Текст книги "Помни"
Автор книги: Барбара Брэдфорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
Ники открыла сумочку и вытащила оттуда конверт.
– В среду вечером я была потрясена до глубины души и не поверила своим глазам, точно так же, как сейчас вы. Но придя в себя, я полетела в компанию и попросила одного из техников в студии прогнать еще раз римский сюжет из вечернего выпуска новостей. Когда на экране появился Чарльз, он сделал стоп-кадр, и я смогла внимательно изучить лицо этого человека. Должна вам сказать, что рассмотрела я его как следует. А еще я сделала моментальную фотографию прямо с экрана. Потом техник, по моей просьбе, тоже сфотографировал изображение уже своим аппаратом, проявил пленку и отдал мне на следующее утро. А я, когда вернулась домой, сличила свое фото с фотографиями Чарльза. – Ники вскрыла конверт и вытащила несколько снимков. Передавая их Анне, она пояснила: – Вот это моментальная фотография. Как видите, у мужчины волосы темнее, чем у Чарльза, и еще у него усы. – Она передала Анне вторую фотографию. – А вот Чарльз на юге Франции в год своей... своей гибели или исчезновения. На ней я слегка затемнила волосы и добавила усы, как у того мужчины. Посмотрите внимательно. Я убеждена, что это один и тот же человек.
– Право, не знаю, – недоверчиво сказал Филип, глядя на фотографии, которые держала Анна. – По-моему, доказательства сомнительные, тебе не кажется?
Анна молчала. Она изучала снимки. Лицо ее было задумчивым.
– А вот другая фотография, – сказала Ники, – сделанная студийным техником. Она побольше, чем моментальный снимок, и четче. Ну конечно же, тот человек в Риме – Чарльз, только со слегка измененной внешностью. Вы вглядитесь повнимательнее.
– Что же, сходство и вправду есть, – тихо согласилась Анна, но я все же не уверена, что это мой сын. Как такое могло случиться?
– А зачем ты нам все это рассказываешь, Ники? Что ты от нас хочешь, что мы должны теперь сделать? – спросил Филип, вдруг раздражаясь.
– Не знаю, – призналась Ники. – Просто мне не с кем было поделиться, кроме вас. В конце концов, вы оба знали Чарльза лучше других.
– Ты заставляешь нас беспокоиться за тебя, моя дорогая, – пробормотал Филип, качая головой. – Я уверен, что Анна чувствует то же самое.
– Да, – согласилась Анна.
– Мне совершенно очевидно, – продолжал Филип, – что эта история очень тебя расстроила. Ну конечно, ты думаешь о Чарльзе как о живом. Мне бы хотелось, чтобы ты выкинула все это из головы. Если ты этого не сделаешь, будет только хуже. Позволь тебе сказать раз и навсегда: я на самом деле считаю, что Чарльза Деверо нет в живых. Анна, дорогая, ведь и ты того же мнения?
– Совершенно верно. Ники, милая, послушай. – Анна старалась говорить как можно мягче. – Чарльза не вернешь. Пожалуйста, поверь мне. Я его мать, я бы сердцем чувствовала, будь он жив. Ты не должна так терзаться из-за него. Пожалуйста, оставь его в покое, ради себя. Ради Кли. У тебя теперь новая жизнь. Чарльз в прошлом. Пусть он там и остается.
Ники переводила взгляд с Анны на Филипа. Она видела, с каким сочувствием они смотрят на нее, какое беспокойство светится в их глазах. Ей вдруг подумалось, что они считают, что она не в своем уме. Так что дальнейший разговор с ними терял всякий смысл.
Она тяжело вздохнула.
– Я привезла вам эти фотографии потому, что думала, что вы увидите то же, что вижу я... Я надеялась найти у вас поддержку, но не получила ее. И мне кажется, я знаю почему... отчасти...
Анна пересела к Ники на диван и взяла ее за руку. Затем сказала тихо и осторожно:
– Позволь мне рассказать тебе о характере моего мальчика. Чарльз был самым добрым, самым вдумчивым, самым любящим человеком. Тебе это должно быть известно и по собственному опыту. Кроме того, он был цельной натурой. Господи, да, он был человеком чести. Всякий, кто знал Чарльза, говорил, что он никогда не бросал слов на ветер. Он был истинным джентльменом в лучшем, самом возвышенном смысле слова и за всю жизнь ни разу не поступил бесчестно. Низкие поступки были противны его натуре.
