Текст книги "Женщины в его жизни"

Автор книги: Барбара Брэдфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 37 страниц)

2

Второй раз за этот вечер, пересекая Беркли-сквер, Максимилиан Уэст ощутил, что хочет стряхнуть с себя какое-то чувство тяжести. Теперь пунктом его назначения был дом № 44, что находился прямо напротив офиса Алана Трентона, скрытый среди оголенных деревьев парка в середине площади. Там, в полуподвале красивого старинного дома, располагался один из наиболее фешенебельных ночных клубов Европы – знаменитый «Аннабел».

Клуб, основанный Марком Берли летом 1963 года и получивший свое название в честь жены основателя, леди Аннабел, с которой Марк был в настоящее время в разводе, являлся наиболее роскошным из всех оазисов отдохновения для богачей и знаменитостей, где международная финансовая элита вращалась среди кинозвезд и магнатов, а также членов Британской королевской фамилии. На протяжении последних двадцати шести лет клуб оставался в значительной мере закрытым заведением, однако отличался теперь не только фешенебельностью. Это заведение стало легендарным. Для Максима это было излюбленное место в Лондоне, и он нередко захаживал туда поужинать.

Покинув офис Алана, Максим через пару минут хода оказался перед ливрейным швейцаром, скучавшим под зеленым тентом, и, кивнув привратнику, сбежал вниз по ступенькам, ведущим в клуб.

Его появление было встречено приветствиями множества улыбавшихся знакомых. Вручив свой макинтош слуге, Максим прошел к администратору, где некто Тэд самолично встречал гостей, как было заведено по вечерам во все дни недели.

Максим принял поздравления Тэда, расписался в книге посетителей и направился в бар-гостиную. Убедившись, что зал еще почти пуст, он присел за небольшой столик в углу, рядом с ярко полыхавшим камином. Подле тотчас выросла фигура официанта. Максим заказал водку, лед, лимон и уселся на уютный диван, наслаждаясь комфортом, теплом и ощущением приятной расслабленности, всегда возникавшим у него здесь.

Он был членом клуба с момента открытия и любил здешнюю атмосферу, уют, создаваемый зажженным камином, мягким освещением, удобством глубоких диванов, ароматом множества свежих цветов в антикварных вазах, пышностью бордовых восточных ковров, обивкой стен цвета спелой тыквы, картинами, среди которых были замечательные портреты собак, карикатуры Лэндсира, Муннинга и Бейтмена, масляная живопись – лица прекрасных элегантных женщин, одетых и обнаженных. На первый взгляд могло показаться, что картины развешаны бессистемно, однако, если приглядеться, в интерьере не было ничего случайного или отсутствия замысла. Все изображения и полотна неизменно радовали взор Максима и забавляли его.

Для Максима «Аннабел» был скорее продолжением самого дома Марка Берли, нежели рестораном и ночным клубом, и в этом, по-видимому, заключался невероятный успех клуба. Обеденный зал создавал ощущение домашней гостиной сельского, типично английского поместья, с его пестрыми ситцами, рисунками, цветами, с его добротностью и очарованием, а также вышколенным и добропорядочным персоналом, отличным обслуживанием и, наконец, простыми домашними блюдами – по большей части лучшими в английской кухне, которой Максим отдавал предпочтение.

Он считал, что нигде на свете не существует ничего подобного «Аннабел», а когда находился за границей, то, думая о Лондоне, острей всего ощущал нехватку атмосферы именно этого места, этого клуба. До последнего прихода сюда он отсутствовал в городе несколько недель, и, возможно, отчасти этим объяснялось его неважное настроение. Во всяком случае, в этот вечер он был особенно рад возвращению в родную стихию. Напряжение дня покидало его в тот самый момент, когда он переступал порог «Аннабел». Здесь он чувствовал себя надежно изолированным от опасностей окружающего мира. «Вот он, мой родной дом вне дома, – подумалось ему, и он мысленно добавил со скепсисом: – это место я предпочитаю дому. Впрочем, у меня ведь нигде больше нет дома, разве не так?»

