Текст книги "Последний верблюд умер в полдень"

Автор книги: Барбара Мертц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

– О, дорогой, – прошептала я.

– Пибоди? – Эмерсон вопросительно посмотрел на меня.

– Я думаю, что, возможно, ты был прав, мой дорогой, когда говорил, что у меня слишком бурное воображение.

Дальнейшее обсуждение прервалось появлением Настасена при всех регалиях. Его плиссированное льняное одеяние, золотые сандалии и тяжёлый воротник, усеянный драгоценностями, представляли точную копию наряда фараона; рукоять меча на поясе была изготовлена из горного хрусталя в золотой оправе. Единственное, чего не хватало – короны, и о! что за похотливый взгляд он бросил на неё, когда миновал трон и уселся в кресло перед ним!

И снова воцарилось тяжёлое молчание. Как театрален был этот народ! Задержка длилась, и целью её являлось заставить потерять самообладание – по крайней мере, тех, кто, в отличие от нас, не воспитывался в традициях британской отваги. Эмерсон подавил зевок, я позволила векам опуститься, будто бы от скуки, и Настасен решил продолжить. Он поднял позолоченный посох, который держал в руке, и крикнул:

– Приведите их! Приведите виновных, дабы вострепетали они перед возмездием бога!

Наполовину ожидая увидеть Рамзеса и Тарека, я ощутила мгновенное облегчение, увидев вместо них небольшую группу людей в местной одежде. Но облегчение было недолгим, когда я узнала их и поняла, что вместе с ними находятся женщины и маленькие дети. Эмерсон выплюнул клятву (вполне оправданную, но записывать я её не буду) и начал подниматься. Но тут же рухнул обратно – из-за петли, сброшенной сверху и плотно притянувшей его тело к стулу. Я почувствовала, что мои руки точно так же привязаны; беглый взгляд вправо убедил меня, что и Реджи находился в том же положении.

– Эти люди – дважды предатели, – объявил Настасен. – Один раз – за неспособность выполнить свой долг. Другой – за то, что отдали свои души во власть белому колдуну. Они умрут вместе со своими семьями. Но так как они храбро сражались, служа моему отцу, царю, и так как колдун подчинил их своими чарами, им предоставляется честь умереть от руки Хенешема (?).

Ряды жрецов перед нишей расступились, и оттуда вышел мужчина. Ростом он был не выше, чем самый низкий из жрецов, но вдвое массивнее их, и вся эта масса состояла из мышц. Он носил только набедренную повязку; всё его тело, в том числе голова, было выбрито в соответствии с требованиями ритуальной чистоты. Тяжёлые надбровные дуги и пухлые щёки уменьшали глаза до маленьких чёрных кружочков, холодных и блестящих, как обсидиановые бусины. Рот представлял из себя широкую безгубую линию, будто вырезанную в мёртвой плоти. Шея была настолько толста, что голова, казалось, покоится непосредственно на массивных плечах. Он выглядел так, будто мог раздавить обычного человека голыми руками, но нёс с собой оружие – копьё, чьё лезвие было темно от старых пятен, за исключением острия и краёв, которые сверкали, как полированное серебро.

Когда он вышел, свет факела бросил на смазанную маслом кожу отблеск цвета свежей крови. Он низко поклонился Настасену и ещё ниже – тёмной нише, затем распрямился и стал ждать.

Из рядов обречённых не доносилось ни звука. С застывшими серыми лицами они глядели пустыми глазами на своего палача. В первых рядах стоял молодой офицер. Он не смотрел на нас, и, казалось, забыл о женщине, тесно прильнувшей к нему. Она выглядела совсем девочкой и держала на руках младенца. Её лицо оставалось неподвижным, но руки, очевидно, сжались сильнее, и малыш стал плакать.

Безгубый рот палача трещиной разошёлся в стороны.

– Младенец плачет? Я остановлю его слёзы. И, поскольку Хенешем милостив, я не оставлю мать горевать по ребёнку. Стань впереди, женщина, и держи перед собой дитя.

Он с лёгкостью поднял тяжёлое копьё, как веточку. Малиновый свет скользнул вдоль вздувшихся мышц на руках. Молодой отец застонал и закрыл руками глаза.

С пересохшим от ужаса ртом я изо всех сил пыталась освободить руки и достать маленький пистолет. Но знала, что не успею.

Когда Эмерсон немного раздражён, его грудь раздувается, как у быка; когда же он действительно зол, то передвигается так же тихо и быстро, как атакующий леопард. Я услышала треск, с которым верёвка на его груди лопнула, будто нитка. Одним длинным прыжком он оказался рядом с ближайшим стражником и, свалив его на землю, вырвал у него копьё. Сверкание, серебристая молния – и лезвие копья, теперь тусклое и мокрое, показалось на полных двенадцать дюймов из спины палача.

О, кисть Тёрнера[168]168
  Уильям Тёрнер (1775–1851 гг.) – британский живописец, мастер романтического пейзажа, акварелист. Предтеча французских импрессионистов.


[Закрыть], перо Гомера[169]169
  Гомер – легендарный древнегреческий поэт-сказитель, создатель эпических поэм «Илиада» и «Одиссея».


[Закрыть]! Нет, меньший гений не мог бы передать величественное и страстное великолепие этой сцены! Эмерсон стоял в пролёте, сжав кулаки. От невероятной силы удара отлетели все пуговицы с рубашки, и бронзовая грудь бурно вздымалась. Круг копий угрожал ему, но голова была гордо поднята, и мрачная улыбка играла на губах. У его ног лежало тело убийцы в растекавшейся луже крови. Стоявшие за ним осуждённые оживали; падая на колени, они протягивали руки к своему защитнику.

Эмерсон глубоко вдохнул. Его голос заполнил огромный зал, прокатившись громовыми раскатами:

– Месть богов поразила убийцу маленьких детей и безоружных мужчин! Маат (справедливость, порядок) объявляет свою волю через меня – Отца Проклятий, Руку Бога!

По всему залу прошуршал единый вдох благоговения. Настасен вскочил, его лицо раздулось от ярости.

– Убейте! – завопил он. – Убейте его!

Бог сказал

Моё горло сжалось изо всех сил, сердце переполняли невысказанные слова. Глаза не отрывались от взора моего героического супруга, и в блестящей синеве этих глаз я читала несокрушимое мужество и бессмертную любовь – если бы я была в состоянии выразить переполнявшее меня восхищение! С улыбающихся губ слетели слова:

– Не смотри, Пибоди.

– Никогда не бойся за меня! – воскликнула я. – Я буду с тобой до конца, мой любимый, и после него. Но не последую за тобой до тех пор, пока не отомщу за тебя!

Настасен испустил бессловесный неистовый крик. Его приказу не повиновались. Все колебались, никто не желал быть тем первым, кто вызовет гнев могучего белого колдуна. Что-то невнятно бормоча, с пеной у рта, принц выхватил из-за пояса церемониальный меч и бросился к Эмерсону.

Голос возвысился над шумящей толпой:

– Остановитесь! Хенешем говорит. Внемлите голосу Хенешема!

Высокий и нежный женский голос остановил Настасена, как будто тот столкнулся с невидимой стеной. Голос продолжал:

– Церемония закончилась. Вернуть чужестранцев обратно. Хенешем сказал.

– Но… но… – заикался Настасен, размахивая мечом, – виновные должны умереть. Вместе с семьями.

Эмерсон скрестил руки на груди:

– Вначале вам придётся убить меня.

– Вернуть чужестранцев обратно, – повторил высокий чистый голос. – Всех. Ждите суда Хенешема. Церемония закончилась. Голос Хенешема сказал.

Стражники повиновались этому приказу так же добросовестно, как не повиновались Настасену. Верёвки, державшие меня, упали. Я поднялась и, к своему огорчению, обнаружила, что колени слегка дрожат.

Эмерсон оттолкнул пару копий в сторону и поспешил ко мне.

– Это реакция, – заметил он. – Вот что, Пибоди, не вздумай упасть в обморок или что-нибудь в этом роде. Мы должны продолжать делать вид, будто ничего не случилось.

– Я и не собиралась спороть какую-нибудь глупость, – заверила я.

– Тогда перестань беседовать с моей ключицей и оставь в покое рубашку.

Я вытерла глаза остатками этой одежды, прежде чем подчиниться.

– Вот и ещё одной рубашки не стало, Эмерсон! Ты слишком суров с ними.

– Узнаю мою Пибоди, – ласково сказал Эмерсон. – Вперёд, моя дорогая – и побыстрее. Фортрайт, вставайте, старина.

Я забыла о Реджи, и предполагаю, что читатель поймёт, почему. Его тоже освободили, но он по-прежнему сидел в кресле, напоминая выражением своих глаз дохлую рыбу. Зал почти опустел. Доносившийся из тени шорох ног, обутых в сандалии, свидетельствовал об уходе последних зрителей. Настасен удалился, оставив свой ​​меч на полу, где бросил его в приступе детской обиды.

Двигаясь, как лунатик, Реджи присоединился к нам, и мы отправились к выходу в окружении исключительно взволнованного сопровождения. Когда мы проходили мимо небольшой группы узников, молодой офицер бросился к ногам Эмерсона:

– Мы принадлежим тебе, Отец Проклятий, до самой смерти.

– Не для смерти, но для жизни[170]170
  Игра слов. To death можно перевести и как «до смерти», и «для смерти».


[Закрыть], – возразил Эмерсон, никогда не упускающий возможности вставить меткое словцо. – Встаньте, как подобает мужчинам, и боритесь за справедливость (Маат).

– Жаль, что они не понимают английский язык, – высказалась я, когда мы продолжили путь. – При переводе многое теряется.

Эмерсон усмехнулся.

– Я оскорблён твоей критикой, Пибоди. Я думал, это прозвучало достаточно хорошо, учитывая моё несовершенное владение языком.

– О, я не собиралась тебя критиковать, дорогой. Ты понимаешь их язык лучше, чем я; что это за странный титул?

– Понятия не имею, – безмятежно ответил Эмерсон. – Но кем бы он или она ни были, Хенешем – явная сила, с которой следует считаться.

– Это был женский голос, Эмерсон.

– Голос – женский; Рука – мужской. Титулы, Пибоди, согласна?

– Боже мой! Я не думала об этом, но, похоже, ты прав. Эмерсон… ты видел что-то… кого-то… в нише?

– Оттуда появилась Рука Хенешема.

– И голос тоже звучал оттуда. Но то, что я увидела… почувствовала… ощутила… нечто большее.

– Чудовищно, – пробормотал Реджи. – Ужасно.

– Ах, так вы с нами и духом, а не только телом, – отозвался Эмерсон, прикрыв глаза, когда мы вышли на открытый двор. – Не унывайте, человече, вы ещё не умерли.

– Вы балансировали на грани, – выговорил Реджи. – А затем настала бы очередь вашей жены и моя.

– Чушь, – отрезал Эмерсон. – Я повторяю, что нас сберегают для более впечатляющей церемонии. Возьми меня за руку, Пибоди, эти ребята просто бегут сломя голову. – Он грубо толкнул идущего впереди солдата в спину. – Помедленнее, дьявол тебя побери (букв. – да заберёт тебя Анубис)!

– Надеюсь, они стремятся поскорее сбыть нас с рук, – решила я. – Из страха стать жертвами магии великого Отца Проклятий.

Эмерсон усмехнулся.

– Да. Незамысловатая хитрость Настасена на этот раз обернулась против него; наша мана[171]171
  Мана в верованиях народов Меланезии и Полинезии – существующая в природе сверхъестественная сила, носителями которой могут быть отдельные люди, животные, различные предметы, а также «духи». Термин может применяться и как синоним авторитета, магической силы, престижа, власти и пр.


[Закрыть] мощнее, чем когда-либо.

– Твоя мана, любимый, – ответила я, сжимая его руку.

Передвигаясь с более умеренной скоростью, мы продолжали обсуждать личность и могущество Хенешема. Эмерсон утверждал, что он – мужчина, я настаивала на том, что это – женщина, но мы согласились, что его или её власть была, вероятно, ограничена вопросами религии. Однако в этом обществе разграничения отнюдь не такие чёткие, как в нашем. Отправление правосудия (если это можно так называть) являлось прежде всего религиозной функцией с тех пор, как божественный пантеон стал вершить последний суд. Какое воздействие случившееся окажет на наше собственное предполагаемое жертвоприношение, мы так и не определили, хотя долго спорили по этому поводу.

– Ну, – завершил Эмерсон, – нам остаётся только ждать и наблюдать. По крайней мере, мы узнали, что в этой маленькой игре существует ещё один игрок, который – на данный момент, по крайней мере – похоже, расположен в нашу пользу.

Я хмыкнула.

– И что это должно означать, Пибоди?

– Кажется, я знаю, почему она вступилась за нас. Вероятно, из-за тебя.

– Ну знаешь ли, Пибоди…

– Эмерсон, просто послушай и следи за моими рассуждениями. Рука Хенешема пользуется копьём для истребления своих жертв. Мероитические барельефы изображают королеву, пронзающую узников копьём. В египетских храмах изображены аналогичные сцены, показывающие фараонов, разбивающих головы пленникам огромной булавой. Но, конечно, бог-царь[172]172
  Бог-царь: здесь – термин, обозначающий обожествлённого правителя (фараона) в Древнем Египте.


[Закрыть] не совершал это кровавое злодеяние лично; мы знаем, что жрецы и чиновники исполняли многие обязанности, которые номинально были прерогативой монарха. В данном случае точно так же необходим заместитель, который и будет держать в руке настоящую булаву. Тем более вероятно, что женщина, но сильная и кровожадная, назначает чиновника – Руку Её Величества – заниматься убийствами.

– Ты хочешь сказать, неведомая сила является королевой? – воскликнул Эмерсон. – Эта приятная пухлая дама, которой ты подарила ​​иголку с ниткой, приказала убить женщину и её ребёнка?

– Можно улыбаться и быть злодеем, Эмерсон. Можно быть приятной, пухлой, склонной к домашним заботам и одновременно не видеть ничего плохого в убийстве младенцев. И приятная, пухлая, молодая вдова может оказаться благоприятно расположенной к мужчине, чью физическую и моральную одарённость она только что узрела в таких впечатляющих проявлениях.

Эмерсон покраснел.

– Галиматья, – пробормотал он.

Я снова хмыкнула.

Из уважения к скромности Эмерсона я была чрезвычайно сдержанна. Любая женщина, в тот день увидевшая его в действии, мгновенно влюбилась бы. Да и сама я была глубоко тронута. Великолепное мышечное сложение мужа хорошо мне знакомо, но это зрелище в условиях борьбы, насилия и защиты беспомощных произвело на меня неизгладимое впечатление. Не буду притворяться, что моя восторженная оценка – исключительно эстетическая. Существовал ещё один компонент, и теперь он неудержимо усиливался. Выражение «накал страстей», пожалуй, будет немного неуместным.

– Ты дрожишь, моя дорогая, – заботливо сказал Эмерсон. – Запоздалый шок, судя по всему. Обопрись на меня.

– Это не шок, – ответила я.

– А-а, – протянул Эмерсон. И ткнул в спину идущего впереди солдата. – Ползёте, как улитки. Пошевеливайтесь!

Наш караул с явным облегчением передал нас солдатам, караулившим у входа в жилище. Эмерсон тянул меня за собой, и задержался только для того, чтобы убедиться, что Реджи не следует за нами, после чего прямиком направился в спальню.

Зрелище, представшее нашему взору, оказалось настолько ужасным, что любые намерения мгновенно вылетели из головы. Я предполагала, что Аменит занимается своими делами, и наша встреча отодвинется на несколько минут, а то и дольше – в зависимости от обстоятельств. Но она была в спальне, съёжившись на циновке у кровати. При виде её лица Эмерсон испустил крик ужаса:

– Господи, Пибоди! Что ты натворила?

Её шелушащаяся кожа была не просто покрыта волдырями – она приобрела мерзко-зелёный цвет разлагающегося трупа. Что выглядело особенно жутко по контрасту с фиолетовыми волосами.

Признаться, я несколько опешила. Ведь я воспользовалась всего лишь щелочным мылом, размягчив его и превратив в пасту. Похоже, бедняжка оказалась чрезмерно чувствительна к нему. И конечно же, я не думала, что травы придадут ей такой зелёный оттенок.

Выражение, с которым она бросила на меня испепеляющий взгляд, отнюдь не улучшило её внешний вид.

– Ты обожгла мою кожу огнём, ты (несколько эпитетов, труднопереводимых дословно, но и без того достаточно ясных)..! Я убью тебя! Вырву у тебя язык изо рта, волосы с головы, твоё… – Издав предсмертный стон, она умолкла и согнулась, схватившись за живот.

Эмерсон судорожно сглотнул.

– Не… не мышьяк, Пибоди…

– Нет, конечно, нет. Но у неё явно какое-то расстройство пищеварения. Мыло не могло… О, Господи Всеблагий! – Я увидела чашу на полу рядом с бившейся в судорогах Аменит. Ту самую, в которой я истолкла бобы клещевины – и пустую.

Я рухнула на колени рядом с девушкой и схватила её за плечи.

– Аменит! Ты пила это зелье? Немедленно отвечай!

Судороги стихли; она покрылась обильным потом и обмякла в моих руках.

