Текст книги "Последний верблюд умер в полдень"

Автор книги: Барбара Мертц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

Я взглянула на Эмерсона. Его ответ заключался в легчайшем повороте головы вбок, ибо мысленная связь, объединяющая нас, настолько сильна, что слова излишни. «Подожди, – сообщил он мне. – Не возражай. Может случиться что-то ещё».

Я, конечно, надеялась на такой случай, потому что мы были не в состоянии изобрести убедительный, но ​​невинный повод для отказа от побега. Если ничего не случится до того, как наступит фактический момент отъезда, придётся прибегнуть к внезапной болезни, разыграть приступ безумия, или (это моя идея, и, по-моему, довольно остроумная) Рамзес скроется так, что его не смогут найти. Когда я спросила его, сможет ли он устроить что-нибудь в этом роде, получила в ответ любезно-презрительный кивок.

Эмерсон утром выглядел вполне нормально, разве что чуть тише, чем обычно. Единственным признаком волнения было непрестанное курение. Я завидовала пристрастию к проклятому табаку, с помощью которого муж успокаивал свои нервы, ибо я, безусловно, нуждалась в помощи. Я не верю в сверхъестественное – это запрещено Писанием – но совершенно убеждена в том, что некоторые люди чувствительны к тонким флюидам мыслей и чувств. Я – одна из таких, и тем утром даже полной грудью вздохнуть не могла. Воздух был наполнен тяжёлыми предчувствиями.

Говорят, что осуждённый страдает больше от ожидания, нежели от самой казни. У меня есть некоторые сомнения по этому поводу, но я почувствовала нечто вроде облегчения, когда метафорический топор, наконец, упал. Реджи ворчал по поводу головной боли и жаловался, что порошки, которые я ему дала, не помогают, когда мы услышали топот марширующих ног. Казалось, к нам приближается отряд солдат, а не обычное сопровождение принца.

Комната опустела, словно по волшебству; реккит шмыгнули в укрытие, а те из нашей свиты, кто находился поближе к выходу, бросились туда, оставив лишь немногих, задержавшихся из-за пресыщения или медленного соображения. Оставшиеся мгновенно упали на колени. Я поднялась на ноги. Одним стремительным шагом Эмерсон оказался рядом со мной, насторожившись, будто охотящийся кот. Завесы отдёрнули в стороны, и появились мужчины – шесть, восемь, десять копейщиков в кожаных шлемах, а за ними – принц Настасен. Его сопровождали Песакер и Муртек; но я тщетно искала Тарека, и сердце моё начало падать в пятки.

Настасен стоял, глядя поверх нас, заложив большие пальцы за пояс. Полагаю, что он пытался запугать нас свирепым взглядом. Не спорю, это выглядело жутко, но Эмерсон отразил этот взор с удвоенным ожесточением, и Настасен не выдержал первым.

Он направил на нас обвиняющий перст.

– Вы предатели! – воскликнул он. – Вы сговорились (?) с моими врагами!

Муртек начал тараторить перевод, но принц остановил его фразой, очень похожей на ругательство, в которой говорилось о невероятных привычках некоего грызуна. – Пусть они ответят на нашем языке. Ну? – Он ткнул пальцем в Эмерсона. – Ты слышал меня.

– Я слышу твои слова, но они не имеют смысла (букв. не содержат мудрости), спокойно ответил Эмерсон. – Мы чужестранцы. Как мы можем быть твоими врагами, если не знаем тебя? Проклятье, – добавил он по-английски, – я не уверен, что разъяснил свою точку зрения. Моё знание языка слишком ограничено, чтобы выразить тонкие правовые различия.

Рамзес откашлялся.

– Если ты позволишь мне, папа…

– Конечно, нет! – воскликнула я. – Как бы это выглядело, если маленький мальчик говорил за своих родителей? И я сомневаюсь, что Его Высочество поймёт эти юридические различия, что бы ему ни объясняли.

Лицо Настасена исказилось от ярости.

– Хватит болтать! Почему вы не проявляете страха? Вы находитесь в моих руках! Падите на землю и молите о пощаде!

– Мы не боимся человека, – сказала я по-мероитически. – Мы встаём на колени только перед Богом.

Верховный жрец Аминрех резко засмеялся:

– Вскоре вы падёте перед ним на колени, и рука Хенешема (?)…

– Это я скажу, что произойдёт! – закричал Настасен, повернувшись к союзнику.

