Текст книги "Смертельные ловушки: Выживание американской бронетанковой дивизии во Второй мировой войне"

Автор книги: Белтон Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)

Глава 12. ЗАВЕРШАЮЩИЙ БРОСОК ЧЕРЕЗ ГЕРМАНИЮ

Когда окружение немецких войск под Липпштадтом было завершено, 3‑я бронетанковая дивизия отошла. Зачистку оставшихся немецких частей под Падерборном завершали 8‑я бронетанковая дивизия и приданные ей пехотные части, а мы направились на восток. 4 апреля наша дивизия, разбившись на четыре колонны, совершила бросок через реку Везер, в полусотне километров к востоку от прежних позиций, и закрепилась на плацдарме.

Везер представлял собой очередное естественное препятствие на нашем пути. Мы приближались к подножию Гарца; местность оставалась холмистой и местами была покрыта густыми лесами. Всякий раз, столкнувшись с очагом сопротивления в такой местности, дивизии приходилось растягиваться. Чтобы нейтрализовать угрозу, выделяли танковый взвод, остальные же просто обходили противника. Но всякий раз, когда в колонне возникал подобный разрыв, немцы пытались рассечь ее и вновь перекрыть дорогу.

Для наших связных подобная ситуация представляла огромный риск. Один из офицеров связи в нашей дивизии пропал вместе с водителем, когда догонял колонну. На следующий день их тела нашли у проселка, в придорожной канаве рядом с расстрелянной машиной. Черепа у обоих были проломлены, лица – разбиты в неузнаваемую кашу. Когда вести о подобных случаях доходили до рядовых, сочувствия к пленным немцам это не прибавляло.

Я напомнил Рэйфорду, что нам нельзя терять бдительности. В тот же день мы миновали стоявшую у обочины разведмашину. Пара солдат с винтовками пыталась обнаружить засевшего в лесу снайпера. А через километр пути у нас лопнула шина. Сообразив, что мы угодили в разрыв колонны, мы с Рэйфордом выскочили из джипа и торопливо принялись менять колесо. Мы едва успели закончить – шофер как раз затягивал гайки, – когда из леса донеслась громкая немецкая речь. Немецкий отряд направлялся по просеке в нашу сторону: если немцы раньше нас выйдут на перекресток, они или расстреляют нас, или возьмут в плен. Мы должны были успеть первыми.

Джип застрял в низине, так что не думаю, чтобы немцы могли нас заметить. Пока Рэйфорд, точно заведенный, крутил гаечным ключом, я вытащил из машины одну из винтовок и пристроил ее на капоте. Как только водитель закончил, мы запрыгнули в машину и рванули вперед по дороге. Когда мы промчались мимо перекрестка, до немцев оставалось метров пятнадцать. Я не сводил с них прицела винтовки. Немцы орали что-то нам вслед: то ли хотели нас расстрелять, то ли собирались сдаться, – но останавливаться, чтобы выяснить это, мы не стали, рассудив, что разведка с ними вскоре разделается.

Большую часть мостов через Везер немцы успели подорвать. Однако Боевая группа Б с тяжелыми боями сумела захватить плацдарм в нижнем течении реки, форсировав ее в нескольких местах. Немцы в районе плацдармов были уничтожены или взяты в плен, и дивизия форсированными темпами двинулась на Нортхейм.

Именно в этих местах, между Везером и Нортхеймом, вступил наконец в бой наш «Супер-Першинг». Отступающие с плацдарма немецкие части оставили на нашем пути несколько изолированных опорных пунктов. Одна такая огневая точка на склоне поросшего лесом холма в полутора километрах от нас открыла огонь по нашей колонне. Возглавлявший колонну «Супер-Першинг» повернул башню и выстрелил бронебойным в машину на склоне холма. Вздыбился фонтан слепящих искр, обломки взлетели в небо метров на пятнадцать, и до нас донесся оглушительный грохот взрыва.

