Текст книги "Любовь по-соседски (ЛП)"

Автор книги: Белль Аврора

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Ник ухмыляется.

– Верно сказано. – Его выражение лица становится серьезным. – Ты прошел через дерьмо?

Я не отвечаю, просто какое-то время смотрю на него, откусывая сэндвич. Он кивает и тихо говорит:

– Да, я тоже.

Мы не разговариваем оставшуюся часть ланча. Он доедает свой сэндвич и встает.

– Забегай ко мне завтра после школы. У меня есть кое-что, что, возможно, ты хотел бы увидеть.

Он уходит прочь, а я ничего не могу с собой поделать, мне интересно, на самом ли деле у меня только что появился друг.

***

Я пялюсь во все глаза на предмет в моих руках с абсолютным благоговением.

Ник говорит, улыбаясь:

– Тебе нравится, не так ли? Папа дал мне его в прошлом году. Его привезли из России.

Это пистолет 45 калибра. Я поднимаю его и прицеливаюсь из окна. Ник выхватывает его из моих рук, размахивая пистолетом в воздухе, и говорит:

– Мой отец говорит – никогда не целься в то, что не собираешься убить.

«Мне нужно придумать, как украсть этот пистолет».

Интерес узнать берет верх, и я спрашиваю:

– Ты когда-нибудь его использовал?

Ник кивает, а затем передает мне сумку. Я беру ее, но не открываю. Она мягкая. Полагаю, что это одежда.

– Если что-то не подойдет, просто выбрось.

Я задаюсь вопросом, почему этот парень поддерживает меня.

Учитывая то, насколько я сомневающийся, что-то подсказывает мне, что нужно разведать, к чему все это.

***

Я не знаю, почему так нервничаю, но не могу прекратить смотреть на отца Ника. Думаю, я совершил промах.

«Почему Нику достался такой отец, а мне мой?»

Самое странное, что Илья (странное имя) так же пристально смотрит на меня. Такое впечатление, будто он может посмотреть, что у меня внутри. Видеть, через что я прошел. Мое сердце бьется чаще, когда я сижу за обеденным столом между Ником и его братом Максом. Макс нормальный. Он надоедливый, но во многом он, как Ник. Они действительно не имеют ни малейшего понятия о том, откуда я.

Я окружен громкой, счастливой семьей. И это отстойно. Это напоминает мне о том, чего у меня нет.

Мама Ника смотрит на меня грустными глазами, и мне хочется уйти. Я не хочу быть объектом благотворительности.

– Спасибо вам за ужин, но мне нужно идти домой. – Я встаю, чтобы уходить.

Никто не говорит и слова. Я могу видеть, что мама Ника разочарована. Илья встает и с сильным акцентом говорит:

– Пойдем. Я провожу тебя.

Продолжая держать голову опущенной, я никому не говорю «доброй ночи». Илья кладет руку мне на плечо, и мне хочется расплакаться. Когда он закрывает за нами парадные двери, то указывает мне на верхнюю ступеньку, и я сажусь. Он говорит:

– Если тебе когда-либо понадобится помощь, сынок, вообще любая помощь, ты звонишь Никки, и он говорит мне. А я позабочусь об этом.

Ошеломленный, я смотрю на него, и он заявляет:

– Синяки на твоей руке выглядят, как отметины от руки взрослого мужчины. – Откидываясь назад, он шепчет: – Ни один мужчина не должен поднимать руку на ребенка. Дети невинны. Они заслуживают лучшего. Если ты когда-либо почувствуешь себя не в безопасности – приходи сюда. Если я узнаю от Никки, что ты пришел в школу синяками, я сам пойду проведать твоих родителей, и я не обещаю, что буду милым с ними.

Я хочу спросить, почему он мне это предлагает, но передумываю. Постель в безопасном, теплом доме и еда, я бы был глупцом, если бы это упустил. Я говорю себе, что это никак не связано с тем фактом, что мне нравятся Ник и Макс. Смотря на их отца, я киваю в знак согласия. Он по-отцовски хлопает меня по плечу, и я встаю, чтобы уйти.

Уходя от Ильи, я поворачиваюсь на полпути на подъездной дорожке и говорю ему:

– Я ненавижу его. Я бы хотел, чтобы он умер. А в некоторые ночи, мне бы и самому хотелось умереть.

Лицо Ильи становится мягче. Я не жду ответа.

