Текст книги "Священная земля"

Автор книги: Барбара Вуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Фелипе громко закричал и почувствовал, как тело распадается на части и душа устремляется в небеса.

И потом ангелы нежно вернули его обратно на землю, в пещеру, к теплу и девушке, где брат Фелипе забылся самым сладким сном за всю свою жизнь.

Проснувшись, он сначала удивился, увидев, что лежит голым. Но затем, вспомнив, он понял, что это его естественный облик, что таким сам Господь создал его и всех мужчин и женщин, и что в наготе нет стыда. Разве блаженный святой Франциск не снял свои одежды, воскликнув: «Отче Наш на Небесах»?

Фелипе посмотрел на Терезу, тихонько посапывавшую рядом. Здесь был ответ на вопрос, который он искал, разгадка тайны девушки, что так сбивала его с толку. Он наблюдал за ней, когда она говорила с растениями, шепталась с ветром и пела под дождем. Она не боялась животных, а понимала их и, в отличие от Фелипе, была к ним так же близка, как и святой Франциск. Она ставила себя не над природой, как это делали люди, а наравне с ней. Вот истинное определение смирения! Она так долго была подле него и пыталась ему все рассказать, а он в своей слепоте не замечал этого.

Он радостно всхлипнул, слезы легко текли из его глаз, как когда-то из глаз святого Франциска. Брат Фелипе приехал в Калифорнию, чтобы познать экстаз, и он познал его.

Они вернулись в миссию до рассвета, не говоря друг другу ни слова, оба переполненные ощущением чуда и знанием того, что прошлой ночью они стали свидетелями действия целебной магии. Тереза забралась через окно обратно в монашескую комнату, а Фелипе отправился в свою келью.

Но он не остался в миссии. Прежде чем на следующий день солнце достигло зенита, он держал путь на запад, взяв с собой лишь буханку хлеба и небольшой сверток, спрятанный в рукаве робы. Брат Фелипе был преисполнен благоговением, счастьем и радостью. Больше не существовало ни боли, ни вопросов. Внезапно все встало на свои места, и он понял!

Святой Франциск умер в 1226 году и был похоронен в Церкви Святого Георгия в Ассизи. Четыре года спустя его тело втайне перевезли в великую базилику, построенную братом Илией. Во время закрытого от посторонних глаз перезахоронения один из братьев, будучи одержим религиозным пылом, отнял мизинец от правой руки святого и спрятал его в небольшом монастыре в Испании. Долгие годы реликвия хранилась в разных вместилищах, каждый раз во все более ценных и достойных, пока наконец священные кости не нашли свой последний приют в серебряном реликварии в форме человеческого предплечья и кисти. Когда отцы готовились к отплытию в Новую Испанию, где собирались основать миссию в Альта Калифорнии, им был тайно вручен реликварии, чтобы присутствие святого в далекой земле обеспечило успех их миссии.

То было подношение Фелипе Первой Матери.

В пещере он разделся, оставшись в одной набедренной повязке, и аккуратно завернул реликварии в робу, после чего закопал его в полу пещеры. Потом, вспоминая сорок дней и ночей поста святого Франциска, за время которого он съел полбуханки хлеба из преклонения перед Господом, который постился сорок дней и ночей, не принимая вообще никакой пищи, Фелипе покинул пещеру лишь с четками и буханкой хлеба в руках. И вместо того чтобы спуститься вниз к выходу из каньона и оттуда вернуться в миссию, направился вверх по каньону, обратив лицо к солнцу. На его губах сияла улыбка, и он поднимался все выше и выше, пока не исчез между верхушками деревьев и небом.

Глава 7

Если у Лос-Анджелеса есть сердце, думала Эрика, то оно находится на Олвера-стрит.