Анна замолчала, и ее ясные голубые глаза наполнились слезами при мысли о сыне, о его достоинствах и о том, что свои принципы он всегда был готов отстаивать.
– Чарльз был таким хорошим, Ники, таким порядочным, у него не было изъянов. И двуличным он не был никогда, он не стал бы притворяться, даже если бы от этого зависела его жизнь. Я носила своего сына под сердцем, я кормила и растила его, кому же, как не мне, знать его, тем более что воспитывала я его без отца. – Голос ее задрожал. – Ничто и никто не сможет меня убедить в том, что Чарльз подстроил свое исчезновение. Все очень просто. Я знаю,что он этого не делал. Чарльз Деверо, мой сын, не мог этого сделать. – Анна сглотнула ком, стоявший в горле, и сморгнула слезы.
– Вот уж чего я не хотела, так это причинить вам боль, поверьте мне, – сказала Ники в растерянности при виде безграничного горя Анны. – Но я должна была приехать и рассказать вам то, что узнала. Вы, наверное, думаете, что я не в своем уме...
– Нет, я так не думаю, – ответила Анна. Голос ее все еще дрожал. – И Филип так не думает.
– Конечно же, нет! – воскликнул Филип, улыбнувшись. – Просто я сомневаюсь, что Чарльз жив. Больно уж все это выглядит странно и неправдоподобно. Нелепо даже.
– Но ведь случалось же, что люди исчезали, и довольно успешно, – заметила Ники, продолжая настаивать на своем. – Лорд Лукан, например, чье тело так и не нашли. Вы, конечно, помните тот случай. Из того, что нам известно, вполне можно заключить, что Лукан жив и здоров и живет где-нибудь на другом конце света. В Южной Африке, например. Места на земном шаре хватает. Он вполне мог скрыться под чужим именем.
– Сомневаюсь. – Филип резко покачал головой. – Я совершенно уверен, что Лукан мертв, что он утонул, как и было признано после его исчезновения.
– Ну а член британского парламента Джон Стоунхауз? Он-то исчез в семидесятых весьма хитроумным образом, – торопливо добавила Ники.
– Да, но его в конце концов нашли, – возразил Филип.
– Ники, – сказала Анна дрожащим от горя голосом, – на этих фотографиях не Чарльз. В самом деле не он. Мой сын мертв.
24
После полудня Ники отправилась гулять по Пулленбруку.
До этого она, Анна и Филип кое-как позавтракали, старательно избегая разговоров о Чарльзе. Только Филип не утратил аппетита. Ники же с Анной нехотя ковыряли в тарелках, и она была несказанно рада улизнуть из-за стола сразу после пудинга, вежливо отказавшись от кофе и извинившись за преждевременный уход.
Ей хотелось побыть одной. Оказавшись за стенами дома, где сияло солнце, она с облегчением вздохнула и постаралась стряхнуть напряжение, державшее ее мертвой хваткой вот уже несколько часов.
Неожиданно воспоминания повлекли ее к розовому саду, и она послушно направилась туда. Подойдя к входу в стене из рыхлого камня, она повернула кованую железную ручку и распахнула старинную деревянную дверь, от которой вниз вели шесть каменных ступенек. Спустившись, Ники остановилась, восхищенная открывшимся перед ней видом.
В Пулленбруке было несколько садов, но Ники считала этот сад красивее других. Оттененный высокой серой каменной стеной, он был очень живописен.
Со слов Анны, Ники знала, что этот замысловато спланированный сад появился еще в восемнадцатом веке. Тогда же возникли цветники и клумбы, с причудливыми орнаментами, образованными в них растениями. В центре сада расположилась маленькая лужайка, окруженная розовыми кустами. Цветники были устроены со всех четырех сторон лужайки, прямо за живой изгородью.
