Текст книги "Женщины в его жизни"

Автор книги: Барбара Брэдфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 37 страниц)

Спектакли в театре на Бродвее с Камиллой в главной роли шли до начала марта, а потом она улетела в Калифорнию на церемонию награждения в Американской Академии. Двумя месяцами позже, с гордостью неся свой «Оскар», она улетела из Лос-Анджелеса в Париж, где у нее была квартирка, выручавшая ее много лет.

Камилла беспокойно повернулась на другой бок. Сон по-прежнему не шел к ней. Из головы не выходил сценарий, который писал Дэвид, и она говорила себе: да, хочу играть в нем, и к дьяволу Максима Уэста. При мысли о Максиме к глазам подступили слезы. Она заплакала в подушку; и острая боль в душе вдруг утихла. В глубине сознания она понимала, почему он прервал их отношения. Он все еще любил Анастасию. Она это знала, даже когда их роман был в разгаре. Он всегда будет любить Анастасию, и только ее.

Нетерпеливо сбросив простыню, она пошла в ванную, взяла из коробочки бумажную салфетку, промокнула глаза, высморкалась, плеснула на лицо холодной воды.

Любить равнодушного мужчину – попусту тратить время. Она так никогда и не пришла в себя после проявленного к ней безразличия тогда, в январе, когда Максим возвратился из Лондона. Ну его к дьяволу, прошептала она, твердо решив дать согласие сниматься в фильме. Завтра она скажет об этом Дэвиду, когда он приедет, чтобы перевезти ее к себе на виллу.

Работа сгладит мои муки, сказала она себе, гася свет в ванной и возвращаясь в постель.

51

Трудно было объяснить таксисту, куда она хотела попасть. Эта большая белая вилла на горе до сих пор оставалась безымянной. Она расплатилась с шофером и толкнула створку железных ворот. Звякнул колокольчик, она кивнула привратнику, высунувшемуся на звук из своей сторожки. Старик низко поклонился, коснувшись рукой своей темно-красной фески. Камилла улыбнулась, еще раз кивнула и стала быстро подниматься по пандусу, гравий шуршал у нее под ногами.

Вилла стояла на склоне холма, ее беломраморные колонны словно лоснились в лучах полуденного солнца. Травка газона, опрыснутая из спринклеров, установленных Дэвидом, ярко зеленела под цветущими кустами и деревьями. Цветы, яркие, сочные, буйные, радовали глаз. Она жила на вилле уже три недели, но все еще не свыклась с красотой дома и видом вокруг. В доме было полно книг и картин и прочих бесценных трофеев, собранных Дэвидом за годы писательских скитаний по белу свету.

Камилла обернулась, подойдя к ступеням, ведущим к наружной двери, и по ее лицу, как обычно, пробежала довольная улыбка. От виллы по склону круто сбегали ярко-зеленые лужайки, обсаженные эвкалиптами и апельсиновыми деревьями, а далеко за каменной стеной едва виднелись крыши Танжера. Дальше тянулись белесые песчаные пляжи и аквамариновое Средиземное море.

Когда она вошла внутрь, в помещениях царила тишина.

В холле она кинула свертки на инкрустированный перламутром столик и прошла в гостиную. Жалюзи были опущены, дабы солнце не накаляло помещение, и она часто заморгала, привыкая к прохладным потемкам после яркого света улицы.

С первого дня, как переехала сюда, Камилла дала этой комнате название «комната мятного чая» за приятные зеленые тона шелковых штор на белых стенах. На белом мраморном полу лежали коврики более густого зеленого цвета; шелковые подушки различных оттенков зеленого были в беспорядке разбросаны на белых мягких диванах и креслах в стиле Людовика V, также обтянутых тяжелой белой декоративной тканью. Огромные фикусы и какие-то тропические растения с мясистыми темно-зелеными листьями стояли в медных кадках у всех окон. Яркими цветными пятнами в этой прохладной комнате были картины, полки с книгами, белые керамические вазы с множеством цветов, собранных на небольшой лужайке за домом.

Она порадовалась и посмеялась про себя, когда взгляд ее упал на низенький марокканский столик со старинным серебряным чайником и стаканами в серебряных подстаканниках филигранной работы.

