Текст книги "Священная земля"

Автор книги: Барбара Вуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Тереза вспомнила день, когда появились чужестранцы. Ей было одиннадцать лет, и по деревням пронесся слух, что путешественники с юга вошли на землю предков и не выказывают ей должного почтения. Незваные гости брали воду, не испросив разрешения у реки, срывали фрукты, не получив дозволения у дерева, они срезали ветки и жгли костры без предварительного ритуала в дань уважения. Племена согласились между собой, что чужаков следовало проучить.

Но когда толпа пришла к приезжим и показала им копья и стрелы, демонстрируя решимость людей защищать духов своей земли, иноземцы внезапно подняли в воздух женщину и держали так, чтобы все могли ее увидеть. Думая, что она была шаманкой, люди притихли, ожидая услышать ее речь. Но она молчала. И не шевелилась. Была ли она мертва? Но глаза у нее были открыты, и она улыбалась. Решив, что чужаки показывают святую женщину, вожди сложили луки и стрелы в знак почтения, а их матери и сестры вышли вперед, чтобы предложить ей бусы и семена. И, когда чужестранцы построили жилище для нее и положили цветы к ее ногам, топаа, тонгва и все остальные пришли и оставили подношения для нее. Тереза тогда гадала, как женщина могла оставаться неподвижной так долго, но позже она узнала о картинах и что это была не настоящая женщина, а только ее образ на чем-то, называемом «холст». Однако и чужаки, и топаа согласились в одном: они называли ее – Прародительница[6].

Спустя шесть лет Тереза и топаа все еще недоумевали, почему иноземцы оставались здесь? Наверняка это не могло продолжаться дольше, говорили вожди и шаманы племен: ни один человек не вынес бы такой долгой разлуки с родиной своих предков. А по словам отцов, они проделали очень долгий путь. Однако что-то в их новых знакомых, несмотря на их щедрость, тревожило Терезу. Весной с визитом приезжал вождь отцов. Совсем невысокий человек – топаа возвышались над ним, подобно гигантам. Его звали Хуниперо, так же, как и куст можжевельника. Тереза подслушала, как этот отец Серра рассказывал о людях, которых называл индейцами, устроившими бунт в миссии под названием Сан-Диего, и о том, что это очень скверно. Потом Тереза услышала, как Хуниперо сказал:

– Духовные отцы должны наказывать своих сыновей, индейцев, ударами.

Очень многое в образе мыслей отцов сбивало ее с толку. Например, если священники узнавали, что женщина принимала отвар из трав, чтобы предотвратить зачатие, то ее жестоко наказывали. Но всем было известно, что контролировать зачатие жизненно необходимо для здоровья племени, потому что иначе племя разрастется настолько, что его не сможет прокормить земля, на которой оно живет. Этому топаа обучили боги много поколений назад: большое количество людей означало нехватку еды и, следовательно, голод. На что отцы возразили, что следует выращивать больше еды. Они показали топаа, как сажать семена, поливать их и ухаживать за ними, а потом собирать кукурузу, бобы и кабачки, которые они привезли из своего далекого мира. Поскольку теперь пищи было достаточно, женщины более не должны были предотвращать зачатие. Но Тереза видела в этом хаос, уничтожение узора, который боги сплетали с начала мироздания. Пища и население будут расти, пока на земле не останется даже свободного клочка.

Но, как бы то ни было, план отцов не сработал, потому что они выращивали еду в количестве, неспособном удовлетворить потребности солдат из форта, и сейчас в деревнях люди умирали голодной смертью. Каждый день все больше топаа, тонгва и чумаш приходило в миссию с пустыми корзинами в поисках пищи. Отцы выдавали еду, если индейцы оставались и принимали христианство. Так люди из племени Терезы наполняли свои животы Иисусом и пшеном, и позволяли менять свои имена на Хуана, Педро и Марию.

Ее мысли вернулись к брату Фелипе и болезни, пожиравшей его дух.

