Текст книги "Помни"

Автор книги: Барбара Брэдфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Кли положил нож и подошел к ней. Взяв бокал из ее руки, он поставил его на стол и заставил ее подняться.

– Послушай, бесценная моя. Да, я хочу мотаться по миру и снимать, я ценю свободу передвижения, но вовсе не до такой степени, чтобы поставить крест на любви. И я хочу, чтобы ты была рядом со мной. – Он крепко поцеловал ее в губы, потом слегка отстранил от себя и застенчиво улыбнулся. Осторожно дотронувшись до ее лица пальцем, он сказал: – Мы поженимся?

Застигнутая врасплох, Ники молча смотрела на него.

– Твое предложение так неожиданно. Я что, должна дать ответ сегодня?

– Нет, ты не должна давать ответа сегодня. – Кли улыбнулся и поцеловал ее в кончик носа. – Ты можешь решить сегодня, или на следующей неделе, или когда захочешь. При условии, что скажешь „да".

35

Подобно Пулленбруку, квартира Анны на Итон-сквер была прекрасна и по-своему впечатляюща. Ее отделал много лет назад английский художник-декоратор Джон Фаулер – это была одна из его последних работ перед смертью.

Гостиная была просторна, с высоким потолком, а стены выкрашены в особенный блекло-розовый цвет, которым так гордился художник. Занавеси из тафты на двух высоченных окнах были тоже розовые, но более темного оттенка. Розовый цвет присутствовал в комнате повсеместно и придавал ей неповторимый колорит. Георгианские безделушки, обюссоновский ковер и несколько больших полотен Стаббса, изображавших лошадей, довершали элегантный интерьер. В гостиной были также покрытые скатертями столики с семейными фотографиями в серебряных рамках, горшки с высокими белыми орхидеями, многочисленные вазы с цветами и медленно сгорающие ароматизированные свечи.

Солнечным воскресным утром Анна и Ники сидели на маленьком диванчике возле одного из окон, выходивших на Итон-сквер. Из него виднелись густые кроны деревьев в парке.

Анна впервые после последнего визита Ники почувствовала себя спокойно – это было видно по ее лицу. Жесткие складки вокруг рта почти исчезли, движения стали свободными. Ощущение угнетенности отступило, и она даже улыбалась.

Испытывая облегчение оттого, что ей удалось утешить Анну, Ники и сама успокоилась, радуясь тому, что приехала в Лондон. Поездка себя оправдала. Было ясно, что раны, которые она неосторожно разбередила, теперь быстро затянутся. И в поведении, и в разговоре Анна все больше становилась сама собой.

Обе женщины всегда находили общий язык, и теперь, после напряженного часового разговора, узы, связывавшие их, стали еще прочнее.

– Ты не представляешь, как для меня важен твой приезд, – сказала Анна, беря Ники за руку. – Ты помогла мне обрести смысл жизни, почву под ногами, помогла собрать себя по кусочкам, и за это я тебе невыразимо признательна, дорогая. Я чересчур поддалась унынию. – Она помолчала, потом недовольно поморщилась и покачала головой. – Кажется, я начала себя жалеть, что не в моих привычках. Терпеть не могу себя жалеть – это признак слабости. Я его и в других не выношу. Спасибо, Ники, ты сотворила чудо.

– Не стоит меня благодарить, Анна, я и сама была рада приехать, – призналась Ники, пожимая ее руку. – Само собой разумеется, я люблю вас и забочусь о вашем благополучии. К тому же, у меня развито чувство ответственности. Уж раз я открыла ящик Пандоры и выпустила оттуда все эти ужасы, мне следовало поправить дело и, по возможности, успокоить вас.

– Что ж, это тебе удалось, я больше не хандрю, а крышка ящика наглухо закрыта. – Анна заглянула Ники в глаза и добавила любящим голосом: – Ты всегда была очень дорога мне, Ники, как родная дочь. Ты принесла мне сегодня огромное облегчение и помогла обрести уверенность в себе и в своих силах. – Губы ее тронула улыбка. – Ты наставила меня на путь истинный, если хочешь.

Ники улыбнулась в ответ.

– Как приятно сознавать это, Анна. В самом деле. Я так переживала за вас вчера, я чувствовала, как вам больно, как вы страдаете. – Немного поколебавшись, Ники медленно произнесла: – Две недели назад в Пулленбруке вы умоляли меня оставить Чарльза в покое. И я это сделала и надеюсь, что вы сможете сделать то же самое.