«Ты назвала ее комнатой мятного чая, и отныне она станет ею навсегда», – сказал Дэвид пару недель назад, и с тех пор Фатьма либо Меноубах ежедневно сервировали здесь к концу дня чай. Это был новый ритуал, который надлежало соблюдать, однако она и Дэвид не всегда ему следовали.

Прикрыв дверь гостиной, Камилла направилась в библиотеку Дэвида, откуда доносился стук пишущей машинки: он вбивал новые слова в свой сценарий. Дэвид по старинке писал на древней электрической машинке, никаких новомодных электронных средств, диктофонов и компьютеров этот кузнец слова не признавал.

Работа, как видно, спорилась, и, перед тем как постучать, Камилла засомневалась, стоит ли его беспокоить. Вдруг из-за тяжелых, обитых медью дверей раздался его голос:

– Входи, Камилла, я знаю, что это ты. Я слышал стук твоих высоких каблучков. Фатьма и Меноубах шлепают босиком. – Дверь перед ее носом распахнулась. – Конечно, если это не визит нежданной дамы.

– Я тебе помешала? – спросила она. Дэвид проводил ее в библиотеку.

– Нисколько. У меня очень острый слух, Камилла, и я скучаю без постукивания твоих туфелек в этом огромном старом гнезде. Я сижу и жду, когда ты вернешься, даже если я за работой.

– Дэвид, ты удивительно добр ко мне, а дом у тебя просто сказочный… Я всегда ухожу из него с неохотой.

– Тебе и не надо из него уходить, Камилла. Можешь оставаться здесь сколько тебе угодно.

– Это так мило с твоей стороны, дорогой, но должна же я найти дом для себя.

– Я понимаю… Пока ничего?

Она покачала головой:

– Джанина продолжает прочесывать Танжер. Я уже пересмотрела уйму – все не то. Я развращена этим домом, он у тебя непревзойденный.

– Дело в том, что надо дождаться своего часа, и тебе подвернется прекрасная вилла в тот момент, когда ты этого меньше всего ждешь. Как насчет рюмочки? Уже около шести, я как раз собрался выпить бокал шампанского – Поммери и Грено, розовая версия. Я заслужил это после дня, проведенного на соляных копях…

– Ты хочешь сказать, золотые рудники нравятся тебе больше? – перебила она.

– Разумеется, – засмеялся он и пошел к бару в дальнем конце библиотеки. – Выпьешь стаканчик? – спросил он, наклоняясь к холодильнику позади бара и доставая из него бутылку розового шампанского.

– Почему бы нет? Прекрасная мысль. Благодарю.

Он вернулся к столу с двумя стаканами и пачкой черных сигарет, которые иногда курил.

– Какого рода секретная миссия позвала тебя после ленча в Танжер? – поинтересовался он и озорно подмигнул, садясь. – Мне известно, что ты виллы не смотрела. Джанина сказала, что сегодня у нее поездка с богатым американским клиентом в Фез.

Она засмеялась:

– Ну не будь же так глуп! Я ходила купить себе пару шлепанцев, чтобы скользить по дому так же бесшумно, как Фатьма и Меноубах. И кое-какие книги.

– Надеюсь, ты купила хоть одну книгу Дэвида Мейнса. Мне нужны деньги, – поддразнил он Камиллу.

– Нет. Но я купила книжку для Дэвида Мейнса, моего самого щедрого и любящего друга. – Она встала и вышла из библиотеки прежде, чем он успел отреагировать, и, пока бежала в холл, надеялась, что ему понравится ее подарок. Она потратила почти целый день на беготню по магазинам и лавчонкам в поисках какой-нибудь особой вещицы, чтобы, одарив ею Дэвида, дать ему почувствовать, как она высоко ценит проявления его доброты и трогательного отношения.

Он вскрывал пакет с трепетным волнением маленького мальчика, получившего свой первый серьезный подарок.

– Камилла, ну зачем же, не надо было… но я не могу сказать, что я не взволнован, потому что это не так. Единственная девица, делающая мне подарки, это моя двадцатилетняя дочурка Полли. – Он сорвал последнюю бумажную обертку и восторженно воскликнул: – Старинный Коран! Где же ты его откопала? Я ищу такой уже много лет. О, дорогая, это просто замечательно. – Он бегло просмотрел книгу, осторожно листая страницы, оглаживая и ощупывая переплет из марокканской кожи с золотым тиснением, радуясь редкому изданию.

