Текст книги "Помни"

Автор книги: Барбара Брэдфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

– Эй, Ники, ты где? – расхохотался Кли. – Я тебе надоел?

– Ну что ты! – ответила она.

– Что случилось? – спросил Кли. – У тебя такое странное выражение лица.

– Я люблю тебя, – сказала Ники.

Кли поперхнулся.

– Что?

– Я люблю тебя.

Он пересек комнату в три шага и сел рядом с ней на софу. Крепко взяв ее за руки, он заглянул ей в лицо.

– Ники, не могла бы ты повторить это еще раз?

– Я люблю тебя, Кли. Я люблю тебя.

– О, Ники, – только и смог выдохнуть он, а потом взял ее лицо в ладони и поцеловал. Прижавшись к ней, он осторожно опустил на подушки и, убрав прядь льняных волос с ее лица, сказал:

– Я тоже тебя люблю, ты знаешь. Я так страдал, пока тебя со мной не было.

Ники дотронулась до его губ, провела по ним пальцем.

– Знаю. Go мной было то же самое.

Его поцелуй был страстным. Его язык то метался, едва касаясь ее языка, то замирал в томительной истоме. Вдруг Кли остановился и прошептал ей в волосы:

– Пойдем в постель. Я хочу тебя.

Он помог ей подняться, и они пошли в спальню. Скинув одежду, они обнялись и стояли так некоторое время, безмолвно, близко, радуясь, что снова вместе.

Наконец он произнес:

– Такого со мной еще не было.

– Со мной тоже, – ответила она, и он знал, что так оно и есть на самом деле. Она любила Чарльза совсем не так, как любит Кли; они вызывали в ней разные чувства.

Вновь наступило молчание. Он зарылся лицом в ее волосы, руки его скользнули по ее спине; он притянул ее к себе, так что их бедра соприкоснулись.

Ники охватило возбуждение, как до этого Кли, и теперь уже она взяла инициативу в свои руки и, слегка отстранившись, потянула его к кровати.

Они легли лицом друг к другу, глядя глаза в глаза, не произнося ни слова. Слова им были не нужны. Каждый читал на лице другого одержимость.

– О, Ники, моя любимая Ники, – прошептал Кли и привлек ее ближе, положив правую руку ей на шею. – Я хочу обладать тобой безраздельно, взять тебя всю...

– Я знаю... И хочу того же.

Их губы встретились снова, он приподнялся над ней, подсунул руки ей под спину, прижал к себе. Губы его стали настойчивыми, требовательными. Она отвечала ему страстно, ее желание догоняло его желание. Он вошел в нее внезапно, без прелюдии, как это было несколько раз в Провансе, и у нее перехватило дыхание от неожиданности. По мере того как он проникал в нее все глубже и глубже, ноги ее скрестились у него за спиной, и она приковала себя к нему, стала частью его, подчиняясь их общему, все убыстряющемуся движению.

– О Господи, Ники, о Господи, – выкрикнул Кли, прервав долгий поцелуй. Дыхание его стало прерывистым, как и ее.

Она напряглась под ним, дрожь пробежала по ее телу.

– Кли! Я люблю тебя! – Она открыла глаза и посмотрела ему в лицо. – Я люблю тебя, – тихонько простонала она. Дрожь усилилась, и она всецело отдалась ему.

Как и всегда, ее страсть вознесла Кли к вершинам блаженства, он утратил контроль над собой и неудержимо истек в нее, выкрикивая ее имя, слыша, как она зовет его, говоря ей, что никогда так не любил ни одну женщину.

Он обрушился на нее, тяжело дыша, потом приподнял голову, наклонился и поцеловал ее лицо. Щеки ее были влажны; на языке чувствовался солоноватый вкус.

– Ты плачешь, – сказал он удивленно, вытирая ей слезы. – Что с тобой, Ники? Почему ты плачешь?

– Я не знаю, – пробормотала она, взглянув на него, и, чуть улыбнувшись, прошептала: – От счастья, наверное.

Он ответил лишь своей неловкой, так хорошо знакомой ей улыбкой и, ничего не говоря, обнял ее и не отпускал от себя долго-долго.

– Этот пикничок куда лучше того, что мы устроили тем вечером на ферме, – сказал Кли, обгладывая цыплячью ножку.

– Не согласна, – замотала головой Ники. – То был лучший пикник в моей жизни. Ты приготовил столько вкусных вещей, арахисовое масло и сандвичи, и желе.

