Текст книги "По следам знакомых героев"
Автор книги: Бенедикт Сарнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)
– Право, Холмс, вы сильно переоцениваете мою эрудицию. Не только не догадываюсь, но, боюсь, что без вашей помощи так и не догадаюсь.
– Я говорю о стихах великого русского поэта Михаила Лермонтова:
«Нет, я не Байрон, я другой
Еще неведомый изгнанник.
Как он, гонимый миром странник,
Но только с русскою душой».
– Сколько лет уж мы с вами знакомы, Холмс, а я все не устаю восхищаться вами. Все на свете вы знаете! Ну кто бы мог подумать, что ко всем своим многочисленным познаниям вы еще окажетесь таким знатоком поэзии. Да еще не только нашей отечественной поэзии, но и русской!
– Это потому, мой милый Уотсон, – скромно заметил Холмс, что, несмотря на свой уже вполне зрелый возраст, я не перестаю учиться.
Путешествие второе,
В котором Хлестакова разоблачают как самозванца
Уотсон, протянув ноги к пылающему камину, с интересом наблюдал за странными манипуляциями Холмса. Тот уже битый час копался во внутренностях машины, с помощью которой они осуществляли свою связь со Страной Литературных Героев.
«Не иначе, он решил ее усовершенствовать, – думал Уотсон. – Но хотелось бы знать, чего ему в ней не хватает? По-моему, там и так довольно всяких головоломных рычагов, стрелок и кнопочек».
Холмс тем временем подтащил к верхней панели машины старенький «Ремингтон», на котором Уотсон иногда перепечатывал свои записи, и стал подсоединять его разноцветными проводами к пульту управления. Уотсон знал, что, когда Холмс увлечен каким-нибудь делом, его лучше не трогать. Но любопытство все-таки взяло свое.
– Не поделитесь ли со мной, чем вы там заняты, дружище? – не выдержал он.
– Да вот, хочу превратить эту старую развалину, – кивком головы Холмс указал на «Ремингтон», – в нечто вроде телетайпа.
– Телетайпа? – удивился Уотсон. – А что это за штука такая – телетайп?
– Телетайп, – объяснил Холмс, – это нечто среднее между телеграфом и пишущей машинкой. Вернее, это телеграф, который передает телеграфные сообщения, пользуясь не азбукой Морзе, не точками и тире, а самыми обыкновенными буквами.
– А зачем нашей машине еще и телетайп? Мало разве у нее и так всяких хитроумных приспособлений?
– Видите ли, какая штука, Уотсон, – сказал Холмс, не прекращая своего странного занятия. – До сегодняшнего дня наша связь со Страной Литературных Героев была односторонней. Благодаря этому изумительному изобретению мы с вами могли в любой момент связаться с любым жителем этой великой Страны. Но я подумал, что не мешало бы и им тоже предоставить такую же возможность.
– Возможность в любой момент связаться с нами?
– Вот именно! Подать знак, сигнал бедствия. Наконец, просто сообщить, что наше присутствие в данный момент где-то необходимо. Раньше у жителей Страны Литературных Героев такой возможности не было. А теперь она у них будет, – не без гордости заметил Холмс, подсоединяя к пульту машины последний проводок, связывающий ее с самодельным телетайпом.
И в тот же миг телетайп заработал. Уотсон был так потрясен этим обстоятельством, что еле смог вымолвить:
– Вы слышите, Холмс? Стучит…
– Ну да, – невозмутимо кивнул Холмс. – Кто-то нас вызывает. Как видите, Уотсон, я не зря решил приладить к нашей машине телетайп.
– Интересно, кому это мы вдруг так срочно понадобились, – проворчал еще не успевший прийти в себя Уотсон.
– Возьмите да прочтите, – пожал плечами Холмс.
Уотсон осторожно подошел к «Ремингтону», на клавиатуре которого ему была знакома каждая буква. Тот совершенно самостоятельно продолжал выстукивать какой-то текст. На клавиши пишущей машинки никто не нажимал: рычажки ее подымались и опускались сами.
Наконец стук прекратился, и Уотсон осторожно снял с валика «Ремингтона» небольшой листок плотной бумаги, на котором хорошо ему знакомым шрифтом был отпечатан следующий текст:
«Глубокоуважаемый мистер Шерлок Холмс!
