Текст книги "Священная земля"

Автор книги: Барбара Вуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

А что, если его гнев имел причины личного характера? Может быть, он до сих пор не простил ее за слова, сказанные в тот день, когда она проиграла дело Реддмана: «Позиция мистера Блэка насквозь лицемерна, потому что сначала он объявляет себя поборником сохранения исторических и культурных ценностей, а потом предает земле предметы, имеющие историческое значение, таким образом, обрекая их на забвение».

– Вы готовы, доктор Тайлер? – спросил скалолаз, убедившись, что Эрика зацепила веревку, и проверив все крепления на ее снаряжении.

– Я всегда готова, – ответила она с нервным смешком. Эрике еще никогда не приходилось спускаться по склону на веревке.

– Отлично, следуйте за мной, и все будет хорошо.

Встав на краю обрыва, скалолаз развернулся лицом к утесу, показывая остальным, как нужно откидываться назад, начиная контролируемый спуск, и как позволить веревке свободно проходить через крепление восьмеркой; отведя руку назад, он медленно отталкивался от утеса и осторожно продвигался вниз. Когда они добрались до входа в пещеру, скалолаз помог Эрике забраться внутрь, потом протянул руку следовавшим за ней Люку и Джареду.

Они отцепили веревки и оказались под темными пещерными сводами. Хотя сама пещера была небольшой, из-за густой тьмы она казалась просто огромной. Единственное облегчение в пугающей черноте приносили бледные пятна света от лампочек, вмонтированных в каски. Шум шаркающих шагов звонким эхом отражался от стен и терялся в глубине пещеры.

Несмотря на желание сломя голову броситься смотреть на рисунок, Эрика осталась у входа и тщательно обследовала пол, стены и потолок. Удостоверившись, что там нет никаких археологических материалов, которые можно случайно уничтожить, она сказала:

– Ну все, джентльмены, теперь прошу вас заходить. Не наступите на что-нибудь ценное. – Луч ее фонарика метнулся вверх по стене к потолку. – Сейчас нужно постараться мысленно перенестись во времени и представить себе, чем здесь тогда занимались люди и какие следы после себя они могли оставить.

Они медленно шли вперед, поглядывая под ноги, и круги света плясали над песчаными образованиями, подобно мотылькам. Эрика тихо сказала:

– Нам повезло, что пещера находится в северной части горы. Она суше. На южную приходится основной удар тихоокеанских штормов. Рисунок на стенах защищен от дождя и благодаря этому прекрасно сохранился. А может быть, и другие артефакты.

Они молча оглядывались, лучи фонариков скользили по обтекаемым очертаниям горной породы, выхватывая почерневшую поверхность и заросшие лишайником участки. Все четверо двигались аккуратно, собранно и настороженно, пока наконец не добрались до конца пещеры.

– Здесь! – скалолаз указал на рисунок.

Эрика с опаской приблизилась к стене, ставя одну ступню перед другой. Когда свет карбидовой лампочки в каске упал на петроглифы, у нее перехватило дыхание. Яркие цвета кругов, красный, желтый – словно пылающий закат! Они были прекрасны, удивительны, полны жизни. И еще...

– Вы знаете, что означают эти символы, доктор Тайлер? – спросил скалолаз, наклоняя голову то так то эдак, в попытке разглядеть смысл в беспорядочном смешении линий, кругов, форм и цвета.

Эрика не отвечала. Она, не шелохнувшись, стояла перед рисунком, глаза у нее остекленели, словно свечение солнц и лун на стене загипнотизировало ее.

– Доктор Тайлер! – окликнул он.

Джаред с Люком переглянулись.

– Доктор Тайлер, – сказал Люк, – что с вами?

Он дотронулся до ее плеча, и Эрика подскочила на месте.

