Текст книги "Женщины в его жизни"

Автор книги: Барбара Брэдфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 37 страниц)

ЧАСТЬ 7
МАКСИМИЛИАН

ЛОНДОН – БЕРЛИН, 1989

Человек многих жизней. Человек,

имевший свое потайное ядро,

некую недоступную для других сердцевину,

нечто такое, о чем он сам и не подозревал…

Мелвин Брэгг. Ричард Бертон: Жизнь

57

– Папочка, я так рада, что ты свободен, – улыбнувшись, пролепетала Аликс.

– Я тоже, – сказал Максим и улыбнулся в ответ, затем похлопал ее по руке, потянулся к одной из карт, что разложил перед ним на столе Джозеф.

Они сидели вдвоем на банкетке в клубе Марка, куда он привел ее после того, как она появилась у него в офисе на Гросвенор-сквер незадолго перед этим.

– Теперь, Аликс, ты знаешь, чего ты хочешь?

– На первое – ничего, спасибо. Пожалуйста, возьми мне печенку и бекон.

– И себе я возьму то же самое. – Максим знаком подозвал Джозефа, сделал заказ, затем повернулся к дочери. – Ну-с, должен тебе сказать, дорогой, с тобой – то обжорство, то голодовка, – заметил он, употребив ласковое обращение, адресованное в далеком детстве ему самому.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Аликс, озадаченно глядя на отца.

– Потому что ты четыре года сторонилась меня и обращалась со мной как Аттила, король гуннов. Зато теперь, кажется, я не могу от тебя отделаться. Куда бы меня ни занесло, там оказываешься и ты. Скачешь по всему белу свету. Подумать только, в понедельник ты была, как и я, в Нью-Йорке, а сегодня, в среду, ты здесь, в Лондоне. Я начинаю думать, дорогая моя, что ты следишь за мной.

Она слегка отодвинулась, стрельнула в него зеленоватыми прищуренными глазами:

– Я становлюсь назойливой? Ты это хочешь сказать?

– Да нет, конечно, – рассмеялся он. – И ты совершенно напрасно волнуешься, судя по твоему виду. Я пошутил. Тебе пора бы знать, что я безмерно рад и благодарен за твое внимание в последние полгода. Ты меня балуешь и портишь. Мне будет тебя недоставать, когда ты вырастешь, выйдешь замуж и бросишь меня на произвол судьбы.

Она тоже засмеялась:

– По-моему, ничего такого не предвидится. В настоящее время на моем горизонте не видать мужчин.

– А что случилось? Ослеп весь род мужской?

Аликс покачала головой:

– Я просто еще не встретила того единственного, папа.

– Он придет, Аликс, и тогда, когда ты меньше всего этого ждешь. Чаще всего это бывает именно так.

– Кстати, о мужчинах. Я никогда тебе раньше не говорила, но ты был прав насчет Джереми Викерса, ему-таки нужны были мои деньги. Конечно, я это не понимала. Но, если помнишь, мне тогда было двадцать три.

– Не только. Ему была нужна и ты тоже, дорогая моя девочка. Ты очень даже соблазнительная штучка. Юная, красивая, к тому же умна и богата. Легко понять любого мужчину, который начнет за тобой ухлестывать. Все дело в том, что Викерс представляет собой наихудший тип плейбоя и игрока. Одним словом, сукин сын. Меня тогда встревожила именно его дурная репутация грубияна и хама. Мне была невыносима мысль, что ты можешь оказаться в лапах такого негодяя.

– Папа, он ни разу и пальцем ко мне не притронулся. Вы с Майклом были бы первыми, кто узнал об этом, если бы он меня обидел. Тем не менее я рада, что ты так резко о нем высказался в разговоре со мной, ты сыграл роль по-настоящему строгого отца. Оглядываясь назад, я понимаю, что тогда, за пять лет до этого, я не балдела от восторга по поводу твоего отношения к нему, но теперь – другое дело, и я буду тебе благодарна всегда. Спасибо, папа.