Глубокоуважаемый доктор Уотсон!
Честь имею просить вас пожаловать на экстренное заседание Президиума Всемирного Сообщества Плутов. В повестке дня: прием в почетные члены Сообщества героя комедии Н. В. Гоголя „Ревизор“, г-на И. А. Хлестакова.
Ваше присутствие обязательно.
Президент Всемирного Сообщества Плутов —
Панург.
Действительные члены:
Дон Паблос,
Ласарильо с Тормеса,
Жиль Блаз из Сантильяны,
Джек Уилтон.
Почетные члены:
Альфред Джингль,
Джефф Питерс,
Энди Таккер,
Остап Бендер».
– Что это значит, Холмс? – растерянно обратился Уотсон к своему другу и наставнику, когда смысл прочитанного более или менее дошел до его сознания.
– По-моему, там все сказано достаточно ясно, – пожал плечами Холмс. – А что, собственно, вас смущает?
– Я полагаю, это просто шутка… И не слишком остроумная, к тому же. Впрочем, скорее, даже не шутка, а… Ну конечно! И как только мне это сразу не пришло в голову! Это самое элементарное жульничество, вот что это такое!
– Вы решили, – усмехнулся Холмс, – что если авторы этого послания плуты, так уж в каждом их поступке непременно кроется жульничество?
– Да нет же, – поморщился Уотсон. – Вовсе не в том дело, что они плуты. Если хотите знать, я ни на грош не верю в эту дурацкую выдумку. Никакого Всемирного Сообщества Плутов, разумеется, не существует. Я просто удивляюсь, Холмс, что вы на сей раз оказались так недогадливы. Как же вам не пришло в голову, что этот так называемый Союз Плутов – точная копия того Союза Рыжих, который вы так блистательно разоблачили в свое время. Надеюсь, вы не забыли: они тоже делали вид, что их там тьма тьмущая, а всего-то их оказалось двое или трое. Помните?
– Как не помнить. Конечно, помню, – отозвался Холмс. – Но я решительно не понимаю, почему вам вдруг померещилось, что Всемирное Сообщество Плутов, от которого мы получили это приглашение, имеет что-то общее с пресловутым Союзом Рыжих.
– Ну подумайте сами, Холмс! – воскликнул Уотсон. – Да ведь во всей мировой литературе, я полагаю, не найдется столько плутов, сколько здесь подписей. И хоть бы один из них был мне знаком… Я, конечно, не бог весть какой эрудит, но все же… Будь они люди известные, я бы уж хоть кого-нибудь из этой компании да вспомнил. А тут… Сплошь незнакомцы! Какой-то Дон Паблос… Жиль Блаз… Джек Уилтон. Ни про одного из них я даже и не слыхивал!
– А между тем, – усмехнулся Холмс, – здесь перечислены далеко не все. На самом деле плутов в мировой литературе куда больше, чем подписей под этой бумажкой. Впрочем, я не сомневаюсь, дорогой Уотсон, что вы оклеветали себя. Кое-кого из тех, кто подписал это приглашение, вы наверняка знаете.
Уотсон заглянул еще раз в текст приглашения и сконфуженно улыбнулся.
– Вы правы, как всегда, – вынужден был он признать. – Мистер Альфред Джингль мне, безусловно, знаком. «Записки Пиквикского клуба» Чарлза Диккенса были любимой книгой моей юности. А кто хоть раз читал эту замечательную книгу, тот вряд ли забудет этого веселого проходимца.
– Так, – удовлетворенно кивнул Холмс. – Один уже есть. Ну-ка, еще! Напрягите свою память!
– Имя Панурга мне тоже как будто знакомо, – неуверенно сказал Уотсон.
– Еще бы! Я в этом не сомневался ни секунды. Мыслимое ли это дело, чтобы джентльмен, каковым вы себя безусловно считаете, не читал Рабле.
– Ах, ну конечно! Панург! Знаменитый герой Франсуа Рабле, друг Пантагрюэля!.. Смотрите-ка! Если так дело пойдет дальше, еще чего доброго окажется, что все эти плуты – мои добрые друзья и приятели!
– До этого, вероятно, дело не дойдет. Но еще кое-кого из их компании вы безусловно знаете. Вот, скажем, Джефф Питерс и Энди Таккер…
– Постойте! Это уж не те ли ловкие ребята, которых описал американский писатель О. Генри в книге своих рассказов «Благородный жулик»?