Если бы Тереза могла заглянуть в душу молодого человека, то увидела бы невероятные страдания, поглощавшее его, словно огонь. Фелипе приехал в Новый Свет с одной целью: познать экстаз. Однако до сих пор он ускользал от него.

Точно как блаженный брат Бернар из Квинтавалле пятьсот лет назад, подумал Фелипе, заглядевшись на цветы в форме колокольчика в своей руке, и на мгновение позабыв, что собирался с ними делать. Став монахом-францисканцем, Бернар часто возносился мыслями к Богу через созерцание божественных вещей. О, Господня Благодать – познать этот величайший дар! Фелипе часто о нем мечтал, пытаясь представить себе, что чувствовал брат Бернар, когда однажды на мессе его разум так высоко вознесся к Богу, что он остолбенел и пришел в восторг, оставаясь неподвижным, а его глаза видели все от заутрени до девятого часа службы! Брат Бернар был награжден божественным сокровищем, и позже, в течение пятнадцати лет, его душа ежедневно возносилась в горние выси. Разум его настолько отстранился от всего мирского, что Бернар парил над землей, словно голубь, и иногда целых тридцать дней оставался на вершине самой высокой горы, где созерцал небесные чудеса.

Фелипе хотелось получить ту же милость, что и брату Массео, спутнику святого Франциска, который, запершись в келье, измучил свое тело постом, самобичеванием и молитвами, а потом пошел в лес и плачем и слезами испросил Господа даровать ему божественную добродетель. После чего с небес раздался голос Христа:

– Что ты отдашь взамен за ту добродетель, которой так жаждешь?

И брат Массео ответил:

– Господи, я с радостью отдам свои глаза.

И сказал Господь:

– Я дарую тебе добродетель и приказываю сохранить твои глаза.

Услышать голос Христа! Фелипе содрогнулся под тяжелым шерстяным одеянием. Именно ради этого он приехал на дикую землю – получить благословение божественным откровением, узреть Святой Лик. Когда Господь призвал его на миссионерскую службу, Фелипе сразу же откликнулся на его зов. Какое ликование царило в его деревне, когда объявили, что он избран в состав миссии, отправляющейся в Альта Калифорнию! Как гордился им отец. Как все собрались в небольшой церкви, чтобы помолиться за здоровье и успех Фелипе в его миссии. И как сердце Фелипе билось с надеждой и уверенностью в том, что в далекой стороне осуществится мечта всей его жизни о встрече со Спасителем.

Во время долгого путешествия через полмира Фелипе пытался представить себе, как это было: в день первого контакта шесть лет назад, когда отцы приехали к реке Порциункуле, к ним навстречу вышла недружелюбно настроенная толпа дикарей, размахивавших копьями и луками со стрелами. Боясь, что их убьют, отцы достали образ Матери Скорбящей и, подняв над головами, показали его дикарям. Чудо Господне! Язычники сразу поняли, что перед ними Дева Мария, и сложили оружие.

Фелипе посчитал это знамением того, что здесь скромный человек сумеет обрести дар Божий.

Дар Божий...

Забыв о цветах, зажатых в руке, и о стоявшей рядом индейской девушке, Фелипе поднял глаза и долго смотрел на горизонт. Голос звучал в его душе:

Блаженный святой Франциск, ежедневно общавшийся с Господом, находясь при смерти в Порциункуле в Италии просил, чтобы его похоронили на кладбище преступников. Я желаю того же. Я хочу, чтобы тело мое положили в самую скромную могилу на самом грязном участке земли.

Святой Франциск называл себя «самым мерзким созданием Господа». Фелипе жаждал смирить и унизить себя, так, как это сделал блаженный святой. Он хотел, чтобы люди плевали на него и поливали грязью, пока он будет принимать унижение подобно святому Франциску и его братьям.

А теперь сердце Фелипе терзалось новой болью, которая поселилась в нем и усиливалась с каждым днем, боль сомнения, вины и ненависти к самому себе. Потому что однажды ночью в коровнике, когда он лежал распростертый в куче навоза, ему было откровение и его внутренний голос внезапно прошептал: «Надменный человек! Разве желание унижения не является проявлением гордости? Как можно быть скромным и гордым в одно и то же время?»

