан, пасет овец.

– Кто дома?

– Никого нет.

– А где мать?

– Уехала в аул скотоводов, это вон за тем перевалом.

– Кумыс есть?

– Кумыса нет. Недавно были гости, выпили все.

– И ничего не оставили?

– Ничего нет, – пробурчал мальчик.

– Почему врешь? Куда ты денешь целый бурдюк кумыса, привязанный к кереге[3]3
  К е р е г е – сетчатый деревянный остов юрты.


[Закрыть] под кроватью?

Мальчик изумленно поднял рыжие брови.

– Кто тебе сказал?

– По пути на пастбище мы встретились с Жумеке[4]4
  Ж у м е к е – вежливое обращение Жумагул.


[Закрыть], это он нам сказал, – ответил Султан и толкнул меня локтем, давая знать, чтобы я молчал.

Простая догадка Султана, видимо, попала в цель.

– Это... говорили, будут отправлять в аул, – сказал конопатый.

– А что если ты нальешь нам по одной пиалке? Мы очень пить захотели, – На самом деле я сильно хотел пить.

– Мама будет ругать, – ответил мальчик, опустив глаза.

–  Тогда мы подождем, пока твоя мама вернется, – сказал Султан и приказал мне слезать с коня.

Мы привязали саврасого к колу и вошли в юрту. Султан развалился в верхней части юрты, словно у дядюшки в гостях. Конопатому не понравилось наше вторжение и он, глядя на нас исподлобья, остался стоять у порога.

 Так мы просидели с полчаса, болтая о пустяках. Между тем хозяева юрты не возвращались. Конопатый все это время, как истукан, стоял у двери.

– Эй, как тебя зовут-то? – спросил Султан.

– Даулет.

– Красивое имя! Моего старшего брата тоже зовут Даулет.

У Султана не было никакого брата, и он опять больно ущипнул меня за бедро.

– Видимо, тебя так прозвали, чтобы хранить несметное богатство и быть щедрым. Эй, Даулет, мы спешим. Ты нам дай по одной пиалке кумыса. Мы тебе заплатим.

Султан достал из кармана ворох желтых измятых бумажек. Даулет уставился в его руки, желая убедиться, действительно ли это деньги, потом вопросительно посмотрел на меня.

– Да, мы заплатим, – подтвердил я.

– А вдруг придет мама, что я тогда буду делать?

Я понял, что Даулет колеблется.

– Не придет, – сказал Султан и вскочил с места. – С какой стороны она должна прийти? Вот он, – Султан указал на меня, – будет наблюдать в дырку кошмы. Мы с тобой нальем побыстрее.

Даулет неуверенно протянул руку:

– Сперва дай деньги.

– На, – сказал Султан, протягивая ему рубль.

– Эти же деньги рваные и старые!

– Тогда возьми вот это, – Султан заменил измызганную бумажку на совершенно новую рублевку.

Магическая сила денег заставила Даулета резко изменить к нам свое отношение. Теперь в глазах у него загорелись искорки радости, и он стал общительнее.

В самом деле под кроватью стоял подвязанный полный бурдюк кумыса. Султан мигом достал его и начал развязывать горлышко, а Даулет держал наготове небольшую голубую кастрюльку, где раньше был кумыс.

– А ну, подставляй!

Султан сразу налил больше чем полкастрюли кумыса.

– Это много! – затрепетал Даулет.

– Ничего.

Султан с молниеносной быстротой водворил на место бюрдюк и подвязал его. После этого мы стали пиалкой черпать кумыс из кастрюли и пить. В кастрюле оказалось полных шесть чашек кумысу, если не считать того, что выпил Султан, пробуя его через край кастрюли. Опустошенную кастрюлю Даулет убрал за чий[5]5
  Ч и й – циновка из песчаного тростника, используемая для перегородки в юртах.


[Закрыть].

– Давай еще рубль, – сказал он затем и протянул руку.

– За что?