– Думаю, что смогу. Теперь смогу. Да, я уверена в этом, дорогая.

– Анна, у меня потрясающие новости. Помните Йойо, того молодого китайского студента, которого мы встретили в Пекине? Он смог бежать, объявился в Париже в прошлый четверг, и мы с Кли пригласили его к ужину в пятницу. К счастью, в прекрасном настроении и чудесно выглядит.

– Как я рада, что ему удалось спастись и теперь он в безопасности, – воскликнула Анна. Лицо ее оживилось и озарилось лучезарной улыбкой – впервые за столько дней. – Расскажи мне о нем.

Ники исполнила ее просьбу и уже подходила к концу рассказа о том, как Йойо добрался до Гонконга, и об их праздничном ужине в ресторане гостиницы „Ритц" в обществе господина и госпожи Лун, как вдруг раздался входной звонок.

– Это, должно быть, Филип, – объяснила Анна, поднимаясь и пересекая комнату. Она на секунду задержалась у двери и обернулась. – Я очень удивилась, когда он позвонил мне сегодня в одиннадцать и спросил, нельзя ли ему к нам присоединиться. Обычно он обедает в клубе. Потом я сообразила, что он хочет видеть тебя. Он так любит тебя, Ники.

– Очень рада, что Филип составит нам компанию, я ведь тоже к нему привязана, – призналась Ники. – Он такой замечательный человек.

Мгновение спустя Филип Ролингс, войдя в комнату, обнял сначала Анну, потом Ники.

– А я-то думал, что вы в Провансе, – сказал он.

– Мы и в самом деле уже должны были быть там, – ответила Ники. – Но у Кли сложности с работой. Надеемся, что сможем отправиться туда на следующей неделе.

– Там в это время года просто замечательно, – заметил Филип. Он подошел к подносу с напитками, стоявшему на комоде, и сделал себе коктейль. Обычно он не пил за обедом, но сегодня – случай исключительный. И это уже был не первый его стакан виски с содовой за день. По дороге сюда он сделал то, чего не делал многие годы, – заглянул в паб. Единственное питейное заведение, которое он знал в районе Белгрейвия, называлось „У гренадера", и он зашел туда пропустить рюмочку, прежде чем отправиться пешком на Итон-сквер.

„Ну, еще одну для храбрости", – подумал он и, кинув кубик льда в хрустальный стакан, повернулся к Анне и Ники. Ники усаживалась в кресло рядом с диваном, где уже расположилась Анна.

Поднося стакан к губам, Филип сказал:

– Будем! – И сделал большой глоток. „Смысла откладывать разговор больше нет", – подумал он и, глубоко вздохнув и собравшись с духом, подошел к дивану и сел рядом с Анной.

– Боюсь, Филип, что к обеду не будет ничего особенного, – заметила Анна. – Я оставила Пилар и Инес в поместье и приехала сегодня одна, зашла в „Харродз" и купила холодного мяса, да еще сделала салат.

– Не беспокойся, я не очень голоден, – ответил он.

– Мне намного лучше, дорогой, – продолжала Анна, улыбаясь ему. – В обществе Ники я почувствовала удивительный прилив сил.

– Это заметно.

– Мне и в самом деле лучше, Филип. Честно.

– Верю, – согласился он.

– Я только что рассказывала Анне о Йойо, – вступила в разговор Ники. – Вы ведь помните, тот студент-китаец, который нам помогал в Пекине. Ему удалось добраться до Гонконга, а потом и до Парижа, мы виделись с ним на прошлой неделе.

– Один из счастливчиков. – Филип покачал головой. – К сожалению, многие другие студенты, боровшиеся за демократию, которым удалось бежать за границу, были высланы обратно в Китай гонконгским правительством. Одному Богу ведомо, какая их постигла участь.

– Ужасно! – воскликнула Анна. – Как мы могли допустить такое!

Филип не ответил. Он одним глотком опустошил стакан, затем поставил его на старинный лакированный столик-поднос и сказал:

– Мне надо кое-что сообщить тебе, Анна, и я рад, что Ники сейчас с нами. Она тоже имеет право знать об этом.