Я иду домой, какой бы ад меня там не ожидал.

***

Шестнадцать лет. Позже, в этом же году...

Я пакую все, что могу вместить в спортивную сумку.

Из кассетного магнитофона доносится песня Cannibal Corpse – Hammer Smashed Face (прим. ред. Можно перевести как «Разбиваю лицо вдрызг»), и я представляю, как делаю каждую вещь из этой песни со своим отцом.

Я спал у Ника дома. Много раз. По правде говоря, я больше не хочу находиться у себя даже для того, чтобы защищать свою мать, поэтому я пакую вещи и прямо сейчас ухожу. На прошлой неделе я пришел довольно поздно, и когда Сесилия, мама Ника, увидела мое лицо в кровоподтеках, она расплакалась и крепко обняла меня. Было приятно иметь кого-то, кому ты небезразличен. Илья отвел меня в сторонку и приказал.

– Ты соберешь те вещи, которые сможешь, и вернешься сюда. Я не отошлю тебя назад туда – на верную смерть.

Я хотел поспорить и сказал, что мой отец бы не позволил этому случиться, но он сказал.

– Оставь его на меня.

У меня появилось болезненное чувство удовлетворения от знания того, что моему отцу, скорее всего, надерут задницу.

Когда я выбегаю в коридор, там стоит моя мама. Когда она видит сумку в моей руке, рассыпается на части. Я кричу на нее:

– Даже не думай, ма. Не вздумай плакать. Беги! Просто, бл*дь, уходи. Если нет, то он нас убьет.

Глядя на синяки на моем лице, она шепчет:

– Он не сделает того, чего я не заслуживаю, Аши.

Взглянув на нее в последний раз, я поворачиваюсь и клянусь, что никогда больше не вернусь в этот дом.

Как только делаю шаг за пределы этой собственности, из меня вырывается вздох облегчения.

Я иду домой.

Глава двадцать вторая

Запахло жареным

Я сижу в постели, голова Эша покоится на моем животе, а его руки крепко обнимают меня во сне, пока я пропускаю его волосы сквозь пальцы и слушаю глубокое, размеренное дыхание. Единственная вещь, от которой мне легче – знание того, что он спит без кошмаров из-за издевательств, от которых страдал, будучи ребенком.

У меня камень на сердце.

Я чувствую себя беспомощной и отрешенной. Я редко себя так чувствую. В последний раз такое было, когда умерла Мия. Дочь Тины была огромной частью моей жизни. Я была ее тетей, и ее смерть отразилось на мне так же сильно, как и на Тине. Я любила эту маленькую девчушку всем своим сердцем. Проклиная себя, я с тихим стуком откидываю голову назад на спинку кровати.

Я хотела узнать, что произошло с Ашером. Я была той, кто на него давил. Он говорил мне, что это было ужасно, а я все снова и снова давила на него, пока у него не осталось иного выбора, кроме как рассказать мне. И сейчас я хотела бы всего этого не знать.

И вот, я сижу здесь, слезы опустошения катятся по моему лицу от того, чему подвергался этот прекрасный мужчина, когда был ребенком. Я никогда не забуду то, что Ашер мне рассказал сегодня ночью. Казалось, что он будто бы отключился. Будто его даже не было со мной в одной комнате. Будто он говорил часы напролет, в то время как на самом деле, рассказ занял примерно полчаса.

В следующий раз, когда я увижу Ника, повезет, если я не разрыдаюсь. Я и прежде знала, что мне нравился Ник, но сейчас… сейчас я ему благодарна.

Ашеру наносили ожоги. Резали. Избивали. Душили.

Он же был всего лишь чертовым ребенком.

Все, чего я хочу, так это найти его родителей и покарать их. Он сказал, что его отец умер несколько лет назад, но он пожалел свою мать, сказав:

– Мама никогда не причиняла мне боли, но она никогда и не помогала, поэтому, как бы то ни было, можно считать, что все-таки она меня ранила, потому что она была слабой. Слабой физически и морально. Что бы ни сказал отец, она всегда слушалась. В ней не было стержня, чтобы бороться. Она не такая, как я.

Если бы даже Эш больше ничего не сделал, то он все равно уже был бойцом.