Максим пожал ее руку:

– Я всегда верил в тебя, Аликс. Знал, что в конечном счете ты не поступила бы глупо или с бухты-барахты. Но я был обязан поставить тебя в известность о своем взгляде на вещи, сказать тебе, до какой степени неодобрительно отношусь к этому человеку, даже рискуя навлечь на себя твою ненависть.

– Знаю, и твое одобрение всегда было чрезвычайно важно для меня. Я не вышла бы замуж за Джереми вопреки твоим возражениям. Теперь тоже ни за кого не выйду без твоего одобрения, несмотря на то что мне сейчас двадцать восемь.

– Стоп! Ты заставляешь меня почувствовать себя старым, – сказал Максим.

– О, перестань! Ты старый! Да никогда.

– Ты забыла, что в июне мне стукнуло пятьдесят пять?

– Тебе никто не даст! Ты выглядишь потрясающе. Высокий, темноволосый, красивый, загорелый, энергичный и легкий на подъем. Вот он какой, мой старый папка, – весело подшучивала она над отцом.

Он посмеялся вместе с ней, взял ее за руку, поцеловал кончики пальцев:

– Ты радуешь сердце своего старого папашки, моя маленькая мышка, правду тебе говорю.

Аликс наклонилась, нежно поцеловала его в щеку и прошептала на ухо:

– Вон те двое явно заинтригованы нами. Я уверена, они принимают меня за твою любовницу.

– Мне лестно, что они могут подумать обо мне как о старом сатире, удостоившемся внимания юной красавицы блондинки. Однако я предпочел бы, чтобы ты воздержалась от употребления слова «любовница». Боюсь, я покроюсь сыпью, если услышу его в эти дни.

– Ах, прости меня, отец. – Аликс внимательно посверлила его глазами и осторожно осведомилась: – Если я бестактна, сразу заткни мне рот, но – из чистого любопытства – скажи, что происходит с Блэр Мартин?

– Ничего особенного.

– Я хотела спросить, как она себя держит? Как относится к тебе?

– Враждебно, естественно. Она хочет, чтобы я развелся с Адрианой и женился на ней. Очевидно, она желает, чтобы ребенок носил мое имя, и очень старательно разыгрывает пострадавшую сторону, женщину с искалеченной судьбой, настаивает на том, что я должен поступить с ней по справедливости.

– Пострадавшая женщина! Если честно, папа, никто нынче не беременеет. Если, конечно, они не хотят этого сами, поверь моему слову.

Максим ответил дочери любящим взором:

– Я понимаю это, Аликс. Я же не дурак. И у нас с Блэр было полное взаимопонимание с самого начала наших отношений. По крайней мере, так считал я. Она обещала предохраняться. Безусловно, она прекрасно знала мою точку зрения на эти дела. Когда летом тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года я вернулся в Нью-Йорк из Лондона и она сообщила мне о своей беременности, я был чертовски огорчен и как следует отчитал ее.

– Как она объяснила свою беременность, если предполагалось, что она должна была предохраняться?

– Ответила, что «танго танцевали вдвоем».

Злой блеск мелькнул в дымчато-зеленых глазах Аликс.

– Но это не означает, что и противозачаточные пилюли надо глотать вдвоем. Или надо пользоваться другим способом защиты. Я полагаю, отец, Блэр тебя просто подловила, у меня нет ни малейшего сомнения.

Подловила меня, думал Максим. На его лице возникло странное, отстраненное выражение, взор стал отсутствующим, на долю секунды он словно отключился.

– Что с тобой? Тебе нехорошо? – спросила она, пристально всматриваясь в него.

– Нет-нет, – улыбнулся Максим. – Я вдруг подумал о Камилле, так, между прочим. Однажды она обвинила меня в подлавливании. Разумеется, в смысле, противоположном тому, о котором говорим мы с тобой.

– В самом деле?

– Да-да, именно так. Но у меня были свои соображения.

– А Блэр Мартин подловила тебя, и у нее были ее соображения.

– Да, Аликс, конечно же, ты права… Не стану тебе рассказывать, сколько раз в последнее время задавал себе вопрос, почему я связался с ней… Быть может, потому, что она напоминала мне Камиллу. Та же масть, сходный физический тип, правда?

