Текст книги "Последний верблюд умер в полдень"

Автор книги: Барбара Мертц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

* * *

Прерывание истории Реджи было вызвано не обуревавшими его чувствами или каким-то моим литературным трюком, а очередным появлением слуг, которые начали подготовку к ужину. Эмерсон приказал им найти помещение для нового жильца и пошёл вместе с ними для перевода, ибо Реджи признался, что языком владеет слабо. Вскоре после этого стражник принёс рюкзак, который был мне знаком, как собственность Реджи, и послала слугу, чтобы тот отнёс его хозяину.

Рамзес удалился вместе с отцом и Реджи, но кошка отказалась сопровождать их, предпочитая свернуться калачиком на куче подушек. Я села рядом с ней. Она открыла один золотой глаз и изрекла властное повеление. Я погладила ей голову. Ощущение гладкого меха умиротворяло и помогло успокоить хаотичные мысли. Я всегда считала себя знатоком в том, что касалось человеческого характера, но выходило, что я ошибалась дважды. Либо Реджи был лжецом, либо Тарек – редкостным злодеем, и тоже лжецом. Но единственные ли это альтернативы? Возможно ли другое объяснение?

И действительно, кое-что пришло мне в голову. Реджи был болен, и, возможно, бредил. Он мог просто вообразить всё это, или перепутать принцев. Как и многим невежественным белым мужчинам, ему было бы трудновато отличить одного родственника от другого, а двое мужчин были внешне очень похожи, особенно в полумраке. (Естественно предположить, что камера была тёмной и сырой, как и все подобные помещения.)

С другой стороны, Тарек, возможно, намеренно обманул Реджи, по причинам, которые ещё предстоит определить.

Я почувствовала себя гораздо веселее после создания этих теорий.

В честь нашего гостя я решила сменить брюки на халат. Я закончила принимать ванну, и дамы вытирали меня, когда Эмерсон просунул голову в комнату. Его угрюмый вид сменился гораздо более привлекательным выражением, стоило ему увидеть происходящее.

– Отпусти их, – потребовал он.

– Но Эмерсон, они…

– Я вижу, что они делают. – Он рявкнул приказ, вынудивший дам поспешно скрыться, и взял свежее льняное полотенце.

– Честное слово, Пибоди, – заметил он в ходе последующей деятельности, – ты превращаешься в сибаритку. Смогу ли я предоставить тебе подобострастных рабов, когда мы вернёмся в Кент?

– У меня нет жалоб на обслуживание, которым я обеспечена в настоящее время, – шутливо ответила я.

– Да уж надеюсь, – пробормотал Эмерсон. – Почему мы всегда попадаем в подобные ситуации, Пибоди? Почему я не могу заниматься обычными археологическими раскопками?

– Ты не можешь обвинять в этом меня, Эмерсон. И нынешняя ситуация совсем не похожа на другие наши расследования.

– Но имеет некоторые общие черты с ними, – утверждал Эмерсон. – Например, твоя злосчастная привычка привлекать к себе аристократию. На сей раз не только британскую знать, но целый набор высшего дворянства.

Сопровождавшие эту речь знаки внимания, расточаемые им, привели меня к полной невозможности возмутиться критикой. Я добродушно ответила:

– По крайней мере, на этот раз не существует никаких молодых влюблённых, дорогой.

– Получается так, – сказал Эмерсон, а я одновременно получала от него ещё кое-что. – Тебе явно лучше, Пибоди, за что я благодарен от всей души. Как я надеюсь, что ты это… и это…

Я выразила свою признательность надлежащим образом, но в конце концов была вынуждена с большой неохотой возразить:

– Дорогой, думаю, что мне следует одеться. У нас гость. Ты нашёл для него подходящее помещение, так ведь?

– Оно устроило меня, – загадочно ответил Эмерсон. – Твоё мнение о его истории?

Я предположила, что он имеет в виду потрясающее открытие относительно Тарека, и поделилась своими теориями.

– Хм, – сказал Эмерсон ещё загадочней. – Я бы попросил тебя, Пибоди, не слишком любезничать с Фортрайтом. Не упоминать о полночном посетителе и не настаивать на достоинствах Тарека.

Загадка разрешилась.

– Ты никогда не любил Реджи, – заявила я, позволяя Эмерсону обернуть меня в халат и закрепить ​​пояс.

– Это не имеет отношения к нашему делу, – ответил Эмерсон. – Есть ещё ряд вещей, которые он не объяснил к моему удовлетворению.

