Текст книги "Наваждение"

Автор книги: Барбара Гауди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Глава четвертая

Мика повесил на окна в подвале жалюзи и постелил на пол ковровое покрытие, а на продавленную кровать, на которой Силия спала прошлой ночью, между пружинами и матрасом положил лист фанеры. Когда они вернулись из мотеля, Мика сидел на крыльце. Он не сказал им о том, что сделал, – это выяснилось только тогда, когда Рэчел уже ложилась.

– Он такой хороший, – проворковала Рэчел, – такой добрый к людям.

– Я, наверное, все-таки не выдержу и куплю кондиционер, – бросила Силия. Она села на кровать и проверила, насколько стало удобнее. – Если уже в июне стоит такая жара, что же с нами будет в августе?

– Нам его Мика купит.

– Нет, мы не можем ему это позволить. Он и так уже полностью заплатил за музыкальный лагерь.

Рэчел свернулась калачиком рядом с мамой:

– А если мы купим кондиционер, нам потом можно будет здесь спать?

– Нам это уже будет без надобности. Наша квартирка станет очень милой, симпатичной и прохладной.

– А если бы мы оказались в таком положении, как Анна Франк? Что, если бы нам пришлось прятаться в подвале от нацистов, которые хотят нас расстрелять?

– Тогда все это выглядело бы совсем в другом свете.

– Мике, наверное, надо было бы тайком носить нам в подвал картошку и хлебные корочки. Да? Так, мама?

– Мне кажется, он бы и что-нибудь повкуснее нам приносил. Ну ладно, давай-ка пойдем его поблагодарим.

Фонарь над крыльцом не горел. Мика сказал, что надо заменить лампочку, и тут же зажглись уличные фонари.

– В дело включились невидимые силы, – проговорил он, а о повешенных им жалюзи заметил: – Осмо и Хэппи не нравится, когда прохожие пялят на вас глаза.

Силия нагнулась и погладила Хэппи за ушком.

– Ты всегда за нами присматриваешь, да? – Обе собаки глубоко и часто дышали, – я сейчас пойду и долго буду принимать прохладную ванну, – сказала она и, обратившись к Рэчел, угнездившейся у Мики на коленях, добавила: – а ты – марш в ванную на пять минут и оттуда сразу в постель!

Когда Силия ушла, Рэчел погладила Мику по голове.

– У тебя волосы цвета льна? – спросила она, употребив слово, недавно вычитанное в книжке. – Лен такого же цвета?

Мика пошевелил губами, будто что-то ответил ей, только беззвучно. Рэчел терпеливо ждала. Мама объясняла, что Мика когда-то заикался и порой ему нужно несколько секунд, чтобы начать говорить.

– Лен – это такие волокна, их обрабатывают на ткацких фабриках, – наконец сказал он. – Да, лен светлый и волокнистый. – Мика насторожился и поднял палец: – Слушай.

– Что?

– Ты слышишь?

– Сирену?

– Нет, слушай. Погоди, он смолк. Нет, еще слышится. Там, в небе.

Кроме мягкого шелеста поливальных установок, не дававших засохнуть траве перед домами, воплей женщины, что-то кричавшей на иностранном языке, и грохота грузовика, быстро ехавшего по улице Парламент, доносился еще какой-то скребущий звук, как будто кто-то тер друг о друга два камушка.

– Это что – крыса? – спросила Рэчел.

– Это птица козодой. Она зовет к себе другого козодоя. Слышишь эту другую птичку, ту, которая угнездилась подальше?

– А что они друг другу говорят?

– Они вот что говорят… – Снова непродолжительная пауза. – Они говорят друг другу: «Много людей вышли вечером из своих домов».

– Они вот что говорят: «Тому мужчине и той девочке внизу надо пойти погулять с собаками».

Мика бережно поднял ее с колен и поставил на пол:

– Нет, они говорят совсем о другом, они спрашивают: «Почему эта девочка до сих пор еще не в постели?»