Вьющиеся розы покрывали древние стены, отчего они полыхали розовым и красным всех оттенков – от нежно-багряного до ярко-малинового. У подножия стен росли гибриды чайных роз и флорибунды, а также розы сорта „Айсберг", прохладные на вид, которые Анна окружила лавандой. Другие клумбы украшали любимые в прежние времена цветы и травы, такие, как иссоп, чабер, чебрец и розмарин вперемешку с гвоздиками, фиалками трехцветными, фиалками обыкновенными и ладанником.
Обычай высевать разные травы среди роз и других цветов был распространен в эпоху Тюдоров и Стюартов. По крайней мере, так ей когда-то сказала Анна.
Но, помимо красоты и благоухания, была еще одна причина, по которой этот сад привлекал Ники. Здесь она впервые встретила Чарльза и здесь же несколько позже поняла, что любит его. А еще именно здесь он сделал ей предложение, когда они как-то вечером гуляли по этим дорожкам.
Ники двинулась вперед, вдыхая пьянящий аромат роз, особенно сильный в этот день. Непроизвольно она направилась к старой деревянной скамейке, стоявшей в заросшем углу сада, у самого подножия стены, в тени платана. Она села, откинулась на спинку и, опустив веки, предалась свободному течению мыслей. Вскоре она открыла глаза и посмотрела вверх.
Безоблачное небо было того самого голубого оттенка, который Чарльз сравнивал с цветком вероники. По его словам, он точно повторял цвет ее глаз. От запаха роз кружилась голова, где-то рядом в ароматном воздухе гудела пчела. Да-да, именно в такой день она впервые увидела Чарльза Деверо.
Поток воспоминаний увлек ее. Четыре года прошло с тех пор, как Чарльз Деверо внезапно появился в ее жизни в памятную пятницу июня 1985 года. Она снова закрыла глаза, оживляя в памяти тот день.
„Б езупречная роза, – подумала Ники. – Лучшей я, пожалуй, не встречала". Цветок был большим, перламутрово-желтым, полностью распустившимся, но еще не увядающим и готовым вот-вот осыпаться. Она наклонилась, кончиком пальца дотронулась до лепестка и вдохнула удивительный аромат.
Заслышав хруст шагов на дорожке, она обернулась. К ней приближался молодой человек, на вид ему было едва за тридцать. Когда он подошел ближе, Ники увидела, что он ненамного выше нее, примерно метр семьдесят, стройный, хорошо сложенный. От природы он был светлокожим, и Ники поразили его загар и волосы, обычно светло-коричневые, а теперь местами совершенно выгоревшие. Сухость и поджарость фигуры, высокие, резко очерченные скулы, чуть суровые черты лица и тонкий аристократический нос очень шли ему.
– Вы дочь Эндрю, – сказал он, пристально глядя на нее и даже не пытаясь скрыть свое любопытство.
Протянув руку, она кивнула.
– Ники Уэллс.
– Чарльз Деверо, – ответил он и крепко пожал ей руку.
Ники заглянула в его зеленые глаза, самые ясные зеленые глаза, которые ей когда-либо приходилось видеть. Так они смотрели друг на друга довольно долго, не отнимая рук. Ники почувствовала невольное и сильное влечение к нему.
Он же пристально изучал ее, и Ники поняла, что привлекает его точно так же, как и он ее. Она вспыхнула. Краска залила ей шею и щеки.
– Вы покраснели, мисс Уэллс. Вы не привыкли, чтобы мужчина смотрел на вас с нескрываемым восхищением?
Ники уставилась на него в изумлении, не зная, что ответить. Немота сковала ее. Он был прям и ни в малейшей степени не подвержен общественным предрассудкам. Он сразу брал быка за рога.„ Неслыханная дерзость, особенно для англичанина и аристократа", – подумала она и в душе улыбнулась. Ей нравится его прямота; она освежает, хотя и вызывает некоторую настороженность. Ей доставляет наслаждение его манера говорить, присущая высшему свету Англии. Чего стоит один его голос, словно у шекспировского актера, сочный, богатый на оттенки, ритмичный. „Ни дать ни взять Ричард Бартон, – подумала она. – Настоящий Ричард Бартон".
Чарльз сказал:
– Вы так немногословны... Я, право, опасаюсь, что смутил вас, мисс Уэллс.
– Вовсе нет, и пожалуйста, называйте меня просто Ники.