– Вы же выпили не две чашки, а больше?

– Какой ты нехороший, – рассердился Султан, – разве мы пили оттого, что хотели. Нам тебя жаль: а вдруг мать придет, вот мы и торопились. Зря же я пил, выручая такого неблагодарного человека! Просто живот распирает...

Даулет в растерянности моргал глазами, не зная, что сказать. А меня душил смех, и я еле сдержался.

– Ты вот что, дай-ка нам лучше чего-нибудь покушать. Кумыс жжет желудок...

Только сейчас Даулет как будто пришел в себя и опустил протянутую руку.

– Хлеба хотите? – спросил он.

– Давай. Масло есть? Тоже тащи, – вместе с Даулетом Султан зашел за чий. – Это мясо с косточкой вареное, что ли? А это?

Даулет, вошедший во вкус торговли, предупредил:

– За кушанье тоже будете платить.

– Хорошо, заплатим... потом, – ответил Султан.

– Нет, сейчас плати...

Султан дал Даулету еще один рубль. Мы намазали два куска хлеба маслом и съели.

– Ну, теперь поехали.

– Вам не нужен складной ножик? – спросил Даулет, выходя вместе с нами из юрты.

– А ну, какой ножик? – осведомился я.

Даулет вынул из кармана ножик и показал. Складник был дешевенький, с железной рукояткой. Мне он не понравился.

– А пояс не нужен? – спросил Даулет и, словно не желая с нами расставаться, загородил мне выход.

– Какой?

Даулет приподнял рубаху и показал свой пояс.

– А что ты сам без него будешь делать, брюки спадут...

– Не спадут. У меня есть другой...

– Нет, не надо, – сказал я. – Что еще у тебя есть?

Даулет начал обшаривать себя, соображая, что бы еще продать.

– А что бы ты хотел?

– Ладно, ничего не нужно. До свиданья.

Дулет помрачнел и неохотно ответил:

– До свиданья.

Мы сели на саврасого и поехали дальше. Все те же три собаки с лаем провожали нас. Актос снова кидался на грудь лошади, а грязная собачонка опять норовила дернуть коня за хвост. Султан на этот раз сильно наклонился вперед, пытаясь огреть кнутом черного кобеля.

Когда мы отъехали дальше и собаки разошлись с видом исполненного долга, я оглянулся назад и увидел Даулета. Он стоял у юрты и смотрел нам вслед.

VII

 – Черный Коже, взгляни на это.

– Откуда ты взял?

– Хорошая шапка получится? – Султан протянул мне через плечо шкурку каракуля. Шкурка была чисто обработана как снег, белая и, когда я провел по ней рукой – она показалась нежной, как шелк.

– Красивая! Где ты ее взял?

– Ты думаешь, я зря дал два рубля этому конопатому?

У меня похолодело сердце.

– Ты стянул в юрте?

– Смотри, никому ни слова! Я тебе еще лучше достану. Будешь дружить с Султаном – не пропадешь, Черный Коже...

Воровство – самое позорное, что может быть. Теперь об этом могут узнать все, даже Жанар. Я чувствовал себя очень скверно и не знал, что сказать Султану. Почему-то мне сейчас показался противным его твердый загорелый затылок, который вот уже почти весь день маячит у меня перед глазами.

Теперь мы ехали молча. Только саврасый пофыркивал и брякал копытами о дорожные камни.

Вдруг из ложбины, лежавшей перед нами, вышел чабан с острой бородкой. На поводу он вел буланую лошадь.

– Прячь, прячь каракуль в сумку!

Султан резко обернулся ко мне, вырвал из моих рук каракуль и сунул в кожаную сумку седла.

Когда мы поравнялись с чабаном, тот спросил:

– Ребята, у вас спички есть?

Хотя один карман Султана и был набит спичками, он ответил:

– Нету спичек, нету, отец.

– Эй, что лжешь? – не выдержал я, крикнув так, чтобы было слышно старику. При этом я сильно ударил Султана в бок.

