Текст книги "Человек, который съел «Боинг-747»"

Автор книги: Бен Шервуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

– Минуту терпения, – сказал он, обращаясь к Уолли и журналистам. – Всего минуту.

Затем он встал на колени перед измельчителем и, наклонившись к нему поближе, незаметно перекрестил машину. Было похоже, что он заявляет последнее ходатайство перед объявлением приговора, который выносился где-то там, на небесах. Совершенно неожиданно для уже приунывшей толпы зрителей машина каким-то чудесным образом вновь заработала и стала выплевывать в заботливо подставленную корзину завившиеся изящной стружкой полоски прочнейшей закаленной нержавеющей стали.

Толпа радостно загудела. Из динамиков системы оповещения раздался узнаваемый тенор Андреа Бочелли. Большой Лу вознес полный благодарности взгляд к небесам, а затем дал сигнал бригаде рабочих. Парни в новеньких, с иголочки, пиджаках и галстуках подошли к большому красному занавесу, которым была закрыта большая часть двора фабрики. Через несколько секунд занавес отодвинулся, и глазам собравшихся предстала Мама Лу в белоснежной блузке и накрахмаленном переднике. Разумеется, за занавесом она скрывалась не одна. Ее окружали столы, заставленные кастрюлями, сковородками и огромными дымящимися котлами со спагетти, обжаренными мидиями и красным соусом.

– А теперь – скромная трапеза в честь Уолли Чабба, – торжественно объявила Мама Лу. – Mangia![12]12
  Налетай! (ит.).


[Закрыть]

Рабочие мгновенно принесли и расставили по заранее продуманным местам столы и складные стулья. Репортеры, операторы, техники – все побросали свое оборудование и поспешили занять места в этой импровизированной столовой. Даже мрачные типы из компании «Боинг», все время старавшиеся держаться в тени огромной машины, рискнули показаться на глаза публике и вместе со всеми сели за стол.

Мама Лу лично обходила гостей и накладывала каждому огромную тарелку спагетти. Кьянти лилось рекой. Большой Лу высыпал груду пармезана на свои макароны и предложил блюдо с сыром Уолли. Тот отрицательно покачал головой и спрыснул свои спагетти свежеприготовленным соусом, большую часть которого составляли самые мелкие кусочки и опилки, оставшиеся от побежденных черных ящиков.

ГЛАВА 13

Итальянская траттория с красивым названием «Фарфарелло». Расположена она в порту Марина-ди-Масса. Стол заставлен закусками, тарелками с копченым тунцом и меч-рыбой. Официанты уже унесли остатки салата воньоле, тарелки из-под тальярини с мелкими креветками и соусник с острым до слез пеперончино. На десерт – местная выпечка-чамбелла на выбор. Вилла сама нашла это место по Интернету. Теперь она сидела на террасе и в такт накатывавшим на берег волнам прибоя взбалтывала в бокале «Асти де Миранда». Мужчина с добрыми голубыми глазами и тонким прямым носом сидел за столиком напротив нее. Он наклонился чуть вперед, положил руку ей на затылок и притянул к себе…

Вилла, вздрогнув, проснулась. Окружающее ее пространство было освещено жестким светом люминесцентных ламп, от которого резало в глазах. Особенно сейчас, со сна. Приемный покой больницы «Бродстоун мемориал». А в следующую секунду – вновь безотчетный страх…

Вилла вспомнила, как все произошло. Неприятности начались ближе к вечеру. Уолли вдруг упал прямо посреди своей кухни, и у него едва хватило сил, чтобы вызвать скорую помощь. Приехавшие врачи немедленно отвезли его в больницу. По симптомам Роза предположила, что Уолли настиг инсульт.

Доживет ли этот могучий человек до утра? Все эти годы он неизменно был рядом. Его присутствие всегда чувствовалось в городе. От него исходила почти физически ощущаемая волна добродушия и уверенности. Был… чувствовалось… исходила… всегда…

«Ну почему я не принимала его всерьез? – упрекала себя Вилла. – Почему вовремя не остановила всю эту глупость? Он ко мне непременно прислушался бы. Если с Уолли что-то случится, я себе этого никогда не прощу!»