Как выяснилось, существует и целый ряд вещей, которые остались необъяснимы к удовлетворению Реджи. Когда он присоединился к нам в приёмной, улучшение внешности оказалось значительным. Снежный халат резко контрастировал с румяным лицом, огненными волосами и бородой, отмытой так, что она сияла, как заходящее солнце. Однако новые мысли омрачали его честное лицо, и вместо того, чтобы возобновить своё повествование, он болтал о еде и сервировке стола, как заурядный любопытный турист. Мне пришло в голову, наконец, что его сдержанность может быть объяснена присутствием слуг, поэтому отослала их.

– Теперь вы можете говорить свободно, – сказала я. – Вы были правы, соблюдая осторожность; мы настолько уже привыкли к прислуге, что забываем о её присутствии.

– Да, я заметил, – сказал Реджи, пряча глаза. – Похоже, вы устроились здесь, как дома. Весьма комфортабельно.

Эмерсон, всегда чувствительный к возможному оскорблению, отреагировал ещё до меня. С грохотом швырнув на стол ложку из резного рога, он прорычал:

– К чему вы клоните, Фортрайт?

– Вы хотите, чтобы я говорил откровенно? – Щёки молодого человека покрылись румянцем. – Пусть будет по-вашему. Мне неведомо искусство обмана и уловок. В пылу облегчения от моего освобождения и радости встречи с вами, живыми и здоровыми, я забыл об осторожности, но у меня было время, чтобы всё обдумать, и я говорю вам откровенно, профессор, что существует ряд вещей, которые не объяснены к моему удовлетворению. Моя карта была ошибочной; ваша – точной. Я был захвачен и избит; вас спасли и окружили уходом. Я провёл последние недели в сырой, тёмной клетке, пока вы блаженствовали в этих красивых комнатах с едой, вином, великолепной одеждой, слугами, исполнявшими все ваши приказы…

– Ни слова больше! – воскликнула я. – Я понимаю ваши сомнения, Реджи. Вам подозрительны наши мотивы. Но, бедный мальчик, вы ошибаетесь. Я не могу объяснить разницу в обращении с нами и с вами, но мы никогда не предадим собрата-англичанина, будь то мужчина или женщина. Если ваши тётя и дядя до сих пор живы, мы не покинем это место без них.

– Я… прошу прощения? – изумился Реджи.

– Извинения приняты, – любезно ответила я.

– Секундочку, – прервал Эмерсон, вцепившись в волосы обеими руками и дёргая их. – Кажется, я потерял нить обсуждения. Должен ли я понимать, мистер Фортрайт, что, по вашему мнению, ваши дядя и тётя всё-таки выжили? Нам тоже сказали, что они мертвы – хотя и не таким ужасным образом, как упоминали вы.

– Я не верю, что они живы, – ответил Реджи. – Я только хотел спросить… предложить… Сам не знаю, что я имел в виду.

– Так часто бывает в ходе бесед с миссис Эмерсон, – успокоил его мой муж. – Возьмите себя в руки, Фортрайт, и попытайтесь использовать хоть немного здравого смысла. Я понимаю, что вам это трудно, но вы, конечно же, не в состоянии поверить, что мы хотим провести остаток жизни, роскошествуя во дворце.

– Тогда… то есть, вы действительно намереваетесь сбежать?

– Покинуть здешние места, да. Рано или поздно, тем или иным способом. Может быть, – задумчиво сказал Эмерсон, – нам достаточно просто попросить. А мы и не пытались.

Реджи покачал головой.

– Никто не покидает Святую Гору. Как, по-вашему, она осталась скрытой все эти годы? Мы не первые странники, наткнувшиеся на город, или захваченные патрулями, охраняющими подступы к ней. Наказание за попытку побега, будь то чужестранец или местный житель – смерть.

– А! – Эмерсон отодвинул стул и вперил проницательный взор в молодого человека. – Вы узнали больше, чем сказали нам до сих пор.

– Конечно. Мы прервались, если вы помните.

– Тогда, пожалуйста, продолжайте с того момента, где нас прервали. Конечно, если вы нам доверяете.

– Я не знаю, что на меня нашло, – пробормотал Реджи. – Я прошу прощения. Но если бы вы знали, через что мне пришлось пройти…

– Мы уже сказали, что приняли ваши извинения, – сухо отрезал Эмерсон. – Продолжайте.

