Текст книги "Наваждение"

Автор книги: Барбара Гауди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Глава тридцать вторая

Нэнси поднялась наверх и заявила:

– Она хочет, чтобы тыей читал.

– Правда?

– Не делай вид, что тебя это удивляет.

Он ремонтировал тостер на четыре кусочка хлеба компании «Кузинарт». Вынув кнопку рукоятки подачи, Рон снял переднюю панель устройства.

– Как думаешь, мне идти? – спросил он, стараясь, чтобы голос не выдал его волнения.

– Мне кажется, тебе надо идти.

– Ты тоже там будешь?

– Она хочет, чтобы ты пришел к ней один.

– Ладно, сейчас пойду. Только руки вымою.

В ванной он снял рубашку и протер мокрой салфеткой под мышками. Стоял летний вечер – шумели машины, тропическими силуэтами нависали ветви ясеня, напоминавшие ему о том, как в старших классах он готовился к свиданиям с девочками, витая в облаках от туманных грез.

– Не бери в голову, – сказал он сам себе, глядя в зеркало.

В нынешнем случае, кроме надежды на ее доверие и привязанность, никакие грезы ему не грозили. Он прополоскал рот зубным эликсиром и освежил шею одеколоном.

Когда Рон спустился на первый этаж, Нэнси стояла у холодильника с распахнутой дверцей.

– Нам нужно молоко, – бросила она, – а еще я сказала ей, что куплю шоколадное мороженое.

– Я попозже могу за всем съездить, – предложил Рон.

– Да нет, я сама схожу в магазин. И Ташу надо выгулять.

Она закрыла холодильник и, чуть прихрамывая, подошла к нему. Рон отступил назад, чтобы ей не ударил в нос запах одеколона.

– Как у тебя с ногой? – спросил он.

Нэнси обернулась и взглянула ему в глаза:

– Что?

– Нога твоя. У тебя с ней все в порядке?

– Все то же самое.

Он подождал, пока за ней захлопнулась входная дверь, потом спустился к Рэчел. Девочка сидела на кровати, до пояса завернувшись в одеяло.

– Привет, – сказал он.

На ней была розовая ночная рубашка.

– Привет.

Занавески, свисавшие с полога кровати, были отдернуты так, чтобы видеть дальнюю стену с рисунками, на которых был изображен Рон. Рэчел так и называла ее – Стена Рона.

– У тебя есть книжка, которую тебе хочется, чтобы я почитал? – спросил он.

Она вытащила книжку из-под одеяла:

– «Эмейзинг Грейс». Вы ее читали, Рон?

– Боюсь, что нет.

– Это хорошая книжка.

Он сел рядом с ней и закинул ноги на одеяло. Она дала ему книгу.

– Вот это – Эмейзинг Грейс. – Она показала на обложку. – Он когда-то был знаменитым скаковым конем, а потом заболел, и Энни…

Пока девочка говорила, он смотрел на тоненькие линии, бороздившие кожу ее руки. Все ее тело, казалось ему, было соткано из удивительной красоты кусочков.

– …вот как раз до этого места мы и дочитали. – Она перевернула страницу и показала пальчиком в текст. – Вот досюда, до третьей главы.

– Глава третья, – начал Рон, и Рэчел с поразительной доверчивостью угнездилась в изгибе его руки. От ее влажных волос исходил медовый запах детского шампуня. Сердце у него готово было выскочить из груди. – Энни бежала по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, – читал он. – Ей нужно было добежать до Белинды раньше Сары. Сэм рассмеялся…

– Нет! – воскликнула Рэчел. – Вы пропустили целый абзац!

– Извини. – Он прокашлялся и начал все с начала: – Энни бежала по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Ей нужно было добежать до Белинды раньше Сары. – На лбу собрались капельки пота, и он стер их пальцем. – Сэм рассмеялся…

– Рон! Вы снова его пропустили!

– Прости.

– Это потому, что вы дрожите. Почему вы так дрожите? – Она бросила на него удивленный взгляд. Девочка была невинна, как цветок.

– Не знаю.

– Потому что вы такой чувствительный?

Рон не мог оторвать глаз от ее рта. В голове у него будто стучал отбойный молоток. Губы девочки двигались, она что-то говорила. Он наклонился к ней ближе, чтобы расслышать. Потом еще ближе. До него донесся запах ее зубной пасты. Она улыбалась.

– Рэчел, – простонал он, но она тут же отвернулась от него и выхватила из его рук книгу. Он в ужасе отпрянул назад.

Теперь она стала читать сама. Сквозь шум, раскалывавший череп, до него доносились слова:

– …Барон был последним конем, сдававшимся в аренду. – Она повернулась к нему и спросила: – А что значит «сдающийся в аренду конь»?

Рон взял себя в руки и поднялся с постели.

– Сдающийся в аренду конь… – Взгляд его скользил по комнате – по кукольному дому, по рисункам, на которых был изображен очень волосатый мужчина с мощными руками… – Сдающийся в аренду конь… это… это такой конь, которого можно взять напрокат.

– А почему вы встали?

Он посмотрел на девочку. Внезапно ее красота показалась ему вызывающе крикливой – и губы слишком полные и слишком розовые, и волосы соломенные…

– Мне что-то послышалось, – как-то не по-хорошему сказал он.

– Ой…

Рэчел сжалась, и это, как ему показалось, вернуло ее чертам утраченное совершенство.

– Может быть, это так, ерунда. – Его терзали невыносимые муки. – Но Нэнси вышла, поэтому лучше сходить проверить.

– А вы вернетесь?

Окажись на его месте другой мужчина, он бы ее, наверное, чем-нибудь опоил…

Рон покачал головой, придя в ярость при мысли о том, до какой низости докатываются некоторые, а потом выходят сухими из воды.

– Хорошо, – сказала девочка. – Тогда увидимся утром.

Таша рысцой шлепала по лужам, искрами разбрызгивая отражения уличных фонарей. Нэнси не выпускала изо рта сигарету. Только на перекрестке до нее дошло, что она идет не к тому молочному, рядом с которым был почтовый ящик, а к другому, где его не было. Этот факт она осознала как знак того, что письмо, все еще лежавшее в сумочке, должно быть наконец отправлено.

Она привязала собачий поводок к велосипедной стойке и вошла в магазин. Ожидая за прилавком, пока мужчина перед ней купит лотерейные билеты, она взглянула на камеру слежения и подумала о том, сможет ли полиция вычислить письмо, брошенное в определенный почтовый ящик или, по крайней мере, отправленное в определенном районе.

Выйдя из магазина, она стала искать взглядом другие камеры. Ей показалось, что снаружи они отсутствовали, хотя в такой темноте совершенно уверена в этом она не была. Почтовый ящик оказался за углом. Нэнси расстегнула молнию бокового отделения сумки, вынула оттуда конверт и вдруг с тревогой подумала о том, что он не заклеен. Но нет, все было в порядке. Она, наверное, успела его заклеить днем. Открыв ящик, она опустила письмо и тут же выругалась:

– Черт! – Это ж надо было забыть стереть с конверта отпечатки пальцев! Но было уже поздно. «Ладно, Бог даст, пронесет», – подумала она и пошла вниз по улице.

Нэнси отказывалась чувствовать себя виноватой. Рон сколько угодно может играть мускулами и потрясать своим гаечным ключом, но только онапомогает Рэчел сохранять присутствие духа. Тем хуже, если ради этого приходится идти на риск.

Внезапно она остановилась, подумав о том, чему полчаса назад не придала значения. Рон пользовался одеколоном. Она чувствовала этот запах. Рон пользовался одеколоном.

Рон сидел на кровати, держа в руках фотографию в рамке.

– Дженни, – сказал он, надеясь увидеть на снимке раскосые глаза девочки и воинственно вздернутый подбородок. Но видеть ее он не мог – это была карточка с изображением его матери. – Я никогда не был счастлив, – признался он ей.

Он прокручивал в голове всю свою жизнь, задавая себе вопрос, правду ли сказал. Точнее было бы сказать, что он никогда не был легкомысленным. Или беспечным. Беспечным– у него никогда не было ничего общего с этим словом… Мать не раз говорила ему, что он недоверчив. Может быть, от недоверчивости да еще через скрытность путь ведет к помешательству? В старших классах он отказывался сдавать анализ крови, опасаясь, что врачи найдут там что-то, что сможет его выдать. Наиболее жестким его требованием к самому себе было умение ценить прекрасное, но даже в самом его благоговейном восторге крылась какая-то малюсенькая гнилостная червоточинка, мутившая чистоту восприятия красоты. Даже с Рэчел…

Хлопнула входная дверь. Рон поставил фотографию на тумбочку и спустился вниз. Нэнси он там не увидел. Она, должно быть, сразу прошла в подвал. Он налил в стакан холодной воды из-под крана и подумал о глотке виски, который помог бы ему прийти в себя. Бутылка стояла на полке над плитой. Он пытался перебороть искушение, когда услышал, что Нэнси идет по мастерской.

В дверях она остановилась. Взгляд у нее был как у призрака, глаза казались черными провалами.

– Ты должен сказать мне, – произнесла она. – Мне надо это знать. Тебя влечет к ней как к женщине?

– Что?

Он поставил стакан на стол.

– Зачем ты душился одеколоном?

– От меня не очень приятно пахло. Я весь день потел.

Темные провалы глаз смотрели на него не мигая.

– Тебе Рэчел что-то сказала? – спросил он.

– Нет. А почему ты спрашиваешь?

Кровь снова потекла у него по жилам.

– Просто пытаюсь понять, почему ты подняла этот вопрос. – Он подошел к ней, взял у нее из рук пластиковый пакет и поставил на прилавок. – Ты жутко выглядишь. Мне кажется, у тебя еще не прошел грипп.

Нэнси не возражала, когда он взял ее за руки. Но взгляд ее был направлен куда-то вдаль, поверх его плеча.

– Мне кажется, ты хочешь ее как женщину, – сказала она.

– Нет.

Она снова взглянула ему в глаза.

– Я люблю ее, – произнес он. – Точно так же, как любишь ее ты. Но из-за того, что делал с тобой твой отец, ты не можешь… – Он почувствовал нараставшее внутри раздражение. – Ты не можешь поверить, что мужчина может любить девочку без… – Он отпустил ее руки. – Господи боже мой…

– Тогда тебе не надо было душиться.

– Отлично. – Знала бы она, от чего он только что ушел. Там, в подвале, он был в раю, этому нет другого названия… – Прекрасно! Я не буду больше душиться.

– Ладно. Все путем. – Нэнси снова взглянула куда-то мимо него, как будто ее отвлекали более насущные мысли. – Я пойду лягу.

Он подождал, пока она поднялась наверх, потом вылил воду из стакана в раковину и плеснул себе виски.

Глава тридцать третья

Понедельник они провели в районе Дюпон-Дэйвенпорт. Джерри стучал в двери с северной стороны железнодорожных путей, а Силия с Микой обходили дома по южной стороне. На следующий день Джерри свалился от сильного гриппа, и поиски продолжали только Силия с Микой. На этот раз они решили сосредоточить внимание на самой дальней области официальных поисков, где располагалась небольшая промышленная зона. Доехав до места, они вышли из машины и пошли по улице с односторонним движением, о существовании которой никогда раньше не подозревали.

Уже под вечер они шли по авеню Лэед к северу от моста. Им осталось зайти всего в несколько строений, где могла находиться девочка. Первым был обветшалый домишко из красного кирпича с парковкой перед входом, на втором этаже которого могла находиться квартира.

– Подожди минутку, – сказал Мика и достал сотовый телефон.

– Кто это?

– Аккумулятор сел. – Он сунул мобильник в карман и бросил взгляд на дом. – «Рон. Ремонт электробытовых приборов», – прочитал он вывеску над дверью.

Нэнси была на кухне, стряпала ужин. Рон в чулане копался в коробках, пытаясь найти какие-то прокладки.

– Здравствуйте, – донесся до него из мастерской мужской голос.

Мать Рэчел Рон узнал с первого взгляда, хотя она показалась ему лет на десять старше, чем когда он видел ее в мотеле.

– Извините, – сказал он, подойдя к радиоприемнику и включив его. – Я не слышал, как хлопнула дверь.

– Ничего, все в порядке, – сказал мужчина. – Мы только хотели… – Он сунул руку в холщовую сумку, и тут Рон понял, кто это. – Наклеить у вас нашу листовку.

Рон взял ее и сделал вид, что читает. Несколько раз он бросал взгляды на мать девочки, как будто сравнивая ее с фотографией.

– Конечно, – сказал он. – Рад буду вам помочь. Я помещу листовку на окно.

Мать Рэчел взглянула в сторону окна.

– Я уже видела ваш фургончик на нашей улице, – сказала она с таким выражением, будто только что это поняла.

– У меня было несколько вызовов в Кэббеджтаун, – ответил Рон. – Вам, должно быть, пришлось пройти через ад. Мне очень жаль.

Ее взгляд скользнул по двери в подвал.

– У вас здесь есть подвал?

– Да, – он кивнул. – Довольно большой. – Сердце его забилось в груди сильно и глухо.

– Туда ведет эта дверь?

– Да, эта.

– Вы не возражаете, если мы туда заглянем? – Этот вопрос задал ему мужчина. Мика.

– В подвал? – спросил Рон.

– Если вы не против.

– Нет, я не против. – Рон сунул руку в карман брюк. – Если только найду ключ. У меня там хранится коллекция редких пылесосов, поэтому… – Он подошел к прилавку и выдвинул ящик. – Некоторые такие редкие, что им цены нет. – Он открыл другой ящик и стал там копаться. Медлительность его движений отражала охвативший его ужас. – Куда же я их задевал?

Раздался телефонный звонок. Воспользовавшись им как отвлекающим моментом, Рон снял трубку:

– Рон у телефона.

– Это я, – прошипела в трубку Нэнси. – Сделай вид, что случилось что-то из ряда вон выходящее.

– Что?

– Действуй так, как будто кто-то только что попал под машину.

– Когда?

– Да прямо сейчас! Скажи: «Господи!»

– Господи!

– Да. И тебе надо срочно ехать в больницу. А теперь притворись, что слушаешь, как туда проехать.

– Хорошо. – Он бросил взгляд на часы. – Минут через пятнадцать – двадцать. – Он взял ручку и стал писать какие-то цифры. – Пять, два, семь… Хорошо. До встречи.

– Теперь положи трубку.

Он так и сделал.

– У вас все в порядке? – спросил Мика.

Рон выжидал момент, будто огорошенный неожиданной новостью. Дикая ненависть к этому человеку захлестнула все остальные чувства.

– Моего друга сбила машина.

Мать девочки непроизвольно всплеснула руками.

– Дела у него очень плохи, – сказал Рон. – Мне надо ехать.

– Конечно, – откликнулся Мика. Они с Силией неуверенно пошли в сторону входной двери. – Может быть, мы сможем зайти к вам… в другой раз.

– Обычно я бываю здесь, – сказал ему Рон. – Желаю удачи.

– И вам удачи, друг мой, – ответил Мика.

Рон последовал за ними, сел в фургончик, доехал до угла улиц Эглинтон и Янг и только потом повернул назад. Ему хотелось перестраховаться, потому что незваные гости могли еще крутиться в его квартале, и он оставил машину, немного не доехав до дома.

Нэнси сидела на полу в кухне, сжимая в руках его сотовый телефон.

– Ты просто гений, – сказал он.

– Она все знает.

– Кто?

– Ее мать.

– Она, наверное, хотела осмотреть все внизу. Но я не дал ей обвести себя вокруг пальца.

Однако уверенность и обреченность, звучавшие в ее голосе, заставили его призадуматься. Материнский инстинкт – в этом явно что-то было.

– Знаешь, мы бы, наверное, могли переселить Рэчел в пустую спальню.

– Ты что, шутишь?

– Всего на несколько дней.

– А что там с окнами делать?

– Можно их пленкой заклеить и шторы повесить.

– Шторы повесить! – Она поднялась с пола. – Все это – безумие какое-то.

Зазвонил сотовый телефон.

– О господи… – проскулила она.

– Не снимай трубку, – сказал он.

Нэнси бросила телефон на пол.

– Не могу я так поступать! – крикнула она.

– Можешь.

– Не могу, не могу! – Переступив через все еще звонивший телефон, она схватила сумочку и проковыляла мимо него.

– Ты куда направилась?

– Не знаю.

– Тебе нельзя вести машину. – Рон прошел за ней в мастерскую. – Ты слишком расстроена.

– Чертова дверь, – пробормотала Нэнси, пытаясь ее открыть.

Он прошел мимо нее и отодвинул засов.

– Рэчел будет спрашивать, куда ты пропала. Она и так напугана.

– Да неужели? – По лицу ее, искаженному яростью, текли слезы, она не могла сдержать их. – И кто во всем этом виноват, а?

Нэнси вышла из дому и, прихрамывая, направилась к машине.

Рон запер дверь. Мать девочки с Микой вроде бы уже слиняли, но на другой стороне улицы у двери пустого гаража стоял Винс. Он махнул ему рукой. Рон в ответ тоже поднял руку. Они оба смотрели, как Нэнси, сдав назад, чуть не врезалась в бетонное ограждение, а потом так рванула, что взвизгнули шины.

Глава тридцать четвертая

Чтобы не объезжать собравшуюся на улице толпу, Мике нужно было парковаться либо на улице Самэч, либо на улице Винчестер – так они могли подъехать к дому со стороны переулка. Когда они уже шли по двору, входную дверь распахнула Большая Линн.

– Боже мой! – испуганно прошептала Силия, но на губах Линн играла улыбка.

– От Рэчел пришло письмо, – сказала она.

Только что приехавшие начальник полиции Галлахер и его заместитель Моррис сидели на кухне. Оказалось, что по ошибке письмо было доставлено в жилой дом на соседней улице, и по верному адресу его принесли только около часа назад.

– Нам очень повезло, что жилец не уехал в отпуск, – произнес Галлахер и похвалил Большую Линн. Как выяснилось, той показалось, что она узнала почерк на конверте и на всякий случай пролистала одну из тетрадок девочки для домашних работ.

– Ту ее тетрадь по географии, которую вы мне показывали, – уточнила Линн, обратившись к Силии. – Убедившись в том, что письмо от Рэчел, я попыталась дозвониться Мике по сотовому телефону.

– Мы приняли решение вскрыть письмо, – продолжал Галлахер. – Позволить себе терять время мы не могли.

– Да, да, конечно, – согласилась Силия.

Галлахер вынул из картонной папки несколько листков бумаги:

– Оригинал передан на экспертизу. Это копии.

Мика прочел свой экземпляр стоя. Силия читала сидя за столом. Последнюю часть послания она прочла вслух:

– Когда все успокоится, через две с половиной недели, и я вернусь домой, тогда я расскажу тебе обо всех своих приключениях. Крепко тебя целую и обнимаю, Рэчел.

– Когда все успокоится… – эхом откликнулся Мика.

Силия подняла глаза от листка. Галлахер заговорил, и воздух, казалось, взвихрился от напряжения.

– Нам, конечно, надо дождаться заключения экспертизы, но если предположить, что письмо послала та же женщина, которая звонила по телефону, вполне можно сделать вывод, что сама она подвергается серьезному риску. Может быть, она уже разработала план побега, и Рэчел в курсе дела.

– Через две с половиной недели. Это немного странно, – проговорил Мика.

– Может быть, эта женщина знает, что через две с половиной недели тот, кто вместе с ней вовлечен в похищение, покинет помещение, где они находятся.

– Не следует исключать и другую вероятность, – мягким баритоном сказал Моррис. – Она может говорить Рэчел какие-то вещи, просто чтобы девочка не падала духом.

– Что неплохо уже само по себе, – вставила Большая Линн.

– Когда был поставлен штемпель на конверте? – спросил Мика.

– Вчера. В Торонто. – Галлахер открыл другую папку. – Здесь еще есть рисунок.

Поверх него печатными буквами было написано: «Я ПО ТЕБЕ СКУЧАЮ». Под этими словами располагалась картинка, изображавшая девочку с алыми волосами и оранжевой кожей, играющую на синтезаторе. По ее лицу текли черные слезы.

Силия тоже не смогла удержаться от слез. Мика положил ей руку на плечо.

– По крайней мере, она завитушки свои нарисовала, – заметил он, имея в виду волосы девочки, и Силия болезненно улыбнулась в ответ.

Галлахер сказал:

– На стене между окнами просматриваются буква «П»,а чуть дальше – «М».

– Да, – сказала Силия, внимательно взглянув на свой экземпляр. – Вроде что-то похожее на них.

– Вам не кажется, что она сделала это намеренно?

– Но они совсем не характерны для ее почерка…

– А что, если она все-таки так сделала с умыслом? Попыталась нам этим что-то сказать.

– Может быть, это название улицы? – предположил Моррис. – Скажем, Парламент и Меткалф.

– Может быть, – с сомнением согласилась Силия. – То есть нам снова надо будет прошерстить эти улицы. Но она не настолько… не настолько изобретательна.

– Синтезатор на картинке фирмы «Ямаха», – сказал Мика. – Видите здесь маленький кружок? Это эмблема «Ямахи».

– Насколько правдоподобны обычно бывают ее рисунки? – спросил Моррис.

– Вообще-то она реалистка, – ответил Мика. – Не в отношении цветов, конечно. Я имею в виду форму и содержание рисунков – она изображает именно то, что видит.

– Значит, на окнах там решетки.

– Это точно.

– И они находятся на достаточно большой высоте.

– Она в подвале, – пробормотала Силия.

– Да, – подтвердил Мика. – Правильно.

Однако никто из них в тот момент не подумал о мастерской Рона. Моррис высказал мысль, что синтезатор и телевизор с большим экраном доказывают, что похитители держат Рэчел не в самом бедном из кварталов, и они стали пересматривать планы и стратегию поиска, рассматривая карты улиц. Это отвлекло всех от мучившего страха и принесло некоторое облегчение.

Нэнси плакала навзрыд, причем так сильно, что даже включила дворники. Осознав все безумие положения, в котором они оказались, она свернула к обочине и остановила машину. Это случилось на Вишневой улице, уже почти у самого озера. Потом она снова включила машину и проехала четверть мили до стоянки. Ей казалось, что на всем вокруг – на стволах деревьев, покосившемся портовом здании, складчатой полоске прибрежного песка, искрившейся темно-синей глади воды – лежит печать страха. Открыв сумочку, она нашла косячок, заныканный в сигаретную пачку в прошлое воскресенье.

– Да, да, – бормотала она, вспоминая фразу Рона: «У нас должна быть ясная голова». Где же была егоясная голова, когда он говорил, что Рэчел надо переселить наверх? Звукоизоляции в доме никакой, и в спальнях отлично слышно все, о чем говорят в мастерской. Но даже если им бы удалось провести мать девочки в подвал так, чтобы Рэчел ничего не услышала, что бы, интересно, подумала эта женщина, увидев комнату, оборудованную специально для девятилетней девочки?

Нэнси поверить не могла, что Рон не задавал себе те же вопросы. Теперь у него был только один выход – увезти Рэчел из дому, нелегально перебраться с ней через границу и доехать до Флориды. В этот самый момент он уже, должно быть, пакует вещи в фургон. Нет, в легковушку – на фургоне стоит его имя. Нэнси подумала о том, ждет ли он, чтобы она вовремя вернулась, и хочется ли ему этого. Может быть, он надеется, что она приедет, когда уже будет слишком поздно, и Рэчел достанется лишь ему одному?

Она затянулась косячком. В воображении возникла какая-то комната в мотеле с задернутыми на окнах шторами и тусклыми пятнами света. На большой двуспальной кровати, лежа на боку, спал мужчина в трусах чуть не до колен. К животу он прижимал девочку и храпел. Девочка ела маленькие шоколадные конфетки. Он сказал ей, что это ее вознаграждение.

Когда Рон распахнул дверь, к нему вместе бросились Рэчел и Таша.

– Рон! – крикнула Рэчел.

Отцовским жестом он положил ей руку на голову. Волосы Рэчел мягкими пружинками терлись о его ладонь как живые.

– Мы скоро будем ужинать? – спросила девочка.

– Чуть попозже. Нэнси себя не очень хорошо чувствует, поэтому ужин придется готовить мне. Я постараюсь все сделать минут через пятнадцать.

– А что с ней случилось?

– У нее разболелась нога.

– Я говорилаей, что надо сходить к доктору, чтобы он выписал ей лекарство. – Она с ленцой подошла к синтезатору и села. – Ладно, я пока свои арпеджио поиграю.

Поднявшись наверх, Рон плеснул в стакан виски и выпил. Потом налил еще, вышел на кухню и выпустил Ташу погулять во двор. После этого он бросил взгляд на прилавок. Там уже стоял готовый салат из шпината, а на сковородке лежали несколько ломтиков тофу. На разделочной доске он увидел вареную картошку в мундире и стал нарезать ее на куски, собираясь сделать еще один салат. Если Нэнси скоро не вернется, он позвонит ей домой. Он сразу отверг мысль о том, что она способна оставить его больше, чем на несколько часов, из-за подозрений, что он испытывает к Рэчел сексуальное влечение. Ему было легче вообразить, что Нэнси пошла в полицию, хоть он был готов побиться об заклад, что туда она обращаться не станет. Нэнси была единственным человеком, способным позаботиться теперь о Рэчел, и она это понимала, Рон не сомневался в этом.

Насчет спальни она, конечно, права. Это была не самая лучшая его мысль… Рон не был уверен, что мать девочки вернется, но и сбрасывать такую возможность со счетов у него не было оснований. Им надо сматываться отсюда, может быть, даже этой ночью… А куда податься? О Флориде и речи быть не может. Проехать в Штаты им не дадут предупрежденные пограничники. Значит, надо двигаться на запад, подумал он, в Манитобу или Альберту. Положить в машину самое необходимое, снять с дебитных и кредитных карточек как можно больше наличных… Рэчел он ничего не будет говорить до самой последней минуты. Он скажет ей… а что он ей, собственно, скажет? Что в округе рыщет банда работорговцев.

Рэчел стояла в комнате совсем рядом с дверью. Она придержала, а потом – как только Рон вошел – быстро ее захлопнула. Когда он поставил на стол поднос и повернул в замке ключ, она взглянула на него одобрительно. Теперь девочка одобрительно относилась к любым препятствиям, воздвигавшимся между нею и работорговцами.

– Извини, что я так долго возился, – сказал Рон.

– Картофельный салатик, – проворковала девочка. – Какая вкусняшка!

– Очень на это надеюсь.

– Так оно и есть, и знаете почему?

– Почему?

– Потому что выего сделали, и вы– тоже вкусняшка!

Сердце Рона затрепетало от радости. Он пытался сосредоточиться на еде – на тарелках и приборах, на яблочном соке для девочки и на разбавленном водой виски, которое принес для себя. Расслабился он только после того, как она взяла вилку. Когда он смотрел, как она ест, нервы его успокаивались, хотя при этом он испытывал ни с чем не сравнимое чувственное удовольствие. В том, как она клала в рот кусочки еды, ему виделось что-то, что доставляло ему радость и облегчение, как будто девочка явилась к нему из голодного края и он спасал ее от голодной смерти. Жевала она сосредоточенно, усердно работая всеми лицевыми мышцами. А когда глотала пищу, где-то в глубине ее гортани раздавался мягкий звук.

Говорили они все больше о том, как лучше пытать и убивать работорговцев. Они активно обсуждали эту тему с воскресенья. Рэчел могла переключиться на пару минут на какой-то другой предмет, но потом снова возвращалась к тому, как Рон будет кромсать им ноги секатором для стрижки живой изгороди (орудия, которыми он пользовался, становились все более изощренными, но в целом отражали возможности его мастерской), как он же испечет глазные яблоки работорговцев в одной из микроволновых печей и так далее.

– А что у вас еще есть в мастерской? – заинтересованно спросила она.

– У меня там есть паяльник, – ответил Рон. – Знаешь, что это такое?

Памятуя о тех издевательствах, которым девочка подвергалась до того, как он привез ее сюда, Рон хорошо понимал природу ее фантазий о мести. Даже Нэнси, которая терпеть не могла подобного рода разговоры, соглашалась, что мысли о возмездии служили для Рэчел своего рода психотерапией.

После ужина Рэчел попросила его принести вниз гаечный ключ. Обычно он просто размахивал им в воздухе, но в этот раз ей захотелось, чтобы он ударил им плюшевую обезьянку, которую, как она сообщила, зовут Лайл.

– Вот и работорговец к нам заявился! – закричала она и подбросила Лайла в воздух. – Вот тебе, получи на орехи! – разошлась девочка.

При виде того, как обезьянка, на чьей забавной мордочке застыла мягкая улыбка, полетела в стену, Рон ощутил странную печаль. Вместе с тем ему доставляло удовольствие прыгать по комнате и вопить что есть мочи, ведь то же самое делала и Рэчел. Сначала ему показалось, что Лайл выдержит удары любой силы, но после пятого или шестого удара ткань на животе игрушки разорвалась, и оттуда высунулся клок поролона.

– Вот это да! – сказала Рэчел, поднимая обезьянку. Она смотрела на Рона, пораженная его силой.

– Нэнси его зашьет, – успокоил ее Рон. – Или я могу сколоть английскими булавками, пока она не вернется.

– Никаких булавок, – строго сказала девочка, села на кровать, прижала обезьянку к груди и стала ее укачивать. – Бедный Лайл, – приговаривала она, – бедный маленький Лайл.

Рон бросил гаечный ключ на кровать.

– Хочешь посмотреть кино? – безнадежно спросил он.

Рэчел чуть склонила голову:

– Который теперь час?

– Погоди… – он бросил взгляд на часы, – почти семь.

– А телевизор мы можем посмотреть?

– Конечно. Конечно, можем.

– А мы можем посмотреть «Все любят Раймонда»?

Поначалу она спокойно сидела на своей стороне кровати. Должно быть, чувствовала себя виноватой, думал Рон. Но потом, когда жена Раймонда вылила ему на штаны соус для макарон, Рэчел рассмеялась и вытянула ноги.

Теперь ее голые ноги прижимались к левой ляжке Рона. Он не отрывал взгляд от экрана. Когда она снова засмеялась, Рон начал поглаживать ее по щиколотке. Она вела себя так, как будто не замечала этого, а может быть, и впрямь не обращала внимания. Рон чувствовал под пальцами ее нежные светлые волосики. Теперь он гладил ее по коленке, чуть сжимая ей ногу. Странно, но при этом колотун его уже не бил. Он сосредоточился на ее ноге, как будто это был отдельный организм, составлявший исключительный предмет его вожделения.

На телевизор он уже не обращал внимания, поэтому немного удивился, когда Рэчел отняла ногу.

– Мне уже пора принимать ванну, – сказала она и вскочила с кровати, бросив Лайла на кучу других игрушек. – Вы мне должны ее налить, Рон.

– Что? – не понял он.

– Мою ванну.

– А, хорошо.

Вставая, он покачнулся. «Не слишком ли много я выпил?» – мелькнула мысль. Чтобы дойти до ванной, ему пришлось сначала опереться о раму кровати, потом о дверной косяк.

– И не забудьте мне пену для ванны сделать! – напомнила девочка.

Она что, раздевается? Теперьего стало бить мелкой дрожью, особенно ноги. «Господи, не дай ей раздеться догола», – думал он, но это была неискренняя молитва, призванная ослабить охватившее все его существо возбуждение. Когда он выключил воду, рубашка на нем так взмокла от пота, что ее можно было выжимать.

Рон вернулся в комнату. Девочка еще была одета.

– А вот это, Рон, вы читали? – спросила она, протянув ему книгу.

– Нет.

– Хотите мне ее попозже почитать?

– Ты примешь ванну, а потом Нэнси уже будет лучше себя чувствовать и почитает тебе.

Он повернулся и направился к двери.

– Вы придете пожелать мне спокойной ночи?

– Приду.

– Не забудьте ваш гаечный ключ!

Вечернее солнце набросило его длинную тень на газонокосилки и микроволновые печки – весь этот хлам, который он набрал на починку в последние дни. Он позвонил Нэнси и снова услышал механический голос автоответчика.

– Позвони мне, как только сможешь, – сказал он. – Это срочно.

Когда он положил трубку, его охватил страх. А что, если Нэнси отправилась к Энджи? Хватит ли ей силы воли не развязать язык? Он в этом сомневался.

Лучше начать паковать вещи прямо сейчас. Да, прямо теперь.

Он поднялся наверх, достал из бельевого шкафа чемодан и стал кидать в него джинсы, шорты, носки, белье – все, что попадалось под руку. Потом взял все, что было нужно, из ванной, бросил поверх вещей и снес чемодан вниз. При мыслях о том, что делать с мастерской, у него чуть крыша не съехала. Надо будет оставить записку. Что-нибудь вроде: «Закрыто по семейным обстоятельствам». И не забыть сменить текст, наговоренный на автоответчике.