У него на протяжении трех дней была сломана рука, прежде чем они отвезли его в больницу. Заражение было настолько сильным, что доктора думали, что он мог ее потерять. Пытаясь не придавать этому особого значения, Ашер сказал, что не помнит большую часть из этого. Но мне все равно. Если бы мне представился шанс, я бы причинила его родителям такую же сильную боль, как и они причиняли ему.

Когда я спросила его, были ли у него братья или сестры, он сказал:

– Ник, Макс и Ловкач – мои братья. Единственные, кто имеют значение.

Так много вопросов приходили мне в голову. Я спросила его, почему они называли его Духом, а он ответил, что во время его работы на русских, они подметили, что у него была способность пробираться, проникать в помещения и выбираться из них незамеченным. И так был рожден Дух. Я думаю, что собака зарыта намного глубже, и что это затрагивает его прямо в сердце.

И даже больше того. Я знаю, что есть причина, из-за чего он злится, когда я его так называю.

Я поднимаю его голову со своего живота и перекладываю на кровать. Я использую это мгновение, чтобы посмотреть на него. Действительно посмотреть на него. Он выглядит таким умиротворенным, когда спит. Представляя годы пыток, которым он подвергался, а затем последовавшие за ними годы ночных кошмаров... все это заставляет мое сердце болеть. Я смотрю на него еще немного, а затем вытираю свои слезы. Наклоняясь к нему, нежно целую его губы и тихо говорю:

– Ты не невидимый для меня, Дух.

Я прижимаюсь ближе к нему и задаюсь вопросом, чувствует ли он это тепло. То же тепло, которое чувствую я, когда нахожусь рядом с ним.

Взяв его руку в свою, переплетаю наши пальцы и закрываю глаза.

– Сладких снов, Эш. Я люблю тебя.

***

Что-то щелкает меня по носу. Я отмахиваюсь рукой, чтобы избавиться от этого.

И снова то же с носом. Я ворчу и засовываю голову под подушку. Здесь пахнет лимоном и ягодами.

«Приятно».

– Ашерррр. – Нат. Она произносит имя певучим голоском, и я знаю, что мне нужно посмотреть на нее.

Когда я поднимаю голову, тру сонные глаза и замираю.

Вот она, стоящая в дверях, одетая лишь в мою рубашку и трусики. Сексуальная как грех и одновременно чертовски милая.

И затем, я облит водой.

Чтобы защититься, я хватаю ее подушку и прикрываюсь ею, пока по-армейски скатываюсь с кровати. Я слышу, как Нат накачивает свой чертов водный пистолет и выкрикивает.

– Долг платежом красен. – Затем она что-то бросает на кровать.

Звук ее шагов, выбегающих из комнаты, наполняют мои уши. Когда я думаю, что в безопасности, я поднимаю голову, смотрю на кровать и ухмыляюсь.

Поднимая собственный огромный водный пистолет, я накачиваю его до тех пор, пока давление в нем не становится максимальным. Проверяю уровень воды. Он полный. Мои губы сжимаются, брови поднимаются, и я наклоняю голову. Маленькая распутница меня не обманула.

Уважуха.

«Ох, теперь она сделала это и сбежала».

Режим хищника включается, и я медленно ползу по кровати, спускаюсь на пол, пока не достигаю двери в спальню. Я высовываю голову из нижней части дверного проема и вижу маленькую головку, прячущуюся и выглядывающую из-за столешницы на кухне. Я ухмыляюсь.

Игра началась.

Я приседаю и крадусь на кухню, ведя себя аккуратно, чтобы не издать ни звука. Никто не может быть тише Духа. Когда я достигаю противоположной стороны барной стойки, мысленно считаю до трех, а затем выпрыгиваю с воинственными воплями, открываю огонь, обрызгивая Нат.

Только там никого нет. Только долбаный тапочек.

Неожиданно мне в спину наносят удар.

Я поворачиваюсь, и моя грудь также становится мокрой. Чтобы ограничиться малой кровью, я бросаю пистолет и делаю два шага навстречу Нат. Она такая красивая. Румянец на щеках, светящийся взгляд, и она, смеющаяся надо мной. Когда я буду думать о ней, я буду видеть ее в точности такой, какая она сейчас. Она действительно моя красавица.

Я хмурюсь и коварно улыбаюсь ей, и она на мгновение замирает. Когда Нат понимает, что я делаю, она вскрикивает, бросает свой пистолет, разворачивается на пятках и убегает. Я выкрикиваю.

– Беги, Форрест, беги!