– Он старинный, ведь правда? – спросила она, беспокоясь. – Мне хотелось найти инкунабулу.

– Этот, безусловно, она и есть, и, по-моему, это подлинный шедевр. Он из Феза, старинного университетского города. Благодарю тебя, Камилла, большое тебе спасибо. – Он положил Коран на стол, дружески обнял ее и поцеловал в щеку.

– Это тебе, Дэвид, в знак моей большой любви.

Он улыбнулся, подошел к дивану и сел, закурив черную сигарету.

– Давай, милая, выпей свой напиток, пока он не согрелся.

Камилла села в кресло напротив, подняла бокал с массивного стола из красного дерева, инкрустированного бронзой, и быстро отпила глоток.

– Мм-мм, вот это да! В городе сегодня слишком жарко. Ты, наверное, здорово устал. Много работал? Когда я пришла, твоя машинка еще стучала. Как продвигается сценарий?

– Очень хорошо, я доволен им, Камилла. Через пару дней я должен закончить первый вариант и хочу, чтобы ты сразу прочла его. Я разговаривал с Диком Томлинсоном: Он прямо-таки жаждет видеть тебя в роли героини.

– Я сгораю от нетерпения прочесть сценарий, Дэвид.

Некоторое время они еще сидели, болтая о том о сем и попивая вино. Потом Дэвид сказал:

– Я забыл тебя предупредить, сегодня я жду к ужину гостей.

– Я знаю кого-нибудь из них? – спросила она, приподняв светлую бровь.

– Нет, тебе они незнакомы. Это супруги Маррон из Касабланки. Они приехали на несколько дней в Танжер с сыном Майклом и его женой Лейлой, она марокканка. Позвонили утром, и я пригласил их на ужин. Они тебе понравятся, они прямо мечтают познакомиться с тобой. Твои поклонники.

Камилла улыбнулась, посмотрела на часы:

– По-видимому, они должны вот-вот подъехать, а у меня такой неприглядный вид в стареньком бумажном платьице.

– Они будут не раньше чем через полтора часа. У тебя еще есть уйма времени, чтобы переодеться. А я схожу на кухню, пощекочу старуху Фатьму. Она в последнее время стала ужасно неповоротливой. – Говоря это, он встал, поднялась и Камилла.

Вместе они прошествовали через холл. Камилла взяла свою сумку и остальные пакеты и направилась к лестнице, уводившей на второй этаж.

Когда проходила мимо кухни, она слышала голос Фатьмы, его поварихи и экономки, весело хихикавшей над инструкциями Дэвида, которые он давал по-арабски и по-испански.

Дэвид выделил ей спальню, и Камилла сочла ее самой лучшей на вилле: просторная и светлая, с тремя французскими окнами, выходившими на террасу с видом на сады и море.

Сперва она воспротивилась его решению, будучи совершенно уверена в том, что выдворяет его из собственной комнаты. Но он поклялся, что никогда не пользовался этой спальней лично для себя, и она поверила. Комната была чересчур дамской. Впоследствии он показал ей свои апартаменты, анфиладу смежных комнат, вполне мужских, обставленных несколько скуповато.

Виллу с большей частью мебели он купил у французского банкира, покинувшего Танжер навсегда. «Приобрел за красивые глаза, – сказал Дэвид в день ее прибытия сюда. – Бедняга! У него было связано много трагических воспоминаний с этой виллой. Мне было почти неловко, она досталась мне так дешево». По Дэвиду, банкир построил виллу для своей любовницы, молоденькой алжирки, трагически погибшей при аварии моторной лодки в Танжерском заливе. Комната, занимаемая теперь Камиллой, принадлежала этой девушке, и, живя здесь, Камилла довольно часто ловила себя на мысли об этой алжирке, стремясь представить себе ее лицо.

Комната очень располагала к этому занятию. Она была строга и как-то целомудренна, просторная, высокая, с белыми стенами и белым мраморным полом, она вмещала огромную кровать с четырьмя столбами и балдахином, большой шкаф и туалетный стол. Все в испанском стиле, сработанное из черного дерева с позолоченными деталями. Ковры и драпировка тоже были белые, но Дэвид оживил этот девственный будуар несколькими колоритными картинами, а Меноубах ежедневно наполняла свежими цветами громадные глиняные марокканские горшки.