– Да, да, великий, великий принц. Прости своего раба.

Честно говоря, я считала (хотя и полагала разумным не говорить об этом), что принц Настасен был всего лишь мерзким, избалованным мальчишкой. Он стал бы очень скверным правителем, и не долго пришлось бы ждать, прежде чем реальная власть в стране перейдёт в руки Песакера.

Тем не менее, мерзкие мальчишки могут быть опасны, когда они командуют множеством людей, вооружённых большими острыми копьями, и Настасен не замедлил продемонстрировать, что не так глуп, как мне казалось. Его дыхание замедлилось, мышцы расслабились, и неторопливая, злая улыбка пришла на смену хмурому взгляду.

– Вы чужестранцы, – повторил он. – У вас здесь нет друзей? Нет, у вас есть друг, который существовал ещё до вашего появления. Вы – друзья предателя.

– Вина по ассоциации, – бросила я Эмерсону.

– Дай ему закончить, – отозвался Эмерсон. – У меня неприятное предчувствие…

– Он – предатель своего народа, – продолжал Настасен. – Он изменяет себе подобным и возвышается (очевидно, какой-то уничижительный термин), чтобы господствовать над ними. – Он ударил себя в грудь раскрытой ладонью. – Но я, великий принц, защитник народа, бросил свой всевидящий взор на землю! Я узрел эту нечисть; я узнал его, я открыл его имя! А теперь…

Он резко хлопнул в ладоши и повернулся. Вошли двое солдат, крепко державших пленника. Грубо толкнув, они заставили его встать на колени. Его руки были связаны за спиной, и не в запястьях, а в локтях – особенно неудобное положение, знакомое мне по древнеегипетским изображениям узников. Капюшон всё ещё закрывал лицо, и килт из грубой ткани был тот же, что и ночью. Похоже, его поймали вскоре после того, как он покинул нас. Мы задержались слишком долго – или кто-то устроил ловушку. Я огляделась в поисках Аменит. Она исчезла – так же, как и Реджи.

Настасен стоял, злорадствуя, над братом, как театральный злодей.

– У него определённо есть талант к мелодраме, – пробормотал Эмерсон. – Интересно, здесь они по-прежнему разыгрывают старые религиозные пьесы? Приготовься к следующей сцене, Пибоди.

Я приблизился к Эмерсону. Он обнял меня за талию. Скользящий звук позади меня свидетельствовал, что Рамзес куда-то переместился; куда, я не могла сказать.

Настасен наслаждался своим триумфом, и театральные эффекты мешали ему прислушаться к нам.

– Он прячет лицо, как трус, но я его знаю! Мои глаза видят всё, знают всё! Ваши глаза слабы; возможно, вы не знаете его. Смотрите же!

Он сбросил капюшон. Я с облегчением увидела, что, за исключением нескольких царапин, Тарек остался цел и невредим. Разве что малость бледнее, чем обычно, но на лице не было ни малейших признаков страха – только презрение, с которым он пристально смотрел на брата. Настасен грубо схватил его за волосы и оттянул голову назад. Выхватив из-за пояса нож, он приложил острое лезвие к горлу Тарека у бьющейся жилки.

Слабый стон, как печальный плач зимнего ветра, разнёсся по комнате. Маленькие люди смотрели и оплакивали гибель их надежд с пленением своего героя.

Тонкая струйка крови скатилась по бронзовому горлу Тарека. Он не издал ни звука и не изменился в лице. Пальцы Эмерсона двигались вдоль моего кожаного пояса, сжимаясь всё сильнее. Я чувствовала, как маленькое тело прижимается к моей спине в явном ужасе; обнимая сына, я чувствовала под рукой не дрожащую плоть, но жёсткий металлический вал. Я сжала пальцы вокруг его руки и застыла в ожидании.

Резким движением Настасен убрал нож и засунул его обратно.

– Король не убивает, если нет войны, – заявил он. – Такая смерть была бы слишком милостивой.

Я ожидала подобного, и всё-таки ощутила огромное облегчение, поскольку слабые, неуравновешенные личности не всегда ведут себя предсказуемо, а ненависть Настасена к брату искажала каждую чёрточку его лица.

Он толкнул Тарека солдатам, поднявшим его на ноги.