– Они самые. Ну а что касается Остапа Бендера, то с ним мы не раз встречались лично. Надеюсь, вы не забыли этого обаятельного, хотя и несколько развязного молодого человека…
На лице Уотсона отразилась сложная гамма противоречивых чувств.
– Этого нахала трудно забыть, – недовольно проворчал он. – Ну а что касается всех остальных… Дон Паблос… Ласарильо… Жиль Блаз… Джек Уилтон… Нет, этих я решительно не припоминаю. И пытаться даже не стану. Однако, перебирая все эти имена, я уловил одну любопытную закономерность.
– Да? Какую именно?
– Не кажется ли вам любопытным то обстоятельство, мой милый Холмс, – торжественно объявил Уотсон, – что все, кого мне удалось вспомнить, принадлежат к числу так называемых почетных членов этого самого сообщества. А те, о ком я даже и не слыхивал, – действительные члены.
– Браво, Уотсон! – похвалил друга Холмс. – Вы обнаружили не только наблюдательность, но и несомненную способность к дедукции. Если так дело пойдет дальше, вы, чего доброго, вскоре будете не хуже меня владеть дедуктивным методом.
– Так вы, стало быть, считаете, что это не простая случайность? За этим действительно что-то кроется?.. Да, кстати, объясните мне, ради всего святого, какая между ними разница? Действительный член – это более важная персона, чем почетный? Или наоборот?
– Да нет, – поморщился Холмс. – Тут дело не в субординации. Я чувствую, Уотсон, что сейчас мне придется прочесть вам небольшую лекцию, иначе вы совсем запутаетесь. Так вот, друг мой, да будет вам известно: было время, когда плут был одним из самых популярных литературных героев. Чуть ли не все знаменитые литературные герои той эпохи были плуты.
– Вот те на! – изумился Уотсон.
– Да-да, представьте себе, – продолжал свою маленькую лекцию Холмс. – У литературоведов есть даже такой специальный термин: «плутовской роман».
– Плутовской роман? – удивился Уотсон. – Никогда не слыхал. А что это значит?
– Это роман, в центре которого – похождения ловкого пройдохи, мошенника, авантюриста, большей частью выходца из низов общества. Впрочем, иногда героем плутовского романа был обедневший, деклассированный дворянин. На протяжении целого столетия плутовской роман был, пожалуй, самым распространенным жанром в европейской литературе.
– Когда же это было? – поинтересовался Уотсон.
– В XVI и в XVII веках. Вообще-то говоря, образ плута в мировой литературе появился гораздо раньше. Образ предприимчивого и аморального пройдохи можно встретить и в античной литературе. В комедиях древнеримского сатирика Плавта, в «Сатириконе» древнеримского писателя Петрония. Ну а кроме того, некоторые литературоведы склонны причислять к жанру плутовского романа также и знаменитые романы XVIII столетия: «Молль Флендерс» Даниэля Дефо, «История Тома Джонса, найденыша» Филдинга, «Приключения Перигрина Пикля» Смолета… Ну, Уотсон? Что же вы не восхищаетесь моей эрудицией? Бывало, мне приходилось выслушивать от вас комплименты и по более пустяковым поводам.
– Я восхищаюсь вашей эрудицией, когда вдруг обнаруживается, что вы располагаете обширнейшими познаниями в тех сферах, которые бесконечно далеки от ваших занятий криминалиста. А плуты… Что ж… Этот предмет вы обязаны были изучить досконально. В конце концов, это ведь ваша профессия. Меня поражает другое.
– Да? Что именно?
– Кто же мог подумать, что этих плутов в мировой литературе окажется такая чертова пропасть!
– Да, – согласился Холмс. – Если собрать всех вместе, выйдет огромная толпа народа. Лично я, правда, склонен согласиться с той частью литературоведов, которые считают, что понятие «плутовской роман» следует строго ограничить рамками определенной эпохи.
– Вот это верно! – с неожиданной горячностью воскликнул Уотсон. – Непременно надо ограничить!
Эта бурная реакция Уотсона Холмса сильно удивила.
– Вот как? – насмешливо заметил он. – Оказывается, у вас тоже есть свое мнение на этот счет?
Уловив иронию Холмса, Уотсон слегка сконфузился.
– Вы меня не так поняли, – пробормотал он. – Просто я подумал, что если количество этих самых плутов не ограничить, я окончательно запутаюсь.
– Так или иначе, я рад, что наши мнения по этому вопросу сходятся, – церемонно поклонился Холмс. – Так вот, классическими примерами жанра плутовского романа принято считать следующие произведения: во-первых, знаменитый испанский роман XVI века «Жизнь Ласарильо с Тормеса, его невзгоды и злоключения».
– Если позволите, я запишу, – сказал Уотсон, доставая свою записную книжку.
– Сделайте милость, – продолжал Холмс. – Затем роман испанского писателя Франциско де Кеведо-и-Вильегас «История жизни пройдохи по имени Дон Паблос». Ну и чтобы не ограничиваться рамками одной только испанской литературы, можно добавить к этому списку еще роман нашего с вами соотечественника Томаса Нэша «Злополучный скиталец, или Жизнь Джека Уилтона». Герои всех этих романов по праву могут считать себя действительными членами Всемирного Сообщества Плутов. А литературные герои других исторических эпох – почетными.
– Понимаю, – сказал Уотсон, захлопывая записную книжку и пряча ее в карман сюртука. – Скажите, Холмс, а они непременно все там будут?
– Где? – удивился Холмс.
– Да вот, на этом заседании, куда они нас приглашают.
– А что, вас это разве смущает?
– Конечно, смущает! Ведь я же никого из них не знаю… Скажите, а нельзя устроить так, чтобы там были одни только почетные члены? А?.. Ведь Хлестакова они, как я понял из этого приглашения, собираются принимать в почетные, а не в действительные…
Холмс ободряюще потрепал Уотсона по плечу.
– Понятия не имел, что вы так боитесь новых знакомств. Впрочем, я догадываюсь, в чем тут дело. Вас, вероятно, испугало, что все они плуты, притом первостатейные. Того и гляди обжулят, обдурят, обманут…
– Да нет, этого я как раз не боюсь, – возразил Уотсон. – С тех пор, как я познакомился с вами, у меня, слава богу, не было недостатка в общении с разного рода мошенниками. Меня беспокоит другое.
– Да? Что же именно?
– Мне не хотелось бы поминутно спрашивать вас, кто из них кто. Поэтому, если это, конечно, не слишком вас затруднит, постарайтесь, чтобы их там было как можно меньше.
– Ну что ж, будь по-вашему, – сказал Холмс и склонился над пультом.
Несмотря на обещание Холмса, зал заседания был полон народа. За тремя столами, образующими гигантскую букву «П», уместилось по меньшей мере человек семьдесят. За коротким столом, представляющим собой перекладину «П», восседали, как видно, члены президиума. Среди них Уотсон сразу узнал Джингля, Джеффа Питерса и Остапа Бендера. Еще несколько физиономий показались ему знакомыми. Но что касается тех, кто сидел за двумя длинными столами, отходящими от стола президиума, так уж это были сплошные незнакомцы.
Первое, что бросилось Уотсону в глаза, – это предельная пестрота и причудливость одежд. Были тут и оборванцы в живописных лохмотьях. Но были люди, одетые весьма щеголевато и даже роскошно. Специалист по истории костюма мог бы, демонстрируя эту толпу, прочесть довольно содержательную лекцию по истории одежды чуть ли не всех времен и народов. Чего тут только не было: и римские тоги, и брыжи, и камзолы, украшенные брюссельскими кружевами, и турецкие фески, и фраки, и сюртуки, и даже военные мундиры. Взглянув на эту пеструю толпу, можно было тотчас же сделать безошибочный вывод, что сословие плутов процветало всегда: во все времена, среди всех народов и всех классов общества.
В зале было шумно. Сперва Уотсон услышал лишь неразборчивый гул множества голосов, но вскоре он стал различать отдельные реплики:
– Сеньоры! Нам надо избрать председателя!.. Панург – президент, пусть он председательствует!.. Панурга!.. А я предлагаю в председатели достопочтенного сеньора Ласаро!..
Но все эти возгласы покрыл мощный баритон Остапа Бендера:
– Тихо! Командовать парадом буду я!
Тотчас со всех сторон раздались одобрительные выкрики:
– Верно!.. Правильно!.. Пусть председательствует сеньор Бендер!.. Лучшего председателя нам не найти!..