Медленно шагая по улице, мощенной кирпичом, протянувшейся через целый квартал, она чувствовала, как у нее поднимается настроение от прогулки по этому красочному месту, где торгуют сувенирами, изделиями из кожи, мексиканскими шалями, сомбреро, статуэтками святых и мексиканской едой, а уличные музыканты искрометно исполняют «Гуантанамеру». Эрика только что подкрепилась релено с острым перцем чили во внутреннем дворике старомодного ресторана, где сразу забываешь, что находишься посреди мегаполиса с пятимиллионным населением.

Она возвращалась из миссии Сан-Габриел, как вдруг, повинуясь непонятному импульсу, свернула с шоссе. Она понятия не имела, зачем это сделала. Ей просто надо было подумать. Поездка удачи не принесла. Хотя архивы миссии велись со дня ее основания в 1771 году, в них не нашлось ни одного упоминания об индейцах или отцах, которые могли бы изготовить объект, найденный Эрикой утром в пещере. Поэтому сейчас, повинуясь внезапному порыву, она со счастливым видом брела посреди толпы туристов и местных жителей, посещавших исторические достопримечательности, которые были частью скрытой романтической души Лос-Анджелеса. Вот церковь Богоматери Царицы Ангелов, построенная в 1818 году индейскими рабочими, притаскивавшими бревна из гор Сан-Габриел. По утрам в воскресенье здесь проводились куинсеньерос, торжества в честь достижения девочками пятнадцатилетнего возраста. Считалось, что эти веселые, возвышенные празднества вели свою историю от древних обрядов коренных американцев, из-за чего их и пыталась запретить католическая церковь. Дом Сепульведа, красивое старинное строение в викторианском стиле, возведенное в 1887 году. Дом Пеланкони, построенный в 1855 году, первое кирпичное здание в Лос-Анджелесе. И, конечно же, старейший в городе дом – Авила, построенный из кирпича-сырца в 1818 году, тридцать семь лет спустя после основания города. И от всех этих стен, Эрика точно знала, исходят волны угасших страстей и историй прошлого.

Выйдя на залитую солнцем площадь Плаза – парк в мексиканском стиле, над которым возвышалось огромное фиговое дерево, – она порадовалась тому, что догадалась в последний момент свернуть с дороги. У одиночества имеются свои преимущества, но иногда душа рвется в места, переполненные людьми. Все скамейки были заняты отдыхавшими туристами или горожанами, погруженными в течение «Лос-Анджелес таймс» и «Ла Опиньон».

А потом она увидела призраков, прозрачных людей в старинных нарядах, лошадей и повозки, шелудивых собак, ветхие саманные постройки и деревянные тротуары. Эрика уже привыкла видеть призраков, даже посреди бела дня в центре Лос-Анджелеса. Мертвые на самом деле никуда не исчезают. Археология доказала это. Она увидела женщин с зонтиками от солнца, кривоногого мужчину со значком шерифа, добытчиков мехов верхом на лошадях, всадников с бандитской внешностью, направлявшихся к ближайшему салуну. Люди думают, что сегодняшний Лос-Анджелес – дикий город. Посмотрели бы они на него сто пятьдесят лет назад! Прямо здесь начинался Дикий Запад.

Она заметила обнимавшуюся парочку молодых современных латиноамериканцев, они склонили головы друг к другу, точь-в-точь молодожены во время свадебного путешествия. Эрика никогда не думала, что в Лос-Анджелесе можно провести медовый месяц, однако Плаза с ее обстановкой старой Мексики, цветами, музыкой, вкусной едой, нарядными людьми и атмосферой веселья, похоже, оказалась прекрасным местом для двух влюбленных.

Вид работника китайского ресторана в заляпанном белом фартуке, прислонившегося к фонарному столбу с утренним выпуском «Таймс» в руках, вернул ее к действительности. Название Эмералд-Хиллс снова попало на первые полосы газет. На сей раз со словом «зловещий» в подзаголовке. Таблоиды раскопали старые новостные сводки о сестре Саре и странных происшествиях в Каньоне Призраков. Сестра Сара даже заявляла, что сама идея возвести Церковь Духов там, где ее потом и построили, пришла к ней после того, как в видениях ей явилась «женщина в белом одеянии». Эрика подозревала, что видение скорее имело отношение к игре на публику, чем к реальным событиям. Тем не менее статья вызвала целый ряд «встреч с неизведанным» у пещеры, а рабочие стали утверждать, что испытывали странные ощущения, находясь рядом с ней.