Дотянулся до рюмки, торопливо отпил глоток, откинулся на подушки и заставил себя сосредоточиться на только что состоявшейся встрече в офисе Корешка.

Он сообразил, что его разбирает любопытство насчет газетной империи Листера, и удивлялся, почему это так? Не успел он как следует поразмыслить, как заметил направлявшегося к нему менеджера Луиса, лицо которого представляло сплошную улыбку. Они были давними приятелями, знали друг друга больше тридцати лет, с той поры, когда Луис еще служил метрдотелем в ресторане «Мирабелла» на Керзон-стрит, тут неподалеку за углом. Между ними существовало единственное в своем роде товарищество, возникшее в процессе многочисленных и самых разных совместно пережитых в прошлом ситуаций, а также благодаря взаимной симпатии.

Максим вскочил, просияв, они обменялись сердечными рукопожатиями, и Луис поздравил его с посвящением в рыцарство. Приятели стояли и болтали, обмениваясь новостями. Вскоре Луиса позвали к телефону, и Максим опять уселся на диван и взялся за рюмку. Но уже в следующий момент ему пришлось снова встать – в зал на душистом облаке вплыла Грэм Лонгдон.

Грэм Лонгдон, его персональная помощница тридцати семи лет от роду, высокая, тощая, как жердь, американка с кудрявой рыжевато-каштановой копной волос и ярчайшими зелеными глазами, не считалась красивой в классическом понимании этого слова, тем не менее была очаровательной молодой женщиной, очень привлекательной, с густыми бровями, высокими скулами над пухловатыми щечками и большим чувственным ртом. Родом из Ричмонда, штат Вирджиния, независимая, вспыльчивая и прямодушная, а порой и непредсказуемая, она являла собой, по мнению Максима, одну из умнейших и интереснейших персон, которых он когда-либо знавал, и была его надежной правой рукой.

Чрезвычайно элегантный черный бархатный костюм, на искушенный взгляд Максима, демонстрировал последний крик парижской моды: узкая облегающая юбка-карандаш, жакет с отделкой в виде аксельбанта из черных бус и шелковых кистей. Ее длинные хорошей формы ноги были в тончайших черных шелковых чулках и черных открытых туфельках на низком каблуке. Из украшений – только крупные бриллиантовые серьги в виде цветков и на запястье часы с бриллиантами – «Картье» тридцатых годов.

Максим пошел навстречу даме и, взяв ее под руку, проводил к угловому столику.

– Ты прекрасно выглядишь. – В его голосе слышалось неподдельное восхищение.

– Благодарю, Максим. – Она широко улыбнулась. – Всегда, когда должна идти сюда, чувствую себя обязанной надеть свой лучший туалет, и потому еще раз сгоняла в «Ритц», чтобы переодеться. Извини за опоздание, босс, – проговорила она со свойственным ей веселым возбуждением.

– Да ты ничуть не опоздала, – он возвратил ей улыбку. Его, как всегда, рассмешила ее непочтительность и упорство: она величала его боссом с первого дня, когда пришла к нему работать. Это его раздражало, и он было попытался заставить ее прекратить. Однако она игнорировала его протесты, и с тех пор он навсегда остался боссом. Он с этим свыкся и больше не возражал. Она вызывала ничуть не меньшее восхищение оттого, что оставалась сама собой и не шла на компромисс, чтобы соответствовать представлениям о добропорядочности служащего компании. Она была честна, прямолинейна, откровенна и резковата, подчас даже слишком. Грэм многих в компании награждала прозвищами, конечно, не всех, а по большей части тех, с кем повседневно имела дело. Эти прозвища были весьма меткими, и кое-кого даже приводили в уныние.

– Ты стоишь ожидания, Грэм, у тебя сегодня поистине восхитительный вид. Давай выпьем по рюмочке перед ужином, и ты расскажешь мне, что произошло в офисе после моего ухода. Что тебе заказать? Как обычно бокал шампанского? Или что-нибудь другое?

– Пожалуйста, шампанского, Максим. – Грэм положила на стол черную бархатную сумочку, уселась поудобней напротив, закинула ногу на ногу, оправила юбку.

