Текст книги "Помни"

– Не извиняйся, милая, мы все прекрасно понимаем. Ты страшно занята. Но, должна признаться, мне ужасно не хватало телефонных звонков от тебя. Честное слово. Однако, как я вижу, у тебя теперь другая жизнь. – Анна заглянула ей в лицо. Они обменялись понимающими взглядами. – И кто же этот привлекательный молодой человек?

– Давний друг и коллега. Клиленд Донован.

– Как, тот самый? Военный фотокорреспондент? – спросил Филип.

– Да, – ответила Ники.

– Талант. У меня есть несколько его книг, а совсем недавно я видел его замечательные снимки из Пекина.

– Должно быть, в „Пари матч", – заметила Ники. – Мы вместе были в Китае, когда там пролилась кровь. Вели, так сказать, летопись событий.

– Работенка не из приятных. Какой трагический финал, подумать только, – сказал Филип.

– Кровь оказалась неизбежной, – ответила Ники и повернулась к Анне. – Вы здесь отдыхаете?

– Да. Гостим у друзей Филипа в Тарасконе, неподалеку от Сен-Реми. А вы тоже в отпуске?

Ники кивнула.

– У Кли ферма между Сен-Реми и Эксом – старинный сельский дом. Я там живу вот уже неделю, а Кли приехал на выходные. Мы оба изрядно подустали после Китая.

– Могу себе представить, – откликнулась Анна. – Мне бы хотелось, чтобы ты со своим другом приехала к нам в Тараскон как-нибудь пообедать или поужинать. Приедете?

– Как это мило, Анна, спасибо за приглашение, но боюсь, ничего не выйдет, в понедельник мне надо быть уже в Нью-Йорке. Я уезжаю в Париж завтра утром.

– Какая жалость, было бы чудно повидаться... – Анна положила свою руку на руку Ники. – Я скучала по тебе.

– О, Анна, я знаю, я тоже скучала, и я очень виновата перед вами. Я такая... такая невнимательная.

Анна улыбнулась, но промолчала.

– Так, может быть, нам чуть позже вместе выпить кофе? – предложил Филип.

– Мы уже почти закончили ужин, а вы только приступаете. – Печально улыбнулась Ники. – Завтра мне вставать ни свет ни заря и ехать в Марсель. Я вылетаю в Париж ранним рейсом.

– C'est dommage[3]. – сказал Филип разочарованно.

Ники любезно попрощалась и вернулась за свой столик.

– Прости, что задержалась дольше, чем думала.

– Кто они?

– Друзья-англичане.

– Эта дама тебе родственница?

– Нет. А почему ты спрашиваешь? – Ники озадаченно нахмурилась.

– Вы похожи. Светлые волосы, голубые глаза, да и черты лица имеют нечто общее.

– Неужели? – быстро переспросила Ники, с ходу отметая подобное предположение.

– Они здесь отдыхают?

Ники кивнула.

– Гостят у друзей в Тарасконе.

– Многие англичане нынче обзавелись здесь домами, точно так же, как и состоятельные парижане. Прованс становится популярен. Надеюсь, что его не заполонят толстосумы и прочая „шикарная" публика.

– Я понимаю тебя, – сказала Ники. – Они и в самом деле могут все испортить.

Кли ждал, что Ники расскажет о своих друзьях, но она не промолвила больше ни слова, лишь время от времени потягивала вино. Наконец Кли нарушил молчание:

– Попросить, чтобы принесли десерт? Я забыл его заказать, когда мы сидели на террасе, блинчики – их коронный номер.

– Нет, спасибо. Ничего не надо, Кли. Только кофе.

– Ну тогда и мне кофе. – Кли сделал заказ и некоторое время сидел, изучая Ники. Не понимая, в чем дело, он чувствовал в ней внезапную перемену. На первый взгляд ничего особенного не произошло. И все же что-то было не так.

Убежденный, что английская чета отчасти тому причиной, он сказал:

– Эта женщина была так внимательна к тебе, Ники. Ты ей явно не безразлична.

– Верно.

– Кто они такие? Я имею в виду, как их зовут?

– Филип и Анна.

– Чем занимается он?

– Большой человек на Уайтхолле, в министерстве иностранных дел. Не знаю точно.

– А как ты с ними познакомилась? – продолжал допытываться Кли.