Кли запрокинул голову и расхохотался.

– Если тебе этого достаточно для счастья, у меня с тобой хлопот не будет.

Ники тоже рассмеялась и потянулась за бокалом сухого вина на ночном столике.

– Ты же знаешь, кое в чем я совсем не подарочек.

Они сидели по-турецки посередине огромной кровати, в белых гостиничных халатах. Между ними стояло блюдо с цыпленком и хлебница. На столике на колесах, доставленном прислугой, который Кли прикатил из гостиной, было блюдо с салатом, корзинка со свежими фруктами и бутылка шампанского в ведерке со льдом.

– Неужели все девушки путают тебя с Кевином Костнером? – вдруг спросила Ники, оценивающе глядя на Кли.

– С чего ты взяла?

– С того, что он твой двойник. Так-то.

Кли не ответил, продолжая пить вино.

– Я спутала его с тобой, если честно.

– Что ты говоришь, Ник?

Тогда она рассказала об ошибке, которая вышла с ней в Афинах, и о том, как она купила журнал, решив, что это он изображен на обложке.

– Ты выдаешь желаемое за действительное, – запротестовал Кли. – Так вот оно что? Значит, тебе подавай кинозвезду?

– Нет. Мне нужен ты.

– Вот он я, малышка, весь твой, если ты еще не осознала этого.

Ники улыбнулась.

– Я рада.

– А вот как обстоит дело с тобой? Ты-то в самом ли деле есть у меня?

– Ты прекрасно знаешь, что да, дорогой.

Кли ухмыльнулся и послал ей воздушный поцелуй.

Ники выпила вина и долго сидела в задумчивости, бережно держа бокал в ладонях. Наконец она проговорила:

– Кли, когда я звонила тебе в Берлин из Лондона, перед отлетом в Рим, то сказала, что гостила в Пулленбруке у Анны Деверо...

– Ты ездила туда извиняться и исправлять ошибки?

– Да, это так, отчасти. Но у меня была еще и другая причина, по которой мне необходимо было увидеться с ней. – Ники откашлялась, набираясь храбрости. – Я решила, что Чарльз может быть жив. Что он подстроил все так, чтобы все думали, будто он погиб.

Кли замер на мгновение, потом положил цыплячью ногу на тарелку и воскликнул:

– Ты меня разыгрываешь! – Он помотал головой и рассмеялся. – Послушай же, Ник, ты думаешь, я тебе поверю? Брось эти шутки.

– Я не шучу. Я говорю серьезно. Серьезней не бывает.

Ее суровый тон возымел свое действие, и Кли задумался, взвешивая то, что она ему сообщила. Наконец он спросил:

– Почему ты так решила? Ведь прошло столько лет.

Ники рассказала ему все самое существенное, но лишь о пребывании в Риме и Афинах. Мадрид она не упомянула вовсе.

Когда она закончила, Кли произнес, почему-то понизив голос:

– Какого дьявола ты таскаешься по Европе в поисках покойника? Хорошо, хорошо, допустим, что он предполагаемый покойник. Но разве он не причинил тебе довольно боли? Или ты все еще что-то чувствуешь к нему, Ник? Это так?

– Нет, ничего я к нему не чувствую. Душой я свободна от Чарльза Деверо уже давно. Задолго до того, как полюбила тебя, если хочешь.

Кли просто посмотрел ей прямо в глаза и тихо произнес:

– Если это действительно так... я верю тебе, Ник. Скажи мне только, почему ты отправилась его разыскивать.

– Хотела докопаться до правды. Послушай, Кли, я была потрясена, не поверила своим глазам, когда вдруг увидела его лицо в телерепортаже из Рима. Он был настолько похож на Чарльза, что я решила, что мне надо съездить к Анне. У меня просто не шло из головы это лицо. Меня ведь всегда беспокоило то, что тело Чарльза так и не нашли. – Ники помолчала, потом покачала головой. – Я полагаю, что в природе человека желать, чтобы всех, включая его самого, похоронили как подобает... Думаю, мне понадобилась правда для того, чтобы поставить точку в этой истории.

– И ты поставила ее? В самом деле поставила последнюю точку? Или же призраки прошлого снова будут преследовать тебя?

– Да нет же, я ведь сказала тебе, что все кончено.