Джей-Джей дремал в соседнем кресле. Неподалеку на выложенном керамической плиткой полу растянулся Нейт. За стеклянной дверью, в тамбуре, полускрытый густой завесой табачного дыма, шаркал Отто. С витрины сувенирного киоска, расположенного в холле больницы, на Виллу смотрел лиловый кролик. Из-за его плеча выглядывал оранжевый слон. Часы на стене показывали 05.55.

Через главную дверь можно было разглядеть припарковавшиеся вокруг гостиницы фургоны передвижных телестудий. Операторы сбились в несколько групп и о чем-то говорили друг с другом, попивая кофе и заедая его пончиками. В дверях, как часовой на посту, замер начальник полиции Буши: никаких посторонних в здании больницы. Это коллективное бдение у постели больного продолжалось всю ночь.

Под сводами приемного покоя послышались шаркающие шаги. В помещение вошел Берл Граймс – директор похоронного бюро и председатель управляющего совета больницы. Двигался он еще более вяло, чем обычно, сутулился сильнее, чем накануне, а самое главное – на его лице застыло какое-то безысходно мрачное выражение, не менявшееся с тех пор, как он о чем-то поговорил с лечащим врачом Уолли, сразу после того, как больного поместили в отделение реанимации.

Вилла до смерти перепугалась и едва нашла в себе силы встать с кресла. Она была уверена, что произошло самое страшное: скорее всего, Уолли больше нет.

Предвосхищая вопросы друзей и близких, Берл ровным, бесцветным голосом объявил:

– У меня есть короткое заявление для прессы.

Он вышел через парадную дверь больницы, и стоявшие на лужайке и подъездной дорожке журналисты сразу же кинулись к нему. Вилла растолкала Джей-Джея и Нейта. Вслед за Берлом они вышли на свежий воздух и тут же попали в объективы теле– и фотокамер. Свет включавшихся один за другим софитов ударил им в лицо. Заработали вспышки.

– Дамы и господа, – начал свою речь Берл. – Я уполномочен сообщить вам, что сегодня ночью…

– Он умер? – Одному из журналистов не хватило терпения, и он вслух задал интересовавший всех вопрос.

– Минуточку, – невозмутимо отозвался Берл. – Вам будет предоставлено время для вопросов.

Прокашлявшись, он начал все сначала:

– Итак, этой ночью Уолли Чабб был доставлен в больницу «Бродстоун мемориал» с синдромом синкопирующего сознания.

– Это еще что такое?

– Так медики называют обморок, – пояснил Берл.

– Это серьезно?

– Врачи сделали все необходимые анализы, и от имени руководства больницы я имею честь сообщить вам, что…

Мрачный голос похоронных дел мастера, ставшего вдруг членом руководства городской больницы, звучал не только на этой лужайке: он транслировался на весь мир…

– Уолли жив и даже практически здоров.

В это мгновение произошло нечто непредвиденное. В наступившей тишине кто-то хлопнул в ладоши, и журналисты, забыв о своем профессиональном долге, один за другим начали аплодировать, выражая радость по поводу услышанного. Вилла заметила, как Роза выскользнула из больницы через служебный вход. Ее волосы были взлохмачены, а глаза покраснели от слез.

– Что стало причиной этого обморока? – спросил один из журналистов.

– Обезвоживание организма вследствие пищевого отравления, – отчеканил Граймс. – Тяжелая работа на солнце и, судя по всему, несвежие мидии. Врачи абсолютно уверены в том, что произошедшее с Уолли накануне вечером не имеет никакой связи с поеданием самолета.

Берл продолжил отвечать на частные вопросы, касавшиеся деталей случившегося, и журналисты обступили его со всех сторон. В этот момент Роза пробралась на выделенную для прессы лужайку и подошла к Вилле. Ни слова не говоря, она взяла подругу за руку и увлекла за собой. Вилла чувствовала, что Роза вся дрожит. Уведя Виллу в уединенное место и убедившись, что рядом никого нет, Роза срывающимся голосом произнесла:

– Этот обморок случился неспроста. Это было предупреждение свыше… Уолли нужно остановить.