– Что? – Она озадаченно воззрилась на него. Потом, придя в себя, пробормотала: – Я просто... Я не ожидала, что мы обнаружим рисунок такого размера. Это не какие-то граффити... – Она отдышалась. – Что же касается вашего вопроса по поводу символов, – голос у нее дрожал, в нем слышалось напряжение, – религиозные верования в этом регионе основаны на шаманизме, культе личного контакта шамана со сверхъестественными силами. Шаман съедал семена дурмана или каким-то другим способом погружался в транс и общался с духами. Это называлось поиском видений. И когда он выходил из транса, то записывал свои видения на скалах. Потом это назвали трансживописью. По крайней мере так гласит одна из теорий, объясняющих появление наскальной живописи на Юго-Западе.

Скалолаз наклонился ближе.

– Откуда вы знаете, что это нарисовал шаман? – спросил он. – Может быть, это самые обыкновенные надписи?

Эрика смотрела на большой круг кроваво-красного цвета, от которого во все стороны расходились любопытные точки. В таком рисунке явно заложен важный смысл.

– Проводились лабораторные исследования этого феномена – нейропсихология измененного сознания. В результате удалось выяснить, что существуют универсальные образы, свойственные различным культурам, будь то коренные американцы, австралийские аборигены или жители Африки. Считается, что они представляют собой наполненные светом геометрические формы, спонтанно генерируемые в нашем зрительном аппарате. Да вы сами попробуйте. Посмотрите на яркий свет и затем быстро зажмурьтесь. Вы увидите то же самое – точки, параллельные линии, зигзаги и спирали. Так называемые метафоры транса.

Он недоверчиво произнес:

– Но ведь они ни на что не похожи.

– Так они и не должны быть похожи! Эти знаки символизируют чувства или духовный мир – то, что не имеет материального воплощения и образа. Однако... – Она нахмурилась, когда ее фонарик осветил непонятную фигуру с отростками, напоминающими вытянутые руки или рога, – меня сбивают с толку другие элементы.

Люк обернулся к ней, ослепив ее светом лампочки.

– Правда? Какие именно?

– Обрати внимание: некоторые детали не соответствуют известным образцам трансживописи. Посмотри на этот символ. Никогда его раньше не видела, ни на одном из изученных мною наскальных изображений. Большинство из этих символов можно найти на других рисунках и петроглифах Юго-Запада. Например, отпечатки рук. На самом деле, отпечатки рук в наскальной живописи – дело обычное, они встречаются по всему миру. Художник верил, что поверхность горы или скалы – граница между природой и сверхъестественным миром. Это дверь, и через нее шаман уходит к духам. Но остальные символы, – она обвела их рукой, стараясь не прикасаться к стене, – мне совершенно не знакомы. – Эрика замолчала, лишь одно ее дыхание слышалось, точно легкий ветерок. – Но есть еще что-то непонятное в этом рисунке.

Ее спутники ждали.

– Хотя на нем присутствуют фигуры, свойственные этнографическим культурам нашего региона, но кроме них можно заметить элементы, типичные для наскальной живописи индейцев пуэбло. Я бы сказала, что этот рисунок представляет собой смесь разных культур: южные пайюты, шошоны. Скорее всего, Южная Невада.

– Вы можете установить временной период, когда был сделан рисунок, доктор Тайлер? – спросил Люк с благоговейным трепетом.

– Если с ходу, то до пятисотого года нашей эры, потому что на нем изображены атлатли – вот тут, их использовали для метания копья – вместо луков и стрел, которые появились в Новом Свете приблизительно в пятисотом году. Для точного определения потребуется провести анализ методом электронного микрозонда и датирование радиоуглеродом. Но пока я могу сказать, что этим петроглифам около двух тысяч лет.

Джаред Блэк впервые подал голос:

– Если художник пришел из Южной Невады, то это очень дальнее путешествие, особенно если учесть, что ему, по-видимому, пришлось пересекать Долину Смерти.

– Главное, зачем это ему понадобилось? Шошоны и пайюты никогда не покидали территории своих племен. Они передвигались в их пределах в поисках еды, но всегда соблюдали границы и оставались на земле предков. Что могло заставить человека уйти из клана и проделать такой путь, где по дороге его подстерегало множество опасностей?