– Тогда скажи мне еще вот что, Ники. Почему ты так уверена в том, что Чарльз действительно покончил с собой, что он точно мертв? Что заставило тебя переменить мнение?

– Я повсюду натыкалась на глухую стену. Ни в Риме, ни в Афинах – никаких следов.

– А почему ты поехала в Мадрид? – Кли слегка нахмурился и потянулся за бокалом. – Что ты надеялась найти там?

– По правде говоря, я вовсе не была уверена, что найду там ответы на все вопросы. Просто я хотела показать фотографии бывшему партнеру Чарльза в Испании. А скорее всего хотела услышать от дона Педро да или нет.

– Ну и что говорит этот испанец?

– Мы с ним не встретились. Как ты уже слышал по телефону сегодня утром, я вылетела из Мадрида в субботу и остановилась здесь.

– Но почему ты вдруг передумала?

– Потому что решила, что если я так легко могла принять Кевина Костнера на обложке журнала за тебя, то, возможно, приняла кого-то за Чарльза Деверо.

– Фотографии и правда могут быть очень обманчивы. Дай мне взглянуть на них, Ники.

– Я выкинула их... Надеюсь, ты не сердишься, Кли.

– Нет, не сержусь, только удивлен немного и обеспокоен. Жаль, что ты не рассказала мне обо всем тотчас же, как увидела репортаж. Я бы понял, Ник, я ведь давно привык к мысли, что Деверо жив и может составить мне конкуренцию.

– У тебя нет соперников, Кли. Я люблю тебя.

– А еще я хотел бы, чтобы ты доверяла мне, – я не так глуп и уважаю тебя, твои чувства, ум, профессионализм. Твою независимость, наконец. Я бы никогда не стал вмешиваться в твои дела, за одним лишь исключением: если посчитал бы, что моя любовь может причинить себе вред. Господи Боже, ты взрослая женщина, опытный тележурналист, военный корреспондент, с которым я проработал бок о бок два года. Неужели ты думаешь, что я не знаю тебя и не доверяю тебе? По-моему, Кли никогда не обращался с тобой как с ребенком.

– Спасибо, дорогой, все это так, ты и в самом деле знаешь меня, наверное, лучше, чем кто бы то ни было. Я рада, что ты доверяешь мне, и знаешь, что твои чувства взаимны.

Они помолчали. Через пару минут Кли сказал:

– Итак, его мать не согласилась, что человек на фотографиях похож на ее сына?

– Нет. Она совершенно отрицает сходство. То же самое считает Филип Ролингс, ее друг. Тот, кто был с ней в Ле-Бо, помнишь?

Кли кивнул.

– Помню. А какова юридическая сторона дела? В том, что касается Чарльза Деверо?

– Его посчитали пропавшим без вести, так как тело так и не нашли. Прощальная записка самоубийцы не в счет. Я все же не уверена, что полиция закрыла его дело и прекратила розыск. Мне не пришло в голову спросить об этом Анну.

– Мы никогда раньше не говорили с тобой о Чарльзе Деверо – все то немногое, что я знаю, мне известно от Арча Леверсона. Но он мастак держать язык за зубами, из него слова не вытянешь, так он тебе верен. Я даже не знал, что Деверо написал предсмертную записку. Он адресовал ее тебе?

– Нет, своей матери.

– Что в ней говорилось? Ты знаешь?

– Да, она показала ее мне, когда я прилетала в Англию на несколько дней после исчезновения Чарльза. Ничего особенного, всего пара строчек, коротких, даже сухих. Он писал, что больше не хочет жить и собирается поступить единственно возможным для него образом – покончить счеты с жизнью, и надеется, что она сможет его простить.

– И она его простила?

– Честно говоря, не знаю – она все еще оплакивает его, в этом я уверена, хотя и старается, не без успеха, не подавать вида.

– А тебе письмо было?

– Нет.

– Тебе это не показалось странным?

– Показалось. Но, может статься, у него не нашлось слов для меня.

– Почему ты так считаешь?

– Потому что в течение нескольких месяцев до самоубийства он действовал по заранее обдуманному плану. Он продал свою долю акций в виноторговой компании британскому и испанскому партнерам, продал квартиру, составил завещание и привел в порядок все свои дела. Кли, он делал все очень методично. Так что, если бы у него было, что написать мне, он, конечно, написал бы. Тебе не кажется?

– Надо полагать, – пробормотал Кли. – Кто унаследовал состояние?