В газеты попала еще одна громкая история. Найдя реликварий с останками святого Франциска, Эрика связалась с Ватиканом. Ей сообщили, что реликварий был привезен в Калифорнию в 1772 году и значился в архивах миссии как пропавший в 1775 году одновременно с братом Фелипе, который исчез таинственным образом. Считалось, что его задрал медведь гризли. Эрика гадала, зачем монаху-францисканцу понадобилось закапывать кости святого Франциска в пещере, находившейся вдали от его дома. К тому же в индейской пещере.

Ватикан немедленно выслал своего представителя. Эрику вовсе не удивила быстрота, с которой они отреагировали. Дело было вовсе не в реликварии (тысячи подобных сосудов хранились по всему миру) и не в том, что Святой Франциск – один из главных католических святых. Тут в игру вступала политика. Хуниперо Серра был причислен к лику блаженных – первый шаг на пути причисления к лику святых. Однако многие выступали против его канонизации, называя такое решение весьма спорным. Все больше света проливалось на то, как отцы-миссионеры обращались с индейцами, и на католическую церковь обрушился шквал критики. Мощи святого, захороненные рядом с индейской могилой, вызвали ряд важных вопросов.

Хотя реликварий уже летел в Рим, дело получило столь широкую огласку в прессе, что верующие выстраивались в очередь у забора в Эмералд-Хиллс в надежде пройти внутрь и помолиться на том месте, где лежали кости святого Франциска. Люди с больными детьми или родственниками в инвалидных колясках, читавшие молитвы по четкам, дожидались момента, когда их впустят. Латиноамериканцы утверждали, что надпись «Ла Примера Мадре» свидетельствует о явлении в пещере Девы Марии, после чего СМИ стали сравнивать ее с пещерой в Лурдес. Газетная фотография, запечатлевшая защитный пластиковый каркас, установленный над скелетом, и тяжелые железные ворота, преграждавшие теперь вход в пещеру, напускала на нее атмосферу религиозной тайны – она действительно производила впечатление места, где происходят чудеса.

Утром, когда Эрика съехала с холма, у поворота на Тихоокеанское шоссе она увидела, как полицейские арестовали двух молодых людей, установивших поперек дороги заграждение со словами: «Раскопки в Эмералд-Хиллс – входная плата 5 долларов с человека». Эта сцена вызвала у нее улыбку. Лос-Анджелес, как никакой другой город, умел развлекать и делать на этом деньги.

Вернувшись обратно в реальный мир, который спешил мимо нее на каблуках и в туфлях-лодочках, Эрика открыла сумку, достала небольшой матерчатый кулек и вытряхнула его содержимое на ладонь: скромное распятие, отлитое из олова, с нанесенной на нем датой: «Анно Домини. 1781». «Возможно, оно посвящено важному событию, – сказал священник, когда Эрика объяснила, что распятие было закопано с заботой и почтением в ямке, выложенной цветами. – Может быть, рождению ребенка».

Рождению? Но чьему?

– Вы родились здесь, доктор Тайлер? – однажды Джаред задал ей такой вопрос, когда случай свел их вместе за одним столиком в кафе. Потом он быстро прибавил: – Вы так любите историю Калифорнии!

Вопрос удивил ее. Еще ее озадачило его внимание. В первый момент Эрике польстила мысль о том, что он ею интересуется. Но потом она подумала: он спрашивает не из дружеского любопытства, а изучает меня, совсем как я изучала его. Разве не этим занимаются враги, выискивая друг у друга сильные и слабые стороны? Она ответила дежурной фразой:

– Я из Сан-Франциско.

По крайней мере так написано в ее свидетельстве о рождении. Объяснить правду было трудновато.