Обе женщины посмотрели на него, и от них не скрылась ни серьезность его тона, ни мрачное выражение лица.

– Это касается Чарльза.

– Чарльза? – перебила Анна, невольно вскрикнув.

Ники замерла в своем кресле, внезапная догадка пронзила ее как острие клинка.

– Сегодня утром в министерстве на мой стол легли важные сведения. Секретные, если быть точным, но я почувствовал, что при нынешних обстоятельствах мой долг посвятить вас в эту тайну. Поскольку это совершенно секретное сообщение, я должен вас предупредить, что оно не подлежит огласке ни под каким видом. Оно не должно стать известно за пределами этих стен. Я надеюсь на ваше благоразумие и молчание. Ты должна дать мне слово, Анна. И ты, Ники.

– Ты же знаешь, я не стану болтать о том, что ты мне рассказываешь про свою работу, по секрету или нет, – обиделась Анна, скосив глаза на Филипа.

– Я даю вам слово, – пробормотала Ники. Она была взволнована и теперь гадала, что же Филип собирается рассказать.

Филип кивнул и взял Анну за руку.

– Когда Ники приезжала в Пулленбрук в августе, она была во всем права, Анна. Тот человек в репортаже Эй-ти-эн из Рима и в самом деле был Чарльз. Он действительноне погиб три года назад.

Анна охнула, глаза ее расширились. Некоторое время она была не в силах вымолвить ни слова. Наконец она воскликнула:

– Так ты говоришь, что он жив? Мой сын жив?

Филип ответил не сразу.

Ники сидела тихо-тихо, сжав руки на коленях. Она знала, какой осторожной ей следует быть во всем, что она скажет и сделает в ответ на откровения Филипа.

Анна повторила вопрос:

– Он жив? Филип, ответь же мне, наконец! Чарльз жив?

Филип глубоко вздохнул и очень ласково сказал:

– Нет, Анна, его больше нет. Он погиб.

– Я ничего не понимаю! – воскликнула та вне себя от волнения. – То ты говоришь, что Ники права, что Чарльз не покончил жизнь самоубийством и на самом деле жив. То заявляешь, что он погиб. Как же так? Ты уверен?

– Совершенно.

Ники, потрясенная не меньше Анны, изо всех сил старалась не подавать виду. Стараясь сохранить твердость в голосе, она сказала:

– Но откуда вам известно, что Чарльза больше нет?

– Мой приятель Фрэнк Литтлтон сообщил мне об этом сегодня утром. Мы с Фрэнком учились вместе в Харроу-Скул, а потом в Кембридже, мы с ним близкие друзья с тех самых дней. Фрэнк служит в секретной разведывательной службе, но он не агент, не оперативник. Он работает с бумажками. Сегодня утром он вызвал меня к себе запиской. Я пришел, и он сказал мне, что сын Анны убит.

– О Господи, что ты говоришь? – Анна обратила на него полубезумный взгляд. – Агенты, разведки. Чарльз что, был замешан в чем-то опасном?

– Фрэнк не стал мне сообщать подробности, – тихо ответил Филип, размышляя над тем, как помочь Анне справиться с новыми муками.

– Вы только что сказали, что он был убит. – Ники вопросительно взглянула на Филипа. – Значит, он умер насильственной смертью. И уж конечно, это был не несчастный случай. Вы хотите сказать, что его убили?

Филип кивнул. Он обнял Анну, издавшую сдавленный стон. Ее начала бить дрожь.

– Когда был убит Чарльз? – потребовала ответа Ники.

– В конце прошлой недели, – ответил Филип.

– Где? – Ники сжала руки.

– В Мадриде. Он находился на борту самолета, взорвавшегося в мадридском аэропорту. Это был маленький частный самолет марки „Фалькон".

– О Боже! – Анна скорбно вскинула руки к губам. – Чарльз! Мальчик мой! – Она повернулась к Филипу и умоляюще произнесла: – Пожалуйста, Филип, расскажи мне все. Я ничего не понимаю.

– А тело нашли? – перебила ее Ники.

Филип помолчал, потом сказал вполголоса:

– Взрыв был очень силен.

Анна тихо всхлипывала, уткнувшись в его плечо, тщетно пытаясь успокоиться.