По всему чувствовалось, что ее буквально распирает от нетерпения сообщить нечто конфиденциальное. Она наклонилась вперед, выражение ее лица стало вдруг загадочным, в ее и без того живых глазах запрыгали чертики, умное лицо вспыхнуло от волнения.

– Относительно «Винонда Групп» мне все теперь ясно. После телефонных переговоров за последнюю пару часов с Питером Хейлброном в Нью-Йорке я пришла к выводу, что нам имеет смысл выставить на торги нашу заявку! Для нас это дело верняк. Отличная компания, ее стоит взять под наш контроль, несмотря на некоторые сложности. Я изучила последние два телекса от Питера и…

– Если только они не лишены способности чувствовать, я осмелюсь предположить, что ты рассеяла их ряды, – перебил ее Максим.

– А то! – Она искоса взглянула на него. – Не твоего ли я поля ягода, босс?

Максим, сдержав улыбку, не отреагировал на ее реплику.

Грэм с жаром продолжала.

– У «Винонды» есть несколько убыточных филиалов, но их можно будет в два счета ликвидировать. Мы могли бы оставить себе прибыльные филиалы и реорганизовать их, просто придали бы немного шика «Уэст Интернэшнл».

Она умолкла – официант принес бокал шампанского – и подождала, покуда они останутся вдвоем, потом продолжила:

– Это дело привлекает меня еще и тем, что «Винонда» владеет поместьем под Сиэттлом. На первый взгляд, оно не обладает никакой ценностью, и документы как бы подтверждают такое впечатление. Но тут явная недооценка. Оно запущено, расположено в скверном месте. Однако я знаю, что оно имеет громадную ценность, это огромное достояние.

Максим смотрел на нее внимательно, приподняв бровь.

Грэм продолжала:

– Огромное хотя бы потому, что на него нацелилась одна японская компания. Сейчас они заняты тем, что скупают все прилегающие земли; как ни странно, они намерены приобрести поместье для того, чтобы снести постройки, а затем рекультивировать территорию, построить там отель, торговые ряды и здания с учреждениями.

– Отчего же тогда Чарлз Бишоп им не продал? – нахмурился Максим. – Это меня настораживает. Он весьма хитер и далеко не разиня.

– Он им отказал наотрез. Явно не пожелал знать, что они предлагали. И не потому, что они предлагали мало. По-моему, они дошли до двухсот семидесяти миллионов.

– Так в чем загвоздка?

– Да ни в чем, во всяком случае для нас. Если бы «Винондой» завладели мы, то смогли бы завтра же запродать поместье той же японской компании. Они тщетно выжидают. Им не выгорит, пока Бишоп президент «Винонды». Его отец умер в японском лагере для военнопленных, и потому он ни за что не станет иметь с ними дело.

Поскольку Максим молчал, Грэм тихо заметила:

– Все просто. Он позволяет личным чувствам вставать поперек дела.

Максим задумался. Чуть погодя взглянул на Грэм.

– Твое чутье ничего дурного не подсказывает тебе по этому делу?

– Абсолютно!

– По-моему, тоже, причем с самого начала, как только ты выдвинула «Винонду» как вариант для нас. Звони завтра Питеру, пусть команда по недвижимости сразу же приступает к делу. Благодарю тебя, Грэм. Я поражен. Тебе наверняка пришлось здорово потрудиться, чтобы выяснить все это.

Грэм покачала головой.

– Немножко пришлось, но не так много, как ты, возможно, думаешь. По странному совпадению в Сиэттле живет моя кузина Сара. Она служит в банке. После того как ты велел мне приступить к анализу ситуации, я расспросила ее насчет «Винонды». Она сказала, что вокруг «Винонды» рыщет какая-то японская компания. Об этом она слышала от своего школьного приятеля – он партнер в какой-то конторе. Подозреваю, что кто-то все гнусно выбалтывает. – Она усмехнулась. – Ты, пожалуй, прав насчет того, что мы можем рассеять их ряды, босс. Тебе не стоит осторожничать. На всякий случай я побегала с информацией, полученной от Сары, и перепроверила сведения. Все оказалось верно. – Грэм остановилась, прочистила горло. – Акционеры не придут в восторг, узнав, что их президент проворонил миллионы долларов, которые мог бы получать за поместье, никому из них не нужное. Ты не находишь, что это промах со стороны Бишопа?

