Текст книги "Наваждение"

Автор книги: Барбара Гауди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Глава двадцать шестая

Приняв таблетку, Нэнси погрузилась в долгий беспробудный сон без сновидений. В десять часов вечера она закрыла глаза и вырубилась, а когда очнулась, стояло утро, и парень, живший над гаражом Винса, заводил мотоцикл. Рон еще спал. Она встала с постели и торопливо спустилась в подвал.

Внизу она обнаружила, что, потянув ручку на себя, ключ в замке можно повернуть почти беззвучно. Когда дверь открывалась, слышался только легкий шорох, поглощаемый ковром.

В то утро – утро четверга – Таша была в комнате. Собака стрелой пронеслась мимо нее вверх по ступеням. Нэнси подошла к кровати и раздвинула полог. Ее трясло от ужаса при мысли о том, что Рэчел эту ночь не переживет. Это будет им всем наказанием за грехи – и ей с Роном, и матери девочки. Но Рэчел лежала на постели и спала, подтянув кулачки к шейке. Нэнси облегченно вздохнула. Каждое утро она вновь и вновь поражалась тому, что эта удивительной красоты девочка заточена в подвале Рона. Как будто в жалкой комнатенке поселилась фея или кинозвезда.

Нэнси задернула занавески, но не успела дойти до двери, как ее остановил негромкий, сдавленный звук. Она тут же бросилась к кровати и тихо позвала:

– Рэчел… – Веки девочки чуть подрагивали. Нэнси готова была все отдать за право оставить девочку у себя! – Рэчел…

Девочка вздохнула и повернулась лицом к стене.

Нэнси поднялась наверх, выпустила Ташу погулять во двор, поставила кофе и села за кухонный стол, чтобы еще раз взглянуть на составленное Роном вчера вечером расписание дня Рэчел.

– Это еще не окончательный вариант, – сказала она ему, но потом, когда они вместе стали вспоминать, как проходит день девочки, ей стало ясно, что с понедельника практически каждый деньпроисходит одно и то же, превращаясь в заведенный порядок.

8:00-8:30 – завтрак*

8:30–10:00 – просмотр мультфильмов*

10:00–11:00 – рисование*

11:00–12:00 – игра на синтезаторе

12:00–12:30 – обед*

13:00–14:00 – просмотр «Энтикс Роудшоу»* [29]29
  «Antiques Roadshow»– ведущаяся в Канаде с 2005 г. телевизионная программа, созданная по образцу аналогичной британской программы (1979 г.), в которой рассказывается о предметах исторического и культурного наследия отдельных стран и регионов.


[Закрыть]

14:00–15:00 – игра на синтезаторе

15:00 – полдник*

15:15–16:30 – игра в карты и настольные игры*

16:30–17:30 – просмотр «Чирз» [30]30
  «Cheers»– известный американский телевизионный сериал (273 серии), демонстрировавшийся с 1982 по 1993 г.


[Закрыть] , игра на синтезаторе

17:30–18:00 – ужин**

18:15–20:15 – просмотр кинофильма на компакт-диске**

20:15–21:00 – купание*

21:00–21:30 – чтение *

21:30 – отход ко сну

Одна звездочка значила, что обычно в комнате была Нэнси. Две звездочки – что там был еще и Рон. Правда, кино он с ними смотрел только раз – прошлым вечером, но ему хотелось, чтобы это событие стало проводиться регулярно, и Нэнси вряд ли могла здесь что-то оспорить. Рэчел вроде ничего против не имела. Позже, когда Нэнси спросила ее, не возражает ли она, чтобы он оставался с ними, девочка сказала:

– Он все время молчал. Единственное, против чего я возражаю, это люди, которые болтают, когда идет кино.

– Значит, ты больше его не боишься? – решила прояснить ситуацию Нэнси.

– Нет, но только когда выздесь находитесь. – Она взяла компакт-диск с «Красавицей и Чудовищем», который они только что посмотрели, и добавила: – Он похож на Чудовище.

Нэнси не могла удержаться от смеха:

– И впрямь похож, правда? Большой такой. И застенчивый. Даже волосы у них одинаковые!

– Я хотела сказать, он странный какой-то.

– Ну да ладно, бог с ним.

