Текст книги "Ведьмы в красном"

Автор книги: Барб Хенди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Как только ярмарка закончится и мы будем хорошо снабжены, мы отправимся на восток к нашему зимнему месту назначения – замку Бельфлер.

Когда я была еще совсем девочкой, лорд по имени Кэмден попал под чары моей матери и пригласил нас провести зиму во дворе его замка. Он не был женат, но любил развлекать друзей и семью в зимние месяцы, поэтому у него часто бывали многочисленные гости.

Мы пошли служить развлечением, и это стало традицией.

Каждую зиму мы катались по двору, и Лорд Кэмден приветствовал мою мать, как потерянную драгоценность, целуя ее руки со слезами на глазах. Он поставил наших лошадей в конюшню и позволил нам всем есть из его кухни. Мы жили в своих фургонах, но если погода становилась слишком холодной, нам разрешалось приходить в замок и спать в Большом зале у огня.

В качестве оплаты моя мать проводила много вечеров за чтением книг для его гостей после ужина. Одно ее присутствие всегда означало, что к нему приходят и уходят люди, и он никогда не чувствовал себя одиноким в эти долгие, холодные месяцы. Остальные тоже работали, пели, танцевали, играли музыку и творили чудеса. Мария никогда не знала, каково это – быть холодной или голодной зимой, и у меня осталось лишь несколько смутных воспоминаний из детства.

Но опять же, я всегда понимала, что наш прием и наши удобные, безопасные зимы в замке Бельфлер-все это благодаря моей матери. Мне никогда не приходило в голову, что такое понимание не приходило в голову моему отцу или тете Мириам.

Только после того, как моя мать была уже мертва.

Спуск

Первые признаки беды появились быстро. Тетя Мириам отправилась поговорить с мастером Деандре, рассказать ему о нашей трагедии и получить разрешение начать обустраиваться на нашем обычном месте за западными воротами.

Он выразил сожаление по поводу смерти моей матери и выразил тете Мириам искренние соболезнования, которые она приняла. Зато. . он сказал ей, что мы пока не можем приступить к работе, так как возникли некоторые задержки с подготовкой к ярмарке.

Он пришел к нам в ту же ночь и с глубоким сожалением сообщил, что уже выделил наше место другой группе Мондиалитко из линии Ренеива, которые путешествовали с Разорванным Туманом провидцем. Он сказал, что город уже принял это решение до нашего прибытия, чтобы чередовать развлечения ближе к главным воротам – чтобы сохранить их свежими.

Я знал, что он лжет.

Отец и тетя Мириам были ошарашены, когда нам показали наше новое место на окраине ярмарки среди повозок более убогого Мондиалитко и фермеров, продающих старые яблоки тем, кто не мог позволить себе лучшего.

«И что же нам теперь делать?» Снова спросила я отца.

Он растерянно покачал головой. «Сделать? Мы будем делать то, что делаем каждый год. Мы будем устраивать представления и выставлять наши шляпы за монеты.»

Мне хотелось сжать кулаки. Он все еще ничего не понимал.

Тетя Мириам стала главой семьи – как и ее место – но она не была моей матерью. Старшие в нашей группе уже давно стали самодовольными, сами того не осознавая. Честно говоря, мой отец, тетя Мириам и дядя Ландриен действительно пытались организовать для нас несколько представлений, но на окраине ярмарки нас почти никто не видел, и ни у кого не было денег, чтобы бросить их на наши шляпы.

Затем… Тетя Мириам объявила, что мы пройдем дальше по ярмарке и выступим там, где будет больше народу.

Так мы и сделали.

К сожалению, расположение семей и фургонов Мондиалитко было тщательно организовано, и после получения нескольких жалоб мастер Деандре посетил нас, чтобы вежливо попросить выступить только в том районе, где мы были размещены.

За лошадьми и нашей коровой присматривали несколько ребят Шона. Когда у нас кончилось зерно, они начали выводить животных туда, где можно было найти траву. Восемь лошадей и корова требовали много травы.

К середине месяца мы уже тратили заработанные несколько монет на еду для немедленного употребления, и у меня было ужасное чувство, что мы почти ничего не экономим. К концу месяца мы питались вареным овсом на завтрак, ничем на обед и яйцами от наших собственных кур на ужин. . а кормить кур нам было почти нечем. Наша корова действительно давала нам немного молока, но она становилась все старше.

Бедная Мария была так растеряна и потеряна. Она никогда не страдала от трудностей и очень скучала по нашей матери. Я старалась утешить ее, как только мог.

