Текст книги "Найди свою любовь"
Автор книги: Барбара Виктор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)
На этом участке шоссе от аэропорта, где оно превращается в грязную разбитую дорогу, ведущую от Чилпанцинго к Церро эль Бурро, скопилось множество автомобилей. Мануэль заметил машину, следующую за ним по пятам, только после поворота с шоссе, теперь он ехал по совершенно пустынной дороге. Он очень удивился, когда разглядел пассажиров следующей за ним машины. Это были те двое, которых Мануэль видел только что в полицейском участке. Лысый сидел за рулем, а парень с ангелоподобным лицом делал Мануэлю знаки, чтобы тот свернул к обочине.
Мануэль торжествовал: так значит, они все-таки обнаружили исчезновение самолета!
Включив мигалку и повернув руль, Мануэль остановил свой грузовик у обочины. Он выпрыгнул из грузовика и увидел, что находится совсем рядом с тем местом, где увидел Иисуса. Потом он увидел, как те двое выходят из машины. Все происходящее вдруг показалось ему немного странным. А потом Мануэль увидел пистолет.
Резким движением лысый вынул его из кобуры, прицелился и быстро выстрелил три раза подряд. Две пули попали Мануэлю в грудь, одна – в живот. Уже после того, как он упал, лысый выстрелил еще раз в его голову. Потом мужчины подтащили тело к грузовику, усадили на водительское сиденье, пристегнули ремнем безопасности и положили руки трупа на руль.
Лысый включил зажигание, освободил ручной тормоз и подошел к своему товарищу, который уже стоял у задней части кузова. Они перевернули грузовик и столкнули его в овраг. Подпрыгивая, машина полетела вниз. Долетев до дна оврага, она перевернулась и взорвалась.
3
– Дыши, живи, не умирай, возвращайся. – Кори повторяла эти слова вновь и вновь, точно они были своего рода молитвой. – Дыши, живи, не умирай, возвращайся…
Кори все повторяла и повторяла свое заклинание, просовывая руку в двойной перчатке меж ребер пациента и добираясь до его остановившегося сердца. Вокруг Кори – с других операционных столов, стоящих в коридоре каталок и лежащих в проходах носилок – слышались стоны, крики, неразборчивые мольбы. Время от времени кто-нибудь из персонала кричал, призывая к тишине. Вот уж действительно, только в травматологическом отделении можно услышать такую какофонию звуков!
– Дыши, не умирай, возвращайся! – Кориандр продолжала массировать сердце, но врач-реаниматор, управлявший аппаратом искусственного дыхания, сказал, что пора применить дефибриллятор. Молоденькая медсестра-пакистанка прижала к сердцу пациента клеммы электропроводов. Долгожданный скачок ровной линии на мониторе заставил всю бригаду вздохнуть с облегчением. Один из врачей произнес:
– Уф! Все в порядке! Бьется! Теперь можно идти.
Однако Кори возобновила массаж, все еще сомневаясь в окончательной победе. Хотя пациент дышит, не умирает, возвращается… почти… может быть…
– И сколько же ты еще собираешься этим заниматься? – поинтересовался один из коллег Кори, одетый, так же, как и она, в зеленый хирургический халат.
Кори продолжала работать. Ведь не она стреляла в этого человека. Она здесь только для того, чтобы склеить его снова, а если клей не будет держать, то вся вина ляжет именно на нее. На мониторе светились показатели пульса: тридцать шесть ударов в минуту. Но, ко всеобщему удивлению, совсем пульс не исчезал.
– Продолжайте, продолжайте, – раздался из-за спины Кори голос терапевта, который вырос как из-под земли возле носилок. – Ну и массаж, Виатт! Такой и мертвого поднимет!
Кори знала, что многие из ее коллег часто пытаются скрыть под цинизмом страх и волнение, но сама она предпочла бы более деликатный способ высказать это волнение.
– Будем надеяться, – пробормотала Кориандр, продолжая массаж. Сердце постепенно начинало биться ровнее.
Терапевт наблюдал за руками Кори из-за ее плеча.
– Вставьте инкубационную трубку, Виатт. У него кровь может пойти горлом.
– Подойдите ближе, доктор, трубка уже на месте.