– Верно, хотя в какой-то степени я могу понять его. Но в конечной оценке ты безусловно права.

– Как президенту открытого акционерного общества ему следовало отмести в сторону личные чувства, – сказала она тоном на удивление холодным и жестким.

Максим бросил на нее короткий взгляд. Он знал, какой она иногда может быть резкой и даже жестокой, но ее оценка Бишопа показалась ему чересчур суровой. Легкая тень пробежала по его лицу. Он нахмурился. Ему вдруг расхотелось продолжать этот разговор, и он протянул руку к своей рюмке.

Грэм хотела было спросить у него, все ли нормально, но потом передумала. Под щекой у него поигрывал желвак; он как-то ни с того ни с сего ушел в себя, и она не могла попять, чем это вызвано. Максим был очень скрытный человек, никогда не откровенничал о своих чувствах, и она знала, что он не выносит любопытства по этой части, попыток проникнуть за его непроницаемый фасад.

Она подняла бокал с шампанским.

– Вперед! – сказала она. – За «Винонда Групп». И за нас.

Максим ответил:

– За «Винонду» и за тебя!

Какое-то время они сидели молча, погруженные каждый в свои мысли. Первой паузу прервала Грэм:

– Как прошла твоя встреча с Аланом Трентоном?

– Как оказалось, встреча была не с Аланом. Да, он там тоже был, но позвал меня ради встречи со своим банкиром – Джоном Вейлом из «Морган Лейн». У него было для меня предложение.

– Какого рода? – поинтересовалась Грэм, в глазах вспыхнул огонек. Так же, как Максима, бизнес ее возбуждал, и перспектива новой сделки будоражила до такой же степени, как и его.

– Выручать «Листер ньюспейперс», – сказал он. Грэм тихонько присвистнула.

– О-го-го, это кое-что! – сказала она тихо. – Ну и?..

Максим рассказал ей о том, что произошло сегодня перед их встречей, ничего при этом не опуская, и Грэм сосредоточенно выслушала, гадая, что он предпримет дальше: замахнется ли на империю Листера. Он был крут, бесстрашен, когда дело касалось бизнеса, но настоящим игроком не был, а дело с Листером вполне могло оказаться рискованной игрой. Честности и благоразумия у него было хоть отбавляй, и она восхищалась этими его качествами. Однако она помнила, что более чем за семь лет работы у него она несколько раз была свидетелем того, как он шел на весьма рискованные предприятия. Сейчас, по ее мнению, был один из таких случаев и с очень высокой ставкой. Посчитает ли он «Листер ньюспейперс» стоящей риска? Предугадать его решение не смог бы никто, он был очень твердый орешек. Он называл ее своей правой рукой, но очень часто она не имела понятия о том, что делает его левая.

Быть может, именно эта противоречивость, непредсказуемость и делали его столь привлекательным для других. Перед ним были не в силах устоять. Она подавила вздох, прекрасно зная, что всегда была чуточку влюблена в него. Он же никогда, ни на йоту не выказал своего интереса к ней. Во всяком случае, как к женщине. О, разумеется, он делал ей милые комплименты, говорил много лестных слов по поводу ее умения работать, но все это означало лишь то, что означало; подтекста там не было. Она служила ему в качестве административного помощника, и потому все иные отношения исключались. Он был слишком поглощен собственно бизнесом, чтобы привносить в деловые отношения хотя бы отдаленный привкус удовольствия, нерв секса или любовной игры.

И кроме того, он был женат. И имелись признаки существования еще одной женщины помимо жены. Правда, бывали моменты вроде нынешнего, когда Грэм и ее босс оказывались не в служебной обстановке, когда она сидела и смотрела на него, слушая его голос, наслаждаясь его обществом, когда она полностью оказывалась во власти его мужских чар. Она в своей жизни не встречала столь убийственно привлекательного мужчины.