«Да ладно вам! Даже я знаю, кто такой Форрест Гамп».

В этой квартире есть всего три возможных места, куда она может побежать, и она только что выбежала из кухни, оставив для себя возможными вариантами лишь свою спальню и ванную комнату. Я иду к ее спальне и отворяю дверь. Выглядит так, будто комната пуста, но...

Что-то падает в шкафу, и я смеюсь себе под нос.

«Шкаф? Она же не сможет никуда из него деться! Это слишком хорошо».

Улыбаясь, как чертов идиот, я достигаю двери шкафа, берусь за ручку и резко его открываю. Я морщусь, когда вода попадает мне прямо в глаза. У этой маленькой засранки в руках два маленьких пистолета. Она смеется настолько сильно, что у нее выступают слезы. Я вырываю у нее пистолеты, швыряю их себе за спину и забрасываю девушку себе на плечо. Она даже не утруждается в том, чтобы бороться. Я не думаю, что она могла бы это сделать, даже если бы захотела. Ее тело слишком слабо от смеха.

Вот что мне нравится в этой девочке. Она не относится ко мне так, будто со мной что-то не так. Я знаю, что, должно быть, прошлой ночью было сложно услышать то, что она услышала, но она хорошо это восприняла. Скрыла свои эмоции, как настоящий профи. Единственная вещь, которая ее выдала, был дрожащий подбородок и то, как она сжимала в кулаках одеяло.

«Это моя девочка».

Она не идеальна. Впрочем, как и я. Но она идеальна для меня, и я собираюсь сделать все что угодно, чтобы она была со мной.

Пройдя с ней через всю комнату, я бросаю ее на кровать. Она смотрит на меня со смешинками в глазах... и я дома. Нет места лучше, где бы я хотел быть больше, чем здесь, валяя дурака с моей девушкой.

«Возможно, Шериф был прав. Возможно, это и есть любовь».

Если это не она, то что-то чертовски близкое к ней.

Я раздвигаю ноги Нат и ложусь на нее, так что моя голова покоится у нее на груди. Я слышу, как быстро бьется ее сердце, и улыбаюсь, зная, что это я на нее так действую. Моя грудь раздувается от счастья, и я чувствую, будто заявляю на нее свои права. А так я и делаю.

Я оборачиваю руки вокруг ее тонкой талии и говорю ей грубо, как пещерный человек:

– Ты – женщина. Моя женщина.

Она смеется, и я слушаю ее грудной смех, вибрация от которого щекочет мою щеку. Перебирая мои волосы, она нежно отвечает:

– Да. Я твоя, малыш.

Мысль о ней с кем-то другим делает меня иррационально злым. Мой желудок сжимается, и я выплевываю:

– И я не делюсь. Ни с кем.

Сильно хватая меня за длинную прядь волос, она тянет мою голову вверх, чтобы посмотреть мне прямо в глаза и абсолютно серьезно отвечает:

– Я тоже. Поэтому скажи Таше, что больше не будешь с ней видеться.

Даже несмотря на то, что кожа головы адски болит, я улыбаюсь.

– Уже это сделал, девочка.

Улыбаясь мне в ответ, Нат мягко отвечает:

– Хорошо. Было бы жаль надирать ей задницу. Кажется, она милая.

Ее хватка слабеет, и я кладу свою голову назад, на местечко между ее сиськами. Там так тепло и удобно. Я закрываю глаза и бормочу.

– С тобой все по-другому. А как это для тебя, девочка?

Она останавливается на мгновение, а затем снова начинает перебирать мои волосы и тихо говорит:

– Я не знаю, Эш. Но я люблю тебя. Сильно.

Я хочу сказать ей это же в ответ. Действительно хочу. Но я пока еще не готов. Не совсем. Мои чувства к ней сильны. Сильнее, чем я когда-либо к кому-либо чувствовал в своей жизни, и знание того, что она моя, позволяет мне осознавать, что я могу сделать все что угодно. Преодолеть все что угодно. Она забрала ту власть, которую отец имел надо мной. Теперь я даже о нем не думаю. Я чувствую себя легче и счастливее, чем когда-либо, и все это благодаря ей.

Тепло разливается по моему телу. Я поворачиваю лицо и целую внутреннюю часть ее груди. Я не отвечаю ей, просто сжимаю ее сильно. Нат оборачивает ноги вокруг меня, и мы долгое время продолжаем так лежать, чувствуя себя абсолютно комфортно в нашей тишине.