– По завещанию наследницей является Анна, но она не вступила еще в права наследства, так как ее сын не считается умершим. По британским законам Анна может обратиться в суд с просьбой признать его умершим лишь спустя семь лет, не ранее. Ей осталось ждать еще четыре года.

Кли наклонился вперед, нахмурился. Взгляд его был задумчив.

– Если человек ни с того ни с сего исчезает среди бела дня, чтобы начать новую жизнь, этому должны быть веские причины, – не торопясь, рассуждал он. – Когда ты решила, что Деверо может быть жив, ты не задумалась над тем, почему он это сделал?

– Задумалась, конечно, но уверенности у меня не было. Когда мы виделись с Арчем в Риме, я призналась ему, что причина может быть настолько невероятной, что никому и в голову не придет. По правде говоря, я подумала, что Чарльз может быть замешан в чем-то незаконном.

– Например?

– Торговле оружием или наркотиками.

– Полагаю, что и я бы пришел к такому же выводу, – согласился Кли. – Особенно имея в виду мир, в котором мы живем.

– Я заговорила об этом оттого, что хочу, чтобы ты знал все, – сказала Ники, преданно глядя в глаза Кли. – Мне не хотелось бы, чтобы между нами стояли какие-то преграды.

– Я рад, что ты доверилась мне, Ники, и не сержусь. – Кли сверкнул своей мальчишеской улыбкой и продолжал: – Я просто все время боюсь, как бы тебя кто не обидел, только и всего... Я люблю тебя.

– А я люблю тебя.

– Давай не будем больше говорить об этом Деверо. Похороним его раз и навсегда, хорошо?

– Он и так похоронен, – возразила Ники, выскальзывая из постели. Она обошла кровать с другой стороны и ласково потрепала Кли. – Спасибо за то, что ты такой замечательный, такой понимающий, – пробормотала она. – Сейчас я вернусь, не уходи.

– Я больше никогда не уйду, – сказал Кли и улыбнулся.

Ники вошла в ванную комнату, закрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной. Она хотела рассказать Кли всю правду, но хорошо помнила, что делать ей этого не следует. Какая удача, что все прошло без сучка и задоринки. Никто и никогда не должен знать, что Чарльз Деверо жив. Она дала слово, и она не предаст того, чья жизнь в ее руках. И от ее тайны Кли не будет вреда. К тому же она никогда больше не увидит Чарльза Деверо. Эта глава ее жизни дописана до точки.

33

– Когда Май умирать больница Сиехэ, моя везти тело ее родители, – рассказывал Йойо, переводя взгляд с Кли на Ники. – Друзья очень помогай. Находи два рикша, да. Вези нас. В дом Май. Ее родители очень плакать. Очень-очень печальный. – Йойо покачал головой и скорбно прибавил: – Май такие молодой девушка... – Голос его сорвался, и он замолчал.

Ники дотронулась до его руки с чувством глубокого сочувствия и сострадания. Трудно поверить, что Йойо наконец-то вместе с ними в Париже и так хорошо выглядит – в прекрасном темном костюме, белой рубашке и красном галстуке. Казалось, он полностью владеет собой и обстановкой.

Кашлянув, Ники произнесла:

– Мы с Кли знаем, какое у тебя горе. Да и сейчас тебе нелегко. Вся наша группа была потрясена, когда Май умерла.

Йойо попытался улыбнуться.

– Моя знай, Ники. – Он повернулся к Кли. – Спасибо, Кли, что заботиться о Май. Отвозить Май в Сиехэ. Ты хороший люди, Кли. Ты хороший друзья. И ты хороший друзья, Ники.

– Как бы мне хотелось, чтобы ее спасли, – сказал Кли. Сердце его обливалось кровью от жалости к этому молоденькому китайскому студенту, который сидел теперь перед ним в его квартире на улице Жакоб. На дворе стоял сентябрь. Пятница. День клонился к вечеру. Йойо пришел навестить их и рассказать, как он бежал из Пекина. Позже им предстояло отправиться на праздничный ужин к его благодетелю, некоему господину Луну.

Йойо вдруг сказал:

– Май умирать – плохой дух виноват.

– Да, действительно, в ее смерти повинен злой рок, – согласился Кли. Они с Ники переглянулись, и, пытаясь переменить тему, Кли продолжил: – Все эти недели мы с Ники ужасно волновались за тебя, Йойо. Мы не знали, что с тобой случилось после нашего отъезда из Пекина. Мы ведь ждали тебя в Гонконге, как и обещали, несколько дней.