Дело было не только в его лице, завораживающем взгляде темных глаз, элегантности и необычности; Максим был загадочен. В нем было нечто таинственное, и он, конечно же, обладал шармом. Максимилиан Уэст был наделен роковым шармом, тем, что вынуждает женщин совершать кошмарные глупости. Он был прирожденный сердцеед, и пальцем не пошевеливший, чтобы женщины на него вешались. С другой стороны, он обладал интеллектом, энергией, напористостью, был честолюбив и удачлив. Все это и составляло комбинацию, наделявшую его такой неотразимой властью над женщинами. Эта власть волновала ее, была сильнейшим из всех известных ей возбуждающих средств.

– У тебя отсутствующий вид, – заметил Максим в несколько резковатой, ему не свойственной манере.

– Извини, босс, я пытаюсь сосредоточиться. – Она одарила его ясной, примиряющей улыбкой. – Если ты не против, давай подведем итоги: Джон Вейл из «Морган Лейна» хочет, чтобы ты был «белым рыцарем» для Листера. Того же хотят все имеющие отношение к этому делу. Но тебе самому это не интересно, не так ли?

– Да. Полагаю, что я не заинтересован.

– Цифры огорчают?

– Напротив, они даже впечатляют. Дела там идут великолепно. – Он наморщил лоб. – Дело во мне, Грэ. Меня это не возбудило. Во всяком случае, не возбудило достаточно. Нутро не горит. Сам не знаю почему, но нет у меня охоты обнажать меч и бросаться в атаку за газетную империю. Это больше подходит Руперту Мердоку. Сама подумай, Джону Вейлу следовало уговаривать не меня, а Руперта стать «белым рыцарем». Он сегодня забросит бумаги Листера ко мне домой, а мне что-то расхотелось смотреть эти счета, не то что читать и изучать их.

– Ты хочешь, чтобы это сделала я?

Он жестом подозвал официанта и заказал еще по бокалу для себя и для Грэм.

– Посмотрим, – сказал он, положив ладонь ей на руку. – Ты знаешь, я не останусь в Лондоне на уик-энд.

– Ничего страшного. Я готова в любой момент, когда скажешь. Когда отбываем? Завтра или в субботу?

– Я отправляюсь один. Завтра. На утреннем «Конкорде».

Она уставилась на него, не в силах скрыть удивление.

– По всем правилам, мне бы сказать: возвращайся вместе со мной на «Конкорде», но я хочу, чтобы ты осталась в Лондоне и кое-что сделала для меня. Ты могла бы с этим управиться завтра к концу дня. Можешь вернуться в Нью-Йорк самолетом компании, когда тебе угодно. Завтра вечером, в субботу, воскресенье или даже в понедельник. Самолет в твоем распоряжении.

– Уик-энд в Лондоне меня не слишком привлекает, – пробормотала она, – но я, пожалуй, останусь в Европе. Может, на пару дней смотаюсь в Париж – вдруг получится весело.

Поколебавшись секунду, она подалась вперед через стол, глянула на него пытливым взглядом и спросила тоном заговорщика:

– В нью-йоркском офисе, надеюсь, все в порядке?

– Да, да, если б что случилось, ты узнала бы об этом первая. Я возвращаюсь немного раньше, чем рассчитывал. Есть личные дела, надо разобраться. Хочу все провернуть за этот уик-энд.

Ей вдруг подумалось, что тут замешана женщина и у Максима какие-то неприятности. Но она спросила только одно:

– Что ты хочешь, чтобы я для тебя сделала в Лондоне?

– Есть кое-какие дела в банке, я могу их тебе поручить. И мне хотелось, чтобы ты вместо меня провела встречу с Монтегю Рестоном и Джералдом Слоуном, незачем отменять ее. Там никаких серьезных проблем, ты вполне справишься.

– О'кэй. Как скажешь. Но мне нужны инструкции по делу Рестона.