Камилла приняла ванну в огромной, выложенной мозаичной плиткой ванной комнате, примыкавшей к спальне, и принялась размышлять над вечерним туалетом. Стоял июль, Танжер был раскален, и она остановила свой выбор на коротком светло-сером шифоновом платье, без бретелей, с рюшами на лифе и широкой юбкой. Оно было паутинно-невесомым и прохладным.

После ванны она завернулась в полотенце, присела к туалетному столику и начала расчесывать свои рыжевато-русые волосы. Она зачесала их наверх и закрепила двумя старинными серебряными гребнями, подвернувшимися ей в одной лавчонке.

За несколько недель в Танжере солнце покрыло ее легким загаром, и ей не требовалось иного макияжа, кроме самой малости коричневой туши на ресницы, серебряных теней для глаз и ярко-красной губной помады. Она спрыснула себя «Джой», надела светлосерое ажурное белье, светло-серые чулки с серебристой искрой, платье и серые же шелковые туфли на высоком каблуке. Затем обернула вокруг шеи длинный шарф, опустив его концы на голую спину.

Ей самой понравился ее светло-серый образ, глядевший на нее из зеркала. Мягкий и нежный, серый шифон изумительно шел к ее загару. Куда более тонкое и гармоничное сочетание, чем если бы это был белый или голубой, подумала она.

Она поняла, что сюда не нужны ювелирные изделия. «Не будем крыть позолотой лилию», – тихонько сказала она сама себе. Серьги с крупными жемчужинами и часики с бриллиантами – только это она сочла нужным взять из маленькой дорожной шкатулки с драгоценностями.

Вскоре она вышла. Бросив взгляд на часики, она отметила, что еще только без двадцати восемь и она, слава Богу, опаздывает лишь на несколько минут. Она терпеть не могла приходить последней, так сказать, являть себя публике, потому что, будучи знаменитой актрисой, знала, что все – по крайней мере иностранцы – ожидают от нее именно этого.

Она спустилась по широкой лестнице и направилась в гостиную, выходившую на длинную террасу, где Дэвид имел обыкновение угощать коктейлем. Входя, она услышала через распахнутое французское окно, что он с кем-то разговаривает.

Она открыла дверь и вышла на террасу.

– Вот ты где, Дэвид, я, надеюсь, не задержала… – Она осеклась и застыла, вылупив глаза.

Перед ней стоял Максимилиан Уэст.

Он улыбался ей. Его продолговатое красивое лицо покрывал густой загар. На Максиме был великолепного покроя летний костюм из кремовой чесучи и кремовая швейцарского муслина сорочка с темно-синим галстуком. Казалось, от всего его облика исходил какой-то шик. В свои сорок семь лет он был великолепен. И, как это всегда бывало в последнее время, его внешность скорее соответствовала киноактеру, нежели финансовому магнату.

С Камиллой крайне редко случалось, чтобы она вдруг утратила все слова, но сейчас язык у нее прилип к гортани. Она стояла в оцепенении, настолько растерявшись при виде его, что не сумела даже улыбнуться в ответ. Ее проняла нервная дрожь, и она ощутила слабость в ногах.

– Желаю вам приятно провести вечер. Позднее увидимся, – громко сказал Дэвид.

Наконец к Камилле вернулся дар речи, и она воскликнула:

– Дэвид, куда же ты уходишь?! – Ее взбесили визгливые ноты в собственном голосе.

– У меня свидание, – отозвался Дэвид, подмигнув ей. – Развлекайтесь! – Небрежно помахав рукой, он скрылся за дверьми.

– Похоже, мы предоставлены самим себе, Камилла, – сказал Максим, отделившись от балюстрады и медленно подходя к Камилле.

52

– Меня обманули! – в ярости воскликнула Камилла. – Вы с Дэвидом обманули меня. Это не честно, я возмущена!

– Полно, это же не так, в твоем прекрасном теле нет такой жилки, чтобы возмущаться, – сказал Максим, и его улыбка была тепла.