– Ну что ж, – сказал он, обращаясь к нам, – вот и ваш друг-предатель. Вы разделите свою судьбу, но только после того, как станете свидетелями провала ваших планов и коронации законного короля. Хотите попрощаться с другом-предателем? Вы больше не увидите его, пока не встретитесь перед алтарём бога. А потом… потом, думаю, у него уже не будет языка, чтобы болтать.

– Что за противный маленький свинтус, – сказал Эмерсон самым обычным тоном. – Давай, Пибоди.

Я замышляла расплакаться и броситься к ногам Настасена, но просто не могла заставить себя так поступить. Однако крик, который вместо этого я испустила, оказался не менее эффективным: Настасен отпрянул, но недостаточно ловко, чтобы уклониться от меня, когда я бросилась на него, размахивая руками в притворном возбуждении и крича что было мочи. Тщательно рассчитанные спотыкание и неудачная попытка восстановить равновесие привели мою опущенную голову в болезненное соприкосновение с животом принца. Рухнув, Настасен увлёк за собой одного из солдат; другой упал, когда мой зонт запутался в его ногах.

Я перевернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как Тарек рванулся по направлению к задней части комнаты, преследуемый солдатом. Копьё было поднято и уже намеревалось покинуть руку преследователя, когда плетёные корзины, набитые постельным бельём, внезапно преградили путь с изяществом крикетного мяча, посланного точно в калитку. Копьё грохнулось на пол, солдат – на него, а Рамзес предусмотрительно скрылся за огромным кувшином вина. Стремительно, как ветер, Тарек исчез в дверях. Через несколько секунд другой солдат последовал за ним.

Тарек был спасён – по крайней мере, я надеялась на это. Но как же мой доблестный, мой мужественный супруг? Я не могла и пошевелиться, так как Настасен, схватив меня за горло, пытался меня задушить и бить головой об пол. Результат был весьма сомнительным и лишь очевидно доказывал то, что я всегда говорила Рамзесу – трудно делать две вещи одновременно, если только не обладаешь превосходными умственными и физическими качествами.

Чья-то рука оторвала принца от меня и отбросила прочь, как тряпичную куклу.

– Как ты, Пибоди? – поинтересовался Эмерсон, помогая мне встать на ноги.

Ножа, который он снял с моего пояса, в руке не было. Я пришла к выводу, что ему удалось проскользнуть в карман после того, как верёвки Тарека были перерезаны.

Настасен топал и кричал изо всех сил, Муртек укрылся за высоченным солдатом и заламывал руки, как только один он это и умел. Песакер был единственным, кто не растерялся. Он выкрикнул приказ – то, что сделала бы я (или любой здравомыслящий человек). Солдаты прекратили замахиваться копьями на нас с Эмерсоном и поспешили к дверям, через которые скрылся Тарек.

– Кажется, я чувствую слабость, Эмерсон, – сказала я.

– Это может оказаться отличной идеей, моя дорогая.

Я тут же закатила глаза, насколько могла, и осела на колени. Эмерсон подхватил меня с горестным возгласом. Я комфортно полулежала на его руках и с интересом слушала последовавшие споры.

Эмерсон потребовал для меня медицинскую помощь. Настасен, чей голос так сдавливала ярость, что его едва можно было узнать, отвечал, что примет все возможные меры, чтобы гарантировать моё выживание, так как надеется получить удовольствие прикончить меня собственноручно. А затем стал описывать некоторые способы достижения своей цели. Верховный жрец Аминреха прервал эту тираду с обвинениями, которые Эмерсон с негодованием отверг. Его бедная жена впала в истерию, как случается с женщинами; спеша к ней на помощь, он был атакован пленником, который поверг его на землю вместе с несколькими солдатами. Он понятия не имеет, как узник смог освободить руки. Один из солдат, должно быть, предатель.

После этих слов стали кричать все сразу. Первым звуком, который послышался, когда смятение улеглось, был робкий, но пронзительный голос Муртека.

– Сейчас убивать этих чужестранцев было бы неправильно. Во-первых, они принадлежат богу; он будет сердиться, если другой выпьет их кровь. Во-вторых, пока вы болтали, предатель сбежал. Если чужестранцы помогали ему, он будет испытывать благодарность. И вернётся, чтобы помочь им.

– Фу, – фыркнул Настасен. – Это было бы… глупо. Я бы не стал так рисковать.