– Разумеется. Только сперва давай закажем ужин, я вижу, Луис направляется к нам.

3

В особняк на углу Честерфилд-Хилл и Чарлз-стрит Максим возвратился в час пятнадцать ночи. После ужина в клубе «Аннабел» он проводил Грэм в отель «Ритц» и пешком отправился домой в Мейфер через Пикадилли и по Хаф-Мун-стрит. Дождь, похоже, не грозил, воздух был холоден и ясен, и в другое время Максим был бы рад короткой прогулке. Однако весь вечер его не покидало гнетущее чувство, какая-то непонятная подавленность.

Он вошел, запер за собой наружную дверь и повесил пальто в прихожей. Прислушался. В доме стояла полная тишина, все спокойно, никаких звуков. Наверняка прислуга спала без задних ног, лишь тиканье старинных дедовых часов звучало в комнате для посетителей, где Максим задержался на мгновение. Выключив свет, он стал подниматься по винтовой лестнице на второй этаж. Это вышло у него медленнее, чем обычно. В спальне он сбросил одежду, решив, что в пижаме и халате он почувствует себя лучше.

Марко, его дворецкий, приученный к тому, что Максим, по обыкновению, засиживался допоздна, а то и до рассвета, изучая документы и балансовые ведомости, перед тем как уйти в свою комнату, включил свет, поджег дрова в камине. Лампы лили розоватый свет сквозь шелковые абажуры, и поленья ярко пылали за сетчатым экраном, струя приветливое тепло. Максим присел к секретеру, просмотрел телефонограммы, сложенные Марко под стеклянное пресс-папье, и отодвинул их в сторонку. Ни одна не представляла особенной важности, ими можно было заняться перед отъездом в аэропорт спустя несколько часов. Ножом для бумаги с перламутровой ручкой он вскрыл конверт, доставленный Джоном Вейлом, и вынул из него кипу бумаг. Без особого интереса глянул на рассыпанные веером по столу счета «Листер ньюспейперс». Одним из ценнейших качеств Максима было умение хорошо читать финансовую документацию и мгновенно схватывать ситуацию, ясно представляя положение дел в компании. Деловая смета выручила его и на сей раз. Он моментально определил, что «Листер ньюспейперс» и в самом деле могла бы стать хорошим приобретением с какой угодно точки зрения. Отчетливая покупка, ничего не скажешь. Но тогда отчего не забился учащенно пульс, не ощущается волнение, трепет при мысли о том, что он вступает в борьбу? Определенно, с момента встречи в офисе у Алана Трентона его отношение не изменилось. Он просто не заинтересован вступать в игру ради этой компании.

А может, эта незаинтересованность распространяется на любую компанию?

Мозг Максима пронзила мысль, что и «Винонда Групп» тоже не бог весть как его интересует. Это заставило его задуматься над причиной внезапной перемены в его обычном мироощущении.

Когда он в начале вечера велел Грэм приступать к делу, на это были резоны. Для американки это могла бы быть крупная сделка, и он знал, как много это значило для нее; он не хотел разочаровать или обескуражить ее. К тому же он с самого начала сообразил, что, как только «Винонда» займет свое место в общей схеме предприятий, она станет для них весьма существенным приобретением, очень крупным вкладом в «Уэст Интернэшнл». Но, к своему удивлению, он должен был признаться, что предпочел бы, чтобы эту сделку Грэм провела самостоятельно при участии Питера Хейлброна и команды финансистов из нью-йоркского офиса. Ему не хотелось быть предводителем воинства в грядущей битве и он не испытывал ни малейшего интереса к выходу на передовую позицию, хотя в прошлом занимал таковую весьма охотно. Подавать советы из окопа он еще, пожалуй, мог бы, но тяжелый рукопашный бой придется на сей раз вести его людям.

Максим нахмурился. Откуда это внезапное нежелание действовать? Никогда раньше он ничего подобного не испытывал. Напротив, всегда рвался в гущу событий, стремился быть осью вращения. Неужели бизнес начинает приедаться? Не в этом ли кроется причина его теперешнего настроения? Но возможно ли это? Бизнес был для него сутью жизни, разве не так? Анастасия всегда это говорила.