Они сели за столик.

– И все вовсе не так, как выглядит, правда, не так, Камилла.

– А как в таком случае? – сухо спросила она. Он помолчал, затем резко встал и предложил ей руку. Она машинально взяла ее, но тотчас отдернула, ощутив сокрушительное воздействие, которое он всегда производил на нее. Подавив свои чувства, она поднялась и позволила подвести себя к балюстраде террасы.

– Что ты видишь там, вдалеке? – спросил Максим.

– Ничего необычного, – ответила она озадаченно. Глаза ее бегали, высматривая что-нибудь странное в саду. – Вижу газоны, деревья, цветы…

– Дальше, за стеной, вдали… посмотри в сторону моря.

Она перевела взгляд дальше и воскликнула:

– О! Это твоя яхта, да?

– Корабль, – поправил он с улыбкой. – Да, ты права, это «Прекрасная мечтательница». Я плавал с друзьями, и Корешок подбросил прекрасную идею – навестить нашего старого приятеля Дэвида. Так сказать, преподнести сюрприз. Мы приплыли сюда вчера поздно вечером и вон там стали на якорь.

Максим махнул рукой в направлении яхты и продолжал:

– Корешок вечером телефонировал Дэвиду о нашем прибытии. И в типичной для него манере пригласил нас всех на ленч сегодня. Но Дэвид однозначно отказался, потому что ты его гостья, и он не хотел бы тебя огорчить.

Образовалась небольшая пауза. Максим поглядел на Камиллу в упор:

– Огорчить моим присутствием, если сказать точнее. – У него вырвался невеселый смешок, и вдогонку своим мыслям он добавил: – Дэвид потом позвонил Корешку сам, чтобы сказать, что я не должен обижаться.

– Ну и как ты?

– В общем-то нет, не обиделся. Но это заставило меня призадуматься. Я понял, что должен принести тебе извинения, Камилла.

– И с этой целью ты здесь?

– В некотором смысле.

– Как это понимать? – зондировала почву Камилла, не сводя с него глаз и держась начеку, готовая к беде.

Она ожидала неприятностей и уже готова была обороняться. Он был самый привлекательный мужчина, какой ей когда-либо встречался. Более того, она много лет была в него влюблена. Он совершенно запросто мог стать ее погибелью. Ей необходимо быть бдительной.

Сперва Максим не ответил на ее вопрос, но потом заговорил медленно, виноватым голосом:

– Мне очень жаль, Камилла, очень жаль. Я плохо поступил с тобой, и конечно же, ты не заслужила такого легкомысленного обращения. Это было очень худо с моей стороны.

Поскольку она молчала, оставаясь спокойной, он спросил:

– Ты принимаешь мои извинения?

– Да.

Максим улыбнулся:

– Тогда давай поцелуемся и – мир!

– О нет-нет! – закричала она. – Никаких поцелуев. – И отпрянула, протягивая ему руку. – Давай пожмем руки и – мир.

Он засмеялся. Его позабавил испуг Камиллы. Он пожал ей руку, но довольно формально, затем неожиданно нагнулся и поцеловал ей пальцы.

Прикосновение его губ взвинтило Камиллу. Она вырвала руку, отступила к столику и взяла бокал с шампанским, налитый им раньше. Стараясь скрыть свой страх, она повысила голос до неестественной для нее высоты:

– Если уж Дэвид был столь тверд, уберегая меня от огорчений, то каким же образом Корешок уговорил его позволить тебе прийти сюда вечером?

– Корешок не имеет к этому никакого отношения, – сказал он, придвигаясь ближе к ней. – Я позвонил Дэвиду с яхты сегодня утром. Я сказал, что хочу тебя видеть. Объяснил, что мне необходимо принести тебе извинения, что я хочу также, чтобы мы снова стали друзьями. И он предложил мне зайти приблизительно в семь тридцать. На коктейль.

– И он так легко согласился? – спросила она недоверчиво, подумав, что Дэвид – явный предатель.

– Ничуть. Он был очень тверд со мной. Мне пришлось долго его уламывать. Но в конце концов он сдался.

О да, подумала Камилла, по части уламывания, когда тебе надо, ты большой спец. Это мне очень хорошо известно. Но сказала она другое:

– Я по-прежнему совершенно уверена, что вы вдвоем очень ловко меня надули.