Остап сделал выразительный жест, который можно было истолковать и как попытку утихомирить аудиторию и как отказ от предлагаемой чести.
– Вы меня неправильно поняли, господа! – Сказал он, как только шум в зале несколько поутих. – Я не общественный деятель. Я свободный художник и холодный философ. Именно поэтому я всегда старался держаться в тени. При нашей профессии оно как-то спокойнее.
– Не скромничайте, сэр! – крикнул со своего места Джингль. – Клянусь Меркурием, из вас получится преотличный председатель!
– Нет, нет, друзья, и не уговаривайте! – решительно возразил Остап. – Даже в золотую пору моей административной карьеры, когда я управлял конторой «Рога и копыта» в Черноморске, даже и тогда председателем, вернее, зиц-председателем, был не я, а почтенный господин Фунт. Он, кстати сказать, и сел в тюрьму, когда наша контора приказала долго жить.
– Неглупо. Весьма. Но кого же тогда в председатели? – сказал Джингль, обводя глазами сидящих в президиуме и словно выбирая, кого из них он охотнее всего принес бы в жертву в случае, если бы всю эту честную компанию здесь вдруг застукали констебли, альгвазилы, жандармы, полицейские или другие блюстители общественного порядка.
– Предлагаю избрать председателем вашего почтенного собрания моего великого друга, Шерлока Холмса! – выкрикнул Уотсон.
– Прекрасная мысль! – мгновенно поддержал его Остап. – Именно с этой целью мы и пригласили вас принять участие в нашем сборище. Не скрою, идея принадлежала мне.
– Иными словами, – усмехнулся Холмс, – вы заранее приготовили мне роль зиц-председателя Фунта?
– Ах, что вы, маэстро, – возмутился Остап. – Вам роль председателя нашего собрания решительно ничем не грозит. Вы ведь не принадлежите к почтенному сословию плутов. Ни действительных, ни даже почетных.
– Вот как?! – запальчиво выкрикнул кто-то в дальнем конце зала. – Если он не плут, то кто же он?
– С вашего позволения, сэр, я сыщик, – учтиво поклонился Холмс.
– Сыщик?.. Вы слышали? Он сыщик!.. Нас предали, господа!.. Какая наглость! Кто посмел предложить сыщика в председатели самого представительного собрания самых выдающихся плутов всех времен и народов?!
Уотсон вскочил на ноги. Лицо его пылало справедливым гневом.
– Я полагаю, – грозно сказал он, – что человек, сумевший перехитрить по меньшей мере тысячу хитрецов, провести за нос несколько тысяч отъявленных пройдох и разоблачить тайные замыслы трехсот сорока семи знаменитейших мошенников и авантюристов…
Эти цифры произвели на присутствующих ошеломляющее впечатление. Зал смолк.
– Полагаю, – в полной тишине закончил Уотсон, – что такой человек заслужил право председательствовать на этом собрании.
– Хорошо сказано, сэр! Внушительно. Справедливо. Впечатляет. Весьма. – Отозвался Джингль.
– Возражений нет? Принято единогласно, – сказал Остап. – Итак, дорогой мистер Холмс, вот вам председательский колокольчик, и – начнем!
Настроение толпы плутов, как и всякой другой толпы, быстро переменилось. Со всех сторон раздались одобрительные возгласы:
– Просим!.. Брависсимо!.. Да здравствует славный Шерлок Холмс! Гип-гип ура!..
Холмс взял из рук Остапа председательский колокольчик и, быстро водворив с его помощью тишину, начал:
– Благодарю за честь, господа!.. Итак, в повестке дня у нас сегодня только один вопрос: прием в почетные члены Всемирного Сообщества Плутов Ивана Александровича Хлестакова. Сперва я хотел бы узнать, кому принадлежит эта идея. Вероятно, вам, Остап? Вы ведь у нас главный поставщик всех оригинальных идей?
Остап отозвался без ложной скромности:
– Бензин ваш, идеи наши. Так было всегда. Но на этот раз вы угадали только наполовину. Вернее, даже на треть. У господина Хлестакова целых три рекомендации. И только одна из них принадлежит мне.
– А кому остальные две? – осведомился Холмс.
– Джеффу Питерсу и Альфреду Джинглю.