– Мне очень понравилось, как вы это произнесли – «подойдите ближе», – язвительно прошептал врач в самое ухо Кориандр.
– Почему от вас пахнет костром? – поинтересовалась она, проигнорировав его последние слова.
– Потому что пришлось уехать в больницу прямо от мангала с барбекю.
Кори продолжала массировать сердце. Синяя отметка на карточке – пациент вполне мог умереть от своей стреляной раны еще до того, как его доставили в больницу. Ничего особенного. Обычное дежурство в Бруклинской больнице, Нью-Йорк, четвертого июля. Могло быть и хуже. Она ведь могла дежурить в тот день, когда какой-то сумасшедший выпустил автоматную очередь по посетителям кафе «Макдоналдс» на Атлантик-авеню. Тогда в больницу привезли одновременно двадцать семь пострадавших. Однако она могла быть сейчас в Акапулько вместе с мужем.
Разорвана почка. Возможно, задета и кишка. Пуля застряла в нижней части спины, ее входное отверстие – в нижнем левом углу брюшины. Теперь, когда пациент дышал и сердце его билось, Кори чувствовала то же, что и всегда в подобных случаях, – беспричинную злость, неуверенность и легкую тошноту.
– Ради всего святого, неужели эти люди не знают лучшего способа провести время?! – поинтересовалась Кори, не обращаясь ни к кому конкретно и готовясь закрыть разрез в левой части груди пациента.
– Снова падает пульс! – предупредил врач, следящий за монитором. – Следите за давлением, а то снова придется прибегнуть к дефибриллятору.
Один из врачей взял у нее нитку и изогнутую иголку, а Кориандр снова просунула руку внутрь и начала ритмично массировать сердце. Кори почему-то вспомнила, что, когда пострадавшего привезли в больницу, в кармане его залитых кровью брюк обнаружили пачку стодолларовых банкнот, массивную золотую зажигалку и целую коллекцию кредитных карточек.
– Там, за дверью, его брат и жена. Хотите с ними поговорить? – спросил один из интернов. Кори устало кивнула, не прерывая массаж. Полицейские, доставившие мужчину, сказали, что этот человек случайно стал жертвой уличной перестрелки, когда выходил из церкви.
Когда привезли раненого, Кори стояла в другом конце коридора, в палате травматологии. Именно туда буквально ворвался терапевт, стоящий сейчас за ее спиной.
«Вы только взгляните, – закричал он, схватил Кори за плечи, чуть ли не отрывая ее от пациентки и увлекая за собой в операционную. – Посмотрите только, доктор Виатт! Карточка с синей отметкой! – В голосе его слышалось ликование, причин которого Кориандр не могла понять: в операционную травматологии часто попадали пациенты с синей отметкой или же со специальным кодом, означавшим, что по делу больного ведется следствие. – Вы только посмотрите на него, доктор Виатт!»
Кори взглянула в сторону лежащего на хирургическом столе голого негра среднего возраста. С того момента, когда она впервые прикасалась к пациенту, жизнь его находилась в ее руках. Честно говоря, Кори всегда испытывала неприятные ощущения в тот момент, когда лечащий терапевт приглашал в операционную, когда требовалось начать врачевать его раны, пытаясь спасти, – что, к сожалению, удавалось не всегда.
Кори хорошо помнила, какие слова произнес однажды ее отец. «Не смотри на это, Кори!» Это было в Буэнос-Айресе, в семьдесят восьмом году, во время правления хунты, когда тайная полиция прямо на их глазах забирала какого-то пожилого мужчину. Кори видела, как тот молил о помощи, бросался к прохожим, хватал их за одежду. И ни один из хорошо одетых, респектабельных людей, видевших в тот день происходящее на Калле Флорида, не выказал ни гнева, ни сочувствия. Мужчину же наконец схватили и втолкнули в поджидавшую машину. Долгие годы образ этого мужчины преследовал Кори, был для нее своеобразным олицетворением всех ужасов, которые творились тогда в Буэнос-Айресе.
Именно тогда, в том семьдесят восьмом году, во время правления хунты, возглавляемой генералом Виделой, бесследно исчезли более восьми тысяч человек. Аргентинские фашисты носились тогда по городу в серых «фордах-фалькон» и хватали людей прямо на улицах, в ресторанах и офисах, а иной раз выхватывали из их собственных постелей посреди ночи. Потом свозили в тюрьмы, из которых мало кому удавалось вернуться. Кориандр было тогда двадцать лет, и она только что поступила на медицинское отделение университета.
