Текст книги "Женщины в его жизни"
Автор книги: Барбара Брэдфорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 37 страниц)
– Вы не упомянули барона Курта фон Виттингена… Он был схвачен и тоже казнен?
– Не нацистами. – На ярко-синие глаза Ирины надвинулась туча, и она глубоко затянулась сигаретой, прежде чем прояснить смысл последней фразы. – Фактически, Тедди, никому не известно, что с ним произошло. Этим летом Курт был в Берлине, я сама его не видела, но другой член нашей группы Сопротивления Вольфганг Шредер видел. Вольфганг обменялся с ним приветствием, а через пару дней повстречался с ним еще раз. На сей раз он разговаривал с русскими офицерами в той части Берлина, что названа Восточной зоной. Но с тех пор Курта не видел никто. Он исчез.
– Как Вестхеймы и как супруги фон Тигаль.
Ирина поначалу оставила без внимания этот комментарий, но затем спокойно и тихо сказала:
– Нет, это было несколько по-другому.
– Вы полагаете, барон мертв? – спросила Тедди.
– Могло быть и так. Когда Курт перестал появляться на глаза в конце войны, мы решили, что, возможно, он был ранен в схватке на последних рубежах. Кое-где бои еще шли, даже после того, как русские захватили город. Мы обыскали все госпитали. Перевернули весь Берлин, опросили множество людей. Другой член нашей группы, Дитер Миллер, продолжал поиски Курта, но нигде его не обнаружил. И его тела тоже.
– А не могло ли… не могло ли тело барона быть погребено под развалинами? – предположила Тедди, вспомнив о том, что сказала Энн Рейнолдс насчет гниющих трупов в руинах города и в реке.
– Все может быть, конечно, – согласилась Ирина. – Но у Дитера Миллера на этот счет есть другая версия. Он подозревает, что Курт был арестован теми русскими офицерами, в чьем обществе его заметил Вольфганг Шредер. Возможно, в тот же день.
Тедди сидела на самом краешке кресла. Она внимательно слушала, а в голове у нее теснилось множество вопросов. Задала же она самый логичный и естественный:
– А зачем русским было арестовывать барона Курта фон Виттингена?
– Возможно, они подозревали его в шпионаже, – предположила Ирина и приподняла бровь. – Если говорить точнее – в шпионаже в пользу американцев, а это сразу делало его врагом Советского Союза. Ты же знаешь, какие они параноики, эти большевики, в особенности по отношению к американцам. В этом смысле они равняются на своего вождя Иосифа Сталина, другого тирана, у которого руки в крови.
– А что думаете вы? Каково ваше мнение? Вы допускаете, что барон был арестован?
– Я просто не знаю, Тедди. Но очень хотела бы знать.
– Позавчера я ходила к дому фон Виттингена… ну и вы, конечно, знаете, что его больше не существует. Так же, как весь остальной Берлин, он лежит в развалинах. А баронесса Арабелла в Цюрихе?
– Да, она была там. В Берлин она вернулась нынешним летом при первой же возможности, но без Курта, без крова над головой ей было нечего здесь делать. Она с Дианой и Кристианом уехала обратно в Швейцарию.
– В общем, я так и думала.
– Арабелла, она… Откровенно говоря, она очень изменилась и уже совсем не та. После исчезновения Курта ее рассудок… Временами она бывает не в себе.
– Какой ужас! Бедная женщина!.. – вырвалось у Тедди горестное замечание. – Но у нее хоть дети остались?!
– Да, конечно, в Диане и Кристиане для нее большое утешение.
Обе женщины некоторое время посидели молча, наедине с собственными мыслями. Потом молчание нарушила Ирина:
– Все, о чем мы с тобой говорили, – вещи печальные, Теодора. Вещи болезненные. И это после того, как мы не видели друг друга шесть долгих и трудных лет. В этом, разумеется, виновата я. Потому что говорила в основном я. – Ирина с милой улыбкой воскликнула: – Я хочу послушать твой рассказ о тебе и о Максиме, о вашей жизни в Лондоне! Теперь обо всем, ты должна не упустить ничего.
– Не упущу, – тоже улыбаясь, заверила Тедди. – И в самом деле, я хочу вам о многом рассказать. – Она полезла в сумочку, нашарила пакетик фотоснимков и сказала:
– У меня есть несколько хороших фотографий Максима, я захватила их для его родителей. Они будут им гордиться, когда вновь увидят его. Он очень вырос, этот изумительный мальчик.
Ирина Трубецкая была не в силах говорить.
Она неуверенно встала и подошла к буфету, дрожащими руками стала будто что-то искать в ящике, чтобы Тедди ни в коем случае не заметила жестокую муку на ее лице и ослепившие ее слезы.
36
В подвал на Лютцовуфере Тедди вновь приехала на другой день под вечер. Судя по всему, княжна ждала ее и дверь открыла после первого же стука. Ирина встретила ее радушным приветствием и пригласила войти в тесную землянку, упорно именуемую подвалом.
Для Тедди это была убогая нора в земле, темная, сырая дыра, затхлая и грязная, и она даже в мыслях не допустила бы, что здесь вообще кто-то может жить, и уж тем более княжна Трубецкая. Однако Тедди понимала, что не в ее силах изменить что-либо в судьбе Ирины, по меньшей мере в данный момент. Накануне вечером она подробно рассказала о княжне Энн Рейнолдс, и та пообещала не терять ее из виду, а при возможности в будущем сколько-нибудь облегчить ей жизнь. Тедди была этим вполне удовлетворена.
Ирина заранее разожгла парафиновую печку, и подвал не казался таким холодным и сырым, как вчера, даже при том, что день выдался дождливый. Свеча и две керосиновые лампы ярко горели и придавали дополнительное ощущение тепла, создавая иллюзию уюта.
Ирина помогла Тедди снять пальто.
– Как ты насчет рюмочки шнапса? Спиртное тебя согреет, Тедди, сегодня на дворе жуткий холод. – Она сделала жест в сторону буфета, а затем аккуратно повесила пальто Тедди на спинку кресла.
Тедди взглянула на буфет. Там стояли две щербатые хрустальные рюмки и бутылка с остатками киршвассера[14]14
Вишневая водка.
[Закрыть] из Блэк Фореста.
– Благодарю, это было бы неплохо, – ответила она, хотя вовсе не была настроена пить вишневую настойку. Но ей не хотелось обидеть княжну. Было видно, что той стоило немалых хлопот навести некоторый уют в подвале, придать жилью хоть какую-то привлекательность. И те несколько драгоценных капель кирша – все, что имелось в бутылке, – также были милым жестом гостеприимной женщины, оказавшейся в более чем плачевных обстоятельствах.
– Однако прежде чем мы выпьем, я хотела бы передать вам вот это, – сказала Тедди, поднимая с пола хозяйственную сумку, оставленную при входе в подвал. – Я смогла кое-что раздобыть для вас, княжна Ирина.
– Это так мило с твоей стороны, Тедди! – воскликнула княжна, теплея взглядом.
Перенеся сумку к буфету, Тедди принялась выгружать припасы.
– Вот пачка чая «Тайфу», настоящий кофе, шоколадный бисквит – очень вкусный, американский, а также хлеб и четверть фунта масла. И еще кое-что из консервов. Солонина «Спам», лосось и сардины, все с американских складов; вот банка яичного порошка и банка сухого молока. Ну и еще кое-какие мелочи на дне сумки. Подойдите, взгляните.
– Ба! – воскликнула изумленная Ирина. Она никак не ожидала получить съестное в таком количестве, и, когда подошла к буфету, лицо ее светилось искренней благодарностью. Она почти благоговейно прикасалась к уже распакованным Тедди продуктам, еще не успев заглянуть в сумку. А заглянув, обернулась к Тедди в полном восторге. – Зубная паста, туалетное мыло и… о, Тедди, нет слов! Губная помада «Макс Фактор», да еще туалетная вода «Эппл Блоссом»! Как я тебе благодарна! – Она подошла ближе и, темпераментно обняв Тедди, тепло улыбнулась ей.
– Я счастлива хоть чем-то помочь вам, княжна Ирина.
– Помилуй, но где же тебе удалось раздобыть все эти дивные вещи?
– У миссис Рейнолдс из Международного Красного Креста – я вам рассказывала об этой даме – и у ее секретаря, Элизабет Джеффорд. Обе дали мне понемножку от своих пайков, а миссис Рейнолдс, помимо того, сумела достать кое-что у своего приятеля майора Иванса из американских оккупационных войск. Губная помада – как раз его вклад в эти дары. А Энн Рейнолдс дала мне для вас туалетную воду.
– До чего же они щедры и добры. Ты должна их всех поблагодарить от меня. Нет, надо же, губная помада! Просто чудо снова обладать целым губным карандашом!
– По-моему, губной карандаш вызывает у вас больше восторга, чем продукты! – расхохоталась Тедди.
Ирина тоже засмеялась.
– Ну нет уж, – возразила она. – Однако чрезвычайно приятно обладать чем-то сугубо женским после всех передряг и лишений военного времени. А теперь, может быть, выпьем?
– Это было бы прекрасно. – Тедди пошла и села на диван, глядя, как княжна наливает в ликерные рюмки киршвассер.
Сегодня Ирина Трубецкая больше походила на ту, какой была перед войной, почти никакой разницы, подумалось Тедди. Она была в черном шерстяном платье, в старомодных, явно тридцатых годов, толстых черных чулках, в простых уличных туфлях. И тем не менее, невзирая на неприглядность одеяния, была в ней некая элегантность, особая породистость, в большой мере объяснимая ее аристократическим происхождением. У нее по-прежнему были великолепные волосы – блестящий, с красноватым отливом каштан, – и, что удивительно, в их роскошных волнах попадались лишь редкие струйки серебра. Каким-то образом она ухитрилась сегодня их вымыть, отметила про себя Тедди. Лицо у нее тоже было очищено от въевшейся пыли и сверкало, не то что накануне, когда Тедди впервые увидела ее за работой на руинах. И выглядела княжна на свой возраст, а не как вчера – женщина лет под пятьдесят. При керосиновом освещении она сегодня была красива, как в прежние времена. Ирина подала Тедди рюмку:
– Я хочу выпить за тебя, Тедди, от души поздравить с обручением. – Она чокнулась с Тедди и добавила: – Я очень обрадовалась, когда ты рассказала мне об этом.
– Я вам очень признательна. – Тедди отпила глоток, поднеся к губам рюмку с неотбитым краем.
Княжна, сидевшая на одном из обращенных к дивану кресел, тоже выпила.
Тедди поставила рюмку на ящик, раскрыла сумочку и достала небольшую фотографию в кожаной рамке.
– Вчера у меня с собой были только снимки Максима, – пояснила она. – Это Марк, мой жених. – С этими словами она протянула фотографию княжне.
– Он тоже очень интересный молодой человек, – заметила Ирина, рассматривая фотоснимок. – И видно, весьма смелый, если судить по наградам на его форме.
– Он участник Битвы за Британию.
Княжна кивнула, возвращая фотографию.
– Вчера после твоего ухода я вспомнила, что ты до войны встречалась с сыном профессора Герцога. Они жили где-то дальше, на Лютцовуфере. Помнится, молодой человек уехал в тридцать девятом году в Палестину… Что с ним случилось?
– Его имя Вилли, и он долго в Палестине не пробыл. Оттуда переехал в Шанхай. И до сих пор там, но надеется когда-нибудь перебраться в Америку, – рассказывала Тедди. – Мы регулярно переписывались, и до Марка я даже не помышляла о другом мужчине. Но когда мы с Марком встретились, мы сразу влюбились друг в друга, и тогда я поняла, что должна написать Вилли и расторгнуть нашу неофициальную помолвку.
– И сердце у Вилли Герцога не разорвалось от горя?
Тедди с легкой усмешкой покачала головой.
– Нет, не разорвалось. Это известие даже принесло ему некоторое облегчение. Он ответил мне поздравлением и сообщил, что тоже встретил кого-то и ломал голову, как преподнести эту новость мне. Так что никаких разрывов сердца, и мы остались добрыми друзьями. Я полагаю, теперь Вилли уже женат.
– А ваша свадьба на когда назначена, Тедди? – поинтересовалась княжна и отпила глоток из рюмки.
– О, пока еще нет срока. Я не могу выходить замуж в отсутствие фрау и герра Вестхейм. Марк понимает, что мы должны подождать, пока я их не разыщу или же они дадут знать о себе. Я уверена, они это сделают.
Ирина Трубецкая выпрямилась в кресле, уставившись на Тедди. Она молча сидела и неотрывно смотрела на девушку. Лицо ее стало белым, как мел.
Тедди заметила внезапную перемену и спросила, заволновавшись:
– Что с вами? Вы не заболели? Вам дурно?
Княжна по-прежнему молчала, но затем наконец тихо проговорила:
– Нет. Сейчас пройдет. Минутку подожди… – Она поставила на ящик свою щербатую рюмку и заметила, что рука ее в этот момент тряслась. Сжав пальцы, чтобы не дрожали, она подалась вперед и опять устремила взор на Тедди.
Отвечая взглядом на пронзительный взгляд княжны, Тедди не могла про себя не отметить, что и без того потрясающей синевы глаза ее были сейчас синей, чем когда-либо, и необыкновенно красивы. И тут она заметила, что в них блестят слезы.
– Княжна Ирина, что с вами? В чем дело?
– Я не сказала тебе правды, – глухим голосом призналась Ирина. – Не то чтобы я тебе лгала, но была не до конца честна. – Она тряхнула головой, и на ее лице появилось выражение раскаяния. – Почему я ищу для себя самооправдания? Почему говорю, что не обманула тебя, если обманула? Обманула умолчанием.
– То есть… как? Что вы… хотите… этим сказать? – спросила Тедди, медленно выговаривая слова. Казалось, они застревают у нее в горле. Она наклонилась вперед и нахмурилась, изучая лицо княжны. И тут вдруг на нее накатило ощущение жуткого предчувствия, и сердце стало давать перебои.
– Я умолчала… – Ирина смолкла, глубоко вздохнула, и слова хлынули из нее потоком: – Я не сказала о Зигмунде и Урсуле то, что следовало сказать тебе вчера. Я несколько раз собиралась, но не хватило духу.
– Что?! – крикнула Тедди, голос ее взлетел чуть не до визга. – Говорите! Скажите же мне, говорите!
– Тедди, дорогая… Тедди… Тебе нечего искать их, и они тебя не найдут, хоть ты и уверена в том, что они это сделают. Ни Урсулы, ни Зигмунда среди беженцев, пытающихся вернуться в Берлин, нет. Не будет их и среди освобожденных узников лагерей, – потерянно сказала Ирина. – Они не вернутся. Никогда они не вернутся.
Княжна быстро встала и пересела на диван, обеими руками взяв Тедди за руку.
Губы у Тедди задрожали, глаза на побледневшем лице расширились. Она схватила Ирину за руку, заглянула в глубь ее глаз и произнесла сдавленным голосом:
– Они умерли? Урсула и Зигмунд Вестхейм погибли…
Княжна кивнула.
– Да, – шепотом подтвердила она и привлекла к себе Тедди, обняла и крепко прижала к себе, одной рукой придерживая за затылок ее голову.
Тедди дала волю рыданиям.
– Я знала, да, да… в глубине души знала. По-моему, всегда это знала, – лепетала она сквозь всхлипы, давясь словами. – Я всегда так за них боялась. У них был один шанс на миллион. Я знала, что им не проскочить… но была не в силах допустить это.
Ирина баюкала Тедди, как дитя, и пыталась утешить, унять ее горе; обе женщины прильнули друг к другу. Но в какой-то миг Тедди отпрянула от Ирины и закричала:
– О Господи, ну почему они? Почему должны были именно они?
Ирина Трубецкая покачала головой. У нее не было ответа на эти вопросы ни для Тедди, ни для себя.
Рыдания обеих женщин мало-помалу стихали. Они выпустили друг друга из объятий и утерли глаза.
– Где они… скончались? – уже спокойно спросила Тедди.
Одной рукой Ирина вытирала мокрые щеки.
– Зигмунд умер в Бухенвальде. В сорок втором году.
– Вы уверены?
Княжна кивнула.
– Это узнал Курт фон Виттинген. Каким-то образом через заводы Круппа в Эссене… группа заключенных из Бухенвальда была направлена в крупповский лагерь рабов. В основном это были женщины. Одна из них, польская графиня, знала Зиги по Берлину. Она видела его в Бухенвальде и поведала о его казни. Его расстреляли. – Глаза Ирины опять налились слезами, и она приложила руку ко рту, сдерживая рыдания. Чуть погодя она смогла говорить дальше: – Курт все время имел возможность разузнавать обо всем, но далеко не каждый раз мог что-либо делать для облегчения участи несчастных. Это ему удавалось лишь иногда.
Тедди сдержала слезы.
– А Урсула? – спросила она. – Она тоже была в Бухенвальде?
– Нет. В Равенсбрюке. Она погибла там в сорок третьем.
– Вы уверены?
– Да, уверена. Мария Ланген, член нашей группы Сопротивления, была заключена в Равенсбрюк в сорок третьем году и пробыла там до лета сорок четвертого, когда ее неожиданно освободили. В лагере она знала Урсулу и Ренату. Они там были вместе. Рената тоже умерла в Равенсбрюке.
– Их расстреляли? Как они погибли?
Ирина закусила губу и заморгала. Она отвернулась, делая быстрые глотательные движения и глядя прямо перед собой, стараясь сохранить спокойствие.
– Пожалуйста, – сказала Тедди. – Я должна знать.
Ирина повернулась к ней и посмотрела в упор, но теперь слез было не удержать – они покатились по щекам, капая с лица на руки, лежавшие на коленях.
Голосом, не поднимавшимся выше шепота, Ирина сказала:
– Она была забита до смерти.
– О Боже мой, нет! Нет! Нет! Нет! Не Урсулу! – кричала Тедди, привстав с дивана. – О Боже, нет, это свыше моих сил! Мне это не вынести! – Она страдальчески и безудержно плакала, как если бы ее объял весь ужас предсмертной муки Урсулы, и при мысли о перенесенных ею страданиях сама Тедди будто испытала агонию. Обхватив себя руками, она продолжала рыдать до тех пор, покуда не выплакала все слезы, раскачиваясь взад-вперед, изнывая от боли.
Ирина сидела, обняв одной рукой Тедди за плечи, желая утешить ее и зная при этом, что никакого утешения быть не могло. Обе женщины, объятые горем, скорбели по Урсуле и Зигмунду.
* * *
Тедди не скоро удалось совладать с собой и успокоиться. Она протянула руку за рюмкой и немного отпила.
– Как погибла Рената фон Тигаль? – тихо, послушным голосом поинтересовалась она. – Причина была… та же самая? Вы знаете, да?
– Ренату жестоко избивали. Но умерла она от аппендицита. Ее не лечили, развился перитонит, и – скоропостижная смерть. Это произошло спустя несколько месяцев после гибели Урсулы.
Тедди кусала губу и глядела в сторону, потом вдруг собралась с духом и спросила:
– А что с Рейнхардом фон Тигаль?
– Нам ни разу не удалось узнать о его судьбе.
– Стало быть, возможно, он жив, – предположила Тедди с оживающей надеждой.
– Очень сомневаюсь. Рената говорила Марии Ланген в Равенсбрюке о том, что они вчетвером уехали из замка Тигаль, потому что были предупреждены о грозящем аресте. Зиги и Урсула из-за того, что евреи, Рената с Рейнхардом – за укрывательство евреев. И еще за то, что гестапо подозревало его в участии в одной из групп Сопротивления, а он-таки участвовал.
– И они не скрылись в надежном месте, – спокойно констатировала Тедди.
– Да, так оно и было. Они успели добраться только до Потсдама, когда их взяли. Ренату с Урсулой отправили в Равенсбрюк. Они так никогда и не узнали, куда загнали Рейнхарда и Зиги.
– Но почему же их имен нет ни в одном из агентств, где я побывала? – удивилась Тедди, смотря на Ирину и хмурясь в бессильном недоумении.
– Даже не знаю, – ответила Ирина, очень медленно качая головой и беспомощно пожимая плечами. – Нам известно, с каким прилежанием наци фиксировали имена всех, кого арестовывали, составляли списки номеров, вытатуированных на руках жертв. Но столь же старательно они и уничтожали эти списки, когда их поражение стало неизбежным и когда союзники начали один за другим освобождать лагеря. – Она повторила: – Просто не нахожу этому объяснения, Тедди. Должно быть, их имена оказались в тех списках, что были уничтожены нацистами.
– Да. – Теперь Тедди смотрела на Ирину очень жестко. – Ваша соратница из группы, Мария Ланген… возможно… я не могла бы сходить повидаться с ней? Быть может, она смогла бы рассказать мне больше…
– К несчастью, она умерла в начале этого года. Одному Богу известно, как ей удалось дожить до этих дней. Бедная Мария подверглась таким мучениям, что потом так никогда и не оправилась от них.
Тедди откинулась на спинку дивана и молчала.
Как-то само собой получилось, что говорить стало больше не о чем.
Она закрыла глаза и ушла в свои воспоминания; ей предстало милое лицо Урсулы, послышался ее приятный негромкий голос, и в горле Тедди зародился вопль. Она подавила его, запихнула в глубь себя и сжала веки, вдавливая обратно слезы. Было невыносимо думать об ужасающе мучительной смерти, выпавшей на долю Урсулы, – смерти от пыток и побоев. И она знала, что уже никогда не сможет отрешиться от мыслей о предсмертных страданиях Урсулы. Они будут преследовать ее до могилы.
37
– Здесь вам, мисс Штейн, будет вполне удобно, – сказал мистер Джонсон в «Росситер Мерчант банк», проводив ее в небольшой кабинет. – Будьте любезны поставить свою подпись вот на этой карточке, и я незамедлительно принесу ваш личный сейф.
– Благодарю вас, мистер Джонсон. – Тедди присела к столу, подписала лежавший перед ней бланк и вручила ему.
Он мило улыбнулся ей и вышел. В ожидании его возвращения Тедди устроилась на стуле поудобней и стала смотреть на картину на противоположной стене, но навряд ли видела ее. Ее мысли были заняты только что состоявшимся разговором с Генри Росситером.
Мистер Росситер был глубоко опечален трагической новостью, привезенной ею из Берлина, но теперь она поняла, что он вовсе не был чрезмерно удивлен вестью о гибели Вестхеймов. Принеся ей свои соболезнования, он сообщил, что отныне Тедди является опекуном Максима до достижения мальчиком двадцати одного года.
– Такова была воля миссис Вестхейм, – пояснил директор банка. – И в письме на мое имя, привезенном вами в Англию в тридцать девятом году, содержалось подтверждение телефонного разговора по этому поводу, который состоялся за неделю до вашего приезда. Я полагаю, что вы хотели бы сейчас же познакомиться с этим письмом. – Генри Росситер протянул ей листок, она быстро пробежала его глазами и вернула.
– Вам все понятно? – спросил он, и она утвердительно кивнула.
После этого она сказала, что хотела бы и впредь пользоваться его рекомендациями относительно инвестирования капиталов Вестхеймов, поблагодарила за полезное руководство ее делами доныне. Он улыбнулся своей обычной доброй улыбкой, заверил Тедди в намерении и в дальнейшем помогать ей в меру сил и возможностей и согласился взять на себя контроль над финансовыми средствами Максима.
Течение мыслей Тедди было прервано, когда открылась дверь кабинета и на пороге появился мистер Джонсон. Он вошел быстро, неся ее личный депозитный сейф, и поставил его на стол.
– Извольте, мисс Штейн, – сказал он и удалился раньше, чем она успела его поблагодарить.
Тедди сегодня впервые вскрывала свой личный депозитный сейф за долгие шесть лет с тех пор, как получила его в свое распоряжение и заперла содержимое на ключ. Она сидела и долго смотрела на металлическую коробку, прежде чем достать из кошелька ключ и отпереть ее.
Сейф был заполнен ювелирными украшениями Урсулы Вестхейм. Предметы были вложены в отделанные изнутри бархатом специальные футляры, купленные Урсулой в Париже в 1939 году в один из тех дней, когда они вместе ходили по магазинам. Тедди раскрыла один футляр и стала рассматривать широкий браслет с бриллиантами, ярко засверкавший под лучами лампы.
Она прикоснулась к браслету, вспоминая, когда видела его в последний раз на Урсуле в Берлине, и у нее перехватило горло. Это было на скромном обеде в особняке на Тиргартенштрассе в 1937 году, и Урсула никогда не выглядела красивей, чем в тот раз. Тогда на ней был вечерний туалет из панбархата цвета бургундского, оттенявший ее светлую кожу, белокурые волосы, ее эфирную красоту. Тедди почувствовала подступающие к глазам слезы, но сморгнула их и подавила скорбь.
С того дня, как княжна Ирина Трубецкая неделю тому назад рассказала Тедди о смерти Урсулы, кошмарные видения преследовали ее; ей редко удавалось закрыть глаза без того, чтобы не увидеть лицо Урсулы, обезображенное и в кровоподтеках, или Урсулу, избитую и замученную нацистскими палачами в Равенсбрюке. Лишь в последние несколько дней она начала понимать, что единственным способом избавиться от этой пытки было помнить Урсулу во всей ее привлекательности и обаянии; именно такой ее следовало держать перед мысленным взором. Но слишком часто иные, приводившие Тедди в ужас картины навязчиво заявляли о себе, и тогда, представляя себе предсмертные муки, сквозь которые должна была пройти Урсула, она сама всякий раз проходила через эти мучения. Она не знала, сумеет ли когда-нибудь заглушить в воображении эти видения. Я должна, говорила она себе, ради Максима, ради своего собственного здравомыслия и ради Марка и нашей будущей совместной жизни.
Закрыв футляр с браслетом и отложив его в сторону, Тедди пересмотрела остальные драгоценности и наконец дошла до письма, лежавшего на дне сейфа.
Урсула Вестхейм отдала его ей в Париже, когда провожала их с Максимом на поезд, отбывавший в Англию. Поперек большого коричневого конверта Урсула напечатала заглавными буквами:
ЛИЧНО И КОНФИДЕНЦИАЛЬНО: ВСКРЫТЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ ЗИГМУНДА И УРСУЛЫ ВЕСТХЕЙМ.
Под этой строкой Урсула добавила: Мисс Теодоре Штейн.
Мисс, повторила про себя Тедди и подумала: она уже тогда сделала из меня англичанку. Девушка, торопясь, распечатала коричневый конверт. Внутри были два белых поменьше: на одном стояло ее имя; другой был адресован Максиму.
Тедди вскрыла свое письмо и увидела, что оно было написано в Париже, на бланке отеля «Плаза Атэн».
Париж. Март, 10,1939
Моя дорогая Тедди!
Если ты читаешь это письмо, значит, мой муж и я мертвы. Я возвращаюсь в Берлин, отдавая себе отчет, сколь велика вероятность того, что ни он, ни я, ни кто-либо из семьи Вестхеймов не спасутся от преследований Третьего рейха. И если мы не погибнем от рук нацистов, то всегда есть большая вероятность для нас быть убитыми в войне между Германией и западными союзниками, которая, как мы все знаем, теперь неизбежна. И посему я чувствую, что должна написать о чрезвычайно важном деле, касающемся моего сына, Максимилиана. Знаю, что то, о чем я поведу речь, приведет тебя в большое смущение, возможно, даже шокирует, но я хочу, чтобы кто-то знал всю правду на тот случай, если мне не суждено спастись. И таким человеком можешь быть только ты. Прежде чем перейти к сути, должна тебе сказать, что то, что я собралась написать, предназначено только для твоих глаз. Больше никто и никогда не должен узнать содержание этого письма, кроме, разумеется, Максима, если ты пожелаешь ему рассказать, когда он станет достаточно взрослым, чтобы все понять. Однако я предоставляю тебе самой это решить. Ты должна употребить свое благоразумие и можешь почесть более мудрым, чтобы он никогда об этом не узнал.
Быть может, я не права, обременяя тебя такой ответственностью, но мне больше некому доверить эту тайну. Тебе же, Тедди, я доверяю беспредельно. Я не могу давать тебе совет, боюсь, я никогда не была уверена по-настоящему, что смогу сама это сделать, когда Максим достаточно вырастет для понимания правды. Ты же – сильная, умная, и я уверена, принятое тобой решение будет верным для моего сына, которого, я знаю, ты очень, очень любишь, так же, как я.
Для того чтобы я могла начать мой рассказ, мне придется вернуться в 1931 год. Тогда…
Глаза Тедди внимательно пробегали строчку за строчкой, столь тщательно написанные Урсулой в Париже шесть лет тому назад. Письмо имело продолжение на следующей странице, и, дочитав до конца, Тедди откинулась на спинку стула. Она была ошеломлена, она не поверила прочитанному.
И ей страстно захотелось, чтобы никогда это письмо не было написано для нее Урсулой Вестхейм.
Тедди вышла из «Росситер Мерчант банк» и направилась через Беркли-Сквер. Был сухой солнечный зимний день с легким морозцем, и она надеялась, что свежий воздух поможет мыслям устояться. Только что прочитанное письмо глубоко ее взволновало, но она знала, что должна до поры до времени выбросить его из головы. Было кое-что значительно более неотложное и важное, чем следовало заняться. Должен вот-вот приехать из школы на уик-энд Максим, наверное, он уже дома, и она должна сказать ему о родителях. Правда, она себе пока не представляла, что и как говорить, но эта мысль то и дело лезла ей в голову.
Возле Марбл Арк она взяла такси и всю обратную дорогу в Белсайз-Парк-Гарденс билась над своей тяжкой проблемой. В тот момент, когда она вылезала из машины у дома тети Кетти, она твердо знала лишь одно: не важно, как она расскажет, но одного она не сможет рассказать никогда – как умерла его мать. Обременить душу ребенка этим страшным знанием было бы непростительно.
Должно быть, он поджидал ее, глядя из окна своей спальни на улицу, потому что стоило Тедди войти в дом, как Максим тут же протопал вниз по лестнице.
– Тедди, я здесь! – закричал он, промчавшись через холл и ринувшись к ней с разбегу. Он обнял ее. Она тоже прижала его к себе, потом подняла глаза и увидела стоявшую в двери задней прихожей тетю Кетти, озабоченно наблюдавшую за ними.
– Дай же мне, миленький, раздеться, – сказала она Максиму и быстро прошла к гардеробу.
– Поезд на сей раз пришел вовремя, – отметила Кетти. – На вокзале была миссис Трентон, встречала Корешка. Она пригласила завтра на ленч Максима. А Марк звонил перед моим уходом, сказал, что у него есть увольнение на уик-энд. Тебе надо будет поставить в известность миссис Трентон, что ты намерена делать с приглашением в субботу на ленч.
– Да, тетя Кетти, я позвоню ей попозже. Благодарю вас за то, что доставили с вокзала Максима.
– О-ля-ля! Если на уик-энд приезжает Марк, то я лучше повидаюсь с ним. Корешка я ведь вижу все время, правда? И ленч у меня с ним в школе бывает ежедневно.
– Это верно, – согласилась Тедди. – Возможно, Корешок присоединится к нам. Было бы здорово провести денек с Марком!
Она положила руку ему на плечо, и они двинулись по холлу вместе. Тедди остановилась у двери в кладовку.
– Зайдем на минутку сюда, – предложила она. – Я хотела бы поговорить с тобой кое о чем.
– Ты что-то серьезное задумала! – крикнул он хмурясь. – Надеюсь, это никак со школой не связано. Старина мистер Хеллиуэлл…
– Это не имеет никакого отношения к школе. Ты ни в чем не провинился, – отрезала она, отворяя дверь и входя.
Тедди села на диван и похлопала по подушке рядом с собой.
– Садись, Максим, поближе ко мне.
Тот послушно сел, продолжая с любопытством смотреть на нее.
– Меня пару недель не было дома. Я ездила в Берлин.
Его темные глаза сделались шире.
– И ты мне ничего не сказала! – выпалил он с обидой, даже с упреком.
– Я туда ездила искать твоих родителей и не хотела преждевременно будоражить твои надежды.
– Ты нашла их? – спросил он, заволновавшись.
– Скорей – нет.
– Ты что-нибудь узнала? – требовательно спросил он, пронизывая ее взглядом.
Она сделала глотательное движение.
– Нет, не совсем. В общем, не очень много.
– Но что именно?
– Что они были в замке у Тигалей в сорок первом году, а потом они вчетвером исчезли. Пропали.
– Но это мы уже знали!
– Это все, что мне удалось узнать.
– Я тебе не верю, – сказал Максим. На лице его обозначились жесткие, упрямые черты. – Я знаю тебя, Тедди, я тебя знаю всю мою жизнь. И ты слишком умная, чтобы так ничего-таки больше и не узнать. А я точно знаю, что ты узнала, – настаивал он.