– Но ведь врачи вроде бы утверждают…

– Никого, кроме тебя, он не послушает, – не обращая внимания на возражение, сказала Роза. – Ты единственный человек, который может вразумить его. Пойми, он ведь себя убивает ради тебя.

Нейт откинулся на спинку металлического стула и, покачавшись на двух ножках, прислонился к стене палаты двести тридцать девять. В окно ярко светило солнце, там, за стенами, дул все тот же ветер, а резные листья росшего на больничной парковке дуба отбрасывали на одеяло ажурный орнамент теней. Уолли, вне всякого сомнения, чувствовал себя превосходно. В этом как раз и заключалась главная проблема. Никому не удавалось убедить его прекратить поедание самолета, пока с ним не случилось чего-нибудь похуже обморока.

На одеяле перед Уолли лежала газета. С первой страницы на него смотрела его собственная улыбающаяся физиономия, под которой была помещена большая статья за подписью Виллы.

Уолли в который уже раз перечитал вслух заголовок: «Житель Супериора идет на мировой рекорд: он ест „Боинг-747“».

– Ты только посмотри, как хитро она все обставила, – умилялся Уолли, беседуя с Нейтом. – Вилла – умница. Даже складывается страница удачно – так, что на виду остается только самое нужное. Думаешь, это у нее случайно получилось? Нет, старик, таких случайностей не бывает. Она всем дает понять, что я – настоящий супермен из Супериора.

Нейт молчал. Он прекрасно понимал: все уговоры и увещания будут бессмысленны. Его лучший друг был одержим иллюзией, а точнее говоря, навязчивой идеей, что рано или поздно Вилла ответит на его чувство. Правда же заключалась в том, что этому болвану никогда не удастся завоевать ее сердце, даже если он ради этого решит покончить жизнь самоубийством.

Дверь палаты приоткрылась, и из коридора вовнутрь проскользнул доктор Нуджин – городской ветеринар. Прижав палец к губам и выразительно посмотрев на закрывшуюся за ним дверь, он тихонько подошел к кровати Уолли.

Доктор Нуджин был крепкий малый с редкой особой приметой: на его лбу красовалась так до конца и не зажившая отметина от копыта лягнувшего его мула. Диплом ветеринара он получил в Канзасском государственном университете. Его специальностью был крупный рогатый скот. Пожалуй, он был единственным медицинским работником в округе, которому доверяла большая часть окрестных фермеров, включая Уолли.

– Я смотрю, цвет лица у тебя совершенно здоровый, – заметил доктор. – Надеюсь, что и чувствуешь себя ты тоже неплохо.

– Лучше, чем когда бы то ни было, – заверил его Уолли.

Нейт наклонился вперед и приглушенным голосом спросил:

– А как вы сюда пробрались? Насколько я знаю, вам запретили появляться в стенах больницы.

– Роза меня впустила, – признался ветеринар. – Я тут заходил ее собачку посмотреть… ну, в общем, мы и договорились: я подхожу к больнице, она дает мне знак, когда рядом никого не будет, а потом… просто отворачивается и смотрит в другую сторону.

Вновь обернувшись к Уолли, доктор Нуджин ущипнул его за руку и сказал:

– Если устроить соревнование по перетягиванию каната между тобой и трактором, я, пожалуй, поставлю на тебя.

– Не зря же я столько гидравлического масла выпил, – засмеялся Уолли. – Должно оно было мне на пользу пойти. По крайней мере, сил у меня не убавилось.

– Да уж, чего-чего, а силы тебе, старик, не занимать, – с уважением произнес ветеринар. – Но дело не только в физической силе и здоровье. Тебя явно кто-то хранит. Кто-то сильный, добрый и благородный.

Нейт, которого терзали муки совести, наконец не выдержал. Он встал и, подойдя к больничной койке, на которой лежал его лучший друг, сказал:

– И зачем я только помог тебе построить эту чертову машину?! Не было бы у тебя измельчителя – глядишь, ты и отказался бы от своей затеи. А вам, док, должно быть стыдно его подбадривать. Это же подстрекательство к самоубийству!