– Милые мои, уже давненько я никак не могу закурить. Если у вас все-таки есть спички, оставьте мне несколько головок.

Молящий голос старика тронул меня еще больше:

– Спички у нас есть, отец. Можем дать целую коробку.

У старика была готовая толсто свернутая папироска, заложенная за отворот шапки. Он наспех прикурил ее и несколько раз жадно затянулся:

– Хорошо!.. Ух, как хорошо!.. Дай аллах вам счастья! Вы из какого колхоза?

Я хотел было уже назвать свой колхоз, но Султан меня опередил:

– Из Калинина, – и пришпорил коня.

Когда мы отъехали, я спросил далеко не мирно:

– Почему ты все время говоришь неправду?

– Ты глуп, Коже! Откуда ты знаешь, может быть, это и есть тот самый Жумагул, отец конопатого. Если он узнает, что мы у его сына выпили кумыс и кинется искать каракуль, то завтра же разыщет нас. А теперь пусть попробует искать нас в колхозе имени Калинина.

И Султан расхохотался, довольный своей выдумкой.

Первая бригада, где работает моя мама, расположена за перевалом в широкой лощине, которая называлась «Кабанда». Это был своего рода маленький аул из трех-четырех юрт и семи шалашей. Кругом – густой сосновый бор. Сосны подступали к самым юртам.

Сюда мы приехали к вечеру, еще до начала вечерней дойки коров.

Шалаш мамы был на отшибе, ближе к реке. Я узнал его еще издали по знакомой кошме, закрывавшей вход.

Когда мы подъехали ближе, из шалаша без платка и с ведром в руках вышла мама.

– Здравствуйте, Милат-апай, – приветствовал ее Султан скороговоркой.

– Вы откуда? – спросила мама, с удивлением глядя то на меня, то на Султана.

– Из аула, Милат-апай, – снова заговорил Султан, – вашему сыну не на чем было выехать, я посадил его с собой и привез.

– А ты что же в лагерь не поехал? – спросила мама, уже обращаясь только ко мне.

– Не дали направление.

Увидев недовольный взгляд мамы, Султан ссадил меня и поехал в аул коневодов.

– Завтра приеду, – сказал он мне на прощанье, – я тебе приведу коня. Потом будем объезжать джайляу...

Он уехал, и мы с мамой остались вдвоем. Давно я уже не был с мамой наедине. Мы соскучились друг о друге, и нам пора уже поговорить по душам, но сейчас это невозможно. Мама недовольна мной. На лбу меж бровей у нее чуть обозначилась морщинка. Я хорошо знал эту морщинку – для меня она была своего рода буревестником.

– Когда ты с ним сдружился? – спросила мама, сердито мотнув головой в сторону, куда уехал Султан. – Этого еще не хватало! Что у тебя, путных товарищей нет?.. Смотри, Кожа, не доведет он тебя до добра.

– Но я-то не маленький, – ответил я, – знаю, как поступать и без Султана.

– Ты знаешь, – неопределенно ответила мама. На этом закончилось мое объяснение с мамой в первую минуту после моего приезда к ней.

VIII

 Прошло около месяца, как я живу на джайляу. Мама целыми днями занята работой, и ей не до меня. Мы с Султаном ездим по разным бригадам. Мы всегда вместе. Султан мне находит самых разнообразных скакунов, и я доволен. «Седлай вот этого», – говорит он. И я седлаю. «Поехали». И я пускаюсь следом за ним, даже не спрашивая, куда. Ведь я целиком сейчас завишу от него.

Однажды утром мама ушла доить коров, а я лежал в постели и читал «Робинзона Крузо». Вдруг у самого шалаша послышался сначала топот конских копыт, потом громкий голос Султана:

– Черный Коже, ты дома?

«Не дает даже почитать», – недовольно подумал я. Сегодня мне не хотелось никуда ехать.

– Дома, – ответил я через силу.

Он спрыгнул с коня и влетел в шалаш.