– Ну, у нее нет и половины очарования Камиллы! Камилла была прелестна как личность.

– Как трагично, что она умерла. Для всех нас, – тихо проговорил он в печальном раздумье.

– Слава Богу, что ты не умер, папочка. До самой своей смерти не забуду, что я пережила, когда ты лежал в «Маунт-Синай» почти на смертном одре, после того как тебя подстрелили. Я сама чуть не умерла. И поняла, какой была дурой в истории с Джереми Викерсом, поняла, что в душе ты всегда желал мне только добра. Единственное, чего я хотела тогда, – лишь бы ты поправился, чтобы я могла загладить свою вину перед тобой.

– И ты это успешно сделала, дорогая моя девочка.

Она улыбнулась и придвинулась ближе:

– Благодарение Господу, выглядишь ты изумительно. Это лето на яхте пошло тебе на пользу, ты не находишь?

– Думаю, что как раз это и поставило меня на ноги, – ответил Максим. – Когда я вышел в феврале из больницы, то чувствовал себя очень слабым, хотя ничего не говорил ни вам с матерью, ни Тедди. Но я из крепкой породы, быстро восстанавливаюсь. Сейчас я как огурчик. Ей-богу, никогда не чувствовал себя лучше. А вот и наш ленч, Аликс. Не знаю, как ты, а я умираю с голоду.

После ленча Аликс пошла с Максимом на Гросвенор-сквер в «Уэст Интернэшнл». Она подцепила его под руку и зябко поежилась в своем пальто из толстого твида.

– Бр-р, холодновато для октября. Хоть бы зима не выдалась лютая.

Максим взглянул на дочь:

– Можно подумать, ты собиралась остаться здесь, в Лондоне. До сих пор я полагал, что твой дом теперь на Манхэттене. Все твои тамошние богатые клиенты только и мечтают, как бы поскорее озолотить тебя, отдавая деньги за предметы искусства и картины, за старинную французскую мебель.

Аликс покачала головой и застонала:

– Отнюдь не все. Да, у меня есть постоянная клиентура, дизайнеры, обслуживающие высшее общество, финансовые тузы – старого закала, конечно. А большинство других клиентов – нуворишей – отпали, вылетели на обочину после краха на Уолл-стрит в октябре восемьдесят седьмого. Юппи стали прижимистыми, деньгами больше не сорят.

– Да уж, конечно.

– А ты, папа? Ближайшие несколько месяцев пробудешь в Лондоне?

– Очень на то похоже. Разве что придется сделать несколько коротких вояжей в Нью-Йорк, но не буду там задерживаться надолго. В общем, я намерен Рождество провести в Лондоне. Не хочешь ли присоединиться ко мне, дорогая?

– Я была бы счастлива, папа!

– И то дело, – сказал он, весело взглянув на нее.

Аликс снова улыбнулась ему, лицо ее сияло. Она привстала на цыпочки и поцеловала его в щеку, затем хлопнула по плечу:

– Люблю тебя, папка, мой дорогой.

– Я тоже люблю тебя, дочь.

– Добрый день, сэр Максимилиан, – поздоровался швейцар в униформе, распахнувший перед ними дверь.

Но Максим, простившись с Аликс, быстро двинулся вперед один.

– Здравствуй, Джим. У тебя все в порядке? Как семья?

– Все отлично, сэр Максимилиан, благодарю вас.

Максим кивнул и направился к лифтам. Вошел в кабину, взлетел на одиннадцатый этаж, где находился его офис.

Фей Миллер, его секретарша, подняла голову от бумаг, когда он влетел в дверь, и воскликнула:

– О, сэр Максим! А Грэм Лонгдон только что ушла. Вернуть ее?

– Благодарю вас, Фей, – сказал Максим. – Нью-Йорк может малость потерпеть… потом, попозже. – Он отправился во внутренний кабинет, но по пути обернулся и спросил: – Это было что-то срочное? Она не сказала, в чем дело?

Фей отрицательно покачала головой:

– Нет, только просила вас позвонить в любое время, ничего жизненно важного там нет.

– Прекрасно. – Максим вошел в кабинет, закрыл дверь, снял пальто и повесил в шкаф.

Усевшись за письменный стол, он первым делом заметил две папки перед собой, затем взял телефон и набрал номер сына.

– Майкл Уэст слушает.

– Это я, Майкл.

– Да, папа?

– Ты не сможешь зайти ко мне на минутку?

– Сейчас приду.

Спустя несколько минут его двадцатисемилетний сын входил в кабинет. Лицо его, как всегда, было серьезно, взгляд темных блестящих глаз такой же требовательный, как у Максима. Он с каждым днем все больше походит на меня, подумал Максим, присматриваясь к Майклу, пока тот приближался к столу. Майкл сел в кресло, скрестил свои длинные ноги и посмотрел отцу в глаза:

– На какой предмет ты хотел меня видеть?

– Вот, – сказал Максим, подняв обе папки. Показал их Майклу и положил на место.

Темная бровь сына приподнялась – мимика неосознанно скопированная у родителя, – и Майкл с удивлением посмотрел на отца:

– Это что такое?

– В данный момент неважно. Мы займемся этим потом. Сперва я хочу поговорить с тобой о другом.

– Ну что ж, папа. Жарь, давай…

– Последние несколько лет ты злился на меня, раздражался, относился ко мне враждебно…

– Как ты можешь говорить такое, отец! – перебил его Майкл, слегка повысив голос, глаза метнули искры.

– Могу говорить, потому что это правда, – прервал его Максим. – Конечно, многое между нами складывалось чертовски неладно, хотя мы и пытались подчас изображать некое подобие сердечности. До тех пор, пока меня в начале года не подстрелили. И вот когда я чуть не умер, твое отношение ко мне изменилось. Часть твоей злости как бы погасла или рассеялась. Так это или не так?

Майкл несколько секунд молчал.

Мужчины смотрели друг на друга.

– Да, это так, – сказал наконец Майкл.

– Но все-таки враждебность в тебе осталась, Майкл… враждебность ко мне. И об этом я хочу с тобой поговорить.

– Да я вовсе не враждебен к тебе, папа! – запротестовал Майкл. – Боже мой, да у меня сердце чуть не разорвалось, когда ты лежал там, в Нью-Йорке, без сознания, когда мы не знали, выживешь ты или умрешь. Я так переживал за тебя, что ничего не видел вокруг! – Возникла короткая пауза. Майкл откашлялся. – Я тебя люблю, папа, – тихо проговорил сын.

– Я знаю это, Майкл, и я тоже люблю тебя. Пойми, я вовсе не порицаю тебя, хотя может показаться, что порицаю. Единственное, что я хотел сказать, так это то, что вполне понимаю, почему ты на меня злился и был ко мне настроен враждебно в прошлом. – Максим поставил локти на стол, сложил вместе ладони и поверх кончиков пальцев поглядел на Майкла.

Майкл сидел безмолвно, выжидая, каково будет следующее заявление отца, чего оно коснется. Он знал: когда у отца в глазах вот такое выражение напряженной сосредоточенности, то самое лучшее – помолчать.

Наконец Максим снова заговорил:

– Ты имел полное право на подобные эмоции, потому что я в некотором роде был к тебе несправедлив на протяжении ряда лет. Во-первых, я не предоставлял тебе достаточно ответственного положения, достаточной власти. – Максим тяжело вздохнул, покачал головой: – Всю власть захватил я, но это я делал подсознательно, если хочешь, не вникая. Просто, будучи перегружен делами, я многое упустил из виду, не придавал должного значения. Конечно же, я был эгоистичен, в особенности по отношению к некоторым людям. Однако это уже во-вторых, не будем касаться этого сейчас. Я попросил тебя зайти, Майкл, чтобы сказать тебе о том, что теперь кое-что должно будет измениться. Тебе как единственному моему сыну и наследнику всей гигантской империи, я полагаю, настало время принять на себя более значительную часть бремени забот, ответственности, власти.

Майкл был ошарашен. Тень изумления пробежала по его лицу. Он продолжал смотреть на отца с недоверием.

– Ты не собираешься высказаться? – усмехнувшись, поинтересовался Максим.

– Ты это всерьез, отец? – в конце концов выдохнул Майкл.

– Разве я когда-нибудь говорил одно, думая при этом другое, когда дело касалось бизнеса?

– Нет. Но, папа… тьфу ты!.. Я хочу сказать, спасибо, отец. – По мере того как Майкл осознавал этот факт, его физиономия расплывалась в улыбке: – Новость для меня просто фантастическая. Мне страшно хочется делать для компании больше, и я тебя не подведу.

– Я это знаю, Майкл. И позволь мне добавить: ты блестящий бизнесмен. Вся беда в том, что ты действовал в моей тени. Теперь у тебя есть возможность выйти из нее и сиять самостоятельно.

– Выйти из нее куда?

– В Нью-Йорк. Я хочу, чтобы ты отправился в Нью-Йорк и управлял от моего имени «Уэст Интернэшнл». И вместе со мной, разумеется.

Майкл продолжал пребывать в потрясении, но все же сумел произнести:

– Отец, это просто колоссально, обалденно.

Максим похлопал по двум папкам:

– Здесь детальные разработки двух небольших операций, над которыми я корпел вместе с Грэм и Питером, плюс некоторые мои заметки по нью-йоркскому офису, а также замечания насчет того, чего можно ожидать от некоторых людей.

Майкл нахмурился.

– А ты тоже там будешь? – быстро спросил он, глядя на отца.

Максим покачал головой.

– Стало быть, бросаешь меня в воду на глубоком месте? Одного? Либо тони, либо плыви?

– Ты не потонешь, ты поплывешь. Ты – мой сын. Мы – выиграем. Я за тебя не беспокоюсь. И не надо так волноваться, ведь это как раз то, о чем ты всегда мечтал?

– Но, папа…

Максим поднял руку:

– Все, Майкл. Решение я принял. Тебе всегда хотелось власти. И нью-йоркский офис. Получай и то, и другое. Грэм с Питером будут постоянно тебя подстраховывать. Ты можешь им доверять, они не станут направлять тебя по неверному пути. В любом случае, если надо, я всегда у телефона.

– Но где? – спросил Майкл, хмуря лоб. – Где будешь ты?

– Здесь, в Лондоне. Или на яхте. А может, даже в Нью-Йорке, сидя в своем офисе через две двери от тебя. Дело в том, что я хочу, чтобы ты взял бразды правления американским филиалом «Уэст Интернэшнл» в свои руки начиная с этого момента. Согласен?

– Да, конечно, согласен, отец. Просто я в первый момент был обескуражен. Ты бросаешь сразу так много и так вдруг, неожиданно. – Майкл поколебался, затем сказал: – А могу я задать вопрос – почему?

– Конечно. Прежде всего потому, что со временем «Уэст Интернэшнл» станет твоей. Лондонскую часть компании ты знаешь вдоль и поперек. Я полагаю, настало время тебе нырнуть на всю глубину и разобраться в делах американской ветви. Я буду тебя направлять, всегда буду готов подключиться, если я тебе понадоблюсь. Как бы там ни было, я определенно хочу, чтобы ты приступил к управлению компанией, Майкл. Проще говоря, настал твой черед.

Майкл кивнул:

– Понимаю.

– Во-вторых, я хочу немного сбавить обороты. Я гнал, и гнал, и гнал себя нещадно много лет подряд. Фактически с восемнадцати. Думаю, мне пора малость замедлить ход. – Улыбнувшись, он спокойно признался: – Моя встреча со смертью заставила меня осмыслить одну банальную истину: в мире помимо большого бизнеса существует много других вещей.

– Действительно, это так, папа, и я рад, что ты захотел немного расслабиться. Однако я надеюсь, ты еще не собираешься уходить на покой. Тебе всего пятьдесят пять.

– Ни под каким видом, Майкл, – с усмешкой заверил Максим. – Умру от скуки. Деловая круговерть меня возбуждает, она нужна мне как воздух. Для этого я вовсе не должен работать по двадцать четыре часа в сутки – это я усвоил.

– Когда ты хочешь, чтобы я отправился в Нью-Йорк?

– Как только очистишь свой письменный стол здесь. Иными словами, не теряя времени.

– Я могу лететь в этот уик-энд. Бумажного хлама не так уж много. Ты полетишь вместе со мной?

– Нет, но тебя встретят Грэм с Питером, они ждут с нетерпением. Я на будущей неделе уезжаю в Берлин. Поеду с Тедди, хотим повидаться с тетей Ириной.

– Странное время для визита, ты не находишь, папа?

– Не понимаю тебя.

– Все эти демонстрации, тревожное положение в Восточном Берлине, в Восточной Германии, во всех странах Восточного блока.

– Но это также и замечательное время. В ближайшие несколько месяцев нам предстоит увидеть разительнейшие перемены, Майкл, попомни мои слова. У России серьезные экономические затруднения, и это лежит в основе горбачевских заигрываний с Западом. Он сейчас не столько занят спасением компартии, сколько спасением своей страны, своего народа. А его отношение к правительствам Восточного блока тоже предполагает проведение многих важнейших реформ. Вот посмотришь.

– Три года назад, когда я был с тобой в Берлине, ты сказал, что Берлинская стена должна пасть и в один прекрасный день это непременно произойдет. Ты и теперь так считаешь?

Максим пожал плечами:

– Не знаю. Она должна пасть, она отвратительна.

– Если это произойдет, как ты думаешь, тогда обе Германии воссоединятся?

– Не знаю. Дело далеко не простое, говорить легче.

По лицу Майкла пробежала тень.

– Объединенная Германия? Еще вопрос – как к этому отнесутся ее граждане?

– Не знаю. Но не будем забывать о том, что нынешние немцы мнят себя европейцами, а в тысяча девятьсот девяносто втором предполагается, что в Европе границ не будет. Мы будем в некотором роде как одно целое. Нечто вроде содружества наций.

– Понимаю тебя, отец… Однако найдутся те, кому это будет не по вкусу, кто увидит в воссоединении Германии угрозу.

Максим засмеялся:

– Да, но те, кто так думает, просто не понимают европейской политики, более того – экономической ситуации в нынешней Европе. И к тому же немцы не стыдятся каяться и искупать свои преступления сорокачетырехлетней давности. Они теперь очень осторожничают. Им нужно всеобщее одобрение.

– Новое поколение, новые ценности. Ты это имеешь в виду, папа?

– Пожалуй, да. – Максим встал, взял обе папки и обошел вокруг стола.

Майкл вскочил и принял врученные отцом папки:

– Благодарю тебя за этот грандиозный акт доверия, папа. Я тебя не подведу.

– Знаю, Майкл. – Говоря это, Максим обнял сына и пошел с ним к двери.

– Марко, – обратился Максим к дворецкому в Мейфере. – Мистер Трентон зайдет на рюмочку перед тем, как мы отправимся ужинать.

– Прикажете подать как обычно – «Редерер Кристалл», сэр Максим?

– Да, Марко, будь добр. Мистер Трентон прибудет примерно в семь тридцать. Мы выпьем в нижней библиотеке.

Марко ответил легким наклоном головы:

– Не желаете ли что-нибудь сейчас, сэр Максим? Скажем, чашку чаю?

– Спасибо, нет, – рассеянно ответил Максим, и, взяв „Ивнинг стандарт", пошел к креслу.

– Превосходно, сэр. – И Марко выскользнул из верхнего кабинета, являвшегося частью обособленных двухкомнатных апартаментов хозяина.

Максим глянул на первую страницу и отложил газету, не будучи расположен к чтению. Он откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и стал перебирать в памяти события дня. Внезапное появление в Лондоне его дочери было сюрпризом и радостью. Наибольшее удовлетворение на протяжении девяти месяцев, прошедших после того выстрела, он испытывал от сознания, что трещина в их отношениях сужается. Заслуга принадлежала Аликс: она была постоянно рядом с ним в течение всего пребывания в больнице и после – тоже. Он и сам был уже готов со своей стороны сделать шаг к примирению тогда, в начале года, когда прилетел в Нью-Йорк, чтобы увидеться с ней, но не застал ее, лишь выяснил, что она на побережье. Они опять стали поистине добрыми друзьями, еще ближе, чем когда-либо. А теперь не исключено, что у него смогут установиться подобные отношения и с сыном. Мыслями Максим перенесся к Майклу. Сын был так ошеломлен приятным известием! Да, это дорогого стоило. Мальчик действительно был сегодня сражен наповал. Максим улыбнулся, счастливый оттого, что смог наконец передать другому часть своей ответственности и власти. Помимо всего прочего, Майкл это заслужил. Это ему по плечу, сказал себе Максим. Он действительно сумеет показать себя в деле, управляя нью-йоркской конторой.

Нью-Йорк. Мысли о тамошних неприятностях вселяли чувство тревоги и безнадежности. Но, как ни крути, рано или поздно с этим предстоит разобраться. Ему вдруг пришли на ум слова Камиллы. «Мы сами пишем себе сценарии, сами же потом их и проигрываем», – сказала она когда-то и была права. Он сам себе написал все эти нью-йоркские раскадровки. Винить было некого, кроме себя. Он должен сам понести ответственность за все.

На следующей неделе они с Тедди отправлялись в Берлин. Оттуда он полетит в Нью-Йорк. От принятого решения на душе у негр сразу стало легче. Прибыв в Нью-Йорк, он все расставит по своим местам. Альтернативы у него нет: слишком уж много человеческих жизней было вовлечено во все это.

Будучи тяжело ранен, он чудом выжил и дал себе слово, когда окончательно поправится, навести порядок в своей личной жизни. И он мало-помалу наводил его. На выздоровление ушло больше времени, чем он предполагал. Потом в июне состоялся его переход в рыцарское звание в Букингемском дворце. После этого по совету своего врача он предпринял длительное путешествие на яхте по Средиземному морю с ближайшими членами семьи: Аликс, Майклом, Анастасией, Тедди, Марком, четой Деревенко, Корешком и Марцией – со всеми теми, кто был ему всего ближе, кого он любил больше всего и кто любил его. В сентябре он вылетал по срочным делам в Японию, побывал в Австралии и Гонконге и лишь после этого вернулся в Лондон.

Здесь он провел весь октябрь, руководя приобретением французской компании, производящей парфюмерию и косметику. Затем разрабатывал на несколько лет вперед план действий Майкла как будущего главы «Уэст Интернэшнл», когда он, Максим, отойдет от дел. Однако – и это было совершенно очевидно – настало время уладить нью-йоркскую ситуацию.

Максим поднялся и с безразличным выражением лица встал спиной к камину. Его по-прежнему мучили внутренние конфликты и сомнения, как в начале этого года, незадолго до покушения. Встреча со смертью заставила его еще острее осознать свою раздвоенность. По ночам он чаще всего лежал без сна, неторопливо блуждая по темным лабиринтам своей души в поисках смысла жизни и объяснений всему, что с ним произошло. Но ответов на свои вопросы он до сих пор так и не нашел и новой мудрости не обрел. С детства в нем жило ощущение глубокой тоски. Уход из его жизни Анастасии лишь четче выявил эту печаль, обострил постоянно носимое ощущение утраты.

Тоскливое чувство поселилось в нем навсегда, он пришел к пониманию этого факта и примирился с ним. Он мог только молиться, чтобы обрести столь долго избегавший его покой, а утихомирив наконец себя, он сумеет ввести в спокойное русло и свою жизнь.

Максим услышал звонок в дверь, отогнал рой мыслей и вышел из кабинета. Легко сбежал вниз по лестнице, когда Марко уже открывал дверь Корешку.

Он мне друг на протяжении вот уже сорока семи лет, подумалось Максиму. Мой лучший друг. Преданный, выносливый, верный и мудрый. Что бы я делал без него?