– Непременно. Прошу вас, простите мне дурные манеры. Но вы, знаете ли, и в самом деле прекрасны. Вне всякого сомнения, вы самая прекрасная женщина из всех, что я встречал.
– Бойтесь данайцев, дары приносящих. – Усмехнувшись, Ники слегка отклонилась назад и внимательно посмотрела на него.
– Я знаю, что говорю. Послушайте, вы не откажетесь отужинать со мной в понедельник вечером,в Лондоне? Вдвоем – только вы и я. Хотелось бы познакомиться с вами получше.
– Хорошо, я поужинаю с вами. С удовольствием, – только и смогла ответить Ники.
– Вот и отлично. Интимный ужин в тихом маленьком ресторанчике. Предоставьте выбор мне, я знаю прекрасное местечко. Вы ведь с родителями остановились в „Кларидж"?
– Да.
– Я заеду за вами в семь. Пожалуйста, не опаздывайте. Не выношу, когда женщины заставляют себя ждать. Оденьтесь непринужденно, даже слегка небрежно. То место, куда мы поедем, не слишком изысканное.
– Вы всегда так командуете, мистер Деверо?
– Зовите меня Чарльз. Нет, я командую не всегда. Приношу свои извинения. Я не хотел показаться вам несносным.
– Что вы, что вы, вы вовсе не несносный.
– Я должен сделать одно признание.
– О-о... Так скоро? – Ники саркастически усмехнулась, вскинув брови.
Чарльз усмехнулся в ответ.
– Ага, значит, передо мной обладательница не только прелестного личика, но еще и чувства юмора. Сочетание столь же прекрасное, сколь и невероятное. – Он снова усмехнулся и произнес все тем же ласкающим слух голосом: – Неделю назад я поехал забрать ваших родителей из гостиницы, чтобы привезти сюда на уикэнд. В их номере я увидел вашу фотографию. – Он глубоко вздохнул и закончил с отчаянием обреченного: – Я был покорен вами.
Ники не знала, что сказать, а Чарльз тем временем продолжал:
– Ваша матушка застала меня на месте преступления, когда я рассматривал ваше фото, и рассказала мне о вас все. – Он замолчал и, устремив на нее прямой взгляд зеленых глаз, добавил: – Боюсь, что с тех самых пор вы не выходите у меня из головы.
– Ну что ж, это лучшее из того, что мне пока довелось от вас услышать, – решила подразнить его Ники.
У Чарльза хватило достоинства и благородства рассмеяться.
– Но я и в самом деле говорю что думаю. Когда я приехал в поместье пятнадцать минут назад, первое, что я сделал, так это спросил у вашей матушки о вас. Когда же она поведала мне, где вы, я направился прямо сюда и вот нашел вас.
– Чарльз, – начала было Ники и осеклась. Ее поразила его откровенность и серьезность, так что она смогла лишь пробормотать: – Честно говоря, я не знаю, как вам отвечать. Вы такой прямодушный, агрессивный даже. Когда я говорю с вами, у меня сердце замирает.
– А у меня перехватывает дыхание, когда я вижу вас.
Очень осторожно Ники высвободила свою руку и посмотрела на нее. Он держал ее так крепко, что на коже остались красные пятна и рука побаливала.
Чарльз проследил за ее взглядом.
– Простите великодушно, – сказал он. – Иногда я не соразмеряю силы. Мое рукопожатие может быть чрезмерным. – После этих слов он осторожно взял ее руку в свою, поднес к лицу и тихонько провел по ней губами.
Ники показалось, что сейчас она взорвется. Его прикосновение было сродни удару тока. Она отняла руку и отвернулась, сознавая, что за ней по-прежнему следит пара пристальных зеленых глаз.
Они помолчали. Потом Чарльз спросил:
– Скажите мне, что вы делали здесь совсем одна?
– Смотрела на розы. – Ники повернулась к нему и, стараясь говорить совершенно спокойно, произнесла: – Среди прочих я рассматривала вот эту. Она самая красивая из всех. – Прикоснувшись к желтому цветку, она добавила: – Правда?
Чарльз взглянул на розу, потом на Ники и воскликнул:
– Ваши глаза точь-в-точь цвета вероники!
– Цвета чего?
– Вероники, таких ярко-голубых маленьких цветочков.