– Эй, да ты еще валяешься в постели!

Он выхватил книгу из моих рук.

– Постой... Я замечу, докуда дочитал.

– Ты дочитал до вот этого дьявола с ружьем в руках... Сто двадцать четвертая страница. Вставай быстрее!.. Одевайся! Разве ты не знаешь, что сегодня у Смагула празднество?

– Какое празднество?

– Да неужели ты не слыхал? Ведь Смеке[6]6
  С м е к е – вежливое обращение Смагул.


[Закрыть] недавно ездил в Москву на выставку. В честь этого сегодня он собирается устроить празднество. Вставай!.. Да шевелись побыстрей! Я привел тебе гнедую кобылицу.

...Праздник был в разгаре. Шло состязание бойцов. Распорядитель празднеством вышел в круг и прокричал:

– Начнем борьбу детей!..

Я люблю казахскую борьбу и имею в этом деле некоторый опыт. Сейчас я был разгорячен и готов был с кем-нибудь помериться силой и ловкостью.

– Я буду бороться! – крикнул я, выбегая на круг.

– Давай, Кожа! Молодец! – ударил меня по спине распорядитель и, обернувшись в другую сторону, крикнул: – Эй «Красная граница», выставляйте своего борца!

«Красная граница» выставила высокого, с горбатым носом, сероглазого рыжего подростка. Животноводы нашего колхоза во главе с самим Смеке загудели:

– Эй, это у вас не мальчик, а парень!

– Как же так, против маленького мальчугана выставили парня?

– Давайте ровесника!

– Это несправедливо!..

Распорядитель с заблестевшими от возбуждения глазами не обратил на это никакого внимания.

– Сила не признает и деда. А ну, боритесь! – сказал он и свел нас с горбоносым.

Я умел ложить противника, ставя подножку. Этим приемом я хотел воспользоваться и сейчас. Однако горбоносый был выше меня ростом, и я никак не мог достать его ноги. Он разгадал мое намерение и еще дальше отставил ноги, навалившись на меня всем своим грузным телом.

Мы оба тяжело дышали, топтались друг возле друга, и я чувствовал, как в нем и во мне с каждой минутой растет упрямство, почти озлобление. Мы смотрели друг другу в ноги, вплотную столкнувшись потными лбами. Я пробую нагнуть его в сторону, но не могу сдвинуть с места. А он, видимо, надеясь на силу в руках, пытается приподнять меня и положить на бок. Но как бы он ни кидал меня, я крепко стою на ногах. Чувствуя, что таким путем мне его не побороть, я пошел на хитрость. Топчась по кругу, я незаметно подвел горбоносого к склону бугорка, упал на бок и с молниеносной быстротой перекинул его через себя. Для него это было так неожиданно, что он не успел упереться и, перелетев через меня, распластался на земле. Я моментально вспрыгнул на него. Гул одобрения прокатился среди зрителей.

– Молодец, Кожа!

– Вот это парень!

– Наш победил!..

Распорядитель вручил мне пятнадцать рублей премии, и я, довольный своим успехом, пошел на свое место. В это время из толпы выскочил человек в белой шляпе и, подбежав, схватил меня за руку.

– Ага, попался!.. А я тебя давно ищу!..

И он, как соломинку, потащил меня в сторону. Ему не было никакого дела до того, что я только сейчас поборол горбоносого представителя «Красной границы» и меня восторженно приветствовали зрители. Я не понимал, в чем дело, и никак не мог вспомнить, где же видел этого человека.

– Что вам нужно?.. – растерянно спросил я.

– Что мне нужно? – с ненавистью проговорил он, выводя меня из толпы. Его острая бородка дрожала от злости. Он схватил меня за ворот рубахи и начал трясти.

– Голову тебе оторвать – вот что мне нужно... Вы не только выпили кумыс, обманув моего сына, но и каракуль украли!..