– Нет, мой принц. Но принц Тарек – да. Ещё в детстве его сердце стало слабым и мягким, внимая рассказам Форта.

– Так же, как и твоё, – проскрипел Песакер. – Твоя собственная преданность сомнительна, Муртек. Что ты сделал, чтобы предотвратить побег Тарека?

– Я старик, – жалобно ответил Муртек. – Я помогаю, как могу – даю хорошие советы, произношу мудрые слова. Бог не может быть ограблен, лишаясь жертвы.

– Хотя бы это верно, – сказал Верховный жрец Аминреха. – Но верно и другое. Мы заключим чужестранцев в самые тёмные тюремные камеры.

Муртек неодобрительно кашлянул.

– Вы хотите устроить ловушку для принца Тарека? Тогда оставьте чужестранцев здесь, в этом месте, где Тарек жил в детстве, изучив здешние тайные ходы. А в тюрьму принца Настасена он попасть не сможет. Даже и пытаться не будет.

Воцарилась долгая задумчивая тишина. Я знала, что наша судьба висела на волоске, и решила, что приму её стоя, как положено истинной британке.

– Поставь меня, Эмерсон, – пробормотала я.

– Хорошо, что она просыпается, – сказал Настасен, когда Эмерсон поставил меня на ноги. – И услышит о своей роковой судьбе из уст короля.

– Ты пока не король, а просто молодой негодяй, – процедил Эмерсон сквозь зубы. А вслух сказал по-мероитически: – Идём, жена. Мы отправляемся в дом принца Настасена.

– Постойте! – поднял руку Верховный жрец Аминреха. – Вы готовы идти? И не просите, чтобы вас оставили здесь?

Эмерсон пожал плечами.

– Одно место ничуть не хуже другого. Мы готовы.

– Вот как… – прищурился Песакер, изучая нас. Затем сказал с интонацией, не оставлявшей места для сомнений: – Они выражают чрезмерную готовность. У меня есть план получше. Они останутся. Мы заберём мальчишку.

В недрах земли

Я закусила губу, чтобы подавить тревожный возглас. До этого момента всё шло так хорошо! В смятении ума я огляделась, пытаясь обрести вдохновение. Рамзеса нигде не было видно, но я не думала, что он имел возможность выйти из комнаты, и самый поверхностный обыск раскрыл бы тайник за винным кувшином. Затем я увидела бледное лицо, выглянувшее из дверного проёма моей спальни. Значит, Реджи был там всё это время, прячась за шторами – за женскими юбками? Я чувствовала лёгкие колебания, бросать ли его на съедение волкам, но меньшие, чем чувствовала бы, если бы он вёл себя по-мужски.

– Реджи! – воскликнула я. – Спасите его! Спасите Рамзеса!

У него не было возможности скрыться: один из солдат увидел его и вытащил из укрытия. Возможно, он надеялся, что, доставив эту птичку к хозяину, подсластит неудачу, ибо, как вынужден был сообщить, орёл бесследно исчез.

– Продолжать ли нам поиски, великий принц? – спросил он.

– Да, – отрезал Настасен. – Вы продолжите искать, и не будете ни есть, ни пить, пока не найдёте его. Если же этого не случится…

– Я понял твой приказ, великий принц, – сказал солдат, нервно сглотнув.

Настасен обратился к своим советникам.

– Что мы будем делать с этим червяком? Не стоит ли заставить его насладиться клеткой в моей темнице?

Ни один из почтенных господ, казалось, не имел своего мнения. Реджи выпрямился, охваченный отроческим пылом; возможно, ранее его заставлял колебаться недостаток не мужества, а интеллекта.

– Я пойду, – произнёс он. – Возьмите меня вместо мальчика. Оставьте его с матерью.

Настасен кивнул.

– Один заложник ничуть не хуже другого, – сказал он (или что-то в этом роде). Затем смерил меня злобным взглядом. – Попозже я верну его и заберу мальчишку. А может, и нет. Развлекайся, леди, пытаясь думать о том, как я поступлю.

Он повернулся на каблуках и вышел. Песакер отвесил нам насмешливый поклон:

– До встречи перед богом, чужестранцы.