– Вы говорите, что сведения дошли до вас через старинного приятеля из разведслужбы, – продолжала Ники. – Это значит, что Чарльз находился на оперативной работе, работал в разведке. А если так, его вполне могли убрать иностранные агенты. Да?

– Полагают, так.

– Но вы не уверены?

– Фрэнк сообщил мне лишь самые общие сведения, он и не обязан рассказывать мне все. Но он знает Анну, знает, что мы собираемся пожениться, и потому решил, что мы должны знать правду. Он свою шею подставил ради меня. Но уж конечно, он не станет нарушать секретность. Секретность намного дороже, чем его место.

Подавшись вперед, Ники спросила:

– Но он не намекнул вам, кто предполагаемый убийца или убийцы?

Филип заколебался.

– У меня создалось такое впечатление, что это могли быть израильские агенты.

– „Моссад"! – воскликнула Ники в изумлении. – Но зачем „Моссаду" убивать Чарльза Деверо? Из того, что вы нам только что рассказали, создается впечатление, что он был британским агентом. Англичане и израильтяне не станут убирать друг друга. Они же союзники.

Филип не ответил.

– Он ведь работал на британскую разведку, разве нет? – допытывалась Ники, ибо ее журналистская натура уже вырвалась наружу.

Филип покачал головой.

– Видимо, нет. Фрэнк сообщил мне... – он осекся, подумал и закончил: – Мне не следует больше ничего говорить. Но я не знаю ничего существенного кроме того, что уже рассказал вам.

– Еще один вопрос, – настаивала Ники. – Если Чарльз не работал на англичан, он должен был работать на кого-то еще. На кого?

– Фрэнк ничего не объяснил мне, Ники. Однако он подразумевал, что Чарльз был связан с какой-то организацией на Ближнем Востоке.

Ники была потрясена.

– Террористической организацией? Вы именно это хотите сказать?

Филип кивнул.

– Вы думаете, что он был террористом?

– Возможно, – ответил Филип.

– Он работал на ООП? „Абу Нидал"? Народный фронт освобождения Палестины? На кого же?

– Фрэнк прямо не назвал ни одну из этих группировок, но дал понять, что Чарльз работал на палестинцев.

– Я не верю этому, – воскликнула Ники. – Не верю.

– Палестинцы, – проговорила Анна, вдруг отстранившись от Филипа и выпрямляясь. Она в замешательстве переводила взгляд с Филипа на Ники. – Ты сказал, что Чарльз работал на палестинцев?

– Да, Фрэнк имел в виду именно это.

Анна смертельно побледнела. Глаза ее будто остекленели, из них ушла жизнь. Она сидела, глядя вдаль; казалось, она видит то, что не могут видеть Ники и Филип. Ее отрешенность, молчание и совершенная неподвижность производили такое впечатление, точно она впала в транс.

Филип обеспокоенно посмотрел на Ники.

Ники кивнула. Памятуя о том, что ей сказал Чарльз в Мадриде, она проговорила:

– Возможно, Чарльз не был предателем. Может быть, он был двойным агентом. Британским разведчиком, который ушел в подполье и работал и жил по легенде.

– Не знаю, – ответил Филип. – Впрочем, все возможно. Иногда такие операции проводятся на очень высоком уровне. Так что сотрудники, не имеющие к ним отношения, могут ничего не знать, по соображениям безопасности. Возможно, Фрэнк не в курсе дела в целом.

– Именно, – воскликнула Ники. – Если Чарльз был двойным агентом, то он уж точно не предатель, не так ли?

– Да, – согласился Филип и посмотрел на Анну, надеясь, что она слышит то, что говорит Ники. А в этом был свой резон. Такое возможно. Очень даже возможно. Предположение Ники и в самом деле очень разумно.

Ники откинулась на спинку кресла, быстро прокручивая в голове все факты, имеющиеся в ее распоряжении, и вдруг подумала: „А действительно ли Чарльз погиб? Или же инсценировал свою смерть во второй раз?"

Он мог не поверить ее обещанию держать язык за зубами. Он боялся – боялся, что она навлечет на него опасность. Да, видимо, так оно и есть. Ему удалось „погибнуть" во второй раз для того, чтобы продолжать работу в качестве тайного британского агента.

Сердце ее сжалось. Ну что, что ей теперь думать? Погиб ли он на самом деле? Если да, то „Моссад" убрала не того. Неужели они ликвидировали британского секретного агента?