– Простите, моя не приехал. Очень трудный оказался, Кли.

– Не надо извиняться, Йойо, мы все понимаем, – снова вступила в разговор Ники. – Просто мы очень беспокоились о твоей безопасности. Мы надеялись, что с тобой не случилось ничего дурного, что тебя не посадили в Пекине за решетку. – Она пожала ему руку и тепло улыбнулась. – Слава Богу, что с тобой все хорошо.

– Многие вещи случайся у меня. Но я удачлив. Правда-правда.

– Расскажи по порядку, как ты выбрался из Пекина, как добрался до Парижа, – попросил Кли.

– Моя начинай самый начало, идет?

– Идет, Йойо, давай, рассказывай, – ободряюще улыбнулся Кли.

Йойо кивнул и глубоко вздохнул.

– Когда вы уезжай, полиция ходи весь Пекин. Моя ходи Май домой. Родители Май моя прятай. Полиция все спрашивай о студенты. Арестовывай много-много. Много-много студентов сажай тюрьма. В университет много плохой вещи случайся. Очень опасно. Моя живи в доме Май целый неделя. Родители Май бойся меня арестовать. Отец Май води моя дом друзьям. Они прятай тоже десять день. Трудно. Опасно. Моя надо уезжай Пекин.

– Значит, ты уехал из города именно тогда? В середине июня? – спросила Ники.

– Нет-нет. Я оставайся Пекин. Ходи место на место. Приходи к друзья родители Май. Они моя прятай. Мама Май помогай моя бежать. Она имей гуаньси...

– То есть связи, – пояснила Ники, глядя на Кли. – Филип Ролингс сказал мне, что значит это слово, когда я была в Пулленбруке.

– А ему-то откуда знать такие тонкости? – Кли в удивлении поднял брови.

– Я ведь уже тебе говорила, что он занимает важный пост в министерстве иностранных дел. Гонконг находится под опекой британской короны, и так будет продолжаться до июня девяносто седьмого года. – Ники на секунду задумалась. – Кто знает, может быть, он отвечает за отношения с Китаем или Гонконгом. Он помалкивает о том, чем он там на самом деле занимается.

– Ясно. – Кли снова обратился к Йойо. – Извини, что перебил тебя. Продолжай, пожалуйста.

– Мама Май есть много гуаньси. Посылай меня южный Китай. Отец Май давай деньги. Моя имей ваш деньги. Храни хорошо. Мама Май говори, надо много деньги. Надо давай взятки. Очень важный люди.

– Как ты попал в Гонконг? – спросила Ники.

– Моя помогай многий люди. Простой люди. Они ненавидеть правительство. За то, что правительство делай студенты. Жалей студенты. Они любить демократия. Моя помогай много разный люди. Мама Май помогай ехать Шеньчжень...

– Это рядом с Гонконгом, – пояснил Кли, взглянув на Ники. – Экономическая зона, что-то вроде самого Гонконга, быстро развивающаяся, надо сказать.

Йойо кивнул:

– Вы знай Шеньчжень, Кли?

– Да, я делал о нем материал около трех лет тому назад. – Он снова взглянул на Ники. – Это что-то вроде огромного притона, где полно всякого сброда, уголовников вперемешку с настоящими деловыми людьми и предпринимателями. Но продолжай свой рассказ, Йойо.

– Моя нужно документ, чтобы ехать Шеньчжень. Все китайский люди надо иметь документ. Разрешение. Отец Май имей друг. Этот друг имей гуаньси. Он покупай моя документ.

– Но как ты добрался в Шеньчжень из Пекина, ведь это так далеко? – спросила Ники.

– Отец Май вози меня Шанхай. Автомобиль. Его брат очень помогай. Он передавай меня друзья. По цепочка, Ники. Они помогай студентам. Моя нельзя говорить больше. О'кэй? Ваша понимай?

– Да, конечно, я понимаю, – согласилась она. – Ты не хочешь слишком много рассказывать о том, как работает эта цепочка, потому что другие студенты могут воспользоваться ей.