– Через родителей. Мы встретились у моих родителей. Отец и Филип знакомы несколько лет. Но почему они так тебя занимают?

Кли пожал плечами.

– Сам толком не знаю, за исключением того, что вы с Анной похожи и что ты, по-видимому, питаешь к ней самые глубокие чувства.

– Да, в некотором смысле так оно и есть.

Подали кофе. Подошел официант, подававший вино, и спросил, не пожелают ли они заказать коньяк или что-нибудь из послеобеденных напитков.

– Нет, спасибо, – ответил Кли.

Когда они остались одни, Ники шепнула ему.

– Я тебе еще не говорила, что собираюсь осенью сделать новый фильм? Хочу назвать его „Десятилетие разрушения", хотя, если честно, Арчу такое название не совсем по вкусу. Но я буду сражаться до последнего.

– О чем фильм? – с интересом спросил Кли. – Представь, что я ничего не знаю. Он о последних войнах, восстаниях, революциях?

– Более-менее. Так я собираюсь начать фильм, но доведу его вплоть до девяностых годов и попытаюсь предсказать грядущие события. Время, о котором пойдет речь – с девяностого по двухтысячный год. Это и есть десятилетие разрушения.

– Но почему Арчу не нравится название?

– Ему-то оно нравится, но он думает, что компания станет возражать, сочтет его слишком мрачным.

– Не лишено основания. И все же ты не последняя фигура на телевидении, твое мнение имеет определенный вес.

– То-то и оно, что „определенный". Вот такусенький. – Ники почти соединила большой и указательный пальцы. – Ты не знаешь, что такое телекомпании.

– Я-то думал, что ты собираешься делать фильм о детях-солдатах, тех мальчишках, что мы видели в Камбодже, Иране да и по всему свету, – сказал Кли. – О детишках, которые палят из автоматов ради своих правительств.

– Будет фильм и об этом, только следующей весной.

Они еще некоторое время обсуждали работы Ники, после чего Кли решил, что, возможно, перемена в ее настроении ему просто почудилась. Она снова стала самой собой.

Чуть позже, когда они уходили, Ники вынуждена была остановиться у столика англичан и познакомить их с Кли.

Анна улыбнулась, пожимая Кли руку, и он подумал, что она одна из самых красивых женщин, которых ему доводилось встречать. А еще он понял, что она вовсе не похожа на Ники – просто у нее такие же светлые волосы.

– Филип, это Кли, – сказала Ники, и Кли отпустил руку Анны, чтобы поприветствовать ее супруга.

– Как жаль, что вы не сможете навестить нас в Тарасконе, – с сожалением произнесла Анна. – Надеюсь, мы когда-нибудь еще увидимся.

– Я тоже надеюсь, – ответил Кли.

– Желаю вам работать с тем же успехом, что и до сих пор, – сказал Филип. – Я большой почитатель вашего таланта и ваших выдающихся работ.

– Спасибо, – поблагодарил Кли. Он уже собирался предложить Анне и Филипу встретиться на террасе чуть позже и что-нибудь выпить в завершение ужина, но Ники крепко взяла его за руку и потянула прочь.

– Было так чудесно повидать вас обоих, но нам и в самом деле пора, – попрощалась она. – Мне ведь еще укладываться.

– Да-да, конечно, – ответила Анна. – Счастливого пути, дорогая.

– Она красивая женщина, – заметил Кли, когда они шли к машине, – но ее сходство с тобой и в самом деле совсем незначительно. Кстати, ты так и не сообщила мне, как их зовут, то есть как их фамилия.

Последовало молчание, после которого Ники проговорила:

– Они не женаты. Его зовут Филип Ролингс.

– А Анна?

Ники опять запнулась.

– Она Деверо. Леди Анна Деверо.

Кли остановился и резко повернулся к ней.

– Она что, родственница Чарльзу? – спросил он дрогнувшим голосом.

– Да.

– Сестра?

– Нет. Мать.

– Но она так молодо выглядит!

– Ей пятьдесят восемь. Чарльз родился, когда ей было всего восемнадцать.

– А ее муж, где он?

– У нее нет мужа. Он умер много лет назад.

– Так Филип что, просто ее друг?

– Да.

– Видно, что она очень любит тебя. Впрочем, это я уже говорил.

– Да, – мягко ответила Ники. – Я для нее как дочь, которой у нее никогда не было.