В квартире Кли все было тихо. Даже тиканье часов не нарушало спокойствия. Было поздно, почти полночь. Ники была одна, Кли все еще находился в Брюсселе по заданию „Пари матч". Она уже поговорила с ним по телефону, не слишком распространяясь о своем пребывании в Лондоне. Теперь она сидела в гостиной, доедая суп и размышляя о событиях минувшего дня.

Ошеломляющие известия, принесенные Филипом, поразили ее не так, как Анну, – и по совершенно очевидной причине. В конце концов, она виделась с Чарльзом десять дней назад, выслушала его рассказ и поверила ему. А еще она верила, что он жив. Чарльз Деверо, которого она знала, с которым была помолвлена, был в высшей степени изощренным, изобретательным человеком. Поэтому разумно было бы предположить, что он еще и прекрасный агент, лучший из лучших. Так что его могло не быть на борту самолета, взорвавшегося в мадридском аэропорту. Не исключено, что ему удалось устроить так, что все подумали, будто он находился там, потому что ему нужно было, чтобы и она, и все остальные считали его погибшим. Она уверена, что на борту „Фалькона" был другой.

Независимо от того, жив он или мертв, она уверена, что он не работал на палестинцев; он просто проник в террористическую организацию. В глубине души ей хотелось рассказать Анне все, что она сама знала, лишь бы той стало легче при мысли о сыне. Но ради Чарльза, на тот случай, если он все-таки жив, она не осмелится и слова вымолвить.

Наконец Анна вышла из полузабытья, и у Ники появилась возможность повторить свои рассуждения о том, что Чарльз не предатель, а двойной агент. А еще она упирала на то, что приятель Филипа Фрэнк Литтлтон не располагает полными сведениями.

Ее доводы несколько успокоили Анну, и через некоторое время, извинившись, она удалилась в спальню, сказав, что ей необходимо побыть одной.

Ники и Филип проговорили еще с час, прежде чем она отбыла в аэропорт „Хитроу", а оттуда в Париж. В какой-то момент Филип высказал опасение, что он совершил ужасную ошибку.

– Мне, наверное, не стоило ничего рассказывать Анне. Как ты думаешь, Ники? Надо было бы сохранить все в тайне.

Ники убедила его, что он поступил совершенно правильно, и Филип повеселел.

– Я очень люблю ее, Ники, вот уже много лет, – признался он. – Даже не мог поверить своему счастью, когда она наконец согласилась стать моей женой. И рассказал ей о Чарльзе, потому что уважаю ее, потому что мы всегда были откровенны и честны друг с другом. Ни она, ни я никогда не прибегали ко лжи. Анна разумная женщина, и я подумал, что она имеет право знать то, что знаю я о ее сыне, знать то, что Фрэнк доверил мне по старой дружбе. А еще я подумал, что ты тоже должна знать правду.

„Если только это и действительно правда", – сказала себе Ники, но вслух произнесла:

– Да, вы правы, Филип, вы и в самом деле поступили наилучшим образом. Ни одна женщина не хочет, чтобы мужчина обращался с ней как с недоумком.

– Ники, крошка моя, ты увиливаешь от ответа, – сказала Мария-Тереза. – Как это ты не знаешь, хочешь ли ты выходить замуж за этого, твоего Кли? Тебе следовало бы прояснить для себя собственные намерения.

– Но я и вправду не знаю, – возразила Ники. – Он сделал мне предложение только в воскресенье утром.

– Но сегодня-то уже вторник! – рассмеялась Мария-Тереза. – Пора, пора тебе разобраться в своих чувствах. Я думаю, что он надеется получить от тебя ответ по возвращении в Париж завтра утром. Не так ли? По моему мнению, ты должна сказать „да", дорогая. А что еще ты можешь сказать?

Ники улыбнулась француженке, ее дорогому другу с детских лет.

– Ах, Мария-Тереза, ты неисправимый романтик. А я ведь могу сказать „нет".

– М-м-м-да, пожалуй. С другой стороны, зачем тебе отказывать, если ты так влюблена в него?

– Почему ты так думаешь?

– Вижу по твоим глазам, моя крошка. Когда ты говоришь о нем, личико твое так и светится любовью.

Ники вздохнула.