– Правильно понимай, Ники. Моя приехай Шеньчжень август месяц, самый начало. Моя имей связь. Круг друзей. Живи там две неделя. Друг в Шеньчжень один день води меня на улицу Чжун Йин один день. Шумный торговый улица есть. Один сторона – Китай. Другой сторона – Гонконг. Много турист. Мы подкупай полиция. Их гляди другая сторона. Я пересекай граница.

– Но ведь по другую сторону улицы Чжун Йин посты гонконгской полиции, – заметил Кли. – Я знаю это место. Как тебе удалось перейти границу?

– Моя бегай. Ускользай боковой улицы. Моя прятай. Добирайся до вода. Гонконг – другой сторона залив. Господин Лун имей лодка, она поджидай меня. Каждый день поджидай. Пока моя не приходи. Моя плыви к Гонконг лодка господин Лун. Господин Лун смотри за мной в Гонконг. Он хороший люди.

– А кто такой господин Лун, Йойо? – допытывалась Ники.

– Он – брат мама Май. Большой-большой человек Гонконг. Большой бизнесмен. Его уезжай в Шанхай сорок восьмой год, раньше чем приходи коммунисты в сорок девятый. Его основала торговый дело Гонконг. Он очень богатый люди. Помогай моя. Он доставляй моя Париж.

– В Гонконге ты оказался незаконным иммигрантом без документов. Как тебе удалось выкрутиться? – спросил Кли. – Я знаю, у тебя китайский паспорт, а как насчет виз и всего такого?

– Господин Лун все устраивай. Его доставай настоящий гонконгский паспорт. На мой имя.

– Можно на него взглянуть? – попросила Ники. – Ты ведь не возражаешь, если мы на него посмотрим?

– Моя не против. – Сунув руку в карман, Йойо вытащил паспорт и протянул ей.

Кли пересел к Ники на софу. Они рассмотрели паспорт и переглянулись. Они ожидали увидеть фальшивку, но оказалось, что это настоящий гонконгский паспорт, выданный на полное имя Йойо: Чин Юнъю.

– Очень хорошо, Йойо. Твой друг господин Лун, видимо, действительно имеет большие связи, – сказал Кли, возвращая паспорт.

Йойо рассмеялся и кивнул.

– Какие у тебя планы? – спросил Кли. – Ты собираешься жить здесь, во Франции, или нет?

– Господин Лун имей контора свой торговый компания. Здесь, Париж. Он привози меня как свой секретарь. Может, моя оставайся, может ехай Нью-Йорк. – При этих словах он вопросительно посмотрел на Ники.

– Мы поговорим об этом завтра, хорошо, Йойо? – сказала она, взглянув на часы на каминной доске. – Думаю, что нам пора трогаться. Если не ошибаюсь, господин Лун ждет нас в восемь?

– Да. – Йойо поднялся. – Он и госпожа Лун жди нас тогда. Гостиница „Ритц". Площадь Вандом. Номер, где живи Эрнест Хемингуэй.

Кли и Ники многозначительно переглянулись, и Ники, не сдержавшись, расхохоталась. Кли тоже засмеялся.

– Что случайся? – озадаченно спросил Йойо.

– Я не перестаю радоваться, что твоя судьба так счастливо переменилась, Йойо. Господин Лун и вправду твой добрый дух.

– О да, господин Лун есть очень добрый дух, очень большой удача.

34

Ники думала об Анне Деверо с самого Мадрида, и потому в воскресное утро она решила позвонить ей в Пулленбрук.

– Как прекрасно слышать твой голос, Ники, – сказала Анна.

– Взаимно, Анна. Я в Париже с Кли и вот подумала, что надо бы позвонить вам.

– Очень рада. Я не знала, где найти тебя, – мне бы очень хотелось поговорить с тобой.

Голос Анны был необычным, и Ники, переменив ногу, выпрямилась на стуле.

– О чем? – осторожно спросила она.

– О Чарльзе. Ники, я...

– Анна, я так виновата перед вами, что притащилась в Пулленбрук со своими нелепыми домыслами. Знаю, как сильно вас огорчила, мне не следовало этого делать. Действовала по наитию, совершенно не подумав. Чарльз действительно покончил с собой три года назад, теперь я это знаю наверняка. В том репортаже был не он, мне лишь показалось.

– А вот я в этом как раз не уверена, – возразила Анна.

Ники замерла, сжав телефонную трубку.

– Что вы хотите сказать?