Отца Кориандр всю жизнь перебрасывали с места на место, но все эти перемещения совершались в пределах Южно-Американского континента, в штате одной и той же американской нефтяной компании. Наконец он был вознагражден за все свои мучения: он был назначен на дипломатическую работу в Аргентину. Палмера Виатта назначили послом еще при президенте Никсоне. В этой же должности он оставался все время, пока у власти находился Форд. Даже когда в семьдесят шестом году президентом был избран Джимми Картер, Виатт был одним из тех немногих, кто сохранил свой пост. В госдепартаменте, видимо, решили, что, поскольку ситуация в Аргентине весьма критическая, а Виатт не только отлично в ней разбирается, но и умудряется поддерживать вполне лояльные отношения с хунтой, лучше оставить все как есть. В пользу Палмера сыграло также и то, что его жена, Флора Лусия Сармиенто Виатт, принадлежала к одной из самых влиятельных семей Аргентины, Доминго Сармиенто, бывшего президента страны. Он первый разделил население Аргентины на цивилизованных «европейцев» и варваров – «каудилло», «гаучо», «индейцев».
За те годы, что Палмер и Флора прожили в американском посольстве, были достигнуты большие успехи как в дипломатии, так и в бизнесе. Что же касается Кори, то ей приходилось всю жизнь как бы разрываться между двумя культурами. Она постоянно ощущала, что не принадлежит целиком и полностью ни к одной из них.
Будучи наполовину аргентинкой, она чувствовала себя отверженной и среди аргентинцев, и среди американцев. Аргентинцы не доверяли ей, считая ее одной из «гринго», а американцы почему-то обвиняли ее в подражании хиппи.
Позже, в восемьдесят четвертом году, попав на стажировку в Бруклин, она сразу обнаружила сходство между ним и Буэнос-Айресом. Недоверчивость и подозрительность были и здесь такими же неотъемлемыми чертами, как сердечные приступы и чувство безнадежности, как испанские слова, обозначавшие «злость» и «отчаяние», которые она часто повторяла про себя.
Вся разница была лишь в том, что согласные звуки в аргентинском наречии испанского языка были более мягкими, не такими резкими, как в пуэрториканском или доминиканском наречии, на которых многие говорили в Бруклине. И сами люди в Буэнос-Айресе тоже были мягче, раскрепощенней. Они даже лучше относились к своим праздникам, не то что обитатели Бруклина, так и норовившие попасть на операционный стол травматологического отделения именно в День независимости Америки.
– Я ввела катетер, – объявила Кориандр.
– По-моему, у него разорвана почка, так что надо побыстрее поднять его в операционную…
Терапевт стоял в ногах больного.
– Какие показания к операции? – спросил он с таким видом, словно в их распоряжении был какой-нибудь другой способ удалить пулю.
– Я никогда не слышала о пулях, которые растворялись бы сами, доктор.
Терапевт проигнорировал саркастическое замечание Кори.
– Если пациент умрет на операционном столе, – сказал он, – против нас могут возбудить уголовное дело. А если он скончается здесь, то мы просто отчитаемся перед комиссией по смертности и никаких проблем.
Терапевт красноречиво пожал плечами. Его бесцветные глаза за стеклами очков в розовой оправе как-то странно сверкнули.
– Вы шутите? – спросила Кори.
– Нет, не шучу.
– Тогда вы просто бредите, доктор.
– Подумайте сами, Виатт: он слишком плох, чтобы выжить.
– А по-моему, он слишком плох для смерти.
– Почему, Виатт?
– Очень уж молод…
– Никто не живет вечно.
Кори внимательно посмотрела на врача.
– Между смертью во сне в возрасте девяноста пяти лет и смертью от операбельного огнестрельного ранения существует огромная разница.
– Вы только наживете себе неприятности, Виатт.
– Предложите другой выход, позволяющий ему выжить, и я охотно его обдумаю, – вежливо сказала Кори.
– Сделайте сканирование и проверьте, действительно ли задета почка.
– У нас нет времени…
– Подумайте о бригаде, Виатт.
– Сделайте одолжение, Стэн, вернитесь лучше обратно к своему барбекю.
В голосе Стэна зазвучали нотки притворного сожаления:
– Я никогда не мог понять, почему вы выбрали травматологию, доктор Виатт. Ведь вам никогда не пришлось бы принимать столь ответственных решений, стань вы, к примеру, дерматологом.
Кори никак не могла привыкнуть к грубоватому обращению своих коллег, хотя давно уже свыклась со всеми остальными реалиями работы в больнице. Когда же ее начинали высмеивать, к Кори немедленно возвращалось детское ощущение постоянной борьбы за свое место среди сверстников. Ощущение борьбы чревато разочарованиями и потерями. Действительно, как это ей пришло в голову стать травматологом, а не педиатром, дерматологом, гинекологом или выбрать еще какое-нибудь место, где хорошо смотрится красивая женщина и не надо принимать решений, как в «мужской травматологии»? Возможно, из-за своего сложного детства Кори всегда стремилась к тесному общению с людьми, ей необходимо было быть полезной. А что может быть теснее связи пациента с врачом, в чьих руках находится его жизнь? Кто может быть ближе человека, пытающегося вырвать тебя у смерти? Кори никогда не отвечала на вопросы о причинах выбора своей профессии. Точно так же она не любила отвечать и на многие другие вопросы. Например, лет в восемнадцать-двадцать, когда стало чуть ли не неприличным признаваться в том, что она еще девушка, Кори была вынуждена выдумывать себе любовников. Учась в университете, Кориандр перестала отвечать на вопросы, касавшиеся возраста. Она стеснялась того, что ей еще не исполнился двадцать один год, когда поступила на первый курс. Поэтому она все время прибавляла себе год-другой. Она часто смущалась и этим держала всех остальных на расстоянии, как бы создавая между ними и собой своеобразный барьер.
Конечно, у Кориандр были друзья, но дружба всякий раз прекращалась, как только она переезжала вместе с родителями в другую страну. Ее отношения с друзьями из-за этого никогда не успевали стать по-настоящему близкими. Появление четырнадцатилетней Кориандр в американском посольстве в Буэнос-Айресе стало настоящим событием для сотрудников посольства. У этой девочки было все – родители, каких только можно пожелать, привлекательная внешность, темперамент, трудолюбие и выносливость. Кориандр Виатт принадлежала к тому типу красивых женщин, которые выглядят хорошо, даже когда им плохо. Так было и сейчас, когда ей исполнилось тридцать четыре. Все те же густые светло-русые волосы, которые всегда выглядели растрепанными, сколько бы она их ни причесывала; глаза цвета янтаря, в которых то прыгали золотистые искорки, когда Кориандр бывала счастлива, то появлялись черные точки, когда ей было тяжело. Безукоризненно вылепленное лицо, стройная фигура с высокой грудью. Переносица небольшого носа чуть-чуть блестела, так как Кориандр редко пудрилась, была усыпана мелкими веснушками. У Кориандр были очень красивые тонкие руки, которые находились в постоянном движении. В глазах Кориандр светился неизменный интерес ко всему, что она видела и слышала, трогала или пробовала. Голос ее мог быстро меняться, превращаясь из нежного и спокойного в громкий и резкий. Это немного напоминало шум автомобиля, издающего на разных скоростях разные звуки. Бывало, что Кориандр морщилась, лишь только слышала неграмотную речь, а иногда сама могла выдать такую цепочку выражений, от которых покраснел бы любой нью-йоркский таксист.