Глаза Джареда скрывала тень от каски, но Эрика чувствовала его пронизывающий взгляд.

– Значит, шошоны? – спросил он.

– Это всего лишь догадка. Согласно исследованиям циклов засухи, примерно полтора тысячелетия назад из-за изменений климата в пустынях Восточной Калифорнии в Лос-Анджелес переехали предки индейцев габриелиньо, говорившие на шошонском языке. Однако название их племени нам не известно.

Джаред не отступал.

– Но рисунок был сделан одним из тех предков?

Она постаралась сдержать раздражение. Джареду Блэку вечно требуется немедленный ответ.

– Я не уверена: похоже, что он старше полутора тысяч лет. И не забывайте, что габриелиньо – общее название, которое францисканцы дали нескольким местным племенам. – Она посмотрела на него с усмешкой в глазах. – Не следует спешить с выводами.

– Вы уверены, что не знаете наверняка?

Эрика почувствовала, как ее раздражение сменяется гневом. Она знала, на что он намекает, он уже обвинял ее в этом во время процесса по делу Реддмана, когда она потребовала больше времени, чтобы установить племенную принадлежность костей и артефактов. Тогда Джаред справедливо ее упрекал: Эрика действительно тянула время. Но сейчас она говорит правду. Она не имеет ни малейшего представления о том, из какого племени художник.

Отойдя от стены, Эрика заметила, что прямо под петроглифами пол выглядит несколько необычно. Его изгибы не были похожи на естественное образование. Она оглядела потолок: ни трещин, ни разломов на нем не наблюдалось. Потом, присев на корточки, Эрика взяла горсть земли в нескольких местах и протерла между пальцами. Она везде была одинаковой, равномерно распределенной по полу ветрами, задувавшими в пещеру.

– Если не удается определить племя по рисунку, тогда, я думаю, стоит поискать доказательства в других местах. Например, в этом странном на вид холмике.

Люк приподнял светлые брови, в глазах у него засветилась надежда.

– Вы думаете, там что-то закопано, доктор Тайлер?

– Весьма вероятно. Копоть на стенах указывает на то, что здесь горел костер или факелы, а это, в свою очередь, может означать, что насыпь на самом деле представляет собой скопившиеся остатки жизнедеятельности людей, обитавших тут в прошлом. Я хочу тщательно исследовать этот бугор.

– Ну, вот и саранча поналетела, – пробормотал Джаред.

– Не саранча, мистер Блэк, а только я. Я буду работать тут одна, чтобы свести к минимуму разрушение насыпи.

– Раскопки – сами по себе разрушение, доктор Тайлер.

– Хотите верьте, хотите нет, мистер Блэк, но на свете бывают археологи, которые начинают раскопки не только потому, что им этого внезапно захотелось. А лишь тогда, когда они уверены, что это действительно необходимо. Вероятно, мы наткнулись на ранее невиданное хранилище исторических ценностей.

– Или на могилу, которую не надо трогать.

Она взглянула на Джареда, на его лице играли свет и тени, потом повернулась к Люку.

– Сначала проведем геохимический анализ фунта и измерим содержание фосфатов. Так мы сможем определить, жил ли здесь кто-нибудь. А пока очистим участок вот этой стены. Под сажей могут оказаться другие рисунки.

Обернувшись, чтобы поговорить с Джаредом Блэком, она, к своему удивлению, увидела, что он вернулся к входу в пещеру – его высокий широкоплечий силуэт темнел на фоне утренней зари, одну руку он положил на стену, в другой держал снятую каску. Джаред Блэк стоял на краю обрыва, словно готовясь взмыть в небо.

Момент был нереальным и непонятным – темнота пещеры, нагнетавшая ощущение каменного мешка внутри горы, близость песчаных стен, успокаивающая тишина, а за ними – яркое тихоокеанское солнце и звуки работающих машин, вой полицейских мигалок, стрекот винтов вертолетов новостных каналов. Почему он стоял там? На что смотрел?