Наверху, лежа в ванной, Силия пальцами ноги закрыла краны. Почему так получается, размышляла она, что можно сколько угодно мокнуть в воде, но при этом не тонуть и не наполняться водой? Ведь мы – пористые, в нашей коже есть поры… Она даже удивилась, озадачив себя вопросом о том, почему эта мысль не приходила ей в голову раньше.

Силия закрыла глаза и прикинула, сколько заработала в тот вечер: сорок два доллара чаевыми плюс зарплата минус вычеты. Худо-бедно получилось около семидесяти долларов – теперь ей хватит, чтобы заплатить минимум по кредитной карточке. Или лучше на эти деньги отремонтировать дверцу машины? Мика знает какого-то жестянщика, который мог бы это сделать совсем недорого.

Она не обсуждала с Микой вопрос о школе моделей. Хоть он с ней никогда напрямую не спорил, никогда не давил на нее, чтобы она меняла свои решения, но в любом случае, заведи она разговор на эту тему, встал бы вопрос о том, почему Рэчел слишком мала, чтобы позировать перед камерой, но уже достаточно выросла, чтобы петь в баре. На самом деле она уже вполне могла делать и то, и другое. Просто, когда девочка пела, она демонстрировала слушателям свой голос…

Силия сама не знала, как ей лучше поступить. Может быть, она ревновала к чему-то дочь. Может быть, ей трудно было смириться с мыслью о том, что Рэчел за несколько часов заработает больше, чем сама она за неделю. Хотя нет, ревностью это назвать было нельзя. Скорее, ей просто не хотелось, чтобы Рэчел превратилась в эдакую маленькую самовлюбленную сексбомбочку, интересующуюся только шмотками. Еще по крайней мере пару лет надо держать дочь под своим крылом.

Держать ее под своим крылом…Даже звучит как-то странно. Силия, как и все, стремилась уберечь дочь от всяких жизненных неурядиц, но сама мысль о мелочной, докучливой опеке была для нее непереносима. Ей становилось жутко, когда она думала о том, что будет относиться к дочери, как к ней самой относилась мать, хоть на деле та никогда реально не вмешивалась в ее жизнь. Мать за ней только следила. Часто поглядывала на нее искоса, когда была дома, а когда уходила на работу, ее подруга – госпожа Крэйг – подслушивала у двери. Как-то упорядочивать, регламентировать их отношения мать даже не пыталась – это было не в ее стиле. Если Силия делала что-то, что ее огорчало, она заводилась и начинала говорить, что такое поведение не доводит девочек до добра – девочек вообще,или ей самой было от этого очень плохо лет эдак двадцать пять лет назад, когда она страдала из-за таких же ошибок и неверных суждений? Мать никогда не говорила ей напрямую: «Тебе не надо было так делать…»Она всегда ставила вопрос по-другому: «Хорошие девочки так себя не ведут…» или «Мне бы не хотелось, чтобы ты…». Потом она со вздохом выходила из комнаты или возвращалась к прерванному занятию, словно и не надеялась, что будет услышана. Это приводило в замешательство. С одной стороны, Силия чувствовала себя так, будто мать уже считала ее отрезанным ломтем, а с другой – будто такое отношение наделяло ее некими таинственными силами, могуществом, которое было ей не по чину. Говоря иными словами, она была для матери центром мироздания, но ей никогда не пришло бы в голову, что мать может взглянуть на нее и подумать: «Разве я несчастлива?», что мать могут мучить кошмары при мысли о том, что однажды к ним в дверь постучат какие-то люди и скажут: «Случилась ошибка, и нам придется забрать вашего ребенка обратно». А вот Силию посещали такие мысли. Она вспомнила, как после рождения Рэчел вышла из больницы, с этим во всем зависимым от нее существом на руках, и вдруг ее озадачил вопрос: «Почему меня никто не останавливает?»