Добрая сотрудница социальной службы больницы обратилась к девочке:

– Так, тебя зовут Эрика? Разве у тебя нет фамилии? Ладно, Эрика, скажи мне, мужчина, который привез тебя сюда, это твой папа?

Эрика ответила:

– Не думаю.

Ей было всего пять лет, но она уже сумела распознать выражение замешательства на лице взрослого человека.

– Что значит, ты так не думаешь?

– У меня много пап.

Социальная работница что-то записала, а Эрика завороженно глядела на длинные ногти, покрытые красивым лаком, и золотое кольцо, сверкавшее на руке приятной тети.

– А женщина, которую привезли с тобой, она была твоей матерью? – И быстро поправилась: – Она твоя мама? – Потому что Эрике еще не сказали, что женщина скончалась в реанимации.

Потом Джаред спросил:

– Ваша семья до сих пор живет в Сан-Франциско?

– У меня нет семьи, – ответила она. – Только я.

Не совсем ложь, так как она сама точно не знала.

Позже в другой комнате добрая сотрудница социальной службы спросила:

– Ну как?

И лысый мужчина, не подозревая, что Эрика слышала их разговор, ответил:

– Мои подозрения подтвердились. Я предположил, что ребенок, скорее всего, из какой-то общины хиппи. У женщины была передозировка наркотиков, да и парень, который ее привез, был одет весьма необычно. Что ж, мне удалось найти эту общину. По-видимому, ребенка бросили. Они сказали, что ее мать укатила с одним из байкеров. Что касается биологического отца – мать приехала в общину уже будучи беременной и родила ребенка там. Она никогда ничего не рассказывала об отце. Сомневаюсь, что она была замужем.

– Ты узнал имя матери?

– В общине ее звали Мунбим[7] . Вот и все, что удалось выяснить. Не думаю, что ты найдешь ее или папашу. Сомневаюсь, что они были женаты. Наверное, у нее даже нет свидетельства о рождении.

– Я его уже приготовила. Местом рождения мы записали Сан-Франциско.

– Что теперь?

– Ну, ее будет сложно пристроить, учитывая, что ей уже пять лет.

– Ты так думаешь? Некоторые пары были бы рады получить ребенка постарше, особенно такую хорошенькую маленькую девочку.

– Да, но есть в ней что-то странное...

Она подрастала, зная, что мать бросила ее, переезжая из одного приюта в другой. Окружавшие ее социальные работники менялись с пугающим постоянством, и поэтому Эрика сбежала в свои фантазии. Истории стали ее спасательным кругом, выдумки – мыслями.

В четвертом классе она представляла себе, как красивый мужчина в военной форме входит в классную комнату и говорит командным голосом.

– Я – генерал Макинтайр, и я приехал с поля боя, чтобы забрать свою дочь домой.

Они обнимались перед всеми детьми – Эшли, Джессикой и Тиффани, барракудами начальной школы на Кэмпбелл-стрит – и уходили, взявшись за руки, причем Эрика тащила охапку новых игрушек.

В пятом классе она видела себя лежащей в больнице при смерти после операции на мозге. Ей требовалось переливание крови, которую мог дать только родственник, и ее родители подбегали к постели, говоря, что искали ее, а потом увидели снимок в газете и заголовок: «Поможет ли кто-нибудь этой маленькой девочке?». Они были очень богаты и пожертвовали больнице деньги на строительство нового крыла, которое затем назовут в честь их дочери.

В шестом классе Эрика начала составлять семейный альбом из фотографий чужих людей. Она подписывала рядом с ними: «Мама и я на берегу моря», «Папа учит меня кататься на велосипеде». В седьмом классе она принялась регулярно обзванивать службы социального обеспечения детей и спрашивать, не связывалась ли с ними ее мать.

Социальные работники приходили и уходили, менялись приемные дома, школы, районы. Эрике казалось, что она жила внутри пинбольного автомата, отскакивая от перегородок и пружинок, и так без конца. Она росла жизнерадостной приветливой девчушкой с развитым воображением. В иных приютах было много малолетних преступниц. Но Эрика выжила, потому что им нравились ее истории. Она притворялась, что умеет гадать по ладони и на чайной заварке, и всегда предсказывала счастливое будущее.