А потом Эрика подумала: из-за чего он приехал сюда на взводе? Джаред Блэк напоминал ей медведицу гризли, яростно защищающую своего детеныша. Вот бы найти способ убедить его, что они могут работать вместе, что им необязательно быть соперниками. Но по какой-то необъяснимой причине он решил для себя, что она ему – враг. Со времени дела Реддмана миновало четыре года, но у нее создалось стойкое впечатление, что адреналин после той битвы и опьянение от победы до сих пор подпитывают его пыл. Джаред Блэк готовился к бою, и Эрика не могла понять почему.

Она продолжала обследовать пещеру, пока луч ее фонарика не высветил какой-то предмет на полу.

– Люк, взгляни, что это, по-твоему?

Он посмотрел вниз и увидел, что земля сдвинута, а сквозь нее просвечивает какой-то предмет серо-белого цвета.

– Похоже, после землетрясения нижний слой грунта оказался на поверхности.

Эрика опустилась на колени и с помощью небольшой щеточки аккуратно смахнула землю с предмета.

– Господи! – Глаза Люка изумленно расширились.

Подошел Джаред Блэк и молча смотрел, как под кисточкой Эрики открывалось нечто, напоминающее камень с дыркой. И еще с одной дыркой. И затем... зубы.

Перед ними был череп человека.

– Это могила! – восторженно прошептал Люк.

– Чья? – нервно спросил скалолаз.

Эрика, ощутив внезапное возбуждение, не ответила на его вопрос. Но она знала. Почему-то еще до начала раскопок, до того, как будут обнаружены доказательства – знала, что они нашли останки художника, создавшего рисунок с солнцами.

Глава 2

Марими

Две тысячи лет назад

Сегодня волшебная, магическая ночь. Наблюдая за плясками охотников в центре круга, Марими точно знала это.

Она чувствовала магию в кончиках пальцев, когда, крестообразно укладывая нежные ветви ивы, искусно плела овальную колыбель, в которой будет лежать ее новорожденный младенец; позже люльку обтянут оленьей кожей, а над головой малыша приделают плетеный козырек для защиты от солнца. Она ощущала магию в своей утробе, в которой шевелилось живое существо, ее первенец – он должен родиться весной. Магия таилась в гибких ногах ее молодого мужа, когда он танцевал на празднике в честь ежегодного сбора кедровых орехов, – красивый храбрый охотник, с которым она познала прелести любви. Волшебство слышалось в смехе мужчин, когда они спорили или рассказывали истории, покуривая глиняные трубки, и музыке флейт из веток бузины; магия была разлита и в веселой болтовне женщин, занимавшихся плетением чудесных корзин при свете костров, и в криках детей, кидавших кольца на колья или валявших друг друга на мокрой земле лесной опушки; а еще магия освещала лица влюбленных юношей и девушек, улыбавшихся и выбиравших себе пару. Ночь духов, так говорила ее мать – когда призраки предков приходят на зов душ деревьев, камней и рек, чтобы отпраздновать единство всего сущего. Время великой радости, хорошая, особенная ночь, думала Марими.

Только вот радость самой Марими в эту праздничную ночь была омрачена внезапным страхом.

Через большой круг, из-за которого представители семейств наблюдали за танцорами, на нее пристально смотрела пара черных глаз – старая Опака, шаманка клана, в величественном наряде из оленьих шкур, бус и ценных орлиных перьев. Марими поежилась под ее пристальным взглядом и почувствовала, как по коже побежали мурашки. Опаку боялись все, даже вожди и охотники, из-за ее познаний в магии, потому что она говорила с богами и одна из всего клана знала тайну общения с солнцем, луной и всеми духами земли и умела вызывать их.

Простые люди не могли разговаривать с богами. Если член клана нуждался в защите и покровительстве богов, требовалось посредничество шамана: бесплодная жена, мечтающая о ребенке, некрасивая девушка, ищущая мужа, пожилой охотник, утративший свои навыки, старуха, чьи пальцы больше не могли плести корзины, беременная женщина, просящая защиты от сглаза, отец, желающий узнать, наполнится ли снова водой пересохший ручей рядом со стоянкой его семьи, – все они осторожно и с большим почтением приходили к шаману клана и скромно рассказывали о своей беде. Каждая просьба сопровождалась подношением, поэтому шаманы были так богаты, на их жилищах висели лучшие украшения, они носили одежду из самой мягкой оленьей кожи, их бусы были самыми красивыми. Бедные семьи могли предложить только семена, те же, кто побогаче, приносили бараньи рога и лосиные шкуры. Но к шаману мог прийти каждый, и все получали ответ богов, озвученный его голосом. Здесь шаманкой была Опака, самая влиятельная фигура в клане Марими. Марими однажды видела, как старуха наслала смертельную болезнь на человека, просто указав на него, настолько она была могущественна.

Но почему сейчас своими колющими, словно булавки, огненно-черными глазами она смотрела именно на Марими?

Пытаясь скрыть охвативший ее страх, молодая женщина сосредоточилась на своем плетении, еще раз напомнив себе, что сегодня – особенная ночь.

Раз в год все семьи народа, называвшего себя топаа, приезжали с четырех сторон света, из самых дальних мест, где земля упиралась в небо, оставив свои летние жилища, чтобы встретиться в горах для сбора кедровых орехов, – пять сотен семей, каждая со своей стоянкой и костром. Длинными шестами они сбивали шишки с деревьев, потом жарили и ели орехи или перемалывали их в муку, которую смешивали с оленьим мясом и жиром, а то, что оставалось, закладывали на хранение до наступления зимы. Пока женщины собирали орехи, мужчины охотились на кроликов, загоняя их в силки и дубинками забивая ровно столько, сколько было необходимо, чтобы пережить зиму.

В это время заключались браки, что было отнюдь не пустяковым делом, потому что требовалось соблюдать правила, определявшие, кому на ком жениться – проверяли и обсуждали родословные, обращались за советом к богам, читали предзнаменования. Хотя топаа представляли собой одно племя, они были членами разных кланов, которые, в свою очередь, делились на семьи, первую и вторую. У кланов были тотемы животных: Пума, Ястреб, Черепаха. Вторая семья, в которую входили бабушки, дедушки, тети, дяди и двоюродные братья и сестры, называлась по своему происхождению: Люди Холодной Реки, Люди Соленой Пустыни. Название первой семьи, состоявшей из матери, отца и их детей, происходило от местного источника пропитания, их занятий или географических особенностей – Едоки Буйволовых Ягод, Люди Ручья или Белые Ножи, если они изготавливали режущие инструменты из отколотых кусков белых скал. Марими принадлежала к клану Краснохвостого Ястреба, ее второй семьей были Люди Черной Горы, первой семьей – Охотники На Зайцев. Молодой человек, избравший ее себе в жены, был из клана Черепахи, Людей Пыльной Долины, Изготавливающих Трубки. Марими была восхищена его представлением на прошлом сборе орехов, когда он танцевал и хорохорился перед ее жилищем, играл на флейте и показывал свое умение бросать копье, но не разговаривал с ней, потому что это было запрещено. И когда она в знак своего интереса выставила корзину со сладкими кореньями, он устроил встречу их отцов. Затем мужчины посовещались с вождями своих кланов. Надо было провести сложные переговоры, выбрать дары и решить, уйдет ли невеста в семью жениха или наоборот. Если в семье жениха было мало женщин, то жена уходила с ним. Если жена происходила из семьи вдов и незамужних сестер, тогда муж оставался с ней. Отец Марими был единственным мужчиной среди восьми женщин. Он с радостью принял мужа Марими как собственного сына.

В пору сбора орехов люди вспоминали о границах племенных земель и учили детей запоминать реки, леса и горы, отделявшие территорию топаа от соседних племен – шошонов на юге и пайютов на севере, с которыми топаа не торговали, не вступали в браки, но и не враждовали – и детям объясняли, что строго-настрого запрещалось охотиться, собирать семена или брать воду на земле другого племени.

Собирая кедровые орехи, семьи возводили жилища на своих родовых стоянках – там они встречались и занимались собирательством еще с давних времен. Марими расстелила коврик и плела люльку для ребенка на том месте, где ее мать, бабка и прабабки с самого начала мира расстилали коврики и плели корзины для своих младенцев. Однажды ее дочь будет сидеть на этом самом месте и плести корзины, наблюдая за теми же танцами и играми. Таким образом, ежегодный сбор кедровых орехов служил не только для заготовки еды на зиму. Здесь люди узнавали истории своих предков, потому что топаа не забывали о своем прошлом, чтобы былое переходило в настоящее, затем в будущее и далее до скончания времен. Каждый год на собрании человек узнавал, где его место в мироздании. Мужчины и женщины видели, что являются частью Великого Сущего, что топаа и земля, животные и растения, ветер и вода – все в этом мире связаны и соединены, подобно прутьям корзин, которые плели женщины.

После сбора кедровых орехов кланы оставались в горах на зимовку, и, когда на земле появлялись первые побеги, огромное поселение снималось со стоянки, семьи отправлялись обратно к домам предков до следующего собрания. Тогда же Марими с мужем, ее мать, отец и шестеро сестер вернутся на свои земли, где они охотились на зайцев и жили с самого сотворения мира. Там она выносит ребенка, станет матерью, подняв свой статус в клане, поэтому в следующем году, когда они снова приедут в сосновый лес, люди будут обращаться к ней с уважением.

Именно об этом светлом будущем пыталась думать Марими, пока ужас от таинственного взгляда Опаки сжимал ее сердце. Почему шаманка смотрит на нее?

Шаманы всегда были окутаны тайной – запрещалось о них даже думать, а уж обсуждать и подавно, потому что только шаманы могли перемещаться между реальным и сверхъестественным мирами. Каждый раз перед началом сбора орехов, прежде чем первая семья возводила свое жилище, племя строило божественную хижину шамана. Участвовали в этом все, даже дети и старики, – люди срезали лучшие ветки и прутья, приносили самые мягкие шкуры, лучины для костра, чтобы в божественную хижину спустились боги и благословили людей и урожай орехов через видения шамана. Люди жили в непонятном и страшном мире, где никогда нельзя было рассчитывать на удачную охоту или щедрость природы, поэтому, еще до того, как первая шишка будет снята с дерева, шаманы уходили в божественные хижины и погружались в транс, общаясь со сверхъестественными силами, получая указания и пророчества, а иногда и новые законы.

Вот почему в эту праздничную ночь Марими внезапно испугалась. Опака обладала божественной силой, а Марими почувствовала злобу в ее взгляде. Почему? Марими не могла вспомнить, каким проступком навлекла на себя гнев старухи. Если бы на нее так враждебно смотрел другой член племени, то она пошла бы к шаману клана, чтобы попросить защиты у богов от этого человека. Но сейчас сама шаманка хотела сглазить Марими!

И вдруг, вспомнив Тику, Марими похолодела от ужаса.

Тика была племянницей матери Марими, и с самого детства они были не разлей вода. Вместе прошли священный обряд достижения половой зрелости, а когда Тика и двенадцать других девушек участвовали в состязании посвященных, которое выиграла Марими, первой добежав до хижины шамана, Тика, единственная из всех, ее поздравила. На последнем сборе орехов Тика передавала секретные послания от Марими молодому охотнику, потому что им было запрещено разговаривать, пока шли переговоры о заключении брака. И это Тика подарила Марими и ее мужу корзину, настолько чудесную, что весь клан обсуждал, с каким мастерством она сделана.