Здесь не было никого, кто мог бы меня утешить.

Когда ярмарка закончилась, пришло время отправляться на зиму на восток, в замок Бельфлер. Мария была так счастлива, что прижалась ко мне.

«Я не могу дождаться, когда снова буду есть теплый хлеб и сосиски на кухне замка,» сказала она. «А еще посидеть у камина в холле и поиграть с собаками Лорда Кэмдена.»

Я улыбнулась, кивнул и прижала ее к себе. Моя прекрасная младшая сестра. Я не хотела озвучивать свои страхи и портить ей счастье. Хотя у меня было плохое предчувствие относительно того, что должно было произойти, я убедила себя, что могу ошибаться.

Мы покинули Кеонск с небольшим количеством припасов и без зерна для лошадей.

Путешествие на восток заняло у нас чуть больше недели. На дороге было безопасно посылать Маркуса охотиться ночью, и он снабжал нас кроликами и фазанами, но накормить двадцать человек было для него нелегкой задачей, и мы все привыкли к маленьким порциям.

Когда мы наконец подъехали к замку Бельфлер, я заметила, что и отец, и тетя Мириам почувствовали явное облегчение. Я знала, что они оба потрясены переменой обстановки на осенней ярмарке и отчаянно нуждаются в гостеприимстве Лорда Кэмдена.

Тетя Мириам теперь ехала впереди нашей группы, и она вела нас к южной стороне двора, где мы зимовали последние тринадцать лет. Мы все спустились вниз, чтобы размять ноги и начать собираться. Мальчики Шона даже не начали распрягать лошадей, когда Лорд Кэмден вышел из замка, чтобы поприветствовать нас. Вокруг его ног бегали маленькие спаниели, и при виде их лицо Марии расплылось в улыбке, но я удержала ее.

«Подожди,» сказала я. «Сначала тетя Мириам должна поговорить с ним.»

Тетя взглянула на меня и направилась через двор, чтобы перехватить Лорда Кэмдена. С того места, где я стояла, мне было видно его лицо, и он слегка нахмурился, увидев, что она направляется к нему. Он начал оглядываться по сторонам, и я понял, кого он ищет: мою мать.

Тетя Мириам подошла к нему и тихо заговорила: Я видела только ее спину, но она говорила, опираясь на руки. Лицо лорда Кэмдена застыло, и он отшатнулся назад. Я подумала, что он может упасть. Тетя Мириам потянулась к нему и заговорила быстрее: Я не могла точно расслышать ее слова, но слышала ее торопливый голос.

Лорд Кэмден выглядел больным и, казалось, пытался взять себя в руки. Он несколько раз глубоко вздохнул. Затем он покачал головой и сказал что-то такое, от чего все ее тело напряглось. Тетя Мириам повысила голос, и я поняла, что это было ошибкой. Моя мать никогда бы не повысила голос. Она бы его просто очаровала. Я не унаследовала ее способности к очарованию, но много раз видела ее в действии.

«Что случилось?» Спросила Мария.

Я ничего не ответила.

Лорд Кэмден снова покачал головой и сказал что-то еще. На мгновение его взгляд переместился на нас, остановившись на Марии, которая была маленькой копией моей матери. Затем он повернулся и пошел обратно к главным дверям замка. Его плечи дрожали.

Тетя Мириам медленно повернулась и пошла обратно к нам.

Лицо моего отца было поражено. «Он нам отказал?»

«Я сказала ему, что мы сможем развлекать его гостей всю зиму,» поначалу тетя Мириам не могла вымолвить ни слова. «Я обещала, что мы будем ставить столько спектаклей, сколько он пожелает. Но он говорит, что его боль от потери Мойры слишком велика. Он говорит, что встреча с нами будет ежедневным напоминанием о его горе. Он хочет, чтобы мы уехали сегодня же.»

«Уехать?» повторил мой отец. «И куда же идти?»

Все в семье выглядели ошеломленными, кроме Маркуса и моего двоюродного дедушки Мартина.

Зажав в зубах трубку, дедушка Мартин издал звук отвращения. «А чего ты ожидал? Мойра потратила годы на то, чтобы убедиться, что ты нуждаешься в ней, зависишь от нее, а ты следуешь за ней, как дети. Таких исполнителей, как все мы, можно встретить, путешествуя по любой дороге. Именно она была нужна Кэмдену здесь. Мы все-просто багаж. Она об этом позаботилась, и ты ей позволил.»

