Текст книги "Враг мой (сборник)"

Автор книги: Барри Брукс Лонгиер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 38 страниц)

– Мы на Тимане. Джерриба Тай мертв. Фална и еще двое проводят расследование. Первое впечатление – убийство, замаскированное под самоубийство.

Я слежу за выражением лица Шигена и вижу, как он отказывается мириться с этим известием и как постепенно смиряется. Пока овьетах сражается с собой, Дэвидж вводит его в курс дела. Тон его так горек, словно он бросает собеседнику обвинение. Наконец, рассказав овьетаху о наших соображениях касательно "мыслительного слияния" на Амадине, он спрашивает:

– Сполна ли мы расплатились на Тимане? Может, заглянешь в свой компьютер и сообщишь по крайней мере, завершена ли наша охота здесь?

Впервые вижу Джеррибу Шигена таким старым и утомленным.

– Знание пути способно закрыть путь, дядя.

– Черт возьми!..

– Дядя, ты ведь первым начал объяснять мне про талму! – кричит овьетах, после чего немного успокаивается. – В данный момент возможны несколько различных путей. Если я тебе скажу, что это за пути, то ты выберешь тот, который сочтешь наилучшим, и двинешься по нему, пренебрегая остальными. Или, желая уберечься от создания того, что ты сам называл самосбывающимися пророчествами, откажешься сразу от всех. – Овьетах протирает глаза. – Лучше тебе быть свободным от добровольных ограничений, вольно перемещаться с одного пути на другой. Знай, я убежден, что успешную талму еще предстоит открыть.

Дэвидж делает глубокий вдох и отвечает более мягко:

– Знаю. Прости меня, Шигги. С годами я не становлюсь умнее. – Он собирается выключить связь, но я кладу руку ему на плечо.

– Я тоже хочу поговорить с овьетахом.

– Один или при свидетеле? – хмуро спрашивает Дэвидж.

– Один.

Человек корчит удивленную гримасу, пожимает плечами и выходит. Я занимаю его место и смотрю на экранного Джеррибу Шигена.

– Скорблю вместе с тобой об утрате, овьетах.

Он кивает и спрашивает:

– Как идет охота?

Я задумываюсь. В голове тяжело ворочаются свежие истины.

– Я нахожусь там, где не хочу быть, и познаю вещи, которых не хочу знать.

– Как ты относишься к "мыслительному слиянию" как к способу прекращения войны на Амадине?

Я откидываюсь в кресле и делаю глубокий вдох. Можно многое обсуждать, избегая неприятных тем. Но на этот вопрос мне хочется ответить пространно.

– Пока что я не знаю, как подвергнуть слиянию население целой планеты. С другой стороны, благодаря этому методу я узрел в себе самом то, что иначе ни за что не разглядел бы. Однако перемена, происшедшая со мной, никак не связана с "мыслительным слиянием". Кроме того, мало кто на Амадине пожелает расстаться со своей болью. Большинство не сможет без нее обойтись. Боль рождает общность. На одного жителя Амадина, которого мы склоним к слиянию, придется десять тысяч отказавшихся. – Я пристально смотрю на Джеррибу Шигена. – Кое-что мне еще предстоит узнать. Но прежде чем задать вопросы, я должен убедиться, что мои вопросы и твои ответы останутся строго между нами.

Овьетах приподнимает одну бровь, обдумывая мое требование.

– Мы с помощниками обеспечим конфиденциальность. – Он наклоняется к экрану и что-то подстраивает. На экране появляется сообщение о кодировке. Ты удовлетворен?

Я запрашиваю необходимые мне сведения. Овьетах глядит озабоченно. Когда я умолкаю, голос Шигена звучит необычайно холодно.

– Как только у меня будет перечисленная тобой информация, я немедленно ее передам.

– Благодарю, овьетах. Не откажи шепнуть Матопе, что мы приближаемся к миру на Амадине.

– Матопе?..

– Человек в кресле-каталке, с плакатом.

– Хорошо, передам. Будь осторожен на своем пути, Язи Ро.