А затем Тику постигло несчастье. Она влюбилась в человека, которого Опака прочила в мужья внучке своей сестры. Марими была уверена, что если бы Тика отдалась любому другому парню, то ее бы не изгнали. Но, когда парочку застали в дядиной соломенной хижине, шаманы и шаманки собрали совет, где раскурили трубки мудрости и вынесли решение, объявив девушку изгоем, потому что, по их мнению, именно она соблазнила молодого человека и подговорила его нарушить законы племени. Так как племя не казнило своих членов даже за самые тяжкие преступления, потому что люди боялись возмездия духа усопших, виновных обрекали на жестокую, медленную смерть. У них отбирали имя, пожитки и еду, а затем выдворяли из защитного круга. Изгой не имел права вернуться. Никто не должен был смотреть на него или разговаривать с ним, запрещалось кормить его и пускать в свое жилище. Члены семьи срезали волосы и оплакивали своего родственника, будто он умер. Когда Тика стала одной из Безымянных, сердце Марими горевало о ее судьбе. Она вспомнила, как видела свою подругу на краю сосновой рощи, бродившую там, словно неприкаянная душа. Марими хотелось подойти к Тике, пересечь защитный круг и отнести ей еду и теплую одежду. Но тогда племя изгнало бы и Марими.

Так как изгои уже были «мертвецами», жили они недолго. Но не из-за того, что им было тяжело добывать пропитание или прятаться от стихии, а потому что после изгнания умирал их дух. Когда пропадало желание жить, смерть быстро настигала несчастных. Через пару дней Тика больше не появлялась у границы лагеря.

– Мама, – тихо окликнула Марими женщину, которая сидела рядом с ней, поджав ноги, и пела, выплетая замысловатый узор на корзине. Песня давала корзине жизнь и дух. Благодаря ей пальцы могли создавать мифы и волшебные истории в сплетении прутьев. Мать Марими, используя узор из ромбов, переносила на корзину легенду о том, как давным-давно на небе появились звезды.

– Мама, – чуть громче позвала Марими. – Опака смотрит на меня.

– Я знаю, дочка! Будь осторожна. Отвернись от нее.

Марими нервно окинула взглядом шумное поселение, от которого в ночной воздух поднимался дым пятисот костров. Ее летний дом находился в высокой степи, где самым распространенным растением была полынь, но здесь в горах росли сосны и можжевельник, и это покрытое листвой скопление духов испугало бы Марими, если бы она и ее народ не находились под защитой круга. Ночью семьи лежали на меховых одеялах, испуганно прислушиваясь к голосам призраков, стенавших среди деревьев, и надеясь, что талисманы, развешанные вокруг лагеря, обладали достаточной силой, чтобы не пустить духов внутрь. Поэтому никто не скупился на подношения шаману: если у клана был могущественный шаман, это означало, что люди находятся под защитой богов. Все помнили чудовищную судьбу клана Совы, чей шаман сорвался в пропасть, оставив тридцать шесть семей без посредника, который мог представлять их в мире духов и общаться с богами от их имени. Луна не успела завершить свой цикл, как мужчины, женщины и дети заболели и умерли и в клане Совы никого не осталось.

Страх окутывал ее, и Марими заставила себя сосредоточиться на люльке для ребенка. Но теперь ее пальцы двигались с трудом и без былой грации, и, к своему ужасу, она поняла, что магия, которую она чувствовала в ночи, совсем не обязательно должна быть хорошей...

Не сводя глаз с Марими, сидевшей на противоположной стороне круга, Опака вспоминала времена, когда она сама была такой же красавицей. Восседая на бизоньей шкуре в окружении еды, бус и перьев, которые приносили люди, искавшие расположения и благословения богов, Опака с горечью думала, что округлое лицо Марими, ее смеющиеся глаза, чувственный рот и волосы, похожие на черный блестящий водопад, привлекавшие внимание не только молодого охотника, женившегося на ней, когда-то были и у Опаки, до того как она потеряла привлекательность от старости и из-за бесконечных путешествий духа отдельно от тела. Теперь Опака была скрюченной, седой и беззубой.

Но не за это она ненавидела девушку.

Яд заструился по старым жилам Опаки шесть зим назад, во время Сезона Без Кедровых Орехов, когда семьи пришли в лес и увидели, что шишки уже попадали и гниют на земле. Когда они поняли, что боги слишком рано начали сезон и теперь им придется голодать, поднялся великий вой и шаманы скрылись в божественных хижинах, где жгли священный огонь, жевали и глотали семена дурмана, бредили, пели и молились, дабы узреть ниспосланные богами видения, которые укажут людям, где можно найти кедровые орехи. Но боги оставались глухи к молитвам шаманов, и теперь ужасный голод угрожал народу топаа.

И тогда к Опаке пришла мать Марими и поведала ей удивительную историю.

Ее дочь, девяти лет от роду, пала жертвой жуткой болезни, наполнившей болью голову, ослепившей и оглушившей ее. Мать омывала голову ребенка холодной водой и держала девочку в тени деревьев, а когда недуг отступил, Марими рассказала матери о сосновом лесе на другой стороне реки. Это всего лишь сон, ответила ей мать, вызванный голодом и странным заболеванием головы. И она предостерегла дочь, чтобы та сохранила в тайне свое видение, потому что это было привилегией Опаки – говорить клану, где искать еду. Но Марими упорно стояла на своем – она видела рощу сосновых деревьев, на земле за пределами территории топаа, где никто не обитал и не было стоянок предков, поэтому путешествие за росшими там в изобилии кедровыми орехами не подпадало под запреты племени.

И когда шаманы вышли из хижины и сказали, что в этом сезоне не будет кедровых орехов и не будет охоты на кроликов, которых никто не видел в лесу, и что боги отвернулись от людей, мать Марими решила обратиться к Опаке за советом. Роща, как сказал ребенок, находилась в направлении восходящего солнца, на вершине плодородной горы.

Но Опака ответила, что земли, о которых она говорила, располагались за границами территории племени. Людям запрещалось туда ходить. Однако ребенок продолжал настаивать на обратном. Дух в ее сне сказал ей об этом. Приказав женщине больше ни с кем не говорить на эту тему, Опака тайно отправилась в поход и, конечно, нашла лес, полный кедровых орехов. Вернувшись в лагерь, она закрылась в шаманской божественной хижине, чтобы побывать в мире духов, и, выйдя наружу, объявила, что боги ниспослали ей видение о месте, изобилующем кедровыми орехами, месте, на котором не было стоянок чужих предков.

Племя выбрало четырех молодых людей, которым вручили копья и велели идти к солнцу. Но если они собьются с пути и забредут на запретные земли, то возвращаться они уже не должны.

Пока они отсутствовали, люди плясали и питались пчелиным медом и кедровыми орехами, которые удалось собрать из гнилья. И когда охотники вернулись, то принесли с собой весть о богатой роще на другой стороне реки, где никто не жил и не было стоянок предков.

Сезон Без Кедровых Орехов оказался хорошим сезоном, и позже его обсуждали на каждом собрании и у каждого костра. Племя вволю попировало и вернулось к своим летним домам с корзинами, до верха наполненными орехами. О девочке никто не упоминал. Видения приписывали шаманам, которые могли говорить с богами, что подтверждало власть шаманов и могущество Опаки.

С тех пор Опака следила за девочкой, отмечая случаи, когда Марими испытывала головные боли и в бреду ей являлись видения. После того как девочка стала взрослой и выиграла состязание в беге во время обряда достижения половой зрелости два лета назад – победа, которая даровала ей уважение в глазах племени и которую Опака готовила для внучки своей сестры (у самой шаманки не было внуков), – Опака усилила бдительность. Когда девушки вышли после заключительного обряда, проведенного в церемониальной хижине, где их посещали видения, и каждая сказала, что ее духом-проводником была гремучая змея – змея считалась мужским символом и означала удачу для дев, собиравшихся иметь большое потомство, – Марими вопреки традициям заявила, что ее духом-проводником был ворон.