– Прошу тебя, не думай так, Камилла. И не сердись на Дэвида. Этот славный человек действительно очень тебя любит. Он считает, что поступил правильно. Он в самом деле имел наилучшие намерения, кстати, так же, как и я.

Теперь взгляд, брошенный на него Камиллой, был холодным, оценивающим.

– Когда я спросила тебя несколько минут назад, пришел ли ты сюда ради того, чтобы извиниться, ты сказал на это «в некотором смысле». Я хотела бы знать, что ты при этом имел в виду.

– Послушай, Камилла, я пришел сюда не только ради извинений. Я опять хотел тебя видеть, разговаривать с тобой, пригласить тебя на ужин.

– Нет, нет, я не смогу! – закричала она. Панический страх вновь охватил ее. – Я ужинаю здесь. Одна.

Он только улыбнулся.

Дрожа от злости, она сказала холодно:

– А тебе, случайно, не приходит в голову, что я не хочу ужинать с тобой?

Пропустив ее вопрос мимо ушей, он спокойно заметил:

– Дэвид распорядился, чтобы повар приготовил кускус. Это одно из моих любимых блюд. Обычно я ел кускус в ресторане «Эль Джазир» в Париже. – Он снова улыбнулся ей: – Так что мы здесь отужинаем вдвоем.

Она подалась на шаг назад, чтобы сохранить дистанцию:

– Я была права! Вы оба меня обманули!

* * *

Одно было Камилле ясно: Дэвид – первостатейный конспиратор. Он ушел, чтобы не быть Максиму помехой. Он устроил для них ужин в саду при свечах, где их обслуживали Али и Меноубах, его дворецкий и домоправитель. Как только стемнело, перед самым ужином Али включил потайные прожектора, осветившие фонтаны, апельсиновые деревья и цветочные клумбы, сразу проступившие из темноты. Сад приобрел совершенно фантастический вид. К тому же Али запустил романтическую музыку, заранее подобранную Дэвидом.

Круглый стол был поставлен под эвкалиптами на лужайке, сбегавшей вниз, к темному морю, посеребренному луной. Вечер был просто сказочный: исчерна-синее безоблачное небо, полное звезд, теплый воздух, напоенный ароматом жасмина.

Али то и дело подливал ей в хрустальный бокал охлажденное белое вино, и Камилла почувствовала, что начинает расслабляться. Она обнаружила, что не так уж голодна, всего лишь разок-другой поддев на вилку кушаний.

Вопреки своей воле и элементарному здравомыслию она сызнова подпадала под обаяние Максима, завороженная его чарами, гипнотизирующим голосом, исходящим от него теплом. Будучи полжизни влюбленной в него – да, ей тогда было двадцать пять, – она знала, что перед ним она особенно беззащитна. Вот и сейчас она хохочет над его россказнями, с удовольствием выслушивает все, что он говорит, и рада, что она с ним, плененная его магнетизмом.

Он был так прямодушен и прост с ней, что в какой-то момент во время ужина Камилла чуть было не спросила, почему он тогда, в январе, так неожиданно исчез из ее жизни. Но сдержалась. Испугалась его ответа – да, она не хотела его услышать. Не была уверена, что сможет уместить его в своем сознании, если Максим признается, что поступил так потому, что по-прежнему любит Анастасию. Эта мысль остановила ее, и она напомнила себе о том, что дала слово не поддаваться его ворожбе. Но никак нельзя отрицать, что в этот вечер он особенно хорош. Он ее ослеплял. И потому, когда он поцеловал ее в щечку, благодарный за раскат смеха, которым она отозвалась за какую-то его остроту, и потом, когда поднял ее руку и поцеловал кончики пальцев, она не отняла руки и не протестовала.

За крепким сладким кофе, поданным в маленьких чашечках, Камилла пристально всматривалась в лицо Максима при свете свечей, силясь понять мотивы его поведения. Похоже, он был здесь не только ради того, чтобы извиниться перед ней и поужинать.

После очень затянувшейся паузы, когда он ответил на ее долгий пытливый взгляд своим немигающим, она задала ему вопрос:

– Чего ты хочешь?