Всего через несколько месяцев после переезда в Буэнос-Айрес Кориандр уже проявляла себя настоящей дочерью дипломата. Она могла часами стоять в холодных или же, напротив, изнуряюще душных залах для приемов, изредка прислушиваясь к скучнейшим политическим речам и пустейшим обещаниям политиков. Ей приходилось участвовать в одной церемонии за другой, с интересом наблюдая за превосходными дипломатическими качествами отца и за полным отсутствием этих качеств у матери. Флора Лусия сделала жизнь дочери не по-детски трудной. Она же, в конце концов, и положила этому конец…
Флора Лусия Сармиенто Виатт просто не могла жить без сахара. Неважно, был ли это сахар, которым посыпали пирожные, поглощаемые ею в огромных количествах, или же сахар, растворенный в коктейлях, которые она тоже любила потягивать. Ей было абсолютно все равно и то, как попадает сахар в ее организм – приходится ли для этого слизывать сладкие крошки с безукоризненно наманикюренных ногтей или же подносить бокал виски к безукоризненно очерченным губам. С годами последствия пристрастия к алкоголю все тяжелее сказывались на Флоре Лусии, хотя внешне она по-прежнему выглядела прекрасно. Палмер Виатт любил повторять, что если даже при ярком солнечном свете его жене никак нельзя дать больше пятидесяти, то вечером, при свечах, она вообще выглядела не старше сорока. И что с того, что огромные бриллианты были взяты напрокат, точно так же, как расшитые бисером платья? Что с того, что кружевные мантильи носили несколько поколений женщин семьи Сармиенто? Все равно Флора Лусия неизменно слыла законодательницей мод. Эта женщина была красавицей. Но она же умела быть настоящим кошмаром для своих близких. Флора была восхитительна, обаятельна, интересна. И при всем этом она всегда была плохой матерью. В тот день, когда Флоре не удавалось выпить, поступки ее были непредсказуемы, когда же это ей удавалось, они были начисто лишены здравого смысла. В четырнадцать лет Кориандр поняла, что у дочери, живущей в тени красивой и скандально известной матери, может быть три дороги. Либо всю жизнь оставаться в тени, либо безжалостно порвать с матерью, либо же не обращать внимания и просто тихо жить своей собственной жизнью. Чисто инстинктивно Кориандр выбрала третье, хотя, даже живя собственной жизнью, приходилось придерживаться определенных рамок. Например, Кориандр собиралась стать врачом и работать травматологом в Нью-Йорке. Отец тоже хотел, чтобы дочь стала врачом, но требовал, чтобы она практиковала в Буэнос-Айресе. Проблема решилась сама собой после того, как Флора Лусия умерла. Сгорела, как свеча на теплом весеннем ветру, в палате персикового цвета во французской клинике в Ла Риоха, пригороде Буэнос-Айреса.
Кори вышла в коридор, чтобы поговорить с женой и братом пострадавшего. Самого пациента уже успели перевезти наверх, в операционную.
– Мы остановили кровотечение, – сказала она, – и изолировали органы, задетые пулей, так что теперь у него хорошие шансы выкарабкаться.
– Благослови вас Господь, доктор, мы никогда этого не забудем… – сквозь рыдания проговорила женщина.
– Мы будем молиться за вас, – добавил брат пациента.
Кори захотелось сказать этой женщине что-нибудь успокаивающее, хотя ее всегда немного смущали подобные сцены. Как раз в этот момент в конце коридора появилась полуголая девица в высоких черных сапогах и с сигаретой в руке. У девицы были темные волосы с голубыми «перьями», под глазами – темные, неровные пятна размазавшейся туши, а на губах – алая помада.
– У вас есть что-нибудь от нервов, док? – бесцеремонно спросила девица, подойдя к Кори.
– Здесь нельзя курить, кислород…
– Черт бы тебя побрал, док…
Жена пострадавшего продолжала рыдать, не обращая внимания на подошедшую к ним девицу.
– Когда мы сможем его увидеть? – с трудом спросила она у Кори.
– Как только его переведут в послеоперационную палату. – Кори повернулась к девице. – Здесь, между прочим, больница.
– Здесь не больница, а настоящая скотобойня, если у тебя, док, нет немного колес для моих бедных нервов, – не унималась та.
Брат пациента, тоже не замечая девицы, спросил:
– Он действительно уже вне опасности?
– Вперед нужно заглядывать не больше, чем на один шаг, – посоветовала Кори. – Пока что вашему брату удалось выкарабкаться, об остальном говорить рано.
– Только благодаря вам, доктор, это вы его вытащили…
– Ну же, давай, док, хотя бы одну пилюльку!
– Я не могу дать вам ни одной таблетки, пока не осмотрю, – твердо сказала Кори.
– Я умру, док…
Кори, не отвечая, повернулась к родственникам больного.
– Почему бы вам не выпить кофе, – сказала она. – Его вывезут из операционной не раньше, чем часа через три. – Она обернулась назад, к девице. – Если немедленно не потушите сигарету, я вызову охранников!
– Вы святая, доктор…
– Мясники…
Подошедшие охранники вырвали из рук девицы сигарету и проводили ее обратно в приемное отделение, откуда она и появилась. По дороге девица продолжала выкрикивать ругательства.
Кори не особенно взволновала эта сцена – ей и раньше часто приходилось видеть подобное. Что ж, жизнь есть жизнь. В коридоре к ней подошла пожилая медсестра, одна из тех, которые способны сделать любую хирургическую процедуру лучше врача, практикующего первый год.
– Вон там вас ждут брат и жена того больного, что с огнестрельным ранением, – сказала она.
Ничего не понимая, Кори удивленно произнесла:
– Но ведь я только что говорила с ними…
Медсестра сначала подняла глаза к небу, потом показала в сторону плачущей женщины и сдерживающего слезы мужчины и только после этого сказала:
– Вы говорили с его подружкой и приятелем. А жена и брат стоят вон там…
Подходя к еще одной паре, поджидавшей ее, Кори решила, что не станет отказывать в информации и «фальшивым» жене и брату. В конце концов, горе есть горе, а любовь есть любовь вне зависимости от того, кем приходятся люди друг другу.
В тысяча девятьсот семьдесят восьмом году политическая ситуация в Буэнос-Айресе стала стремительно ухудшаться. Проводились повсеместные обыски. Людей, включая женщин и детей, арестовывали по малейшему подозрению. Несколько дней пыток или несколько недель в одиночной камере – и человек мог выдать и оклеветать своих друзей и свою семью, лишь бы прожить еще несколько дней или же просто для того, чтобы его больше не пытали, а убили быстро.
Палмер Виатт решил забрать свою дочь из университета Буэнос-Айреса и перевести ее в университет Кордовы, казавшийся более безопасным. Именно там Кориандр Виатт и встретила Дэнни Видала.
Пациента уже успели подготовить к операции – дали кислород, подвели множество трубок, поставили капельницы. Смерть, еще час назад казавшаяся неизбежной, стала лишь возможной в результате инфекции, ошибки хирурга или же просто оттого, что врачи были уже не так внимательны, как в начале смены. «Похоже, ему придется распрощаться с правой почкой», – подумала Кори, выходя из операционной в смотровую, где обычно она пыталась оценить, стоит ли на травму больного, лежащего на столе, тратить время и силы, и действительно ли необходимо имевшееся в ее распоряжении оборудование. – Не забудьте вставить трубку в трахею и открыть дренаж, – напомнила Кори бригаде, которая везла мимо нее пациента на каталке. – Следите за давлением и за пульсом в ходе операции.
Кори прекрасно знала, что ни один из членов бригады никогда не забывает этих правил, – эти люди помнили о них всегда. Что ж, такова судьба людей, постоянно имеющих дело с авариями и несчастными случаями. У всех сегодня праздник, но ты, будь любезен, спасай чужие жизни, если понадобится, отдай собственную кровь. И жди следующего раза, когда очередной пациент предстанет перед тобой все с теми же объяснениями: «Я просто стоял там, док». Или: «Я просто проходил мимо».
В этот момент, когда Кори выходила из травматологии, санитары выкатили ей навстречу каталку, на которой лежала полная женщина с одной ногой. В глазах женщины застыл ужас загнанного животного. Кори взяла у фельдшера карточку женщины и пошла вслед за каталкой.
– Как вы себя чувствуете, миссис Родригес? – спросила Кориандр по-английски, а затем повторила тот же вопрос по-испански: – Como esta, Senora Rodrigues?
Губы и язык женщины были сильно распухшими, а тело практически неподвижно. Увы, довольно мало шансов на успех операции.
– Она не может говорить, – сказал фельдшер. – Cпазм сосудов головного мозга – удар, – пояснил он, как будто Кори не разбиралась в медицинской терминологии.
Кори с иронией взглянула на фельдшера. Члены бригад «скорой помощи», привозившие пациентов, обожали почему-то читать лекции штатным сотрудникам больницы. Итак, женщину привезли не туда. Что же теперь? Что должна сделать Кори? Сказать: «Извините, сеньора Родригес, я понимаю, у вас – спазм сосудов головного мозга, но дело в том, что здесь, к сожалению, не занимаются подобными вещами. Видите ли, сеньора Родригес, вам не сюда, поскольку эта часть больницы отведена для пострадавших от пуль и ножей»?
Не то чтобы Кори принимала так близко к сердцу дела любого больного, доставленного в отделение. Просто ее не могла оставлять равнодушной судьба каждого человека, которому уже не на что было надеяться и который попадал к ней по дороге на «свалку для отходов» городской бесплатной медицины. Кори взяла женщину за руку и увидела, как глаза миссис Родригес наполняются слезами.
– Вы можете писать? – тихо и ласково спросила Кориандр.
Женщина кивнула.
– Напишите мне телефон кого-нибудь из родственников или какой-нибудь подруги.
Слезы покатились по щекам женщины. Кори дала ей лист бумаги и карандаш и подождала. Женщина вывела дрожащей рукой большими буквами: «НИКОГО». У Кори защемило сердце. Снова взяв несчастную женщину за руку, она сказала медсестре:
– Зарегистрируйте поступление миссис Родригес. Запишите меня и как принимавшего, и как лечащего врача.
Затем, оставив миссис Родригес, Кори отправилась дальше – навстречу новым несчастьям и травмам. Ей не пришлось идти далеко. Ее тут же окликнула медсестра, и пришлось вернуться в смотровую.
– У нас тут новый пациент с ножевым ранением, доктор Виатт, – сообщила медсестра. – Рана не очень серьезная, пациент амбулаторный, дошел до больницы без посторонней помощи. Не могли бы вы осмотреть его и поставить диагноз?
Легко сказать – поставить диагноз! Ведь настоящим диагнозом всех пациентов Кори были скорее всего наркомания, политика или просто человеческая злоба.
На этот раз Кори пришлось задержаться в смотровой – ведь больной был амбулаторный. Вокруг – раны пострадавших, а за их ранами – их политика.
Кори принялась ощупывать пациента, он улыбался. А почему бы и нет? Ведь он остался жить!
– Нож вошел в нижнюю левую часть, возможен разрыв селезенки. Живот мягкий. Сделайте рентген, но только старайтесь поменьше его двигать и проследите, чтобы на пленку обязательно попала левая часть. – Кори выпрямилась. – Подключите его к монитору.
– От пациента пахнет спиртным, – объявила медсестра. – Его можно подключить к капельнице? Хуже не будет? Так ставить или не ставить капельницу? – чуть ли не зевая, спросила медсестра.
– Ставьте, – распорядилась Кориандр. – Пусть уж все перемешается – наркотики, алкоголь, лекарства, а когда состояние стабилизируется, проведем детоксикацию.
Кори страдала оттого, что не могла повлиять на исход событий для большинства из этих людей. Она часто корила себя за то, что, уходя из больницы, не вспоминает о виденных здесь ужасах до следующего дежурства. Кори чувствовала себя виноватой перед этими людьми, потому что жила в другом мире, в Манхэттене, на Пятой авеню, в квартире с окнами на Центральный парк. Когда-то давно, еще в Буэнос-Айресе, глядя через окно лимузина на детей из трущоб Сан-Телмо и Мосеррат, Кори чувствовала свою беспомощность и одновременно почему-то злость. Лимузин даже не замедлял скорость, проезжая через эти районы по дороге в аэропорт. Кори доставляли прямо к самолету, чтобы она могла лететь в больницу, в которой проходила стажировку.
«Посмотрите на него, Виатт!» И у нее действительно было полное право посмотреть именно на этого абсолютно голого мужчину с перфорированной почкой. Ведь это именно ее Господь Бог избрал для того, чтобы она засунула руку в разрезанную грудную клетку пациента и не дала ему умереть. В конце концов, разве не Дэнни, когда-то давно, в Аргентине, рассказал ей о том, как влияет на человеческое сердце прикосновение женских рук. Это было задолго до того, как Кори прикоснулась к сердцу в буквальном смысле… Кори откинула волосы со лба и глубоко вздохнула. Она не спала уже двадцать семь часов. И не заснет еще часов девять. А ведь могла бы нежиться сейчас рядом с мужем на одном из пляжей Акапулько…