При мысли о своей первой жене он поморщился, взъерошил волосы и вдруг сообразил, что это уже не первая ночь, когда его обуревают подобные чувства. Он давно уже сам не свой.

Конечно, фасад он поддерживал в полном порядке, эту ослепительную завесу шарма и магнетизма, коих привычно ожидал от него свет. Но в глубине, в самой сердцевине его существа, угнездилось ощущение пустоты. Уныние заползло в душу, и неведомо, откуда оно взялось. Почти все время его почему-то не покидало безрадостное чувство – некая меланхолия, которую он все силился побороть в себе.

А теперь он ощутил, что к нему подкрадывается глубокое отчаянье, чувство тревоги, боязни замкнутого пространства. Нечто вроде клаустрофобии. Ему показалось, что он задыхается. Возникла неудержимая потребность распахнуть окна, выскочить из дома наружу, потребность бежать, бежать не останавливаясь, покуда между ним и этим местом не установится огромное расстояние. Ему захотелось перенестись далеко-далеко, как можно дальше отсюда.

Что это с ним происходит?

Его вдруг пробрал озноб, он понял, что это и есть то чувство, которое нередко описывают в книгах: будто ощущаешь, как кто-то ходит по твоей могиле. От этих странных мыслей шея и руки покрылись гусиной кожей. Нет, надо взять себя в руки!

Он окинул взглядом кабинет. С чего вдруг ему захотелось сбежать из этой комнаты? Он решительно не мог этого понять. Во всем доме это самое любимое его место. Здесь полно всевозможных дорогих диковинок, неизменно доставлявших ему удовольствие и сообщавших ощущение комфорта. Каждый предмет, каждая вещица имели свое подобающее место, любовно выбранное Анастасией и им самим. Он вспомнил, какое удовольствие они испытывали, выискивая и подбирая в Англии и на континенте всевозможные антикварные безделушки, изделия искусства, картины.

Старинную дубовую панель, которой теперь были обшиты стены, они нашли в Нормандии в старом помещичьем доме. Французский секретер, за которым он сейчас сидел, был обнаружен в антикварной лавке на улице Рю дю Бак, когда они проводили уик-энд в Париже. Бра подвернулось им во время путешествия по Тоскане, а замечательные лошади кисти Стабба были куплены у пэра Англии, проживавшего в своем поместье в Йоркшире. В общем, это была эклектика, но она «работала» в значительной мере благодаря тому, что вещи сочетались друг с другом и имели одну общую особенность, а именно: все они были по-своему превосходны.

Хотя детали обстановки в кабинете были очень хороши, отнюдь не все предметы стоили по-настоящему дорого. Тем не менее все они что-то значили для него, однако теперь, похоже, они утратили свое значение.

Раздражаясь от самого себя, но и ощущая тревогу, Максим поднялся, пошел к замечательному шкафчику, встроенному под окном, достал бутылку содовой, открыл и налил себе стакан. Отпил большой долгий глоток, с шумом перевел дух, а затем взял стакан, устроился в кресле перед камином и уставился на огонь. Лицо его приняло отвлеченно-рассеянное выражение.

Немного погодя к нему вернулось спокойствие, и, по мере того как он складывал воедино фрагменты своего существования за последние месяцы, реальная картина его поведения предстала перед ним. Со всей ясностью он осознал, в чем его проблема. Все оказывается просто: он – мужчина в состоянии кризиса.

Это неожиданное прозрение пришло из глубин подсознания, из наиболее сокровенной области его психики, и пока он приходил в себя от этой горькой истины, он успел каким-то другим краем сознания отметить, что это не удивляет его. За долгие годы случались время от времени кое-какие симптомы. Он выпрямился, в глазах сверкало. Пришлось закрыть их. На какой-то миг он отключился.

Увы, это правда, и нет смысла отрицать реальность – он подошел к критической точке своего земного пути; он не мог продолжать вести прежний образ жизни, закрыв глаза на это обстоятельство. И тем не менее он не знал, что ему делать с собой… или со своим существованием.