Она ни на минуту не прекращала верить в то, что родители придут за ней.

Глядя на распятие в своей руке, она подумала: неужели оно сделано в честь дня рождения? Но чьего? И потом, посмотрев вокруг на отреставрированные здания, снова спросила себя: какой неведомый зов привел ее Лос-Анджелес? В глаза бросилась бронзовая памятная пластина с надписью: «Исторический памятник города Лос-Анджелеса – 1781 год нашей эры». И внезапно Эрика поняла: распятие было посвящено рождению не человека, а города.

Глава 8

Анжела

1781 год

Ну и местечко они нашли для своего поселения! Так размышлял капитан Лоренцо, пребывая не в лучшем расположении духа. Река протекала черт-те где, гавани не было, к тому же никаких скал или гор на берегу. Все лучшие города мира построены на реках или возле защищенных гаваней. А тут сидишь посреди неизвестно чего.

Лоренцо знал, что губернатор Неве намеренно выбрал эту местность для основания нового пуэбло. Не важно, что тут не было ни гавани, ни судоходной реки. Поселенцы приехали сюда, чтобы сажать зерновые и разводить скот, а эта задымленная равнина прекрасно подходила для такой цели. Лоренцо подумалось, что Неве очень доволен собой. А как же иначе, ведь он выполнил данное ему поручение: основать два поселения в Альта Калифорнии – на севере и на юге. Одно было названо в честь святого Франциска, а второе – в честь Девы Марии.

Господи, философствовал Лоренцо, дать городу имя местной реки, название которой само позаимствовано у церкви из далекой Италии! Оно было таким грандиозным и длинным, что редко кому удавалось произнести его с первой попытки. Эль Пуэбло де Нуэстра Сеньора ла Рейна ле Лос Анхелес дел Рио де Порциункула. Город Богоматери Царицы Ангелов на реке Порциункуле. Люди уже шутят на эту тему. Они смеются и говорят, что упоминание Порциункулы весьма кстати потому, что слово означает «частица», а разве не столько они получили от правительства в обмен на свое согласие приехать сюда? И что там про ангелов? Никто ангелов пока не видел, вместо них тут обитала группа колонистов-оборванцев, привезенных из Мексики, страны, где смешаны чуть ли не одиннадцать рас: индейцы, африканцы, мулаты, метисы, даже китайцы с Филиппин! Мексиканские солдаты Лоренцо плюс испанские отцы с их стадом индейцев мишен – все они слушали губернатора Неве на церемонии основания нового города. Но вот ангелов среди них не наблюдалось.

Лоренцо был одним из вербовщиков, которым поручили подкупом приманивать людей из Мексики для переселения в Альта Калифорнию. Каждому колонисту полагался участок под дом, два участка орошаемой земли и два – сухой земли. У них также были права на общие земли пуэбло, где можно было пасти скот и хранить дрова. Каждой семье была обещана трехгодичная зарплата в размере десяти песо в месяц и вдобавок к ней одежда, инструменты, две коровы и два быка, две овцы, две козы, два коня, три кобылы и один мул. В обмен на все это колонисты должны были возделывать землю в течение как минимум десяти лет.

Хотя, по мнению Лоренцо, посулы были щедрыми, тем не менее им с капитаном Риверой не удалось набрать необходимого количества колонистов. Люди спрашивали, что они потеряли в этом забытом богом месте. И, конечно же, оттуда невозможно было связаться с родными, которые оставались дома. В конечном итоге они отправились в тяжелое путешествие на север с теми, кого сумели уговорить, их было сорок два человека – поровну взрослых и детей, из которых одна девочка, дочь Лоренцо, умерла по дороге.