Черт бы меня побрал.

«Думаю, я влюбляюсь в мою девочку».

***

– Эй, красотка, время идти. Тащи сюда свою задницу.

«Что?»

Я волочу ноги из спальни, аккуратно, чтобы не задеть все еще свежий лак на ногтях ног, и все еще одетая в свою пижаму. Я хмурюсь в растерянности и спрашиваю:

– О чем ты говоришь, Эш? Мне не нужно уходить еще... – проверяя свои часы, я говорю ему: – еще два часа.

Он выглядит так красиво в своей униформе. Мускулистые руки обтянуты плотной черной футболкой, и мне хочется облокотиться на что-то и вздохнуть. Его сильные ноги облачены в пару черных джинсов, которые выглядят так, будто были пошиты специально для него. Бляха на его поясе сверкает, а черные туфли выглядят так, будто их только что хорошенько начистили. Качая головой, он говорит мне:

– Не-а. Звонила Мими, и я сказал, что ты сегодня поедешь со мной.

Я широко открываю глаза, ахаю и рявкаю:

– Как думаешь, а ты бы мог мне об этом сказать, задоголовый?

Улыбка исчезает с его лица, и он бормочет:

– А какого хрена я сейчас делаю?

Качая головой, я громко вздыхаю от растерянности и почти криком отвечаю:

– Это же целый процесс, Эш! Сборы в клуб занимают время. Я еще даже не начинала заниматься прической или макияжем. Я даже не знаю, что собираюсь надеть сегодня вечером!

Его лицо снова озаряется, и он улыбается.

– Платье, которое ты надевала на прошлой неделе, было сексуальным. Надень его.

Я фыркаю от недоумения и говорю ему:

– Малыш, есть правила в том, как нужно одеваться! Номер один – не надевать одну и ту же вещь два раза подряд.

Его лицо становится серьезным. Он будто впадает в забвение и медленно кивает, так, будто бы, наконец, начинает понимать серьезность данного затруднительного положения. Он протискивается через меня в квартиру и идет в мою комнату. Я слышу, как он там шуршит и не проходит и минуты, как возвращается с красным в черную клетку, обтягивающим платьем с длинными рукавами и парой черных туфель-лодочек без каблуков.

Могло бы быть и хуже.

На самом деле... неплохо.

Он с опаской смотрит на меня своими большими глазами, будто бы ожидая, что я психану. Я закатываю глаза.

– Неплохо, тупица.

Он улыбается. Я никогда не видела у Духа такой улыбки. Это улыбка Ашера. Она прекрасна. Она заставляет меня хотеть надрать задницу тому человеку, который забрал у него эту улыбку. Я говорю ему тихо:

– Ты хорошо справился, малыш.

У меня занимает пятнадцать минут на то, чтобы собраться. Серьезно, это чертов рекорд для меня. На мне надеты платье и туфли, которые Ашер для меня выбрал, и когда я выхожу из ванной комнаты, он осматривает меня снизу доверху с глупой улыбкой, демонстрируя, как гордится своей работой.

На полпути в клуб говорит мне:

– Ты сегодня вечером без своей губной помады?

Я ухмыляюсь. Я надеялась, что он это заметит.

– Я нанесу ее. Я займусь этим со своим зеркальцем, прежде чем мы доберемся до клуба.

Он не имеет понятия, что я не накрасила губы, потому что у меня есть кое-какие планы на них, прежде чем мы приедем в клуб.

Когда Ашер паркует свой автомобиль, от которого намокают трусики, на парковке «Белого кролика», я терпеливо жду, пока он вытаскивает ключи и поворачивается ко мне. Я перелажу через сиденье и сажусь к нему на колени. Обвиваю руки вокруг его шеи и нежно ему улыбаюсь. Его лицо становится мягче, и он исследует меня своим ранимым взглядом. Мы смотрим друг другу в глаза какое-то время, и мой пульс учащается. Я медленно наклоняюсь вперед и целую его губы, настолько нежно, едва касаясь. Он низко рычит и захватывает в плен мою нижнюю губу, ласково покусывая ее. Открывая рот, я скольжу языком к нему в рот и стону от этого контакта.

Я люблю этого мужчину. Всем своим сердцем. Он создан для меня. Я никогда не найду такого, как он.

Я вжимаюсь в него, углубляя наш поцелуй. Его руки обвиваются вокруг меня, прижимая к себе, заставляя меня чувствовать себя в тепле и безопасности. Я тянусь и беру его лицо в свои ладони. Он немного отстраняется и говорит:

– Скажи это.

Растерянная, я смотрю в его полузакрытые глаза. Он повторяет:

– Скажи это, детка.

Я, наконец, понимаю, что он имеет в виду, и с маленькой улыбкой искренне ему говорю:

– Я люблю тебя, Ашер Коллинз.

Выглядит так, будто ему больно, он закрывает глаза и прижимает свой лоб к моему, шепча:

– Я не заслуживаю тебя. Ни капли. Но до тех пор, пока ты меня хочешь – я твой.

Мои глаза закрыты, и я шепчу:

– Не бросай меня. Никогда.

– Никогда. Ты – моя девочка, – отвечает он серьезно.

Мое сердце раздувается от счастья, и из меня вырывается вздох облегчения.

Сегодняшняя ночь будет отличной.

***

Как только мы входим в клуб, самое время начать миссию «Никто ничего не подозревает».

На самом деле мы с Эшем должны начать себя вести, как старые мы. Это не то, что мне нравится делать, но мне действительно хочется, чтобы эти отношения были только нашими еще хоть немного дольше. По крайней мере, до тех пор, когда он сможет сказать мне, что любит меня. Он почти сказал это этим утром, но что-то сдерживает его. Я чувствовала волны растерянности, которые он излучал. Это немного больно, но я знаю, что он старается. Я делаю все возможное, чтобы не принимать это близко к сердцу. Я знаю, через что он прошел у себя дома. Насколько мне известно, мне повезло, что он называет меня своей девушкой. Это большой шаг для старого доброго Духа.

Прямо перед тем, как идти в клуб, он долго целует меня. Я только накрасила свои губы, но мне все равно. Его губы опьяняют, вызывают зависимость. Его поцелуи сводят меня с ума. Я счастливая, счастливая девушка.

«Шоу начинается».

Ашер следует за мной через двери и сжимает мою задницу. Я поворачиваюсь к нему и вижу у него на лице его новую счастливую, нагловатую улыбочку. До этого у меня была возможность увидеть эту улыбку всего пару раз. Я ничего не могу с собой поделать и смеюсь над ним. Настоящий Ашер на самом деле такой глупыш. Кто бы мог подумать, что же пряталось под всей этой неприступностью?

Сейчас рано. Клуб не откроется еще полчаса. Он ведет меня вверх, в ВИП-зону. Смотрит на меня и говорит:

– У меня есть кое-какие дела. – Затем бросает на меня взгляд и идет в комнату охраны.

Я быстро иду к бару, чтобы поздороваться со Стефаном, красавчиком-барменом.

– Приветик, Шериф!

Он смотрит на меня и улыбается, схватившись за грудь.

– Успокойся, мое взволнованное сердце.

Смеясь, я дразнюсь:

– Ты знаешь, а мне бы не помешала выпивка. Я знаю, что ты занят и все такое, но я хочу самый сложный коктейль из всех, которые ты можешь сделать. Пусть будет двойной.

Он прыскает со смеху, подмигивает мне и тихо говорит:

– Я не могу быть слишком занятым для тебя, красавица.

Мы общаемся и смеемся, и как только он начинает мне делать мою изысканную выпивку, рядом со мной появляется Тина, обнимая меня и прыгая вверх-вниз. Она смотрит на Стефана и говорит:

– Вау! Я люблю, когда Шериф устраивает шоу!

Мы улюлюкаем и аплодируем, когда Стефан подбрасывает и ловит бутылки. Он смешивает два напитка и передает один Тине. Мы вдвоем смотрим на него так, будто это яд, ведь Тина беременна. Пытаясь как можно больше быть незаметной, я хватаю ее выпивку и выпиваю. Тина благодарит меня, и как только Шериф поворачивается, она драматично гримасничает.

– Спасибо тебе, сладкий! – И проводит рукой по своему лицу.

Я смеюсь над ее драматичностью.

Два часа спустя мы уже все сидим в кабинке. У Ашера пересменка с охраной, поэтому он не освободится еще несколько часов, но мне так весело с моими друзьями, что я рада от знания того, что он просто в одном помещении со мной. Мы с Максом флиртуем, как и обычно. Он говорит мне грязные-грязные штучки, которые даже меня заставляют краснеть. Я провожу большую часть ночи, смеясь над нелепыми происшествиями друзей и с завистью наблюдая за Ником и Тиной.

Я хочу этого.

Таких спокойных отношений. Любви. Удовольствия от знания того, что с тобой рядом родственная душа. Я хочу всего этого.

Макс притягивает меня к себе, и я прижимаюсь к нему. Я люблю Макса. Он мой лучший друг. Я чувствую, как диванчик в кабинке прогибается, и поворачиваюсь, чтобы увидеть, как очень несчастный Ашер смотрит на меня. Я краснею, чувствуя себя виноватой, выпрямляюсь и говорю в духе старой доброй Нат.

– Какого хрена ты так на меня смотришь, задоголовый?

Эш смотрит на Макса, наклоняется ниже и шепчет мне прямо на ухо:

– Эта проблема сейчас испортит все веселье, малышка. Держи себя в руках.

На секунду я думаю, что он говорит о том, что потеряет контроль, и я начинаю переживать. Мое беспокойство ослабевает, когда он кивает на вход в ВИП-ложе, и я ахаю, а затем прыскаю со смеху.

«Вот же дерьмовое дерьмо. Это уж точно испортит все веселье».

Когда они замечают, что я смеюсь, все поворачиваются и смотрят на ВИП-вход. Мими, Тина и Лола вскрикивают от удивления. У Ника, Макса и Ловкача на лицах появляется выражение «какого хрена?». И это уморительно.

Сестры Ника и Макса, Летиция, Мария и Изабель стоят там, все такие разодетые, и оживленно нам машут.

Вот в чем дело.

Иза... ей всего лишь девятнадцать.

Чертовски уморительно!

Зажигаем!

Глава двадцать третья

Признание

Ник встает и кричит:

– Сюда! Сейчас же!

Все три сестры на секунду выглядят обеспокоенными. Понимаете, Ник исполнял роль отца в этой семье. Его папа умер, когда он был подростком, поэтому он принял на себя все его обязанности. Он тот, кого мне нравится называть «чертов чемпион». Я люблю Ника и не могла бы выбрать парня лучше для роли своего лучшего друга.

Сестры Ника и Макса пялятся во все глаза на наш столик, ошеломленно замирая. Лети – самая старшая, Мария – средняя сестра и Иза – самая младшая... сильно. Ник почти на шестнадцать лет старше ее.

Лети и Мария выглядят как близняшки. У них длинные, темные, волнистые волосы. Настолько темные, что их можно было бы назвать черными, и большие, выразительные темно-карие глаза, как у их матери. Иза выглядит почти точно так же, но у нее выразительные янтарного цвета глаза, как у Ника и Макса. И Иза довольно-таки горячая штучка для своего юного возраста. У Ника появится грыжа, когда она начнет ходить на свидания, если еще не начала.

Лети, как самая старшая из них, старается успокоить Ника. Она выставляет свою руку в жесте, говорящем ему подождать.

– Ты думаешь, я бы могла взять тусоваться свою младшую сестру, чтобы втянуть ее в неприятности, Николай?

Он открывает рот, чтобы заговорить, но Мария обрывает его хныканьем:

– Ну же, Никки. Расслабься. Она не пьет. Она скучала одна-одинешенька дома. – Когда она говорит одна-одинешенька, то поднимает руку и сжимает щечки Изы, а я прыскаю со смеху.

Я люблю этих девчонок.

Иза отбрасывает руку Марии, опускает голову и тихо говорит:

– Все хорошо, Ники. Я могу уйти. Не хочу быть для кого-то проблемой.

Мое сердце тихо разбивается за нее, и я вижу, что сердце Ника тоже.

Он притягивает ее в свои объятия и говорит:

– Ты можешь остаться, малышка, до тех пор, пока ты не пьешь. Я люблю тебя до чертиков, но не хочу терять из-за этого свою лицензию.

Иза улыбается и смотрит на своего старшего брата так, будто он зажег все звезды на небе этой ночью. Он смотрит на нее точно так же, и неожиданно я начинаю скучать по своим сестрам. Тина встает и притягивает Марию к себе, чтобы та села рядом. Они сразу же начинают общаться о новом поступлении одежды в магазине. Мими похищает Лети, чтобы посплетничать и перемыть косточки всем и вся. Я вижу, как Иза, широко распахнув глаза, осматривает стол. Она чувствует себя не в своей тарелке.

Мне ненавистно это.

Я машу ей, и когда она оказывается достаточно близко, притягиваю ее на сторону Ашера, чтобы мы обе были по бокам от него, и спрашиваю ее об учебе. Эш улыбается, как гордый отец и оборачивает свою руку вокруг нее. Я забыла, что Иза, словно его сестра. Она была ребенком, когда он переехал жить к ним. Девчушка стреляет в него сладкой улыбкой перед тем, как ее выражение лица становится изможденным.

Она говорит:

– Мы на каникулах сейчас. Спасибо, Господи. Я не знаю, сколько еще смогу выносить это. При мысли, что еще три года… я думаю, что могу умереть.

Улыбаясь, говорю ей:

– Моя сестра на ее последнем году обучения лечебной физкультуре, и она говорит, что это стоит того, чтобы долго терпеть. – Иза кротко улыбается, и я продолжаю: – Перетерпи, детка. Это будет стоить того в конце.

Мы какое-то время болтаем, пока Ловкач не спрашивает громко свою кузину:

– Так, Иза, малышка, ты встречаешься с кем-нибудь?

Она заливается ярко-красным, ее глаза широко распахнуты, когда смотрит через стол на неожиданно застывших Ника и Макса. Девушка заикается:

– Н-нет! Я имею в виду, никто из парней не приглашает меня. Они бы и так не пригласили. Я не их типаж.

Она звучит так подавленно, что я протягиваю руку через колени Ашера и беру ее ладонь, произнося громко:

– Значит, они тупые, потому что ты красивая и умная.

Эш смотрит на меня с нежностью, и в его взгляде внезапно появляется сентиментальность. Я посылаю ему суровый взгляд, нахмурив брови, и незаметно трясу головой. Он прочищает горло и хмурится снова.

«Хороший мальчик».

Макс выдает:

– В любом случае, зачем тебе нужно встречаться с кем-то, Иза? Ты все еще ребенок. Не парься по этому поводу, пока не станешь старше, сладкая.

«Оооу, дерьмо».

Я знаю, что он пытается быть поддерживающим братом, но он не только назвал свою сестру ребенком перед своими друзьями, он подразумевал, что ей не нужно беспокоиться о свиданиях... вообще.

Все девочки с открытыми ртами смотрят на Макса. Их выражения лиц говорят, что он совершенно точно сбрендил. Внезапно, выражение лица Изы становится таким, каким я не видела его раньше. Она прищуриваются на Макса и выпаливает:

– Я не чертов ребенок, Макс! Мне долбаных девятнадцать лет. Мне будет двадцать через несколько месяцев… и я ходила на свидания. Часто! И парней тоже целовала. Смотри!

Она поворачивается, обхватывает лицо Ашера двумя руками и притягивает его изумленное лицо к своему. Целует его с энтузиазмом, в то время как он не шевелит ни мускулом. Слишком изумленный, чтобы реагировать, он просто сидит и принимает поцелуй, а я хочу рассмеяться. Что и делаю.

«Это самое смешное зрелище, которое я видела!»

Мне нравится, что не только у моей семьи проблемы с гневом.

Иза отпускает лицо Ашера, поворачивается к своим братьям, показывает им обоим фигу и восклицает:

– Vete a la mierda (прим.перев. «Пошли на фиг»)! – Перед тем, как встать и умчаться в дамскую комнату.

Хоть я и не говорю на испанском, но это прозвучало так, как будто она сказала своим обоим братьям отвалить, и, посмотрев на лица Ника и Макса, я бы поспорила на деньги, что права.

Ник хмурится, когда бормочет:

– Что, черт возьми, я натворил? – Он указывает на Макса и обвиняет: – Он тупоголовый.

Лети выглядит опустошенной. Она поворачивается к Максу и требует:

– Уладь это!

Мария говорит Максу сквозь невесёлую усмешку:

– Ты сделал это сейчас, Мальчик Макси. Ты когда-нибудь слышал о тактичности? Потому что тебе не хватает этого. Не удивительно, что у тебя нет девушки.

Макс открывает и закрывает рот, как рыба. По крайней мере, у него есть приличие, чтобы выглядеть виноватым. Тина собирается встать, но я вытягиваю руку и говорю: