Текст книги "Друзья, любовники, враги"
Автор книги: Барбара Виктор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)
Гидеон хотел ответить, что ему потребуется вся его жизнь, но промолчал, потому что чувствовал, что и этого было бы мало.
3
Репортажи Саши Белль из Рима, появившиеся на телевизионных экранах Америки, произвели сильное впечатление на зрителей. В них присутствовала настоящая боль, не часто прорывающаяся на экраны. Каждый вечер Саша появлялась перед камерами с лаконичными и насыщенными сообщениями. Ее мысли были по-прежнему заняты мальчиком, умершим прямо на тротуаре. В течение всего дня она пыталась узнать о нем все, что только возможно, как и о той женщине, которая была с ним, когда взорвалась бомба. Она пыталась найти хотя бы какие-нибудь сведения о мальчике или о тех, кто мог о нем рассказать, – о его семье, о том, откуда он приехал. Для нее самой было крайне важно рассказать тем, кто его знал, что мальчик умер буквально у нее на руках. Между тем сразу после случившегося на ее пути выросла стена, возведенная политиканами и бюрократами всех мастей, привычно придерживающих любую информацию не только о самих террористах, но и об их жертвах.
В конце концов, измученная обрушившимся на нее наваждением, она уже была готова бежать из Рима. Саша с трудом держала себя в руках. Ее силы таяли с каждой новой неудачей, и она была готова вымещать обиду и раздражение на любом, кто, по ее мнению, имел даже косвенное и самое общее отношение к взрывам, устраиваемым террористами. Ей казалось, что в происходящем виноваты все. Немцы – потому что допустили возникновение терроризма как такового. Англичане – потому что потворствовали этому. Израильтяне – из-за того, что терпели. Не говоря уже об арабах, прибегавших к методам террора, и о палестинцах, зациклившихся на этом. Ее гнев не ограничивался разбором национальных особенностей. Она возмущалась всеми, кто под благовидными предлогами позволял водить себя за нос и делал вид, что сочувствует ситуации, в которой чиновники всячески препятствуют распространению информации. Если бы им, с кем ей приходилось говорить, довелось так же, как и ей, быть очевидцами случившегося!
– Я знаю слишком мало о Тамире Карами, – заявила она однажды утром. – Я должна знать больше.
– У нас есть все, что нужно. Достаточно только покопаться в памяти компьютера.
Она знала, что раздражает Берни, но ей это было безразлично. Берни не мог успокоиться с того самого момента, когда она выяснила, что Карами виновен в диверсии, и вознамерилась сделать с ним интервью для первой части своей собственной телевизионной программы.
– Все это чепуха, вроде школьного аттестата, – сказала она. – Я же хочу понять, почему он убивает людей!
– Может, у него было трудное детство, – предположил Берни. – Впрочем, я шучу.
– Над такими вещами не шутят. – У нее задрожал голос.
– Тогда предложи ему встретиться, – сказал Берни, наклоняясь к ней через стол. – Вполне возможно, он представит тебе целый перечень мотивов, по которым он убивает, и они покажутся тебе убедительными.
Она сделала жест рукой, словно отмахиваясь от всех его пошлых и циничных слов.
– Того, что я знаю о нем, – совершенно серьезно сказала она, – недостаточно, чтобы я могла задать ему такие вопросы.
– Саша, а почему бы тебе просто не послать меня в задницу?
Она даже не вспыхнула, как это бывало прежде, когда он заговаривал с ней в таком тоне.
– Потому что в моем словаре нет таких выражений.
– И никогда не было?
– Даже когда я училась говорить.
Она собрала бумаги, касающиеся Карами, чтобы взять их с собой.
– Но я хотя бы имею право знать, куда ты отправляешься сегодня?
Она снова ощутила себя смертельно уставшей, хотя было только десять часов утра. Ей было трудно говорить. Под глазами лежали тени.
– У меня назначено две встречи с дипломатами.
Она работала до четырех утра и спала только три часа, чтобы в семь быть опять на ногах. Она была близка к неутешительному выводу, что над миром совершается своего рода коллективное изнасилование и никто не считает себя в этом виноватым. Единственный человек, кто открыто заявил о своей причастности, был Тамир Карами, взявший на себя ответственность за последний террористический акт. Кроме того, он пообещал, что расскажет еще кое-что в своем интервью американской телекомпании.
– Тебе никогда не говорили, что ты можешь выглядеть привлекательной, если только не стараешься вести себя по-мужски?
Она глубоко вздохнула.
– Не беспокойся, Берни, – мягко сказала она, – если тебе не удастся добыть ничего нового о Карами, – она попробовала улыбнуться, – то попытайся хотя бы узнать что-то о его новых жертвах. Пожалуйста, Берни, попробуй узнать нечто большее, чем просто число пострадавших. Достань их имена, национальности…
– Пообедаем? – спросил он, щелкая суставами пальцев.
Она кивнула.
– Я хотела пригласить всю нашу группу. Всех, кто вкалывает над этим делом. Место выбери сам, – она опять улыбнулась. – До вечера!
Закрывая за собой дверь, она предпочла пропустить мимо ушей ругательства, которые он выдохнул ей вслед. В конце концов, группа тоже заслужила обед. И даже более того. По крайней мере раз в день одна из трех девушек-редакторов готова была расплакаться. Все они были замучены бесконечными поручениями, которые давала им Саша, требуя то выписки из полицейских сводок, то литературу о деятельности ООП, то газетные статьи прошлых лет, вплоть до «черного сентября» 1970 года, когда Тамир Карами и его «Борцы за Родину» впервые заявили о себе.
Впрочем не только людям из Римского бюро доставалось из-за ее бурной деятельности, нетерпения и раздражения по поводу всего, что имело отношение к диверсии. Досталось и агентству Франс Пресс. К несчастью для последнего, в отдел новостей позвонил некто с типичным арабским акцентом, заявивший, что берет на себя ответственность за взрыв. Служащему этого отдела пришлось часами сидеть у телефона, чтобы ответить на вопросы, которыми засыпала его Саша. Ее интересовало, каким именно акцентом обладал звонивший, почему именно этим, а не каким-либо другим, и где живут люди с таким акцентом, и какова их численность и так далее. В конце концов сотрудник, курировавший информацию с Ближнего Востока, сбежал в отпуск раньше положенного срока.
Большинство тех людей, с кем Саша говорила, отличались равнодушием. Их ответы были расплывчато риторическими и поверхностными, чаще всего заведомыми отговорками. Лишь немногие были готовы серьезно говорить о терроризме, за которым стояли проблемы более высокого порядка, решение которых было невероятно сложным делом. Таким оказался мир политики.
Что касается итальянцев, уже одно то, что инцидент произошел на их земле, воспринималось ими как настоящий позор. Разве не заявляли они на последних выборах, что никаких инцидентов больше не будет? Разве не предпринимали столько усилий, в том числе и экономических, продав Ливии за бесценок свой «Фиат»? Когда же она попыталась затронуть вопрос о так называемой «экономической проституции», ей посоветовали отправиться присмотреть для себя место в городском морге в сопровождении нескольких официальных лиц, которые объяснят ей, чем заканчиваются попытки влезть в политику. Она с готовностью согласилась, после чего советчики поспешили забрать назад свое предложение и сделали вид, что вообще не понимают по-английски.
Американский посол оказался приятным и весьма обходительным человеком. Впрочем, совершенно бесполезным. Он пространно цитировал статьи из «Нью-Йорк таймс», рассуждал о Фолкнере и его озабоченности судьбой Миссисипи. Все это отдавало нафталином. Дескать, насилие и кровосмешение явления не американские. Дескать, политические убийства и вылазки террористов тем более. Где-то она уже встречала подобные глубокие мысли. Вот только где именно?.. Посол продолжал свои рассуждения, неосознанно стараясь принять перед камерой вид повнушительнее.
– Между тем не в обычае американцев, – говорил он, – оставаться глухими к мольбам всех божьих детей, которые страдают от насилия.
– Разве нельзя было что-то предпринять, чтобы смерть не унесла еще двадцать четыре жизни? – возмутилась Саша. – Может быть, вы полагаете, что подобные происшествия неизбежное зло? Вы могли бы считать это в порядке вещей, если бы пострадали американцы?
Он энергично замотал головой.
– Ни в коем случае, – торжественно провозгласил он, – убийство нельзя признать порядком вещей. Разве что во время войны.
– Палестинские газеты, комментирующие взрыв на Виа Венето, вышли под заголовками, которые называют происшедшее войной. Следовательно, – продолжала Саша, – взрыв бомбы можно считать обычным делом? Так или нет?
Посол тут же сменил тему разговора. Потом сделал знак оператору, что пора заканчивать. Не отправиться ли им в посольство, чтобы полюбоваться настоящим Боттичелли, который красуется в одном из банкетных залов? Но Саша отказалась, чтобы избежать утомительных разглагольствований посла о каких-то пятидесяти квадратных километрах земли неподалеку от реки Иордан. Остановившись у порога, посол помахал ей рукой.
– Чао, – сказал он, – будете в наших краях, обязательно позвоните!
Господи, она была готова закричать.
Палестинцы, с которыми Саша обсуждала происшедшее, называли террористический акт «несчастьем». Когда же она настойчиво стала интересоваться у них, а чье же, собственно, это «несчастье», ее переадресовали палестинскому представителю в Италии. Это был напыщенный маленький человечек, воображавший себя скорее поэтом, чем политиком. Он заявил, что занимается литературой, а не пропагандой, затем извлек откуда-то тонкий томик своих сочинений, нацарапал на обложке посвящение по-арабски и вручил книгу Саше, хотя она его об этом и не просила.
– Вот вы говорите «несчастье», – сказала Саша, возвращая палестинского поэта к действительности. – А что вы вообще думаете обо всем этом?
Кровь, конечно, на совести израильтян, отвечал он. Именно израильтяне повинны в этой трагедии. Палестинцы устали от ожидания, от пустых обещаний. Они больше не верят Соединенным Штатам. Интифада сделала народ Палестины более сильным и единым, укрепила ООП. Однако «Борцы за Родину» – слишком радикальная и независимая группа, стоящая в стороне от ФАТХ, поэтому он никак не может прокомментировать недавний взрыв и вообще ничего не знает об этом деле. А что касается Тамира Карами и сплетен, будто бы он лидер этой группы, то это вранье и происки сионистов.
Она побывала также в офисе авиакомпании на Виа Венето, где произошел взрыв, которому она стала свидетельницей. Здесь как обычно в таких случаях выразили свой протест и возмущение. Когда Саша попыталась выяснить, какие меры безопасности для предотвращения подобных происшествий предпринимались в офисе, намекая на то, что, может быть, именно в этой области имеется брешь, ее собеседники перестали отвечать на вопросы и ушли в глухую оборону. В частной беседе, без камеры и микрофонов они объяснили ей, что занимались всего лишь резервированием билетов и не имели никакого отношения ни к службе безопасности, ни к обслуживанию военных авиалиний. А потому не будет ли так любезна американская журналистка воздержаться от подобных намеков и нападок.
– Никаких нападок, – ответила Саша, пока съемочная группа собирала аппаратуру. – Просто предположения. Нападки еще впереди… И вот еще что, – вкрадчиво осведомилась она, уже ступив за порог, – как объяснить, что в тот день охранник, который должен был дежурить у офиса, оказался на другом конце улицы вместо того, чтобы с оружием в руках задержать злоумышленника. Между прочим, мне известны имена обоих.
Если палестинский представитель показался ей напыщенным, то израильский посол выглядел довольно заурядно.
– Не вижу в происшедшем ничего из ряда вон выходящего, – заявил он. – В Израиле такие вещи случаются каждый день – в школах, на автобусных остановках, в киббуцах. Разве остальному миру сделали какую-то особенную прививку против арабского насилия? Это случалось раньше, это может случиться опять. Если только американцы не перестанут валять дурака со своей болтовней о переговорах и о мире.
– А разве мир не нужен? – возразила Саша. – Разве это не то, что необходимо каждому?
– Отнюдь нет. Восстановление мира вовсе не является для арабов конечной целью. Это было бы слишком наивное понимание проблемы, которая будет существовать всегда… Всегда!.. Если только они не утопят Израиль в море.
Только теперь Саша обратила внимание на карты, развешанные по стенам комнаты. Все они пестрели красными стрелками – вражескими ракетами, нацеленными на Израиль.
– Соединенные Штаты не поняли, – продолжал посол, – что палестинская революция замешана на коррупции, на нефти и деньгах. Все это уже было.
– Но я-то понимаю, – заверила Саша посла.
Все ее усилия были тщетны. Вот если бы он собственной персоной оказался там – среди людей, убитых и искалеченных взрывом перед офисом авиакомпании.
В то утро, когда Саша улетала из Рима, Берни явился в офис с букетом цветов.
– Ты вкалывала, как черт, – сказал он, – и если я показался тебе не слишком внимательным и любезным, то это потому, что самому пришлось попотеть, обеспечивая техническую сторону дела.
Впрочем, она, пожалуй, тоже была не слишком внимательна и любезна по отношению к нему из-за всей этой сумасшедшей суеты.
– Мир? – спросил он и протянул ей руку.
Прежде чем ответить, она внимательно посмотрела ему в глаза.
– Мир.
– Адская работенка – твое новое назначение, – начал он, предлагая ей сигарету, – особенно для женщины.
– В каком смысле? – спросила она, отказываясь от сигареты.
– Нужно знать, как обращаться со всеми этими ублюдками, вот и все. Они инстинктивно норовят сказать тебе «нет» там, где тебе позарез необходимо «да». – Он повертел сигарету между пальцами прежде, чем зажечь. – Прямо, как бабы… Вот почему это адская работенка.
– Кажется, понимаю, – сказала Саша. – Кстати, – спохватилась она, – ты достал список пострадавших?
– Потому я и вспомнил о том, как надо управляться с ублюдками. Их, сукиных детей, никогда не застанешь на месте. Настоящие бюрократы.
– Так да или нет, Берни?
Он перестал вертеть сигарету.
– Я хочу делать документальную программу о Карами, – заявил он без всякого вступления.
Вот из-за этого коллеги и расплевываются.
– Неплохая мысль, Берни, – спокойно сказала она, удивив его не меньше, чем он ее, когда появился с букетом.
– Я рад, что ты не возражаешь.
– Ты говорил об этом с Маури?
– Говорил, – сказал он, забрасывая ноги на стол.
Она скорее бы дала вскрыть себе вены, чтобы умереть тут же в офисе, чем решилась бы спросить о том, что ответил Маури.
– Он тоже считает, что это неплохая мысль.
Она медленно кивнула, глядя мимо него.
– Знаешь, Саша, вся наша жизнь подчинена случаю. Вот единственное, что я могу сказать. Ты приехала в Рим, террористы взорвали бомбу, погибло много людей, а теперь, кажется, наша работа подходит к концу. Судьба…
Еще одна возможность испытать себя на прочность. Впрочем, на этот раз выбор сделала не она.
– Все-таки постарайся достать список, – попросила она, вставая.
Она поблагодарила его за все хлопоты. Извинилась, если что было не так. Взяла сумочку и пошла к двери. В этот момент собственные мысли о превратностях судьбы заставили ее вздрогнуть… Разные вещи происходят на свете. Можно ходить взад и вперед по комнате или путешествовать где-нибудь на Востоке, или опоздать на самолет и встретить в кафе аэропорта свою любовь, или работать в лаборатории и выращивать в склянке плесень, которая сможет излечить рак. Однако происходит нечто такое, что привело к гибели людей в тот злополучный день и чего она не в состоянии сейчас понять. Превратности судьбы… кто или что управляет всем на свете?
4
Когда Рафи снова навестил Гидеона, они договорились о встрече заранее. Гидеон принял душ, побрился, надел чистый свитер и джинсы. Однако в комнате по-прежнему царил беспорядок. Ничего не переменилось в доме за прошедшую неделю. Пепельницы были набиты сигаретными окурками, немытые тарелки свалены в раковину на кухне, а почта кипами лежала на столах в холле не прочитанная и даже не распечатанная. Гидеон же выглядел еще более усталым, как будто за все неделю ни разу не сомкнул глаз.
– Ты хоть ел что-нибудь? – спросил Рафи, усевшись на софу рядом с Гидеоном.
Тот пожал плечами.
– Я даже не замечаю, как день сменяет ночь.
– Я принес тебе кое-что.
– Напрасно, я не голоден.
Рафи вытащил несколько папок.
– Не беспокойся, здесь только пища для размышлений, – сказал он с улыбкой. – Я бы хотел, чтобы ты прочел все, что мы собрали на эту молодую особу, а также хорошенько рассмотрел фотографии.
– Зачем?
– А затем, чтобы, когда ты с ней встретишься, ты не только знал о ней все, но смог бы ее узнать.
– Я узнаю ее, – заверил Гидеон.
Когда он достал из папки фотографию, на его лице появилось странное выражение. На фотографии, сделанной, по-видимому, при помощи сильного телеобъектива, Саша как раз выходила из-под душа.
– Разве это было так необходимо? – удивился Гидеон.
– Да в общем нет, – пожал плечами Рафи. – Просто наш человек в Риме получил новый объектив, и, вероятно, ему не терпелось его опробовать.
– В этом не было необходимости, – повторил Гидеон.
– Почему бы тебе не взглянуть на другие фотографии?
Гидеон отрицательно покачал головой. Во всяком случае он понимал, что не способен притворяться. Он не мог, как это бывало прежде, начинать все сызнова, словно это случилось впервые.
– Кое-какие фотографии, чтобы можно было составить общее впечатление, – объяснял Рафи. – Вот, например, снимок, который прилагался к служебной анкете.
– Откуда они у тебя?
– От ФБР, естественно.
– Рафи, – начал Гидеон, – на меня это не подействует.
– Что не подействует?
– Ну… просто я не смогу.
– Если не сможешь ты, – спокойно сказал Рафи, – то сможет Карами.
Руками Карами было организовано несколько террористических актов. Гидеон помнил о каждом. Однако один инцидент особенно врезался в его память, случилось это одиннадцать лет тому назад. Мириам была на последнем месяце беременности. Как раз в это время разбился самолет, в котором сработала бомба. На Гидеона произвело особенное впечатление не место катастрофы, не обломки самолета и даже не то, что нарушена безопасность Израиля. Происшедшее стало для него страшным примером подлого предательства, когда в жертву принесено существо слабое и совершенно беззащитное – молодая женщина, по наивности доверившаяся человеку, которого она едва знала и который так жестоко сыграл на ее чувствах.
Один из людей Карами соблазнил одну молоденькую немку. Она забеременела, и он обещал на ней жениться. Были сделаны соответствующие приготовления, и девушка отправилась на самолете в Наблу, на оккупированные территории, где ее должны были встретить родители будущего мужа. Рейс был транзитный – через Тель-Авив. Девушка села в самолет. В своем чреве она везла ребенка, а в чемодане взрывчатку и часовой механизм, который сработал, когда самолет пролетал над Грецией. Девушка погибла вместе с более чем двумястами пассажиров, находившимися на борту. Гидеону понадобилось две недели, чтобы раскопать все подробности этой диверсии. Мириам была уже в роддоме, когда он узнал об этом человеке, который хладнокровно убил своего еще не родившегося ребенка, и все то время, пока Мириам находилась в больнице, Гидеон не мог думать ни о чем, кроме как о том, другом младенце, убитом в материнском чреве.
– Известно ли твоему человеку в Нью-Йорке о том, что ты ею интересуешься? – спросил Гидеон, рассматривая одну из фотографий.
– Все, что мы сделали, это вежливо попросили Глика начать свой новый сериал, пригласив в качестве главного героя Карами.
– А что известно ей?
– Только то, что предложена новая тема.
– Согласится ли она брать у Карами интервью после того, что видела в Риме? – спросил Гидеон, удивившись собственному спокойствию, с которым он говорил об убийце сына.
– Она не так глупа, чтобы отказаться, и понимает, что с ее участием или без оного, но программа будет запущена… Однако, – добавил Рафи, и его глаза сузились, – она, конечно, потрясена.
Гидеон промолчал.
– Впрочем, нам нет до этого дела, – продолжал Рафи, не дожидаясь, пока Гидеон выразит согласие. – Глик займется ею, и нет никакой надобности разбираться в ее психологии. Она выросла в Нью-Йорке. У ее отца был газетный киоск, который потом пришлось продать. Отец играл на бегах и промотал не только киоск и дом, но и вообще все, что у них было. Кроме любви к лошадям, он имел также страсть к женскому полу. В конце концов, им пришлось всей семьей сняться и отправиться в далекий Коннектикут. Там присоединились к какой-то сельхозкоммуне, которая занималась разведением цыплят. – Тут Рафи слегка улыбнулся. – О, отец у нее был марксистом. Настоящим еврейским марксистом левого толка. Еще в 50-х его партийный энтузиазм кипел вовсю – Розенберги, сегрегация и все такое, – а потом дело заглохло само собой. К счастью, причины, по которым ему пришлось бежать в глушь на куриную ферму, ограничивались лишь преследованиями кредиторов.
Рафи снова полистал досье.
– В семье было двое детей – Саша и Элик. Элик кончил плохо. Увлекся наркотиками, скандалил с отцом, который, надо заметить, имел крутой нрав, и вскоре погиб, разбившись на мотоцикле… Что было потом, не трудно угадать. Отец пустился во все тяжкие по борделям, путаясь с девчонками моложе собственной дочери… В конце концов мать забрала Сашу, и они уехала обратно в город. – Рафи наклонился и поднял с пола упавший листок. – Мать стала попивать. Не то чтобы чересчур, но и трезвой бывала редко. Саша работала и помогала ей деньгами. Они виделись раз в неделю, но и одного раза матери было достаточно, чтобы затеять очередную ссору. Потеряв работу, мать все время проводила в дешевом кафе на Таймс-Сквер, где целиком предалась своему старому увлечению картами таро и уж ничем, кроме гадания, не интересовалась. Впрочем, Саша относилась к ней с неизменным уважением.
– Посмотрим, что еще, – пробормотал Рафи, копаясь в бумагах. – Мрачное детство на куриной ферме Саша перенесла лишь благодаря тому, что зарылась в книги. Она стала писать для школьного журнала. Она писала о своем восхищении Джоан Дидион и Эриком Хоффером, а также о своей единственной мечте – о театре. Да, так оно все и было, – сказал Рафи, хлопая ладонью по папкам. – Во всяком случае, здесь есть и об этом.
– Что же потом сталось с ее мечтой о театре?
– После школы она поступила в колледж и подрабатывала где только можно по вечерам – официанткой, кассиршей в кинотеатре, – чтобы платить за уроки по театральному искусству. Ее мечтой было стать сценической актрисой, хотя ее карьера как актрисы сразу оказалась под вопросом из-за того, что Саша слишком рьяно защищала свои воззрения на театр вместо того, чтобы так же рьяно овладевать основами актерского мастерства. Вероятно, она могла бы добиться большего в кинематографе, однако не питала к последнему никакого интереса. Ее первой профессиональной удачей стала второстепенная роль в мыльной опере, и, если бы она не забеременела, ей, без сомнения, предложили бы роль первого плана.
– Она родила?
– Нет… И тут постарался ее дружок. – Рафи отыскал и прочел вслух то, что говорилось в медицинском заключении. – Выскабливание показало, что выкидышу предшествовало обильное кровотечение. Срок был около шести недель… – Рафи запрятал справку обратно в папку. – Ее дружок улетел в Калифорнию, где снялся в телевизионном сериале о человеке, имевшим интимные отношения с собственным автомобилем. Но это все в прошлом…
Гидеон по-прежнему не высказывал никаких эмоций.
– Когда она выписалась из больницы, – продолжал Рафи, – то вынуждена была устроиться на работу, чтобы оплачивать содержание матери в лечебнице, где та обычно поправляла здоровье. В поисках работы она часто обращалась в бюро по трудоустройству. Там она познакомилась с конгрессменом из Вермонта… В этой папке вся ее жизнь, – сказал Рафи, снова хлопнув ладонью по бумагам. – Короче говоря, она была так разочарована в жизни, что приняла его предложение и отправилась его секретаршей в Вермонт. Год спустя, когда срок его полномочий как конгрессмена истек и он провалился на выборах, он пристроился на местную телестудию политическим обозревателем, а ее взял своим редактором.
Рафи перевернул еще одну страницу.
– По слухам, они были любовниками. Что, в общем, не так важно. Она вкалывала на студии по десять и даже по двенадцать часов в день, пока кто-то из начальства не обратил на нее внимание и не решил, что с ее способностями ей негоже быть девочкой на побегушках. – Рафи слегка улыбнулся. – Это было в 1980-м. Через два года она уже перебралась в Вашингтон, где с ней познакомился наш человек Глик. Он пригласил ее в Нью-Йорк в качестве репортера.
– Еще один любовник?
Рафи изобразил смущение.
– Бог с тобой, Гидеон, откуда мне знать?
Какой-то мускул дрогнул на лице Гидеона, хотя он ничего не ответил.
– К сожалению, – продолжал Рафи, – у меня нет списка, где значились бы все ее ухажеры… Но пойдем дальше. За шесть месяцев работы она умудрилась провести скандальное расследование о махинациях с какими-то фондами и налогами, в которых оказался замешан один финансовый воротила, состоявший, между прочим, в правлении строительной компании. В результате этого расследования воротилу засудили и удалили из правления.
– Похоже, она неуправляема, – заметил Гидеон.
– Ответственная, храбрая, непреклонная – вот какие эпитеты подходят для этого случая.
– Неуправляемая, – повторил Гидеон.
– Так или иначе, но после ее журналистского расследования на телевидение посыпались благодарственные письма и звонки. В этой ситуации Глик не придумал ничего лучшего, как посадить ее на ежевечерние новости на криминальные темы. – Тут Рафи сделал паузу. – Увы, с тех пор у нее появилось одно пристрастие, которым грешат многие, кто сделал карьеру на телевидении.
– Пристрастие к кокаину?
– Не совсем… Она ограничилась виски и бренди. Зато запила, как говорится, по-черному… Шучу, шучу! – улыбнулся Рафи. – Здесь замешано совсем другое. Наша Саша, наша мисс Белль начала встречаться с психиатром, и это стало первой ошибкой в ее жизни, потому что в 1985 году она вышла за него замуж.
– Очаровательный поворот для пьесы, – спокойно заметил Гидеон.
– Особенно для пьесы об американской женщине. У них никогда не обойдется без священника или психиатра. Во всяком случае, у Саши определенно была склонность к тому, чтобы в постели поговорить по душам или исповедаться в грехах. Вот она и выбрала такого, которому могла бы исповедываться по ночам… Выбор оказался хуже некуда. Смазливый, смышленый и преуспевающий сукин сын стал изменять ей с самого начала. Впрочем, надо отдать ему должное, он не грешил этим со своими пациентами. Эту честь он оставил для Белль.
– Где же она теперь? – спросил Гидеон, прерывая этот биографический очерк.
– Сейчас в Риме. Но вот-вот улетит в Париж. Она должна встретиться там с Гликом, чтобы обсудить программу, решить все вопросы и написать сценарий. Группа соберется в Парижском бюро. Потом Глик вернется в Нью-Йорк, а она отправится в Тунис, чтобы встретиться с лидерами ООП.
– А что именно должен делать я? – спросил Гидеон и сам почувствовал напряжение в своем голосе.
– Ты возьмешь все, что она захочет тебе дать, но так, чтобы она ничего не заподозрила.
– С чего ты взял, что от нее можно чего-нибудь добиться.
– Я в тебя верю. Кроме того, женщины обожают обсуждать дела с мужчинами. – Рафи потер ладони. – Впрочем, откуда мне в самом деле знать об этом. Мне, примерному семьянину, который сорок семь лет женат на одной и той же женщине.
Гидеон задумался.
– Снова предаваться этому безумию, – проговорил он, рассматривая цветной портретный снимок Саши Белль.
Черные глаза, посаженные, может быть, немного близко друг к другу. Идеальный овал лица. Едва заметная улыбка играет на полных и чувственных губах. Кончик носа чуть вздернут. Волосы струятся по плечам. Словом, есть все, чтобы женщину можно было считать красивой.
– В чем дело, Гидеон? – резко спросил Рафи.
– Никогда не знаешь, как все обернется. Ты еще пытаешься что-то предпринять, потом узнаешь, что что-то уже проиграно.
– Ты прав, нам еще нужно время, – вздохнул Рафи. – Обдумай все хорошенько.
Гидеон медленно провел пальцами по фотографии Саши, как будто касаясь ее волос, щек, губ. Потом быстро взглянул на Рафи.
– Каждый день она будет проводить долгие часы в доме Карами, а это значит, что она будет в курсе всего распорядка, познакомится с прислугой, телохранителями, визитерами. Ей будут известны такие подробности, как-то: в каком настроении проснулся Карами, планирует ли его жена забрать детей на каникулы или нет, засиживается ли Карами за письменным столом дольше обычного, сколько почты получает, как часто включается факс, – короче говоря, все то, благодаря чему можно будет заключить, что Карами начинает принимать особые меры предосторожности, а значит, затевает очередную террористическую акцию. Единственное, что может вызывать у него подобную активность, – это опасение получить от нас ответный удар.
– Что потребуется от меня?
– Нам нужно, чтобы ты стал для нас тем, кто будет снабжать нас всей информацией, касательно привычек Карами и внутреннего распорядка его дома более профессионально, чем Белль. Тебе не следует использовать ее в этом смысле. Она женщина и повинуется прежде все инстинктам и чувству. Поэтому нам нужен кто-то еще, кто знаком с системой сигнализации, замками, ключами, окнами и прочим. Мы не должны упустить такой шанс. Может быть, наш лучший шанс.
– Кем я должен стать на это время? – спросил Гидеон.
Рафи с облегчением вздохнул.
– Удостоверение личности, паспорт и проездные документы будут подготовлены на имя инженера-гидравлика из французской компании «Рено». Ты должен будешь отправиться из их парижского отделения. В Париже двадцать тысяч безработных, и, стало быть, вполне естественно, что инженер-гидравлик объезжает Северную Африку, выбирая место для строительства нового завода «Рено», где для него и таких, как он, будет работа.
– Значит, Тунис?
– Совершенно верно.
Гидеон почувствовал, что смертельно устал. И не только из-за бессонных ночей.
– Она остановится в Париже в «Георге V», – сказал Рафи. – Еще есть вопросы?
– Я еще не успел все осмыслить.
– Кстати, Гидеон, может, это пригодится. Она бегает. Каждый божий день, независимо от того, какая погода и какая страна. Бегает, и все тут.
– Мне бы такое здоровье.
– Кроме того, как только она прилетит в Париж, Глик поведет ее ужинать в маленький ресторанчик по соседству с нашим посольством.
– Тебе и это известно?
– Да, он уже успел сообщить нашему человеку.