В следующую секунду на экран возвращается солнце в облаке – символ "Тиман Низак". Я унимаю дрожь и соединяюсь с планетой Дружба. Вызов принимает Ундев Орин. Высказав все требуемые этикетом пожелания, я формулирую запрос. Он торопится прочь от экрана, а я помимо воли задаю древний вопрос Ухе: "Ааква, зачем ты так забавляешься со своими чадами?"

Ночью я теряю голову в объятиях Фалны.

– Почему ты так напуган, Ро? – шепчет он мне в ухо.

Я ничего не отвечаю. Что может сказать тот, кто чувствует себя невесомым листом, носимым по вселенной, тому, кто чувствует себя несокрушимой скалой? Фална рос в любви, в безопасности, в мудрости, царившей у Дэвиджа в пещере. Меня же воспитала ненависть, опасность, глупость поля сражения. Поэтому я твержу одно:

– Люби меня и ни о чем не спрашивай. Пожалуйста, подари мне любовь!

28

Выпуск из Ри-Моу-Тавии. Все гнезда, от низших до высших, собираются методом "мыслительного слияния", чтобы поучаствовать в выпускном соревновании и поболеть за участников. Дакиз формулирует угрозу, выпускники предлагают варианты ее отражения. Дакиз выбирает наиболее устраивающий его вариант, автору которого приходится тоже формулировать угрозу. Звание "'до Тиман" присваивается тому, кто формулирует угрозу, которую невозможно отразить. Высшая квалификация "ни'до Тиман" – достояние тех, чьи угрозы не может отразить никто, кроме них самих.

Задачи поставлены, решения предложены. Меня совсем не радует, что я придумываю правильные решения раньше самого дакиза. Для угрозы, которую предстоит сформулировать мне, нет ответа у меня самого.

Последний удачливый ученик по имени Приз формулирует угрозу: индивидуум в единственном числе. Пространство замкнутое, в нем только индивидуум-угроза и тот, кому угрожают. Возможность привлечения третьего лица отсутствует. Я проявляю желание участвовать, и выбор дакиза падает на меня.

– Познать угрозу, – начинаю я. – Опираясь на это знание, разделить ее сознание. Противопоставить ее интересы ее же привязанностям, привязанности – любви, мораль – реальности.

– Приведи примеры, – призывает дакиз.

Я смотрю на своих соучеников и указываю на автора задачи.

– Пускай угрозу представляет сам Приз.

Приз раскидывает мясистые руки, делает шаг в мою сторону и произносит:

– Сейчас я тебя раздавлю! – При этом он довольно выразительно рычит.

– Сделаешь еще один шаг, – отвечаю я, – и я переломаю тебе все кости.

– Что?.. – Приз смотрит на дакиза, дакиз – на меня.

– Насилие? – спрашивает дакиз.

– Нет, угроза насилия.

– Это не решение.

Я указываю на нижние конечности Приз.

– Видишь его ноги? Они не двигаются. Я создал конфликт между преданностью Приз его задаче и его интересом сохранить конечности в целости. Мораль Приз – правило, что тиману негоже прибегать к насилию, приведена в противоречие с реальностью: я не тиман, и если он сделает еще шаг, я обязательно переломаю ему все кости. Приз верит мне. Итак, угроза отведена, хотя я не прибег к насилию.

Дакиз просит других вариантов. Вызываются двое, но их ждет неудача. Один прибегает к мольбам, другой пытается откупиться от угрозы, не собираясь выполнять свои обещания. Дакиз не просит их приводить примеры и теряет к ним интерес.

– Ставь свою задачу, Язи Ро, – обращается он ко мне. Я мысленно обвожу взглядом всех учеников.

– Угроза – непрекращающаяся война в замкнутой системе между двумя разумными расами, не способными забыть и простить друг другу причиненный ущерб. Цель каждой из сторон – полное уничтожение противника. Чтобы положить конец угрозе, требуется установить мир.

– Против кого обращена угроза? – спрашивает кто-то из учеников.

– Против всех жителей планеты.

– В чем первоначальная причина конфликта? – спрашивает другой.

– Не важно, – отвечаю я. – Первоначальная причина заслонена последующими обстоятельствами.

– В чем сущность последующих обстоятельств? – не унимается тот же ученик.

– В самой войне.

Ученик по имени Ойюан задает вопрос:

– Так ли велика воинственность противоборствующих рас, что воюют все до одного с обеих сторон?

– Нет. В каждый момент времени только от пятой части до четверти представителей обеих рас участвуют в боевых действиях. Скорее всего большинство с обеих сторон предпочло бы мир.

– Мир на менее радикальных условиях, чем уничтожение противоборствующей расы? – нажимает Ойюан.

– Не важно какой, лишь бы мир.

– То есть перемирие. Решить то, что поддается решению, и установить мир.

– Всякий раз, когда удается прекратить огонь, – начинаю я, неконтролируемые группировки и отдельные личности с обеих сторон устраивают провокации и творят зверства, из-за которых война вспыхивает с прежней силой. Раньше перемирия длились неделями и даже месяцами, а теперь не превышают считанных дней, даже часов. Стороны конфликта не в силах обуздать свои неконтролируемые группировки, поскольку политическое руководство не способно преследовать своих за преступления, сводящиеся к убийству противника.

Меня засыпают вопросами, я даю объяснения, но ответов, которые выдержали бы проверку, не находится. На иное я и не рассчитывал. Я оказываюсь единственным, чья задача не находит удобоваримого ответа, поэтому оставляю позади остальных выпускников.

– Хвала тебе, Язи Ро'до Тиман! – провозглашает дакиз.

Будь у тиманов возможность изучать аналогичные задачи на протяжении веков, то от их ответов было бы больше толку. В действительности же решения, рождающиеся на Тимане, приводят к войнам среди других. Сами же тиманы не воевали со времен Бахтуо, царя Якса и принца Нубы, а война как таковая никогда не воспринималась ими как способ устранения угрозы.

Следующий день я провожу в постели. Вечером, пренебрегая обществом, я гуляю по садам, пока не отказывают ноги, потом возвращаюсь к себе. Там меня уже поджидает Фална, приготовивший особую трапезу со свечами.

– Мои наилучшие пожелания и искренние поздравления, Язи Ро'до Тиман! Он указывает на накрытый стол. – Это подарок тебе.

– Кем надо быть, чтобы веселиться по случаю провала?

У Фалны такой вид, словно я отвесил ему пощечину.

– Провал? Дакиз присвоил тебе наивысший титул. При желании ты теперь можешь преподавать в Ри-Моу-Тавии в гнезде высшей категории.

– Фална, передо мной неразрешимая задача. Она не поддается ни мне, ни кому-либо другому, за это меня и отметили. – Я позволяю себе горький смешок. – Кроме того, я не предложил ничего оригинального.

– Брось, Ро! – Фална умоляюще указывает на праздничный стол. На нем блестящее черное платье, под которым соблазнительно колышется тело.

– Нет. Понимаю, ты очень постарался, Фална, но этот вечер мне хочется провести в одиночестве.

– Прошу тебя...

– Оставь меня! – кричу я, отворачиваюсь, ухожу в спальню и захлопываю дверь. Сидя в темноте, я думаю о детях, не знающих ничего, кроме поля битвы, не изведавших ни любви, ни надежды. Чтобы любить, надо надеяться, а чтобы надеяться, надо быть дураком... Я слышу, как Фална закрывает дверь моих покоев и бредет прочь.

Сколько всего существует ипостасей глупости? Точно не знаю, но, кажется, я прошел через все до одной. И всякий раз, когда меня посещают такие мысли, я оказываюсь на пороге нового мира глупости.

Звуковой сигнал, совмещенный с миганием синей лампочки у изголовья, отвлекает меня от глупых мыслей. Я долго не отзываюсь, но в конце концов не выдерживаю и включаю связь.

– Извини за беспокойство, – слышу я голос оператора-тимана. – Срочное сообщение с Драко.

У меня такое чувство, будто мне не дали уложить в стену моего собственного могильного склепа последний кирпич.

– Сейчас буду.

29

На экране Аакав Мута, ассистент овьетаха.

– Джерриба Шиген просит извинения за то, что не связался с тобой лично, но в настоящее время он находится на борту корабля, летящего на планету Дружба, к Эстоне Неву.

– Понимаю... – шепчу я в ответ. Если я не прав, значит, я напрасно побеспокоил массу народу. С другой стороны, если бы я был не прав, Джерриба Шиген не летел бы на Дружбу, поддержать безутешного.