«Святой Господь! – хотелось закричать Фелипе прямо сейчас, в этом саду, где он работал, в присутствии девушки-язычницы, совсем недавно принявшей Христа. – Взгляни на меня, на самого презренного из слуг твоих! Узри, как жестоко наказываю я этот жалкий труп по имени Фелипе. Взгляни на мою отвратительную еду и питье. На отметины ежедневного истязания недостойной плоти моей. И вознагради меня лишь слабым проблеском Твоего Святого и Божественного Лика!»

Его плечи обмякли. Этого было мало. После трех лет самоотречения, тяжелой работы и самоуничижения Фелипе с горечью понял, что сделал недостаточно для того, чтобы ему было даровано видение Христа. Ему надо было сделать больше. Но что?

«Если бы я только мог вернуться домой в Испанию, то я бы прополз на коленях через всю Европу в Порциункулу, где умер мой блаженный и прекрасный святой Франциск, чтобы отдать дань его памяти».

Гадая, что же так привлекло внимание Фелипе, Тереза устремила взгляд через сад, пастбища и поля на реку, извивавшуюся по равнине.

– Что вы видите, брат Фелипе?

– Порциункулу, – ответил он странным голосом. – Мы назвали ее так в память о блаженном святом Франциске.

– Что назвали? Вы говорите о реке? – Она ждала. Ее беспокойство усиливалось. – Брат! – Она легонько дотронулась до его руки.

Словно узрев видение, которого больше никто не мог увидеть, он глухо ответил:

– Рядом с Ассизи стоит скромная церквушка под названием Порцинкула, что означает «частица». Ее так назвали, потому что это было небольшое заброшенное и полуразрушенное строение. Блаженный святой Франциск пришел к ней однажды и, узнав, что ее построили в честь ангелов, которые вознесли Богоматерь к небесам в день ее Успения, решил отремонтировать церковь и пожить там какое-то время. В церкви Богоматери Царицы Ангелов Порциункулы в 1209 году от рождества Господа нашего святой Франциск испытал божественное откровение и ему открылся образ его новой жизни. Через много лет, когда он был смертельно болен, он попросил отвезти его в Порциункулу, чтобы окончить там свои дни. И вот теперь мы пришли сюда, в эту землю, пятьсот лет спустя после его смерти, и нарекли реку в честь той церкви, которую так любил святой Франциск.

Он закрыл глаза и немного пошатнулся.

– Брат Фелипе! – Тереза схватила его за руку и была поражена, нащупав кости под шерстяным рукавом. – Вам плохо?

Он открыл глаза и спустился обратно на землю – сильные смуглые пальцы сжимали его руку. Брат Филипе вспомнил: Тереза. Они вместе с Терезой собирали листья наперстянки. Он взглянул на нее глазами, полными боли, и нашел странное утешение в ее спокойном округлом лице, ее терпеливой душе, заставлявшей его вспоминать об ушедших столетиях. Было что-то особенное в этой девушке, его первой обращенной. Но он не мог до конца понять что. Она отличалась от остальных индейцев миссии. Широкий нос, линия волос на лбу, спускавшаяся в виде остроконечной вершины, ясные черные глаза, ждущие его вопросов. Она стояла здесь, словно олицетворение ответа, но в то же время была недосягаема для него, как звезды, солнце и луна.

Строения миссии располагались вокруг площади: четыре длинные крытые соломой хижины с внутренней галереей, соединявшей часовню, мастерские, столовые, склады, жилища священников и комнату, которую называли «монхьеро» – монашеская обитель, где на каждую ночь запирали женщин старше шести лет, выпуская их только поутру. Через небольшое окно сидевшие взаперти женщины могли слышать, как их мужчины наслаждались жизнью под звездами, куря трубки и кидая игральные кости. Отцы пытались отучить индейцев от азартных игр, но у них ничего не вышло, и в итоге они оставили им это приятное времяпрепровождение – при условии, что те будут ежедневно молиться и усердно работать на полях, опять молиться и опять работать.