Я вздрогнул, словно по спине у меня проползла холодная черепаха. Теперь я узнал этого человека в белой шляпе со злыми маленькими глазками. Это был тот самый чабан, которому по дороге на джайляу я подарил коробку спичек.

– Ваш каракуль взял не я, – сказал я как можно спокойнее.

– А кто же взял? Вы взяли. Перед уходом на пастбище я своими руками запрятал его в кереге за кроватью. Кроме вас, никто не мог взять.

Нас обступили любопытные.

– Что случилось?

– Что он сделал?

– Почему вы на него кричите?

Как говорят у нас, «позор – страшнее смерти», и я решил сказать правду.

– Ваш каракуль взял мальчик, который был со мной.

– Где он?

– Вон там стоит...

Я повел его к тому месту, где стоял Султан, но он словно в воду канул.

– Где же он? – Жумагул стукнул меня по затылку.

– Что вы делаете? – стали заступаться за меня окружавшие нас люди.

– Почему вы его ударили?

И Жумагул во всех подробностях стал рассказывать, как месяц назад, когда его не было дома, двое мальчишек (а это один из них) пришли к нему в юрту, обманули маленького сына, выпили кумыс и украли шкурку каракуля.

Он кричал долго и все никак не мог успокоиться. О моем позоре теперь знали все.

Султана так и не нашли. Для того, чтобы более убедить Жумагула в своей невинности, я еще раз при людях рассказал ему все, как было. Жумагул слушал, зло тряс бородкой, но руку мою не выпускал. Вдруг в стороне у дерева я увидел Султана. Он торопливо отвязывал повод лошади.

– Вон тот мальчик!..

Не успели люди повернуть в ту сторону головы, как Султан дал ходу на своем саврасом. Конь Жумагула, оказывается, был тоже привязан к этому же дереву. Разгневанный чабан встрепенулся, выпустил мою руку и кинулся к своей лошади.

Через несколько секунд началась погоня. Но где там брюхастому гнедому коню Жумагула было догнать быстроходного саврасого! Саврасый летит, как стрела. Султан знал, какую лошадь выбрать для себя.

Через некоторое время Жумагул вернулся с небрежно расстегнутым воротом. Видя, что я никуда не ушел и продолжаю стоять на месте, он спросил меня уже более миролюбиво:

– Чей он сын?

– Коневода Сугура.

– Какой Сугур?.. Это хромой, в «Жданове?»

– Да.

– Так он только что был здесь, – сказал Жумагул и снова пошел к месту, где были привязаны лошади.

– Мне можно идти? – спросил я его вдогонку.

Жумагул махнул рукой, давая понять, что я свободен и ко мне он больше никаких претензий не имеет.

Я тут же сел на своего коня и вернулся в аул. Мне было стыдно смотреть людям в глаза. Когда кто-нибудь попадался навстречу, я чувствовал, как щеки и уши у меня заливает краска. Некоторые смотрели на меня с усмешкой, другие – с молчаливым укором. А может быть, это мне только казалось.

* * *

 После случая на празднестве Султан ко мне больше не показывался. Я решил все-таки разыскать его и поговорить с ним.

 На следующий день я выехал в аул коневодов. Здесь меня встретил отец Султана Сугур – маленький громкоголосый старик с жидкой бороденкой. Сидя на корточках у юрты, он возился со старой сбруей. Завидя меня, встал и пошел навстречу.

– Эй, иди-ка сюда, – позвал он не очень приветливо.

Я подъехал.

– Где Султан?

– Откуда я знаю...

– Как же это ты не знаешь? – сверкнул на меня глазами Сугур, угрожающе перебирая в руках камчу, – разве вы не вместе воруете каракуль?..

Сугур, прицеливаясь на меня злыми черными глазами и становясь все более сердитым, по-петушиному обошел вокруг моего коня и вдруг гневно налился краской и закричал:

– А ну, слезай с кобылицы!.. Я вам покажу! Я вас научу!..