Быстро удаляясь в тисках стражников, Реджи храбро улыбнулся:

– Я не обвиняю вас, миссис Амелия. Не теряйте надежды. Ещё остался шанс… – Его утащили. Муртек, следовавший за ним, не сказал ни слова и не смотрел на нас.

Мы остались одни – если не считать дюжины неуклюжих солдат вокруг и Аменит, вышедшей вслед за Реджи из моей комнаты и уставившейся на ряд винных кувшинов.

Я подбежала к ней и обняла её.

– Бедная девочка! Как хорошо ты скрываешь тревогу за своего любимого! Но разве мы ничего не можем сделать, чтобы помочь ему?

Гибко, как змея, она выскользнула из моих рук. Её гнев и разочарование – которые я почувствовала в трепетном напряжении тела – были так велики, что она не могла выносить мои прикосновения.

– Что сделать? Позволить ему выйти на свободу…

Придя в себя, она умолкла. Я посчитала более разумным притвориться, что неправильно поняла смысл её слов.

– Я мать, – сказала я на её родном языке. – Могу ли я видеть, как у меня отнимают ребёнка? Твой любимый – мужчина, сильный и смелый. И ты поспешишь к нему и найдёшь наилучший способ ему помочь.

Боже мой, девушка явно соображала еле-еле! Я помешала ей выдать себя и практически на пальцах разъяснила, каким должен быть её следующий шаг, но, похоже, случившееся вообще парализовало её мыслительные способности.

– Да, – сказала она наконец. – Я должна спешить к нему и узнать… Оставайтесь здесь. Не пытайтесь бежать. Ничего не делайте, пока я не принесу вам слово.

И выскользнула из комнаты. Я подождала немного, а затем заглянула за винные кувшины.

– Можешь выйти, Рамзес. С твоей стороны было крайне умно спрятаться; если бы они смогли схватить тебя, то не удовлетворились бы Реджи в качестве заменителя.

– С твоей стороны, мама, было крайне умно отвлечь Аменит, – возникнув перед глазами, прокомментировал Рамзес. – Когда она сказала, что будет советоваться с «ним», то явно ведь не имела в виду мистера Фортрайта?

– Что, чёрт возьми, мне делать с трубкой? – вопрошал Эмерсон, роясь в моих заметках и бумагах. – Неужели человек не заслужил возможность спокойно покурить… Ах, вот она. А вот, моя дорогая Пибоди, твой маленький нож. Благодарен за то, что ты его как следует наточила. Тарека связали не верёвками, а ремнями из сыромятной кожи.

– Я бы подарила тебе дюжину трубок и мешок табака, мой дорогой Эмерсон, – ответила я. – Они не сильно избили тебя?

– Всего несколько синяков. – Эмерсон начал набивать трубку. – Я был уверен, что мы ничем особенно не рискуем; эти многобожники действительно приносят жертвы, подвергая их длительным пыткам, и относятся к этому очень серьёзно. Единственный действительно страшный момент – когда Настасен пригрозил бросить нас в свою темницу.

– Это была идея Песакера, я думаю, – сказала я.

– То же самое. У молодого свинтуса безмозглая голова; Песакер считает его идеальным инструментом, и, несомненно, потому и поддерживает Настасена, а не Тарека. Теперь, когда у нас появилась отсрочка до момента церемонии, и Тарек свободен, следует что-нибудь придумать, если мы хотим избежать подземелий Настасена.

– Мы обязаны избавлением Муртеку, – продолжила я, вынимая финик из миски на столе. – На чьей же он всё-таки стороне?

– На своей собственной, мне кажется, – цинично ответил Эмерсон. – Политики всегда одинаковы, находятся они в залах парламента или во тьме Африки, а он – умный человек. Предполагаю, что его симпатии принадлежат нам и Тареку – торжество Настасена означает торжество Амона и его Верховного жреца над Осирисом и Муртеком – но он слишком бережёт от огня свою сморщенную шкуру до того, как победа станет неоспоримой.

Я изящно выплюнула финиковую косточку в руку и потянулась за другим.

– Я умираю с голоду. Все эти физические усилия, полуденная еда задерживается… Куда подевались слуги?