– Поглядим. Полагаю, я приму решение в Провансе. В последние дни у меня не было времени подумать об этом. – Взглянув на часы, она воскликнула: – Ой, мне пора! Я обещала Йойо, что поужинаю с ним вечером, а у меня еще столько дел на сегодня. Спасибо за прекрасный обед. Бог даст, когда я вернусь из Прованса, с тебя уже снимут гипс, и я дам ответный роскошный ужин в „Реле-Плаца" в твою честь.

– Вместе с Кли, я надеюсь.

Ники кивнула.

– Вместе с Кли.

– А если мы все-таки не сможем отобедать, позвони мне перед отъездом в Штаты в конце сентября. Обещаешь, Ники?

– Обещаю. Не беспокойся. Но обед у нас будет непременно. Обязательно. – Наклонившись, Ники поцеловала Марию-Терезу в щеку. – Не надо, не вставай. Я сама найду дорогу.

– Оревуар, дорогая.

– Оревуар. Всего наилучшего.

Ники захлопнула за собой дверь и сбежала вниз по крутой лестнице. Выскочив на улицу, она повернула направо, надеясь поймать такси, и наткнулась на группу мужчин, выходивших в этот момент из ресторана расположенного рядом с домом Марии-Терезы.

– О, пардон, – воскликнула она, налетая на одного из них.

– Ничего, мадемуазель, – ответил человек и обернулся.

У Ники потемнело в глазах – перед ней стоял Чарльз Деверо.

– Боже мой!

Шагнув к ней, Чарльз схватил ее за руку и затолкнул в машину, ожидавшую у тротуара.

– Бернар, Хаджи, оревуар, – крикнул он и сел следом.

– Что происходит, куда ты меня везешь, Чар...

– Тихо, – шепнул он, оборвав ее. – Ни слова больше.

36

Они стояли друг против друга в гостиной неряшливой квартиры, куда он привез ее.

– Ради Бога скажи мне, что ты делаешь в таком захолустье, как Бельвилль? – спросил Чарльз. – Я глазам своим не поверил, когда увидел тебя. Что ты здесь делаешь?

– Прежде чем я отвечу на твои вопросы, – закричала Ники, – хотелось бы задать парочку своих!

Он кивнул.

– Хорошо. Я отвечу, если смогу.

– Сначала, ты заталкиваешь меня в машину, которая несется по Парижу, сворачивает на какую-то улицу, названия которой я не успеваю рассмотреть, а потом тащишь меня в этот дом. У меня нет ни малейшего представления, где я нахожусь. Где мы, могу я узнать?!

– Это квартира на улице Жоржа Берже, северо-восточнее Триумфальной арки, за парком Монсо, рядом с бульваром де Курсель.

– Почему ты запихнул меня в машину?

– Я не знал, что ты можешь сказать от неожиданности. Проще было привезти тебя сюда. А теперь говори, почему ты здесь. Бельвилль не самое лучшее место в городе. Ты что, готовишь репортаж? Интервьюируешь местных жителей?

– Нет, а что ты вообще имеешь в виду? Здесь и правда есть о чем рассказать?

Чарльз пожал плечами.

– Откуда мне знать.

– Но ведь ты первый об этом заговорил!

– Потому что я представить себе не могу, что привело тебя сюда, только и всего. Это арабский квартал, тут полно иммигрантов из Северной Африки. Впрочем, ты должна была знать это и без меня.

– Я навещала Марию-Терезу Буре, француженку, которая меня нянчила, когда я была маленькой. Я как-то рассказывала тебе о ней.

– Что-то припоминаю.

– Она переехала в Бельвилль, потому что ее друг живет здесь. Они решили быть вместе.

– Он что, марокканец, тунисец, алжирец?

– Не знаю, я его никогда не видела. – Ники тотчас вспомнила кускус, который на прошлой неделе Мария-Тереза заказывала на обед из ресторана под названием „Танжир". Она воскликнула: – А тот ресторан, из которого ты выходил, он североафриканский, так?

– Марокканский.

– Почему ты привез меня сюда? – опять принялась за свое Ники.

– Не хотелось разговаривать посреди улицы.

– А нам есть о чем разговаривать? – Она пристально посмотрела на Чарльза и добавила: – Ты мог бы мне доверять. Я бы тебя не предала. В Мадриде я дала тебе честное слово. Вот видишь, тебе не было необходимости умирать вторично.