И вот мы здесь, размышлял он, дожидаясь завершения торжественных речей и щурясь на океан и далекие горы, где в воздухе все время висела туманная дымка. Одинокое место, думал он, оторванное от цивилизации. Здесь местных больше нас в тысячу раз. Хотя он сам был креолом, потомком испанцев, родившимся в Мексике, Лоренцо не презирал индейцев, в отличие от некоторых своих товарищей. На самом деле он восхищался их пристрастием к азартным играм и считал это единственным светлым моментом на дикой земле. Он согласился вербовать колонистов, потому что в качестве вознаграждения ему было обещано увольнение с военной службы, и Лоренцо, получив свой участок, планировал встретить здесь старость, разводя скот, охотясь и играя в азартные игры.

Лоренцо помрачнел. Как теперь сложится жизнь? Его жена, донья Луиза, все еще не утешилась после смерти их дочери. Хуже того, она не пускала Лоренцо на свое ложе.

Он вернулся мыслями к церемонии. Палило солнце. В вышине кружила пара краснохвостых ястребов. Новую площадь уже обнесли столбами, пометив выходившие к ней участки для строительства жилищ. Процессия, возглавляемая губернатором Альта Калифорнии и индейцами мишен, которые несли изображение Девы Марии, торжественно двигалась вокруг площади. Чуть поодаль за ней безучастно наблюдали индейцы янг-на, которым принадлежала эта земля.

– Мы здесь по велению Божию, чтобы спасать души, – говорил падре из миссии.

«Души! – цинично подумал капитан Лоренцо. – Мы здесь потому, что король обеспокоен возросшим присутствием русских в Альта Калифорнии и появлением на севере их поселений. Стянуть испанские войска в этот район понадобилось из-за того, что британцы положили глаз на побережье Калифорнии. Наша цель – получить пополнение из испанских граждан-католиков в самые сжатые сроки, обратить язычников в свою веру и призвать их заводить потомство, потому что, чем больше испанских католиков будет жить здесь, тем сложнее будет другой нации заполучить эти земли». Капитан Лоренцо посещал королевский двор в Испании тринадцать лет назад, когда испанский посол в России сообщил, что русские собрались оккупировать залив Монтерей. Король Испании решил действовать незамедлительно.

Так размышлял капитан Лоренцо, пока отец возносил молитву над новой площадью. Лоренцо ничуть не заботила затея с донесением слова Божия до местных дикарей. Его интересовали лошади и разведение скота. Вся эта земля, насколько видел глаз, совершенно свободна – бери, не хочу. Здесь можно неплохо разбогатеть.

Взгляд его упал на жену, донью Луизу, сидевшую вместе с женой губернатора и женами других офицеров в тени навеса, крытого соломой. Красивая женщина, подумал он с горечью, обладает силой духа, которая просто необходима на этом диком фронтире. Креолка, как и он сам, Луиза происходила из знатной испанской семьи. Это было заметно по ее горделивой осанке, невозмутимому выражению лица. Своих слез она никому не показывала. Если бы только у них было больше детей! Но Селена была центром вселенной для Луизы, а теперь этот центр исчез, как сгоревшая свеча. Чем заниматься даме из высшего общества здесь, где всю работу выполняют индейцы? Уж конечно, она не станет утруждать свои нежные руки готовкой или шитьем. Ее роль – воспитывать детей мужа и наставлять их на путь истинный. Но о детях остались лишь воспоминания. И при нынешнем положении дел ожидать прибавления семейства не приходилось.

Лоренцо снова попытался сосредоточиться на церемонии, после которой должен был начаться пир в честь основания пуэбло. Тогда он собирался потихоньку улизнуть, по возможности не обидев этим губернатора и падре.

А на другой стороне новой площади, на том самом участке земли, где однажды будет возведена церковь из саманного кирпича, стояли индейцы мишен и почтительно наблюдали за проходившей церемонией. У них на шеях на шнурках из грубой пеньки висели оловянные распятия с проштампованным годом, которые им вручили в качестве поощрения за участие в девятимильном шествии от миссии до места постройки нового пуэбло. Несмотря на болезнь и усталость, Тереза попросила разрешения пойти с остальными, ибо это был шанс для побега.