Неизвестная машина была либо танком, либо самоходным орудием, бронетранспортер взорвался бы с меньшим шумом. Остальные машины в нашей колонне открыли огонь из танковых орудий и пулеметов, и вскоре немцы вышли из боя. Хотя мы и не знали определенно, что за машину подбил наш «Супер-Першинг», нам точно было известно, что на такой дистанции 76‑мм орудие «Шермана» не смогло бы подбить ни «Пантеры», ни «Тигра». Что именно это было, никому проверять не хотелось. «Супер-Першинг» понюхал пороху и, сколько мне известно, больше ни в одном бою не участвовал.

Трагедия Нордхаузена

Ранним утром 11 апреля Боевая группа Б вошла в Нордхаузен. Ночью город бомбили англичане, и крупный немецкий гарнизон отступил. Наши танковые колонны неспешно продвигались по улицам, время от времени останавливаясь, чтобы расстрелять баррикаду или выкурить очередного снайпера. Уличные бои всегда протекали «судорожно», но к этому времени наши бойцы набрались опыта, и мы продолжали продвигаться через город, оставляя позади квартал за кварталом.

Во время одной из таких пауз к нашей машине подошел майор Джонсон.

– Купер, – предупредил он, – мы за время войны насмотрелись ужасов, но через квартал ты увидишь такое, что не поверишь своим глазам.

Я попытался его расспросить, но майор только покачал головой и отошел к тягачу-эвакуатору Т2, который следовал за нами.

Стрельба утихла, и колонна вновь тронулась с места. На ближайшем углу мы увидели тощее, хрупкое… существо в полосатых штанах и намотанном на голову полотенце. Кожа его голого торса походила на полупрозрачный пластиковый мешок, натянутый на грудную клетку, откуда высасывали воздух, пока грудина не коснется хребта. Грудей не было, но определить, что перед нами мужчина, можно было только по росту. Не было и лица – из-под полотенца на нас взирал голый череп. Зубы были оскалены в широкой, страшной ухмылке. Глаза терялись в темных глазницах.

– Никогда не думал, что увижу живое привидение, – пробормотал Рэйфорд.

Проезжая по улице, мы встретили еще несколько подобных бродячих кошмаров. Одни сидели по обочинам, другие стояли, но большинство лежало, обессилев, на дороге и по обочинам. В последнем усилии эти несчастные ожившие скелеты стремились бежать как можно дальше, а когда иссякали последние капли сил в изнуренных телах, просто падали замертво.

Я увидал впереди два зданий складского типа высотой три-четыре этажа и площадку шириной около 90 метров между ними. Двери и окна первого здания были распахнуты – горожане грабили склад. Я насчитал не меньше шести десятков человек, в основном женщин, стариков и детей, сгибавшихся под тяжестью мешков и ящиков с провизией. Несколько немцев волокли детские санки, истекавшие кровавой жижей – как я потом сообразил, замороженным клубничным джемом. Оголодавшая толпа бурлила, каждый пытался урвать себе лишний кусок. Никто из них не обращал внимания на несчастных, умирающих от голода на улицах и в кюветах.

На площади между двумя складами был установлен забор из колючей проволоки, и за этим забором тремя грядами в человеческий рост и длиной добрых 120 метров был свален, как мне показалось, мусор. Потом, к своему нестерпимому ужасу, я заметил, что этот «мусор» шевелится. Внезапно я осознал, что это свалены грудами нагие человеческие тела. Их бросили умирать на улице, в чудовищном смраде и грязи их же собственных испражнений.

Если верить нашим военным медикам, эти рабы с оружейного завода пережили без пищи, в подобных условиях, тридцать, а то и сорок дней. Каждый из них потерял 30—40 процентов веса; животы их должны были быть чудовищно вздуты из-за скопления газов и кислоты в пустом кишечнике, но не было и этого – только кожа, обтянувшая кости. Их намеренно и жестоко морили голодом. Даже танкисты наших боевых частей, навидавшиеся смертей и разрушений, пришли в ужас при виде подобных страданий.

Командовавший корпусом генерал Коллинз приказал генералу Хики собрать все трудоспособное население города, будь то мужчины, женщины или дети, чтобы похоронить погибших. Кроме того, Коллинз обратился в штаб 1‑й армии с требованием немедленно прислать полевой госпиталь для выживших, которых еще можно было извлечь из горы трупов. Бульдозеры саперных частей рыли братские могилы – глубиной 3 и длиной в 275 метров. Горожане сколачивали из бросовых досок носилки и перетаскивали тела к месту погребения.

Когда, возвращаясь в штаб ремонтного батальона, я проезжал через Нордхаузен на обратном пути, я видел нескончаемый поток немцев-носильщиков, бреду щих к могилам. Руки и ноги иссохших тел свешивались с грубо сколоченных носилок. Сцена напомнила мне разорение кладбища упырями в каком-то старом фильме ужасов. Тела погибших укладывали бок о бок в братские могилы. Штаб направил двух капелланов (католика и протестанта) и раввина, чтобы провести погребальные обряды и дать наконец покой мертвым.

Генерал Шерман сказал когда-то: «Война – это ад». Трагедия Нордхаузена заставляет подумать, что в аду есть разные круги. Хотя кровь и ужас боя могут очерствить душу для новых ужасов, есть вещи настолько кошмарные, что лопается и этот защитный панцирь.

Медперсонал 3‑й бронетанковой ухаживал за выжившими в лагере смерти, пока тех не отправили в полевой госпиталь. Из трех тысяч тел, сваленных грудами на площади, к нашему прибытию еще жив был от силы каждый десятый. Военврач нашего батальона, капитан Комар, сказал, что некоторые, возможно, выживут, но у большинства голодание уже привело к серьезным повреждениям мозга.

Фабрика ракет «Фау‑2»

Одна из танковых колонн Боевой группы Б обнаружила в соседней Робле вход на подземную фабрику. Та находилась в заброшенной старой шахте, сильно расширенной для размещения производства управляемых снарядов «Фау‑1» и ракет «Фау‑2». Здесь же немцы вели работы над новым, секретным двигателем для реактивных перехватчиков.

На фабрике трудились рабы, собранные сюда в основном из Восточной Европы. Они жили в концентрационных лагерях, за колючей проволокой, в нечеловеческих условиях. Непокорных или недостаточно уме лых переводили в другой лагерь, где неторопливо и старательно морили голодом, – остатки этого лагеря мы и обнаружили в Нордхаузене.

Подземный завод был огромен – некоторые туннели достигали трех километров в длину. Изобретательные немецкие инженеры и конструкторы спроектировали и построили его, невзирая на постоянные бомбежки американской и британской авиации. Осмотрев его, я понял, каким образом немцам удавалось производить «Фау‑2» в таких количествах. Изготовленные под землей детали вывозили на поверхность и отправляли для окончательной сборки в городки вокруг Нордхаузена – в узких подземных проходах не хватало места, чтобы собрать ракету целиком.

На западной окраине Роблы, за школьным стадионом, раскинулся плодовый сад. Среди деревьев, высаженных в строгом геометрическом порядке, под камуфляжными сетками в таком же порядке громоздились пирамиды алюминиевых канистр с горючим. Очевидно, при взгляде с воздуха они должны были казаться такими же деревьями, и, судя по тому, что следов бомбежек вокруг не было, меры тщательной маскировки оказались успешны.

Мы вломились в школьное здание и обнаружили там маленький, но хорошо оснащенный сборочный цех – с верстаками, шкафчиками и запасом частей для сборки реактивных двигателей. В более просторных комнатах собирали и осматривали ступени ракет.

«Фау‑2» состояла из трех блоков, каждый поперечником около полутора метров и длиной метра три. Имевшая пулевидную форму передняя секция включала заостренный носовой обтекатель, инерциальную систему наведения и боеголовку. Центральная секция содержала баки для горючего и окислителя. В концевой же размещался ракетный двигатель, насосы и топливопроводы, а также система управления двигателем. Эта секция несколько сужалась к концу, где располагались крупные стабилизаторы.

Каждая секция монтировалась и собиралась на поддоне, сколоченном из грубо обтесанных досок. После испытания двигателя поддон накрывали массивной рамой, крытой черным толем. Один край поддона откидывался вниз; в закрытом положении его удерживали простые засовы.

Затем эти короба на трех грузовиках отвозили на площадку для мобильного запуска. Автокраном секции поочередно укладывали на землю. Стенки коробов снимали, а поддоны соединяли дополнительными зацепами. Таким образом ракетчики завершали сборку «Фау‑2» под крышей. Вдобавок короба создавали некоторую маскировку при взгляде с воздуха.

Когда сборка была завершена, расчеты расстегивали зацепы и снимали борта и крышу коробов. Автокран устанавливал снаряд на стартовой треноге. Горючее и окислитель перекачивали из автоцистерн в баки ракеты, и та была готова к старту. После запуска с той же позиции можно было запустить еще одну ракету или перевезти треногу на новое место. Возможность использовать подвижные стартовые площадки выгодно отличала «Фау‑2» от «Фау‑1» [84]84
  Ракеты «Фау-1» запускались также с самолетов-носителей. (Прим. ред.)


[Закрыть]. Тем для запуска требовались уязвимые для бомбежек длинные взлетные дорожки постоянных стартовых площадок.

Наши отчеты привлекли внимание полковника Джона Медариса, начальника артиллерийско-технической службы 1‑й армии. Медарис направил для изучения фабрики «Фау‑2» специальную группу. Та обнаружила, что немцам удалось создать организацию потрясающих масштабов – подземный завод оказался намного больше, чем нам показалось. Туннели его не просто тянулись более чем на три километра: они уходили на глубину более 180 метров, совершенно неуязвимые для бомбежек.

Когда мы захватили завод, производство шло полным ходом. Немцам удалось произвести тысячи «Фау‑2», но, хотя немалая их часть разошлась по каналам распределения, все стартовые площадки во Франции, Бельгии и Голландии были уже захвачены. До этого момента Лондон и южное побережье Англии несли разорительный ущерб от ракетных обстрелов.

Ракетные двигатели «Фау‑2» крайне заинтересовали полковника Медариса. После окончания войны он был повышен в звании до генерал-майора и руководил группой немецких ракетчиков, основавшей Центр баллистики Армии США в Хантсвилле, штат Алабама.

Тем вечером я вернулся в расположение штаба батальона с отчетом о боевых потерях. А на следующее утро, 12 апреля, за завтраком, мы услышали в новостях ВВС, что президент Рузвельт скончался и вице-президент Трумэн принес присягу как наш новый глава государства.

Хотя я никогда не был вполне согласен с внутренней политикой Рузвельта, я полагал, что нам исключительно повезло избрать президента, который ясно видел опасности нацистского режима и японской военщины задолго до того, как мы вступили в войну. Чувствовалось, что смерть Рузвельта стала огромной потерей для наших солдат. Он был президентом все годы мировой катастрофы и имел опыт сотрудничества с нашими союзниками. Трумэн, с другой стороны, был нам относительно неизвестен.

Во второй половине дня Трумэн выступил по радио перед американским народом. Речь его была направлена в особенности к войскам за рубежом, и Би-би-си ее ретранслировало. Я был впечатлен его смирением, в особенности когда президент попросил в час великих решений наставлять его нашими молитвами. Я нутром чувствовал, что Провидение не оставит без опоры человека столь простой и сильной веры.

Часть немецких войск, избежавших Рурского котла, направилась на восток, закрепившись в лесистом массиве Гарц к северу от Нордхаузена. Оттуда они могли представлять серьезную угрозу северному флангу VII корпуса. Генерал Коллинз выделил часть сил для наступления на север, на соединение с войсками XIX корпуса и 9‑й армии. Им удалось окружить горный укрепленный район Гарца и прорвать его внешние укрепления. В некоторых местах бои отличались удивительной ожесточенностью, однако нам удавалось постепенно рассечь основную массу немецких сил на отдельные котлы. Первоначальные оценки числа угодивших в котел немецких солдат вновь оказались сильно преуменьшенными: вместо 20 000—30 000 окончательный подсчет показал 84 000 человек.

Когда угроза нашему северному флангу была устранена, мы двинулись на восток к Сангерхаузену, чтобы присоединиться к обогнавшей нас на тридцать километров колонне; тыл дивизии переместился уже к Дюдерштадту. Спускаясь с холма к небольшой деревне, мы увидали на склоне недавно подбитую «Пантеру». Чтобы мы могли осмотреть танк, Рэйфорд остановил машину и тут же вскарабкался на башню по лобовой броне. В танке и вокруг не было тел, и мы рассудили, что экипаж выжил. Прежде чем я успел остановить водителя, он не только заглянул в башню, но и забрался в машину через распахнутый люк. Я всегда опасался лезть в немецкие машины из-за мин-ловушек, однако в этот раз экипаж бросил танк настолько поспешно, что не успел оставить для нас сюрприза. Вскоре Рэйфорд высунулся из люка. Физиономия его так сияла, что было ясно: водитель нашел что-то интересное. Когда он спрыгнул на землю, я заметил, что под курткой у него что-то топорщится. Водитель оттянул отворот, и из-под куртки высунул голову крошечный щенок гончей, возрастом не старше двух-трех недель. Рэйфорд нашел собаку в коробке из-под ботинок, брошенной в спонсоне. Там же лежала разобранная детская железная дорога на батарейках. Было похоже на то, что какой-то немецкий танкист вез подарки домой сынишке.

Уместить в джипе железную дорогу мы не сумели, но щенка Рэйфорд запихнул в карман. Собачонку он окрестил Джинни, и она немедля стала полноправным членом нашей команды. Рэйфорд именовал ее «рядовой Джинни» – ему хотелось, чтобы хоть кто-то был ниже его по званию.

А я не мог не подумать, что где-то в Германии маленький мальчик остался без подарков от папы – щенка и игрушечной железной дороги. Имелся немалый шанс, что и отца он не дождется тоже. Как ни ожесточили меня случаи, когда парни из гитлерюгендаубивали американских солдат, а мне было жаль того мальчишку. У этих детей отняли невинность, сделав их пешками в руках порочного деспота.

Мы приближались к сердцу Германии. В радиусе ста километров располагалось три мегаполиса: Берлин, Дрезден и Галле. После начала массированных бомбардировок немецких городов противник принялся за создание прекрасно организованной и сосредоточенной противовоздушной обороны. Многочисленные истребительные части, вылетавшие с аэродромов в этом районе, поддерживала зенитная артиллерия. А основным ее оружием была универсальная 88‑мм пушка. Многочисленные батареи таких пушек стояли на путях подлета бомбардировщиков: одна такая батарея венчала холм к северу от Сангерхаузена. Основным направлением наступления нашей дивизии был северо-вос ток, к Эйслебену. Главные силы нашей головной колонны миновали эту точку, не заметив батарею, но когда мимо потянулись бронемашины и грузовики с пехотой, немецкие пушки внезапно открыли огонь. Несколько машин было подбито и загорелось; мы понесли тяжелые потери. К счастью, наш 391‑й батальон самоходной артиллерии еще не скрылся из виду. За несколько минут все восемнадцать самоходных орудий батальона были переведены в боевое положение и открыли огонь. Прежде чем прозвучала команда прекратить огонь, артиллеристы выпустили по мишени три тысячи 105‑мм снарядов с дистанционными взрывателями – десять выстрелов в минуту на каждое орудие. Батарея (12 или 18 зениток) [85]85
  Вероятно, не батарея, а полнокровный дивизион. (Прим. ред.)


[Закрыть]была просто сметена. Вообще-то мы немного перестарались, но истинная природа мишени была нам в тот момент неизвестна.

Следующим населенным пунктом на нашем пути был Поллебен, объявивший себя «открытым городом», и мы заняли его без труда. Там мы обнаружили лагерь для британских военнопленных и освободили 450 английских солдат, из которых некоторые просидели в лагере с самого Дюнкерка. Говорили, что один британский майор при виде первого «Шермана» не выдержал и разрыдался.

В Кётене, лежавшем дальше на нашем пути, размещалась крупная база немецких ВВС и тренировочный лагерь Люфтваффе. На аэродромах при базе были брошены сотни истребителей и легких бомбардировщиков. Немцы испытывали сильнейший дефицит не только горючего, но и пилотов: из аэродромного персонала вместе с кадетами и персоналом баз военно-морского флота формировали пехотные дивизии.

…Для 3‑й бронетанковой дивизии боевые действия вступали в завершающую, ключевую фазу. Дивизия наступала быстрыми темпами, наш фронт растянулся на шесть десятков километров. В ходе продвижения мы обходили многочисленные городишки, в которых укрепились вражеские войска, а наша пехота не успевала подтягиваться достаточно быстро, чтобы зачистить очаги сопротивления. Офицерам связи и колоннам снабжения приходилось поддерживать постоянную бдительность; даже если при приближении наших войск горожане вначале выкидывали белый флаг, никто не мог поручиться, что за последующее время поселок вновь не заняли немецкие солдаты, которые перекрыли дорогу.

Предчувствуя подобное развитие событий, в ГШ СЭС были напечатаны плакаты на четырех языках – немецком, английском, французском и русском. В каждом сдавшемся городке такой плакат прибивали на двери бургомистерского дома. Плакат гласил, что каждый сдавшийся населенный пункт находится под защитой союзных вооруженных сил и все оружие в нем, включая огнестрельное, мечи, ножи и любую военную атрибутику, должно быть сдано в течение двадцати четырех часов. В тексте сообщалось, что любые попытки вновь вооружиться или продолжить сопротивление после того, как поднят белый флаг, будут они производиться штатскими лицами или военными, будут сурово подавляться.

Я как раз остановился в штабе оперативной группы к востоку от Кётена, когда на мотоцикле подъехал курьер из колонны, обошедшей следующую деревню. Он взволнованно доложил, что со стороны деревни, только что поднявшей белые флаги в знак сдачи, по колонне был открыт огонь.

Командующий оперативной группой вызвал командира роты легких танков и приказал отбить горо док силами взвода. В распоряжении командира взвода имелись новые легкие танки М24, вооруженные 75‑мм орудиями; кроме того, ему придали взвод мотопехоты. Машины остановились в четырех-пяти сотнях метров за границей городка. Хотя из окон верхних этажей кое-где еще свисали белые флаги, по нашим солдатам сразу же открыли огонь. Немцы выскакивали из подвалов и стреляли из панцерфаустовпо нашим танкам, хотя те находились вне пределов досягаемости.

Взвод дал по деревне залп фосфорными снарядами. Несколько домов и соседние амбары загорелись. Из деревни хлынул поток жителей – мужчин, женщин, детей. Среди них виднелись и немецкие солдаты с поднятыми руками. На этом сопротивление здесь закончилось, и я уверен, что весть об этом событии разнеслась и по соседним городкам.

Изменчивость ситуации приводила к драматическим противостояниям. При разгроме крупных немецких частей некоторая доля солдат сдавалась в плен, другие же собирались в немногочисленные ударные группы. В то же время мы освободили немало лагерей для военнопленных – русских, поляков и других восточноевропейцев. Претерпевшие годы лишений в немецких лагерях с радостью срывали злобу на всем немецком, не разбирая, военные перед ними или гражданские.

