Текст книги "Священная земля"

Автор книги: Барбара Вуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

Она прочла вслух:

«Миссия Комиссии по наследию коренных американцев состоит в обеспечении защиты захоронений коренных американцев от вандализма и непреднамеренного уничтожения; в обеспечении проведения процедуры уведомления самых вероятных потомков в случае обнаружения человеческих останков коренного американца и сопутствующих погребальных предметов; подаче судебных исков для предотвращения причинения значительного или неисправимого ущерба святыням, участкам земли, служившим для проведения обрядов, освященным кладбищам и объектам, имеющим религиозное значение, находящимся в общественной собственности». Это определение вашей Комиссии, мистер Блэк.

– Да, мне это прекрасно известно.

– Я подумала, вам стоит напомнить, что ваша основная задача – установить самых вероятных потомков. Вам не кажется, что поспешное перезахоронение скелета напрямую противоречит этой цели?

Она подняла вернувшийся по кругу снимок из морга.

– Джентльмены, позвольте я выражу свою мысль несколько иначе. Вы бы предпочли, чтобы власти ничего не предпринимали для установления личности этой женщины? – Эрика посмотрела каждому из них в глаза. – Если бы она была вашей женой, мистер Циммерман, или вашей дочерью, мистер Димарко, или твоей сестрой, Сэм, разве вы не хотели бы, чтобы власти обращались с останками с должным уважением и сделали все, что в их силах для поисков ее семьи?

Эрика положила ладони на стол и наклонилась вперед.

– Разрешите мне закончить работу в пещере. Это не займет слишком много времени. Как только будет закончен анализ ДНК, мы по крайней мере узнаем, какому племени принадлежит скелет. И возможно, у этого племени найдется миф о женщине, которая пришла через пустыню с востока. Может быть, они даже назовут нам ее имя.

Маленькие острые глаза Сэма, буравя лицо Эрики, увидели на нем знакомую страсть и серьезность. Он жалел, что не отправил ее обратно в Гавиоту к раковинам галиотисов.

– Тебе никогда не получить разрешения. Ты предлагаешь потратить крупную сумму денег налогоплательщиков на проект, который общественность сочтет расточительством времени и ресурсов.

– Но как раз поддержкой налогоплательщиков я и собираюсь заручиться! – Эрика достала из сумки газетную вырезку.

– Эта женщина согласилась помочь, – она пустила вырезку по кругу, пока та не попала в руки Сэму. Он недовольно нахмурился. Сэм хорошо знал обозревательницу «Лос-Анджелес таймс», журналистку, которая также являлась основательницей и президентом Лиги против насилия над женщинами. Она была известна тем, что время от времени публиковала в своей колонке фото неопознанных женщин из морга с заголовком: «Вы знаете меня?».

– Она согласилась напечатать фото Женщины Эмералд-Хиллс, – сказала Эрика.

* * *

Джаред догнал ее в фойе.

– Очень убедительное выступление, доктор Тайлер.

Она обернулась к нему.

– А вы думали, вам это просто так сойдет с рук?

Он открыл рот от удивления.

– Что простите?

– Вы с вашими дружками затеяли уютный междусобойчик...

– Моими дружками? О чем вы говорите? Встречу в тайне никто не держал.

– Тогда почему мне ничего не сказали?

Он непонимающе посмотрел на нее.

– Я думал, наоборот: Сэм сказал, что оповестил вас о встрече, но вы не смогли приехать.

Открылись двери лифта, и из них вышел Сэм Картер в компании Циммермана и Димарко. Эрика преградила ему дорогу.

– Что происходит, Сэм? В чем дело?

Он жестом предложил своим спутникам идти без него.

– Я организовал встречу в интересах других сторон и ничего не должен тебе объяснять.

– Черт возьми, Сэм, это же все вранье насчет первого заседания. Ты хотел провести голосование, не так ли? Ты нарушил стандарты Комиссии Милтона Маркса. Ты проводил встречу за закрытыми дверями, чтобы провести голосование по решению, затрагивающему общественные интересы, при том, что саму общественность ты в известность не поставил.

Он хотел было пройти мимо нее, но она опять встала у него на пути.

– Это из-за Димарко, не так ли? Что они пообещали тебе? Кураторство в их музее?

Увидев тебя с Димарко, я сразу почуяла неладное. Но знаешь, возможно, я и выкинула бы это из головы, если бы не зашла однажды утром в твою палатку как раз в тот момент, когда тебе прислали факс. Я не сую нос в чужие дела, но, заметив на письме официальную печать штата Калифорния, решила, что оно неличное и я могу с полным правом прочесть его. Знаешь что, Сэм, эта записка меня озадачила. Она была подписана министром внутренних дел и оказалась письмом, разрешающим тебе «выполнить предложенные действия». Естественно, меня заинтересовало, что же это за «действия» такие. Разве то, чем мы занимаемся, проводя раскопки в пещере, не наши официальные действия? Что еще ты вдруг затеял?

Тогда я вспомнила, как ты мне говорил однажды, что хотел бы завязать с экспедициями и подыскать должность в теплом офисе или местечко в музее. Какое совпадение, что Димарко собираются построить музей своего имени!

– Значит, ты отправилась в городской морг и сделала фотографию, которая наверняка произведет шоковый эффект?

– А как еще я могу бороться с вами? Мы пустим фото в колонке, Сэм. И я уверена, что люди меня поддержат.

– Почему для тебя это настолько важно, что ты даже решила рискнуть своей работой и карьерой?

– Потому что много лет назад я была такой же беззащитной, как и Женщина Эмералд-Хиллс. Меня хотели выкинуть прочь, так же как и ее. Я была лишь номером на папке с делом, Сэм; меня даже не называли по имени. Я должны была пройти через все подзатыльники и тычки бессердечной и бездушной системы соцобеспечения детей, когда на мою защиту встал незнакомый человек. Я поклялась, что не останусь в долгу и когда-нибудь сделаю то же самое для кого-то еще. Сэм, я не отступлю. Если мне придется поехать в Вашингтон и лоббировать принятие решения в Конгрессе Соединенных Штатов, то я поеду и добьюсь своего.

– Невзирая на возражения местных индейских племен, – раздавался голос диктора из автомобильного радиоприемника, – федеральное правительство вчера сообщило, что проведение анализа ДНК скелета Эмералд-Хиллс будет продолжено. Решение было вынесено после нескольких дней бурного обсуждения с участием представителей племен Южной Калифорнии и должностных лиц из Министерства внутренних дел и Министерства юстиции, а также из Комиссии по наследию коренных американцев штата Калифорния. Эксперты по анализу древних ДНК указали на то, что процедура будет очень сложной и продолжительной и, возможно, не предоставит необходимой информации для установления принадлежности скелета к определенному племени. Конфедерация племен Южной Калифорнии раскритиковала принятое решение и по-прежнему требует перезахоронения костей.

Джаред выключил радио. Он возвращался в Топангу после пяти дней, проведенных в Сакраменто, где участвовал в экстренном совещании Комиссии по наследию коренных американцев. Совещание было созвано, потому что Койот и его Красные Пантеры, выступая против продолжения раскопок в пещере, устроили «человеческий оползень» на Тихоокеанском шоссе, перекрыв движение на многие мили. Они пообещали продолжать акции протеста до тех пор, пока пещера их предка не будет запечатана. Сэм Картер тоже присутствовал на экстренной встрече. Сэм кардинально изменил тактику, как и Димарко. Теперь он призывал разрешить археологам работать в пещере, пока не будут найдены самые вероятные потомки. Димарко заявили, что их новое мнение никоим образом не связано с негативной реакцией в прессе и давлением со стороны феминистских групп. Фото из морга, напечатанное в «Лос-Анджелес таймс» рядом со снимком скелета Эмералд-Хиллс, помогло добиться нужного результата.

Выходя из машины, Джаред краем глаза заметил, как за деревьями промелькнуло красно-желтое пятно. Вышитый на куртке азиатский тигр!

Он нахмурился. Что тут делает Койот? Решением суда ему с Пантерами запрещено сюда соваться. Наблюдая за ним, Джаред понял, что Чарли старается действовать скрытно и не привлекать к себе внимание. Великан украдкой бросил взгляд через плечо на пещеру. Потом Джаред увидел, что он закинул какую-то вещь в кузов своего пикапа.

– Эй! – окликнул Джаред.

Но Чарли уже сел за руль и умчался с парковки, оставив за собой облако пыли и песка.

Джаред немедленно повернул к пещере. Шаги его все ускорялись, и внезапно он побежал. Все инстинкты говорили ему, что от Чарли хорошего ждать не приходится и тому, кто сейчас сидит в пещере, угрожает опасность.

* * *

– Он напоминает священный амулет, такой же, как носили шаманы и шаманки. Должно быть, в нем заключена огромная сила, – объясняла Эрика Люку. Они стояли на коленях у выкопанной ямы, осматривая небольшой черный камень, найденный в кожаном мешочке.

– Похоже, очень старый, – сказал Люк. – Лет двести, может, триста.

– Да, но почему-то лежал на одном уровне с американской одноцентовой монетой, следовательно, этот камень-дух был оставлен здесь в 1814 году или позже. То есть, – Эрика встретилась взглядом с Люком, – уже после основания Лос-Анджелеса. Значит, это племя по-прежнему проводило свои обряды в первой половине девятнадцатого века.

– Эрика! Эрика!

Она повернула голову на крик.

– Это кто, Джаред?

– Похоже, что да. Взволнованный к тому же.

Эрика вскочила на ноги и стряхнула пыль с джинсов. Джаред вернулся из Сакраменто! Когда он убедил ее, что не вступал в сговор с Сэмом и честно думал, что она знала о встрече в Сенчури-сити, Эрику снова закружил водоворот эмоций. Она направилась вслед за Люком к выходу из пещеры, горя нетерпением услышать новости от Джареда, увидеть его улыбку, очутиться рядом с ним, испытать тайную дрожь от его близости, как вдруг воздух разорвал неожиданный, оглушающий бабах. Взрывная волна ударила Эрику, сбив ее с ног. Затем раздался ужасный грохот, пещера затряслась, а со стен и потолка полетела земля и камни.

– Люк! – закричала она.

Свет погас, погрузив пещеру в непроницаемую тьму. Воздух внезапно наполнился пылью. На четвереньках Эрика слепо ползла в темноте.

– Люк! – позвала она, закашлявшись.

Никогда еще Эрика не оказывалась в такой непроглядной черноте. Поднявшись и выставив перед собой руку, она осторожно, шаг за шагом, пробиралась вперед. Наконец наткнулась на груду камней. Здесь их раньше не было. Она прислушалась. Пыль продолжала осыпаться с потолка. Она вслепую ощупала завал. Еще больше камней скатилось вниз.

– Люк? – звала она. – Люк!

Но в ответ слышала лишь свое сухое дыхание в пугающей тишине, и в ее голову закралась мысль о могильном безмолвии.

Глава 12

Марина

1830 год

«Прошу Тебя, Господи,– молча молилась Анжела Наварро. – Пусть завтра все будет хорошо. Пусть свадьба пройдет без происшествий».

Ее любимая дочь выходила замуж по любви, событие, сравнимое только с чудом. Но Наварро мог вмешаться. Даже в этот последний момент он мог все испортить.

Анжела всегда сохраняла бдительность. Именно так и выживали они с детьми, благодаря ее хитрости и осторожности. Она читала настроение мужа, следила за жестами и потом действовала соответствующе. Наварро пробует суп, недовольно сдвигает брови, Анжела быстро зовет служанку, чтобы та унесла ужасный суп подальше – хотя сама Анжела втайне считала, что он очень вкусный. Или кто-то из младших сыновей оставлял грязь на выложенных плиткой полах. Наварро, нахмурившись, смотрел на пятно, а Анжела восклицала, как же глупо с ее стороны забыть вытереть ноги, и пощечина Наварро доставалась ей, а не мальчику. К счастью, Наварро почти не догадывался, что им манипулируют. Но для этого Анжеле приходилось постоянно быть начеку. Несколько ошибок стоили ей и детям очень дорого. Неверное слово, взгляд, который ему не понравился, и он доставал свой ремень, обрушивая удары на всех подряд – жену, детей, слуг.

И поэтому она со временем научилась угадывать верный момент, когда нужно было увести детей подальше от отца, когда отчитать их до того, как это сделает Наварро, когда предотвратить вспышку гнева, когда раскритиковать себя, прежде чем он успеет сказать хоть слово, как принимать на себя всю вину, чтобы слуги и дети избежали его ярости. Она знала, когда покорность с ее стороны успокаивала его, а когда выводила из себя и как быстро изменить его настроение. Они словно играли в тщательно продуманную игру, только Наварро не знал об этом. Но с годами ей становилось все тяжелее постоянно защищать детей от его насилия, предотвращать беды, никогда не быть собой, а лишь реакцией на мужнины капризы. И вот теперь, когда Марина покидала родительский дом, Анжела наконец-то могла расслабиться. Хотя она не знала, чем будет заниматься, оставшись одна, без детей, о которых так заботилась и воспитывала. Старая мечта посадить на ранчо цитрусовые деревья и виноград была давно забыта. Дети и выживание всегда стояли на первом месте.

С тревогой наблюдая за хаосом на огромной, объятой жаром и дымом кухне, она улучила момент и выглянула в окно. С этим ворохом дел перед завтрашней свадьбой у Анжелы почти не было времени допить свой утренний шоколад, и поэтому сейчас она не стала торопиться и отпивала его маленькими глотками, смакуя густой напиток из какао, сахара, молока, кукурузного крахмала, яиц и ванили, чтобы успокоиться и сказать себе, что все будет в порядке.

Глядя в окно, она мысленно летела над пастбищами и полями. Анжела привыкла мечтать, освежая воспоминания о тех днях, когда она радостно и свободно скакала на Сирокко. Тогда здесь было меньше деревьев, ковбоев и людей. По оживленной Камино Виехо нынче катили повозки, скакали лошади и шли мулы. Она вспомнила забавный ежегодный поход индейцев по Старой Дороге, когда они направлялись в горы за осенним урожаем желудей – тысячи человек несли свой скарб, бредя к морю и словно повинуясь древнему зову. Минуло довольно много времени с тех пор, как Анжела последний раз видела индейцев, идущих осенью на запад. Она гадала, ходят ли они вообще теперь собирать желуди.

Ее взгляд упал на поле. Повсюду, где только мог видеть глаз, вздымая пыль, паслись безбрежные стада скота, и мирные мысли Анжелы омрачило беспокойство.

Наварро губил пастбища. Он не давал земле отдохнуть и обновиться. Похоже, хозяин забыл, что скот, привезенный из-за морей, не был частью местной фауны, и поэтому требовалось проявлять особую осторожность, чтобы сохранить природный баланс. Но Анжела не смела предложить ему уменьшить поголовье в стадах и оставить часть земли нетронутой, ибо за такие слова немедленно получила бы быструю звонкую оплеуху.

Напомнив себе, что сегодняшний день должен приносить только радость, она отринула от себя переживания и, обернувшись, увидела Марину, по-прежнему стоявшую возле кухонного окна.

Восемнадцатилетняя и безумно влюбленная, Марина пристально глядела на Камино Виехо, по которой тележки и лошади направлялись из деревни Лос-Анхелес к бухтам Санта-Моники, останавливаясь по пути недалеко от смоляных ям. Анжела знала, что ее младшая дочь высматривает своего жениха, Пабло Киньонеса, талантливого серебряных дел мастера, родившегося в Калифорнии от мексиканских родителей.

Анжела никогда не видела, чтобы девушка была так влюблена! Марина тянулась к окну, словно цветок к солнцу, ее стройное тело чуть не дрожало от возбуждения. А лицо! Глаза широко раскрыты и прикованы к дороге, губы боятся сделать лишний вдох в ожидании момента, когда появится ее обожаемый Пабло. Сколько раз Марина прибегала в дом разрумянившаяся, с блестящими глазами, после посиделок в тени перечного дерева! Под строгим присмотром пожилой дуэньи они с Пабло проводили там целые часы, не отходя друг от друга, болтая, смеясь, наслаждаясь молодостью. Так непохоже на ухаживания Наварро за Анжелой, когда жених с невестой просто сидели молча.

– О мама, – лепетала Марина, – где он только не побывал! Пабло ездил даже в Сан-Диего! Представь себе.

На Анжелу это не производило впечатления. Город в двухстах милях отсюда мог с тем же успехом находиться и в двух тысячах миль. Чем он привлек восемнадцатилетнюю девушку, когда дом и ранчо, знакомые ей с детства, находились прямо здесь?

Конечно, Анжела не знала, каково это – быть влюбленной. Возможно, когда-то она и могла бы влюбиться в Наварро, но очень давно, когда она еще была совсем другой Анжелой.

Ее напугали внезапные детские крики. Подойдя к окну, выходившему на загоны, овчарни и конюшни, она увидела, как ее внуки и внучки взбираются на забор, чтобы посмотреть на дикого медведя гризли, которого всадники затаскивают в загон.

Вакеро поймали зверя в горах Санта-Моники и притащили его живьем на ранчо Палома. Завтра вечером для увеселения гостей, приехавших на свадьбу, его стравят в бою с быком. Гризли яростно отбивался, скаля клыки, уворачиваясь и громко рыча, пока наездники держали веревки, лошади пятились, ржали и взбивали клубы пыли, а дети хлопали в ладоши и визжали от восторга.

Наблюдая за внуками, прильнувшими к забору, точно щенки, – небольшой толпой крепышей в возрасте от трех до шестнадцати лет, – Анжела ощутила всплеск печали и счастья в душе. Печали потому, что младшая дочь завтра должна выйти замуж и покинуть родные пенаты, а счастья оттого, что дом, куда она переезжала, находился совсем неподалеку.

Последняя свадьба в этом доме, в котором ее собственная была первой. Тридцать восемь лет назад ее заставили вступить в брак с мужчиной расчетливого ума и ледяного сердца. Без малого сорок лет минуло с того дня, как Анжела отсекла свою косу в горной пещере, и все же она до сих пор чувствовала синяки от побоев, полученных на следующее утро, когда Наварро проснулся и увидел, что она срезала волосы. Этим наказание не ограничилось. Наварро продолжал мучить ее, придумывая новые способы, чтобы постоянно напоминать Анжеле, кто ее господин. Он приказывал ей раздеваться, а потом привязывал к стулу и оставлял сидеть в таком виде на всю ночь. Он заставлял ее выполнять унизительные непристойности, которые она терпела молча, потому что это происходило лишь по ночам, когда они были одни. Утром всходило солнце, и Анжеле почти казалось, что жестокость Наварро приснилась ей в кошмарах. Он делал так, чтобы после избиений никогда не оставалось следов, поэтому даже служанка Анжелы, помогавшая ей надевать утреннее платье, ни о чем не догадывалась. А когда Анжеле становилось совсем невмоготу выносить его истязания, она вспоминала о своих детях, о том, как хорошо Наварро обеспечивал их, и об этом прекрасном доме, который он построил.

Анжела не испытывала ненависти к Наварро. Она жалела его, потому что в его душе не было любви и радости и никто не любил его, даже собственные дети. Каким-то непостижимым для нее самой образом Анжела была даже благодарна ему – за детей, которых он ей подарил, за то, что сдержал обещание разрешить ее родителям жить в этом доме до самой смерти, за то, что сделал ее бесценное ранчо самым прекрасным и процветающим в Альта Калифорнии. Взамен она выполнила свою часть сделки: в пятьдесят четыре года Анжела все еще оставалась красавицей.

Шум и гам на огромной кухне вернули ее на землю. Женщины были заняты перемалыванием муки, приготовлением лепешек со специями, нарезкой овощей, замешиванием теста, одновременно успевая поболтать и посмеяться, а ведь еще столько надо было сделать! Гасиенда заготавливала продукты на несколько недель. Сначала состоится грандиозная свадебная процессия. Жених и невеста верхом, одетые в лучшие наряды, возглавят пышное шествие через Лос-Анхелес и обратно: Марина – в широкополой шляпе с перьями и в ярких бархатных юбках, Пабло – в вышитом жакете и штанах, конь жениха будет обряжен в серебро. А затем – свадебное пиршество среди завезенных из-за моря джакаранды, каллистемона и перечных деревьев с музыкантами, танцорами и ослепительным фейерверком.

Все семейство Наварро собралось по такому случаю. Старшие сестры и братья Марины приехали со своими супругами и детьми. Даже сестра Марины Карлотта, старше ее на восемнадцать лет, проделала долгий путь из Мехико-Сити вместе со своим вторым мужем, графом Д'Арси, и их шестилетней дочерью Анжеликой.

Анжела остановилась, чтобы проверить соус чили, который готовила повариха, – в большой кастрюле на жиру шипели и булькали лук, чеснок, мякоть перца чили, майоран и мука. Она попробовала его и нахмурилась. Взяв маленький свежий помидор, она быстро нарезала его на доске и побросала кусочки в кастрюлю. Теперь соус получится в самый раз. Отвернувшись от плиты, Анжела через окно увидела высокого мужчину, который с разгневанным видом подошел к загону и снял одну из маленьких девочек с ограды. Это был Жак Д'Арси, второй муж Карлотты и любящий отец Анжелики. Забрав дочку прочь от жестокого зрелища в тень розового дерева, он усадил ее на колено и сорвал цветок, чтобы украсить ей волосы.

Анжела снова ощутила в душе беспокойство. Наварро ненавидел второго мужа Карлотты. Когда ее первый супруг, калифорниец, выбранный Наварро, умер в Мехико-Сити, Наварро ожидал, что старшая дочь вернется в Альта Калифорнию и выйдет замуж за местного фермера. Вместо этого она встретила и полюбила человека, чья семья спаслась от революции во Франции и нашла приют в Мехико-Сити. Наварро презирал французов и отказывался разговаривать с Жаком Д'Арси, и Д'Арси, оскорбившись, заявил, что останется здесь только ради Карлотты.

Несмотря на солнечный день, Анжела почувствовала холодок и быстро окинула взглядом ранчо в поисках Наварро. Достаточно самой малости – нескольких стаканов вина, придуманного оскорбления, – чтобы он решил вызвать Д'Арси на дуэль. Наварро однажды так уже поступил. Его соперник проиграл.

Наблюдая, как Д'Арси играл со своей дочуркой, Анжела заподозрила, что он приехал на свадьбу не из желания сделать приятное Карлотте, а чтобы развлечь свою маленькую «принцессу». Названную в честь прабабушки Анжелы шестилетнюю девочку постоянно опекала строгая ацтека, которая была не просто няней, а курандерой – знахаркой, владевшей тайнами врачевания древних ацтеков. Суровая женщина носила странную одежду: длинную разноцветную юбку и тунику без рукавов из красочной ткани, доходившую ей до бедер. Длинные волосы были связаны в переплетенные тканью пучки, которые напоминали рожки надо лбом. Карлотта рассказывала, что женщина пришла из деревни, где люди до сих пор живут так же, как и их предки до появления Кортеса, и где они хранят секреты исцеления, которые никогда не открывали завоевателям. Карлотта и Жак Д'Арси наняли ее из-за эпилепсии Анжелики, той же болезни, что мучила Анжелу и Марину.

Из всех ее детей только Марина унаследовала обморочное проклятье. Бедная девочка! Когда это случилось в первый раз, у нее были видения. Как же она кричала и цеплялась за мать! Между ними существует особая связь. Больше никто не способен понять, каково это. Пабло Киньонес уверял Анжелу, что позаботится о Марине во время ее обмороков. Но Анжела чувствовала, что лишь она одна могла помочь своей дочке. И поэтому она была рада, что девочка влюбилась в местного парня и теперь не окажется далеко от родного дома.

У матери не должно быть любимчиков, однако сердце Анжелы рассудило иначе. Здесь были две ее самые любимые дочери, старшая и младшая. Карлотта – первенец, она родилась у Анжелы в восемнадцать лет. Потом появилось много других детей, некоторые из них не выжили и теперь покоились на небольшом семейном кладбище под перечным деревом. Были сильные и крепкие мальчики, нынче мужчины, трое из них такие же надменные, как и Наварро, один застенчивый, один очень смешливый. И были другие девочки, две практичные женщины, удачно вышедшие замуж. Девять детей от четырнадцати беременностей. Марина была младшей, она появилась у Анжелы в возрасте тридцати шести лет. После этого были зачаты еще трое, но двое не дожили до своего первого дня рождения, а третьего Анжела потеряла из-за выкидыша. Потом Анжела больше не могла забеременеть, и поэтому Марина оставалась ее бесценной «крошкой», особенно когда остальные выросли, нашли себе мужей и жен и разъехались.

Имя Марины явилось Анжеле во сне, когда она была еще беременна и не знала, что у нее родится девочка. Особенное имя. Но во сне она не расслышала его полностью. Она увидела себя в жутком темном месте, со странным рисунком на стене, чьи-то руки лихорадочно закапывали распятие в землю, и приглушенный голос позвал ее. Что он произнес: Марини? Мамири? Эти слова не звучали как имена. Марина! Да, конечно, вот оно имя из сна. Прекрасное имя.

Не в силах более выносить медвежьего визга страха и ярости, она отвернулась от неприятного зрелища – бедный зверь упал на спину, пытаясь освободиться от веревок, – и неожиданная мысль посетила ее: «Медведь не разрешал ловить его и притаскивать сюда для нашего развлечения».

Откуда это всплыло? Странные вещи приходили ей на ум в самые непредсказуемые моменты. Мысли мелькали, словно рыба выпрыгивала из ручья, сверкая чешуей и затем исчезая в воде. Иногда эти внезапные мысли были настолько быстрыми, что она не могла запомнить и обдумать их. То промелькнет слово, то возникнет неясный образ.

Выбросив из головы странные рассуждения, Анжела снова вернулась к непростой задаче – приготовить еду для работников и гостей, приглашенных на свадебное торжество.

Ранчо Палома нынче стало большой гасиендой: экономически развитой плантацией, предоставлявшей работу огромному числу человек и совмещавшей в себе земледелие, скотоводство и побочное производство. Наварро с избытком выполнил данное в брачную ночь обещание разбогатеть. Деревня Лос-Анхелес тоже процветала. Теперь повсюду были фермы с фруктовыми деревьями, садами и виноградниками. Рядом с ранчо Палома появились соседние ранчо: Ла Бреа, Ла Синегас, Сан-Висенте и Санта-Моника, Сан-Педро, Лос-Фелиз – сотни тысяч акров, принадлежавших семьям с известными фамилиями: Домингес, Сепульведа, Вердуго. Население пуэбло выросло почти до восьмисот жителей.

Увидев, как Марина вдруг положила ладонь на оконную раму – внезапный беспокойный жест, Анжела посмотрела, кто же так привлек внимание ее дочери. Может, наконец Пабло появился? Но нет, в ворота въехал американец, с недавних пор торговавший с Наварро.

Дэниел Гудсайд, капитан корабля, из-за которого у Анжелы, по непонятным ей самой причинам, было неспокойно на душе.

Раньше Наварро заключал с янки только нелегальные сделки: он тайно встречался с американскими торговцами в бухтах Санта-Барбары, чтобы обменять шкуры буйволов на золото. Но сейчас все коммерческие операции велись открыто, по закону. Наварро презирал американцев даже больше, чем французов, считая их необходимым злом, немногим лучше паразитов, но в то же время видел в них неплохой источник собственного обогащения. Анжеле американцы казались странным народом. Она помнила, как первый янки появился в Лос-Анхелесе двенадцать лет назад, когда Калифорнией управляли испанцы. Пирата Джо поймали во время рейда на побережье Монтерея. Узнав, что он умелый плотник, его выпустили из тюрьмы и отправили в Лос-Анхелес руководить строительством новой церкви на Плаза. Анжеле тогда было сорок два года, и она впервые в своей жизни увидела белокурые волосы. Все собирались вокруг стройплощадки посмотреть, как высокий светловолосый незнакомец отдавал приказы, пока индейцы тащили с гор стволы деревьев. Когда церковь была построена, Джозеф Чэпман женился на мексиканской сеньорите и остался жить в Лос-Анхелесе. Семь лет спустя, после того как Испания утратила господство над Калифорнией, в миссию Сан-Габриель пришел охотник Джедедайя Смит, но его не арестовали, потому что больше не существовало запрета на появление чужестранцев в Калифорнии.

Восемь лет назад, когда люди Калифорнии узнали, что Мексика отделилась от Испании, они поклялись в верности правительству Мексики, которое сразу же открыло провинцию для международной торговли с английскими и американскими судами. Шкуры и сало составляли основу экономики. Воловьи шкуры и сало с ранчо Палома переправляли в Новую Англию, где из шкур делали седла, упряжь и обувь, а, выплавляя сало, получали из него материал для производства свечей. Бойкая торговля привлекала в Калифорнию все больше янки, поэтому сегодня ничего не стоило встретить американца на улицах Лос-Анхелеса.

Анжела пыталась представить, что бы подумала обо всех этих переменах ее мать, донья Луиза, покоившаяся в могиле на семейном кладбище. Луиза умерла в тот год, когда Мексика вышла из состава Испании, словно ее собственная связь с любимой родиной оборвались и она не захотела жить дальше. Ей было тогда шестьдесят девять лет. Лоренцо, убитый в драке во время азартной игры, был похоронен там же.

Анжела смотрела, как капитан Гудсайд спрыгнул с лошади и снял шляпу. Как и у Пирата Джо, волосы у него были цвета зрелой пшеницы. Потом, увидев выражение лица своей дочери, она сказала Марине:

– Пабло обязательно приедет.

Бедная девочка все утро прождала жениха, но вместо него в ворота въезжали одни незнакомцы.

– О, мама, – вздохнула Марина, отвернувшись от окна, и, не совладав с обуревавшими ее чувствами, выбежала из комнаты.

Обменявшись взглядом с Карлоттой, которая присматривала за приготовлением дульче де калабаса – засахаренной тыквы, – и помнила, что такое восемнадцать лет и сердечные муки, Анжела вышла из кухни в галерею. За изящными арками колоннады открывался сад, заполненный цветами, кустарниками и свисающими ветвями ив и перечных деревьев. Она остановилась, чтобы осмотреть ряд кресел под покрывалом.

Это был свадебный подарок-сюрприз для Марины и Пабло – четыре старинных кресла ручной работы, изготовленные в 1736 году в стиле Людовика V по образцу кресел из королевского дворца в Мадриде. Они были облицованы палисандром с вставками из черного дерева и обиты темно-красным шелком, прошитым золотой канителью, с отделкой из золотой бахромы. Донья Луиза привезла их в Мексику в 1773 году, а потом их вместе с другой мебелью приволокли на быках в Альта Калифорнию, после того как она вышла замуж за дона Лоренцо. Кресла считались самой изысканной мебелью во всей провинции и теперь должны были перейти к Марине.

Пройдя дальше по галерее, Анжела заметила трех мужчин, стоявших у конюшни и восхищавшихся лошадью, которую недавно купил Наварро. Хотя ему было за шестьдесят и волосы у него поседели, Наварро до сих пор оставался здоровым как бык. Анжела увидела рядом с ним своего будущего зятя – невысокого юношу с мальчишеским лицом. А знает ли Марина, что Пабло уже приехал? Потом она разглядела третьего мужчину, ростом чуть повыше Наварро. Им оказался капитан Гудсайд. Необычная широкополая соломенная шляпа скрывала его лицо.

Наблюдая за ними, Анжела старалась определить настроение Наварро. Однажды он уже отменил одну свадьбу из прихоти в самую последнюю минуту, заставив сына кипеть от скрытой ярости, а семью невесты угрожать ему местью. Однако Анжела не уловила ничего подозрительного в поведении мужа. Он даже смеялся над чем-то, что рассказывал Пабло Киньонес.