Было уже поздно, и дверь в монашескую келью была заперта. Тереза ходила среди женщин, спавших на циновках, каждая под своим одеялом. В эту ночь заболело еще несколько человек. Они кашляли, хрипели, и их мучил жар. Никто из них не мог есть, и лишь немногие могли пить. Плоть отслаивалась от костей, когда их легкие выплевывали кровь. Как ни старалась Тереза отпоить больных чаями и отварами брата Фелипе, помочь им древними лекарствами топаа, болезнь упрямо находила новых жертв. Тереза знала, что во всем виноваты духи, привезенные белыми людьми из другого мира, чужие для этой земли. Белые люди не умирали, когда эти духи входили в их тела. Иные даже не заболевали. Но у топаа и других племен не было силы, способной противостоять проникавшим в них духам.

Многие из этих женщин пришли в миссию под защиту отцов, потому что боялись солдат – жестоких людей, которые любили напиваться и гоняться на лошадях за беззащитными индианками, заарканивая их, как животных, и насилуя. Мужья и братья женщин, с их копьями и стрелами, не могли ничего противопоставить солдатским мушкетам. И поэтому безопаснее было покинуть деревню и укрыться в миссии. Но какой ценой? Тереза размышляла над этим вопросом, осматривая битком набитую хижину и слушая гам из разных диалектов, пока тонгва пытались поговорить с чумаш, женщины укачивали на руках плачущих младенцев, а молодые девушки сидели с затравленными лицами, думая о том, как им теперь найти мужей и кто будет изучать родословную будущих супругов. В другие времена, в иной жизни, в голове Терезы наверняка пронеслись бы слова «распад общественного устройства». Но в эту ночь многих вопросов она поняла лишь одно: все в мире изменилось и стало не так, как надо.

Она подошла к самой дальней койке и опустилась на колени рядом с женщиной, отвернувшейся лицом к стене. При крещении ей дали имя Бенита. Ее изнасиловали солдаты, после чего она обнаружила, что забеременела. Когда у нее случился выкидыш, отцы заподозрили ее в совершении аборта из-за того, что она была не замужем. И тогда они наказали ее – прижгли ей ноги раскаленным железом, публично выпороли ее, обрили голову, заставили надеть власяницу и посыпать себя пеплом и каждый день носить деревянную куклу ребенка, выкрашенную красной краской, что символизировало аборт. На воскресной мессе она стояла перед церковью миссии, а прихожане насмехались и глумились над ней. Наказание должно было заставить индейских женщин оставлять нежеланных детей, потому как отцы говорили, что аборт – это грех. Но, похоже, отцы не понимали, что причиной такого количества выкидышей у топаа была болезнь. Подобно злым духам, терзавшим женщин лихорадкой и закупоркой легких – болезнью, которую отцы называли «пневмония», существовали духи, вызывавшие появление язв и сыпи. Тереза слышала, как отцы произносили слова «сифилис» и «гонорея». Подобно новым травам, животным и цветам, то были духи, неизвестные топаа. И организм людей не мог им сопротивляться.

Бенита умирала. Болезнь съедала не только ее тело, но и дух. Она не заставляла нерожденного ребенка покидать ее утробу. Но отцы не поверили ей. Пусть это послужит остальным уроком, так сказали они. Уроком должна была послужить и участь крещеных мужей и братьев, которые хотели вернуться к старой жизни: их отлавливали солдаты и привозили обратно, а потом заковывали в колодки, чтобы люди могли посмеяться над ними.

Тереза присела на корточки и подумала о женщинах и девушках, запертых в этой тесной хижине, без свежего воздуха, без теплого очага и без шамана, который мог бы отгонять духов. Достаточно появиться одной женщине, одержимой духом кори или духом тифа, чтобы заболели все: дух начнет завладевать людьми по очереди.

Похоже, что отцы просто не понимали. Но они вообще много чего не понимали.