– Только ему не говорите.

– Да брось ты, он никогда на тебяне рассердится.

– Все равно, это может его огорчить.

– Может, – неспешно проговорила Нэнси. – Это правда.

В понедельник, чтобы добиться расположения Рэчел и заручиться ее согласием на то, чтобы Рон поужинал с ними, она рассказала девочке, что его мама умерла, когда он был еще совсем маленький, и что его очень огорчает, что он не может быть с ними в этой комнате. Но она никак не ожидала, что малышка примет это так близко к сердцу.

Нэнси приколола расписание на доску. Кофе был готов, она налила себе чашку и вышла во двор выкурить сигаретку. В углу у забора Таша рыла ямку, ее хвостик-обрубочек вертелся как пропеллер.

– Таша, ко мне! – позвала Нэнси. Собака продолжала копать. – Таша!

Рысцой подбежавшая к ней псинка что-то несла в зубах. Оказалось, это была дохлая крыса, небольшая серая крыса. С ворсистой шкуркой и гладким бананового цвета брюшком.

– О господи, – сказала Нэнси, подняла трупик за хвост и кинула его за забор. Крысы ей нравились. Они жили у нее, еще когда она была ребенком. Нэнси надеялась, что история с крысой не была знаком свыше, хотя выглядело это именно так: собака принесла ей дохлую крысу первым делом поутру. Господи, сделай так, чтоб это не было знаком, молилась она.

Рон проснулся в тот самый момент, когда ему снилось, что Рэчел сидит у него на коленях и целует его в губы. Ему хотелось продлить это сладостное чувство, но оно улетучилось, вытесненное ощущениями реального мира: лаем Таши и ароматом кофе.

Встав с постели, он неуклюже протопал в ванную. Теперь он весь день будет думать об этом поцелуе, будто Рэчел его и в самом деле целовала. Он пришел бы, наверное, в себя, если бы увидел девочку, но Нэнси не хотела, чтобы он без нее спускался в подвал. По крайней мере, без веской на то причины. Может быть, сказать ей, что там надо проверить вентиляцию? Или – рука его застыла на кране горячей воды – лучше показать Рэчел некоторые его пылесосы? Он подумал, что девочка уже готова к такому поучительному развлечению.

Пока Рон брился и принимал душ, эта восхитительная перспектива не шла у него из головы. Интересно, какой из них произведет на нее самое сильное впечатление? Конечно же «вестингауз»! Он готов был голову на отсечение отдать, что девочка в жизни не видела ничего похожего на этот замечательный аппарат. А еще нулевая модель «гувера» – таких пылесосов во всем мире осталось только три. Может быть, он ей еще и «убийцу пыли» – «геркулес» покажет, а заодно объяснит, как в 1800-е годы энергия вырабатывалась ручными насосами. Это станет для нее одновременно и уроком истории, и уроком естествознания.

Хотя с пылесосами придется пока подождать. Эдит Турнбал, старая подруга матери, зазывала его с утра, чтобы сначала он отсоединил ее торшер с замененной проводкой, а потом посмотрел, что случилось с центральным распределителем вытяжки.

Но это не страшно. Мысли о пылесосах и о том, что лучшие из них снова окажутся в комнате и Рэчел будет их рассматривать, окончательно привели его в чувство.

Нэнси погасила сигарету и вернулась в дом, чтобы приготовить Рону завтрак по потрясающей новой диете: стакан апельсинового сока, яйцо всмятку, кусочек тоста с маргарином и чашечка черного кофе.

Рон спустился вниз точно по расписанию – в семь тридцать.

– Знаешь, – сказал он, подвинул себе стул и сел, – я тут подумал, что мог бы ей сегодня с утра показать мои пылесосы.

– Сегодня утром?

– Ну, не всю, конечно, коллекцию. Три или четыре. – Он разбил чайной ложечкой яичную скорлупку. – Это будет ей как наглядный урок, который должен вызвать интерес к технике.

– Может, ты и прав, – ответила Нэнси, прикинув, что в любую минуту сможет прервать это занятие, если Рэчел начнет зевать от скуки. – А разве тебе не надо ехать к госпоже Турнбал?

– Я вернусь от нее через полчаса. Мы сможем перенести рисование на то время, когда она смотрит телевизор.

Рон быстро поел, запивая еду кофе. Когда он уехал, Нэнси приготовила завтрак себе и Рэчел. Теперь по утрам она делала одно и то же: апельсиновый сок, ломтики бананов с яблоками, омлет и овсяную кашу с тростниковым сахаром.

Осторожно подняв поднос – она не доверяла полностью больной ноге, – Нэнси пошла в подвал. Не успела она спуститься, как услышала всхлипывания.

– Уже иду! – крикнула она, но от волнения выронила ключ.

Прежде чем она нашла его и открыла дверь, казалось, прошел час. Ногу свели судороги. Уже около кровати нога подвернулась, и она упала на кровать рядом с Рэчел, клубочком свернувшейся на боку.

– Что у нас стряслось?

– Эти работорговцы… они…

– Нет, нет, нет. – Понимая, что сопротивления не будет, она взяла всхлипывающего ребенка на руки. – Тебе просто кошмар приснился, моя дорогая, вот и все.

– Тот мужчина, он посадил меня в клетку…

– Тише, тише. Нет никакого такого мужчины. Был, да весь вышел.

Она освободила одну руку и ударила себя кулаком по сведенной судорогой ноге. Другой крепче прижала к себе Рэчел. У нее возникло странное ощущение, будто всхлипы из груди девочки переходят в ее собственную грудь. Казалось, они пронизывают все ее тело, доходят до больной ноги и каким-то невероятным образом эту боль смягчают. А когда всхлипы стихли, утихла и боль.

Какое-то время они обе лежали не двигаясь. Во дворе лаяла Таша.

– Вот видишь? – сказала Нэнси. – Ты здесь с Ташей, со мной и Роном в целости и сохранности. Тебе все это во сне померещилось.

Рэчел высвободилась из ее объятий.

– Мне нужно в ванную, – сердито сказала она.

Потом девочка сосредоточила все внимание на завтраке и не хотела ни о чем разговаривать. В конце концов она бросила вилку на пол и крикнула:

– Я знаю,что это был только сон! Хватит мне об этом говорить! – Глаза ее наполнились слезами. Они стали такими светло-голубыми, что казались незрячими. – Я к маме хочу, – всхлипнула она.

– Да, я понимаю… – с состраданием откликнулась Нэнси.

– Неужели я хотя бы минутку не могу поговорить с ней по телефону?

– Дорогая моя…

– Ну тогда хоть письмо я могу ей написать?

Нэнси попыталась представить, с каким это сопряжено риском. На бумаге останутся отпечатки пальцев, но… их можно будет стереть.

– Когда я была в научном лагере, – настаивала Рэчел, – я писала ей каждый день.

– Ну…

– Пожалуйста!

– Ладно, только очень коротенькое.

Рэчел вскочила на ноги.

– Только ничего не пиши ни про меня, ни про Рона. Даже про Ташу. И про мастерскую ничего не пиши.

– Не буду, не буду, не буду!

– Лучше нам это с тобой сейчас сделать, пока Рон не вернулся. Но сначала давай обсудим. О чем ты хочешь написать?

– Я бы ей вот что написала, – ответила девочка и тут же стала говорить так, будто письмо было подготовлено заранее: – Дорогая мамочка, я очень, очень сильно тебя люблю. И оченьпо тебе скучаю. И по Феликсу скучаю. Не забудь, что ему скоро надо делать прививку. Скучаю по Мике. Надеюсь, он чувствует себя лучше. Надеюсь, Осмо и Хэппи не хандрят из-за моего отсутствия, как хандрили прошлым летом. – Внезапно на ее лицо набежала тень, и она сказала Нэнси: – Они почти ничего не ели…

– Да, для собак это много значит, – согласилась Нэнси.

– …Со мной все в порядке, – теперь уже медленнее продолжала Рэчел. – Поэтому беспокоиться обо мне не надо. У меня чудесная комната, телевизор с большим экраном, мягкий белый ковер, совершенно новый синтезатор и…

– Погоди-ка, – перебила ее Нэнси.

Рэчел резко обернулась.

– Не надо писать «совершенно новый». Это значит, что он был недавно куплен, и полиция сможет найти магазин, где Рон его купил.

– …И синтезатор, на котором я много играю. Когда все станет спокойно… – Она снова повернулась на пятках. – Можно я напишу ей о работорговцах?

– Нет, лучше не надо.

– Почему?

– Ну… – Нэнси, казалось, была целиком поглощена уборкой после завтрака. – Ты ведь не хочешь ее напугать, правда?

– Правда.

– Поэтому, если бы я была на твоем месте, я бы об этом писать не стала.

– Хорошо, тогда я так напишу: когда все успокоится, через две с половиной недели, и я вернусь домой, тогда…

Нэнси вздохнула.

– Что?

– Ничего. – Теперь не время лишать ее надежды на возвращение домой. – Продолжай.

– И тогда я расскажу тебе обо всех своих приключениях. Крепко тебя целую и обнимаю, Рэчел. И еще я хочу картинку нарисовать.

Через пятнадцать минут Рэчел смотрела мультики, а Нэнси в мастерской искала марку, напряженно прислушиваясь, не подъехал ли Рон на своем фургончике, хотя было еще рановато. Марки она нашла в кофейной кружке и оторвала от блока две штуки, чтобы оплатить доставку нестандартного конверта. Перед тем как его заклеить (адрес Рэчел уже написала), она вынула письмо и снова прочитала, желая убедиться в том, что о доме там ничего не сказано. Над картинкой было написано: «Я ПО ТЕБЕ СКУЧАЮ», а под надписью нарисована девочка – Рэчел, играющая на синтезаторе. Волосы у нее были алые, кожа оранжевая. Из глаз капали черные слезы. Были видны телевизор и оба окна, но они тоже были закрашены неестественными цветами.

Нэнси вложила письмо в конверт, заклеила его и пошла на кухню, чтобы спрятать в боковом отделении сумки. Она уже шла по коридору, когда кто-то с силой постучал в дверь.

– Эй! – раздался громкий женский голос. Это была Энджи.

Прихрамывая, Нэнси снова прошла через мастерскую. Повозившись с замком, она открыла дверь.

– А этот где? – спросила Энджи, наполнив мастерскую едким запахом духов. Она оглядела помещение: – Он здесь?

– Нет, уехал, – шепотом ответила Нэнси.

Комната, казалось, куда-то поплыла.

– Почему ты говоришь шепотом?

– Извини…

К горлу подкатила тошнота.

– Ты только взгляни на себя! Сама не своя, аж с лица сбледнула. – Энджи крепко сжала щеки Нэнси ладонями. – Ты почему на звонки мои не отвечаешь? А? – Она легонько хлопнула Нэнси по щекам. Звякнули браслеты.

Нэнси была озадачена. Какие звонки? Энджи звонила сюда?

– Ах, да, – сказала она. До нее не сразу дошло, что она уехала из квартиры. – Я не проверяла автоответчик.

– Понятно, – проговорила Энджи, убирая руки. – Я звоню Фрэнку, а он мне говорит, что теперь ты работаешь на Рона и живешь у него. Мол, это доктор тебе прописал. Ясно же как день, что доктор твой с Роном не встречался.

– Да я у него бухгалтерией занимаюсь, – сказала Нэнси, – и другой бумажной работой.

– Вижу, это тебе не помогает. Хромаешь ты еще сильнее, чем раньше. – Энджи вынула из сумочки сигареты и застыла. – А это что? Кто там на пианино играет?

Нэнси ей не ответила. Она тоже услышала синтезатор и заковыляла к приемнику, чтобы включить его.

– Откуда здесь эти звуки?

– От соседей доносятся.

– Неужели у вас слышно, что у соседей делается?

Приемник стоял на верхней полке, Нэнси с трудом до него дотянулась и повернула регулятор громкости.

– Ожидается дождь, – донесся из динамика громкий мужской голос.

– Это ж надо! – воскликнула Энджи.

Нэнси немного уменьшила громкость:

– Я с ума сходить начинаю, когда слышу гаммы… весь день напролет.

– Э, подруга, да у тебя и впрямь крыша в пути, – неодобрительно покачала головой Энджи. – Тебе самой так не кажется?

Она вытащила из пачки сигарету. В падавших на нее сзади солнечных лучах концы рыжих волос, казалось, воспламенились. Нэнси и сама была словно объята пламенем. Она чувствовала себя так, будто к дому подъехала полиция и кто-то из полицейских выстрелил ей в голову.

– О господи! – выдохнула Энджи.

– Что случилось? – Нэнси в страхе оцепенела.

– Чуть не забыла. Ты знаешь ту девочку, которую похитили?

Нэнси казалось, что ее вот-вот вывернет наизнанку.

– Ты что, ее не узнала?

– Нет.

– Это ведь та девочка, которая в день похищения, если я ничего не путаю, была в салоне! Помнишь? Ты тогда еще принесла шоколадные конфеты, а ее мать помогла тебе, когда ты чуть не упала.

– Да неужели?

– Поверить не могу, что ты ее не узнала! Ты же видела фотографии малышки, правда?

– Да.

– Вроде она натуральная блондинка, хоть в жилах у нее явно течет и негритянская кровь. Это так необычно.

Зажав сигарету губами, Энджи стала рыться в сумочке. Нэнси подумала, что она ищет зажигалку, но на свет был извлечен листок бумаги.

Энджи обошла торшер и спросила:

– Ты видела это объявление?

Трясущимися руками Нэнси взяла листок. Там была фотография Рэчел, обнимавшей мать. Наверху было написано: «Пожалуйста, верните мне дочь».

– Ты только посмотри на них, – сказала Энджи. – Они так счастливы.Мне жутко это говорить, но, может быть, девочки уже нет в живых. Эти извращенцы времени даром не теряют… – Она смолкла, потом спросила: – С тобой все в порядке?

Теперь у Нэнси судорогой свело все нутро. Она подалась вперед, согнулась, и ее вырвало. Листовка упала на пол.

– Черт! – выругалась Энджи, отпрянув назад. Часть рвотной массы испачкала ей коленку.

– Прости, – сдавленно произнесла Нэнси.

– Где у вас кухня?

Нэнси показала рукой через плечо.

– Воды тебе дать?

– Лучше имбирной газировки. Там в холодильнике стоит.

Энджи вышла, и Нэнси поспешно нагнулась за листком. При этом кровь с такой силой прилила ей к голове, что на несколько секунд она ослепла; затем фотография девочки стала медленно проявляться. Рэчел улыбалась, глядя в объектив, а мать ее улыбалась, глядя на дочку. Может, в лице матери и было что-то злое, но Нэнси этого не заметила. Она подошла к прилавку, села на табурет и сложила голубоватый листок в маленький квадратик.

– Я нашла только одну перчатку, – сказала Энджи, вернувшись в мастерскую. Она принесла ведро с водой, рулон бумажного полотенца и стакан с имбирной газировкой. На ее правой руке желтела резиновая перчатка. – Ты ведь не забеременела, правда? – Она со стуком поставила стакан на прилавок.

От этого вопроса Нэнси чуть не рассмеялась.

– Это вирус, наверное, какой-нибудь или микроб, – сказала она и подумала, что дело, скорее всего, совсем не в этом. Ее знобило, все тело ныло. – Очень надеюсь, что ты не заразишься.

– Я вообще никогда не болею, – ответила Энджи. Ногой она отодвинула одну из коробок, чтобы не мешалась, поставила на пол ведро и опустилась на колени перед сломанным влагопоглотителем. – Надо же, какой хлам, – удивилась она. – Почему его до сих пор не выкинули?

Нэнси отпила газированной воды. Зажатый в пальцах стакан был очень холодным, во рту покалывало от холода газировки. Она бросила взгляд на мощный зад Энджи, обтянутый узкими брючками в цветочек, на полоску белой кожи в том месте, где блузка вылезла из штанов, на ее прижатую к грязному полу изящную руку с безукоризненным маникюром – ту, которая была без перчатки. Каждый раз, глядя на Энджи, она просто поверить не могла, что у нее такая привлекательная подруга. Надо было видеть, как Энджи из своего приятеля-бандита веревки вьет! И при этом она так о ней заботится, так ей предана! Она никогда ее не бросала, прошла с ней вместе через все трудные времена. Энджи – единственный человек, на которого Нэнси всегда могла рассчитывать. А теперь разве можно рассчитывать на то, что она ее не оставит? Что будет, если она намекнет подруге, скажет ей: «Да, кстати, знаешь, Рэчел Фокс здесь, в подвале»?

Энджи бросила грязные куски бумажного полотенца в ведро.

– Слушай, – сказала она, – я не знаю, что тут у вас происходит…

Нэнси села на табуретку и сидела очень прямо.

– Но если Рон пытается тебя здесь упрятать, держать тебя здесь только для себя, ты просто дурой будешь, если позволишь ему это сделать.

– Никто меня здесь прятать не собирается, – ответила Нэнси. Она покрепче обхватила стакан с газированной водой, поражаясь тому, насколько близка к признанию.

– Я у него в мастерскойработаю. Сюда многие приходят.

– Да, правильно. Ты только посмотри на них на всех. И Фрэнк так же считает. Этот Рон тебе не пара. Фрэнк думает, что он тебя бьет.

– Он тебе так и сказал?

– Он сказал, что ты ведешь себя так же, как его сестра, когда ее побьют.

– Рон и муху не обидит! Если здесь кого и побьют, так это будет он!

– Ну что ж, тем лучше для тебя.

– Да не лучше это для меня, господи!

Энджи поднялась.

– Как думаешь, тебя больше рвать не будет? – спросила она.

– Не знаю.

– Пойди-ка лучше полежи.

– Ладно, полежу.

– Если бы у тебя не было этих странных выходок, ты бы так не психовала и дурью не маялась, и я бы насчет Рона держала язык за зубами.

– Я всю дорогу психую и дурью маюсь, – полушутя-полусерьезно бросила Нэнси.

Энджи вздохнула. Либо она решила, что слова подруги можно пропустить мимо ушей, либо только что до нее дошло, что так оно и есть.

– Ладно, завязывай с этим и приходи на днях, сделай себе маникюр. За счет заведения.

Как только Энджи ушла, Нэнси заперла дверь на засов и задернула жалюзи. Потом чуть приоткрыла дверь, ведущую в подвал. Снизу доносились звуки музыки. «Спасибо тебе, Господи, за этот синтезатор», – подумала она, сунула руку в карман, нащупала там пакетик с волосами Рона и вынула его. Из другого кармана она достала зажигалку. Талисман показался ей жалким и бессмысленным, даже если и обладал какой-то магической силой. Это ж надо, как она боялась потерять Рона совсем еще недавно, до того как появилась Рэчел! Представляла себе, как он женщин в барах снимает! Не женщин он любит, а девочек…

У нее аж дыхание перехватило – ей трудно было оправиться от потрясения. Почему ей в голову лезут такие мысли? Рон ведь в сторону Рэчел почти и не смотрит,он такой робкий. Хотя… хотя иногда такие взглядына нее бросает… Когда вчера вечером они смотрели кино, каждый раз, когда девочка поворачивалась к нему, он смотрел ей в глаза. А когда отворачивалась, косил глазом на ее попку.

С ума можно сойти! Нэнси даже передернуло. Ведь и онавсегда смотрит на Рэчел, разве не так? На ее ротик, на волосы, на задницу иногда, но к сексуальному влечению это не имеет абсолютно никакого отношения.

«И если у Рона это влечение ко мнепропало – ну что ж, значит, это у них взаимно…»

Нэнси затрясла головой, чтобы избавиться от гнусного наваждения.

«Наверное, у меня жар», – подумала она. Это у нее от температуры такие жуткие мысли.

Она выкинула пакетик в мусорный бачок и прикурила сигарету. Потом подошла к прилавку и взяла в руки сложенную в несколько раз листовку. Внезапно у нее возникло сильное подозрение в том, что, если она ее развернет и снова посмотрит на фотографию, воля ее надломится. Причем она вовсе не исключала, что сама хочет,чтобы этот надлом произошел.

Сэнди, торговец наркотиками, у которого она отоваривалась, обычно передавал ей дозу метедрина в голубом конвертике – в таких обычно рассылают приглашение на чашку чая. Он протягивал руку через стол, и конверт перекочевывал ей в сумочку. Встречались они в отгороженной стеклянными стенками секции для курящих в кафе, где продавали пончики и другую снедь…

Нэнси накрыла объявление рукой, и на нее накатило приятное чувство самоотдачи какой-то огромной, не очень понятной ей силе. Она сомкнула глаза. По радио женский голос произнес:

– Следующий звонок мы получили от Элен из Торонто. Как у вас сегодня дела, Элен?

Элен закашлялась.

– Простите, – сказала она. – Я где-то подцепила грипп.

– Итак, Элен, – продолжала ведущая, – вы считаете, что дети, живущие с матерью-одиночкой, подвержены большему риску, чем дети с двумя родителями?

– Совершенно верно, – ответила Элен. – Если бы в семье был отец, мать Рэчел не пришлось бы работать на двух работах.

Нэнси повернулась на табуретке и бросила взгляд на радиоприемник.

– Ну, это только в том случае, если бы у отца быларабота, – заметила ведущая.

– Конечно, – согласилась Элен. – Но большинство отцов, как правило, имеют работу.Поэтому, если бы отец в семье был, тогда либо он, либо мать оказались бы дома, когда отключили свет. В этом случае тот факт, что хозяин дома упал и вырубился, не имел бы к Рэчел никакого отношения.

– Вы слишком быстро переходите к выводам, – сказала ведущая. – Ведь кто угодно – и мать ее, и отец – кто угодно– мог упасть в кромешной темноте и разбить себе голову.

Логично, подумала Нэнси. Она не очень понимала, что это была за передача. Эта Элен во всем винит мать Рэчел? Элен прокашлялась:

– Извините. Да, но говорили, что хозяин дома выпивает, так что…

– Кто вам об этом говорил?

– В новостях передавали. Кажется, по телевизору.

– Это слухи, Элен, а распространением потенциально вредных слухов я не занимаюсь. Следующий звонок мы получили от Марии из Оранджвилля. Слушаем вас, Мария. У вас тридцать секунд.

– Я очень волнуюсь за мать, – сказала Мария. – Это главное, что я хочу сказать. Она сейчас переживает самый страшный кошмар, который может выпасть на долю родителей, и я за нее молюсь.

– Мы все молимся за нее, – согласилась ведущая.

– Но я еще думаю, что она могла бы более разумно принимать жизненно важные решения.

– Что вы хотите этим сказать?

– Ну, например, я прочла в сегодняшней «Сан», что от родного отца девочки нет никаких известий потому, что она даже не знает его фамилии.

– Да, я об этом тоже читала, – печально прокомментировала ведущая.

– Вот видите… То есть я хочу сказать, что, перед тем как вступать в интимные отношения с незнакомыми людьми – я совершенно это не одобряю, но так иногда случается, – по крайней мере нужно быть достаточно ответственной за то, чтобы предохранить себя от последствий. Потому что раньше или позже ты забеременеешь и дашь миру еще одного ребенка без отца.

– Ситуация, о которой вы говорите, чревата не только риском беременности, – сказала ведущая.

– Да, она может быть опасной для здоровья и в других отношениях, – ответила Мария. – Но прежде всего я хотела бы подчеркнуть, что есть и другая сторона семьи, которую обычно представляет отец, – так вот, Рэчел была лишена этого всю свою жизнь.

– Вы правы, боюсь, это именно такой случай. Однако мы можем только гадать о том, что бы случилось, если бы члены семьи были или, наоборот, отсутствовали в доме во время отключения электричества. Спасибо, Мария, за ваш звонок.

– Ни один ребенок не должен рождаться случайно, – сказала напоследок Мария.

Опершись о полку, Нэнси переключила радио на другой канал, по которому передавали музыку. Она думала о том, действительно ли мать девочки не знала имени отца. Рон все время твердил ей, что та глупа и эгоистична. А что, если он прав? А что, если, несмотря на всю любовь Рэчел, у этой женщины не развит материнский инстинкт?

Нэнси взглянула на голубой квадратик и развернула его. Фотография и текст расплывались, налезая друг на друга. Письмо… Рэчел написала письмо, и она обещала его отправить. Но теперь – когда голова кружилась, а кожа горела от притока крови – она не могла даже представить, как доведет машину до ближайшего почтового ящика и опустит письмо. Стоит ли так рисковать ради женщины, которая, может быть, не заслуживала счастья быть матерью Рэчел?