– Ответ на твой запрос. При голосовании джетаи диеа о канонизации "Кода Нусинда" Эстоне Фална семь раз голосовал против и один раз, последний, за. В первом голосовании он участвовал заочно, находясь на Земле, в резидентуре Госпиталя Университета Наций. В остальных шести голосованиях, включая последнее, он тоже участвовал заочно, находясь на Тимане, на обучении в Я-Нуос-Тавии, самом престижном медицинском учебном заведении планеты. Темой его обучения были теория и практика тиманского мыслительного слияния.

Мута делает паузу, потом продолжает:

– Овьетах выполнил твой запрос. Вот записи вопросов и ответов. Пока идет их полная передача, я могу предложить тебе резюме.

– Я весь внимание.

У Муты такой вид, словно кто-то невидимый вырезает ему без наркоза сердце.

– Джетах Тумах Йортиз, лидер фракции, выступавшей против канонизации "Кода Нусинда", показал, что Эстоне Фална был одним из главных фракционных стратегов и пытался похоронить голосованием написанную женщиной книгу. Именно его усилиями голосование пришлось повторять семь раз. То, что в последний раз он проголосовал "за", было бы ошибочно принимать за поддержку. По правилам джетаи диеа, только те, кто проголосовал "за", могут в следующий раз выступать с предложениями об отмене принятого решения. Эстоне Фална проголосовал за канонизацию, зато теперь может снова бороться против "Кода Нусинда".

– Понимаю...

Мута внимательно просматривает свои записи.

– Тумах Йортиз утверждает, что Фална намекал на какие-то свои действия вне рамок джетаи диеа, направленные во вред "Нусинда", однако, по мнению Тумаха, Фална имел в виду всего лишь дальнейшее изучение и гласную кампанию...

Мне чудится презрительный смех.

– С меня довольно, Мута, – говорю я ассистенту овьетаха. – Благодарю.

– Желаю тебе обрести мир, которого ищет твоя душа, Язи Ро.

– До этого еще далеко, Мута, – отвечаю я, хотя драка уже сменил на экране символ "Тиман Низак". Потом, обращаясь в угол комнаты, где царит тьма, я говорю: – Кажется, ты неплохо освоил мыслительное слияние, Фална. Ничего не подозревающих людей и драков ты побуждаешь к убийствам и самоубийствам. Счастливый и самоуверенный Джерриба Тай накладывает на себя руки. Полагаю, ты готовишь научную публикацию о своих достижениях?

– Ошибаешься, – отвечает Фална, выходя из тени с улыбкой на устах и со сверкающим кинжалом в кулаке. – Что за дурень этот Йортиз! Заметил, как он пытался от меня откреститься? Вот что значит страх огласки! – Фална долго молчит, потом произносит зловеще спокойно: – Когда у тебя зародились подозрения, Язи Ро?

– Все непросто, – отвечаю я. – Инстинкт, к которому я обычно не прислушиваюсь, даже не замечаю его шепота, с самого начала подсказывал, что твои отношения с Дэвиджем странно холодны. Но какая-то привязанность к нему в тебе оставалась – на это указывает хотя бы неудача Майкла Хилла с термобуром. Возможно, то была всего лишь забота об Эстоне Неве и Джеррибе, которых сильно расстроила бы гибель Дэвиджа. Ты пытался напугать его и заставить отказаться от нашей талмы. Я прав?

– Продолжай. Только сперва выключи связь, иначе сюда обязательно забредет оператор.

Я делаю, как он велит, и снова сажусь в кресло.

– Однако на меня твоя забота не распространялась. Покушение на меня было вполне серьезным.

– Совершенно верно. Я поражен быстротой твоей реакции. Не думал, что можно обогнать ракету!

– Все сходится. Мне было странно, почему убийца так старался оставить в живых Дэвиджа, а потом долбанул по пещере ракетой, не заботясь, кто там окажется. Я находился в пещере один, без Дэвиджа и Киты. Тогда убийцы в корабле на воздушной подушке, сознанием которых ты овладел, и выпустили ракету.

– Все равно мне непонятно, как ты умудрился убежать.

Я с улыбкой смотрю на последнего отпрыска рода Эстоне.

– Дело не в беге. В пещере было жарко, поэтому я снял пальто...

– ... и оставил его в пещере, – договорил за меня Фална, довольный, что загадка наконец разрешена. – А в пальто был маркер.

– Что готовится теперь, Фална? Очередное самоубийство?

Свободной рукой Эстоне Фална достает талман и расстегивает застежку, но вместо родовой священной книги я вижу серебряный куб с четырьмя синими огоньками.

– Чудо техники! – хвалится Фална. – Мыслительное слияние – изобретение тиманов. Ты знал об этом?

– Нет.

– Ты так и не рассказал, когда узнал, что все дело во мне. Перед последней ночью? До того, как мы занялись любовью?

– Когда я узнал о смерти Джеррибы Тая.

– Значит, до того, как мы занялись любовью... – Фална искоса смотрит на меня. – Этого мне не понять. На Земле таких, как ты, называют простаками, деревенщиной. Откуда такое хитроумие? Ты ведь меня любишь...

Глядя в прекрасные желто-карие глаза Фалны, я отвечаю:

– Недаром я – Язи Ро'до Тиман, выпускник Ри-Моу-Тавии.

– Лучше отдай это мне, Фална, – раздается из дверей голос Дэвиджа. Ошеломленный, Фална покорно отдает человеку свой странный кинжал и прибор для мыслительного слияния. За Дэвиджем в комнату заходит Кита и еще один человек – служащий охраны "Низак". Он надевает на руки Фалны наручники. Кита держит Фалну на мушке пистолета.

Глядя на Фалну, Дэвидж печально качает головой.

– Даже не знаю, что сказать... Это такая утрата! Для Эстоне Нева, твоего рода, всего рода Джерриба, для тебя самого, для медицины, джетаи диеа, Палаты драков!

– Дядя, тебе не понять, что движет теми, кто способен на жертвы ради чистоты Талмана, его незапятнанности человечьим прикосновением.

Я вижу, как Дэвидж становится еще печальнее, его плечи опускаются. Чтобы устоять, он приваливается к стене.

– Почему, Фална, я способен понять. Помнишь, тридцать лет назад мы с предком и тезкой Джеррибы Шигена находились на Файрине IV и пытались друг друга убить... Нет, я все хорошо понимаю. Все, кроме одного. – Он показывает кинжал и крохотный приборчик для мыслительного слияния. – Ты – и ЭТО! – Он опускает руки и делает шаг в сторону Фалны. – Из всех детей, которых я любил и воспитывал, ты получал от меня больше, чем остальные, но постоянно сопротивлялся. Почему?

Фална отворачивается от Дэвиджа и разводит трехпалыми руками.

– Сосчитай пальцы, дядя. Вспомни моего родителя и сосчитай пальцы.

С этими словами Фална выходит, сопровождаемый охранником. Кита трогает Дэвиджа за руку.

– Я за ним присмотрю.

Дэвидж кивает, Кита выбегает из комнаты. Дэвидж сползает по стене и оказывается на корточках. Его взгляд надолго упирается в пол. Наконец я слышу:

– Впервые в жизни я чувствую себя стариком.

– У тебя ощущение неудачи?

Он с усмешкой глядит через правое плечо.

– А какое ощущение было бы у тебя?

– По-моему, тебе не о чем грустить, Уилл. Успехов у тебя гораздо больше.

Дэвидж долго сидит на корточках с отсутствующим видом. Наконец переводит взгляд на меня. Я замечаю у него в глазах блеск.

– Спасибо, Ро. – Он жмурится и прижимается к стене затылком. Ответишь мне на один вопрос?

– Если смогу. И только по принципу взаимности.

Он кивает и задает свой вопрос:

– Фална прав? Ты его любишь?

– Насчет этого Фална прав. – У меня пересыхает не только в горле, но и в сердце. Желая отвлечься, я торопливо произношу: – Теперь твоя очередь отвечать.

– Валяй.

– На Дружбе, во время подготовки к экспедиции на эту планету, ты посвятил целый день катанию на лыжах. Зачем?

– Кита – замечательный компаньон. – У него виноватый вид. – Давай обойдемся без легкомысленных домыслов. – Он смотрит на свои руки, о чем-то размышляет. – В Затерянной Долине есть трасса, по которой я не мог проехать, не упав. Не мог, но пытался, чтобы проверить себя. – Он пожимает плечами, трет глаза. – Когда я прочитал "Кода Нусинда", у меня возникло странное чувство... – Он медленно выпрямляется. – Мне казалось, что я уже не вернусь на Дружбу. Почему – непонятно. Просто предчувствие. Поэтому я не мог не проехать еще разок по той трассе. По-твоему, это глупость?

– У тебя получилось не упасть? – Он кривит губы и трясет головой.

– Не получилось. Славно проехался на заднице, часть пути вообще пропахал носом. Но неудачей это не назовешь. Неудача – это когда даже не пытаешься, верно?

– Шизумаат был такого же мнения, – говорю я.

Стоя рядом со мной, он дружески кладет руку мне на плечо.

– Ты готов?

– К чему? – хмуро спрашиваю я.

– Лететь на Амадин. – Он указывает на дверь. – Здесь мы сделали все, что могли. Как сказал капитан Мосс, война идет не здесь.

Мы расходимся. У себя в спальне я оплакиваю очередную утраченную любовь. Но, боюсь, у Дэвиджа больше причин для слез.

30

Амадин.

Язи Ро возвращается на Амадин.

У меня существует не меньше ста уважительных причин и как минимум тысяча приличных отговорок, чтобы больше там не показываться. И все же я снова сую нос прямо в пороховой погреб.

Два дня мы потратили на "Карнарак". Предстоит расследование, с нас снимают показания. Окружной старейшина "Карнарака" не сомневается, что Фална будет признан виновным в убийстве Тая, за что полагается самое суровое из здешних наказаний – бесконечный сон. Это похоже на постоянную отключку с промыванием мозгов судейскими речами, читкой свидетельских показаний, обвинительного заключения, лекциями о тиманской морали, ответственности, последствиях беззаконных поступков, угрызениях совести – и так без конца. Я стараюсь не думать об этой муке.

Еще один день уходит на сборы и на подготовку корабля к полету. В день старта я принимаю звонок и посетителя. Звонит Эстоне Нев – с тем чтобы меня поблагодарить: я поймал его потомка за руку, прежде чем Фална покусится на кого-нибудь еще. Нев дает понять, что я всегда буду желанным гостем в имении.

Визит мне наносит Лахвай ни'до Тиман, дакиз школы Ри-Моу-Тавии. Он предстает передо мной в скафандре, чтобы не пришлось надевать скафандр мне самому, что, как торопится объяснить представитель "Низак" Атруин'до Тиман, является знаком наивысшего почтения. В пузыре, заменяющем тиману шлем, я вижу до крайности удрученную физиономию. Мы остаемся вдвоем, и я предлагаю дакизу самое удобное кресло своей гостиной.

– Премного благодарен, Язи Ро'до Тиман. Прошу меня простить. – Руки в перчатках елозят по внушительному брюху. – Я не надевал скафандр уже много лет и был вынужден позаимствовать его у ученика, оказавшегося гораздо стройнее меня.

– Для меня было бы честью принять тебя по другую сторону шлюза, дакиз. Если хочешь, мы можем сейчас же перейти туда.

– Еще раз тебя благодарю, Ро, но я к тебе ненадолго. Вынужден просить тебя об услуге.

– Все, что смогу, досточтимый дакиз.

Лахвай ни'до Тиман предостерегающе грозит мне пальцем.

– Не торопись. Моя просьба не так проста. – Он смотрит на предложенное мной кресло, принимает решение постоять и устремляет на меня взгляд белых глаз. – Насколько я понимаю, на Амадине тебя сразу ждет испытание окончательным решением, без возможности предложить пробный вариант.

Я удивленно киваю.

– Хорошо сказано, дакиз.

Он всплескивает руками – не то от беспомощности, не то от нетерпения.

– Получается, что ты и твои спутники собираетесь плясать среди взрывов в наивной надежде на чудо?

Обдумав вопрос дакиза, я неуверенно киваю.

– В основном, да. Возможно, ты будешь считать меня не таким уж безумцем, если я скажу, что в данный момент нам недостает информации. Вся информация на Амадине, значит, туда нам и придется отправиться.

– И тогда, – гнет свое дакиз, – должно произойти чудо.

– Больше нам не на что надеяться.

Дакиз недовольно фыркает, делает машинальную попытку присесть, но тут же выпрямляется. Глядя мне в глаза, он произносит:

– Я пришел к тебе с миром, без малейшего скрытого мотива и безоружным.

– Я встречаю тебя точно так же, дакиз.

– Я долго и напряженно размышлял над проблемой, которую ты поставил перед "учебными гнездами", Язи Ро'до Тиман. Решения у меня нет, но мне очень хочется, чтобы оно появилось. Наш скромный уголок Вселенной претерпевает изменения. Ри-Моу-Тавии пришла пора внести в список своих дисциплин прекращение вооруженных конфликтов. Прошу тебя, зафиксируй свои действия на Амадине и их результаты. Независимо от того, будет ли вам сопутствовать успех, обязательно переправь свои записи в Ри-Моу-Тавии, чтобы на их основе мы смогли создать новое направление. Если ты выживешь в амадинском эксперименте, то я и Ри-Моу-Тавии с радостью примем тебя на Тимане и сделаем гнездовым наставником, чтобы ты мог делиться с нами своими познаниями столько, сколько тебе захочется.

– Для меня это большая честь, дакиз. Если я останусь в живых и унесу с Амадина ноги, то обязательно вернусь в Ри-Моу-Тавии.

Услышав это, Лахвай ни'до Тиман показывает мне ладони и произносит:

– Желаю тебе и твоим соратникам проницательности, мудрости, удачи, безопасного и полезного путешествия. – И гость с поклоном удаляется.

31

В книге Талмана "Кода Айвида" говорится о том, как ищущий истины Мистаан шесть лет занимался медитацией, чтобы воссоединиться с той частью себя самого и вселенной, которой был ведом нужный ему ответ. Задача Мистаана заключалась в том, как сохранить живыми слова мудреца и учителя Вехьи, в которых содержалась мудрость учителя Шизумаата. Мистаан нашел местечко на скале, высоко над лесом, сформулировал задачу и открылся для вселенной. Спустя шесть лет медитация кончилась. Тогда подобрал Мистаан палочку и ком мокрой глины и изобрел письменность. Первыми записанными текстами стали Предание об Аакве, Предание об Ухе, Предание о Шизумаате первые три книги Талмана. Путешествие на Амадин продлится четыре месяца вот и все, что есть для медитации у меня. Вместе с капитаном Моссом и Жнецом Брандтом я отказываюсь "отключаться".

Отказ капитана объясняется иначе: он никому и ничему не доверяет. Жнец утверждает, что радуется возможности почитать и подумать, углубляя свои знания. В дополнение к этому он тоже страдает недоверчивостью и негативизмом. Что до меня, то мне нужно время подумать. Талман и Ри-Моу-Тавии заставляют оценить свое место во вселенной, цель существования, степень самоотверженности. Проблема Амадина тоже не позволяет расслабиться.

Капсула Дэвиджа соседствует с капсулой Киты, капсула Йоры Бенерес – с капсулой Гази Мрабета. Я часто наведываюсь в камеру и смотрю на них, размышляя о том, что было в их жизни раньше. Мрабет, при всей эрудиции и спокойных манерах, спасается от своих воспоминаний, уничтожая себя сексом, когда он доступен, и музыкой, когда доступна только она. Он отдает предпочтение инструментам и душераздирающим ритмам викаан. Источник всех моих сведений, вечный искатель правды Жнец Брандт говорит, что до поступления к Моссу Мрабет служил инженером у пиратов Надок Рим. Суть и происхождение кошмара, преследующего Гази, Жнецу неведомы. Сам он – гений механики, кровожадный и бесстрашный боец.

Про Йору Бенерес Жнец говорит, что она героиня, дожидающаяся достойного дела. Многие годы она искала смысла жизни, а потом отказалась от поисков и стала жить просто так, оттягивая смерть; теперь подвернулись мы с нашим желанием положить конец войне на Амадине. Она отличный пилот и еще лучший специалист по легкому вооружению. Жнец утверждает, что однажды стал свидетелем, как она тремя выстрелами уложила троих подбиравшихся к ней вооруженных недругов. "Невероятная бережливость! – с уважением отзывается о ней Жнец. – Терпеть не может расходовать заряды зря". Прежде чем завербоваться в вооруженные силы Соединенных Штатов Земли для подавления восстания в Булдахке, она снималась в видеофильмах и добилась на этом поприще известности. Но этого ей оказалось мало.

Переводя взгляд на безмятежное лицо Киты Ямагата, я удивляюсь, что ее занесло на наш корабль. Арестом Эстоне Фалны ее обязанности при нас оказались исчерпаны. События на Амадине совершенно ей чужды. Жнец говорит, что много беседовал с ней о работе полиции, расследованиях, юриспруденции и остался высокого мнения об ее интеллекте. Жнец недоумевает, зачем ее понесло на Амадин, хоть и подозревает, что ответ содержится в соседней капсуле и зовется Уиллисом Дэвиджем.

Я смотрю сквозь прозрачную пластмассовую крышку на его лицо и замечаю кристаллики льда на бровях и верхней губе. Кита Ямагата любит этого мужчину, а он вряд ли об этом догадывается. По-моему, я тоже его люблю, видя в нем своего суррогатного родителя. Правильнее сказать, дядюшку.

Его война завершилась больше трех десятилетий назад, с подписанием договора между СШЗ и Палатой драков. Я знаю, что он не променял бы свою скованную холодом планету ни на что на свете. Однажды он сказал, что мои товарищи и я помогли ему купить эти тридцать лет жизни, и теперь настало время вернуть долг.

"Я стал бриться, – добавил он. – А при бритье приходится глядеться в зеркало".

Капитан Мосс сидит в рубке, терзая себя мысленным перечислением потерь, Жнец погружен в чтение. Мне пора погружаться в медитацию. Я возвращаюсь в свою каюту, опускаюсь на колени – обычная поза медитирующего драка, для меня непривычная и потому отвлекающая. Перед выходом "Эола" из пространства Тимана Кита успела показать мне позу лотоса, но я пришел в ужас от этого переплетения ступней, лодыжек, икр. Приходится последовать примеру Мистаана, медитировавшего над лесом, – лечь навзничь на койку, вытянуть руки по бокам, закрыть глаза и мерно дышать, приоткрывая себя для себя самого и для вселенной.

Первым меня посещает Фална – гладкие бедра, чудесное лицо, ласковые объятия, страстные прикосновения, приоткрывающие мою утробу и погружающиеся в меня...

Бездонный колодец утраты.

Другие любимые, другие прикосновения, другие утраты.

Одинокое дитя, холодная влажная рука его родителя. Когда рука была теплой, у нее не было времени для ласки. Приходилось скрываться от врагов, искать кров, чинить одежду, красть еду, выполнять бесконечные требования Маведах. Ребенок недополучил ласки и по-прежнему стремится восполнить нехватку, пустоту.

Лицо дакиза: белые глаза, лиловые надутые губы. "Добро пожаловать в Ри-Моу-Тавии, Язи Ро. Если ты отыщешь здесь искомое, то обретешь сокровище".

Пленный солдат Фронта Амадина под Форт-Льюисом кричит, задирая руки: "Любовь! Надо любить друг друга!" Двое охранников смеются над ним, третий прислушивается. "Не будет мира, пока продлится взаимная ненависть. Давайте станем одной семьей".

Все три стражника погибли: пленный внезапно набросился на заслушавшегося охранника, отнял у него энергонож и прикончил всех троих. Другой подоспевший охранник убил его одним пистолетным выстрелом.

Любить друг друга!

Несколько дней спустя, конвоирование новой партии пленных солдат Фронта. Один пленный встает на колени и тут же падает, застреленный сразу двумя охранниками. Я гляжу на женщину, сидящую рядом с убитым и восклицающую, размазывая слезы: "За что? Боже, за что?"

"Любить друг друга!" – отвечаю я ей.

Два существа – черные чешуйчатые многоножки, вооруженные зловещими когтями – поймали третье, гладкое, мягкое, маленькое, медлительное.

День выпуска.

"Угроза – непрекращающаяся война в замкнутой системе между двумя разумными расами, не способными забыть и простить друг другу причиненный ущерб. Цель каждой из сторон – полное уничтожение противника. Чтобы положить конец угрозе, требуется установить мир".