Мы ехали на восток по прямой, как стрела, дороге из Кётена. Вокруг простирались ровные поля, лишь редкие деревья по обочинам заслоняли их. Мы подъезжали к небольшой рощице, когда я заметил в стороне двоих; один подпрыгивал, размахивая руками, и что-то кричал. Я попросил Рэйфорда притормозить, и до нас донеслись крики о помощи. Тот из двоих, что кричал, был одет в теплые серые форменные брюки немецкого пехотинца и тяжелые солдатские башмаки, но поверх рубахи он накинул ветхое, заношенное фермерское пальтишко и нахлобучил шляпу. Здоровяк рядом с ним был одет в рваную русскую форму.

Русский яростно тряс немца за шиворот и угрожающе размахивал штыком от винтовки. При нашем приближении он опустил штык, но воротника пальто из рук не выпустил. Из последовавшего разговора на смеси английского, немецкого и русского можно было, даже не будучи полиглотом, понять, что происходит. Очевидно, немец попытался скрыть свою принадлежность к армии, переодевшись в штатское, но, чтобы не щеголять в исподнем, оставил штаны и солдатские башмаки. Конечно, он понимал, что теоретически любого немецкого солдата, схваченного в штатской одежде в американском тылу, могли расстрелять как шпиона. Но в то же время он понимал и то, что, если он продолжит уверять, будто он штатский, русский его убьет. « Nein, nein, – твердил он, – мой нет зольдат, мой шпак, шпак!» Русский пришел от этого в такое бешенство, что поднял штык и готов был перерезать немцу глотку.

Солдатик запаниковал. Шальным рывком выдравшись из хватки русского, он вскочил на капот нашего джипа и заорал: « Ya, ya, мой зольдат, зольдат, мой Deutschзольдат!» Очевидно, он рассудил, что с американцами ему повезет больше, чем с разъяренным русским.

Я заорал «Стой!», и русский солдат замер, не подходя к машине. Молодого немецкого солдатика трясло, а затем он вообще разрыдался. На своем паршивом немецком я разъяснил, что американцы его не расстреляют. Мы подбросили его до поста военной полиции на дороге и сдали в лагерь для военнопленных. При виде пленных товарищей в самом разномастном тряпье, как форменном, так и гражданском, юноша несколько повеселел. Когда военные полицейские уводили его, по лицу юноши блуждала слабая улыбка; он неуверенно помахал нам рукой, будто говоря «спасибо». Ему больше не грозила гибель. Он вошел в число выживших.

От Ремагенского плацдарма дивизия в непрерывных сражениях одолела почти пятьсот километров. Солдаты были изнурены. Противник не давал нам передышки, будто исполнившись решимости сражаться, пока каждый квадратный метр немецкой земли не будет взят с боем.

Долгие марши сказывались и на технике. «Шерманы», пережившие все бои начиная с высадки в Нормандии (таких было очень немного), остро требовали замены гусениц. Поскольку возможности проводить плановый крупный ремонт у нас не было, экипажам и механикам-ремонтникам приходилось прикладывать все усилия, чтобы поддерживать машины в боеспособном состоянии.

В дополнение ко всему мы столкнулись с жестоким дефицитом моторного масла для танков. Маслом класса 50 заливались картеры двигателей как типа R975 «Райт», так и фордовских V8. Вдобавок по 19 литров масла уходило на заправку масляного воздушного фильтра. Проблема была в основном снабженческая: мы продвигались так быстро, что колоннам грузовиков было все сложнее добраться до передовой. Пришлось обходиться без воздушных фильтров и по возможности экономить запасы масла. К этому времени ремонтные бригады освоили науку импровизировать в непростых полевых условиях и превратились в прекрасно сработанную, предельно эффективную команду.

…Трудно было определить с ходу, занята та или иная деревня нами или немцами. За день ситуация могла измениться несколько раз. Был случай, когда приписанный к ремонтному батальону офицер связи из штаба дивизии майор Билл Дернер и капитан Боб Гридатт из рембата возвращались в тыл дивизии в Сангерхаузене. На пути им встретилась развилка: шоссейная дорога вела на север, к Квеллендорфу, проселок – на запад. Они решили свернуть на Квеллендорф и держать ухо востро.