Она привела с собой пятилетнюю дочь Анжелу, получившую такое имя из-за того, что она была дочерью святого и ее зачали в пещере Первой Матери.

Тереза часто с любовью вспоминала брата Фелипе, который пропал шесть лет назад и, как все считали, украл кости святого Франциска из миссии. Люди говорили, что он уехал в Испанию. Он отвернулся от Бога и отправился домой, где продал священные реликвии и зажил припеваючи. Но Тереза знала правду. Брат Фелипе ушел, чтобы встретиться со своим богом.

Стараясь делать вдохи покороче из-за боли в легких, она разглядывала солдат и новых колонистов, впечатленных тем, что им удалось «заполучить» эту землю. Янг-на стояли в стороне, не догадываясь, не осознавая, что у них отняли земли предков. Тереза была потрясена. «Мы считали этих людей нашими гостями. Но теперь они будут строить дома на земле, принадлежавшей чужим предкам!»

Тереза терпеливо ждала, когда появится возможность для побега.

С того момента, как она поняла, что беременна, отцы-миссионеры следили за заблудшей, по их мнению, девушкой, назначив для присмотра преданную и принявшую крещение индианку. Они знали, что ей как-то удалось выбраться из монашеской комнаты, но у них не было никаких доказательств. Если это сошло с рук одной индианке, говорили отцы, то и все остальные могут сбежать, вызвав тем самым массовый исход обратно в деревни, оставив отцов без работников, которые трудились бы для них на полях и строили церкви. За шесть лет, миновавших со времени путешествия Терезы в пещеру, правила стали жестче, наказания более суровыми. Несколько раз вспыхивали восстания. Индейцы мишен бунтовали против порабощения со стороны отцов. Тогда в миссию прибыли солдаты с мушкетами, и индейцы, не имея защиты против такого оружия, снова были вынуждены покориться.

Поэтому, несмотря на жар, обжигавший ее кожу, и боль в легких, Тереза твердо решила: они с Анжелой должны сбежать во что бы то ни стало.

Вооружившись официальной бумагой на землю, подписанной королем Испании, капитан Лоренцо объезжал границы своего будущего ранчо: к югу до ручья, у которого не было названия и который он окрестил Балоной в честь родного города своего отца, к востоку до болот, обозначенных на бумаге, как «ла сиенега», и к северу до ла бреа, смоляных ям с древней тропой, тянувшейся с востока на запад через северную границу. Землю ему выдали на определенных условиях: сначала он получал права на использование ее в качестве пастбища, а если через несколько лет продолжал занимать и возделывать ее, то мог подать прошение о передаче этого участка в полную его собственность. Он уже решил, что, когда наступит тот день, назовет свой новый дом ранчо Палома.

В его распоряжении оказалось четыре тысячи акров, индейцы-рабочие уже занимались изготовлением саманных кирпичей – одна группа перемешивала ногами в большой луже глину с соломой, другая заливала смесь в деревянные формы, пока третья вынимала высушенные кирпичи из форм и складывала их штабелями. Индейцы много не просили, работая в основном за еду и бусы, которые потом просаживали в бесконечных азартных играх. Они ушли из своих деревень и поставили хижины на границе земельного участка Лоренцо. Он гадал, вернутся ли они к своей старой жизни, когда ферма будет построена. Надеялся, что нет. Ему бы пригодилась помощь для ухода за скотом и лошадьми.

Какое же это будет чудесное ранчо! Вскоре тут появится дом с конюшней и другими пристройками, стоящий в тени деревьев, которые капитан Лоренцо переправлял морем из Перу. Он представлял себе розарии и фонтаны, выложенные плиткой тропинки и открытые ветрам галереи. Внутри будут отполированные деревянные полы и большая тяжелая мебель Луизы, которую доставили из Мексики на телегах, запряженных быками, и до переезда оставили на хранение под брезентом в пуэбло: украшенные резьбой кровати с пологом на четырех столбиках, комоды, шкафы и столы. Луиза привезла с собой серебро и гобелены, оловянную посуду и стеганые одеяла, подсвечники для каминов, большие блюда для кухни. Это будет дом, в котором сочла бы за честь жить сама королева, с гордостью думал Лоренцо.

