Текст книги "Смертельные ловушки: Выживание американской бронетанковой дивизии во Второй мировой войне"

Автор книги: Белтон Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

Первый обзор промышленного потенциала послевоенной Германии

По приказу Верховного командования союзных сил нам следовало произвести предварительную разведку немецкого промышленного потенциала, чтобы определить, какая продукция производилась на каждом из заводов до и во время войны и какая может быть произведена после. Разведка должна была составить приблизительный список всех немецких предприятий, с особенным упором на военную промышленность, источники сырья и состояние коммунальных предприятий. Вся документация и техническая информация подлежала изъятию и переходила в наше распоряжение.

Американская оккупационная зона была поделена на районы ответственности дивизий. Нашей основной задачей было накормить и одеть гражданское население этих районов и как можно скорее восстановить промышленное и сельскохозяйственное производство. Район ответственности 3‑й бронетанковой дивизии разделили, в свою очередь, на три сектора – по числу офицеров связи. Мой участок представлял собой сектор, протянувшийся от Дармштадта на северо-запад, между Рейном и Майном. В него вошли города Гросс– Герау и Рюссельхайм, а также многочисленные поселки и деревни.

За инструкциями по проведению разведки наша группа явилась в штаб дивизии. Нам выдали списки и адреса основных немецких предприятий в нашем районе и приказали отмечать и обследовать не внесенные в список, если, по нашему мнению, те представляли какой-то интерес. Кроме того, нам выдали бланки (каждый из нескольких страниц) для записи всех имеющих отношение к делу сведений и наших собственных комментариев. Мне, помимо машины и водителя, выделили еще свободно владеющего немецким рядового в качестве переводчика. Кроме того, каждый из офицеров получил по две копии приказа ГШ СЭС – на английском и на немецком, – требующего всемерного содействия от немецких гражданских лиц.

Как будущий инженер, я до некоторой степени осознавал сложность проблем, возникающих с переводом развитой промышленности на военные рельсы. В Гросс-Герау я осматривал небольшой завод, производивший 40‑мм снаряды для зенитных пушек «Бофорс» [90]90
  Как уже упоминалось, на вооружении вермахта не состояло орудий такого калибра немецкого производства. Тем не менее существование завода по выпуску таких снарядов не должно удивлять: трофейные орудия также нуждались в боеприпасах. (Прим. ред.)


[Закрыть]. Общая площадь старинных, беспорядочно разбросанных по территории цехов составляла более 4600 квадратных метров. Крыши некоторых зданий пострадали от бомбежек, но укрытые брезентом станки остались в целости. Генеральный директор, он же владелец фабрики, провел нас по всем цехам и в подробностях описал производственный процесс. Из его документов и архивов мы почерпнули все сведения, необходимые для заполнения бланков.

По словам директора, дефицит поставлявшегося из Рура сортового проката начал ощущаться только в феврале, когда были уничтожены мосты через Майн. Завод продолжал работу, пользуясь значительными складскими запасами, но в конце февраля при бомбежке снесло крыши цехов и была повреждена высоковольтная магистраль. Хотя подача электричества возобновилась, раздобыть материалы для ремонта крыши директор не смог, и когда станки начали ржаветь от влажности, работу пришлось прервать.

Директор напомнил, что произведенные на его заводе 40‑мм снаряды к «бофорсам» подойдут для наших корабельных 40‑мм зениток. Это была чистая правда, потому что США и Германия производили одинаковые зенитные пушки по шведской лицензии. На отличном английском директор предложил мне сделку. Если Армия США добудет ему материалы для починки крыши, он соберет достаточно рабочих, чтобы вновь запустить производство. Раз уж представилась возможность по-быстрому подзаработать, никаких угрызений совести от того, что выпущенные фабрикой снаряды будут использованы против его прежних союзников-японцев, он не испытывал.

Я пообещал, что, хотя собственное производство снарядов в США вполне покрывает потребности флота, я включу его предложение в свой отчет. В то же время я рекомендовал ему перейти на производство запчастей к автоматическим токарным станкам, поскольку догадывался, что спрос на них в послевоенной Германии будет огромен.