– Ну и ну, что я слышу! – воскликнул Уолли. – Нейт, ты, по-моему, перегнул палку. В конце концов, это была моя затея, я все сам придумал, и меня никто ни к чему не подталкивал. Я ем свой самолет, и мне хорошо. Я счастлив и доволен…

– Неужели ты так ничего и не понял? – почти закричал Нейт, перебивая друга. – Это бессмысленно. Никакими рекордами ты не добьешься того, чего хочешь.

– Нейт, уймись! Что это на тебя нашло? – напустился на него доктор Нуджин. – Может быть, тебе прививку от бешенства сделать?

– Правда, старина, успокойся, – произнес Уолли. – Все идет по плану. По нашему с Джей-Джеем плану.

– Какой еще план? Нет у Джей-Джея никакого плана! – все так же разгоряченно воскликнул Нейт. – Ему нужно только одно – чтобы его Книга лучше продавалась. А до тебя ему никакого дела нет.

– А мне и не нужно, чтобы до меня кому-то было дело, – огрызнулся Уолли.

Нейту хотелось задушить своего лучшего друга, этого невинного огромного младенца. Не в силах больше продолжать разговор, он встал и поспешил к двери. Ему хотелось выйти из палаты прежде, чем его губы произнесут то, что говорить не следовало. Он не успел: слова вырвались сами собой.

– Рано или поздно тебе все равно придется с этим смириться, – сказал он, стоя на пороге. – Вилла тебя никогда не полюбит.

ГЛАВА 14

По главной улице медленно шел гнедой пони с белой гривой. В его седле сидела маленькая девочка с косичками, торчащими из-под чепчика. День был теплый, солнечный, но не жаркий – идеальная погода для ежегодного парада по случаю Дня памяти и фестиваля в честь леди Вести.

Джей-Джей получил приглашение занять место на трибунах для почетных гостей. Эти трибуны, как обычно, установили на главной улице, на свободном незастроенном участке, напротив аптеки Менке. Джей-Джей с умилением смотрел на то, как девочка уверенно держит поводья пони и заставляет лошадку идти строго по желтой полосе разметки, прочерченной посредине улицы. Похоже, отец этой крошки уже научил ее держаться в жизни своей полосы.

Затем в его памяти вновь всплыл голос Писли, доносившийся из телефонной трубки: «У нашего регионального отделения из-за вашего рекорда начались проблемы». Настроение у Джей-Джея сразу испортилось. Разумеется, главный редактор регионального отделения умел подсластить пилюлю: дав Джону Смиту понять, что ему грозят серьезные неприятности, Писли тотчас же рассыпался в заверениях, будто сделает все возможное, чтобы начальство дало регистратору довести начатое дело до конца. Джей-Джей не слишком верил этим многословным обещаниям: такую хитрую лису, как Писли, еще поискать надо. Переживал Джей-Джей не только за себя. В конце концов, этому городу он, вольно или невольно, надавал немало обещаний. С одной стороны, в открытую он обещал только одно: «Если чудак Уолли съест свой самолет, то в вашем городе будет зарегистрирован мировой рекорд, что неизбежно привлечет к Супериору внимание прессы и публики со всего мира». Подобного рода известность Джей-Джей почитал за величайшее благо. Ему очень не хотелось, чтобы жители городка решили, что он их обманул. Да самому ощущать себя обманутым ему тоже не хотелось.

– Какой у нас в этом году парад! – все не мог нарадоваться сидевший рядом с ним Райти Плауден. Примечательной деталью праздничного гардероба Райти была соломенная шляпа, выглядевшая так, словно в один прекрасный день до нее добралась голодная коза, почти успевшая реализовать свою творческую концепцию фигурно объеденных полей до того, как люди, не способные оценить подлинного искусства, отобрали у животного художественно недожеванный головной убор.

Отвлекшись на мгновение от созерцания процессии, Райти пояснил свою мысль:

– Обычно у нас как это все проходит: несколько бортовых грузовиков, украшенных дурацкими бумажными ленточками. В кузов садятся ребята из местного школьного оркестра, их возят по городу, они играют музыку, и, собственно говоря, это всё. А сегодня – только посмотри! Я такого у нас не припомню.

К перекрестку Центральной и Четвертой улиц медленно и величественно подкатил золотистый «кадиллак-кабриолет» шестьдесят четвертого модельного года. За рулем сидел доктор Нуджин. Рядом с ним стоя приветствовал ревущую от восторга толпу зрителей не кто иной, как сам Уолли Чабб, которому в этом году была оказана честь командовать праздничным парадом. Казалось, все девушки города в едином порыве одновременно провизжали: «Привет, Уолли!» – а десятки детей замахали разноцветными флажками при появлении человека, который прославил их город.

– Повезло, ой повезло ему, – сказал Райти, кивая в сторону Уолли Чабба.

– Он это заслужил, – резонно заметил Джей-Джей.

Вслед за золотистым кабриолетом по улице промаршировала дюжина девушек, изящно жонглирующих маршальскими жезлами.

– Смотри, вон та – моя дочь, – гордо заявил Райти. – Тоже собирается когда-нибудь попасть в твою Книгу.

Тем временем с трибунами поравнялся сборный школьный оркестр, следом за которым куда как более стройно прошла небольшая колонна ветеранов Второй мировой войны. Эти старики действительно еще не растеряли порох и вполне могли дать фору молодым по части умения держать строй и идти в ногу.

По тротуару на другой стороне улицы бродил взад-вперед Отто Хорнбассел. Радуясь праздничной атмосфере, старый клоун в меру своих сил старался поддержать ее, раздавая встречным детям длинные надувные шарики, из которых тут же на их глазах скручивал фигурки разных животных.

Мучившее Джей-Джея беспокойство по поводу перспектив мирового рекорда Уолли Чабба на какое-то время отступило под натиском положительных эмоций, которые он испытывал, наблюдая, как отмечают государственный праздник в маленьком провинциальном городке в самом сердце Америки. Благостные впечатления подкреплялись и приятными вкусовыми ощущениями: Джей-Джей, забывшись, как ребенок, уплетал за обе щеки сладкий попкорн. Он вспоминал, как испытывал примерно те же чувства, когда еще ребенком наблюдал за парадом в родном Огайо. Скромное празднование казалось ему тогда сказочным по своей роскоши карнавалом. Впрочем, Джей-Джей прекрасно понимал, что подобные приступы ностальгии обычно бывают кратковременными. Сам он уже не мог представить себя живущим в маленьком городке. Ему как воздух нужен был Манхэттен, ставший для него почти родным: повышенная концентрация монооксида углерода в воздухе, глубокие каньоны, образованные отвесными обрывами уходящих ввысь небоскребов, и, само собой, энергетический эффект присутствия полутора миллиона человек, живущих буквально на головах друг у друга.

– На танцы сегодня пойдешь? – спросил его Райти.

– Какие танцы? Мне никто ничего не говорил.

– Сегодня вечером собираемся в «Лосях». Это буквально за углом, один квартал пройти. Приходи, будешь моим гостем.

– Да я, вообще-то, не танцую…

– Разве в этом дело, – отмахнулся Райти. – Приходи, и все. Весело будет. А главное… – Он сделал многозначительную паузу и, понизив голос, добавил: – Она там тоже будет. – С этими словами Райти ткнул указательным пальцем в сторону противоположного тротуара.

«Ну и ну, – подумал Джей-Джей, – как же я ее не заметил?» Там, у самого края проезжей части, вооруженная своим видавшим виды фотоаппаратом, действительно стояла Вилла. Ее празднично-рабочее одеяние состояло из шортов и футболки, а роскошные волосы были аккуратно убраны. В таком виде Вилле было удобнее выполнять работу фотокорреспондента.

У Джей-Джея екнуло сердце: он понял, что с ним случилось нечто непредвиденное. Как это произошло, оставалось для него непостижимым, но он вдруг почувствовал себя так, словно знает эту женщину уже давно и будет рядом с нею еще очень-очень долго.

_____

– Ну, что ты там копаешься? – воскликнула Вилла. – Опять из-за тебя опоздаем.

Роза заставила себя оторваться от старенькой зингеровской швейной машинки. Вокруг нее лежали груды отрезов и просто кусков ярких тканей и пачки выкроек «Баттерик».

– Не терпится с ним повидаться?

– С кем?

– Слушай, кого ты хочешь обмануть? – с усмешкой произнесла Роза. – Вот скажи, когда ты в последний раз надевала бусы? Причем не просто надевала, а перемерила все, какие у тебя есть.

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – отмахнулась от подруги Вилла и вылила остатки вина из бутылки в свой бокал. – Хватит болтать. Давай собираться, – добавила она.

Роза вновь склонилась над машинкой, не глядя нажала на педаль, регулирующую скорость привода, и легким движением подвела неподшитый подол платья к скачущей иголке с ниткой. Эта старая швейная машинка многое повидала на своем веку: она прошлась своим зигзагом по бесконечным милям шифона и шелка, ситца и крепа, тафты и габардина. На ней шили платья и костюмы для праздников, вечеринок и танцев несколько поколений жителей графства Накелс.

Сегодня Роза вновь пустила в ход старое и проверенное оружие: тонкий шелк легко скользил по полированной стальной пластине с прорезью для иглы. Можно было бы подшить платье и вручную, но времени уже не оставалось. Вилла все время подгоняла подругу и при этом не переставала вертеться перед зеркалом. Да уж, сколько лет прошло с тех пор, когда они были вынуждены подкладывать под платье подушечки, чтобы придать груди дополнительный объем! Сколько лет их уже никто не заставлял носить подростковую ортопедическую обувь, да и платья они теперь могли покупать, шить и надевать такие, которые им самим нравились, а не те, что выбирали за них родители. Шить обе подруги умели: когда-то давно они вдвоем ходили на курсы кройки и шитья, а потом постоянно практиковались в этом искусстве. Даже в таком безэмоциональном занятии, как шитье, проявлялась разница в характерах Виллы и Розы. Вилла всегда была более импульсивной и творческой натурой. Она смело экспериментировала с покроем и цветовой гаммой, лихо, порой рискованно комбинировала разные ткани и фурнитуру, никакие каноны и правила ей были не писаны. Роза же всегда отличалась терпением, настойчивостью и способностью методично выполнять любые, самые мудреные инструкции от первого до последнего пункта. Ее платья всегда получались несколько консервативными, но сшиты были при этом идеально ровно, как на лучшей швейной фабрике.

– Сыграем в «веришь – не веришь», – ни с того ни с сего предложила Роза, подмигнув Вилле.

– Да тебе сколько лет? Что за детство? – отозвалась та.

– Ну и что? Давай сыграем, как раньше. Только чур – отвечать честно.

– Ну ладно, – сказала Вилла и, видимо, для храбрости сделала большой глоток вина.

– Скажи мне, – все так же заговорщицки улыбаясь, произнесла Роза, – как ты думаешь, что было бы лучше: заснуть рядом с Джей-Джеем или проснуться с ним?

– Да ну тебя. Что за дурацкие вопросы?

– Ладно-ладно. Считай, что я пошутила. В конце концов, это ведь только игра. К тому же я не про «переспать» спрашиваю, а про «заснуть» или «проснуться». – Роза наклонилась поближе к швейной машинке и стала внимательно разглядывать последние сделанные стежки. – А если честно, то я, наверное, все-таки жаворонок. Даже когда у нас с Бобом все совсем разладилось, мне нравилось просыпаться рядом с ним: открываешь глаза, смотришь на спящего мужа, на его обветренное лицо и думаешь: «А может быть, все не так плохо?» – Оторвавшись от шитья, Роза посмотрела в глаза Вилле. – Пока лежишь так, можно помечтать. Вроде бы и новый день впереди, вроде бы все может наладиться. Каждое такое утро было для меня как глоток надежды.

– Знаешь, а я все-таки, наверное, скорее, сова, – задумчиво произнесла Вилла. – Я человек ночной, ну или, может быть, вечерний. Вот ты представь: день закончился, какие-то дела сделаны, какие-то отложены на завтра, ты ложишься в постель с любимым мужчиной, закрываешь глаза и чувствуешь, что вы вместе. Все, что там, за стенами дома, происходит, до завтра вас не касается. Сумасшедшему миру нет до вас никакого дела. Ты чувствуешь себя в безопасности, постепенно расслабляешься и начинаешь дремать. Спокойствие, уют, ощущение надежности – вот оно, настоящее блаженство.