Кли промолчал. Отперев машину, он помог Ники сесть. При подъезде к Сен-Реми он решил, что больше не будет спрашивать Ники об Анне Деверо. Он знал, что она тяжело воспринимает все, что касается Чарльза, а ему не хотелось заставлять ее страдать.

По пути на ферму Ники не обронила и двух слов. Мысли ее были далеко.

Время от времени Кли украдкой поглядывал на нее, и от него не скрылось, каким, напряженным стало ее лицо. Даже в профиль это было заметно. Он ткнул кнопку на панели, включил магнитофон и сосредоточился на дороге, заставив себя расслабиться, и скоро погрузился в собственные мысли.

Через некоторое время Ники прислонилась головой к окну и закрыла глаза.

Кли не был уверен, дремлет она или только притворяется. Сердце его упало. Вечер, начавшийся так чудесно, так безмятежно, пошел прахом. Он был не просто расстроен, он был разозлен и отлично знал почему. Всему виной – перемена в Ники, а скорее, то, что вызвало ее. Сегодня вечером ей вновь напомнили о прошлом, и самым беспардонным образом. Он на чем свет стоит ругал Чарльза. Этот человек, по-видимому, обладал сверхъестественной силой, позволявшей ему то и дело воскресать и преследовать Ники, а теперь и его самого.

17

– Это один из твоих лучших сценариев, Ник, – сказал Арч, протягивая ей через стол папку.

– Я рада, что тебе понравилось, – ответила Ники, принимая ее с нескрываемым удовольствием. – Но не забывай, что мне помогали Элен, Сэм и Уилма. Не говоря уж о тебе. Это плод общих усилий.

Арч покачал головой.

– Вовсе нет. Сценарий целиком твой. От и до. Он отмечен печатью твоего неповторимого стиля. Ты была явно в ударе.

– Спасибо, – улыбнулась Ники.

– Между прочим, у нас есть к нему великолепные кадры, – продолжал Арч. – Мы откопали их в архивах по твоему совету. Будет очень сильный фильм, Ник. Он наверняка получит приз. – Арч наклонился вперед с сосредоточенным выражением лица. – Я там кое-что поправил, совсем немного, какую-нибудь пару слов. Не сочти за труд, взгляни прямо сейчас. Страницы шесть, двадцать и сорок один.

Ники прочла правку и замечания на полях и, взглянув на Арча, согласно кивнула.

– Ты усилил некоторые мысли. Спасибо. Все по делу, так что с этим покончено. Сценарий готов. Добавить больше нечего.

– Хорошо. Раз ты согласна, я немедленно отдам его перепечатать.

Вернув сценарий Арчу, Ники заметила:

– Полагаю, ты успел уже переговорить с нашим глубоко уважаемым шефом службы новостей по поводу названия?

– Конечно же, успел, и Ларри целиком наш. Он тоже считает, что „Десятилетие разрушения" – отличный заголовок. Лучше не бывает. Он уже пробивает его и пробьет – не беспокойся. Ты же знаешь, Ларри не из тех чистоплюев, что воротят нос, едва завидят грязь и кровь. Напротив, он думает, что как раз ужасы и катастрофы берут зрителей за живое. И я готов согласиться с ним.

– Значит, помех не будет? – спросила Ники. – Я тебя правильно поняла?

– Даю голову на отсечение. А еще я получил добро от Ларри на другой твой фильм – о детях-солдатах.

– У меня есть для него рабочее название: „Младенцы под ружьем". Как?

– Неплохо, совсем даже неплохо. – Арч откинулся на спинку стула с задумчивым видом. Потом долго и пристально смотрел на Ники.

– Что-нибудь не так? – спросила она.

– Да нет, все так. Все хорошо. Лучше не бывает. Ларри хочет, чтобы на следующий год ты взяла новое направление. Он сам тебе об этом скажет.

– Что еще за новое направление? – насторожилась Ники.

– Немного другая работа, немного другой материал – может, чуть-чуть полегче, чем...

– Погоди, погоди, – перебила Ники тоном, не терпящим возражений. – Я всегда занималась только новостями, политикой и войнами! Что ты хочешь сказать? Уж не собирается ли он лишить меня статуса главного военного корреспондента компании?

– Я этого не говорил. Скажи своим коням „тпру" и слушай сюда. И не волнуйся, хорошо?

– Ладно, давай выкладывай.