Но все это не имело никакого отношения к продолжавшей ее волновать проблеме модельной школы. Тот факт, что Рэчел так легко отказалась от этой идеи, наверное, значит, что сама она еще не готова, а к тому времени, когда созреет, ее фигурка может измениться, хоть это и маловероятно. Если судить по длинным пальчикам на руках и ногах, она вырастет худенькой и длинненькой, пойдет в отца… Он так ласково обнимал ее, когда они шли из «Лава Лондж» [12]12
  «Lava Lounge»– ресторан в Торонто.


[Закрыть], где выяснилось, что им двоим нравится Сара Воган [13]13
  Сара Воган (Sarah Lois Vaughan;1924–1990) – американская джазовая певица, трижды награжденная премией «Грэмми». Известна также под прозвищами Сасси и Божественная.


[Закрыть]. На авеню Спадайна [14]14
  Спадайна (Spadina) – одна из самых известных улиц Торонто.


[Закрыть]он снимал маленькую квартирку, какие, как правило, сдают на день. Обычный бедный студент, изучал архитектуру… Этот парень на попутках приехал из Нью-Йорка, чтобы посмотреть на вокзалы в юго-западных районах Онтарио и в Квебеке. У нее к тому времени не было отношений с мужчиной уже больше года, а он был невероятно обаятелен, и когда выяснилось, что презерватива нет, ей так хотелось его, что она решила обойтись без предохранения. Потом он признался, что обручен с девушкой, которая хотела сохранить себя до свадьбы нетронутой.

– Я предал вас обеих, – сказал он с таким жалким видом, что Силия погладила его по наголо обритой голове и сделала ему кофе в чашке с надписью «Си-Эн Тауэр».

Как странно, думала она, что Рэчел стала плодом тех нескольких часов – не лишенных приятности, но отнюдь не потрясших мир, – проведенных в убогой комнатенке, где под окном дребезжала старенькая батарея, а какая-то женщина в обшарпанном вестибюле время от времени кричала: «Это тытак считаешь!»

Силия, конечно, думала об этом и раньше, только теперь эта мысль почему-то отозвалась в ней с неведомой силой. Но за несколько последних дней произошло много событий – известных событий, – которые показались ей просто удивительными.

– Можете себе представить? – спросила она вчера какого-то клиента, заскочившего в магазинчик, чтобы вернуть компакт-диск с «Унесенными ветром». – Всего сто пятьдесят лет назад еще существовало рабство! Мамушка была рабыней Скарлетт!

Жара, казалось, замедлила ход ее мысли, и за счет этого она стала лучше различать детали, скрытую связь вещей. А когда она спала, как это ни странно, результат оказывался диаметрально противоположным: сны ее были поверхностными, она никак не могла в них понять очевидное. Пару ночей назад ей снилось, что они с дочерью едут по шоссе, на котором – она точно видела это – были разбросаны куски покрышек.

– Ты только посмотри, сколько здесь разбросано рваных покрышек! – сказала она Рэчел.

Но та ей с возмущением ответила:

– Да это же броненосцы! Что будет, если ты одного из них раздавишь?

А за несколько дней до этого ей приснилось, что она сбила машиной собственную мать.

– Но ты же умерла! – сказала ей Силия.

А мать ей раздраженно ответила, что мертвые все время возвращаются, они видимы повсюду, «если кто-то удосужится на них посмотреть».

Рэчел лежала в своей детской кроватке и размышляла о том, заснула уже черная овечка или нет. Она была такая красивая! В тот день после обеда госпожа Данлоп организовала для всего класса экскурсию на ферму Ривердэйл [15]15
  Riverdale Farm– расположенный в Кэббеджтауне зоопарк, посещаемый школьниками и широкой публикой.


[Закрыть], и всем хотелось погладить овечку через ограду, но удалось это только Синдре, у которой были очень длинные руки.

– Овечкин мех часто называют руно, – сказала госпожа Данлоп.