Чтобы завершить осмотр заводов «Опель», крупнейшего автозавода Западной Европы, потребовалось несколько дней. Фабрика принадлежала «Дженерал Моторс», однако была экспроприирована немецкими властями и переведена на производство военной техники. Ассортимент продукции был весьма широк, но основными продуктами завода были грузовые автомо били и радиальные авиамоторы для FW‑190 – истребителей Люфтваффе.

Поскольку завод располагался в приметном месте, при слиянии Майна и Рейна, чуть западнее Рюссельхайма, его было легко опознать с воздуха. В ходе бомбардировок декабря 1944 года крыши нескольких производственных цехов были повреждены, но временные ремонтные работы и перенос станков в менее пострадавшие здания позволили быстро восстановить объем производства. Фабрика встала только в феврале 1945 года, когда во время бомбежек был уничтожен газовый завод в Дармштадте, снабжавший топливом отжиговые печи и литейные.

К директорам любых предприятий следовало относиться с подозрением: занимать эту должность мог только нацист или сочувствующий. Один из заместителей директора заводов «Опеля» сотрудничал с нами в ходе осмотра и без проблем предоставил нам заводской архив и техническую документацию (которую мы тут же конфисковали). Однако было заметно, что для него важнее было замести следы и сберечь свою шкуру, чем помочь нам. Все управляющие были наслышаны о предстоящих судах над военными преступниками и всеми силами старались избавить себя от обвинений в жестоком обращении с невольниками. Каждый хотел выйти чистеньким. Хотя лезть в политику – не наше дело, мы тем не менее отмечали, до какой степени те или иные управляющие были готовы к сотрудничеству.

Каждый вечер мы, трое офицеров связи, сравнивали свои заметки, собравшись на нашей квартире в Дармштадте. Рядом с нами поселилась группа специалистов ВВС из ГШ СЭС. Они тоже обследовали разбомбленные заводы, но их интересовали масштабы разрушений, нанесенных бомбами, в сравнении с послеполетными рапортами экипажей.

Результаты нашей разведки и мои прежние наблюдения заставили меня с сомнением отнестись к выбору нашими ВВС целей бомбардировок. Без сомнения, усилия союзной бомбардировочной авиации сыграли ключевую роль в разгроме Германии [91]91
  Нельзя не отметить, что, несмотря на всевозрастающую интенсивность авиаударов и всю их важность, выпуск в Германии военного снаряжения продолжал возрастать. (Прим. ред.)


[Закрыть]. Стратегическими бомбардировками были подвергнуты полному разорению крупнейшие города Германии и множество ее фабрик. На последних этапах войны нанесенный инфраструктуре ущерб создавал немцам непреодолимые проблемы в переброске войск и боевой техники. Несмотря на это, вопросы оставались. На протяжении двух последних лет войны американские и британские бомбардировщики совершали налеты на Центральную Германию. Маршруты бомбардировочных эскадрилий проходили, будто не замечая их, прямо над электростанциями, которые давали 70% энергии району Рура и немецкой промышленности в целом. Точно так же обойдены были химические заводы, где производили смазку для военной техники и топливные брикеты для отопления немецких домов.

В ходе таких бомбардировочных рейдов авиация, вынужденная обходиться без истребительного прикрытия, несла устрашающие потери. И тем не менее многие из легкодоступных электростанций остались нетронуты. Крупная электростанция «Фортуна» в Оберауссеме и окружающие ее станции поменьше продолжали работать даже за два месяца до окончания войны. Разрушение фабрики подшипников в Швайнфурте, стоившее ВВС большой крови, могло бы оказаться излишним, если бы электростанции долины Рейна оказались уничтожены, а заводы «Опеля» в Рюссельхайме прекратили работу: в авиамоторах для FW‑190, произ веденных на «Опеле», стояли подшипники из Швайнфурта. Почему эти электростанции продолжали работать, покуда не были захвачены сухопутными войсками, – этот вопрос на протяжении долгого времени обсуждался в высших инстанциях. Без сомнения, тут не обошлось без политического вмешательства. Хотя стратеги ВВС действовали из лучших побуждений, было похоже, что без серьезных ошибок не обошлось.