– Великолепно! Итак, сперва заслушаем рекомендации. Слово имеет Джефф Питерс, герой рассказов О. Генри из сборника «Благородный жулик». Прошу вас, Джефф!
Джефф Питерс, сидевший за столом президиума неподалеку от Остапа, встал и некоторое время озирался по сторонам, словно не мог решить, к кому ему обращаться: к председателю или к залу.
Наконец, решив этот сложный вопрос, он заговорил:
– По-моему, тут дело ясное, мистер председатель. Много я видывал жуликов на своем веку. Сам тоже не из последних в своем деле. Но где мне или даже такому талантливому мошеннику, как мой напарник Энди Таккер, где уж нам тягаться с мистером Хлестаковым.
Уотсон не выдержал и, склонившись к уху Холмса, прошептал.
– По-моему, он напрасно оскорбил Хлестакова. Я бы никогда не решился утверждать, что он мошенник, а уж тем более жулик.
– До чего же вы бестолковы, Уотсон, – процедил сквозь зубы Холмс. – Неужели вы не понимаете, что в этой компании слово «жулик» – вовсе не оскорбление, а, наоборот, комплимент… Продолжайте, друг мой! – громко обратился он к Джеффу Питерсу. – Чем же так поразил ваше воображение Хлестаков?
– Судите сами, сэр! – развел руками Джефф. – Я тоже не новичок в плутовском деле. За кого только ни приходилось себя выдавать. Вот, например, в поселке Рыбачья Гора, в Арканзасе, я был доктор Воф-Ху, знаменитый индейский целитель. А Энди Таккер, мой напарник, выдавал себя за сыщика, состоящего на службе в Медицинском обществе штата. С помощью этой ловкой выдумки мы вытянули из мэра этого паршивого города 250 долларов.
– Браво! – послышалось со всех сторон. – Брависсимо!.. Ловкая штука, что и говорить!.. Молодцы ребята!
Поощренный одобрением аудитории, Джефф слегка увлекся воспоминаниями о своих былых подвигах.
– В другой раз мы с Энди организовали брачную контору, – начал он. – Выдали себя за маклеров…
– Простите, Джефф, – прервал его Холмс. – Я думаю, вам нет нужды так подробно рассказывать о ваших ловких проделках. Их знают все, кто читал рассказы О. Генри. Держитесь, пожалуйста, ближе к теме нашего заседания. Нас интересует ваше мнение о господине Хлестакове.
– Так я как раз к тому и клоню, – сказал Джефф. – За кого только, говорю, ни приходилось себя выдавать… Но чтобы объявить себя ревизором, прибывшим из столицы с секретным предписанием! Чтобы так ловко обвести вокруг пальца не одного только мэра, а всех чиновников… Нет, сэр, что ни говори, а до этого ни я, ни Энди, ни кто другой из нашей братии еще не додумался.
Аудитория шумно поддержала оратора:
– Верно!.. Что и говорить!.. Такого ловкача не часто встретишь!..
Ободренный поддержкой Джефф уверенно закончил:
– Вот я и говорю: тут даже и обсуждать-то нечего. Мистер Хлестаков безусловно украсит своей персоной всю нашу честную… виноват, я хотел сказать, всю нашу плутовскую компанию.
– Благодарю вас, Джефф. Ваша точка зрения нам ясна, – кивнул Холмс.
– Неужели вы с ним согласны? – снова не выдержал Уотсон.
– Погодите, друг мой, не торопитесь. Прения потом. Сперва выслушаем всех рекомендующих, – ответил Холмс.
И, снова водворив тишину с помощью колокольчика, он громко объявил. – Слово предоставляется мистеру Альфреду Джинглю, герою романа Чарлза Диккенса «Записки Пиквикского клуба».
Джингль вскочил и, слегка одернув фалды своего видавшего виды зеленого фрака, раскланялся на все стороны:
– Честь имею. Джингль. Альфред Джингль. Эсквайр. Из поместья «Голое место»…
– Я полагаю, все присутствующие достаточно хорошо вас знают, Джингль, – прервал его Холмс. – Поэтому вам нет нужды представляться. Расскажите лучше, что вы думаете об Иване Александровиче Хлестакове.