– Я все думала о тех двух фотографиях. Когда ты показала их мне в первый раз, я увидела сходство. Если честно, оно было очень сильным. Но потом тут же убедила себя в том, что это не может быть Чарльз по той простой причине, что мой сын никогда не поступил бы так подло, никогда бы не опустился до того, чтобы имитировать свою смерть. Однако последние две недели эти фотографии буквально стоят у меня перед глазами.

– Забудьте о них, Анна. Это был не Чарльз. Честно, не он.

– Мне хотелось бы снова взглянуть на них, – тихо промолвила Анна. – Не будешь ли ты так добра, не перешлешь ли их мне?

– Но они уничтожены. Я решила, что хранить их незачем.

– У тебя их и в самом деле нет?

– Конечно. Я избавилась от них, порвала и выкинула.

В трубке воцарилось молчание. Ники немного подождала, потом сказала:

– Анна, вы слушаете меня?

– Да, слушаю.

Голос ее показался очень слабым, тихим, и Ники воскликнула:

– Анна, что с вами?

– Если честно, я совсем не сплю. Наверное, оттого, что все время думаю о Чарльзе. Все вспоминаю и вспоминаю...

– Ах, Анна, дорогая, не мучайте себя так, – мягко произнесла Ники, переполненная состраданием. – Это моя вина. Я не знаю, как помочь вам, как успокоить вас, ну что мне сделать, чтобы вам стало лучше? – Ответа не последовало, и Ники спросила: – Могу я что-то сделать для вас?

– Может быть, ты приедешь в Англию, дорогая? Я хотела бы поговорить с тобой. Мне необходимопоговорить с тобой и только с тобой.

У Ники упало сердце. Она собралась уже отказаться, но вспомнив, что именно она виновата в той сердечной боли, которую испытывает сейчас эта женщина, произнесла:

– Я приеду к вам завтра, но только на один день. В Пулленбрук мне добраться не удастся, так что не могли бы мы встретиться в Лондоне? За обедом?

– Конечно, конечно, это будет великолепно! – голос Анны приобрел бодрость и силу, и она торопливо сказала: – А почему бы нам не встретиться у меня дома? Там тихо, никто не помешает, и это намного удобнее, чем в ресторане.

– Хорошо, Анна. Договорились. Увидимся завтра, скажем, между двенадцатью и половиной первого.

– Жду встречи с нетерпением.

– Передайте наилучшие пожелания Филипу.

– Обязательно передам. Он сейчас гуляет, а то бы я пригласила его к телефону. Я знаю, что ты хотела бы с ним перекинуться словечком. Ну что ж, хорошо, до завтра, дорогая, и еще раз большое спасибо.

Повесив трубку, Ники села за письменный стол в маленьком рабочем кабинете Кли и задумалась о разговоре с Анной. Не кто иной, как она разбередила старую рану Анны, которая уже почти затянулась за прошедшие три года, и заставила ее снова страдать.

Прошлое нахлынуло на эту очаровательную женщину с новой силой, причиняя страшную боль, хотя она заслуживала лучшей доли. Подумав о Чарльзе и о том, как он поступил со своей матерью, исчезнув без следа, Ники опять испытала досаду, но мгновенно прогнала ее прочь. С ним все кончено, он больше не сможет отравлять жизнь Анне. Она найдет способ помочь ей залечить душевную рану. Она убедит Анну Деверо в том, что ее сын мертв. Что отчасти и в самом деле так.

Входная дверь хлопнула, испугав ее. Она выскочила в маленькую прихожую. Там стоял Кли с ворохом покупок. Два длинных французских батона торчали из одной сумки, овощи – из другой, а букет цветов примостился сверху третьей.

– Привет, – сказал он улыбаясь. – Пошли поболтаем, пока я все это разгружу.

Ники последовала за ним в кухню.

– Ты собрался накормить целую армию! – воскликнула она. – Что у тебя сегодня на обед?

– Деревенский омлет Донованов, к примеру, – ответил он, опуская пакеты на кухонный стол.

– Это еще что за блюдо, позвольте вас спросить?

– Увидишь. Мое фирменное блюдо – очень вкусно. Тебе понравится. – Выхватив из пакета букет цветов, Кли повернулся и вручил его Ники. – А это моей девочке, – проворковал он, наклоняясь и целуя ее в щеку. – Утром, поднявшись чуть свет, милой я собрал букет, – продекламировал он с сильнейшим ирландским акцентом.