Размышления после победы

Муки, страдания и потери наших бойцов – будь то танкисты, пехотинцы, артиллеристы, саперы или другие – трогали меня глубоко и сильно. На действительную военную службу я был призван в июне 1941 года. Наша призывная группа в Кэмп-Полке насчитывала около четырех сотен молодых офицеров. В течение последующих трех лет, за время обучения в США и в Англии, я познакомился со многими из них, а с некоторыми близко сдружился. Из тех моих товарищей, кто был приписан к пехоте, танковым войскам, саперным частям или артиллерии – в качестве передовых наблюдателей, – я не помню ни одного, кто выжил бы, не получив серьезных ранений.

Когда я только поступил на курсы для специалистов материально-технического обеспечения СПОР в августе 1939 года, я был потрясен, узнав, что общий бюджет разработки новой бронетехники на этот год составлял всего лишь 85 000 долларов. Как могла величайшая промышленная держава мира выделять столь ничтожную лепту на разработку основной боевой техники, особенно когда до начала Второй мировой оставалось лишь две недели?

Темпы разработки танка М4 «Шерман» страдали также от раздоров и соперничества между командова нием пехотных, бронетанковых войск и артиллерии, неспособным сойтись во мнениях относительно требуемых от этой боевой машины характеристик. Пехота требовала тяжелый танк прорыва. Танкисты мечтали о быстром, маневренном танке с приемлемым бронированием и орудием с высокой начальной скоростью снаряда. Эти требования противоречили требованиям артиллеристов, полагавших танк по своей сути самоходным орудием и на этом основании диктовавших характеристики танковой пушки: ее ствол должен был выдерживать без замены по меньшей мере пять тысяч выстрелов. А этому требованию удовлетворяло только орудие с низкой начальной скоростью снаряда. Этот спор выиграли артиллеристы: танк был оснащен короткоствольной 75‑мм пушкой М2.

Очевидно, никому не пришло в голову, что вероятность того, что танк продержится в бою достаточно долго, чтобы сделать пять тысяч выстрелов, совершенно ничтожна. Разведка службы материально-технического обеспечения доносила, что немцы спешно меняют короткоствольные 75‑мм гаубицы на танках PzKpfw IV на длинноствольные орудия KwK41 с высокой начальной скоростью снаряда, лучше пробивающие броню вражеских машин. Кроме того, было известно, что как русские, так и немцы в массовом порядке используют танки в сражениях против вражеских танков. Но эти сведения, которым следовало бы послужить «письменами на стене» для разработчиков будущих танковых орудий, оказались либо неправильно поняты, либо полостью проигнорированы. Мне представляется непростительной ошибкой то, что наши войска оказались оснащены настолько неадекватным основным танком. Было похоже на то, что М4 разрабатывался целым комитетом, – и вследствие этого пролили кровь и погибли тысячи молодых американцев.

К середине июля 1945 года напряжение начало нарастать. Хотя война в Европе завершилась, все знали, что войну с Японией еще предстоит выиграть. Планы на будущее приходилось отложить.

Хотя формального инструктажа мы так и не прошли, разговоров в мужской компании, как и перед днем высадки в Нормандии, хватало. Предположения выдвигались приблизительно следующие: две американские армии, 8‑я и 10‑я, уже находились на Тихом океане и получали подкрепления в виде свежих частей. 1‑я армия должна была присоединиться к этой вновь сформированной группе армий. Завершающая битва должна была произойти на крупнейшем японском острове Хонсю. 8‑я армия высадится на севере острова, 10‑я – на юге, а 1‑я вслед за ними займет берега Токийского залива и попытается отрезать японскому командованию пути к бегству из столицы.

В то время как немцы, будучи полностью отрезанными от своих, в конце концов сдавались в плен, чтобы избежать бессмысленных потерь, я не был уверен, что японцы поведут себя так же: во время боев на островах в южной части Тихого океана они часто сражались до последнего человека. Потери при вторжении в Японию могли быть ужасающими. По некоторым оценкам, жертвы среди американцев могли насчитывать до миллиона, среди японцев – от десяти до двадцати миллионов. Это, конечно, всего лишь предположения, но с течением времени слухи становились все более фантасмагорическими.