Джингль заговорил в своей обычной манере – короткими, отрывистыми фразами:
– Ловкий мошенник. Весьма. Я тоже малый не промах. Особенно по женской части. Прекрасная Рэйчел. Любовь с первого взгляда. Смешная старуха. Хочет замуж. Увез. Но брат любвеобильной леди, мистер Уордль, догнал. Пригрозил разоблачением. Потребовал компенсации. Дорогое предприятие… почтовые лошади девять фунтов… лицензия три… уже двенадцать. Отступных – сто. Сто двенадцать. Задета честь. Потеряна леди…
Холмс был вынужден вновь прибегнуть к помощи председательского колокольчика.
– Эту историю вашего наглого вымогательства знают все, кто читал «Записки Пиквикского клуба», – сказал он, когда шум в зале слегка утих. – Не стоит рассказывать нам здесь всю свою биографию, Джингль. Вас просят сообщить только то, что имеет отношение к Хлестакову.
Джингль поклонился председателю, затем отвесил такой же почтительный поклон всему собранию:
– Хорошо вас понял, сэр! Смею заверить вас, джентльмены, больше ни на йоту не уклонюсь в сторону. Вынужден, однако, немного сказать о себе. Коротко. Весьма… Тысячи побед. Но ни разу, – верите ли, джентльмены! – ни разу Альфред Джингль не пытался одновременно ухаживать за матерью и дочерью. Притом с таким успехом. Сперва на коленях перед матерью. Конфуз. Но… Мгновенье – и выход найден: «Сударыня, я прошу руки вашей дочери!» Ловко. Находчиво. Остроумно. Весьма. Я бы так не смог, сэр! Поэтому от души рекомендую мистера Хлестакова. Он по праву займет среди нас самое почетное место. Это будет только справедливо, джентльмены! Весьма!
Аудитория снова выразила шумное одобрение:
– Верно!.. Он прав, черт возьми!.. Тысячу раз прав!.. Тут и спорить не о чем…
Холмсу вновь пришлось прибегнуть к помощи председательского колокольчика. Водворив тишину, он сказал:
– Спасибо, Джингль. Вы высказались, как всегда, коротко и ясно. Ну-с, а теперь слово за вами, дорогой Остап! Вы тоже за то, чтобы сделать Хлестакова почетным членом Сообщества Плутов?
Как это было принято в его любимом Черноморске, Остап ответил на вопрос вопросом:
– А вас это удивляет?
– Конечно, удивляет! – вмешался Уотсон. – Вы ведь не простой плут, – решил он польстить Остапу. – Вы великий комбинатор. Неужели и вам тоже Хлестаков кажется таким уж ловкачом?
– Сэр, вы мне льстите, – парировал Остап. – Но я не падок на лесть. Надеюсь, вы помните мою скромную аферу в Васюках? – обратился он к аудитории. – Ну да, когда я выдал себя за гроссмейстера. Жалкая выдумка, по правде говоря. Во всяком случае, в сравнении с блистательной аферой мсье Хлестакова. Что ни говори, а ревизор – это вам не гроссмейстер. Перед гроссмейстером робеют, и то – лишь до первого его проигрыша. А перед ревизором все трепещут…
– Но ведь Хлестаков, – снова не выдержал Уотсон, – вовсе не выдавал себя за ревизора. Они сами…
– Пардон! – оборвал его Остап. – Не будем отвлекаться, известно ли вам какую прибыль я извлек из своей шахматной аферы?
– Ну, я не помню, – растерялся Уотсон. – Если не ошибаюсь, что-то около тридцати…
– Тридцать семь рублей с копейками, – уточнил Остап. – Шестнадцать за билеты и двадцать один рубль из кассы шахматного клуба. А Хлестаков…
– Так ведь он, – попытался снова вмешаться Уотсон.
Не такой человек был Остап Бендер, чтобы можно было так просто прервать его речь.
– Пардон! – снова остановил он Уотсона. – Я не кончил, господа присяжные заседатели! Надеюсь, вы не забыли, как мы с Кисой Воробьяниновым удирали из Васюков. Сперва я мчался по пыльным улочкам этого жалкого поселка городского типа, как принято называть нынче такие захолустные населенные пункты, а за мною неслась орава шахматных любителей, грозя меня растерзать. А потом мы с Кисой чуть не утонули, и только счастливая случайность…
– Напоминаю вам, – счел нужным вмешаться Шерлок Холмс, – что все эти подробности хорошо известны читателям Ильфа и Петрова…
– Еще пардон! – снова не дал себя прервать Остап. – А теперь вспомните, как комфортабельно покидал уездный город Н. мой подзащитный мсье Хлестаков. На тройке! С бубенцами! Одураченный городничий ему еще ковер персидский в коляску подстелил!
– Ну вам тоже особенно прибедняться не стоит, – улыбнулся Холмс. – Бывали ведь и у вас такие удачи. Вспомните Кислярского, у которого вы в Тифлисе так талантливо выманили…
– Какие-то жалкие триста рублей! – на лету подхватил мяч Остап. – А мой подзащитный у одного только почтмейстера схватил триста! Да триста у смотрителя народных училищ! А у Земляники – целых четыреста. Про шестьдесят пять рублей, взятых у Добчинского и Бобчинского, я уж и не говорю… Да, пардон!.. Я совсем забыл про Ляпкина-Тяпкина! Видите? Это уже за тысячу перевалило. Нет, дорогой мистер Холмс, вы должны признать, что по сравнению с деяниями моего подзащитного, мои скромные подвиги, даже те из них, которые предусмотрены Уголовным кодексом, имеют невинный вид детской игры в крысу.
Холмс только усмехнулся в ответ: его искренне забавляла своеобразная манера великого комбинатора выражать свои мысли. Он умел ценить хорошую шутку. Однако шутки шутками, а дело делом.
– Как вы полагаете, дорогой Остап, – начал он.
Но тут его внезапно прервал Уотсон.
– Я просто перестаю вас понимать, Холмс! – взорвался он. – Объясните наконец этому господину, что Хлестаков никаких денег ни у кого не выманивал! Они сами совали ему эти деньги. А он, может быть, даже и не догадывался, что его принимают за ревизора.
– Так я в это и поверю, – пожал плечами Остап. – Как говорила в таких случаях моя приятельница Эллочка Щукина, шутите, парниша!
– Не стоит спорить, друзья, – мягко прервал эти препирательства Холмс. – У меня есть предложение. Давайте пригласим сюда Хлестакова, и пусть он сам честно и правдиво расскажет нам, как было дело.
Предложение Холмса было встречено с энтузиазмом.
– Прекрасно!.. Отличная мысль!.. А вот и он… Нет, господа, вы только поглядите на его лицо! Ну прямо ангел небесный!.. Невинный ягненок… Даже я не мог бы притворяться с таким искусством…
Холмсу пришлось на этот раз довольно долго действовать своим председательским колокольчиком, чтобы утихомирить этот взрыв чувств, вызванных появлением Хлестакова.
– Иван Александрович, – обратился он к вновь прибывшему, когда страсти улеглись, – я прошу вас честно и откровенно ответить почтенному собранию на несколько вопросов.
Хлестаков не без изящества поклонился.
– Извольте, господа! Я готов!
– Ваши рекомендатели изобразили здесь дело таким образом, что вы якобы с умыслом выдали себя за ревизора…
– Само собой, с умыслом, – легко согласился Хлестаков. – Ведь на то и живешь, чтобы срывать цветы удовольствия.
Признание это вызвало новую бурю восторга. Вдохновленный успехом, который имели его слова, Хлестаков продолжал все с большим воодушевлением:
– Слава богу, мне не впервой выдавать себя за высокопоставленных особ. Однажды я даже выдал себя за главнокомандующего. Солдаты выскочили из гауптвахты и сделали мне ружьем. А один офицер, который мне очень знаком, после мне говорит: «Ну, братец, ну и ловок же ты! Представь, даже я и то совершенно принял тебя за главнокомандующего…»
– И после этого вы станете меня уверять, что этот человек не выдающийся мошенник? – подал реплику Джефф Питерс.
– Натурально, выдающийся, – мгновенно обернулся к нему Хлестаков. – Со многими знаменитыми жуликами знаком. С Лжедмитрием на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: «Ну что, брат Лжедмитрий?» – «Да так, брат», – отвечает. Большой оригинал. «Полно уж тебе, говорит, на мелочи размениваться, за всякую мелкую сошку себя выдавать. Учись, говорит, у меня! Пора уж тебе начать выдавать себя за государя императора!» Ну, я тотчас взял да и выдал себя за государя. Всех изумил.