 И он, легко потянув за рубашку, опрокинул меня с коня. Я кое-как удержался, чтобы не растянуться на земле.

 Со стороны на нас смотрели люди. Кто-то смеялся. Я стоял, растерянно опустив руки, и не знал, что мне делать. Такого позора я никогда не переживал. К тому же я чувствовал, что нашему вольному житью с Султаном пришел конец. Больше уж мы не будем с ним джигитовать по джайляу. Вскинув седло на плечи, я пешком направился в сторону своего аула.

Слух о том, что произошло на празднестве, дошел и до мамы. Честно говоря, я никогда не хочу ее огорчать, но как-то так получается, что в последнее время она часто расстраивается из-за меня.

Мне давно надо было с ней поговорить откровенно обо всем. Если бы я мог рассказать ей о том, что хочу стать писателем, что с Султаном сдружился только потому, что он доставал мне лошадей (я так люблю верховую езду!), что каракуль он стащил, не спрашивая меня, и на джайляу я приехал за тем, чтобы увидеть ее, – если бы все это я рассказал маме, она бы меня поняла и простила. Но я никак не могу начать об этом разговор, и когда мама в чем-либо упрекает меня, я неловко оправдываюсь, и глаза у нее становятся еще больше печальными. Видимо, в эту минуту она думает, не лучше ли ей выйти замуж за Каратая и тем самым наказать меня за все мои проступки. Но ведь мы с мамой не любим Каратая, и нам совершенно не нужен его облезлый, как старый верблюд, мотоцикл.

С такими мыслями я возвращался домой из аула коневодов.

...Мама сидела на пороге шалаша и штопала мою рубашку. Лицо у нее было грустное, и я уже знал, о чем она меня сейчас спросит. Подойдя к ней, я остановился и стал молча ждать. Не поднимая головы, она сказала:

– Сынок, что ты там натворил?

– Что я натворил?

– Разве я не говорила, чтобы ты не связывался с Султаном? Держись от него подальше.

И тут я решил объяснить маме все по порядку, сказать ей то, о чем я только что думал. Я сел рядом и начал:

– Я ничего не делал, мама...

Лицо у нее стало еще более грустным. Она посмотрела на меня, глубоко вздохнула и сказала:

– Неужели ты не знаешь, что я сохну от одних твоих похождений. Хватит тебе скитаться, вернись в аул и работай в колхозе вместе со всеми ребятами.

– И так вернусь, – буркнул я и замолчал. Разве я мог в эту минуту сказать ей, что хочу стать писателем.

Утром на центральную усадьбу колхоза отправилась грузовая машина. Шофер – веселый, разговорчивый парень по имени Каипжан – усадил меня в кабину, я простился с джайляу и поехал домой.

Наш путь шел в объезд: напрямик через горы машина не могла пройти. Снова, но уже с другой стороны, я увидел красноватые горы, вспомнил, что где-то там за перевалом стоит юрта, в которой живет конопатый мальчик Даулет.

Когда мы миновали равнину, Каипжан свернул влево и по бездорожью направил машину в горы.

– Куда мы? – спросил я.

– В этой лощине школьники косят сено. Сегодня кончают, захватим их с собой.

Чего-чего, а встретиться со своими ребятами именно сегодня я не хотел. Они уже, наверное, слыхали обо всем, налетят на меня роем и начнут дразнить. Особенно хитрый Жантас.

Мы подъехали к предгорью. На том берегу узкой бурлящей речки показалась юрта и белая палатка. Над палаткой реяло небольшое красное знамя. На лужайке, чуть пониже юрты, группа загорелых ребят в одних трусиках играла в волейбол. Я узнал среди них Жантаса, Темира и других.

Машина подошла к берегу речки, остановилась. Каипжан вылез из кабины и стал обследовать речку. Она была неглубокой, но на дне виднелись глыбы острых камней.

– Эй, ребята, где можно переехать на ту сторону? – крикнул Каипжан.