Подруги несколько секунд помолчали, а затем Роза усмехнулась и сказала:

– Если бы Боб почаще приходил домой не под утро, мне бы, наверное, тоже нравилось засыпать рядом с ним. Как ты говоришь – надежность и спокойствие?

– Да уж, натерпелась ты с ним. За брак с Бобом ты заслужила самую большую и настоящую любовь.

– Ты свою тоже заслужила.

С этими словами Роза откинула фиксирующую планку и выдернула готовое платье из-под цепкой лапки швейной машинки. Откусив нитку зубами, она объявила:

– Все. Готово.

Шурша нижними юбками, они нарядились в новые платья. Вилла помогла Розе накраситься, Роза помогла Вилле причесаться. Затем подруги подхватили с пола туфли на каблуках и босиком выбежали из дома на улицу. Танцы действовали на них как в юности – сопротивляться этому мощному магниту не было ни сил, ни желания.

От мотеля до «Лосей» было рукой подать. Прогулявшись по тихой, почти деревенской улочке, Джей-Джей открыл дверь клуба, и на него обрушился шквал звуков разудалого, веселого кантри и гул множества голосов. На этот раз он заметил Виллу прямо с порога. Его взгляд мгновенно зафиксировал знакомый силуэт в толпе едва ли не сотни местных жителей и гостей города, танцевавших на блестящем дощатом полу в длинном и узком помещении.

Джон не мог отвести взгляда от Виллы: на ней было светло-розовое, словно светящееся платье, оставлявшее открытыми шею и плечи. Это платье тонко перехватывало ее талию и изящно облегало бедра. Лишь огромным усилием воли Джей-Джей заставил себя посмотреть в другую сторону – пялиться на Виллу не отрываясь было бы попросту неприлично. К тому же на танцполе она была не одна: ее крутил и поддерживал за талию высокий черноволосый парень – судя по всему, с одной из ближайших к городу ферм. Джей-Джей даже вспомнил, что видел его в компании других фермеров в баре. Судя по манере двигаться, этот деревенщина пытался подражать парням из мужских стриптиз-шоу, зато мышцы у него были такие, что любой из стриптизеров умер бы от зависти. Он легко раскручивал и подхватывал Виллу, и та в ответ самозабвенно отдавалась ему в танце, а улыбка на ее лице свидетельствовала о том, что она полностью доверяет своему партнеру. Джей-Джей прекрасно понимал, что его это никоим образом не должно волновать, но ничего не мог с собой поделать: смотреть на радостную и довольную Виллу ему было и приятно, и в то же время невыносимо больно.

Он протолкался через толпу к стойке и заказал себе «асфальт» – любимый коктейль Джона Смита-старшего. Бармен и знать не знал, что это такое, но с готовностью выполнил все указания по приготовлению смеси. Нужное количество бренди было смешано с кока-колой, сбрызнуто лимоном и подано со льдом. Джей-Джей почти залпом проглотил сладкий от кока-колы напиток и заказал себе вторую порцию. Теперь можно было перевести дух и оглядеться. В зале попеременно играли два оркестра: местная группа под названием «Куриные крылышки и пивко на халяву» ограничилась вполне достойной обработкой композиции Элвиса Пресли. На смену этому коллективу вышел дуэт Чака Бауэра. Двое парней начали свою часть концерта с живенького ритмичного переложения «Вальса Теннесси».

Неожиданно рядом с Джей-Джеем возникла Мэг Наттинг – администратор из мотеля. По-свойски хлопнув его по плечу, она без лишних церемоний спросила:

– Мистер Смит, не потанцуете со мной?

– Да-да, с удовольствием, – ответил Джей-Джей и добавил: – Если, конечно, у меня получится.

Для человека, не танцевавшего вальс, наверное, со школьных времен, он неплохо справился с задачей. К тому же вести Мэг было легко: для нее этот танец явно не был чем-то забытым и старомодным. Впрочем, их тур вальса был прерван досрочно: Джона опять кто-то хлопнул по плечу.

– Ой, а можно я вас сфотографирую, – не столько спросила, сколько заявила Хильда Криспин, автор «Поваренной книги реактивной авиации», отлично продававшейся в виде приложения к «Нью-Йорк таймс». В ту же секунду яркая фотовспышка на миг ослепила Джей-Джея.

Тем временем рядом с ним успел материализоваться Малёк, которого сопровождала высокая и дородная брюнетка, раза в два крупнее своего спутника.

– Это жена моя, Дот, – представил Малёк свою супругу. – Нам бы это… автограф.

Джей-Джей не смог сдержать улыбки.

– Вы отличная пара, – заметил он.

– Я ее со школы люблю, – признался Малёк, заглядывая в глаза своей ненаглядной Дороти. – Она для меня – как прохлада в жаркий день или теплое солнышко холодной зимой.

Джей-Джей наскоро расписался на протянутой ему салфетке. Времени придумывать пожелания у него уже не осталось, потому что к нему, танцуя, приблизилась следующая пара желающих пообщаться: Райти Плауден со всей возможной грацией вел по танцполу пышно завитую блондинку.

– Неплохой вечерок выдался, – заметил Райти, притормозив рядом с Джоном. – Самое время потанцевать и повеселиться. Салли, познакомься, это тот парень, про которого я тебе рассказывал. Джон, это Салли, моя невеста.

– Почему же вы мне не сказали, что ваша Салли такая красавица? – церемонно поклонившись, спросил Джей-Джей.

– Да, навести на себя марафет она умеет, – рассмеявшись, ответил Райти. – Зато потом от этой красоты не отвяжешься. Вот я и влип: затащить ее на сеновал оказалось проще, чем вбить ей в голову, что она меня достала и что я больше не хочу с нею встречаться.

При этих словах Салли весьма ощутимо шлепнула Райти пониже спины и почти бесстрастно прокомментировала его слова:

– Вообще-то, мы сорок лет как женаты.

– Вот-вот, – подхватил Райти, – это как горячий душ: сначала обжигает, а потом, когда ты уже почти сварился, вроде бы ничего, привыкаешь.

– Ах ты старый пень, все-то тебе шуточки шутить, – воскликнула Салли и ткнула мужа локтем в бок. – Горячий душ ему, видите ли, вспомнился. Да ты хоть знаешь, где у нас дома душ расположен? Ты сколько лет назад последний раз мылся?

В этот момент оркестр вновь заиграл что-то из старых бродвейских мюзиклов, и пожилая пара, закружившись в танце, скрылась из виду.

Сорок лет в браке. «А что, неплохо», – подумал Джей-Джей. Он огляделся: по другую сторону танцевальной площадки в окружении поклонников стоял Уолли. Старый клоун Отто рассказывал собравшимся какую-то историю, от которой вся компания покатывалась со смеху. Виллы нигде не было видно. Среди танцующих мелькала лишь Роза в своем эффектном ярко-красном платье.

Неужели Вилла уже сбежала из клуба со своим стриптизером? «Тогда какого черта я вообще сюда приперся?» – вертелось в голове у Джона. В этих «Лосях» он чувствовал себя изящным благородным оленем, случайно оказавшимся в стаде сохатых. «В конце концов, с меня хватит, – подумал он. – Обязанность посещать местные светские мероприятия, можно сказать, выполнена, а значит, и делать мне здесь больше нечего».

Он заказал себе очередной «асфальт» – уже третий по счету, быстро осушил бокал и стал пробираться к выходу, ориентируясь по зеленому огоньку, указывавшему путь на улицу. Не без труда протолкавшись через толпу гостей, стоявших по периметру танцплощадки, он почти уже добрался до цели, как вдруг до его слуха донесся знакомый голос:

– Уже уходишь?

Джей-Джей ушам своим не поверил: по крайней мере, справа и слева от себя он видел лишь стоявших парами малознакомых людей – местных фермеров, пришедших на танцы со своими женами. Пришлось оглянуться. Оставалось порадоваться за свой организм: даже в состоянии изрядного, по его меркам, подпития он не выдавал желаемое за действительное и не страдал от слуховых галлюцинаций – перед ним действительно стояла Вилла.