– Я хочу тебя, Камилла.

– Надолго ли?

– На эту ночь. И еще на две недели – пока я в этих местах.

– А потом?

– Не знаю.

– Что ж, по крайней мере, ты честен.

– Я хочу быть с тобой честным, Камилла. Меньшее тебя не устроит. Тем более теперь. Ведь верно? Ответь мне.

– Я тоже хочу тебя, не стану отрицать. Но… я боюсь.

– Не бойся. Обещаю, что я больше тебя не обижу.

– Ты меня обидишь тем, что будешь меня любить, всколыхнешь мои чувства, а потом уйдешь и не вернешься.

Он хранил молчание. Ни один мускул не дрогнул на его красивом лице.

Спокойно молчала и она.

Они поедали друг друга глазами, сгорая от взаимного желания.

– Я не стану твоей любовницей.

– Я знаю, – сказал он. Голос его был так же тих, как ее. Отодвинув стул, он поднялся. – Пойдем, прогуляемся по саду, – предложил он, помогая ей встать.

Она позволила ему взять себя под руку, чувствуя, как воля покидает ее, едва только дело касается Максимилиана Уэста. Вдруг он остановился, положил руки на ее обнаженные плечи, а затем повернул ее лицо к себе и стал разглядывать, легко прикасаясь к нему пальцами:

– Ты так прелестна, Камилла, и я страшно хочу тебя. Но не стану себя навязывать. Решение за тобой.

– Я тоже тебя хочу, Максим, – прошептала она. Он наклонился к ней и слегка поцеловал в губы, но тотчас отпрянул:

– Может быть, пойдем в дом?

В ответ Камилла могла лишь кивнуть.

Максим запер дверь спальни, прислонился к ней спиной и стоял, глядя на Камиллу и изо всех сил сдерживая себя.

Она вошла первой и теперь, неподвижная, как статуя, стояла посреди комнаты в полосе лунного света, лившегося через распахнутое окно.

Чем дольше он смотрел на нее, тем сильнее давило у него в груди. Она была очень красивая женщина, настоящая английская роза. Она всегда держалась строго и благородно. Однако за этим фасадом благовоспитанности пряталась земная, чувственная, чрезвычайно желанная женщина. Именно этот контраст в ней больше всего волновал Максима, огнем разливаясь по жилам. С первого же момента их любовной близости он сразу почувствовал ее мощную сексуальность, дававшую ему силу вновь и вновь. С Камиллой он достигал оргазма по нескольку раз за ночь.

В течение трех месяцев, что они были вместе в прошлом году, она всякий раз полностью удовлетворяла его, когда они занимались любовью, причем так, как не могла ни одна другая женщина, кроме Анастасии, ныне для него потерянной. Он отогнал мысли о своей жене. Экс-жене. Думать о ней сейчас было для него губительно. Если он вызовет образ Стасси, то не сумеет ничего. Но не ради этого он проделал весь этот путь, разыскивая Камиллу, желая вновь быть с ней в постели, вновь разжечь чувства и восстановить связь. Теперь он не имел права завязнуть в раздумьях о прошлом. Меньше всего он сейчас нуждался в осечке такого рода, в душевном разладе. Он и так пребывал в нем на протяжении последних шести месяцев.

Максим правильно оценил Камиллу. Она была не из тех женщин, что легко меняют сексуальных партнеров, и он не сомневался, что после него в ее жизни других мужчин не было.

– О, Максим… – тихо произнесла Камилла, глядя в упор на двинувшегося к ней Максимилиана и делая шаг навстречу.

Он сбросил на стул пиджак, снял галстук и принялся торопливо расстегивать сорочку на ходу. Он остановился перед Камиллой и, улыбаясь, медленно размотал на ее шее длинный шифоновый шарф, вынул серебряные гребни из ее волос, каскадом полившихся на плечи и грудь.

– Сними это, – мягко велел он, прикоснувшись к лифу ее платья.

Она послушно сбросила платье и прижалась к Максиму голой грудью.

Он легким поцелуем коснулся ее губ, затем нагнулся и поцеловал груди. Округлые, упругие и высокие, похожие на груди девочки. Он продолжал осыпать их поцелуями, подводя Камиллу к кровати. Плавно опустил ее, склонился над ней, снял с нее туфли, стянул серые ажурные трусики. Поочередно отстегнул подвязки, осторожно стянул один чулок, затем другой.