– Спрятались, как здравомыслящие люди. – Эмерсон склонил голову, прислушиваясь. Из дальних уголков дома доносились далёкие отголоски – глухие стуки, грохот и возгласы (я была уверена) богохульного характера. Эмерсон усмехнулся. – Солдаты Настасена напоминают мне пиратов господ Гилберта и Салливана[162]162
  Гилберт и Салливан – театральное сотрудничество англичан викторианской эпохи – либреттиста Уильяма Гилберта и композитора Артура Салливана. В период с 1871 по 1896 год они создали четырнадцать комических опер (оперетт). Гилберт сочинил причудливые сюжеты этих опер, в которых всё «шиворот-навыворот» (англ. topsy-turvy), но каждый абсурд доводится до логического конца: феи вращаются в обществе британских лордов, флирт является преступлением, гондольеры претендуют на монарший престол, а пираты оказываются заблудшими аристократами. Салливан внёс вклад своей музыкой, легко запоминающимися мелодиями, передающими и юмор, и пафос. Ниже цитируется их оперетта «Пираты из Пензанса» в моём переводе (известный перевод Георгия Бена воспроизводит оригинальный ритм, но менее точен). Исполнение этой арии сопровождается мощными оркестровыми аккордами.


[Закрыть]:

 
«С ловкостью кота – бах! –
Так, что нас услышать невозможно,
В жуткой тишине – бум! –
Мы добычу ищем осторожно…»
 

Улыбаясь, я присоединила и свой голос. Всегда говорю: нет ничего лучше песни, чтобы воспрянуть духом.

 
«И вокруг ни звука…»
 

Мы грохнули кулаками по столу, сведя их вместе, и Рамзес, заразившись всеобщим подъёмом, завопил что было мочи: «Бабах!!!»

Мы завершили арию с блеском, а затем разразились хором, в котором писклявый голос Рамзеса обеспечивал необходимую дисгармонию:

«Вперёд, друзья! Мы бороздим моря…» – и так далее, до самого конца.

Эмерсон вытер лоб и расхохотался.

– Каждый человек считает себя критиком, а, Пибоди? Но ведь не могли же мы спеть так плохо? – И указал на дверь, где стояли, уставившись на нас, два солдата с копьями наизготовку.

– Западная музыка непривычна для них, – ответила я. – Возможно, они приняли её за призыв к сражению. Мы довольно сильно шумели.

Бросая робкие взгляды, мужчины опустили копья.

– Я малость проголодался, – сказал Эмерсон. – Давай посмотрим, сможем ли мы вернуть слуг. – Он резко хлопнул в ладоши.

Потребовалось некоторое время, но в итоге слуги появились и накрыли стол. Наличие двух солдат, которые задержались, жадно глядя на еду, очевидно, тревожило прислугу, так что Эмерсон отослал обоих, резко напомнив о приказах Настасена.

– Они не кажутся полными энергии, не находишь? – спросила я, пока мужчины плелись прочь, волоча за собой копья.

– Они обречены, – спокойно ответил Эмерсон. – Если они до сих пор не нашли Тарека, то уже и не найдут. – Он вонзил крепкие белые зубы в кусок хлеба и оторвал кусок. – И это может быть…

– Эмерсон, прости меня, но ты говоришь с набитым ртом. И подаёшь Рамзесу плохой пример.

– Извини, – пробормотал Эмерсон. Он сглотнул, поморщившись. – Неудивительно, что Муртек потерял бóльшую часть своих зубов. Похоже, они мелют зерно по-старому, между двумя камнями; в этом жалком хлебе не меньше песка, чем муки. Лучше бы Форт познакомил их с современными методами производства вместо преподавания политической теории и романтической болтовни… Я хотел сказать, что с самого начала чувствовал некоторое отсутствие энтузиазма среди стражников. Они гораздо сильнее спотыкались, шатались и падали под ноги друг другу, чем если бы им просто приходилось противодействовать нам троим, да и погоня за беглецом была необычайно бестолковой.

– Да и я думала о том же самом, – подхватила я. – Мужчины, сопровождавшие Настасена в этот раз, носили кожаные шлемы и длинные копья; это должно означать (и мне следовало бы заметить раньше), что лучники, которые носят перо – люди Тарека. Он говорил нам, что не все, кто носит его знаки, преданы ему – похоже, верно и обратное. Ты случайно не заметил, какие из стражников были особенно неуклюжими?

– Нет, чёрт побери, я был слишком занят тем, что опрокидывал всех вокруг. – Эмерсон нахмурился. – Вот в чём беда с этими заговорами: они не оставляют времени для неторопливого обсуждения. Если бы Тарек дал нам знать, кому можно доверять…

Он отхватил огромный кусок хлеба. Я смотрела на маленькую женщину, наполнявшую мою чашку. Действительно ли мне послышалось бормотание, мягкое, как жужжание пчелы или мурлыканье кошки, когда упомянули имя Тарека? Без сомнения, это объявляло о её симпатиях, но я не намеревалась подвергать её угрозе, пытаясь заговорить с ней. Вполне очевидно, что и в среде реккит были шпионы. До отвращения легко подкупить более слабых, заставив их предать свой ​​народ. Для голодающего буханка хлеба – большее сокровище, нежели вера.

* * *

– Я рада, что мы смогли развлечься, затеяв утром освежающую драку, – заметила я Эмерсону, когда мы прогуливались под руку вокруг пруда с лотосами. – Предполагаю, что возможности для упражнений, укрепляющих здоровье, в дальнейшем окажутся весьма ограниченными.

Аменит вернулась, ведя за собой новую группу маленьких слуг. Последние выглядели ещё более несчастными и подавленными, чем первая партия. Я не сомневалась, что им и их семьям угрожали невообразимыми наказаниями, если они попытаются оказать нам помощь.

Эмерсон решил немедленно испробовать новую систему безопасности, отправившись к главному входу и требуя, чтобы его выпустили. Он вернулся с вполне ожидаемой новостью, что хитрость не удалась, и «его люди» уже не находились на посту.

– Я только надеюсь, что никто не пострадал, Пибоди. Этот мерзкий молодой свинтус вполне способен прикончить всех, кого он считает симпатизирующим нам.

– Дорогой, ты не понимаешь психологию Настасена, – ответила я. – Сейчас он находится в – как это сказать? – выгодном положении и способен без ограничений обрывал крылья бабочкам. Он не убьёт никого из наших друзей, не убедившись, что мы находимся рядом, чтобы видеть это. И будь уверен – если Тарека опять поймают, мы узнаем об этом раньше всех.

– Я не приверженец этого новомодного увлечения психологией, – проворчал Эмерсон. – В худшем случае – это вздор, в лучшем – старый добрый здравый смысл. У тебя ещё не было возможности пообщаться с Аменит после её возвращения?

– Пока нет. Девушка не очень умна, Эмерсон, и я бы определённо не позволила ей участвовать в любом созданном мной заговоре. Она бы выдала себя, если б я не могла её остановить. Думаю, для неё лучше остаться в неведении относительно своей роли.

– Безусловно. Полагаю, что именно она предала Тарека.

– А я уверена, что именно она обнаружила, что прошлой ночью нас не было в комнатах. Сегодня она была подозрительно бодра для той, кому полагалось выпить вино со снотворным. Она, очевидно, предупредила Настасена или Песакера – вероятно, последнего, так как только у него хватает соображения, чтобы прийти к очевидному выводу: мы шляемся возле некоего члена оппозиционной партии. Если бы я отдавала приказы, то устроила бы засаду близ мест обитания всех, кого подозревала в союзе с Тареком, и, конечно, во дворце самого Тарека. Тот факт, что нас не подкараулили на пути назад, внушает мне надежду, что они не знают, как мы вышли из жилища.

– Или куда мы пошли?

– Молю Небеса, чтобы это было так. – Я смахнула слезу. – Бедный отважный ребёнок! Каким страшным ударом будет для неё эта новость, какие одиночество и страх завладеют ей! Если бы только мы могли общаться – сказать ей, чтобы держалась мужественно, верила в Бога и в нас!

– Не обязательно в таком порядке, – произнёс Эмерсон с очередной неудержимой улыбкой. – Не падай духом, Пибоди; мы сможем послать ей сообщение, когда Ментарит вернётся к нам.

– Если вернётся. Слава Богу, её не было с нами вчера на обратном пути; не исключено, что она до сих пор вне подозрений. Эмерсон, я думаю, что Настасен, судя по всему, не знает, что мы видели Нефрет. Иначе он бросил бы нам в лицо и это обвинение.

– Хорошее замечание, Пибоди. Как долго длятся смены Служанок?

– Пять дней. Я тщательно считала. Сегодня – второй день Аменит. Не думаю, что смогу выдержать ожидание, но полагаю, что должна. Если только не…

Эмерсон остановился.

– Если только не..? – повторил он.

Высоко в ветвях распевала птичка. Мы смотрели друг на друга – два великих ума, но с едиными мыслями.

– Ты можешь устроить это, Пибоди? – спросил Эмерсон.

– Что касается средств – да, конечно. У меня есть достаточный запас опиума, но мы же хотим не усыпить её, а просто сделать неспособной исполнять свои обязанности. Ипекакуана, пожалуй, – задумчиво промолвила я. – Пилюли Доана, настойка мышьяка[163]163
  Ипекакуана – «рвотный корень», в больших дозах вызывает рвоту. Пилюли Доана – салицилат магния, могут вызывать расстройство желудка или сердечное недомогание. Ну, а о мышьяке и говорить не стоит.


[Закрыть]…

Эмерсон посмотрел на меня с беспокойством.

– Знаешь, Пибоди, порой из-за тебя мурашки бегают по коже. Я даже боюсь спросить, почему ты носишь с собой несколько смертельных ядов.

– Мышьяк очищает кожу и делает волосы гладкими и блестящими, мой дорогой – в малых дозах, конечно. Я не использую его, как косметическое средство, но он очень полезен для избавления от крыс и других паразитов, которые часто заводятся в местах наших экспедиций. Не бойся, я буду осторожна. Её недомогание должно выглядеть естественным. В противном случае подозрение падёт на нас.

Эмерсон не казался полностью убеждённым. И призвал меня не только быть поосторожнее с дозировкой, но и дождаться подходящего случая, а не «швырять всякий хлам ей в вино после полудня», как он выразился. Я заверила его, что не имела ни малейшего намерения действовать опрометчиво. Необходимо некоторое время, чтобы преодолеть плохо скрываемую неприязнь Аменит ко мне и найти подходящий способ применить лекарство.

Этот последний вопрос – возможность, как сказали бы опытные криминалисты – представлял некоторые трудности. Аменит не садилась за стол вместе с нами и в нашем присутствии не употребляла ни пищи, ни питья. Однако когда-нибудь и где-нибудь она всё же должна была есть.

Моя задача облегчалась тем, что Аменит так же стремилась говорить со мной, как и я – с ней. Я твёрдо знала – как если бы сама присутствовала при встрече – что во время своего отсутствия она обсуждала происшедшее с Настасеном и Верховным жрецом Аминреха. Возможно, она также просила за Реджи (я ещё не уверилась в искренности её чувств к нему), но основной целью, очевидно, было узнать, как ей действовать сейчас, когда положение изменилось так резко. До разоблачения и пленения Тарека его влияние обеспечивало нам доброжелательное отношение. Теперь бархатную перчатку сбросили, и железная рука Настасена держала нас мёртвой хваткой. Пока Тарек оставался на свободе, смертельные пальцы не могли сокрушить нас, но я была уверена, что, если его схватят, мы вскоре присоединимся к нему в сырых, тёмных подземельях брата, и одним лишь Небесам известно, какие ужасающие муки предстоит вытерпеть перед столь же ужасающей смертью, которая освободит нас.

Мои усилия остаться с Аменит наедине, а её – поговорить со мной, были разрушены неожиданно комической ситуацией. Солдаты, обыскивавшие дом, отказались покинуть его. Я едва ли могла выступать с обвинениями, потому что, как и они, знала альтернативу, ожидавшую их, но ими овладевало всё большее безумие, и во второй половине дня они уже путались друг у друга под ногами, обыскивая места, где уже искали десятки раз, и изучая такие смешные тайники, как рюкзак Реджи и пруд с лотосами, непрестанно тыча в них своими копьями. Когда один из них перевернул сундук с бельём, который слуги до этого уже три раза укладывали, Аменит вышла из себя и стала кричать на солдат. Они отказались выполнять её приказы, поэтому она выбежала и ненадолго исчезла. Пока её не было, один из мужчин внезапно рванулся в сад и перелез через стену. Думаю, и другие последовали бы его примеру, если бы не услышали последовавшие за этим крайне неприятные звуки. Если бы я и сомневалась, что наше жилище хорошо охраняется снаружи, эти сомнения теперь полностью развеялись.

Повернувшись к ближайшему человеку, чьё лицо стало болезненного зеленовато-коричневого цвета, когда он услышал крики, удары и стоны из за стеной, я тихо сказала: