Текст книги "Помни"
Автор книги: Барбара Брэдфорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
– Тоже в детстве, еще совсем маленькой. Должно быть, мне хотелось походить на отца.
– Может, ты и теперь по этой же причине занимаешься этим делом? Я имею в виду, после стольких лет работы?
– Нет, вовсе не поэтому. Я делаю то, что делаю, потому что хочу, чтобы люди видели, как творится история. Хочу видеть все собственными глазами и рассказывать об увиденном как можно точнее и правдивее. Хочу сообщать людям новости.
– Думаю, что в выборе дела жизни мы руководствовались схожими причинами. Я лишь надеюсь, что мои снимки не менее правдивы и точны, чем твои репортажи.
– Так оно и есть. – Ники испытующе посмотрела на него. – А тебя не посещает мысль когда-нибудь покончить со всем этим?
– Не думаю, что смогу решиться на это. – Кли пожал плечами и усмехнулся. – В конце концов, все может случиться – когда я, к примеру, стану слишком стар и неповоротлив, чтобы увертываться от пуль. А как ты?
– Я чувствую то же самое. А тебе не кажется, что страх – порой забавная вещь, в том смысле, что мы чувствуем его одинаково. И ты и я вроде не из боязливых, страх накатывает, когда все уже позади. Не кажется ли тебе, что все журналисты сделаны из одного теста?
– Нет, не кажется. Некоторые чувствуют страх во время работы, а другие, вроде нас с тобой, падают замертво после. Джо Гласс из лондонской „Санди таймс" как-то сказал мне, еще когда мы были в Ливане, что он чувствует огромную усталость после того, как попадет в переплет. Мы с тобой счастливчики, Ник, переживания обрушиваются на нас много-много позже.
– Ты слишком рискуешь, Кли, лезешь в самую свалку.
– Я рискую с умом. Ты-то сама ненамного лучше.
– Вот уж нет. Я гораздо осторожнее, чем ты, что бы вы там с Арчем на мой счет ни думали.
– Хотелось бы надеяться.
На лице Ники появилось задумчивое выражение. Немного помолчав, она сказала с расстановкой:
– В Пекине мы нарушили наше золотое правило, тебе не кажется?
– Что ты имеешь в виду? – заинтригованный, Кли нахмурился.
– Мы привязались к Йойо, а нам никак нельзя позволять нашим чувствам по отношению к героям репортажа брать верх. Это чревато многими опасностями. Когда мы ведем рассказ, надо оставаться чуть в стороне, сохранять непричастность, просто делать свое дело. Чтобы не исказить истинное положение вещей.
– Порой нелегко оставаться в стороне, – откликнулся Кли. – Мы с тобой ведь не такие толстокожие, а? Да и Арч, и все остальные относились к Йойо точно так же. Ну как можно было оставаться равнодушным к этому мальчишке, он ведь особенный, не такой как все, разве нет?
– Пожалуй, ты прав.
Ники откинулась на софе. Помолчав, она осторожно спросила:
– Как тебе кажется, что с ним? Ты ведь не думаешь, что он... что он... погиб, правда, Кли?
– Нет, не думаю. Мне кажется, Йойо скрывается, ушел в подполье. Я раньше это говорил и теперь повторяю. Вот увидишь, он объявится, и скорее, чем мы думаем.
– Ты так говоришь, чтобы успокоить меня, да? – спросила Ники, пристально глядя в глаза Кли.
– Нет, не поэтому, – возразил он, в волнении подавшись вперед. – Йойо смышлен, предприимчив, Изобретателен. Он выберется из Китая, я в этом совершенно уверен.
Кли встал и направился к двери библиотеки, где они сидели.
– Я хочу тебе кое-что показать. Подожди минутку.
Когда Кли вышел, Ники, закрыв глаза, задумалась о Йойо. Кли говорил с такой убежденностью, что она вынуждена была принять на веру его слова. Впрочем, не оставалось ничего другого, как надеяться на то, что он в конце концов объявится в Нью-Йорке, Париже или Гонконге. Ведь сказала же она Йойо на прощание, чтобы он немедленно позвонил им, если окажется в Гонконге, находящемся под властью английской короны, и ему потребуется помощь. Пусть звонит за их счет. Она обещала Йойо, что Кли или Арч немедленно откликнутся на звонок и вывезут его из Гонконга, чего бы это ни стоило.
Открыв глаза, Ники выпрямилась, взяла бокал и сделала глоток. Волноваться попусту не стоило.
Ники огляделась, наслаждаясь покоем и прекрасно понимая, почему эта библиотека была любимым местом Кли. По той же причине она полюбилась и ей. Тишина библиотеки действовала как бальзам на ее измученную душу.
В этой комнате, декорированной преимущественно в бледных тонах – всевозможных оттенках белого и кремового, с вкраплениями желтого и терракотового, – было множество ваз с цветами и высоких горшков с густолиственными растениями. Сотни книг заполняли полки, громоздящиеся одна на другую до самого потолка, а на столиках лежали журналы и огромные альбомы по искусству. Некоторые фотографии, сделанные Кли, по-видимому его любимые, висели в рамках по стенам, а над огромным камином разместилась коллекция воздушных акварелей с провансальскими пейзажами – работы местного художника. Комната была устроена с комфортом, но без претензии, в ней хотелось читать, слушать музыку, смотреть телевизор.
Погода по-прежнему стояла жаркая, даже угнетающе знойная. К счастью, два огромных вентилятора под потолком не переставая гнали воздух, и теперь, когда солнце клонилось к западу, воздух был приятен и свеж. Дом окутывали летние сумерки, небо синело, наступала ночь. Была половина девятого. Воскресный вечер. Чуть раньше Кли предложил закусить в библиотеке и посмотреть по видео какой-нибудь старый фильм. Ники согласилась.
Ей показалось, что выходные пролетели в мгновение ока. После неожиданного приезда Кли они много гуляли по ферме, болтали, смеялись, предавались воспоминаниям и обменивались последними новостями. Как сказал Кли в пятницу вечером, за два года знакомства они впервые отдыхали вместе и могли поговорить запросто и обо всем.
В субботу было значительно прохладнее, и он свозил ее в Арль.
– Только не жди, что нас повсюду будут окружать любимые места Ван Гога, – предупредил он ее по дороге. – Не так уж много их сохранилось с тех пор, когда он был в Провансе. Даже дом, где они жили с Гогеном, снесен. Но все еще существует Аллея саркофагов, которую он изобразил так прекрасно и живо. Если захочешь, мы можем пойти взглянуть на нее. Ну и конечно же, остались нескончаемые поля подсолнухов, где он собирал букеты для натюрмортов. Подсолнухи сейчас как раз вовсю цветут.
Арль, как убедилась Ники, был завораживающим и очень древним, совсем из другого времени. Кли провел ее по старому городу, вызвавшему ее восторг. Отец неизменно говорил ей, что она превосходный турист, любопытный и внимательный, всегда стремящийся узнать все обо всем.
В старом городе было множество руин времен древнего Рима, соседствующих с мощными средневековыми стенами, и несметное число памятников и музеев – словом, было на что посмотреть. Ники чувствовала себя в своей стихии, и Кли был рад, что она испытывает такое удовольствие.
Пробродив несколько часов по городу и крепостным сооружениям, где все дышало стариной, они отправились к позднему обеду в очаровательное бистро, которое Кли, по-видимому, хорошо знал. Его тепло приветствовали хозяева, мадам Ивонна и мсье Луи, усадившие их за столик, по словам Кли, лучший во всем заведении. Он заказывал за двоих, выбирая местные блюда, говоря, что они ей должны понравиться, и попутно объяснял, как и из чего они готовятся. Он также настоял на том, чтобы она согласилась вместе с ним попробовать пастис – знаменитый местный аперитив со вкусом аниса, ставший похожим на молоко, после того как в него, по обычаю, плеснули воды.
После обеда они обошли новую часть города, главным образом глазея на витрины. Ники купила лишь пачку открыток, чтобы отправить их Арчу, членам съемочной группы и друзьям в Нью-Йорк. Пока она выбирала их в книжном магазине, Кли купил с дюжину журналов и кипу газет, после чего они, не торопясь, отправились назад к машине.
Добравшись домой, они выпили на террасе холодного, ломящего зубы шампанского, а чуть позже поужинали. Амелия приготовила замечательное угощение и накрыла стол в саду.