– Да, я выпила его. Оно было крепко заколдовано, ты говорила много заклинаний над ним. Оооо! Теперь я некрасивая, я умираю… но вначале я убью тебя!

Я отбросила её руку в сторону.

– Глупая девчонка! Ты слишком много выпила. Вот почему твоё лицо опухло и испортилось. Боги наказали тебя за кражу моего волшебного зелья!

– Так что же там было? – встревожился Эмерсон. – Действительно, Пибоди, если оно настолько опасно, тебе не следовало оставлять его без присмотра.

И это произнёс человек, только что пронзивший копьём живое существо, по поводу женщины, предавшей своего брата на пытки и смерть и, вероятно, способной точно так же поступить и с нами. Иногда я совершенно не понимаю мужской пол.

– От большей части она сумела избавиться, – сказала я, с отвращением взирая на массу, лежавшую невдалеке. – Не думаю, что ей угрожает гибель. Но для пущей безопасности лучше бы дать приличную дозу ипекакуаны. Придержи ей голову, Эмерсон – но сначала возьми чашу.

Аменит пронзительно завизжала. Я думала, что её вновь схватили судороги, но тут увидала, что в дверях стоял Реджи.

– Не позволяй ему смотреть! – завывала Аменит, свернувшись в клубочек. – Скажи, чтобы он ушёл!

– Что стряслось? – спросил Реджи. – Я слышал крики…

– Она выпила кое-что… кое-что из того, чем я пользуюсь для наведения красоты, – ответила я. – Не предназначенного для приёма вовнутрь.

* * *

Носилки, которые я потребовала, наконец, прибыли в сопровождении одной из запелёнутых девиц. Я надеялась, что она собирается позаботиться о пострадавшей сестре, но, бросив на ту поверхностный взгляд, Служанка дождалась, пока носильщики унесли Аменит прочь, и осталась, дабы обязанности последней были исполнены. Пока она командовала слугами, прибиравшими спальню, я отозвала Эмерсона в сторону.

– Это не Ментарит!

– Откуда ты знаешь?

– У меня свои методы. О, дорогой, я так беспокоюсь. Стоит осведомиться о Ментарит, как ты полагаешь?

– Не думаю, что это может причинить какой-либо вред, – ответил Эмерсон. – Во всяком случае, нам, а если Ментарит уже подозревают, небрежный вопрос не ухудшит её положения. Взгляни, Пибоди, ты не оставила здесь лежать ещё что-нибудь ядовитое? Мы же не хотим, чтобы и другая заболела.

– Говори за себя, Эмерсон. Если бы я твёрдо знала, что эта надзирательница не является одной из тех немногих, которые преданы Нефрет, то напичкала бы её чем угодно без малейших угрызений совести. Что касается Аменит, можешь о ней не беспокоиться. Пульс был сильным и ровным, так что отравление пошло на убыль. Естественно, я убрала компрометирующие свидетельства, пока мы ждали носилки, но лучше проверить новую надсмотрщицу, дабы убедиться, что она не суёт нос в мои вещи.

Однако в своей комнате я обнаружила Реджи, с любопытством рассматривавшего миски и кувшины, расставленные на сундуке, который заменял мне туалетный столик.

– Что это такое она взяла, миссис Амелия? Я даже не думал, что милые невинные дамы используют такие опасные вещества.

– Любое вещество опасно, если пользоваться им в чрезмерных количествах или неправильно применять его, Реджи.

Реджи поднял одну миску и понюхал – бесполезное занятие, потому что я успела тщательно её вымыть.

– С ней всё будет в порядке? В жизни не видел подобного лица!

– Это просто сыпь, вскоре исчезнет. Вы, кажется, меньше интересуетесь её здоровьем, нежели внешним видом, Реджи. Надеюсь, что данные вами обещания были искренними. Не хотелось бы считать вас человеком, способным подло обмануть женщину, подобно многим представителям вашего пола.

Реджи поставил чашу и серьёзно посмотрел на меня.

– Немногие погнушались бы использовать женщину, чтобы завоевать свободу для себя и своих друзей, или подумали бы, что так поступать недостойно. Что касается меня – я люблю эту милую девушку, я поклоняюсь ей, я обожаю её. И никогда её не оставлю!

– Лучше продолжить эту дискуссию в другом месте, – прервала я, многозначительно кивнув в сторону Служанки.

– Ох, – встревоженно взглянул Реджи. – Вы думаете, она…

– Я думаю, что лучше предоставить девушке возможность заниматься своей работой.

Мы удалились в гостиную, в которой не было никого, кроме трёх реккит, накрывавших стол к ужину.

– Где профессор? – спросил Реджи.

– Наверно, он отправился узнать у стражников, не обнаружены ли какие-нибудь следы Рамзеса. Да и меня это немного волнует, так что, с вашего разрешения…

– Я пойду с вами, – замотал головой Реджи. – Надеюсь, что профессор не планирует внезапное нападение на стражников. Он – самый храбрый из людей, но если вы позволите мне сказать…

– Не позволю, – отрезала я. – Профессор Эмерсон не только самый смелый из мужчин, но и один из самых умных. Несомненно, ваш скудный интеллект не в состоянии постичь ту глубину трезвых расчётов, на которых основаны все действия профессора. Я не потерплю никакой критики в отношении мужа, мистер Фортрайт – и особенно от вас.

К моему удивлению, Реджи ответил на эту вспышку, улыбнувшись и тихо зааплодировав.

– Браво, миссис Амелия! Такая ​​супружеская преданность – бальзам для моего сердца. Ваша неуверенность в моём мужестве вполне понятна после того, как я отказался присоединиться к вам с Рамзесом и профессором в освобождении принца Тарека; но позвольте и мне сказать слово в свою защиту.

– Это будет справедливо, – позволила я.

– У вас нежное, женское сердце, миссис Амелия; естественно, вы прониклись сочувствием к Тареку, который затесался к вам в доверие, когда вы были в Напате. Без сомнения, он заверил вас в своей поддержке и дружбе. Я пытаюсь представить происходящее с более логической точки зрения. Мне наплевать… э-э… проклятье, кто именно из двух дикарей правит в этом Богом забытом месте, и я не стал бы доверять никому из них, даже если он поклянётся каждым божеством собственного бесконечного пантеона. Я прошу вас, мэм, не рисковать своей жизнью ради Тарека. Подумайте о себе, о своём муже, о маленьком сыне.

– Я всё время думаю о них, – ответила я, недоумевая, как человек может быть до такой степени глуп. – Ну, вот что: хотите – идём, хотите – оставайтесь.

Естественно, он последовал за мной.

– Бедный малютка, – вздыхал он. – Какой страх он должен испытывать, будучи затерян в этом ужасном месте! Но не теряйте надежды, миссис Амелия. Мы найдём его.

– Как вы намерены это осуществить? – полюбопытствовала я.

– Аменит знает каждый фут в здешних коридорах.

– Но Аменит здесь нет, а стражники – есть.

– Очень жаль, что она заболела, – согласился Реджи. – Но вы говорите, она поправится, а когда вернётся, мы претворим в жизнь составленный нами ранее план.

– Какой план?

– Я объясню позже, – ответил Реджи. – Когда профессор присоединится к нам. Мы почти дошли… Боже мой! Что тут происходит?

Для такого вопроса были все основания. Эмерсон и два солдата сидели рядом спиной к нам, их внимание сосредоточилось на чём-то лежавшем перед ними на полу. Послышался странный дребезжащий звук, а затем раздалось восклицание Эмерсона на мероитическом:

– Семь! Мой выигрыш!

Один из стражников помянул всуе Беса, бога шуток и развлечений.

– Эмерсон! – строго произнесла я. – Ты развращаешь невинных детей природы, обучая их азартным играм?

Эмерсон посмотрел на меня через плечо.

– Их незачем было учить, Пибоди. Я просто показал им новую игру. И уже выиграл две нитки бус из бисера и нож. – Забрав свой ​​выигрыш и кости, он легко вскочил на ноги. – Прощайте, братья, я ухожу.

– По крайней мере, оставь нам волшебные кубики, – проворчал один из стражников – тот, чьи ножны был пустыми.

Эмерсон усмехнулся и хлопнул его по спине с замечанием, которое я не поняла. Оба мужчины рассмеялись, поэтому я решила, что это и к лучшему.

– Улучшаешь владение разговорным языком, как я вижу, – сказала я, когда мы с Эмерсоном вышли из комнаты.

– Среди прочего, – сказал Эмерсон, засовывая кости в карман.

– Что с мальчиком? – спросил Реджи. – С вашей стороны скверно, профессор, позволять миссис Амелии и дальше тревожиться.

– Она знает, что я сообщил бы ей сразу в случае каких-либо новостей, вы, болтливый идиот, – ответил Эмерсон. – От Рамзеса ни слуху ни духу. И прошло всего несколько часов, Пибоди.

– Я знаю. У Реджи есть план, – добавила я.

– Не могу дождаться, пока услышу его, – промолвил Эмерсон тем же тоном.

Выслушать план мы решили в вечерней прохладе, где сумерки простёрлись через сад фиолетовыми покрывалами, и в воздухе умирал томный аромат лилий. Жёлто-коричневая фигура лежала, вытянувшись на плитках; увидев нас, она плюнула, зашипела и прыгнула, промелькнув по стене полосой бледного золота.

– Кошка Рамзеса, – сказала я. – Может, она сердится на нас, потому что мы потеряли мальчика?

– Не выдумывай, Пибоди, – грубо ответил Эмерсон – как и всегда, когда пытается скрыть истинные чувства.

– Вы хотите услышать мой план или нет? – вмешался Реджи.

– Ещё бы, – хмыкнул Эмерсон. – Присаживайся, Пибоди.

Сидя на резной скамейке, вдыхая аромат лотосов и внимая сонному щебету птиц в качестве фона, мы слушали Реджи. Его план имел определённые достоинства – или имел бы, если бы мы не понимали его невыполнимость.

Как только Аменит обеспечит наличие верблюдов, запасов на дорогу и проводников, нам следует в ту же ночь усыпить или отвлечь стражников и спуститься в подземный лабиринт в поисках Рамзеса. Реджи был убеждён, что парень выйдет из укрытия, стоит ему услышать, что мы с отцом уверяем его в безопасности. Когда же мы разыщем его, Аменит проведёт всех нас тайными путями в туннель, ведущий к внешнему миру, а у выхода будет ждать караван.

– Неплохо, – произнёс Эмерсон тоном юриста после того, как Реджи закончил. – Однако я вижу несколько камней преткновения, Предположим, что мы не сможем найти мальчика? Ни миссис Эмерсон, ни я не уйдём без него.

– Говорю же вам, Аменит знает каждый дюйм пути. Она найдет Рамзеса, даже если он будет без сознания или… или…

– Полагаю, что если он окажется «или», у нас исчезнут любые основания остаться, – размышлял Эмерсон, сильно наступив на мою ногу, чтобы помешать мне выразить своё негодование. – Но замысел выглядит трудновыполнимым, Фортрайт. Эти коридоры тянутся на многие мили. Как мы сможем обыскать их все за одну ночь? И потом, если мы на рассвете не окажемся как можно дальше отсюда, то у нас нет никакой надежды избежать повторной поимки. Нас, естественно, будут преследовать…

– Почему же?

– О Господи Всемогущий, – пробормотал Эмерсон. – За какие грехи я обречён мучиться с идиотами? Потому что, мистер Фортрайт, вековые законы Святой Горы запрещают людям покидать здешние места. Вы же сами нам рассказывали об этом.

– Нас уже осудили на смерть, – огрызнулся Реджи. – Хуже не будет.

– Вы упускаете главное, Реджи, – заметила я. – Мы не можем ожидать, что нам удастся завершить поиск и уехать достаточно далеко на протяжении одной ночи. Если нам повезёт, мы найдём Рамзеса сразу, но удача, мой юный друг, не является тем, на что рассчитывают успешные заговорщики.

Реджи задумался; лицо его приобрело угрюмо-озадаченное выражение, затем прояснилось.

– Понятно. Да, я понял. Итак, мы вначале должны найти парня, правильно?

Я кивнула. Реджи кивнул. Эмерсон фыркнул.

– Ладно, – продолжил Реджи. – Жаль, Аменит заболела; мы вполне могли начать поиски уже сегодня. Я посоветуюсь с ней.

– Естественно, – заключил Эмерсон. – А пока что наступило обеденное время, и я предлагаю вам воздержаться от продолжения дискуссии в присутствии посторонних.

Запрет был разумным, но положил конец разговорам вообще. Реджи, задумавшись над едой, отделывался односложными замечаниями. Закончив, он резко поднялся и вышел из комнаты, бормоча извинения.

– Наконец-то одни, – неожиданно отреагировал Эмерсон.

– За исключением… – Я указала на запелёнутую Служанку и других слуг.

– Они не раздражают меня так, как Фортрайт. Он – невыносимое испытание для моих нервов, Пибоди. Я хочу, чтобы он исчез.

Это желание исполнилось, и таким образом, как, я полагаю, он и сам не ожидал. Реджи вернулся довольно быстро, и следующий час или около того мы провели в гнетущем молчании. Реджи расхаживал по комнате, Эмерсон яростно курил, слуги стояли вокруг, стараясь не встречаться с нами взглядами, а я… Я старалась думать, планировать, но мои мысли всё время возвращались к Рамзесу. Реджи может оказаться прав, полагая, что он остался неподалёку от лестницы и ответит на мой призыв, но в равной степени казалось вероятным, что он удалился в безрассудных поисках иного выхода. Он мог безнадёжно заблудиться; он мог, двигаясь вслепую, попасть в руки жрецов; он мог упасть в яму, его могла укусить летучая мышь, или съесть лев, или… Возможности представлялись бесконечными, и одна хуже другой.

Зловещий звук шагов приближавшихся мужчин прервал мои мрачные фантазии.

– Ну вот, опять! – воскликнул Эмерсон, отложив трубку. – Это уже слишком. Я буду жаловаться директору отеля.

Но на сей раз мы оказались никому не нужны. Солдаты пришли за Реджи. Он принял свою судьбу стойко и смиренно, заметив лишь:

– Надеюсь, это означает, что они нашли мальчика и вернут его вам, мэм. Молитесь за меня.

– О, так и будет, – сказал Эмерсон. – Пойдём, Пибоди, проводим его до дверей.

Стражники не возражали, когда мы пошли вместе с ними.

– Вернитесь, – призывал Реджи. – Не подвергайте себя риску, вы не можете помешать им увести меня.

– Трогательная забота, – заметил Эмерсон, вышагивая, засунув руки в карманы.

Я знала его истинные намерения. И интересовалась не меньше, чем он, как далеко удастся продвинуться до того, как нам преградят путь. Мы прошли через главный вход и шагнули на террасу, прежде чем офицер набрался достаточно мужества, чтобы приказать нам остановиться. Даже и тогда он не прикоснулся к Эмерсону и не угрожал ему оружием – только держал меч перед нами, будто барьер.

Спустилась ночь. Воздух прояснился, и миллионы искр алмазного света озарили тёмную занавесь неба. Эмерсон повернулся и подошёл к краю террасы.

– Посмотри-ка, Пибоди, – указал он. – В деревне что-то происходит.

Действительно, внизу непрестанно двигались огни – не отражение чистого блеска звёзд, но красные, дымные и достаточно зловещие.

– Факелы, – сказал Эмерсон. – Ищут тайник.

– Рамзеса?

– Тарека, скорее. Должно быть, от безысходности. Он не стал бы прятаться там.

– Надеюсь, что хижины не подожгут, – встревожилась я. – И никому не причинят вред. Как ты думаешь – это не из-за нашего сегодняшнего представления?

– Ну да, меня согревают мысли о том, что и сегодняшние события, и другие наши действия причинили неприятности Настасену. Только взгляни на этого беднягу-стражника, который одновременно пытается размахивать копьём и делать магические защитные жесты. Он споткнётся и, к чёрту, рухнет, если не будет осторожен. Ладно, можно уходить.

Бросив последний взгляд на Реджи, спускавшегося по лестнице в окружении стражи, мы вернулись в комнаты.

– Раз он вышел из игры, можно спокойно заняться делом, – оживился Эмерсон. – Поделишься со мной какими-нибудь безделушками, Пибоди? Кажется, настало время и мне в кого-нибудь превратиться.

Пришлось обыскать сумку Рамзеса, чтобы найти нечто соблазнительное, ибо я лишилась большей части собственного багажа и не намеревалась отказаться от чего бы то ни было из оставшихся запасов. Меня поразили странные предметы, которые Рамзес бережно хранил даже перед лицом смерти в пустыне. Несколько стеклянных шариков, сломанный кусочек мела, мумифицированная мышь (его величайшее достижение в изучении этого искусства), два карандашных огрызка, усы (ярко-красного цвета), набор ложных зубов (очень больших и очень жёлтых) и несколько резинок; остальное я забыла. Ряд вещей, которые я ожидала обнаружить, пропали без вести, в том числе потрёпанный блокнот Рамзеса и катушка с нитками, которую он в своё время одалживал мне. Я могла только догадываться о том, что за причудливые предметы он взял с собой, но посчитала обнадёживающим их отсутствие, особенно блокнота, без которого Рамзес никуда не выходил. Раз ему хватило времени и рассудка, чтобы собрать подобный арсенал, прежде чем вынужденно обратиться в бегство, то его положение может быть не таким отчаянным, как я опасалась.