Впервые, насколько мог вспомнить, он почувствовал, что выбит из колеи, потерял уверенность в себе, нерешительность делала его беспомощным в ситуациях, которые он сам же себе и создал. Он чувствовал, что ему необходимо бежать людей, своей жизни.

Опустив на столик хрустальный бокал с водой, Максим поставил локти на колени и уронил голову на руки, впав в полную растерянность. Впервые он не находил решений для своих проблем. Но спустя несколько минут поднял голову и заставил себя расслабиться. И начал вспоминать всю свою жизнь.

Он знал, что его старый дружище Корешок верил в то, что у Максима есть все; что мир верил, будто у него есть все. А его поразило сознание, что, кроме успехов, достигнутых в бизнесе, у него, по сути, не было ничего. Благодаря своей хватке и деловому чутью, он обладал силой, своего рода славой, деньгами, домами, яхтой, персональным самолетом и другими весомыми свидетельствами богатства и привилегий. Он вращался в кругу людей, равных ему по достатку и степени известности. И вдобавок был наделен почетом, получив рыцарское звание. До некоторых пор все это было предметом его гордости, но теперь ничто из перечисленного не могло заполнить страшную пустоту его бытия.

Он был один. И он был одинок.

Он был отчужден от людей, в чьей близости он нуждался. Женщины, с которыми он был в связи, больше не доставляли ему радости. Его дети, похоже, для него потеряны. Быть может, это временно, быть может, еще есть шанс наладить отношения с Аликс; но как бы там ни было, в данный момент он не мог обратиться к ним. И вот теперь он оказался перед новым фактом: его работа, самая постоянная из всех его страстей, его гордость и величайшее удовольствие, начинала ему надоедать.

Эта мысль была невыносима. И если по правде – она дьявольски напугала его.

Да, Максим, сказал он себе, ты дошел до ручки, и дальше ехать некуда. Все удручающе скверно. По всем статьям личной жизни ты должник… эмоциональный банкрот.

Вялая попытка мысленно пошутить на свой счет не умалила его страданий; он глубоко несчастный человек, и суть именно в этом. Но коли так, то не было ли счастье заезжим гостем, навестившим его лишь на короткий миг, в пору его молодости?

Он попробовал вспомнить, в какое время он чувствовал себя счастливым, и цинично усмехнулся сам себе. Счастливый – до чего же оно затаскано, это слово. Кто, черт подери, бывает счастлив? По крайней мере, достаточно долго. Его удачливые знакомцы казались довольными или достигшими определенного покоя, но можно ли было считать их счастливыми?

Он встал и принялся беспорядочно ходить по комнате. Мысли роились, шли по кругу.

В конце концов ему удалось немного успокоиться, чтобы взглянуть на вещи более трезво, сгруппировать хаотичные мысли и сосредоточиться на воспоминаниях о женщинах в его жизни.

Если точнее, то на двух женщинах.

Адриана. Его жена. И Блэр. Его любовница.

Блэр склоняла его к браку. Адриана не признала бы даже самого слова «развод». И его зажало в тиски между ними двумя, причем одна была непримиримее другой.

Он не был уверен, что хочет продолжать жить с Адрианой. И в то же время, так ли уж он хотел развестись с ней? Какие, в свою очередь, чувства он питал к Блэр? Могла ли женитьба на ней разрешить его проблемы? Он вспомнил вдруг кое-что, и это его рассмешило. Некий знаменитый острослов однажды сказал, что, когда мужчина женится на любовнице, он создает вакансию. Если бы он женился на Блэр, появилось ли у него искушение заполнить эту вакансию? Найти себе новую любовницу взамен той, что стала его женой?

Конечно, подобная мысль была донельзя циничной. И хотя он рассмеялся вслух, ему было вовсе не весело. Неужели он превратился в мужчину, который всегда будет испытывать потребность в любовнице независимо от того, каков его брак? Надо похоронить эту мысль, приказал он сам себе.