На следующее утро они с Гийомом уехали на свадьбу племянницы в Марсель. Как ни благодарна была Ники Амелии, она с удовольствием устроила себе маленький отдых от ее яств. Кли стал возражать, когда Ники отказалась от холодного цыпленка, рыбы, овощей и всего прочего, настряпанного Амелией. Взамен она сделала себе лишь салат из помидоров с куском свежего батона.
Отпив из бокала, Ники еще раз вспомнила минувший день. Они с Кли бездельничали, главным образом из-за жары. Утром они отдыхали под сенью деревьев у бассейна, читая журналы и газеты, а во второй половине дня перебрались в библиотеку и слушали арии из „Тоски" в исполнении Кири Теканава в сопровождении Национального филармонического оркестра под управлением сэра Георга Солти.
Ники свернулась клубочком в углу огромного дивана, прикрыла глаза, и серебристый голос примадонны в сочетании с музыкой Пуччини перенес ее в другой мир. И все же, подумалось ей, это был особенный день.
Дверь открылась, и появился Кли, с двумя огромными папками. Он прошел к длинному столу и сказал:
– Я еще не говорил тебе, что собираюсь выпустить фотоальбом о событиях в Пекине, на площади Тяньаньмэнь. Мне хотелось, чтобы ты взглянула на некоторые снимки.
– Ой, Кли, с огромным удовольствием! – воскликнула Ники и поспешила к столу.
Он сдвинул в сторону журналы, вытащил фотографии из первой папки и разложил их перед ней. Одни фотографии были цветными, другие – черно-белыми.
Снимки были так выразительны, несли заряд такой жизненной правды и непосредственности, что у Ники просто захватило дух; она снова оказалась на площади. Полные напряжения сумасшедшие дни, закончившиеся в начале месяца кровавой баней, ожили в ее памяти со всей силой.
У Кли был на редкость верный глаз. Он запечатлел людей и события с неповторимой точностью и глубиной.
– Просто удивительно, Кли, – сказала Ники с восхищением. – В этих снимках такая сила – они берут за живое.
На лице его мелькнула довольная улыбка, и он развязал другую папку.
– А здесь нечто более личное, – объяснил он, раскладывая снимки и поглядывая, какое впечатление они произведут на Ники.
Взглянув на фотографии, также сделанные Кли на площади Тяньаньмэнь и в других частях Пекина, Ники увидела себя. На некоторых снимках она была вместе с Арчем и членами съемочной группы, на остальных – с Йойо и Май. Еще были фотографии Йойо с руководителями студенческого движения на фоне Памятника погибшим, палаточного лагеря, Богини демократии и проспекта Чанань. У Ники комок застрял в горле от волнения.
– Кли, я поражена! Помнишь расхожую мысль, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать? Как это точно, правда?
– Наверное, так оно и есть, – сказал он, пожав широкими плечами, и извлек из папки последнюю пачку фотографий.
Воспоминания захлестнули Ники. По каменному прямоугольнику площади Тяньаньмэнь неумолимо надвигается армада танков и бронемашин. Вдоль по проспекту Вечного покоя маршируют безжалостные солдаты с каменными лицами, вооруженные автоматами, грозя смертью своему народу. Гневные пекинцы на баррикадах грозят кулаками Народно-освободительной армии, в отчаянии пытаясь спасти жизни студентов – детей Китая. По ветру развеваются огромные белые полотнища со студенческими призывами к свободе и демократии, размашисто начертанные краской цвета крови.
Взгляд Ники упал на снимки убитых студентов – застреленных, раздавленных танками, валяющихся на улицах в лужах крови. Ей вдруг почудился запах порохового дыма, сухой треск выстрелов, зловещий рев и лязг танков, катящихся по холодному камню площади, и крики ужаса. Ники содрогнулась.
Она была так потрясена образами, которые Кли удалось запечатлеть на пленке, что на ее глаза навернулись слезы, а рука невольно прикрыла рот. Ники чувствовала, что не может произнести ни слова.
Увидев ее слезы, Кли привлек ее к себе.
– Не расстраивайся, – сказал он успокаивающе.
Он воспринимал ее присутствие все эти дни как никогда остро и знал, что ему не стоило обнимать ее так. Благоухание ее духов пьянило его, ее тело, такое теплое и трепетное, было так близко.
Он с неохотой отпустил ее. Никогда Ники не казалась ему такой прекрасной. За неделю, проведенную в Провансе, кожа ее стала золотисто-коричневой, светлые волосы местами выгорели, а глаза на бронзовом лице казались голубее, чем когда-либо. От него потребовалось все самообладание, чтобы не обнять ее снова.
Ники сказала:
– Так вот чего ты добиваешься?
– Чего? – спросил он, пораженный, думая, уж не догадалась ли она, что он на самом деле чувствует.
– Добиваешься, чтобы я плакала, чтобы все, кто увидит эти фотографии, плакали, как я сейчас, испытывали сострадание, сочувствие, ужас и гнев.
– Думаю, что да, – признался он.
– Ты добьешься своего. Фотографии поразительны. Меня словно ударили под дых. Альбом станет сенсацией.
– Надеюсь, дорогая. – Он запнулся. – Слово „дорогая" слетело с языка против его воли, но если она и заметила эту оговорку, то не подала вида. Она вообще никак не отреагировала.
Кли стал собирать фотографии. Ники помогала ему. В какой-то момент он сказал:
– Знаешь что, Ник, я, конечно, могу сам придумать подписи к фотографиям, это дело для меня привычное, но что книге действительно необходимо – так это хорошее предисловие. Вот я и подумал... ты ведь владеешь пером, как, пожалуй, никто из тех, кого я знаю. Может быть, ты поможешь мне, если тебе это интересно?
Предложение застало Ники врасплох, и она не смогла скрыть своего удивления.
– Право, не знаю.
– Соглашайся. Кому еще такая работа по плечу, как не тебе? Ты была там, видела все собственными глазами, прочувствовала так же остро, как и я. Ты напишешь как надо. Текст должен подходить к фотографиям. Прошу тебя, скажи „да".
– Ну хорошо. Да.
– Вот это разговор! – Кли снова подавил желание обнять ее. Вместо этого он сказал: – Мы отлично сработаемся.
Ники подошла к сервировочному столику и подняла бокал.
– Думаю, за это надо выпить.
Кли взял свой бокал и чокнулся с ней.
– Итак, тост за сотрудничество!
– За наше сотрудничество! – откликнулась Ники. Они выпили.
– Не мешает повторить, – заявил Кли, подходя к шкафчику, на котором оставил шампанское и ведерко со льдом.
– А не поплавать ли нам перед ужином? – предложил он.
– Почему бы нет? – улыбнулась Ники.
12
Она поплыла к нему на спине.
– Кли, как же здесь хорошо! – воскликнула Ники. – Я думала, вода будет теплой, как в ванне, но она просто отличная, лучше и не надо.
– Это вечерний бриз принес прохладу, – ответил Кли.
Ники молчала, продолжая плыть к краю бассейна, где Кли переводил дух после нескольких энергичных заплывов. Перевернувшись, она подплыла к нему, совсем близко, ухватилась одной рукой за край бассейна, другой откинула назад мокрые волосы и тихонько засмеялась, покачивая головой.
– Что ты?
– Я просто подумала, как странно, что мы иногда забываем о самых простых радостях жизни, таких прекрасных – самых лучших.
– Я знаю, что ты имеешь в виду, – сказал Кли и оглядел сад. Он включил маленькие прожекторы, спрятанные в густой зелени, и кусты, деревья и цветы теперь мерцали в кругах бледного серебристого света. Сестра Кли разместила подсветку так искусно, что она казалась естественной. Сад выглядел, как днем, но, по мнению Кли, особенно красиво – после заката.
Высоко над головой небо вновь играло цветами: розовато-лиловый и аметистовый сменял ультрамарин, спускались густые сумерки. В саду воцарилась тишина, лишь шелестели листья в рощице да вода нежно плескалась о края бассейна. Воздух был чист, прохладен и сладок от запаха жимолости и жасмина, росших вдоль старой каменной ограды.
Кли глубоко вздохнул и взглянул на Ники.
– Что может быть лучше, чем быть вдвоем в таком прекрасном уголке.
– Ничего. Здесь просто рай, – промурлыкала Ники. – Выходные удались на славу, Кли. Я восхищаюсь каждым мгновением. День был прекрасен и заканчивается замечательно.
– Он еще не кончился, – заметил Кли, украдкой взглянув на нее. – Впереди целый вечер... – Он бросил взгляд на часы. – Половина десятого всего-навсего. Можем колобродить допоздна. Если ты помнишь, ни тебе, ни мне завтра утром не надо никуда бежать.
– И слава богу, – ответила Ники с легким смехом. – По правде говоря, это так здорово – чуть-чуть побездельничать. Впервые за два с половиной года, должна признаться. Спасибо, что пригласил меня, спасибо, что приехал сам. Все было ну просто... просто замечательно, Кли. Ты такой заботливый, такой добрый. Словом, ты настоящий друг.
Она прикоснулась к его руке, покоившейся на краю бассейна. Он взял ее ладонь и крепко сжал. Прежде чем Кли смог сообразить, что делает, он привлек Ники к себе и поцеловал в губы.
Мгновенное сопротивление – и робкий ответ. Тело ее обмякло, губы стали мягкими и податливыми. Вдруг Ники резко отпрянула и пристально посмотрела на Кли.
Ее лицо стало незнакомым, непонятным; его выражение сбивало с толку. Снова взяв ее за руку, Кли пробормотал:
– Постой, Ник. Не уходи. Ты стала очень дорога мне, с самого Пекина. Все перевернулось. Ну как тебе объяснить?
Она молча высвободила руку и поплыла на противоположную сторону бассейна.
Кли последовал за ней и, выбравшись из воды, направился к шезлонгам под деревьями. Ники была уже там.
Она стояла, глядя в сторону, и дрожала на легком ветерке.
Кли взял с шезлонга большое пляжное полотенце и укутал ее.
– Ты замерзла.
Она резко повернулась к нему, но не произнесла ни слова.
Так они и стояли без движения, глядя друг на друга, глаза в глаза, и ни один не решался нарушить молчание.
Кли казалось, что взгляд ее ярко-голубых глаз пронзал его, в глубине души он уже сдался, но отвести глаза не мог. О Господи, как он жаждал ее. Ему хотелось обнять ее и любить, любить, любить. И еще Кли понял, что хочет обладать ею без остатка и так же безраздельно принадлежать ей. Но он и пальцем пошевелить не мог, не то что обнять ее – его словно парализовало, дыхание остановилось.
Ники первой нарушила молчание.
– Кли... Кли... – она тут же запнулась.
Потом ему еще долго будет вспоминаться ее голос, то, как она произнесла его имя в то мгновение. Этот голос сказал ему все. В нем звенело ожидание.
– Ник, дорогая, – глухо выдавил он и то ли ринулся к ней, то ли она упала к нему в руки.
Объятие его было неистовым. Он грудью чувствовал биение ее сердца, созвучное с его собственным. На его поцелуй, жадный, страстный, она ответила со всем пылом, ее мягкие губы раскрылись, и их языки встретились, замерли, коснулись друг друга снова.
Ее руки перебирали волосы у него на затылке, потом скользнули на плечи и дальше вниз по спине. Прикосновения ее пальцев, нежных и гибких, привели его в исступление. Он гладил ее по спине, все сильнее вжимая в себя, заставляя ее тело слиться с его телом.
Ники льнула к Кли, переполняемая желанием не меньше, чем он. Голова кружилась, ноги подкашивались, всю ее сотрясала дрожь. Кли был вне себя. Наклонившись к впадинке у шеи Ники, он нежно поцеловал ее, стянул полотенце с ее плеч и стал покрывать их нежными поцелуями.
Он отпустил ее, сжал ее лицо ладонями и заглянул в глаза. Даже в сумерках от него не скрылся ее взгляд, полный томления. Кли знал, что Ники чувствует то же, что и он, и оттого возбудился еще сильнее.
Взяв Ники за руку, он осторожно усадил в шезлонг и сам присел на краешек. Склонившись над ней, он поглотил ее губы своими, все время теребя полотенце и купальник. Застежка наконец не выдержала, и он чуть-чуть только потянул лифчик на себя. Груди ее вырвались на свободу. Поймав их в ладони, он поцеловал сначала одну, потом другую.
– Кли.
Он замер.
– Ники?
– Я боюсь, – прошептала она чуть слышно.
– Меня?
– Н-нет.
– Себя? – Он старался говорить как можно мягче. Кончики его пальцев нежно коснулись ее щеки.
– Я... я... я... боюсь этого... У меня так давно ни с кем ничего не было, – прошептала она.
– Все будет хорошо. – Кли обнял ее. – Поверь мне, – сказал он, касаясь губами ее волос. – Поверь.
Кли встал и протянул ей руки, помогая подняться. Она вопросительно взглянула на него.
– Туда, – сказал он и кивнул в сторону рощицы.
Кли расстелил полотенца на траве, они выскользнули из купальных костюмов и легли рядом под сенью деревьев.
Ники трепетала, переполненная желанием, но к страсти примешивался страх – боязнь разочаровать его, не оправдать его ожиданий. Ей захотелось сбросить напряжение, и она предприняла отчаянную попытку совладать со своим натянутым как струна телом. Повернув голову, Ники взглянула на Кли и коснулась рукой его лица, глядя ему в глаза.
Кли улыбнулся, успокаивая ее. Его улыбка была такой же неловкой, мальчишеской, как и в тот раз, когда они встретились впервые в баре отеля „Коммодор" в Западном Бейруте. Улыбка эта, давно ставшая привычной, проникла сейчас в самое ее сердце. Жгучее чувство к Кли накатило волной. Странная мысль поразила ее. Неужто и вправду он неравнодушен к ней вот уже два года, а она об этом даже не подозревала? Неужели он – причина тому, что все это время она всерьез не посмотрела ни на одного мужчину?
Опершись на локоть, Кли склонился над ней, лаская ее груди. Приблизившись губами к одной, он поцеловал сосок, мгновенно набухший от его прикосновения. Затем он поцеловал другой. Ники издала тихий грудной стон и нежно обняла его, ее пальцы пробежали по его лопаткам и замерли на пояснице.
Кли поднял голову и страстно поцеловал ее в губы, не переставая ласкать ее грудь. Наконец руки его коснулись ее упругого живота и бедер, стали гладить шелковистую кожу, пока Ники не освободилась от напряжения.
Ее тело стало мягким, податливым и с готовностью отвечало на каждое прикосновение. Он подвинулся, приник, целуя, к ее животу, в то время как пальцы его, легкие и ласковые, продолжали гладить ее, исследовать и изучать, пока она не раскрылась под его руками и губами, как бутон распускается навстречу солнцу. Ее запах дурманил его, он весь был во власти яростного желания. Потребовалось все его самообладание, чтобы остановить себя.
Ники положила руки ему на плечи, потом снова закрыла глаза, наслаждаясь его сильными, чувственными прикосновениями. Голова ее шла кругом. Они оказались в объятиях друг друга так внезапно, что она испытала настоящее потрясение. И все же она знала: всему, что происходит с ними, суждено было случиться, она чувствовала это всем своим существом. Она уже была на пределе желания, доведенная им до грани экстаза. Его язык и губы достигли самого сокровенного. Кипя от любовного восторга, проснувшегося в ней, она отдалась ему без остатка. Она была где-то далеко, словно ее несло течение, а он все ласкал и целовал ее, делая это так уверенно и умело, что казалось, любит ее вечность.
Он слегка согнул ее ноги в коленях и, подложив руки под ягодицы, снова припал к ней ртом, касаясь так легко, что она едва чувствовала. Небывалое ликование пронзило ее, дрожь пробежала по ее телу.
– О-о, Кли, еще, еще, еще, ну же, ну, пожалуйста, – шептала она.
Он поднял на мгновение голову и снова склонился над ней. Его губы и руки продолжали любить ее страстно, нежно, искусно.
Растущее возбуждение Ники сжигало Кли, ему казалось, он сейчас разорвется, он до боли жаждал оказаться внутри нее. Но она сказала, что давно ни с кем не была близка. И он хотел доставить ей радость, быть уверенным, что она полностью расслабилась и готова принять его.
Она снова выкрикнула его имя, задрожала сильнее и впилась пальцами ему в плечи. Ее вожделение подхватило его. Оргазм был близок, он должен был взять ее немедленно и отдаться самому без остатка.
Сильнейший спазм сотряс ее, и он вошел в нее так властно и сильно, что у обоих перехватило дыхание.
Ники вцепилась в него, обхватив его ногами, и крикнула: „Кли, о Господи! Кли!" – но он закрыл ее рот своим, и они сразу же нашли свой неповторимый ритм.
Страсть нарастала. Он обладал ею все нетерпеливей и настойчивей. Мощь его нарастала, с каждым движением он проникал в нее все глубже и глубже. Ники обрела совершенную свободу, тело ее вздымалось и гнулось дугой, подчиняясь ему и раскрываясь под его напором.
Она открыла глаза и увидела, что он смотрит на нее.
– Ты прекрасна, Ники, – ответил он на ее немой вопрос.
– О, Кли...
Он не сводил с нее глаз, погружаясь в самую бездну ее зрачков. Они были зачарованы друг другом. Их взгляды проникали все дальше и дальше, в самые сердца и души.
Кли подумал: „Это не просто зов плоти, одному Богу ведомо, что с ней я испытываю то, что не переживал ни с кем. Я люблю ее. Вот и все. Я люблю Ники. Люблю ее с самого Пекина".
А Ники, глядя неотрывно, пристально, испытующе в темные сверкающие глаза Кли, начала понимать, что вот уже многие месяцы ждет, чтобы он стал ее возлюбленным, хотя до сих пор, до самого последнего мгновения, не осознавала этого. „Наконец-то я свободна от Чарльза, – с легким удивлением подумала она. – Быть может, я снова смогу любить, быть может, я полюблю человека, которого зовут Клиленд Донован".
Кли снова пришел в движение, сначала медленно, пожирая ее взглядом. Она раскрыла ему объятия, и он опять впился в ее губы и язык. Ники тоже ожила, мгновенно поймав его ритм. Он все убыстрял темп, она отвечала тем же.
Нестерпимый жар разливался от ее бедер, заполняя все ее существо. Она вжалась в него, вонзила пальцы в его плечи. На устах ее было его имя. Кли почувствовал, как ее жар охватывает и его. Раз за разом он входил в нее все глубже и чаще. Чаще. Глубже. „Иди ко мне, любовь моя, стань частью меня". Она повиновалась, и в минуту свершения, когда он истек в нее неудержимыми потоками, они и в самом деле слились воедино, стали одним существом.
Он выкрикивал ее имя, слышал, что она тоже зовет его; обоим чудилось, что они парят, поднимаясь все выше и выше. Кли стал невесомым, и все плыл и плыл куда-то в голубом небе цвета ее глаз. Он плыл в бесконечность, держа ее в объятиях, и знал, что ни за что не отпустит ее от себя. Никогда. Это его любимая. Единственная. Никогда у него не было женщины, подобной ей, и никогда не будет. Она создана для него, точно так же, как он создан для нее. Так тому и быть.
Наконец он открыл глаза и взглянул на Ники.
В этом уголке сада было сумрачно. Только светились несколько маленьких ламп, скрытых в густой листве, образовавшей шатер, так что он мог все же видеть ее лицо. Оно сияло от счастья. Удивительной голубизны глаза ее были широко открыты и смотрели на него не мигая, в них было нечто, чего он никогда раньше не видел. Обожание? Чувствует ли она то же, что и он? По-другому и быть не могло – влечение, соединившее их, было обоюдным.
– Ник, – начал было он, но прежде, чем смог вымолвить еще слово, она протянула руку и приложила кончики пальцев к его губам.
– Ничего не надо говорить, Кли.
– Ники, я...
– Тсс... – сказала она и привлекла его лицо к себе. Нежно поцеловав, она обвила его руками и замерла. Душевная боль, которая не давала ей покоя, чуть-чуть отступила – впервые с тех пор, как Чарльз Деверо ушел из ее жизни.
13
– Вуаля, мадемуазель. Ваш пикничок по-американски, – сказал Кли, ставя большой деревянный поднос на кофейный столик в центре библиотеки, и со смущенной улыбкой добавил: – Боюсь, на большее я не способен.
Ники спрыгнула с дивана, подошла к низкому столику и села на большие подушки, которые Кли разложил на полу. Она обследовала приготовленную им снедь и расхохоталась.
– Кли, это просто чудо! Ты раздобыл то, что я ужасно люблю. Арахисовое масло „Скиппи" – вот не ожидала. Обожаю его. Виноградное желе. Сандвичи с тунцом, салат, бекон, салат-латук, помидоры, ржаной хлеб. Маринованные огурцы, хеллманский майонез. Откуда ты все это достал? Особенно ржаной хлеб?
Кли с трудом сдерживал смех.
– Ржаной хлеб я достал из холодильника. Его мне привозят сестрички, когда наезжают погостить. Они же привозят кучу всякой всячины из Штатов, чего во Франции днем с огнем не сыщешь. Амелия кое-что кладет в холодильник, ржаной хлеб например, и пакеты с глазированными сухариками, а остальное отправляет в кладовку. Итак... – Он взял жестянку с диет-кокой, потянул за петельку на крышке. – Как ты смотришь на то, чтобы запивать вот этим? – спросил он.
– С удовольствием, и давай садись рядом, – сказала Ники, кладя подушку рядом с собой.
– Погоди, вот только включу видео. – Он направился к стеллажу. – Так что ты хотела бы посмотреть?
– „Я найду тебя" с Кларком Гейблом и Ланой Тернер. Они там играют корреспондентов, которые... влюбляются друг в друга во время работы за границей.
– Ага! – воскликнул он, широко улыбнувшись. – Как это кстати. Я бы ни за что не додумался.
Включив фильм, Кли сел на подушки, чмокнул Ники в нос, взял сандвич с тунцом и салатом и, расположившись поудобнее, стал смотреть.
Фильм их насмешил. Картина, снятая в 1942 году, оказалась весьма наивной, как, впрочем, и весьма милой и непосредственной – словом, безнадежно устаревшей для двух многоопытных репортеров.
– Вот скучища-то, а? – пробормотал Кли, покосившись на Ники.
– Конечно. Все старые фильмы такие.
– Только не „Касабланка", этот смотрится и сейчас.
– Ты прав, но этот фильм совсем не лишен очарования, особенно когда на экране Гейбл. – Легендарный киноактер был любимцем Ники, и когда несколько секунд спустя его герой на экране произнес: „Я никогда и строчки не напечатаю, пока сам все не увижу дважды и не услышу трижды", Ники сказала: – Отныне это станет моим девизом!
Кли закатил глаза в притворном ужасе.
– Ну послушай же, – настаивала Ники, – ты не можешь отрицать, что Гейбл прекрасно играет газетчика, его герой немного лихач, немного щеголь. Кроме того, он шикарный.
– Да-да, конечно. – Кли повернул ее лицо к себе и коснулся губами ее губ. – Ты не хуже.
Фильм кончился, Кли начал собирать тарелки и бокалы на поднос.
– Хочешь еще что-нибудь посмотреть, или пойдем вниз на террасу пить кофе? – спросил он.
– Кофе на террасе? Звучит заманчиво, – ответила Ники и отправилась за Кли.
Потом они сидели за столом на кухне и ждали, пока кофе настоится. Кли очистил яблоко, разрезал на дольки и, предложив Ники, сказал:
– В середине июля я еду в Нью-Йорк, а оттуда в Вашингтон снимать президентскую чету, а после вернусь в Нью-Йорк до конца августа. Как ты думаешь, не удастся ли нам там поработать над книгой?
– Ясное дело, удастся. Я ведь наверняка тоже туда приеду, если, конечно, где-нибудь не начнется война...
– Ну, на войне-то мы окажемся вместе, – вставил Кли.
– Думаю, что да, – кивнула Ники. – Во всяком случае, мы с Арчем будем работать над фильмом весь июль и август. Скорее всего мне придется писать сценарий и заниматься общей подготовкой. Но это не помешает работе над книгой. Ты уже придумал название?
– Нет. Пока нет, так что любые предложения принимаются с благодарностью. А кофе пахнет чудесно. Пошли на террасу.
Они сидели на террасе молча, наслаждаясь покоем и красотой окружающей природы. Было далеко за полночь. По черному бархату неба, казалось, кто-то рассыпал хрустальные бусы. Светила полная луна. Ветерок, шелестевший кронами деревьев, доносил запах жимолости.