– Ты ошибаешься. Я полностью доверяю тебе, Ники.

– Все думают, что ты был на том маленьком частном самолете, который взорвался в Мадриде на прошлой неделе. Мне сказали, что ты погиб в результате взрыва.

Пораженный заявлением Ники, Чарльз метнул на нее острый взгляд.

– Кто сказал тебе о самолете?

– Филип Ролингс.

Он заглянул ей прямо в глаза.

– Ты виделась с Филипом?

– Да. На этой неделе я летала в Лондон. В понедельник. Я ездила навещать твою мать, она была буквально раздавлена. Она стала сомневаться в том, что ты покончил жизнь самоубийством. Я приехала к ней обедать. Хотела убедить ее, что тебя нет в живых...

– Почему она стала сомневаться?

– Из-за фотографий. Тех, с телеэкрана. Твоих фотографий.

– Ясно. Продолжай.

– Я разговаривала с ней около часа, и мне удалось наконец убедить ее, что ты мертв. И тут явился Филип. Он и сказал нам о том, что ты погиб, и объяснил твоей матери, что я была права. – Ники повторила рассказ Филипа, но не стала упоминать Фрэнка Литтлтона.

Когда она закончила, Чарльз кивнул и задумался.

– Полагаю, что Филип узнал о взрыве самолета от старого приятеля в разведке. Я знаю все о британских устоях и узах дружбы между выпускниками элитарных учебных заведений. – Показав на кресла, Чарльз сказал: – Давай присядем. Так, думаю, нам будет удобнее.

Когда они сели, он продолжил:

– Ты ошибаешься, считая, что я разыграл свою гибель, взорвав самолет. Если честно, я действительно должен был быть там, если бы не перемена в планах в самую последнюю минуту. Мне понадобилось задержаться в Мадриде – дела. И поскольку освободилось место – мое место, – его занял Хавьер. Самолет направлялся в Гибралтар, там живет его сестра. Он хотел погостить у нее в выходные.

– И ты подозреваешь, что самолет взорвали? Что кто-то пытался убить тебя?

– Не подозреваю. Я знаю, что это так.

– Кто?

– Не уверен, хотя предположения имею.

– „Моссад"?

Чарльз нахмурился.

– Почему ты говоришь об израильской разведке?

– Филип сказал, что это они могли взорвать „Фалькон", что они охотятся за тобой.

Чарльз промолчал.

– Я ничего не сказала твоей матери и Филипу. И даже не упомянула, что мы виделись с тобой в Мадриде. Была очень осторожна во всем, что говорила и делала. – Ники глубоко вздохнула. – И знаешь, я думала, что ты жив. Верила в это. Чувствовала, что ты не погиб. Так что навредить тебе, поставить под угрозу твою жизнь, я никак не могла.

Чарльз по-прежнему молчал.

– Филип сообщил одну странную новость, – торопливо продолжала Ники.

– Какую именно? – Чарльз вскинул бровь.

– Он сказал, что человек, который сообщил ему в понедельник о происшествии в Мадриде – о твоей гибели, я имею в виду, – полагает, что ты террорист.

Чарльз не шелохнулся. Лицо его снова стало задумчивым. Наконец он посмотрел на Ники в упор и произнес:

– Тот, кто для одних террорист, для других – борец за свободу.

Ники покачала головой.

– Извини, конечно, но я не понимаю, к чему ты клонишь.

– Все зависит от точки зрения, не так ли?

– Так вот оно что. – Ники долго смотрела на Чарльза, потом произнесла: – То есть ты хочешь сказать, что ты и вправду террорист?

– Ну конечно же, я не террорист!

– Ты британский агент, который ушел на нелегальное положение, – с облегчением воскликнула Ники. – Ты проник в террористическую организацию на Ближнем Востоке. Так?

– Нет, не так.

– И ты не британский агент?

– Нет, и никогда им не был. Ни двойным, ни тройным.

– Ты мне лгал тогда, в Мадриде?

– Да.

– Почему?

– Потому что не хотел говорить правду.

– Какую еще правду?

– Я и в самом деле связан с одной организацией на Ближнем Востоке, Ники.

– Как она называется?

– „Аль-Авад", что значит „возвращение".

– Я знаю, что это значит, – крикнула Ники, в ужасе отпрянув. – Это значит возвращение на родину, в Палестину. – Она подалась вперед и добавила с нажимом: – Это террористическая организация. Палестинская террористическая организация. Я кое-что слышала о ней, хотя она не так известна, как „Абу Нидал" или другие подобные группировки.

– Мы не террористы, – выпалил Чарльз.

– Как же, рассказывай! Что ты для них делаешь? – наступала Ники, возвысив голос. – Убиваешь детей и женщин, невинных людей?

– Говорю тебе, что я не террорист, – прервал ее Чарльз. – Я имею дело с деньгами, финансовыми вопросами.

Ники, сверкнув глазами, крикнула:

– Вот уж не обязательно палить из „Калашникова" или „Беретты", чтобы быть террористом. Деньги, которыми ты занимаешься, идут на варварские убийства. Это что – не терроризм?

– Ники, Ники, ты что же думаешь, что британская секретная служба, ЦРУ, „Моссад" или французская Дэ-эс-тэ лучше? Все они хороши. Везде то же самое. Все лгут, обманывают, убивают и умирают – во имя чего, спрашивается? Говорят, во имя патриотизма.Так вот, палестинские борцы за свободу – тоже патриоты.

– Побереги свое красноречие! – взорвалась Ники, не веря своим ушам. – Подумать только, Чарльз связался с палестинцами. Вот уж никогда не предполагала! – И все же она взяла себя в руки, понимая, что ни ее прошлые отношения с Чарльзом Деверо, ни чувство ярости и гнева не должны помешать ей. Чувства не должны мешать мысли. „Думай головой, – сказала она себе, – задавай вопросы, докопайся до сути. Разреши загадку Чарльза Деверо раз и навсегда".

– Зачем тебе все это? – спросила она. – Ради денег? Ради чего?

Чарльз отпрянул с презрительным выражением лица и с горечью проговорил:

– Как же плохо ты меня знаешь, Ники, если считаешь, что меня можно купить. Я работаю на эту группу потому, что верю в нее, верю в ее цели.

– Ты веришь в их цели?! – Ники зло прищурилась. – Ты хочешь сказать, что разделяешь их идеологию? Да?

– Да, именно это я и хочу сказать.

– Но почему? И почему ты? Англичанин, аристократ. Никак не пойму.

– Ты действительно хочешь понять?

– Что за глупый вопрос, конечно, хочу.

Чарльз откинулся в кресле, положил ногу на ногу и внимательно посмотрел на нее.

Ники вдруг заметила, что на нем коричневые контактные линзы. Они и в самом деле меняли внешность. Он показался ей совершенно непохожим на того Чарльза Деверо, которого она когда-то любила.

Подумав несколько секунд, он сказал:

– Причиной всему – мужчина, которого я любил...

– Мужчина!

– Нет-нет, Ники, ты совсем не то подумала. – Чарльз усмехнулся и продолжил: – Итак, я любил мужчину, а он любил меня, вот почему я оказался в рядах „Аль-Авад", защищающей дело палестинцев. Его любовь, его влияние на меня, его величие – все это вместе взятое повлияло на меня таким образом, что я воспринял его убеждения и пошел по его стопам.

– Он палестинец, так?

– Он был палестинцем.

– Он умер?

– К несчастью, да.

– Кто он такой?

Прежде чем дать ответ, Чарльз поколебался, но совсем недолго.

– Мой отец. Он был моим отцом.

Ники как громом поразило. Наконец она смогла пролепетать:

– Ты хочешь сказать, что Генри Деверо – не твой отец?

– Да.

– Анна тебя усыновила?

– Нет. Анна – моя мать.

– Твоя настоящая мать?

– Да. Точно так же, как Найеф аль-Кабиль – мой настоящий отец.

– У Анны Деверо был роман с палестинцем? – В голосе Ники прозвучало недоверие.

– Да. Но об этот может рассказать только она сама, так что я помолчу. Если хочешь узнать больше, спроси ее.

– Но ты родился и вырос в Англии, получил образование в Итоне и Оксфорде. Как все случилось? Как ты столь близко сошелся со своим отцом?

– Моя мать посчитала, что я должен знать его.

– Когда ты с ним познакомился?

– Еще в детстве, мне было лет шесть.

– И тогда же тебе начали промывать мозги?