Текст книги "Друзья, любовники, враги"

Автор книги: Барбара Виктор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

13

В квартире пахло чем-то наподобие дешевого овощного супа. А еще половыми тряпками, посудными щетками и помойными ведрами. Елена Вилленев была крепкой женщиной с тусклыми зелеными глазами, широкой улыбкой и бессменным седым шиньоном. Она перемещалась по квартире нервными перебежками, то щелкая на стене выключателем, то всплескивая руками. Извинилась за беспорядок, в котором она винила заболевшую прислугу. Все время разглаживая ладонями мятое шелковое платье, хозяйка пригласила Сашу в гостиную.

– Не ожидала, что вы так молоды, – кивала она Саше.

– Я тоже не ожидала увидеть вас такой молодой! – сердечно улыбалась та, отвечая комплиментом на комплимент.

Женщина покраснела, поправляя прическу костлявыми пальцами.

– Надеюсь, вы понимаете, почему я так неохотно вас приняла.

Саша снова улыбнулась и покосилась на несколько старых картин, развешенных на одной стене.

– Конечно, – сказала она, – вам это было, должно быть, не легко.

– Я одна несу этот крест. Мой муж скончался восемь лет назад.

Саша сразу почувствовала, что, если со вчерашнего дня осталось хоть немного жареной телятины, ей придется отведать ее на обед.

– Не дожил, – вздохнула женщина. – Он был игроком и не выдержал, когда однажды проиграл партию в бридж у себя в клубе.

– Мне очень жаль, – сказала Саша.

В ее памяти сразу возник некролог Оливеру Вилленеву. Она уже знала, как воспользоваться этим обстоятельством.

– Увы, – сказала она, – мой отец не так удачлив.

– Вы хотели сказать «был»?

– Нет. Он у меня без конца болеет.

Бедняге Элику понравилось бы это определение. Дикая злоба по отношению к каждому, кто находился в пределах прямой видимости. Не говоря уж о тех, кто зависел от отца и был у него на содержании. Вдобавок, азартность, граничащая с острым помешательством.

– Должно быть, вашей матери очень тяжело. Вы у нее единственный ребенок?

Рана, не заживающая никогда. Именно, единственный ребенок.

– Мой брат погиб в аварии, когда мне было пятнадцать.

Женщина была совершенно поражена.

– О моя дорогая, – воскликнула она, реагируя так, как обычно реагировали все, кто слышал это от Саши. – По крайней мере у вашей матери есть вы. Дочь так нужна. К несчастью, Жозетта была в Бейруте, когда скончался ее отец. Война, дети – она даже не смогла приехать на похороны.

Война и дети. Слова, которые были произнесены здесь, в этой обшарпанной гостиной, в доме, находящемся на территории 17-го муниципалитета города Парижа. Париж, море огней, нюансы и подробности.

– Уверяю вас, – добавила мадам Вилленев, – для матери очень важно, чтобы рядом была дочь, с которой можно поговорить. – Сделав такое заявление, она поднялась. – Хотите шоколаду? – предложила она, доставая коробку из ящика комода.

Покрытые белым налетом, конфеты, видимо, помнили деятелей, глядящих из старинных рам на стене. Саша взяла одну и попыталась откусить.

– Вы часто разговариваете с дочерью? – спросила она.

– Так часто, как это возможно. Хотя это не так-то просто. Она очень занята работой и ребенком.

– Разве не удивительно, что она родила еще одного ребенка после стольких лет?

– Да, конечно, – осторожно ответила Елена Вилленев, – и насколько я знаю, роды были легкими. Удивительное дело для женщины, которой за сорок.

Было трудно понять, кого она имела в виду.

– Вы были там?

– Нет, не была.

Саша мысленно перелистывала досье. Одинокая вдова, маленькая пенсия. Несколько друзей, которые еще живы и находятся в ясном уме. Дочь, живущая словно на другой планете. Внуки, которых она видит раз в несколько лет.

– Расскажите немного о Жозетте, когда она была маленькой.

Саша вернула женщину в более счастливые времена.

– Ну, как вам сказать, она была великолепным ребенком. Но немного застенчива и скрытна. Не как другие дети. Жозетта предпочитала одиночество и чтение.

– У нее были друзья?

– Было несколько девочек, с которыми мы позволяли ей встречаться. Дети из нашего круга.

– То есть, чьи отцы были на военной службе?

– Не обязательно на военной. Просто их родители имели те же политические симпатии и религиозные убеждения, что и мы. – Она улыбнулась. – И желали для своих детей того же, что и мы.

– Нельзя ли поподробнее, – любезно поинтересовалась Саша. – О каких политических симпатиях вы говорите?

– Мы верили во Францию для французов, в путь, который открыл для Франции генерал де Голль, в тот путь, которому сейчас следует господин Ле Пен. – Она сдержанно засмеялась. – В тот, что вы называете правым и даже фашистским. – Она похлопала Сашу по руке. – Я имею в виду не лично вас. Просто вообще журналистов. Они осуждают, даже не разобравшись в истории. Понимаете, мой муж сражался в Алжире и он знал, что представления и желания алжирцев противоречат нашей католической морали. Мы хотели передать дочери хорошие, твердые французские представления о жизни, где церковь и Франция – на первом месте. – Она сделала паузу. – Для французов, разумеется.

Саша позволила женщине поболтать еще немного – о карьере мужа, которая, по-видимому, как началась, так и закончилась в Алжире; о взглядах на политику, которые не изменились с тех допотопных времен; обо всем, что в конце концов привело к социальному взрыву 1968 года, который так изменил жизнь дочери.

– Были у Жозетты какие-то планы относительно карьеры и работы, когда она училась в Сорбонне?

– Планы? – расстроенно повторила женщина. – Почему бы нет? Она изучала историю искусства, хотела выйти замуж, иметь детей. По крайней мере, нам так казалось. – Она задумалась. – Жозетта любила рисовать. После занятий она все время пропадала в музеях, делая зарисовки и наброски. – Она посмотрела на Сашу. – Однако главная цель – замужество и дети.

– Я полагаю, что все изменилось после мая 68-го?

Женщина покраснела.

– После мая 68-го вся жизнь переменилась. Во всяком случае для нас. – Она закусила губу.

– То есть, когда она занялась политикой?

– Не знаю, как насчет политики, но тогда она вдруг перестала мыться, причесываться и одеваться по-человечески.

Внезапно женщина сосредоточилась на нескольких пятнах на подлокотниках кресла и стала тереть их большим пальцем, царапать ногтем.

– А вы когда-нибудь были в Сиди Боу Сад? Там, наверно, красиво? – спросила Саша.

Женщина подняла глаза.

– Я навещала их в доме, который израильтяне разрушили, когда бомбили… – Она замялась.

– Штаб-квартиру ООП, – договорила за нее Саша, удивляясь тому, что эти ужасные слова были все-таки произнесены.

– Да, правильно. У дочери пропал тогда прекрасный китайский сервиз.

– А потом? Вы не видели последнего малыша?

– Жозетта привозила его сюда в гости прошлой осенью, сразу после родов. Вообще-то, они приезжали всей семьей, потому что у моего зятя были встречи с президентом Миттераном во время кризиса.

Вот добрались и до него. Саша продолжила тему таким тоном, словно уже собиралась уходить.

– Должно быть, он весьма необычный человек.

– Господин Миттеран?

– Нет, ваш зять.

Женщина на секунду замялась.

– Вы же мне обещали!

– Я не говорю о Риме. Об этом мы договаривались.

– Прошу вас, вы обещали.

– И наша договоренность остается в силе.

Она вздохнула.

– Необычный – не совсем верное слово, – слегка улыбнулась она. – Может, еще шоколаду? – Она сняла с коробки золоченую крышку и протянула коробку Саше, которая на этот раз выбрала конфету, завернутую в фольгу. – Нет, вы вообще не можете представить его себе. Он чрезвычайно спокойный и задумчивый. И любит играть в трик-трак.

Саша кивнула. Тамир Карами. Чрезвычайно спокойный субъект. Однако от его игр очень много шума.

– Дети обожают его, – продолжала бубнить женщина, – и он обожает их, хотя он может быть и строгим, если дело касается их успеваемости в школе. – Она натянуто улыбнулась. – Мой старший внук Фахд учится в школе в Англии и приезжает домой только на каникулы в июне и на Рождество…

Саша подумала, что в свое время женщине, пожалуй, и во сне не могло присниться, что ее внуков будут звать как-то иначе, чем Ив, Пьер или Жан-Мишель.

– Моя внучка Камила живет дома и ходит во французскую школу… Но вот кого вам обязательно нужно увидеть, так это малютку Тарика. Он – чудо. С огромными черными глазами и черными волосами. Его имя Тарик, – повторила она.

– Ваша дочь, должно быть, очень счастлива.

– О, думаю, что да! Да, я бы сказала, что она очень счастлива. Она обожает своих детей, свой сад, свою работу в больнице. А климат! Теплый и не слишком влажный. Кроме, конечно, августа. – Она откинула со лба прядь волос. – Впрочем, полного счастья не бывает, – заявила она.

– Это вы о чем?

– Ну, все могло бы быть куда проще, если бы не его работа. Есть вещи, которых нам не изменить.

– Какие, например?

– Ну, все эти охранники, эти молодчики, которые стерегут дом, – с дрожью сказала она. – Они совершенные дикари, ужасно одеты, никогда не чистят ботинок и всегда носят с собой эти огромные пистолеты. Они едят на кухне. Жозетта настояла, чтобы они посменно ели у нее на кухне.

Саша улыбнулась и слегка коснулась руки женщины.

– Знаете, вы действительно очень счастливы, – сказала она и немного помолчала. – Моей матери не о чем было бы больше мечтать, если бы я удачно вышла замуж и имела детей. Разве не о том мечтает каждая мать? – Она специально переменила тему, чтобы женщина отдохнула от вопросов.

– А вы замужем?

– Нет, но хотела бы, – сердечно призналась Саша.

– Тогда почему не выходите замуж?

– Не так-то просто найти хорошего человека. Вашей дочери повезло: она полюбила и ей ответили взаимностью, – произнесла она, как бы захлебываясь от избытка чувств.

Мадам Вилленев повернулась и взяла с подноса графин и два стаканчика. Саша знала, что это обязательно произойдет, едва вошла в квартиру. Ей были знакомы все симптомы. Она ничуть не удивилась тому, что, как и ее собственная мать, Елена Вилленев чистосердечно полагала, что если подавать выпивку в стеклянном графинчике и разливать по стаканчикам, то это, стало быть, и выпивкой назвать нельзя.

– Вам нравится виски? – спросила она с чувством.

– Обожаю виски, – ответила Саша.

Женщина медленно наполнила стаканчики под самые золоченые края, и, передав один из них Саше, сделала из своего продолжительный глоток.

– Вы такая милая девушка, вы обязательно встретите хорошего человека, – сказала она и, осушив стаканчик вторым глотком, повернулась, чтобы вновь его наполнить.

Саша подождала, пока женщина сделает еще глоток, и спросила:

– А вы не пробовали остановить ее?

– Остановить кого и в чем?

Риск был минимальным. Саша была настоящим специалистом во всем, что касалось дневной выпивки и того, как она влияет на женщин определенной категории.

– Не пробовали вы остановить дочь, когда она собралась за него замуж?

Еще один залп – и стаканчик пуст.

– Моя дорогая, – начала женщина слегка заплетающимся языком, – я не только пробовала остановить ее. Я запретила ей даже разговаривать с ним. – Она повернулась и снова наполнила стаканчик, даже не заметив, что Саша не прикоснулась к своему. – А ее отец был просто вне себя. Он грозил выгнать ее из дома, если узнает, что она была с ним. – Она передернула плечами. – Но было уже слишком поздно.

Сашу удивил не столько рассказ женщины о том, как они, родители, реагировали на увлечение дочери, сколько свое отношение к самой женщине, к пьющей женщине вообще. Впервые она подумала о собственной матери без гнева, отвращения и печали.

– А почему вы так возражали против него?

– Потому что он – животное, – сказала женщина, отчетливо выговаривая каждый слог. – Мой муж знавал таких. Я вам рассказывала. Он сражался в Алжире. Уж он-то знал, как они всаживают вам нож в спину… Однако этот был еще хуже.

– Почему?

– Потому что он был политической проституткой без будущего и работы. Что он мог дать нашей дочери?

Саша решила, что можно продвинуться еще дальше.

– Но у него как у политика было будущее в ООП.

Женщина посмотрела на нее, как на сумасшедшую.

– Уж не думаете ли вы, в самом деле, что о такой жизни мы мечтали для нашей дочери? – Она засмеялась. – О таком будущем – жить в окружении дикарей?

Саша подумала, что за этими словами кроется скорее социальная подоплека, чем простые предрассудки. Она подождала еще немного.

– Дело не в том, что мы поддерживаем евреев на Ближнем Востоке… те из нас, кто остался, кто достаточно трезв, чтобы последовать за господином Ле Пеном… все беды в мире происходят из-за того, что арабы и евреи дерутся друг с другом на Ближнем Востоке.

Саша молчала, размышляя над тем, что услышала. Как будто в этих словах содержались здравые мысли. Как будто почувствовала себя свободнее, когда женщина так беспристрастно высказалась о том, что она не любит.

– Как вы думаете, ваша дочь знает, чем занимается ее муж?

Саша ожидала, что женщину разозлит то, что она нарушила их договоренность. Но, к ее удивлению, мадам Вилленев как-то сникла и увяла, бессильно утонув в своем огромном кресле с ободранной обивкой и протертыми подлокотниками.

– Мы не обсуждаем эти вещи.

– И правильно делаете, я думаю, – сказала Саша, слегка отступая. – К тому же, ваша дочь вряд ли вообще что-то знает об этом.

Что, если она не клюнет на это? Намек был слишком груб. Может быть, она решила, что разговор потерял всякий смысл, и хочет совсем прекратить его?.. Однако продолжение последовало.

– Не смешите меня, – проворчала она, – дочь, как и все, читает газеты. Даже если он ни о чем не рассказывает ей, то она-то не законченная дура!

Саша притворилась удивленной.

– И вы все-таки не обсуждаете этого?

Женщину понесло.

– Что говорить о той, которая ослепла от любви и которая дошла до того, что желала смерти собственному отцу?

Ответа не требовалось.

– Мой муж умер от разрыва сердца, – продолжала она. – Что он должен был чувствовать, если его единственный ребенок, его дочь предала его таким образом?

Саша почти достигла того, к чему стремилась, однако почему-то решила остановиться.

– Вы, наверное, очень сильная, – нежно сказала она, – если смогли все это перенести.

Дрожащей рукой женщина стала поправлять свой шиньон.

– Иногда я жалею об этом. – Она взглянула на Сашу. – Может быть, у меня было время смириться с этим, потому что дочь доверяла мне и рассказывала обо всем с самого начала.

Больше об этом браке нечего было рассказывать.

– У вас есть какие-нибудь фотографии? – спросила Саша.

Женщина поставила свой пустой стаканчик на комод и положила на стол альбом в кожаном переплете. Она откинулась в кресле, пока Саша занялась фотографиями.

Множество снимков, приклеенных к страницам альбома пожелтевшей лентой. На большинстве фотографий – маленький ребенок, бессмысленно таращащийся в объектив. Изможденное, хрупкое и ужасно грустное существо. Затем – девочка-подросток. То же трагическое выражение. Насупленные бровки. Падающие на лоб светлые тонкие волосы. На остальных снимках – молодая особа, едва повзрослевшая. Неряшливая хиппи. Невеста. Стильная дама. Супруга. Газетное фото – Жозетта между мужем и Ясиром Арафатом на корабле. Надпись под снимком гласит, что она отправляется в Ливан, чтобы бороться и умереть вместе с мужем.

Просмотрев альбом, Саша взглянула на женщину и увидела в ее глазах слезы. Саша снова занялась альбомом и долго рассматривала фотографию, на которой Жозетта прислонилась к пальме. Цветастое платье обтягивает увеличившийся живот.

– Почему у нее такой несчастный вид?

Женщина взглянула на фотографию и отвернулась.

– Это она в Египте во время беременности, – уклончиво сказала она.

– В первый раз?

– Нет, – мягко проговорила она, – это уже после трагедии.

– Какой трагедии?

Женщина выглядела совсем разбитой.

– После того случая, – она вздохнула, – после Тарика… Первого Тарика. Того, что убили, сбросив с балкона…

Как она могла пропустить это, когда собирала биографические материалы?

– Какой ужасный случай!

Женщина передернула худыми плечами.

– У них это называется «случаем».

– Разве это не случай?

– Единственное, что было случайно, так это то, что люди, ворвавшиеся в дом той ночью, не знали, что мой зять находится в тюрьме и его нет дома. – Она пошевелила пальцами. – И ребенка выбросили с балкона, вероятно, от злости. – Она помолчала, собирая силы, чтобы продолжать. – Пожалуй, это было недоразумение. – Ирония была очевидна. – Видимо, у них именно так решают недоразумения.

– Мне очень жаль, – сказала Саша.

Может ли подобная причина служить оправданием тому, что человек потерял остатки сострадания?

– До того, как это произошло, – продолжала женщина, – мы еще надеялись, что, может быть, со временем они повзрослеют и переоценят свои революционные идеи. Мы бы приняли его, если бы, например, он нашел работу в американской компании в Каире и начал нормальную жизнь. Мы хотели примириться с ним, – повторила она. – Но, к несчастью, все оказалось напрасно.

Саша уже знала достаточно, чтобы не прерывать эти излияния, в которых женщина пыталась объяснить то, что произошло много лет назад.

– Трагедия случилась в декабре шестьдесят девятого, – рассказывала женщина, – а через три месяца, в марте они бросили все и отправились в Иорданию. В сентябре семидесятого, – в ее голосе послышалось презрение, – король решил изгнать всех палестинцев из своей страны. Это событие было названо Черным сентябрем. – Она помолчала. – В это время мой зять уже был заметным человеком в движении, а моя дочь стала примером для всех арабских женщин. Можете вы себе такое представить?.. Однако худшее только начиналось. После первых террористических акций имя Тамира появилось в газетах. Он взял ответственность на себя. Потом фотографии дочери и детей. Потом вся эта газетная канитель про политику, мотивы, причины и так далее. И вдруг – он стал известен как человек, совершающий убийства ради своей страны… Вот только никакой страны у него не было. Но тогда это казалось огромной проблемой, не так ли? Слава богу, что мой муж не дожил до всего этого. По крайней мере, он не страдал из-за того, что произошло за все эти годы.

Саша чувствовала, что вся история только теперь и начинается. Было что-то, чего она не могла понять, несмотря на то, что расспрашивала десятки людей и слышала от них столько объяснений происходящему. У нее созрел еще один вопрос.

– Вот вы как мать, как считаете, что может чувствовать Жозетта, когда читает, что невинный ребенок был убит в результате…

– …взрыва бомбы, которую подложил ее муж? – договорила за Сашу Елена Вилленев. – Я понятия об этом не имею.

О каком «понятии» может идти речь, если фаза легкого опьянения давно сменилась, как минимум, средней.

– Ну вот мы и заговорили о том, о чем я поклялась себе никогда не говорить, – сказала женщина с тоской.

– Мы договорились, что не будем обсуждать Рим, мы и не обсуждаем его. Но мне интересно понять, как ваша дочь относится к насилию.

– Я не могу отвечать за мою дочь.

– Конечно, не можете.

– Но если бы вы когда-нибудь спросили ее об этом, и она бы вам ответила, мне самой было бы ужасно любопытно узнать ее мнение.

Саша решила, что терять уже нечего.

– А какого вы мнения обо всем этом?

– А какого я должна быть мнения? Вы хотите, чтобы я сказала, как я шокирована, возмущена, как мне стыдно, не так ли? Ну, когда-то давно я испытала все эти чувства, а потом вообще перестала что-либо чувствовать. Я как будто оглохла к самой себе.

– Как вы полагаете, она разделяет его убеждения?

– Достаточно того, что она делит с ним постель, и у них общие дети, общая жизнь. Как может женщина после всего этого не разделять с ним такую малость. Конечно, она разделяет его убеждения. У моей дочери вообще никогда не было ничего своего.

– Довольно оригинально с ее стороны выйти замуж именно за такого человека.

– Ничего оригинального. Кошки тоже мало разборчивы, как вы знаете.

Саша внутренне содрогнулась.

– И все же ваша дочь и ее муж стремятся вести относительно нормальную жизнь, если судить по…

– Вы полагаете, это нормально, когда телекамеры натыканы по всему дому? Маленькие следящие глаза в спальнях, на кухне, на веранде. Это нормально, когда за каждым их шагом наблюдают посторонние? Нормально, что моя дочь держит под подушкой пистолет? А эти отвратительные субъекты, слоняющиеся по дому с оружием и рациями?

Саша решилась пойти еще дальше, потому что чувствовала, что разговор подходит к концу.

– Но большинство лидеров ООП каждую ночь скрываются в разных местах. Он же ночует дома. В этом есть какая-то стабильность…

– Если он живет так, то только потому, что он сумасшедший. В конце концов его убьют. У него нет выбора, – сказала женщина почти насмешливо. – Он только что продлил срок аренды виллы ради детей. Он, видите ли, желает, чтобы они наслаждались морем, чтобы у них были постоянные друзья. Как будто, они обычные дети… Глупец! Он отказался от того, чтобы у него по ночам дежурили тунисские полицейские. Не хочет, видите ли, беспокоить соседей. Он отказался от того, чтобы установить в доме сигнализацию. Мол, дети могут случайно запустить ее, и телохранители начнут стельбу. А еще он оставляет ключ от входной двери под кадкой с декоративной пальмой у входа, на тот случай, если дети захлопнут дверь или что-нибудь в этом роде. Невероятная глупость! – В глазах женщины сверкнула злость. – Не подумайте, что я беспокоюсь, что с ним или с Жозеттой что-то случится… – Она понизила голос. – Дети – вот о ком я беспокоюсь. Они так невинны. У них на руках нет крови. Пока нет…

– Вы как будто злитесь?

– Нисколько, – сказала женщина. – Но я слышу гнев.

– Вы слышите только мое одиночество. Я потеряла дочь.

– Но вы же с ней родные люди, мадам. Разве это не может соединить вас?

– У нее дети. У нее муж. У меня же нет никого.

– А вы ей рассказывали, что у вас на душе?

– Им не следовало уезжать в Иорданию.

Женщина уже не слушала Сашу.

– А вы ей говорили об этом?

Но женщина была далеко.

– Я сидела возле ее матери на торжествах прошлой весной.

– Чьей матери?

– Королевы-матери Иордании. Я сидела возле нее на празднике Святой Лауры. Она была одета Святой Лаурой, понимаете?

– Естественно, – все, что смогла выговорить Саша. – Маленький мир.

Женщина покачала головой.

– Меньше, чем вы думаете. Сестра моей хозяйки работает у женщины, которая перекраивает свои костюмы.

– Удивительно, – сказала Саша, ничего не понимая.

Женщина заметно сникла.

– Я почти возненавидела почту, – неожиданно заявила она. – Иногда я получаю послания с угрозами. Меня, понимаете ли, обещают убить. Я, видите ли, цель покушения.

Она засмеялась, но на глазах у нее были слезы. Саша потянулась и тронула ее за руку.

– Ведь вашего телефонного номера нет в справочнике? – спросила она.

– Теперь нет. Но когда был, меня изводили гнусными звонками.

Женщина высморкалась.

– Что сказала вам моя дочь, когда вы говорили с ней?

– Как вам сказать? Я разговаривала с ней. Просто спросила… Ладно, – женщина слабо помахала рукой, – это не имеет значения. – Она уставилась куда-то в пространство. – Теперь мне вообще никто не звонит.

– Разве у вас нет друзей?

– Муж был моим другом.

– А сейчас?

– Соседи почти не разговаривают со мной. Не из-за политики или расовых предрассудков. Просто побаиваются. Ну и ладно, я их не виню. Я тоже боюсь.

– А дочь не может быть вам другом?

Женщина рассматривала свои ладони. Ее нижняя губа немного дрожала.

– Моя дочь целиком принадлежит другим.

Если в начале разговора Саше нужно было установить с женщиной эмоциональный контакт, чтобы получить материал для программы, то теперь ей было нужно деликатно из этого разговора выйти. Она надеялась на телефонный звонок Гидеона и на то, что он отвезет ее в отель. Она предприняла первый шаг.

– Мне действительно, пора идти, – сказала она, глядя на часы.

Елена Вилленев в ужасе всплеснула руками.

– Но я вчера жарила телятину, – пробормотала она, а потом почти выкрикнула властным тоном:

– Не пропадать же ей! Вы останетесь? Прошу вас!

– Конечно, я останусь, – сказала Саша после тягостных колебаний.

Секундой позже зазвонил телефон. Было ровно полшестого.