Но потом он вспомнил, как оставил Луизу в поселении, где она отдает приказы слугам-индейцам, чистящим и натирающим маслеными тряпками мебель для госпожи. С тех пор как они похоронили свою маленькую девочку в Соноранский пустыне, Луиза буквально одержима заботой о креслах и сундуках. Лоренцо уныло подумал, неужели теперь они станут ее детьми и она будет больше заботиться о состоянии своего бесценного письменного стола, нежели о чувствах собственного мужа.

Внезапно он увидел мрачное будущее: донья Луиза, без детей и без друзей (жены колонистов вряд ли могут составить компанию знатной испанской даме) все сильнее горюя с каждым проходящим годом, тихо бродит среди мебели, выискивая пятна и пыль, проклиная индейских служанок за их плодовитость и набрасываясь на них с руганью за несуществующие потертости и пылинки. Лоренцо видел себя – забытого, игнорируемого, ищущего утешения в объятиях смуглых женщин, но не находящего счастья в собственном доме, на которое, Господи, имеет право каждый человек! Совсем не за этим он приехал в Калифорнию.

Нужен был еще один ребенок. Но донья Луиза отвергала его стремления, и, будучи джентльменом, Лоренцо никогда не стал бы принуждать ее, к тому же не в его вкусе было заниматься любовью с женщиной, лежавшей неподвижно, будто труп.

Настроение у него окончательно испортилось, и Лоренцо решил отправиться на охоту. Погоняя коня в направлении гор Санта-Моники, он думал: только что-нибудь крупное. Олень или медведь гризли, сегодня на меньшее он был не согласен.

Пока отцы и губернатор праздновали, а колонисты начали осматривать свои новые владения, обсуждая друг с другом, что они собирались тут построить и посадить, Тереза потихоньку увела мула и, усадив дочку впереди себя, поехала по древней тропе в горы.

После полудня они добрались до места назначения. С трудом делая каждый вдох, вызывавший острую боль в груди, Тереза повела Анжелу мимо символов ворона и луны вверх по каньону в пещеру.

Косые лучи заходящего солнца высветили рисунок на стене.

– Это история Первой Матери, – сказала Тереза.

Истории были забыты. Все меньше людей жило в деревнях, и потому со временем деревень просто не останется. Племена в миссиях перемешались: тонгва с чумаш, кемайя с топаа, и отцы называли их габриелиньо и фернанденьо по наименованиям миссий. По вечерам рассказывали не те истории либо не рассказывали вообще ничего. Звучали легенды об Иисусе и Марии, так что предки топаа скоро будут забыты. Но Тереза собиралась поведать предания Анжеле и объяснить ей, что она должна продолжать передавать их другим, чтобы их история не исчезла в пыли веков.

– Ты не будешь жить по обычаям чужаков, – сказала она, сняв распятие. – Они не понимают наших людей.

Это брезгливое выражение на липах отцов, когда она призналась им, что беременна, часы допросов (кто был этот мужчина?), их настойчивость: кем бы ни был отец, его надо привести в миссию и крестить. Но Тереза гордо сохраняла молчание. То, что она сделала со своим телом, касалось только ее, и это было известно каждой женщине топаа. Люди, называющие себя «отцами», лишенные возможности производить потомство из-за обета безбрачия, пытались указывать местным женщинам, как им следовало вести половую жизнь. Ни один мужчина топаа не осмелился бы на такую наглость.

Объяснив Анжеле обычай оставлять подношение Первой Матери, Тереза закопала распятие в ямке с лепестками цветов. Мучимая болезнью и жаром, она даже не подумала, что ее поступок тоже носил символический характер, что она похоронила свою новую религию в сердце старой.