Ее глаза неотрывно смотрели ему в лицо.

– Я постоянно думал о тебе, постоянно хотел тебя, месяцами. Не желаю сейчас все испортить спешкой.

– Да, – прошептала она. Сердце у нее учащенно билось, ее трясло. В ней начинал разгораться жар, чего с другими мужчинами у нее никогда не бывало. Только с Максимом Уэстом. Стоило ему взглянуть на нее, и она возбуждалась. Одна его манера снимать с нее белье уже доводила ее до экстаза, распаляла влечение. Она прикрыла глаза и подавила стон вожделения, не желая хотя бы малейшим звуком вызвать срыв напряжения, нараставшего в нем, в них обоих. Я хочу тебя, думала она. Сию минуту. Сразу. Сейчас же. Немедленно. Бери меня. Я люблю тебя. Я люблю тебя, Максим. Максим, я любила тебя одного. Всю мою жизнь. Я любила одного тебя. Бери меня.

Он ласкал ее тело, но вдруг остановился и отодвинулся от нее. Она услышала его шаги по плитке пола. Открыв глаза, она увидела, что он расстегивает молнию на брюках. Он стоял возле стула и торопливо раздевался. Она жадно наблюдала за ним, смакуя в воображении каждый контур, каждую линию его тела: широкие плечи, стройные бедра, длинные ноги. Обнаженный, он вернулся к ней. И ее сердце дрогнуло, когда она увидела, как он возбужден.

Максим лег с ней рядом, обнял ее, поцеловал крепким, долгим поцелуем, горячим ртом вобрав ее губы. Она ощущала его мягкий сладостный язык, глубоко вбирала в себя его дыхание. Их тела слились.

Камилла лежала на прохладной простыне, блаженно наслаждаясь им. Она же клялась, что больше никогда не подпустит его к себе. А сейчас сама диву давалась: и зачем только она произносила эту клятву? Реальное значение имело лишь то, что происходило сейчас. Вот так, вместе предаваться любви, его рот на ее губах, его руки на ее теле. Его чудесные руки. Они были нежны, порхали по ней, по ее грудям, слетали по бедрам вниз, находя и лаская самую потаенную и нежную часть ее существа.

Она вновь раскрыла глаза, любуясь им, целующим ее живот, ее бедра, наблюдая за его губами, ласково пощипывающими ее по пути туда, куда они стремились и где, как всегда, наконец замерли. К его губам присоединились и трепетные пальцы, чтобы, вылущивая ядрышко ее женственности, быстро подвести ее к кульминации – он знал, как это сделать. Но, как только она ощутила дрожь приближения конца, она тут же попробовала сдержать себя.

– Не борись со мной, – прошептал он, на миг приподняв голову.

И она позволила ему делать с ней все, что он хотел. Уже не сдерживая себя, она в крике исторгла всю свою страсть, усладу и возбуждение.

– Максим! О, Максим!

Он взял ее быстро, яростно, войдя мощно, с напором. И входил все глубже, а она выгибалась ему навстречу, ее руки обхватили его широкую спину. Он просунул свои руки под нее, приподнимая ближе к себе ее тело и выше… выше и выше. Она забросила ноги ему на талию, сплавив себя с ним воедино. Они двигались одинаково, в идеальном ритме соития.

Долгие месяцы тосковавший по ней Максим сейчас жадно наслаждался ею в этом слиянии. То было высочайшее наслаждение. Внезапно его пронизала потребность абсолютного обладания ею: он обязан увлечь ее за собой на ту точку физического экстаза, к которой быстро восходил сам. Толчки его тела делались все чаще, и она принимала их стремительно нараставший темп, ускоряя ритм своих ответных движений.

Взрыв страсти поразил их внезапно и одновременно. Опять раздался ее крик: Максим!..

Он же не издал ни звука, до конца отдав себя ей.

Позднее, когда они лежали рядом в постели, Максим приподнялся на локте, посмотрел на нее, откинул золотую прядь волос с ее лица:

– Тебя огорчит, если Корешок, я и вся наша компания сегодня нагрянем к вам на ленч?