Так что я была не одинока в своих догадках и страхах – хотя мне было наплевать на некоторые выводы, которые он делал о моей матери.

«Что случилось?» Снова спросила Мария, сжимая мою руку.

Все замолчали, но у нас не было другого выбора, кроме как забраться обратно в фургоны и выкатиться со двора. Мария тихо заплакала, и этот звук разбил мне сердце.

В течение всей этой зимы я думала, что жизнь для нас не может стать хуже.

Мы не могли выжить в безлюдных районах, так как были артистами и нуждались в людях для развлечения. Я понятия не имела о том низком мнении, которое многие феодалы и городские магистраты имели о бродячих путешественниках. Часто мы едва успевали разбить лагерь за пределами города или большой деревни, как солдаты или местные полицейские приходили, чтобы прогнать нас.

Мария услышала много слов, которых никогда раньше не слышала. Эти люди называли нас грязными цыганами и циганами, что означает «бродячие вор». Термин «Мондиалитко» означал «маленькие дети мира», и это было все, что Мария когда-либо знала, чтобы ее обожали и защищали, как маленький образ моей матери. Я видела, как в ту зиму она превратилась из веселой маленькой танцовщицы в испуганного ребенка, прячущегося внутри себя.

И мой отец, и тетя Мириам оказались почти бесполезны. Они казались потерянными и плывущими по течению без моей матери. Я стала полагаться на Маркуса, который был тихим человеком, но он поддерживал нашу жизнь, охотясь всю ночь. Я позаботилась о том, чтобы он оставался один и спал днем. Некоторые другие мужчины тоже пытались охотиться, но это не было их ремеслом, и они не были оборотнями, как Маркус, поэтому они принесли очень мало.

Оленей в ту зиму было мало, и даже Маркус мог выследить только столько кроликов и фазанов – опять же, недостаточно, чтобы прокормить двадцать человек. Нам было очень трудно найти траву для лошадей, особенно когда нам никогда не разрешалось долго оставаться на одном месте.

Ближе к середине зимы куры перестали откладывать яйца, и мы начали их есть.

Дрова тоже оказались проблемой. Вот уже тринадцать лет нашим людям не приходилось искать дрова зимой. Большая часть того, что им удалось привезти, было слишком мокрым и слишком зеленым, чтобы гореть, поэтому мы начали складывать его в фургоны, где могли, чтобы попытаться высушить.

В Восточной Дроевинке снега почти не было, но он все-таки замерз, и мы провели много холодных ночей, съежившись под одеялами в повозках. Я думаю, что эти ночи были самыми тяжелыми для Дедушки Мартена и его стареющей жены Летиции.

Один из моих самых мрачных моментов произошел, когда Мария подошла ко мне и прошептала: «А как же мой день рождения?»

Я чувствовала себя так, словно меня пнули в живот. Мария родилась в середине зимы. Еще в замке Бельфлер мать всегда смотрела на Луну и выбирала день, чтобы отпраздновать рождение Марии. Лорд Кэмден обычно заказывал что-нибудь особенное к обеду, и он всегда дарил Марии новое платье, и она танцевала для всех – и была обожаема.

Но теперь… что я могу для нее сделать?

С улыбкой я обняла ее за худые плечи. «Я ничего не забыла.» Даже несмотря на то, что так оно и было.

На следующий день мы разбили лагерь возле высохшего кукурузного поля. Я ускользнула и собрала несколько шелух. Пока я была там, я радовалась, обнаружив небольшой участок лука, который кто-то забыл выкопать во время осеннего сбора урожая. Я выкопала все луковицы, какие только смогла найти. Затем я вернулась к повозке, нашла несколько лоскутков ткани, сделала Марию куклой из кукурузной шелухи, одетой в платье, и спрятала ее.

К моей вечной благодарности, Маркус в ту ночь сбил оленя.

Так что на следующий вечер мне удалось приготовить большую кастрюлю тушеной оленины и лука для всей семьи. Я каким-то образом превратила это в празднование Дня рождения Марии и подарила ей куклу. Полный желудок мяса и Лука пошел всем на пользу, и Миколай играл на скрипке, а Мария танцевала для нас вокруг костра.

В ту ночь она легла спать счастливая и дважды поцеловала меня.

Через неделю наша корова сдохла, и хотя это означало, что молока больше не будет, мужчины разделали ее, и мы жили на этом мясе.