Почему они продолжают носить в летний зной свои тяжелые колючие шерстяные одеяния, хотя здравый смысл подсказывает, что лучше всего ходить голым? Зачем заставляют женщин прикрываться, утверждая, что их обнаженные груди постыдны? Почему отцы называют людей «индейцами»? Ведь здесь множество племен с разными языками, мифами и предками. Например, эта женщина, думала Тереза, она из племени янг-на. Мы с ней из разных семей. Я не знаю ее традиций, она не знает моих. А вон те женщины из тонгва, и тоже никак не связаны с моим народом. Но отцы не понимают этого.

Тереза пыталась сохранить обычай рассказывать истории по вечерам, легенды и мифы, связывавшие поколения с их предками. Но отцы разделили кланы и даже семьи, забрав братьев в одну миссию, сестер в другую, бабушек и дедушек разлучали с внуками, кузенов с кузинами, и в результате истории, звучавшие по вечерам, не всегда принадлежали одному племени. Тереза боялась, что если так будет продолжаться, то старейшины умрут, не передав истории подрастающей молодежи. Поэтому она сидела вместе с подругами по несчастью и рассказывала им о путешествии Первой Матери с востока, о том, как она устроила землетрясение, наступив на нору черепахи. Она поведала им миф о чужеземце, который вышел из моря и принес топаа магические глаза. Но ее легенды ничего не значили для большинства из этих женщин, потому что у них были свои мифы и истории. И, когда она рассказывала им о человеке, вышедшем из моря, одна девочка спросила:

– Это был Иисус?

Мифы местных народов стали смешиваться с мифами христианства, и, что еще хуже, некоторые дети с трудом понимали, что говорила Тереза, потому как их учили только испанскому языку. А после крещения им всем давали испанские имена, поэтому они начинали забывать имена, которые получили при рождении в своем племени.

Тереза сжала в ладони кожаный мешочек, свисавший на шнурке с ее шеи. В нем лежал древний камень-дух, передававшийся еще от Первой Матери.

Возможно ли, что здесь крылась причина болезни, забиравшей жизни людей? Ее собственная мать скончалась от заболевания легких, и теперь другие тоже кашляли и горели в жару. Уж не из-за того ли это происходит, что племена перестали рассказывать истории? Глядя на больных и испуганных женщин, Тереза винила себя: «Я не должна была оставаться здесь. Мне следовало вернуться и позаботиться о пещере. Кто ухаживает за Первой Матерью? Никто, и поэтому мы теперь прокляты».

Она знала, что нужно делать. Чтобы спасти своих людей, ей придется отправиться в пещеру, хоть это и запрещено, а наказание за непослушание будет суровым. Ей просто надо спрятаться от солдат, чтобы ее не нашли, но поиски обязательно организуют, как всегда поступают в случае побега. Но не так она боялась наказания, как невозможности вернуться в пещеру.

И, конечно же, Тереза думала о Фелипе. Ее сердце разрывалось при одной мысли о разлуке с ним, потому что, убежав, она уже не сможет вернуться. Но ее люди болеют и умирают. Чтобы помочь им, она должна оставить своего любимого Фелипе и больше не вспоминать о нем.

Окно было достаточно широким. Подруги помогли ей забраться наверх, напутствуя благословениями и пожеланиями добра на языке топаа и диалектах, которых Тереза не знала. Она пообещала, что ее не сумеют поймать. Пообещала, что не позволит старым традициям кануть в небытие. И затем тихо, словно кошка, выпрыгнула в ночь.

Сначала, перебегая из тени в тень, Тереза направилась в сад лекарственных растений, ее путь освещали звезды и луна. В саду она нарвала цветков и зеленых листьев. Затем поспешила мимо конюшни на восток, где ее ждал древний путь, ведущий в горы.

Услышав странный звук, она остановилась.

Заглянув сквозь щелку в двери хлева, она не сразу поняла, что предстало ее глазам. И вдруг ахнула. В свинарнике между двумя стойлами на коленях стоял брат Филиппе, раздетый до пояса, и хлестал себя кожаной плетью-шестихвосткой. По его спине текла кровь.