Ребята бросили игру и прибежали к речке. Загорелый коренастый подросток, спортсмен Батырбек, стоя на том берегу, сказал:

– Переезд остался далеко внизу. Здесь нигде не переедете...

– Как же теперь быть? – задумался Каипжан. – Меня председатель просил привезти вас домой.

Ребята загалдели, каждый спешил дать свой совет.

– А мы сейчас устроим здесь переезд, – заявил Батырбек так уверенно, как будто он всю жизнь тем и занимался, что устраивал переезды.

– Как же ты это сделаешь? – спросил Каипжан.

– Строительная бригада здесь оставила бревна; если под колеса положить шесть бревен, связав их по три, разве машина не пройдет?..

Стоило Каипжану согласиться с этим предложением, как Батырбек тотчас же распорядился:

– Дежурный, играй сбор!..

Мелькнув загорелой спиной, дежурный влетел в палатку и через минуту вынес оттуда сверкавший на солнце серебристый горн. Мальчик подбоченился, поднял горн и начал трубить сбор. Веселые призывные звуки полетели далеко в горы и вернулись оттуда эхом.

Ребята бежали к горнисту со всех сторон и выстраивались в шеренгу перед палаткой. Все это было сделано быстро и красиво. И мне стало очень обидно, что я сижу в кабине, а не стою там, в шеренге, вместе со всеми ребятами. По правде говоря, ведь они все неплохие ребята!

«Почему я тогда не поехал вместе с ними работать в поле, а потянулся за Султаном на джайляу?» – думал я с досадой.

Я видел, как дружно работали ребята. Одному поднять бревно будет не под силу, а когда они берутся все и по команде поднимают, то это совсем легко. Каипжан и Батырбек руководили работой ребят, измерили расстояние между колесами, указывали, где класть бревна.

Мне страшно хотелось включиться в работу, но стыдно было вылезти из кабины.

Когда мост был готов, Каипжан вплотную подогнал к нему машину и весело сказал:

– Теперь-то мы проедем!

Я чувствовал, как передние колеса грузовика осторожно коснулись бревен.

– Немного правее! – кричали ребята.

– Теперь чуть левее.

– Хорошо!.. Езжайте прямо!..

Через несколько секунд машина осторожно прошла по бревенчатому мосту на другой берег. И я тоже ехал по этому мосту, хотя и не строил его.

– Ура! Ура!.. – раздались радостные крики ребят, и их голоса повторили горы, словно они тоже радовались и кричали «ура».

Однако я понял, что напрасно так долго скрывался в кабине. Ребята все равно меня заметили. Как только машина вышла на тот берег, Жантас с ходу съязвил:

– Ты откуда это, дезертир?

– Какое твое дело?

– Сбежал от работы на джайляу?

– Это тебя не касается.

Наш спор разгорелся бы еще сильнее, но в это время подошел Батырбек и приказал:

– А ну, не стойте зря!.. Быстро грузите вещи...

...В аул мы въехали с песней и шумом. Машина остановилась у правления колхоза. В это время из конторы выбежал незнакомый, худощавый человек, одетый по-городскому, и начал нацеливать свой фотоаппарат.

– Ребята, подождите, не сходите с машины, – крикнул он. Теперь я был в кузове вместе со всеми. Завидя фотографа, я протиснулся вперед, наспех поправил на себе рубашку и вытянулся перед самым объективом. Фотограф щелкнул.

* * *

Я слез с машины и пошел домой. Мне очень хотелось встретить Жанар. Как давно мы не виделись! Конечно, она уже забыла нашу ссору во время игры в шашки.

Скоро я оказался на краю поселка и два раза прошелся мимо дома Жанар. Ставни окон были закрыты, и я заметил, что в палисаднике сильно разросся бурьян; похоже было на то, что здесь уже давно никто не живет. Только влажный коровий кизяк, недавно налепленный на солнечной стороне дувала, говорил о том, что смуглая маленькая старуха – бабушка Жанар – по-прежнему все еще проживает здесь.