– Ну, тогда… Вам следует понимать, что мы оказались в самом разгаре борьбы за власть…

Почти всё, что он сообщил, нам было уже известно – смерть короля, конфликт между двумя наследниками престола. Я бы так и сказала, если бы не повелительный жест Эмерсона, запрещавший раскрывать рот; и действительно, Реджи предложил нам новую и совершенно иную интерпретацию этих фактов.

– Кемит или Тарек, как я должен его называть, более или менее признал своего брата законным наследником. Он сослался на слух, что его мать… что его отец на самом деле… что он не…

– Ах, да, древние слухи о нелегитимности, – отозвался Эмерсон. – Очень популярны у европейских узурпаторов. Тарек признался, что это правда?

– О, не так уж открыто; на самом деле, он осуждал этот слух, как гнусную клевету. Однако, он протестовал немного сильнее, чем полагалось бы. И, если бы он был истинным наследником, зачем ему нужна помощь от чужестранцев?

– Так он хотел заручиться вашей помощью? – спросил Эмерсон. – Своеобразный способ добиться верности от человека, заточив его в… в сырую и тёмную клетку, как вы говорили?

– Клетка последовала за моим отказом, – криво усмехнулся Реджи. – Он хотел, чтобы я убил его брата. Что ещё я мог сказать, кроме «нет»?

– Вы могли бы согласиться, а затем предупредить Настасена, – ответил Эмерсон. – Решительный по имени и решительный в действиях, а[153]153
  Игра слов: forthright (фортрайт) в переводе с английского – решительный.


[Закрыть]?

– Почему вы? – спросила я. – С таким большим выбором способов убийства и таким количеством преданных сторонников…

– Да, но у его брата тоже есть преданные сторонники. Убийство – здешний древний обычай, все дворяне используют дегустаторов пищи и телохранителей. Но не имеют огнестрельного оружия. Я умею стрелять, и мог избавиться от Настасена, не приближаясь к нему.

Не хотелось менять благоприятное мнение о Тареке, но эта история произвела ужасное впечатление.

– Что же нам делать? – пробормотала я. – Если невозможно знать, кому доверять.

Реджи подтащил свой ​​стул близко к моему и зашептал:

– Мы должны бежать как можно скорее. Празднество бога приближается. Тарек должен убить своего брата до наступления этого дня, если хочет вступить на царство, ибо законного наследника выбирает бог. Если мы не сбежим, то столкнёмся с ужасным выбором: убивать или быть убитыми.

– Не такой уж широкий выбор, – пробормотал Эмерсон. – Сомневаюсь, что убийца долго проживёт после этого. Вы очень хорошо осведомлены, Фортрайт, а Тарек невероятно неосторожен. Он сам рассказал вам об этом?

Солнце садилось на западе; мягкий сумеречный свет согревал комнату. Губы Реджи раздвинулись в улыбке:

– Нет. Мой осведомитель – совсем другое лицо. Без её заботливого ухода я бы умер от ран. Когда мы сбежим, она отправится с нами, потому что я никогда не полюблю другую.

Кулак Эмерсона обрушился на стол с грохотом, который заставил загреметь всю посуду.

– Проклятие! Я так и знал! Очередная молодая пара без памяти влюблённых!

* * *

После того, как Эмерсон успокоился, Реджи продолжил ​​рассказ – звучавший, как трогательная сказка. Кажется, изначально его лечение было похоже на наше. Очнувшись в заполненной свежим воздухом и залитой солнцем комнате, он обнаружил, что является предметом попечения одной из задрапированных в белое девиц, которые, как я уже упоминала, в этом обществе занимались врачеванием. Женщины легко влюбляются в молодых раненых красавцев; понадобилось немного времени, чтобы закрытое лицо сменилось открытым; и, по выражению Реджи (по-моему, довольно банальному), увидеть её – означало полюбить её. Отсутствие общего языка никогда не являлось препятствием для любви, а Служанка немного говорила по-английски – достаточно, чтобы предупредить его об опасности и объяснить, в каком отчаянном положении он оказался.

– Она рисковала своей жизнью, рассказывая мне, – шептал Реджи, в его глазах стояли слёзы. – И она сделала бы ещё больше, но вскоре после этого случился последний конфликт с принцем, и он приказал бросить меня в темницу. Теперь, когда я свободен… – Он замолчал, прерывисто дыша при виде завуалированного белого силуэта, материализовавшегося в тени.

– Не ваша подруга? – спросил Эмерсон, поворачиваясь и с любопытством глядя на девушку.

Реджи покачал головой.

– Будь я проклят, если я знаю, как это можно определить, – продолжал Эмерсон. – Завёрнута до бровей, как и все они.

– Взгляд любви может пронзить и толстую завесу, Эмерсон, – заметила я.

– Не знаю, Пибоди. Я вспоминаю по крайней мере об одном случае, когда твои глаза не смогли пронзить маску, которую я носил[154]154
  Пятый роман серии – «Не тяни леопарда за хвост».


[Закрыть].

– Я был слишком сосредоточена на том, чтобы меня не узнали, – ответила я. – Но ведь ты узнал меня, несмотря на то, что я тоже была в маске.

– Моя дорогая Пибоди, ты неспособна ошибаться.

Реджи взволнованным жестом призвал к молчанию.

– Думайте о том, что вы говорите в присутствии Служанки. Многие из них понимают по-английски, и если они обнаружат предательство моей возлюбленной, для неё это будет означать смерть. Не говоря уже о нас!

– Уверена, что она не предаст подругу, сестру, – прошептала я.

– Вы не понимаете действие суеверий на умы первобытных людей, – ответил Реджи (вопиющая недооценка наших талантов, заставившая Эмерсона фыркнуть от отвращения). – Эти девочки с младенчества приучены верить в своих языческих богов и в своё положение. Они девственницы…

Он замолчал, когда Ментарит (я узнала её по походке) приблизилась зажечь лампу. После того, как она отошла, Реджи продолжал:

– Все Служанки – благородного происхождения; некоторые из них – принцессы королевского дома. После исполнения своего долга в течение определённого времени они выходят за мужчин, отобранных царём для этой чести.

– Ужасно! – воскликнула я. – Вступать в брак, будто скрещивать призовой скот… У них нет выбора?

– Естественно, нет, – сказал Эмерсон. – Если право на престол переходит по женской линии, как мы догадались, брак принцессы становится государственным делом. Хм-м. Интересно, какая…

– Шшшш! – Реджи наклонился вперёд, тревожно нахмурив лоб. – Вы вступаете на опасную почву, профессор. Я объясню в другое время; слишком много ушей вокруг.

Что верно, то верно. Лампы зажгли, подготовка к ужину шла полным ходом, и наша свита начала занимать свои места. Эмерсон забрал Рамзеса умываться.

– Может, вам удастся узнать её имя, – прошептал Реджи, указывая Ментарит. – Некоторые из девушек симпатизируют нам.

– Я знаю, как её зовут. До сих пор только две из них служили нам, и я говорила с обеими. Это – Ментарит.

Глубокий стон вырвался из губ юноши.

– Этого я и боялся. Во имя небес, миссис Амелия, берегите себя! Из всех Служанок она наиболее опасна.

– Почему? – Его страх был заразителен; моё дыхание участилось.

– Она не сказала вам, кто она такая? Ну, значит, постарается избежать этой темы. Она – одна из королевских наследниц. И сестра Тарека.

Когда я говорю: «смерть!» – слушают и повинуются!

Эмерсон отпил глоток пива и скорчил жуткую гримасу.

– Если бы даже я и хотел остаться здесь, пиво на завтрак заставило бы меня передумать. Чего бы я ни дал бы за добрую чашку чая!

– Попробуй козье молоко, – сказала я, потягивая собственный напиток.

– Ещё хуже, чем пиво.

Реджи допил пиво, протянул свою чашку, и слуга бросился наполнять её. Хотя накануне Фортрайт ушёл спать довольно рано, но опоздал присоединиться к нам на завтрак, да и выглядел не очень-то здоровым. Он отказался от предложенных мной лекарств, заявив, что испытывает всего лишь отдалённые последствия тюремного заключения.

– Возьмите овсянки, Фортрайт, – заботливо сказал Эмерсон. – Не так уж плохо, если залить пинтой мёда. Внесёт некоторое разнообразие в заточение, не думаешь, Пибоди?

Реджи с гримасой отвращения оттолкнул миску подальше.

– Не могу съесть ни кусочка. Интересно, как это вам удаётся.

– Мы должны поддерживать силы в надлежащем состоянии, – заявил Эмерсон, принявшись за его кашу. – А вам бы не помешало отдохнуть, Фортрайт. Мы с миссис Эмерсон вскоре уходим.

– Куда вы идёте? – тревожно взглянул Реджи.

– Да так: туда-сюда, побываем там и сям… Я не хотел бы упускать ни одной возможности изучить эту удивительную культуру.

– Ваше безразличие удивляет меня, профессор! – вскричал Реджи. – Я не думаю, что вы в полной мере осознаёте опасность сложившегося положения. Одно неверное слово, одно бездумное действие…

– Ваша забота поистине трогательна, – ответил Эмерсон, вытирая губы квадратиками из льна, которыми (по моему настоянию) снабдили нас вместо салфеток. В Городе Святой Горы о подобных изделиях никто и не слыхал, и было радостно думать, что я внесла свой вклад, хотя бы незначительно приобщив к цивилизации эту допотопную культуру.

Реджи предложил отправиться с нами, но Эмерсон (которого совершенно не устраивало подобное развлечение) с лёгкостью отговорил его. К моему удивлению, Рамзес также решил остаться. Я предположила, что он намеревался найти свою подругу-кошку, потому что сразу по окончании трапезы исчез в саду.

Стражники не препятствовали нам выйти из здания, но только при условии, что нас будут сопровождать. Эмерсон пытался возражать, пока я не напомнила ему, что они просто выполняют приказ.

– Кроме того, – добавила я, – история Реджи должна внушить определённую степень осторожности, даже если ты, как и я, считаешь, что его взгляд на положение чрезмерно пессимистичен.

– О, вот ещё, – ответил Эмерсон, тем самым признав истинность моих доводов.

Солдаты заняли свои места: двое шли перед нами, двое замыкали процессию. Эмерсон взял с места в карьер, прыгая вниз по лестнице, как горный козёл, и остановившись лишь на мостовой. Я смотрела вниз на деревню, и мне казалось, что я чувствую её запах даже с такого расстояния.

– Что мы будем делать, Эмерсон? Ни одного слова от… сам знаешь, кого. Если Реджи действительно может принять меры для… ты знаешь, чего, будем ли мы… э-э… ты знаешь, что делать?

– Пока я не вижу решения, – сказал Эмерсон. – В этом уравнении слишком много неизвестных.

– Тогда мы должны их найти, Эмерсон.

– Этим я и занимаюсь, Пибоди.

– Куда же мы пойдём?

Эмерсон замедлил шаг и взял меня за руку.

– У тебя прерывается дыхание, дорогая; я шёл слишком быстро? Мы отправляемся к могиле Уилли Форта.

* * *

Мы шли, и Эмерсон объяснял погребальные обычаи этого общества, которые он узнал от Муртека. Все гробницы вырезали в скале, ибо пахотных земель было так мало, что строить пирамиды не имело никакого смысла.

– Удивительно, что эти скалы не рухнули, – говорил Эмерсон. – Они испещрены гробницами, храмами и складскими помещениями. Конечно же, кладбища зарезервированы для королей и знати.

– А что делать реккит…

– Не спрашивай, Пибоди.

– О…

– Существует несколько таких кладбищ, – продолжал Эмерсон. – Несколько поколений назад заложили новое на этой стороне долины. Форт должен лежать там, если он вообще похоронен. Как Королевскому советнику, ему полагалось удостоиться достаточно красивой могилы. И если мы не найдём её, то получим повод усомниться в правдивости наших осведомителей.

– Очень умно, Эмерсон, – одобрительно сказала я. – И раз уж мы ищем могилу, то заодно можем изучить погребальные обычаи. К счастью, я захватила блокнот и карандаш.

Вход на кладбище отыскался без каких-либо затруднений. Монументальные ворота с пилонами я заметила ещё во время нашей поездки в храм. На наклонных боковых сторонах и плоской перемычке были вырезаны фигуры божеств смерти – Анубиса[155]155
  Анубис – божество Древнего Египта с головой шакала и телом человека, проводник умерших в загробный мир. В Старом царстве являлся покровителем некрополей и кладбищ, один из судей царства мёртвых, хранитель ядов и лекарств. В древнеегипетской мифологии – сын Осириса.


[Закрыть], шакалоголового бога кладбищ, Осириса, повелителя мёртвых, Маат[156]156
  Маат – древнеегипетская богиня истины, справедливости, закона и миропорядка, которая руководит звёздами, временами года, восходами и закатами солнца. В момент создания мира она сотворила порядок из хаоса Исфет. Они не могут существовать единолично, а их силы должны быть уравновешены для мировой гармонии.


[Закрыть], богини правды и справедливости, с чьим Пером истины сердце умершего взвешивают на последнем суде[157]157
  Все умершие, согласно верованиям древних египтян, отправлялись на суд Осириса. В «Зале двух истин» Маат опускала на одну из чаш весов своё перо истины. На другую чашу помещалось сердце покойного (вот почему из всех внутренних органов сердце оставалось в мумии). Если сердце оказывалось вровень или легче пера, значит, покойный вёл праведную жизнь и достоин благодатных полей Иалу (поля Иалу или Иару (египетское «поля камыша») – в древнеегипетской мифологической традиции часть загробного мира (Дуата), в которой праведники обретают вечную жизнь и блаженство после суда Осириса). Если сердце перевешивало, то грешника пожирала Амат (в египетской мифологии – чудовище (также богиня возмездия за грехи), совмещавшее черты крокодила, льва и гиппопотама; чаще всего изображалось в образе гиппопотама с львиными лапами и гривой и головой крокодила), и тот навеки оставался в Дуате.


[Закрыть]. Традиционные изображения были воспроизведены с предельной точностью, чуть ли не рабским подражанием, но грубость резьбы свидетельствовала о том, как много утрачено из старого художественного мастерства.

Пока мы изучали и обсуждали рельефы, эскорт стоял, наблюдая за нами с тревогой, но не вмешиваясь, пока мы не начали подниматься по лестнице за пилон. Тогда молодой капитан выскочил вперёд, преграждая путь. Его речь была чрезвычайно взволнованной, но я уловила слова «запрещено» и «священное», повторявшиеся снова и снова. Эмерсон решил проблему, отодвинув его с дороги и продолжив свой путь. Когда я оглянулась, то увидела, как четверо мужчин, прижавшись друг к другу, будто для защиты, глядят на нас со страхом и взволнованно жестикулируют.

Несмотря на яркий солнечный свет и изнуряющую жару, вокруг царила тягостная атмосфера запустения. Мы никого не встретили, пока не достигли мощёной площадки, от которой вели две дорожки, обегая скалу с обеих сторон и ведя вверх и вниз.

Наши обутые ноги, глухо грохотавшие по каменной лестнице, должно быть, заставили смотрителя-жреца не поверить собственным ушам. Когда он, спотыкаясь, поспешно вышел из открытой двери маленького храма в задней части площадки и увидел нас, его глаза и рот широко раскрылись. Предположительно он погрузился в молитвы, потому что длинная белая юбка оказалась скомканной и пыльной. Солнечный свет, падая на ёжик седых волос, отросших на обритой голове, заставлял лысину сиять, как нимб святого.

Эмерсон не дал ему ни секунды, чтобы прийти в себя от удивления.

– Хорошо, что вы здесь, – провозгласил он. – Мы пришли отдать дань уважения [букв. сделать подношение] нашему другу и земляку, Королевскому советнику Форту. Где его могила [букв. Дом Вечности]?

– Молодец, дорогой, – заметила я, когда мы пошли по пути, указанному нам поражённым священнослужителем.

– Если захватить человека врасплох, Пибоди, и вести себя с достаточным высокомерием, он, как правило, исполнит то, что ты просишь. Но стоит этому же человеку собраться с мыслями, как он бросится за советом и помощью. Нам лучше поспешить.

Дорога была широкой, но перила слева отсутствовали – только обрыв, беспорядочно спускавшийся к острым камням двадцатью футами ниже. По правую руку находились гробницы: некоторые на том же уровне, что и дорога, к некоторым вели лестничные пролёты. Мне пришлось бороться с впечатлением, что я смотрю на модели или реконструкцию, поскольку, хотя внешне они и были похожи на многие могилы, раскопанные нами в Египте, но я никогда не видела ни одну из них в первоначальном состоянии. Перед каждой могилой скалы были стёсаны, формируя небольшой передний двор с портиком позади и увенчивая сооружение причудливой миниатюрной пирамидой. Белые оштукатуренные стены и расписные рельефы ярко сверкали в солнечном свете. Двери, ведущие гробницы, высеченные в скалах, были закрыты каменными блоками, окружённые с обеих сторон статуями обитателя. На каждом тенистом крыльце стояла большая стела, на которой был написан портрет умершего с его именем, титулом и общепринятыми традиционными фразами.

Мы спешили вперёд, останавливаясь у каждой могилы и читая иероглифические надписи на стелах.

– Большинство из них, очевидно, высшие жрецы, советники и их семьи, – сказал Эмерсон, задерживаясь, чтобы полюбоваться на привлекательную картину Последнего суда – Осирис на троне наблюдает взвешивание сердца умершего с Пером истины на другой чаше. Покойник совсем не казался инвалидом в результате отсутствия этого органа: выглядевший довольно бодро и облачённый в лучшие наряды, он вздымал руки, поклоняясь богу. Рядом стояла элегантно одетая жена. – Проклятье, Пибоди, – продолжал Эмерсон, глядя на заблокированную дверь гробницы, – я отдал бы десять лет своей жизни, чтобы заглянуть внутрь. Неужели, дьявол их побери, здесь ни у кого не хватило воображения, чтобы ограбить могилы и оставить их открытыми для иных гостей?

– Язык, Эмерсон, – сказала я. – Разделяю твои чувства, но не думаю, что ограбление могил здесь так популярно. Где же вору сбыть нажитое бесчестным путем? Да будь оно всё проклято, куда задевалось это проклятое место? Вот ещё один чёртов кушит, его жена и четверо детей…

– Язык, Пибоди, – ответил Эмерсон. – Я думаю… а! Смотри! – И указал на вход в последнюю гробницу на этом участке пути.

По размерам и богатству украшений она по меньшей мере не уступала всем остальным.

– Да, – пробормотал Эмерсон, прослеживая пальцем линию иероглифов. – Я бы транслитерировал имя по-другому, но бедняга Форт довольно слабо разбирался в иероглифах. Хотя сомнений нет.

– Думаешь, он сам сочинил для себя погребальные надписи? – спросила я.

– Я бы поступил именно так. О, проклятье, я слышу, как кто-то идёт. Задержи их, ладно? Мне нужно побольше времени.

Жрец-смотритель получил инструкции и вернулся с подкреплением в лице двух своих собратьев и внушительной фигуры с длинным золочёным посохом в руке и шкурой леопарда поверх белой хламиды. Я устроилась прямо в середине дороги, натянула улыбку на лицо и открыла зонтик.

Мой зонтик – изрядных размеров. Никто не мог пройти мимо без того, чтобы оттолкнуть его. Они остановились. Я объяснила, что мы пришли сюда почтить память нашего друга, выразила невинное удивление, когда мне сказали, что никому не разрешено находиться рядом с могилами, если он не претерпел надлежащее ритуальное очищение, извинилась за нашу случайную ошибку и стала расспрашивать о деталях ритуала. Жрец высшего ранга брызгал слюной и размахивал посохом, но на большее не осмеливался. Он ещё продолжал что-то лопотать, когда Эмерсон присоединился ко мне.

– Спасибо, дорогая, – сказал он. – Теперь мы можем отступить с честью.

Так мы и сделали. Жрец следовал за нами с тем же выражением, которое я видела на лице нашего бывшего дворецкого, когда ему приходилось сопровождать к дверям особенно нежелательных гостей.

– Ну? – настоятельно спросила я, когда мы стали спускаться по лестнице. – Мистер Форт оставил сообщение для нас?

Эмерсон споткнулся, но сумел удержаться.

– Честное слово, Пибоди, твоё воображение просто непревзойдённо! Как он мог что-нибудь передать нам? Тексты сформулированы, как молитва к Господу; любое отклонение будет замечено и вызовет вопросы.

– Тогда почему ты так долго возился? Я полагала, что наша цель состояла в том, чтобы узнать, есть ли у Форта гробница в некрополе. Похоже, ответ утвердительный, а размеры и расположение доказывают, что он достиг высокого положения. Однако это не исключает возможности того, что его настиг печальный конец. Если Форт попал в опалу…

– Вначале ты задала вопрос, – сказал Эмерсон. – Хочешь знать ответ или предпочитаешь по-прежнему заниматься пустыми домыслами?

Наш эскорт занял свои места, спереди и сзади, и мы отправились назад. Мне показалось, что стражники выглядят мрачно.

– И что же ещё удалось тебе обнаружить, если тексты – обычные ритуальные погребальные фразы? – спросила я, уязвлённая его критическим тоном.

– В этом обществе, – ответил Эмерсон, – жёны человека, а иногда и его дети, похоронены в той же самой могиле. Думаю, ты это заметила.

– Да, их титулы и изображения появляются на… Эмерсон! Ты имеешь в виду…

– Её там нет, Пибоди. Есть только одно имя – самого Форта.

Солнце стояло высоко и палило вовсю. С персеи на вершине холма вспорхнула небольшая птица, ярко сверкая изумрудным оперением. Песочного цвета ящерица, встревоженная нашим приближением, скользнула по краю парапета и исчезла. Ритмичный стук сандалий стражников звучал приглушённым барабанным боем.

Спустя некоторое время Эмерсон заметил:

– Ты непривычно тиха, Пибоди. Надеюсь, это означает, что ты рассматриваешь все возможности, прежде чем высказать очередное догматическое утверждение.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду, Эмерсон, – ответила я. – Я всегда беспристрастно взвешиваю факты, прежде чем прийти к выводу. В данном случае у нас нет достаточных сведений о погребальных обычаях, чтобы однозначно утверждать, что миссис Форт полагалось похоронить в могиле мужа. Если наш осведомитель был прав, после смерти мужа она прожила ещё долгое время. И, возможно, настаивала на христианском погребении вместо того, чтобы поддаться – как, к сожалению, поступил её муж – влиянию языческих обрядов.

– Хватит, – подозрительно взглянул на меня Эмерсон.

Несмотря на тень моего зонтика (которым Эмерсон с раздражением отказался воспользоваться) я просто плавала в поту к тому времени, когда мы достигли нашего временного пристанища. Я с нетерпением представляла себе ванную, прохладные напитки и возможность обсудить с другими выводы, к которым пришла. Однако исполнение моих замыслов неожиданно задержалось. Вместо того, чтобы, как обычно, разбрестись, наши стражники выстроились в ряд. Начальник, красивый парень не более двадцати лет от роду, рявкнул приказ. С точностью машин квартет поднял копья и, столкнув их вместе, отбросил прочь. Оружие с грохотом зазвенело на камнях. Мужчины упали на колени, низко поклонились, затем встали и зашагали прочь, оставив копья на полу.

– Что это, дьявол!.. – воскликнула я, от удивления забыв про себя.

Эмерсон потёр подбородок.

– Не удивлюсь, если это окажется мероитической версией «morituri vos salutamus»[158]158
  «Morituri vos salutamus». Ave, Caesar, morituri te salutant (с лат. – «Славься, Цезарь (титул императора), идущие на смерть приветствуют тебя») – латинское крылатое выражение, которым, согласно произведению римского историка Гая Светония Транквилла («Жизнь двенадцати цезарей», «Божественный Клавдий», 21), приветствовали императора гладиаторы, отправляющиеся на арену. Эмерсон изменил эту фразу на обращение во множественном числе – «приветствуют вас», так как стражники обращаются и к Эмерсону, и к Амелии.


[Закрыть]. Эй, вы там – остановитесь! Вернитесь! Abadamu, чтоб вас черти взяли!

Его крик заставил зазвенеть сплетённые из металлических колечек кольчуги, и шагавшие мужчины остановились. Но ни один не повернулся и не заговорил. Эмерсон шагнул вперед. Схватив начальника за плечи, он развернул его лицом к себе:

– Почему вы не подчинились приказу?

Молодой человек судорожно сглотнул. Его лицо было сумрачно-бледно, а губы едва шевелились, когда он отвечал:

– Отец Проклятий, мы мертвы. Мёртвые не слышат.

Я впервые увидела, как он обратился непосредственно к Эмерсону, и отметила, что мероитические слова оказались буквальным переводом ласкового прозвища, под которым Эмерсон приобрёл широкую известность в Египте. Тарек и оба его помощника, служившие нам в Напате, были единственными, кто мог знать об этом; один из них, должно быть, поделился с соотечественниками, и титул стал широко известен – по моему глубокому убеждению, вместе с историями о почти сверхъестественном страхе, в котором мой выдающийся супруг держал тех, кто его знал.

– Проклятие, – выругался Эмерсон. – Я должен был предвидеть это… Но ведь ты слышал меня, – добавил он по-мероитически.

Молодой человек вздрогнул.

– Голос Отца Проклятий гремит, подобно грому, и его рука тяжела, как рука бога.

– Господь Всемилостивый, Эмерсон, как же нам быть? – воскликнула я. – Мы не можем допустить, чтобы бедняг наказали из-за нас. Это потому, что они оказались не в силах помешать нам посетить кладбище?

Эмерсон повторил вопрос по-мероитически. Молодой человек кивнул.

– Нам не удалось исполнить свой долг. Наказанием является смерть. Теперь я умру дважды – я слышал, я говорил. Не уберёт ли Отец Проклятий руку от меня, чтобы я мог умереть вместе с моими людьми?

– По-моему, ему больно, Эмерсон, – сказала я. – Его рука становится синей.