Распахнув дверь, Тереза вбежала в хлев и упала на колени рядом с ним.

– Брат Фелипе! Что вы делаете?

Похоже, он не слышал и продолжал пороть себя.

– Прекратите! – закричала она, схватив плетку и вырывая у него из рук. – Что вы делаете, брат?

Фелипе посмотрел на свою руку, повернул голову и взглянул на нее пустыми глазами.

– Тереза...

Увидев, как изодрана его спина, как покрывают ее шрамы от старых ран, она заплакала.

– Зачем вы делаете это?

– Я... хочу, чтобы Господь счел меня достойным.

– Я не понимаю! Если вы созданы вашим богом, то разве это не значит, что вы достойны? Неужели он создает недостойных существ?

Она протянула руку и нежно потрогала красные рубцы на его белой коже. Ей хотелось приникнуть к его спине и исцелить ее слезами, позволив своей любви пролиться на него, словно бальзам.

Фелипе начал всхлипывать. Как объяснить ей, что его душа жаждет экстаза? Он хотел иметь стигматы, которые были у блаженного святого Франциска. Хотел приручать голубей и проповедовать рыбам в море. Он мечтал о видении. Господь и Дева Мария явились святому Франциску и его спутникам, так почему они не приходят к нему?

Набрав воды из поилки, Тереза, насколько могла, промыла его раны. Она оторвала подол своей юбки и вытерла тканью кровь, аккуратно промокнув места, где вместо кожи было мясо. И не переставая плакала, сквозь слезы осматривая тело брата Фелипе.

Он продолжал стоять на коленях, принимая помощь, словно ребенок, его костлявая грудь содрогалась от рыданий.

Наконец, когда она смыла всю кровь и его кожа высохла, Тереза помогла брату Фелипе подняться и продела его руки в рукава серой робы, надев ее монаху на плечи и вернув ему более пристойный вид. Потом, в полумраке хлева, она заглянула ему в глаза и произнесла:

– Скажите мне, чего вы хотите, брат Фелипе.

Горло у него пересохло, голос дребезжал.

– Я ищу истинного блаженства.

– А что это такое?

– Я расскажу тебе. Однажды зимним днем святой Франциск и брат Лео из Перуджи направлялись в церковь Богоматери Царицы Ангелов, и оба сильно мерзли. Святой Франциск обратился к брату Лео, который шел впереди:

«Если бы Господу было угодно, чтобы монахи нищенствующего ордена подавали пример святости и читали наставления по всей земле, то это не было бы истинным блаженством».

Пройдя еще одну милю, святой Франциск позвал его во второй раз:

«Брат Лео, если бы монахи умели ставить на ноги калек, давать зрение слепым, слух глухим, голос немым, то это не было бы истинным блаженством».

Чуть позже он снова сказал:

«Брат Лео, если бы монахи знали все языки и разбирались в науках, если бы они могли растолковать все Священное Писание и обладали даром предвидения или умели раскрывать тайны будущего, все секреты сознания и души, то это не было бы истинным блаженством».

Спустя некоторое время он опять громко крикнул: «Если бы монахи умели говорить на языке ангелов и объяснять движение звезд, знали бы о достоинствах всех растений, о птицах, рыбах, зверях, людях, горах и реках, то это не было бы истинным блаженством. И если бы монахи обладали таким даром проповедования, что смогли бы обратить всех язычников в веру Христа, то и это не было бы истинным блаженством».

Тогда брат Лео остановился и обратился к святому:

«Отец, научи меня истинному блаженству».

И святой Франциск ответил:

«Если когда мы придем к церкви Богоматери Царицы Ангелов, промокшие под дождем и дрожащие от холода, заляпанные грязью и ослабшие от голода, мы позвоним в колокольчик у ворот, и выйдет привратник, и мы скажем ему, что мы двое из братьев, а он разгневанно скажет, что мы лжем, что мы самозванцы, обманщики, ворующие у бедных их подаяние, и оставит нас на улице под снегом и дождем, где мы будем страдать от голода. И если, когда мы постучим во второй раз, привратник прогонит нас тумаками. И если из-за сильного мороза и голода мы постучим снова, со слезами упрашивая привратника впустить нас, и если он собьет нас на землю, изваляет в снегу и изобьет палкой, если мы примем все эти удары, жестокость и несправедливость с терпением и радостью, думая о мучениях Славного Господа Нашего, которые мы разделим из любви к нему, – вот это, брат Лео, будет истинное блаженство».

Тереза лишилась дара речи.

– Когда святой Франциск умер, – печально добавил Фелипе, – он был почти слепым из-за того, что пролил много слез за всю свою жизнь.

– Ваш бог хочет, чтобы вы всю жизнь плакали?

– Святой Франциск был призван Господом нести бремя Христа в своем сердце, прожить свою жизнь, как ее прожил он, проповедовать слово Божие. Воистину он был мучеником в деяниях своих. Святой Франциск искал позора и презрения из любви к Христу. Он радовался, когда его презирали, и горевал, когда хвалили. Он странствовал по земле, как пилигрим и чужестранец, не неся с собой ничего кроме распятия. Я хочу быть таким же, как он. Я хочу быть таким, как брат Бернар. Когда он прибыл в Болонью и дети на улице, увидев, что он странно и бедно одет, смеялись и издевались над ним, посчитав его сумасшедшим, он принял их насмешки с великим смирением и великой радостью из любви к Христу. Ища еще большего унижения, брат Бернар отправился на рынок, уселся там, и, когда большая толпа детей и взрослых собралась вокруг, сорвала с него одежду и напала на него, швыряя камни и грязь, брат Бернар молча покорился, на его лице было выражение высшего блаженства, и несколько дней кряду он возвращался на то же место, чтобы получить те же оскорбления, пока однажды горожане не задумались и не сказали: «Должно быть, этот человек – великий святой». Я хочу быть как они, – рыдал Фелипе. – Но, чтобы стать великим святым, я должен найти смирение в сердце. Как я могу жаждать величия и в то же время обладать смирением? Это мое мучение! Грех гордыни и тщеславия лишает меня истинного блаженства.

С тревогой Тереза подумала: болезнь бушует не только среди моих людей, она поразила и белого человека. Значит, она растворилась в земле и воздухе, в растениях и воде, и ее требуется изгнать прочь. В мире снова должно воцариться равновесие.

Она протянула ему руку.

Фелипе послушно пошел за ней. Они взяли мула и поехали по залитой лунным светом дороге на восток от миссии, мимо смоляных ям и болот, пока не очутились у подножия гор, которые отцы назвали Санта-Моника. Оттуда во тьме они добрались до наваленных друг на друга валунов с символами ворона и луны, и там Тереза сказала, что дальше нужно идти пешком. Чувствуя притяжение силы, с которой он был не в силах бороться, Фелипе покорно следовал на ее зов, настолько погрузившись в свою боль и страдания, что не задумывался над тем, куда и зачем его несли собственные ноги.

Когда в каньоне им повстречался гремучник, Фелипе отпрянул в страхе, но Тереза велела ему идти спокойно, и тогда змея не тронет их.

– Он наш брат и позволит нам пройти, если мы отнесемся к нему с должным уважением.

И в самом деле, они тихо прошли мимо, а змея уползла восвояси.

Когда они подошли к пещере, Тереза прошептала:

– Это святое место. Здесь ты обретешь исцеление.

Сначала в качества подношения она положила цветы на древнюю могилу, объяснив Фелипе, что, приходя в пещеру, надо всегда приносить дары Первой Матери. Потом она собрала небольшой костер и разожгла его с помощью своего огнива. Когда она бросила собранные в саду темно-зеленые листья в огонь, то сразу же поднялся дурманящий дым, покалывавший нос Фелипе ароматом марихуаны, которую он выращивал для лекарств. Огонь высветил символы, нарисованные на стене, и Тереза поведала Фелипе историю Первой Матери, в том виде, как она рассказывалась ее матерью и матерью ее матери.

Фелипе молча слушал, разглядывая странные символы на стене, и спустя некоторое время ему показалось, что боль немного отступила, и он почувствовал небольшое облегчение своих мучений.

Когда дым заполнил пещеру и в ней стало тепло и уютно, Тереза, теперь называвшая себя Марими, продолжая повествование об истории своего племени и повторяя по памяти мифы, доставшиеся ей от прошлых поколений, начала медленно снимать одежду, которую ее заставляли носить отцы: блузку и юбку, исподнее, обувь, пока не предстала перед Первой Матерью в своем естественном облике.

И это вовсе не шокировало молодого монаха, что-то внезапно изменилось. Фимиам наполнил его ноздри, голову и легкие, начала действовать целительная сила, и он уже не видел ничего странного в том, что стоял в древней пещере рядом с обнаженной индейской девушкой, слушая истории, которые в другом случае назвал бы отвратительным язычеством.

И спустя какое-то время, внимая ритмичному голосу, он ощутил ритм внутри себя, словно его пульс и дыхание, даже нервы и мускулы реагировали на произносимые нараспев Терезой слова. Не подозревая об этом, брат Фелипе сбросил с себя робу, сандалии и набедренную повязку и тоже остался перед Первой Матерью в скромной наготе.

С освобождением от тяжелых шерстяных одеяний, он почувствовал, как шоры спали с его глаз и оковы отвалились от ног. Он ощутил внезапную легкость, о которой никогда и не смел мечтать. Он почувствовал, что улыбнулся.

И потом что-то прикоснулось к его коже, словно крылья, словно шепот. Он зачарованно смотрел на смуглые пальцы, гладившие шрамы от старых ран на его плоти. Глаза Терезы наполнились слезами, когда она увидела иссеченное тело Фелипе, ребра и кости, свидетельство того, что в своем ежедневном поиске экстаза он изводил себя голодом и причинял себе боль. Как жестоко обращались с этими руками и ногами! Какими синяками покрыта его бледная кожа!

– Мой бедняжка Фелипе, – всхлипывала она. – Как ты страдал.

Она обняла его и прижала к теплой груди. Он зарылся лицом в ее волосы, обвил ее руками и крепко прижал к себе. Он ощущал, как ее слезы стекали ему на грудь. Его собственные слезы капали ей на голову. Они рыдали вместе, держа друг друга в жаре мистического дыма.

И затем что-то стало происходить. Фелипе начал покидать свое тело. Словно ангелы несли его, поднимая на крыльях, пока он не оказался под сводами пещеры, откуда посмотрел вниз и увидел двух божьих созданий, обнимавшихся нагишом, державших друг друга и наполнявших сердца друг друга любовью. Он видел, как мужчина опустил девушку на ложе из цветов и францисканской серой робы. Черные волосы девушки разметались, лицо светилось радостью. Фелипе видел израненную и покрытую шрамами спину мужчины и женские руки, ласкавшие его раны. Они целовались, долго и нежно, и Фелипе улыбнулся. А потом, к своему изумлению, засмеялся. В бесплотной форме он ощущал тепло и влажность, возвышенное чувство, заставлявшее его сердце подниматься к самому горлу, пока он не подумал, что сейчас умрет от желания, восторга и наслаждения. Он слышал, как мужчина вскрикнул, и увидел похожие на бриллианты слезы на черных ресницах девушки.

И внезапно пещера наполнилась чудесным ярким сиянием, и повсюду появились люди! Будто гора растворилась в воздухе, и теперь перед глазами Фелипе до самого горизонта простирались несметные толпы, уходя в пылающую бесконечность. В ослепляющем откровении он осознал, что это – души людей, живших до него и теперь обитающих в Благостном Свете Господа. Во главе безбрежного людского моря стояли пророки Илия и Моисей в сверкающих одеждах. А между ними Фелипе увидел Иисуса, преображенного в столп света. Над ними парила Царица Небесная, обращаясь то лучезарной голубкой, то прекрасной женщиной, сияя и блистая, даруя любовь и блаженство всем, кто находился внизу.