Неожиданно взяв Ники под локоть, Чарльз повел ее к деревянной калитке в конце сада.
– Думаю, что нам пора идти пить чай. Это для нас сейчас самое безопасное времяпрепровождение.
Чарльз не отходил от Ники весь следующий час, исчезнув лишь на двадцать минут в конце чая, накрытого в гостиной. Она постоянно чувствовала на себе его взгляд, что не скрылось от внимания ни ее матери, ни Анны, время от времени многозначительно и радостно переглядывавшихся. Ее отец был слишком увлечен разговором с Филипом о Маргарет Тэтчер и о британской политике, чтобы что-нибудь заметить. Оба они сидели особняком в другом конце комнаты и были так заняты собой, что окружающее для них не существовало.
Позже, когда Ники пошла наверх переодеваться к ужину, первое, что она заметила, войдя в комнату, была желтая роза, та, которой она восхищалась в саду. Теперь она стояла в хрустальной вазочке на ночном столике. К вазе был прислонен конверт с ее именем. Внутри лежала записка, написанная четким красивым почерком: „Я не хотел смутить или обидеть вас. Не сердитесь на меня. Ч.Д."
Ники уронила записку на кровать, взяла вазу и погрузила лицо в самую середину цветка, глубоко вдыхая его аромат. Она чувствовала, что может думать только о Чарльзе Деверо. „Вот она, моя погибель", – вздохнула она, зная, что теперь уж ничего не поделаешь. Поздно. Она влюбилась в него за каких-нибудь несколько часов, покоренная его взглядом, голосом, обаянием и властностью. Он обладал шармом, щегольским блеском и огромной внутренней силой. Никогда она еще не встречала человека, подобного ему.
Немного погодя, столкнувшись с ним в вестибюле рядом с гостиной, она поблагодарила его за розу.
– Совершенство заслуживает совершенства, – ответил он с легкой улыбкой и весь вечер так внимательно ухаживал за ней, что в конце концов даже отец заметил, какие знаки внимания молодой человек оказывает его дочери. Он сказал ей об этом с глазу на глаз, когда они отправились спать. Мать ушла вперед по коридору, отец задержался ненадолго перед ее спальней, а потом вошел за ней следом.
– Не хочу, чтобы ты подумала, будто я вмешиваюсь в твою жизнь, Ники, – тихо сказал он, ласково кладя ей руку на плечо. – Но я знаю Чарльза уже несколько лет и должен тебе сказать, что он притча во языцех. И в отношениях с женщинами привык добиваться своего.
– Могу себе представить, папочка. – Ники заглянула в его глаза, такие же голубые, как и ее собственные, и тут же заметила в них беспокойство. – Ну что ты, папуля, не волнуйся. Я смогу постоять за себя. – Она рассмеялась и чмокнула его в щеку. – Не забывай, что я тертый журналист, а еще я независимая, задиристая и на многое способная женщина – словом, такая, какой ты меня вырастил.
Эндрю Уэллс кивнул.
– Конечно, ангел мой, мы с матерью старались воспитать в тебе лучшие качества, включая смелость. Я знаю, что ты сможешь за себя постоять, если что. Твоя служба приучила тебя к опасности. Но это не работа, а Чарльз Деверо – мужчина особого рода. Он воспитанник Итона и Оксфорда, он символ британских устоев, аристократ до мозга костей, у него знатные предки и безупречное прошлое. Не забывай, его дед был пэром, его дядя – граф, а мать обладает собственным дворянским титулом.
– Я что-то не возьму в толк, папочка, к чему ты клонишь.
– Британская аристократия – совершенно особый мир, самодовольный и замкнутый, сторонящийся чужаков. Для большинства он закрыт.
Ники расхохоталась.
– Боже мой, и это говорит мой отец, Эндрю Уэллс. Уж не боишься ли ты, что кто-то скажет, будто я, видите ли, не пара Чарльзу Деверо оттого, что я американка?
Эндрю Уэллс рассмеялся.
– Не совсем. Что касается меня, то я-то как раз считаю, что ты пара любому, моя девочка. Быть может, ты даже слишком хороша для большинства мужчин.
– Ты рассуждаешь как настоящий, преданный и любящий отец.
– Я просто хотел тебе сказать, что он – человек из другого мира. Я хотел предостеречь тебя, объяснить тебе, что, как сказал мне однажды Филип, Чарльз немного повеса. Только и всего.
– Пап, ну уж с этим я как-нибудь справлюсь. Честно, справлюсь.
– Знаю. И все же будь осторожна.
– Ага. А еще я должна смотреть в оба, точь-в-точь как вы меня учили, когда я была маленькой. Смотри в оба и будь осторожна, Ник. Именно так я всегда и поступала, папа, и никогда не забывала твоих советов, – сказала в заключение Ники с легкой усмешкой.
Эндрю Уэллс привлек ее к себе.
– Ты лучше всех. Я дорожу тобой как зеницей ока. Я всего лишь хочу, чтобы ты не страдала понапрасну. Что ж, спокойной ночи, дорогая.
Ники и Чарльз провели вместе всю субботу. Они многое узнали друг о друге, пока катались вокруг Пулленбрука на его „лендровере". Ники поняла, что Чарльз хорошо образован, много знает, разбирается в мировой политике, а также умен и эрудирован. Она чувствовала, что он ей нравится как человек, а не только как мужчина.
В субботу вечером Анна давала званый ужин, на который были приглашены несколько соседских супружеских пар; вечер удался на славу. И снова Чарльз усердно ухаживал за ней и, казалось, совершенно не обращал внимания на гостей, приглашенных матерью. Ники тоже общалась только с ним, хотя держала себя немного прохладнее, чем он, так как постоянно чувствовала на себе взгляд отца.
Отправляясь спать, она ликовала, плыла по воздуху от счастья. Раздевшись, она села на диванчик у окна и стала мечтательно оглядывать залитые лунным светом окрестности. Она думала о Чарльзе. Неожиданно раздался легкий стук в дверь. Она открыла и совсем не удивилась, увидев на пороге Чарльза. Не говоря ни слова, он быстро вошел в комнату, закрыл за собой дверь и прислонился к ней.
– Прошу простить за вторжение в столь поздний час, – сказал он.– Я не мог заснуть. Мне необходимо было увидеть вас хоть на миг.
Он шагнул вперед, взял ее за руку и притянул к себе.
– У меня возникло совершенно неодолимое, отчаянное желание поцеловать вас и пожелать доброй ночи. – Он посмотрел на нее в упор и молча улыбнулся. Затем жадно поцеловал в губы. Ее руки обвили его шею, и он тут же привлек ее к себе еще ближе. Немного погодя он ослабил объятия и прошептал, не отрывая губ от ее волос:
– Я хочу любить тебя, Ники. Позволь мне остаться с тобой в эту ночь, не прогоняй меня.
Она молчала.
Он поцеловал ее снова, еще более страстно, чем прежде, и ей ничего не оставалось, как ответить на поцелуй и прижаться к нему.
– Дорогая моя, – сказал он и провел губами по ее щеке. – Позволь мне остаться.
– Ведь я тебя совсем не знаю, – начала было Ники, но замолкла в нерешительности. Она была обескуражена и испугана. Чарльз Деверо возымел над ней власть. Он ошеломлял ее, и Ники вдруг поняла, что он легко может опустошить и уничтожить ее.
Чарльз взял ее лицо в свои ладони и заглянул в самую глубину ее глаз.
– О, Ники, Ники, – ласково прошептал он. – Хватит играть в эти глупые игры. Мы взрослые, вполне зрелые, разумные люди. – Его губы вновь тронула легкая улыбка, и он добавил: – Скажи честно, ведь не думаешь же ты, что узнаешь меня лучше день спустя? Какая разница, станем ли мы любовниками этой ночью или же подождем до понедельника? – Губы его приблизились, и он поцеловал Ники долго и крепко, а потом отпустил, оставив стоять на середине комнаты.
Повернувшись, он подошел к двери и запер ее. На обратном пути снял с себя шелковый халат и кинул его на кресло, а затем стал расстегивать пижаму. Стоя перед ней, он произнес низким, чувственным голосом:
– Ты прекрасно знаешь, Ники, что хочешь меня так же, как я хочу тебя. У тебя все на лице написано. – И, не смущаясь ее молчанием, уверенный в себе, полный самообладания, он взял ее за руку и повел к кровати под балдахином.
Сидя на скамейке, Ники выпрямилась и вытащила из кармана очки от солнца. Надевая их, она почувствовала, что ее щеки влажны, и вздрогнула при мысли, что плачет. Не хватит ли ей лить слезы по Чарльзу Деверо? Разве не выплакала она их несколько лет назад?
Она встала и пошла по дорожке между клумбами, стараясь освободиться от тяжкого бремени воспоминаний. Поднявшись по лесенке, она повернула ручку старинной двери и вышла из сада.
Вскоре показался Пулленбрук. В который раз она подумала, как же прекрасно выглядит этот дом в лучах полуденного солнца. Старый серый камень стен казался теплым, окна сияли и сверкали, отчего он и вправду был похож на живое существо. Когда они говорили о доме накануне, Анна сказала сущую правду: она и в самом деле влюбилась в Пулленбрук с первого взгляда.
„В ту злосчастную пятницу, – подумала она, глядя на огромный особняк, весь пропитанный историей Англии и рода Клиффордов, – я была покорена мужчиной, его матерью и величественным родовым поместьем". Да, она влюбилась в них всех. В мгновение ока. И она все еще любит Анну и дом. Что же касается Чарльза, то ее любовь к нему умерла три года назад.
Большой зал, куда она вошла несколько минут спустя, был пугающе тих и полон бледного солнечного света. Взгляд Ники упал на семейные портреты над камином, и она остановилась, задумчиво разглядывая их. Потом, двигаясь вдоль стен огромного зала, осмотрела и остальные.
Вдруг она подумала: Чарльз Адриан Клиффорд Деверо происходил из славного аристократического семейства землевладельцев и рыцарей, служивших английской короне. Он был истинный аристократ в лучшем смысле этого слова. Достоинство и знатность передались ему от многих поколений; понятия справедливости и честной игры внушались ему сызмальства. Он действительно был хорошим, порядочным человеком. И она не смогла бы полюбить его, будь он другим. Конечно же, она не смогла бы полюбить человека, способного на низость, на хладнокровную имитацию своей смерти из эгоистических соображений; способного безжалостно обречь на боль и страдания женщину, которую он любил, и собственную мать. Она бы никогда не захотела выйти замуж за такого человека. Нет. Никогда.
Заслышав шаги, Ники обернулась.
К ней шла встревоженная Анна. Подойдя, она взяла Ники под руку.
– Что с тобой, дорогая?
Ники только помотала головой и попыталась улыбнуться.
– Ты так стремительно исчезла, что я начала беспокоиться. Надеюсь, ты не сердишься на нас с Филипом?
– Вовсе нет. Как раз напротив. – Ники кашлянула и продолжила: – Я думала о Чарльзе, вспоминала его и пришла к одной мысли. Вы правы, Анна, я тоже уверена, что он не инсценировал собственную смерть. Конечно же, он не был способен на двуличие. Сейчас я признаю это. Я согласна с вами и с Филипом, что человек, попавший в кадр в Риме, удивительно похож на Чарльза, и не более того.
Анна изумилась, но быстро взяла себя в руки и сказала:
– Вот так поворот – надеюсь, ты говоришь, что согласна с нами, не потому, что хочешь успокоить меня?
– Конечно же, нет. Вы меня знаете. Я дочь своих родителей и такой же правдоискатель, как они. Не только в работе, но и в личной жизни. Во всем, если честно.
Ничего не ответив, Анна направилась к двери, ведущей в личные покои. Ники догнала ее, взяла под руку и сказала:
– Мне ужасно, ужасно жаль, что я так огорчила вас. Я вовсе не собиралась причинять вам боль своим приездом, своим рассказом и этими фотографиями.
– Знаю, Ники, ты сделала это только под давлением обстоятельств.
– А еще я не хотела выкладывать все именно сегодня. – Ники покачала головой. – Правда, не хотела. Я думала поговорить с вами завтра, чтобы не портить вам помолвку. Но я так ужасно себя чувствовала после беспокойной ночи, что слова как-то сами вылетели, помимо моей воли.
– Нет-нет, ничего дурного ты не совершила, и я рада, что ты набралась смелости приехать... – Анна улыбнулась. Ее лицо светилось любовью. – Так или иначе, но ты вновь вернулась в мою жизнь, Ники.
– Да, это правда.
– Я абсолютно уверена, что Чарльз совершил самоубийство. Почему он это сделал, мы никогда не узнаем, так как видимых причин для этого не было. В последние годы я стала подумывать о том, что он, должно быть, был болен. Я имею в виду физически, болен какой-нибудь смертельной болезнью, раком, опухолью мозга, белокровием или чем-то ужасным вроде этого, о чем он, конечно, никому из нас не рассказывал. Я. думаю, что он решил оставить этот мир, чтобы уберечь нас от переживаний по поводу его страданий и скорой гибели. Для меня это единственно возможное объяснение.
– Смерть Чарльза навсегда останется тайной, – пробормотала Ники себе под нос.
После того как Ники поднялась наверх отдохнуть перед ужином, Анна вернулась в большой зал и заперла парадную дверь. Затем она удалилась в свои покои.
Перед этим они с Филипом пили чай, и, уходя на поиски Ники, она оставила его в гостиной. Заглянув в дверь, она увидела, что Филипа там уже нет.
„Быть может, он отправился к себе в комнату отдохнуть", – подумала она и пошла по коридору в библиотеку, собираясь отложить журнальные приложения к воскресным газетам, прежде чем Инес их выбросит.
Дверь была открыта, и она услышала плохо различимый голос Филипа. Он, видимо, разговаривал по телефону, и она ускорила шаг, торопясь рассказать ему о внезапной перемене в настроении Ники.
Войдя в библиотеку, Анна увидела Филипа, сидевшего на краешке стола к ней спиной. Прежде чем она смогла заявить о своем присутствии, она услышала, как он сказал:
– ...и просто ни в какую. Как собака с костью... – Он на секунду замолчал, слушая собеседника, потом воскликнул: – Да нет же, нет! В Риме!
– Филип, я хотела тебе что-то сказать, – окликнула его Анна.
Вздрогнув от неожиданности, он повернулся, и по выражению его лица стало ясно, что его застали врасплох.
Он кратко кивнул, сказав в трубку:
– Послушай, мне надо идти. Поговорим завтра... лучше завтра. Хорошо, тогда до встречи, – и торопливо бросил ее на рычаг.
Анна подошла к столу, слегка хмурясь.
– Ты, наверное, говорил о Ники, Филип. С кем ты разговаривал?
– С сыном. Я разговаривал с сыном, дорогая, – ответил Филип без запинки.
– О Ники? – недоверчиво переспросила Анна.
– Да. Когда я разговаривал с Тимом прошлым вечером, сразу по его возвращении из Лейпцига, я пообещал, что вернусь в город сегодня. Чтобы нам поужинать вместе. Я только что отпросился у него. Он поинтересовался, почему я не могу приехать, и я рассказал ему о Ники и ее диковатой истории про того человека в Риме.
– А почему ты отказался от ужина? В этом не было никакой необходимости. Мог бы поехать. Я бы не возражала.
– Дорогая, ну как ты не понимаешь? Я не хотел оставлять тебя сегодня вечером, – сказал Филип. – Ты немного расстроена всей этой... чепухой. Я посчитал, что мне следует побыть с тобой, мне захотелосьпобыть с тобой еще немного. А с Тимом мы увидимся завтра.
– Вот как? – пробормотала Анна и озадаченно посмотрела на Филипа.
25
В понедельник вечером Ники успела на последний рейс в Рим. Как только самолет поднялся в воздух, она поудобнее устроилась в кресле, вытащила записную книжку и просмотрела заметки, сделанные в номере гостиницы „Кларидж" в течение дня.
На это ушла пара секунд, и она сунула записную книжку обратно в сумочку, потом взяла бокал красного вина, только что принесенного стюардом. Сделав несколько глотков, она попыталась расслабиться, но мысли неслись галопом, как все предыдущие дни.
Хотя она и поговорила с Анной и Филипом в Пулленбруке и услышала их мнение, шестое чувство подсказывало ей, что человек, попавший на экран в одном из сюжетов новостей компании Эй-ти-эн, был все же не кем иным, как Чарльзом Деверо. Отец всегда советовал доверять шестому чувству, и именно так она поступала теперь.