– Ларри имел в виду твои тематические программы. И только. Он думает, что после „Десятилетия", которое он собирается пустить в эфир в ноябре, и другого твоего фильма – о детях-солдатах, запланированного к показу в следующем году, ты и сама захочешь немного сменить тему. Ларри задумал серию интервью с мировыми лидерами – с нашим президентом, с госпожой Тэтчер, с Горбачевым. Ну как?

– Не знаю, право. И Ларри при встрече скажу то же. – Ники пожала плечами. – Наверное, это было бы интересно.

– Что-то не слышно восторга в твоем голосе.

– Пусть тебя не сбивает с толку мой тон, Арч. Мне это в самом деле интересно. И даже очень, если хочешь. Но ты же меня знаешь. Пойми, мне необходимо, чтобы в передаче была выражена моя точка зрения, и весьма определенно, без всяких экивоков. Я не враг нового. Напротив, я за новизну.

– Знаю, и Ларри знает, и все же он ждет от нас новых предложений. – Арч широко улыбнулся. – Ты даже сможешь интервьюировать звезд кино. Если захочешь.

Ники покачала головой и невольно усмехнулась.

– Нет уж, благодарю покорно. С Барбарой Уолтерс я состязаться не собираюсь. Всем известно, что в этом деле ей нет равных.

– Но Барбара интервьюирует еще и политических лидеров, Ник, так что временами у нее получается удачный компот из знаменитостей. Стоит придумать что-нибудь в этом роде. Не забывай, у ее передач очень высокий рейтинг. Очень высокий.

– Я же сказала тебе, что она лучшая из лучших. А я не хочу быть второй. У меня свое. Во всяком случае, я предпочитаю выносить на суд зрителей свои собственные мысли и суждения. – Ники вздохнула. – По правде говоря, Арч, перемена мне бы не повредила. После Пекина я чувствую себя выпотрошенной. И высушенной.

– Отлично знаю, у тебя был бледный вид. Да что говорить, все мы имели бледный вид. Июнь нам крови попортил. – Помолчав, Арч добавил: – Зато сейчас ты выглядишь чудесно. Тебе здорово помог Прованс. И конечно же, общество Кли.

– Там было прекрасно, – ответила Ники, встрепенувшись и повеселев. – А Кли просто чудо.

– Что такое? Я слышу звон свадебных колоколов?

– Арч, ну как тебе не стыдно!

– Ники, не валяй дурака. Ты говоришь не с кем попало. Ты говоришь с Арчем Леверсоном. Я знаю Клиленда Донована бог знает сколько лет, и мне отлично известно, что он от тебя без ума. Поверь мне. Дорогая моя, да у тебя все написано на личике. Еще когда мы ужинали в ресторане „Твенти Уан" на прошлой неделе, я уже знал, что его дело швах. – Арч окинул Ники проницательным взглядом. – И не думай, что я так вот прямо сейчас возьму и поверю, что ты не чувствуешь то же, что чувствует он.

– Да, Кли мне небезразличен, – после некоторого колебания призналась смущенно Ники. – Но это вовсе не значит, что будет свадьба. – Она встала, подошла к окну и с отсутствующим выражением лица стала глядеть на улицу.

Было превосходное утро. Середина августа, среда. Ники смотрела на небо – голубое-голубое, без единого облачка. Небоскребы Манхэттена сверкали на солнце. Она подумала о том, какой удивительный вид на город открывается отсюда, с сорок девятого этажа здания американской телевизионной компании Эй-ти-эн. В целом мире нет другого такого города, и, где бы она ни находилась, в глубине души она всегда остается ньюйоркцем. Это ее город. В нем она родилась, в нем прожила большую часть жизни. Париж тоже был ее городом, но в совершенно особенном смысле – у нее столько радостных воспоминаний о детских годах, проведенных там. Так что снова поселиться в Париже ей было бы совсем нетрудно...

Ники повернулась и, опершись о широкий подоконник, посмотрела на Арча. Глубоко вздохнув, она сказала спокойным, чуть холодноватым тоном:

– Ты боишься, что я выйду замуж за Кли и перееду в Париж?

– Черт возьми, как ты могла подумать такое? – воскликнул Арч. От возмущения его голос взметнулся на несколько октав.