Глава 14. ВЫЖИВШИЕ

На Французской Ривьере

Предполагалось, что в конце августа или начале сентября дивизия переберется в Марсель для последующей отправки на Тихий океан. Когда подошло время, майор Аррингтон сообщил нам, что каждому из нас полагается двухнедельный отпуск, который мы можем провести либо в Париже, либо на Французской Ривьере. Хотя я очень хотел поглядеть на Париж, с меня было довольно арденнских сугробов и льдов и немецкой стужи. Я мечтал о жарком солнце.

Мы продолжали носить зимнюю форму: фланелевые рубашки, суконные брюки, теплое исподнее, легкие форменные куртки и солдатские башмаки. Можно было обойтись по крайней мере без стальных касок: оставшись в подшлемниках и свалив эту тяжесть, мы словно подросли на метр. К тому моменту, когда нас отправили в отпуска, нас наконец догнали чемоданы с личными вещами. Я не мог дождаться, когда смогу наконец переодеться в летнюю форму. В вещмешок я уложил два комплекта рубашек и брюк защитного цвета и легкое белье. После того как я больше года не вылезал из кальсон, в хлопчатобумажных трусах я чувствовал себя голым.

Вместе с конвоем грузовых машин мы добрались из Дармштадта в Люксембург, а оттуда отправились в Марсель поездом. На четверых офицеров ротного уровня полагалось одно купе. Хотя железнодорожное полотно лишь недавно починили и поезд временами здорово трясло, купе оказалось очень удобным, и поездка через долину Роны до Марселя принесла мне огромное удовольствие. Из Марселя мы выехали в Канны – также с конвоем грузовиков. Нас поселили в отеле «Гальен» – не слишком большой, но роскошной гостинице в холмах над городом, менее чем в километре от побережья. Вместе со мной поселились капитан Сесил Мартин, военврач из 45‑го медицинского батальона, и первый лейтенант Джо Лайкс из 33‑го бронетанкового полка.

Вскоре наша жизнь стала сплошным праздником. На питание нам выдали талоны; по особой просьбе можно было получить дополнительные, чтобы пригласить кого-нибудь на ужин. Талоны принимали во всех гостиницах, кроме «Брейкерс», куда допускали только высшие чины: армия никогда не забывает принцип «чин имеет свои привилегии». Режим дня для офицерских чинов полевого (полковники, подполковники и майоры) и ротного (капитаны и лейтенанты) уровней был куда менее строг, чем на гарнизонной службе в оккупированной Германии. Форма одежды включала рубашку и брюки защитного цвета и парадные туфли, но галстуков не предусматривала; кроме того, разрешалось ходить с расстегнутыми воротниками. Позволялось обходиться также без пилотки. Мы сняли с воротников петлицы со знаками различия, но оставили знаки родов войск – для меня это была пламенеющая бомба службы артиллерийско-технического снабжения. Оставил я и дивизионные нашивки на рукавах.

С постели мы поднимались часам к десяти утра, после чего неторопливо завтракали. Кормили нас, в сущности, продуктами из тех же солдатских пайков «десять в одном», но французские повара творили из них нечто совсем непохожее на продукцию полевых кухонь. Омлет из порошкового молока и порошковых яиц был достоин гурмана (сколько я понимаю, секрет был в том, чтобы на литр молока добавить чайную ложку топленого сала). После завтрака мы выходили на прогулку по главной улице и разглядывали французских прелестниц. В Канны направлялась всякая мадемуазель во Франции, которая могла вымолить, одолжить или украсть денег на билет, и измученным войной молодым американским солдатам не требовалось много времени, чтобы свести с ними знакомство.

Как-то утром мы с «доком» [92]92
  Обычное в США сокращение от «доктор». (Прим. ред.)


[Закрыть]Мартином проходили мимо «Карлтон-отеля», когда меня окликнул знакомый голос:

– Эй, Купер! А ты тут какого черта делаешь?

Я сразу признал голос Маршалла Стрингера, одного из моих старых приятелей по студенческому братству [93]93
  Традиционные во многих университетах объединения студентов. Членство в братствах является весьма престижным и дает некоторые льготы (оплачиваемые достигшими высокого положения в обществе старшими членами того же братства). (Прим. ред.)


[Закрыть]Мичиганского университета. На службу его призвали одним из первых в нашем братстве, и к моменту нашей встречи он дослужился до подполковника ВВС. Его эскадрилья, теперь урезанная до единственного бомбардировщика B‑25, командирского джипа и одинокого мастер-сержанта, квартировалась в Неаполе.

Стрингер объяснил, что утром по понедельникам они с сержантом подписывают отчет, запихивают джип со снятыми колесами в бомбовый отсек B‑25 и летят в Ниццу. Сержант остается там при самолете, а Маршалл на джипе едет в Канны. Всю неделю оба развлекаются, как могут, а в воскресенье вечером возвращаются в Неаполь, чтобы утром в понедельник расписаться на следующем еженедельном отчете. Так продолжалось уже шестую неделю.

Маршалл поинтересовался, нашли ли мы уже себе девушек. Когда я признался, что еще нет, он пригла сил нас в дом познакомиться «с баронессой». Мы заглянули в уютный бар при отеле, и он познакомил нас с «баронессой Ольгой Волжской» – рослой красавицей с аристократическими манерами. Эта дама, родом из Белоруссии, была замужем за французским адвокатом и жила на прелестной вилле в Каннах, куда ее супруг наведывался только по выходным. На вид ей было немногим больше сорока, и она владела несколькими языками, включая превосходный английский.

Тот курортный сезон был первым со дня начала немецкой оккупации, когда французам позволено было вернуться на Ривьеру. Баронесса прибыла одной из первых, чтобы вернуть себе довоенный титул гранд-дамы каннского света. Слетавшиеся на курорт мадемуазельки естественным образом тянулись к ней, поскольку светские связи Ольги повышали вес девиц в каннском обществе.

Ольга сделала несколько звонков, и несколько минут спустя к гостинице подкатила на велосипеде стройная рыжеволосая красавица в красно-белых шортах в горошек и лифе от купальника. Баронесса представила ее под именем Жиннере. Девушка работала врачом и во время войны помогала французскому Сопротивлению. Баронесса решила, что для «дока» Мартина она будет подходящей спутницей. Пару минут спустя к нам присоединилась еще одна велосипедистка – прелестная высокая блондинка. Золотая от загара, в белых шортах и бюстгальтере, она словно бы сошла с обложки журнала «Вог». Мишлен предназначалась в спутницы мне, и я решил, что мне выпал счастливый билет. Мы посидели немного за столиком в баре и пропустили вместе пару рюмочек под завистливыми взглядами всех прочих лейтенантов.

Как-то раз мы с девушками отправились на автобусе на Райскую Скалу, выдающийся далеко в море мыс, на самой оконечности которого стоял отель «Брей керс». Хотя сам отель предназначался исключительно для генералов, павильон рядом с ним открыт был и для младших офицеров. Павильон стоял над обрывом, и в нем помещались комнаты для переодевания, бар-ресторан, танцплощадка и открытая терраса с видом на прекрасное синее море. Вокруг террасы шла кованая стальная ограда. Вниз спускалась лестница в несколько пролетов; на каждой площадке был установлен трамплин для прыжков в воду. С террасы видно было морское дно; хотя глубина под обрывом достигала семи метров, вода была кристально чиста. Это было единственное место, где нам разрешалось плавать: во время войны пострадала станция очистки стоков, и канализационные воды сливали прямо в залив. Проволочные заграждения на каннском пляже отмечали места, где еще могли оставаться заложенные мины.

Мы сидели вчетвером на террасе, за крошечным столиком под пестрым зонтом, наслаждаясь как напитками, так и видом – в особенности видами девиц в новеньких, невиданно крошечных купальных костюмах. Эти купальники состояли из узеньких трусиков и микроскопического лифа, едва скрывавшего то, что он должен был бы скрывать. Вдобавок купальники были телесного цвета, лишь на полтона светлей, чем загорелые тела хозяек. Жиннере объяснила нам, что, когда девушка заходит в магазин, чтобы выбрать купальный костюм, она соблюдает строгие правила. Лифчик прикладывают к руке и обливают водой из стакана. Если промокшая ткань сливается по цвету с кожей, купальник можно брать. Это значило, что в магазинах приходится держать купальные костюмы множества оттенков, а девушки вынуждены менять купальник, загорев немного сильней. Идея заключалась в том, чтобы одетая в такой костюм девушка, выходя из воды, казалась совершенно обнаженной.

Я вначале не поверил такому объяснению, но мои сомнения испарились, когда один из молодых офицеров вдруг крикнул, перегнувшись через ограду террасы:

– Эй, там, внизу, на камнях, голая женщина!

На террасе тут же образовалась настоящая свалка, все разом бросились к перилам посмотреть. Действительно, на площадке в пятнадцати метрах под нами на спине лежала совершенно нагая на вид юная прелестница. Девушка открыла глаза, улыбнулась нам, поднялась на ноги и не спеша двинулась вверх по лестнице. Только когда до нее оставалось не больше трех метров, я сообразил, что на ней мокрый купальник. Так набирало популярность прославленное бикини.

Райская Скала была замечательным местом. По вечерам на террасе небольшой струнный ансамбль исполнял танцевальные мелодии. Как-то раз я обратил внимание на особенно живую мелодию и, заинтересовавшись, выяснил, что ее написал местный композитор и называлась она « C’est fini» («Кончено!»). Песня быстро завоевала популярность среди американских солдат – в ней говорилось о тяготах войны и о том, как хорошо, что она наконец завершилась.

Как-то вечером мы обходили бары вдоль набережной. Бар в «Карлтон-отеле» и бар в «Мирамаре», где обычно толклись летчики, мы уже посетили и в конце концов застряли в баре отеля «Мартинес» на восточной оконечности пляжа. Это была обычная программа на вечер; чем больше заведений оставалось за спиной, а спиртного отправлялось в желудки, тем раскованней становилась компания.

Солдаты любят за рюмкой похвастаться героическими подвигами своих подразделений. Чем больше рюмок опрокинуто, тем невероятней становятся подвиги, покуда похвальба плавно не перейдет в спор о том, кто же все-таки выиграл войну. Иногда – довольно жаркий спор. Всякий раз, когда такое случалось, присутствующие при этом солдаты 3‑й бронетанковой дивизии вскидывали сложенные замком руки над головами и орали: «Зовите «Передовую», и мы пойдем вперед!»

В тот вечер какой-то молоденький лейтенантик из 101‑й воздушно-десантной повел себя совершенно несносно. Послушать его, так 101‑я воздушно-десантная выиграла войну почти в одиночку! В конце концов четверо лейтенантов из 1‑й пехотной дивизии, одной из самых боевых пехотных частей, решили, что с них довольно. Они взяли десантника в кольцо и вытолкали со двора. Многим показалось, что они решили отвести его в гостиницу и уложить проспаться. Но не тут-то было!

Внезапно сверху донеслись крики. Четверо лейтенантов из 1‑й пехотной схватили десантника за руки и ноги и, раскачав, на счет «четыре» перебросили его через балконные перила на четвертом этаже. Все это сопровождалось воплем: «Джеронимо [94]94
  «Джеронимо» (имя известного вождя апачей) – слово, которое обычно выкрикивают американские десантники в момент отделения от самолета при парашютном десантировании. Этот психологический трюк позволяет справиться со страхом прыжка. (Прим. ред.)


[Закрыть]! Пошел, пошел, сукин сын!»

К изумлению находившихся внизу, лейтенант распластанной лягушкой рухнул с четвертого этажа на террасу, но приземлился посреди широкого навеса, находившегося под балконом, и скатился с него в клумбу с кактусами. Он был настолько пьян, что даже не расшибся; пострадало только его утыканное кактусовыми иглами седалище. Но при падении он, кажется, протрезвел достаточно, чтобы самому найти дорогу в гостиницу.