Рэчел уже знала это слово. Мама у овечки была беленькая, значит, папа, должно быть, черный. Но почему же тогда сама овечка не получилась коричневой? Или серенькой? Рэчел никого об этом спрашивать не стала, опасаясь, что такой вопрос прозвучит глупо. Какой-то неряшливо одетый старик, которого госпожа Данлоп приняла за служителя зоопарка (как оказалось, он просто зашел туда погулять), рассказал всему классу, что, когда в пятидесятые годы ферма еще называлась Торонтским зоопарком, там жил один шимпанзе, который клянчил у посетителей сигареты.

– Он делал вот так, – сказал старик, склонился прямо над Рэчел и начал пыхтеть, будто затягивается, и похлопывать себя пальцами по губам. Ей неприятно было смотреть на выпяченные губы старикана, но и обижать его не хотелось, потому она стояла на месте, пока госпожа Данлоп не отвела ее в сторонку.

Она задумалась о губах – у рыбок губки есть, а у кошек нет. У Феликса они обозначены лишь узенькими полосочками такого же цвета, как нос и подушечки на лапах. Подушечки были как фасолинки. По какой-то причине Феликс боялся спускаться в подвал. Он любил спать на свежем воздухе у них на веранде и ел там мотыльков. Так, пожалуй, и растолстеть можно!

Потом она задумалась над тем, почему тот толстый мужчина в бейсбольной кепочке заглядывался на маму. Может, он влюбился в нее и любит ее на расстоянии?

Нэнси вышла из ресторана через заднюю дверь и закурила косячок. Фрэнку на это было наплевать. Ему вообще все было до фонаря, лишь бы она улыбалась клиентам. Она слышала через открытое окно, как он громыхает кастрюлями и насвистывает. Он там всю ночь будет вкалывать. А она – нет, ей только надо дождаться, когда семья за третьим столом закончит ужин. Счет они уже оплатили и сейчас доедают десерт. Нэнси пришла в голову мысль, что у них дома нет кондиционера и им хочется подольше побыть в прохладном помещении. Ее это не беспокоило. Люди они, должно быть, хорошие. Их девочка подарила ей свою картинку, на которой была нарисована женщина с голубыми печальными глазами, кривоватой ухмылочкой, игравшей на красных губах, и в передничке в красную клетку.

– Это я? – спросила Нэнси, хотя сходство казалось очевидным.

Девочка пожала плечами.

– Ага, – сказала она.

Ага.Нэнси это показалось забавным.

Как только они уйдут, она сможет протереть пол мокрой тряпкой. Скорее всего, она сразу поедет домой, а Ташу на ночь оставит у Рона. Ей вдруг показалось, что это они были влюбленными, а она для них – как пятое колесо в телеге.

– Это ж надо, чтоб моя собственная собака нанесла мне такой удар в спину! – попыталась пошутить она.

Сунув руку в карман передника, Нэнси нащупала свой талисман – пластиковый пакетик с волосами Рона, которые положила туда, когда в последний раз его стригла. Чтобы талисман проявил свою магическую силу, надо сжать пакетик в руке, произнести заклинание: «Кровь твоя красна, любовь наша сильна, бьются в такт сердца, чтоб быть вместе до конца» – и представить себе друга или мужа, который смотрит на тебя с улыбкой, полной любви. Чем чаще это делать, тем меньше шансов, что он тебя бросит. Нэнси даже и думать не хотела о том, что с ней будет, если он от нее уйдет.

– С ним ты слишком занизила планку, – не раз говорила ей Энджи. – Ты бы запросто могла найти себе кого получше, чем этот противный толстяк.

– Рон вовсе не противный, – отвечала она в таких случаях, хотя слегка кривила душой. И конечно, Рону не помешало бы сбросить несколько килограммов, хоть на самом деле он не столько толстый, сколько мускулистый. Как-то она видела, как он поднял холодильник и перенес его через всю комнату. Правда, она вовсе не рассчитывала поразить этим воображение Энджи.

– Когда мы с ним вдвоем, – говорила Нэнси, – он очень милый. – При этом она имела в виду постель, в которой он проявлял застенчивость, но был к ней внимателен и целовал ее в то место, где остался шрам после операции аппендицита. До того как она с ним познакомилась, ей казалось, что мужчина получает удовольствие только тогда, когда делает тебе больно. Она еще сказала Энджи, что до сих пор сидела бы на «винте», если б он не заставил ее прекратить колоться.

Энджи представила, сколько они друг другу из-за этого нервов попортили, и сказала:

– Ну, подруга, ты меня достала.

Только нервы друг другу они с Роном вовсе и не мотали. Рон как-то застал ее у себя в ванной, когда она покуривала травку, но даже не отнял у нее косяк. Он отнесся к ее проблеме, скорее, с сочувствием, рассказал ей, что сам слишком много пьет, но хочет с этим покончить, пройдя курс лечения от алкоголизма.

– Я тоже уже завязываю, – соврала она. Ей тогда казалось, что по сравнению с тем, что она себе колола и что нюхала, травка – просто детская забава.

– Самой бросить трудно, – ответил Рон и написал на бумажке имя и номер телефона человека из той клиники, куда сам ходил на консультации.

Нэнси пообещала туда позвонить, но так этого и не сделала. Потом, когда они сидели у него на заднем крыльце как-то вечером и она дрожала мелкой дрожью и возбужденно о чем-то говорила, глотая слова и покусывая ногти, он сказал ей:

– Знаешь, мне бы не хотелось связываться с наркоманкой.

Угрозы в его словах не прозвучало – это была просто констатация факта, ясное и спокойное сообщение, как будто кто-то сказал ей: «Знаешь, мне не хочется сейчас есть макароны». Неделю спустя она пошла к наркологу. Ничто не могло заставить ее сделать такой шаг, кроме ужаса при мысли о том, что она может его потерять. Теперь, кроме травки, она ничем не баловалась, причем Рон думал, что она курит план только тогда, когда у нее обостряются проблемы с ногой. Плохо, конечно, что ее любимое лекарство не доктор выписывает. Это-тоон понимает. Он вообще самый законопослушный человек из всех, кого она знает. Он честный, благородный человек. Так она, по крайней мере, считала.

Вместе с тем для нее не составляло секрета, что все его разговоры о том, что он очень занят работой, всего лишь отговорки. После всех мучений, которые ей довелось перенести, когда она лечилась, у нее сложилось впечатление, что он вроде как начал крутить обратку. Это, скорее всего, как-то связано с другой женщиной, причем его чувства к ней, должно быть, достаточно сильные. Интересно, какая она из себя? Наверное, маленькая смазливая брюнетка. Все его бывшие подружки – по крайней мере те, о которых Нэнси что-то знала, – были смугленькими. Только ни одна из них долго не продержалась. Но если такая сексуально озабоченная телочка заглянет к нему в мастерскую и сама сделает первый шаг… Нэнси представила себе такую скучающую домохозяйку. Или какая-нибудь разбитная торговка недвижимостью, которая станет его доставать предложениями о продаже дома.

А может быть, он просто в баре с кем-то встретился? С симпатичной веселой бабенкой, которая уже нарожала себе детишек, но ей смерть как хочется родить кого-нибудь еще. Такую Нэнси почти готова была простить.

Рон особенно не задумывался над тем, во что это может вылиться и почему он выбрал именно подвал вместо одной из свободных спален. Все внимание его было поглощено текущей работой. Прежде всего он освободил небольшой склад, расположенный за мастерской. Большую часть барахла он перетащил оттуда на чердак, остальное – в котельную. Потом перенес пылесосы. Склад занимал где-то с половину всей квартиры, и ему хотелось составить туда все пылесосы, чтобы они были в одном месте. Если один пылесос касался другого, он прокладывал между ними тряпочку.

Рон говорил с ними как с живыми.

– С вами все будет в порядке, – успокаивал он свои сокровища. – Это у нас только временно.

Но им было виднее – они ведь всего лишь железяки.

Глава пятая

Он продал «вестингауз» на следующий день. То обстоятельство, что договоренность о сделке была достигнута лишь в устной форме, его ничуть не беспокоило – покупатель был известный коллекционер, который не менял принятых решений. Совершенно уверенный в том, что получит свои пять тысяч долларов, он измерил все, что ему было нужно, и отправился в «Хоум-Депо» [16]16
  «Home Depot»– крупнейшая в Северной Америке сеть розничных магазинов стройматериалов (более двух тысяч), кроме США и Канады имеющая отделения в Мексике и Китае.


[Закрыть], где купил шпатели, краску, облицовку, плинтусы, четвертные валики, отделочные гвозди, клей для дерева, уплотнители, новые водопроводные краны, белую занавеску для душа и мягкое, как подушка, сиденье на унитаз. Ковровое покрытие – белое, от стенки до стенки, из стопроцентной чистой шерсти – надо было заказывать, но продавец пообещал ему, что в конце недели оно будет доставлено.

Рон уже ехал домой, когда до него дошло, что со вчерашнего вечера он ничего не пил. Открыв бардачок, он вытащил оттуда фляжку, но внезапно от своего намерения отказался. Ему это было без надобности. Он был целеустремлен и действовал соответственно, как иногда бывает во сне, когда не вполне понятна побудительная причина самого действия. У него было такое чувство, что минуты тянутся достаточно медленно, давая ему возможность сообразить, что надо делать дальше.

В мастерской его уже ждала клиентка. Он, кажется, сказал ей, что ее газонокосилка будет готова сегодня утром, и ему самому стало странно от того, что агрегат был уже отремонтирован. Задержавшись при выходе у двери, женщина бросила ему на прощание:

– Вы созданы для вашей работы.

– Что вы имеете в виду? – спросил он, аж вздрогнув от дурного предчувствия – ему почему-то пришло в голову, что она имела в виду ту его работу, которую он задумал сделать в подвале.

Но клиентка махнула рукой, указав на выстроенные в ряд газонокосилки, ожидающие починки:

– Все это.

– А, понятно. – У него отлегло от сердца. – Вы правы. Сейчас самый сезон.

Рон запер дверь мастерской, загнал фургончик во двор и разгрузил его там, не опасаясь взглядов случайных клиентов, которые могли бы нанести ему визит. Ему хотелось иметь несколько часов в запасе.

Начал он с того, что стал срывать плинтусы. В процессе работы он поймал себя на мысли, что пытается представить, какой будет комната после ремонта. Осушитель вытянет отсюда всю затхлость подвального воздуха, а кондиционер, пожалуй, надо будет отключить, иначе будет холодновато…

Он немного передохнул и бросил взгляд на окна с тройными стеклами. Для таких никакая погода не страшна, причем все они покрыты полиэфирной пленкой и их практически нельзя разбить. Да, конечно, решетки на окнах придают комнате мрачноватый вид, но если покрасить их в белый цвет, а стекла сделать матовыми, то решеток почти не видно… Потом он посмотрел на потолок и подумал, что надо бы покрыть его звукоизолирующими плитками, чтобы сюда не так доносился шум с первого этажа.

Рон положил ломик на пол и поднялся наверх.

Пару дней назад ему принесли CD-проигрыватель и попросили отремонтировать, чтобы убрать помехи. Он его разобрал, зачистил корродированные провода и собрал снова. Там уже был какой-то диск.

Рон нажал на кнопку. Музыка звучала чисто, никаких помех не было. Значит, дело тольков проводах. Поняв, что мелодия ему знакома, он прибавил звук. «О mio babbino caro…»Пуччини. Эту вещь постоянно слушала его мама. Он вспомнил, что это было единственное произведение, которое она слушала сидя,ничем не занимаясь.

Сам он стоял склонившись, уперев руки в бедра. Назвать чувство, которое он испытывал, печалью было бы неправильно. Печаль – совсем не то. Ему казалось, что все его кости зависли в черном пространстве, ограниченном стеной его собственной влажной плоти. Он стал распрямляться, и в этот момент его охватила такая жуть, что к горлу подкатил комок и его чуть не стошнило. Чтобы устоять на ногах, ему пришлось опереться о динамик. Он нажал на кнопку, чтобы перейти к следующему произведению. Зазвучала другая ария, но она была ему незнакома. Он вывернул регулятор громкости до отказа и слушал пение до тех пор, пока жуть внутри его существа не стала проходить.

Выше музыка звучала гораздо тише (он проверил это), а когда за окном через каждые несколько секунд громыхали грузовики, ее совсем не было слышно.

– Ну, как тебе это? – спросил он Ташу, следившую за ним из своей корзинки. – Если здесь врубить радио, – сказал он ей, – никто не услышит ни звука.

Размышляя над тем, как определять силу звука, он пришел в себя и стал успокаиваться, думая о том, что ремонт в подвале – самое обычное дело, ничего подозрительного в этом нет, просто это как-то его отвлечет. Но стоило ему взять ломик в руки, как снова вернулось ощущение того, что он проваливается в сон.

Когда с плинтусами было покончено, он сорвал старое ковровое покрытие, разрезал его на куски и сложил за домом, где полуденная жара, казалось, испепеляла все вокруг. Из гаража Винса доносился лязгающий звук от шланга сжатого воздуха, но Рон воспринимал его как сквозь вату – настолько помутнен был рассудок.

В час дня он решил сделать обеденный перерыв, во время которого со страхом думал о той липкой жути, что заставила его сделать выбор между тем, чтобы сдаться, и тем, чтобы сопротивляться самому себе. Что бы он теперь ни делал, даже когда пережевывал пищу, его не покидало ощущение того, что все его действия кто-то направляет.

Он смог заставить себя прервать работу только без четверти пять. В котельной у него был установлен дополнительный телефонный аппарат, но отсюда его звонок был не слышен. Он бросил взгляд на пятнистые стены, покрашенные покрытия и только после этого позволил себе вздохнуть с облегчением. Разве он не на это рассчитывал? Разве не хотел с головой уйти в работу, чтобы хоть на время отогнать мысли о Рэчел? Он подумал о том риске, которому себя подвергает каждый день, когда ходит за девочкой после окончания уроков. За такими людьми, как он, должно быть, следят учителя, откуда ему знать – может, и за ним уже кто-нибудь следит… В принципе, он мог бы приезжать к школе через день или через два. Может быть, так и надо сделать, пока ремонт подвала будет его отвлекать.

Он вышел перекусить в одну из ближайших забегаловок, потом вернулся и продолжил работать, но уже в мастерской, до захода солнца. После этого поехал на улицу Парламент. Сердце его начинало биться сильнее при мысли о том, что он может увидеть, как она лежит в кровати. И поэтому его чуть удар не хватил, когда, проходя мимо ее дома, он обнаружил, что окна подвала закрывают жалюзи. Он подтянул Ташу за поводок и бросил взгляд за перила чугунной ограды. С этой стороны дома окон в подвале не было вообще. Нараставшее беспокойство, которое он сдерживал уже больше суток, теперь прорвалось наружу – его охватила паника при одной только мысли, что девочка там одна с хозяином дома. Чтобы успокоиться, он представил себе комнатку в подвале своегодома. В его воображении это было совершенно безопасное место, что-то вроде святилища. Он задумался, надо ли ему вешать жалюзи. Нет, решил он, лучше повесить занавески. От этого комната станет веселее. Ведь если стекла в окнах будут матовыми, занавески совсем не повредят.

Эта мысль на какое-то время приковала все его внимание. Он вернулся к фургончику, доехал до дома и стал рыться в коробках, где все эти годы лежали шторы, вывезенные от родителей. Он нашел, что искал – зеленовато-белые занавески в полосочку, вынул их из коробки и отнес наверх, чтобы отдать в чистку. Потом налил себе выпить и прошел со стаканом в гостиную. На кофейном столике лежала книжка, которая еще несколько недель назад казалась ему очень интересной – «Танковые битвы в Северной Африке». Он взял ее и стал листать, почти не глядя на страницы. Подвальная комнатка находилась как раз под гостиной, если не считать мастерской, и он почти неосознанно рисовал образ Рэчел, которая лежала там внизу и спала. Его начала бить мелкая дрожь. Немного виски выплеснулось из стакана. Он отбросил книгу на пол и стал думать о планах на завтра – надо будет зачистить и покрасить стены и замазать все щели под ванной. Через несколько минут ему почти удалось успокоиться, и он заснул.

Когда Рон открыл глаза, перед ним стояла Нэнси.

– Который час? – спросил он. У него выскочило из головы, что она собиралась прийти.

Нэнси взяла его за руки и потянула к себе.

– Ну, давай, – сказала она, – поднимайся.

– Зачем?

– Пойдем в спальню.

Там заплакала, зарывшись лицом в подушку.

– Эй, – бросил он. – У нас же все хорошо.

Он гладил Нэнси по спине, пока она не успокоилась, и уже решил было, что все в порядке, но она сказала:

– Я думала, ты меня больше не хочешь. Я думала… знаешь… что ты со мной не спал, потому что у тебя появился кто-то другой.

– Брось, – успокоил он подругу и потянулся к стакану с виски. – Никого у меня нет.

– Я думала… – На губах ее возникла жалкая улыбка. – Мне казалось, она от тебя забеременела…

– Я не собираюсь делать кого-то беременным.

– Но ты же хочешь иметь детей, правда?

Он допил виски. Мысль лихорадочно работала. И тут он услышал собственный голос:

– Ребенка всегда можно усыновить.

Она резко обернулась:

– Что?

Ее удивление передалось и ему.

– Это я к тому сказал, – ответил он, – что вовсе не обязательно беременеть, чтобы иметь ребенка.

– Но… – Нэнси приподнялась на локте. – А ты захочешьусыновить ребенка?

– Может быть, – с опаской ответил он.

– Сам по себе?

– У самого меня это не получится.

Или получится? Почему он так ей ответил? При этом его ошарашила ее реакция – то, какие чувства отразились на ее лице.

– Ты что, собираешься это делать вместе со мной?

– Почему бы и нет?

– Ты это серьезно?

– Ты же знаешь, что ты – женщина моей жизни.

– Поверить не могу, что ты мне такие вещи говоришь. – Она упала к нему на грудь. – Но для этого нам надо будет пожениться, ведь так?

– Может быть, и нет.

Молчание. Он понял, что Нэнси не решалась глубже вдаваться в эту проблему.

– А кого тебе больше хочется – мальчика или девочку?

– Наверное, девочку.

– Новорожденную?

– Таких сразу же разбирают.

– А сколько же ей должно быть лет?

– Лет семь, – сказал он. – Может быть, восемь.

– Такую большую?

– Ну, это я так, навскидку.

А что, совсем неплохая мысль – привлечь к этому делу женщину… Она воплотит в себе фигуру матери, которая сможет дать ребенку то, что сам он дать не в состоянии. Как неожиданно разворачиваются события, но… чему быть, того не миновать. Рон не мог не признать, что ход этих событий отражал самые лучшие побуждения, которые несла с собой его любовь. Какое-то время он пытался взглянуть на самого себя в свете благородства собственных побуждений. И только тут до него стало доходить, на какие жертвы он себя обрекает. Новые мысли настолько смутили и возмутили его, что он встал с постели, сказав Нэнси, что забыл запереть дверь в подвал, и вышел из спальни.

Ему удалось прийти в себя, только когда он спустился на первый этаж. Он никому не желал зла. Ему всего лишь хотелось освободить и защитить девочку. И в этом ему поможет Нэнси. Он не мог не признаться в том, что без ее помощи шансов у него почти нет. Надо ли ему сейчас посвящать ее в свои планы? Он огляделся. А почему бы и нет?.. Да, но вдруг она кому-нибудь проболтается? Его даже пот прошиб от страха. А что, если она уже сейчас треплется обо всем по телефону с одной из сестер или с этой зловредной своей подружкой – Энджи? Он медленно стал подниматься по ступенькам наверх.