– Если ты и в самом деле этого боишься, не забывай, что я связана с компанией жестким контрактом и в мыслях не имею нарушить его. Никогда. Да и мой агент не позволит. Во всяком случае, что бы ни произошло в моей личной жизни, я собираюсь продолжить карьеру. Я люблю свою работу. Она огромная часть моей жизни и всегда была таковой. Я – тележурналистка с самого колледжа, что тебе прекрасно известно. Это у меня в крови. Иначе я не была бы тем, кто я есть.

Арч поднялся. Лицо его было серьезным. Он медленно подошел к Ники, взял ее за плечи и произнес:

– Мне нет дела до компании. Мне нет дела до твоего контракта. Но мне есть дело до тебя, до того, что происходит с тобой. Я хочу, чтобы ты была счастлива, Ники, и, если Кли – тот, кто тебе нужен, если ты считаешь, что с ним ты проживешь хорошую жизнь, вот тебе мой совет: не упускай своего. Послушай, золотко, жизнь слишком коротка, слишком трудна. В ней слишком много боли. Если у тебя есть шанс прожить ее с хорошим человеком, Бога ради, воспользуйся им. Не думай ни о ком и ни о чем, помни только о себе.

Тронутая такой заботой, Ники нежно обняла Арча. Потом чуть отстранилась и улыбнулась.

– Вот за это спасибо, Арч. Твое внимание так много значит для меня. Я очень ценю твою поддержку. Ты никогда мне в ней не отказывал. Не отказал и сейчас. – Смущенно кашлянув, она добавила: – Так ты в самом деле думаешь, что Кли хороший человек?

– Именно Клиленд Донован – лучший из тех, кого я знаю. Как сказала бы моя мать: „Он настоящий мужчина и даже гораздо больше, чем ты думаешь".

Ники подвела Арча к дивану. Они сели.

– Должна признаться, – помолчав, сказала Ники, – что я немного волнуюсь. Как-то все сложится: и работа, и отношения с Кли, и жизнь в Париже, если мы все-таки когда-нибудь решим пожениться. И ведь он еще даже не сделал мне предложения.

– Дай ему хотя бы полшанса. Сделает.

– Я вовсе в этом не уверена. Кли никогда не стремился к оседлой жизни – и на то у него есть веские причины. Он...

– Да знаю я, что это за причины, – нетерпеливо перебил Арч. – Слышал сто раз. Он, видите ли, не хочет, чтобы его жена и дети страдали, если он погибнет на задании, а еще он будто бы не желает расставаться с профессией фронтового фотокорреспондента, с риском и опасностями. Ты об этом, что ли?

– Да.

Арч расхохотался.

– Легко ж ему было трепать языком до того, как появилась ты, – по крайней мере, до того, как вы стали близки. Да если хочешь знать, он еще никогда в жизни не влюблялся по-настоящему. А тебя он обожает, – заявил Арч. – Даю слово. Любит глубоко и искренне. Я это знаю потому, что знаю его. Я тебе больше скажу – ради тебя Кли свою жизнь перевернет вверх тормашками.

Ники, закусив губу, внимательно слушала.

– Я, право, не знаю... – пробормотала она, а секундой позже воскликнула: – Да нет же, Кли считает, что он холостяк до мозга костей! Ну да, точно так же, как и Роберт Капа.

– Меня всегда удивляло, что Кли взял Боба Капу себе за образец, интересно, как теперь он сможет ему подражать, – ответил Арч. – Кто спорит, Капа – его кумир с самого детства, он всегда стремился стать таким же великим фотографом, в особенности на поле боя. Но я думаю что по большому счету сходство этим и ограничивается.

– Может быть, может быть.

– В самом деле, Ник, Кли родился в другом месте, в другое время. Да и мир, в котором мы живем, другой. Я уж не говорю о том, что и сам Кли – другой человек. Я действительно верю, что Кли женится, но только на той единственной, созданной, по его разумению, для него. И по-моему, это ты.

Ники молчала.

– Скажи-ка мне, дорогая, что бы ты ответила ему, как бы поступила, предложи он тебе выйти за него замуж? – продолжал Арч.

– Не знаю. Честно, не знаю.

– Тебя беспокоит компания? Плюнь на компанию. Что-нибудь придумаем. По контракту ты должна снимать от двух до четырех фильмов в год. Готовиться к съемкам ты легко смогла бы и в Париже, как в любой другой точке света, если уж на то пошло. Вспомни – ты ведь только так и работаешь: твои крупные творческие замыслы вызревают, пока ты занимаешься репортерской работой. Все, что тебе нужно, как только подготовка будет завершена, это прилететь сюда на пару-тройку недель, в крайнем случае на месяц, и все записать или дать живьем в эфир, в зависимости от того, что за программу ты делаешь.

– Знаю, Арч, знаю. Но ведь я еще и военный корреспондент компании. Не могу же я в этом качестве обосноваться в Париже.

– Да, это вопрос посложнее. Тут нам придется помозговать всем вместе, включая твоего агента, Ларри Андерсона, и Джо Спейта. Компания не захочет потерять тебя, Ники, в этом можешь быть уверена. Тебе с готовностью пойдут навстречу. Как пить дать. Не забывай также, что у Эй-ти-эн большое представительство в Париже. Почему бы тебе не действовать через него в случае необходимости?

– Это хорошая идея, – согласилась Ники.

– Вы с Кли могли бы освещать военные действия вместе, разве нет? Тут у тебя неоспоримое преимущество перед другими женщинами – Кли не придется ставить крест на своей карьере ради тебя.

– Может, и так. Но знаешь что, Арч? Иной раз я задумываюсь, захочу ли я всю жизнь оставаться военным корреспондентом.

Если Арча Леверсона и поразило это признание, он виду не подал. Он лишь кивнул и сказал:

– Что ж, все мы задумываемся над своей жизнью. Рано или поздно. Что касается тебя, ты за восемь лет по горло должна была насытиться войнами и революциями. Уверен, что и Кли когда-нибудь устанет от этого, хотя сейчас он думает по-другому. Когда приходится видеть столько смертей, сколько видим мы, не мудрено, что сдают нервы. Более того, это гибельно. Но... – Арч пристально взглянул на Ники. – Не забывай, что выходов несколько – и не торопись решать судьбу своей карьеры.

– Как и всего остального тоже.

– И еще я хотел бы тебя попросить... – Арч нерешительно поднял бровь.

– Давай, чего уж там.

– Я знаю, ты не выносишь разговоров о Чарльзе Деверо, но, если мне память не изменяет, ты не собиралась бросать службу после того, как вышла бы за него замуж. И переезжать в Лондон ты тоже не собиралась. Так как же ты надеялась поделить себя между домом и семьей?

– Чарльз хотел открыть филиал своей компании в Нью-Йорке и жить все время здесь, за исключением поездок в Европу для закупок вина. И еще он собирался держать контору и квартиру в Лондоне. Нам бы пришлось, образно говоря, оседлать Атлантику.

– Ясно. С Кли немного сложнее, раз у него фотоагентство в Париже. Хотя, если подумать, почему бы ему не открыть филиал „Имиджа" в Нью-Йорке, а? Или вообще переселиться сюда?

– Все возможно, – согласилась Ники, пожав плечами. – Вот только захочет ли Кли?

Арч кивнул. Еще несколько вопросов готовы были сорваться у него с языка, но он решил повременить. Ничего, всему свое время.

Устроившись поудобнее в углу дивана, он заметил:

– Кли сказал мне до отъезда в Париж, что в сентябре ты собираешься погостить у него на ферме. Рад был это слышать, дорогая. Ты не слишком часто устраивала себе отпуск за последние несколько лет.

Ники пожала ему руку.

– Спасибо. Ты так добр.

– Я волнуюсь за тебя, – признался Арч с легкой улыбкой. – Чертовски. – Потом взглянул на часы и воскликнул: – Давно пора обедать! Я заказал столик в твоем любимом заведении „Четыре времени года". Давай собирайся, пошли. По дороге отдадим сценарий Хилди, пусть отправит в перепечатку.

Они поднялись.

– Я занесу его сама, Арч, – сказала Ники. – Мне все равно возвращаться к себе за сумкой и прочим. – Взяв папку со стола, она добавила: – Если я тебе сегодня больше не нужна, то остаток дня я посвящу себе.

– Наконец-то ты берешься за ум, а то все работаешь как проклятая.

– Мои дорогие родители твердят то же самое, – усмехнулась Ники. – Не желают помнить, что много лет назад сами подали мне дурной пример, да и теперь ведут себя не лучше.

– Кстати, о родителях. Разведка донесла, что они в восторге от Кли, точно так же, как он от тебя.

– Разведка? Какая еще разведка?! Тебе что, Кли об этом сказал?

Арч рассмеялся.

– Вообще-то это правда, они прекрасно ладили, когда мы гостили у них в Коннектикуте, работая над его альбомом. Они считают, что он – чудо.

Арч снова рассмеялся и добавил:

– Я уже говорил тебе и скажу еще раз – Кли нравится всем без исключения.

– Ну мне-то мог бы этого не говорить. – Ники заторопилась к двери. – Пойду захвачу вещи и предупрежу Аннетт, что после обеда меня не будет. Встречаемся у лифта. Идет?

– Идет. Минут через пять.

18

После обеда в „Четырех временах года" Ники отправилась за покупками в „Бергдорф Гудман". Там она приобрела несколько пар хлопчатобумажных брюк, рубашки и три летних платья – для отпуска в Провансе.

Потом она не торопясь отправилась пешком к себе домой в Саттон-Плейс, откуда открывался вид на Ист-Ривер и центральную часть Манхэттена.

День был душный и жаркий, под сорок градусов, и, хотя на ней был всего лишь легкий костюм, скоро он стал мокрым и липким. Добравшись наконец до своего дома, она с наслаждением ступила в прохладный сумрачный вестибюль.

Забрав почту, она поднялась в свою просторную, полную воздуха и света квартиру на верхнем этаже. Горничная Гертруда, приходившая сюда каждый день, независимо оттого, была ли Ники в отъезде или нет, опустила жалюзи на окнах и на весь день включила кондиционер. В квартире было сумрачно и прохладно, и Ники почувствовала облегчение после долгой прогулки по бурлящим, пышущим жаром улицам Манхэттена.

Она кинула сумки с покупками на пол в спальне, стены которой были цвета морской волны, в тон ковру и французской мебели в стиле „кантри", и прошла через просторную прихожую на кухню. Там она вытащила из холодильника бутылку содовой, налила полный стакан, жадно отпила и вернулась с ним обратно в спальню. Скинув элегантный черно-белый костюм и повесив его в большой встроенный шкаф, Ники облачилась в один из просторных хлопковых халатов, привезенных из Марокко несколько лет тому назад.

Через несколько минут она уже сидела за рабочим столом в заставленном книгами кабинете. Из окна открывался замечательный вид на реку, „Эмпайр стэйт билдинг", здание корпорации „Крайслер" и другие небоскребы, протянувшиеся от центра острова Манхэттен до двух башен-близнецов на самом его краю.

Сделав большой глоток, Ники посмотрела на часы, стоявшие на викторианском бюро, и с удивлением обнаружила, что уже шесть вечера. На лежавшей перед ней папке было написано: „Дети пекинской весны". Ники открыла ее и просмотрела первые страницы предисловия для книги Кли. Аннетт, ее секретарша, отправила текст с курьером в Париж несколько дней назад, а сегодня рано утром Кли позвонил ей и сказал, что все замечательно и предисловие ему очень понравилось. Ники обрадовалась, что он доволен и не стал возражать против объема. Предисловие заняло пятьдесят машинописных страниц. Кли сказал, что оно получилось компактным и выразительным.

– Лучше коротко и ясно, чем длинно и невнятно, – добавил он, прежде чем положить трубку.

Ники убрала папку в один из глубоких ящиков стола и начала разбирать почту, захваченную из спальни. Ничего серьезного: счета, открытки от друзей и знакомых, находящихся в отпуске, письмо от адвоката о делах „Никуэлл" – ее собственной производственной компании. Но даже оно не представляло большой важности, и Ники положила почту на черный лакированный японский поднос на столе – время терпит.

Возвращаясь на кухню с пустым стаканом, она остановилась в дверях гостиной и оглядела ее критическим взглядом. Комната была очень красива, слов нет. Огромная, с большим окном, она была обставлена старинной английской мебелью. В ее отделке были использованы легкие светлые тона, главным образом различные оттенки персика и абрикоса, а также бледно-зеленые и нежно-голубые. По вечерам гостиная была особенно уютной.

Ники любила свою квартиру, словно плывущую в небесах – легкую, воздушную и веселую. Днем ли, ночью ли, в ней всегда было хорошо, в любую погоду. В погожие дни – солнечно и празднично, в дождь и метель – жутковато и одновременно уютно и радостно. С наступлением темноты квартира становилась частью сказочной страны под названием Манхэттен – когда кругом зажигался свет и лился внутрь через множество окон.