– Ой, Кли, как замечательно, вот спасибо, – сказала Ники, принимая из его рук цветы и погружая лицо в самую середину букета. Потом она порывисто обняла возлюбленного и прижалась к нему крепко-крепко. Приблизив свое лицо к его лицу, она прошептала: – Я люблю тебя.

– И я люблю тебя, Ник. – Он приподнял ее подбородок, заглянул в глаза и добавил: – Ты никогда не узнаешь, как я тебя люблю, – придется тебе это показать. Начнем с приготовления нечто среднего между завтраком и обедом, потому что, боюсь, мы сядем за стол не раньше четырех.

– Тебе помочь?

– Как только я перетащу зелень на разделочный стол, стели скатерть, открывай шампанское, наполни два бокала и добавь в каждый немного апельсинового сока. А потом можешь посидеть здесь и поболтать со мной, пока я готовлю омлет. Как ты на это смотришь?

– Годится, – согласилась Ники со смехом и помогла ему перетащить пакеты со снедью в другой конец кухни, затем поставила цветы в вазу. Расстелив скатерть, расставив и разложив тарелки, ножи и вилки, она стала откупоривать шампанское. Ее отец любил коктейль под названием мимоза – смесь шампанского и апельсинового сока, и она со знанием дела приготовила две порции.

– Пью за девушку, которую люблю, – сказал Кли, касаясь своим бокалом ее бокала. – Твое здоровье.

– И твое, дорогой. – Ники улыбнулась.

Кли подошел к длинному разделочному столу у окна, разгрузил сумки и принялся за стряпню.

Ники наблюдала за ним, отмечая, как ловко и скоро он управился с овощами, которые, по-видимому, предназначались для омлета. „Может, он собирается приготовить омлет по-испански", – подумала она и подавила улыбку.

– Ты не изменил своего намерения ехать завтра в Брюссель? – спросила она через некоторое время.

– Не-а. Ехать надо. А что?

– Я позвонила Анне Деверо, пока тебя не было, и расстроилась, когда услышала, как она подавлена. Впрочем, я не то слово подобрала, точнее сказать, она чем-то обеспокоена.

Кли повернулся и задумчиво посмотрел на Ники.

– Полагаю, ты выпустила джина из бутылки. Или, если вернее, открыла ящик Пандоры. Разве нет?

– Да, в этом моя вина, Кли. Я поступила глупо, рассказав ей все. Мне надо было подождать, все обдумать, посоветоваться с тобой.

– Именно так тебе и следовало сделать, а я бы уж точно посоветовал выкинуть все из головы. Ну да ничего. Что было, то было. – Он повернулся к столу и стал чистить три огромных картофелины, лежащие на доске. – Как ты собираешься поступить, Ники? Анне можно чем-то помочь? – спросил он, не отрываясь от дела.

– Она хотела, чтобы я приехала повидать ее. Просила о встрече. Сказала, что хочет говорить со мной и больше ни с кем.

– А как же Филип? Разве он не может ее утешить?

– Наверное, может, но мы просто были очень близки. Во всяком случае, я была... – Ники не закончила фразу.

– Во всяком случае, ты была помолвлена с Чарльзом, – закончил Кли ее мысль, улыбаясь через плечо. – Право же, не стоит так осторожничать и ходить вокруг меня на цыпочках, когда речь заходит о Чарльзе Деверо. Вы и в самом деле были помолвлены, у тебя с ним были близкие отношения, у каждого из нас есть прошлое, в нашем-то возрасте. И много всего за плечами.

– Спасибо за понимание. В общем, я согласилась слетать завтра в Лондон пообедать с Анной. Раз ты говоришь, что пробудешь в Брюсселе дня два-три, я подумала, что ты не будешь возражать, если я поеду.

– Конечно, я не возражаю, я бы даже не возражал, если бы никуда не ехал. Поступай, как считаешь нужным, я не собираюсь надевать на тебя хомут. Я не из таких. – Кли повернулся к Ники и, прислонившись к столу, добавил: – Я также надеюсь, что и ты не собираешься надевать хомут на меня.

– Никогда! – Ники замотала головой. – Исключено, можешь быть уверен. К тому же ты в глубине души холостяк, если помнишь. Ты выковал себя по образу и подобию Роберта Капы много лет назад, когда был еще мальчиком. Я знаю, что тебе доставляет удовольствие мотаться по миру с фотоаппаратом, точь-в-точь как ему. Я все понимаю.