Двигаясь далее, они наткнулись на отряд саперов с бульдозером. Те сносили немецкую заставу на дороге. Дернер спросил, свободна ли дорога на Квеллендорф, и получил ответ: да, их командир роты несколько минут назад проехал в ту сторону.

Решив, что Квеллендорф в руках американцев, они двинулись дальше. Первым ехал джип капитана Гриндатти. На подъездах к городу обе машины попали под шквальный огонь стрелкового оружия. Майор понял, что они окружены, и приказал группе сдаться. Капитан Гриндатти получил несколько ранений в живот и истекал кровью. Немцы, похоже, готовы были просто бросить его в машине, однако майор Дернер настоял, чтобы пленившие его враги позаботились о раненом. Те с неохотой отнесли Гриндатти в деревню, где его раны обработал немецкий военврач. Тем же вечером одна из оперативных групп дивизии отбила Квеллендорф, а вместе с ним и капитана Гриндатти, которого отправили в полевой госпиталь. Майора Дернера и еще нескольких пленников, в том числе капитана, который командовал инженерной группой на дороге в Квеллендорф, успели переправить в Альтен-Грабов, где они пробыли в плену до 3 мая, когда город захватили британцы.

Следующей целью дивизии был Дессау, средних размеров город на Эльбе, близ места ее слияния с Мульде. Война в Европе стремительно близилась к завершению, и по войскам носились слухи. Многие предполагали, что Гитлер и часть его штаба отступят в альпийский район Берхтесгаден и займут оборону в мощном укрепрайоне.

Однако подобное развитие ситуации было пресечено стремительным продвижением 3‑й и 7‑й армий, изолировавших этот район. Следующим вставал другой вопрос – дойдем ли мы до Берлина? XIX корпус 9‑й армии к северу от нас уже занял плацдармы на восточном берегу Эльбы. Было похоже, что последует ответ «да», и VII корпус получил последний приказ. Нам было поручено навести мосты через Мульде и Эльбу и атаковать Виттенберг, в 65 километрах юго-восточнее Берлина.

За последние несколько дней сопротивление противника существенно ожесточилось. Когда наши саперы принялись наводить мост через Мульде, немцы ответили яростными артиллерийскими обстрелами. Саперы понесли серьезные потери. Во время одного из таких обстрелов погиб мой друг, лейтенант Фрост – один из офицеров связи Боевой группы Б. Это вместе с ним мы заблудились по дороге в Эрель в первую ночь после высадки в Нормандии. Смерть – всегда трагедия, но пережить всю войну и погибнуть за несколько дней до ее завершения – это казалось почти непредставимым!

Хотя может показаться естественным, что солдат станет избегать риска, когда война подходит к концу, к этому времени мы научились жить сегодняшним днем. На грани жизни и смерти нет места дню завтрашнему. Остаться в здравом рассудке солдат может, только оставаясь в настоящем…

Дивизия к этому времени растянулась до опасного предела. Передовые позиции VII корпуса занимали участок фронта длиной в 65 километров: от юго-вос точных предгорий Гарца до того места, где шоссе пересекало реку Мульде. 1‑я и 9‑я дивизии по-прежнему зачищали Гарц, хотя несколько батальонов 1‑й дивизии оставались приписаны к Боевым группам А и Р. 104‑я дивизия к югу от нас получила приказ захватить Галле, и лишь один ее батальон оставался придан БгБ.

Против нас немцы выставили три свежесформированные дивизии: «Потсдам», «Шарнхорст» и «Ульрих фон Хуттен». Их личный состав был набран преимущественно из остатков разбитых частей и аэродромных команд ВВС, хотя немцы наскребли некоторое количество офицеров-ветеранов и унтер-офицеров с боевым опытом. Эти дивизии составляли внешний периметр обороны Берлина со стороны юго-запада. 13 апреля, по слухам, Гитлер лично посетил эти части и заявил, что в скором времени они окажутся на острие крупного немецкого контрнаступления.

Наша дивизия была растянута, и противостояли ей три свежие вражеские. Положение становилось критическим.