Когда наступила весна и деревья расцвели зелеными листьями, я радовалась теплому воздуху и удивлялась, что мы все как-то сумели выжить. Мир снова показался нам более светлым, так как теперь пришло время двигаться на юго-восток к месту нашего назначения поздней весной и летом.

И все мы знали, что никто нас не прогонит.

Князь дома Егора владел обширными землями яблоневых садов и ягодных полей, так много, что он не мог нанять достаточно крестьян, чтобы справиться с урожаем, – и земляника начала прибывать поздней весной. Много лет назад он дал понять, что если кто-то из Мондиалитко захочет работать на жатве, то они могут разбить лагерь на большом лугу примерно в полулиге от его замка.

По меньшей мере четырнадцать караванов Мондиалитко приходили каждый год, в том числе и моя собственная семья.

Нам было очень приятно жить среди своих в сырую весну и теплое юго-восточное лето. Сначала мы собирали клубнику, потом малину, потом чернику, а в начале осени-яблоки. Нас попросили ничего не платить в аренду за наше пребывание, и нам разрешили оставить часть ягод и яблок, которые мы собирали, а также ловить рыбу в любом из многочисленных ручьев этого района и ставить силки для кроликов.

Весь этот годовой цикл стал для нас таким удобным ритмом, что мы забыли все остальное: позднюю весну и лето на юго-восточном лугу Егора, осеннюю ярмарку в Кеонске, зиму и раннюю весну в безопасных стенах замка Бельфлер.

Хотя теперь часть этого ритма была потеряна для нас, мы все могли хотя бы предвкушать наше путешествие в замок Егор.

Однако, когда мы подъехали и покатили по лугу, уже заполненному другими повозками, я почувствовала, что за нами наблюдают по-другому. Линия родителей вообще не считалась благополучной, но раньше моя собственная семья пользовалась большим уважением и даже завистью. Моя мать следила за тем, чтобы наши лошади были хорошо накормлены и ухожены, а повозки всегда были в хорошем состоянии, со свежевыкрашенными ставнями. Наша группа всегда была хорошо одета и имела достаточно припасов, чтобы помочь другим нуждающимся семьям. Кроме того, у нас был Маркус, и были другие группы, которые жаждали иметь собственного оборотня.

Тем летом, когда мы разбили лагерь на нашем обычном месте, я почувствовала первый укол стыда. Наши лошади были худыми и неопрятными. Суровая зима в лесах и полях сделала наши фургоны скучными и нуждающимися в ремонте, а у нас не было денег на краску. Мы сами были худыми и оборванными, и у нас не было достаточно средств, чтобы прокормить себя, а тем более поделиться.

Некоторые семьи, которые завидовали нам в прошлом, теперь презирали нас и делали вид, что нас не существует. Но другие были добры – особенно те, к кому мы когда – то были добры, – и они приносили нам овес, мед и яйца. Мария, казалось, снова стала самой собой от перспективы оказаться среди большего количества наших людей, и я развела костер и приготовила ей яичницу-болтунью.

С этого момента все пошло на лад. Наши люди ловили форель в ручьях, и вскоре начался сбор клубники. Мы много работали, но в свободное время я стирала и латала одежду; мой отец, Миколай и Маркус делали все, что могли, чтобы починить фургоны; а Шон и его мальчики ухаживали за лошадьми.

Двое старших сыновей Шона, Орландо и Пейтон, вскоре стали моей главной заботой. Им было по восемнадцать и девятнадцать лет, и я не раз наблюдала, как они заглядывали в другие фургоны за едой и серебряными безделушками. Я поговорила с тетей Мириам и попросила ее строго предупредить их об опасности воровства у наших собственных людей. Мы можем быть изгнаны с луга на всю жизнь. К счастью, молодые люди только смотрели и ничего не трогали, и в конце концов они не причинили нам никаких неприятностей.

Летом стояла теплая погода, урожай был обильным, и к осени Мария уже бегала и смеялась вместе с другими девочками и больше не пряталась так глубоко внутри себя. Я была рада видеть это, так как помнила, что в ее возрасте я питала большое любопытство к другим семьям, особенно к линии Фау, которые приезжали каждый год. Они были одними из самых преуспевающих среди Мондиалитко, так как имели тенденцию рождать необычное количество Растерзанных Туманом провидцев. У некоторых из них были пшенично-золотые волосы, а их провидцы всегда рождались с лавандовыми глазами.

Мне было очень жаль, когда кончилась жатва.

Но в последний месяц осени мы снова отправились в Кеонск.

К этому времени у моего отца и тети Мириам уже не было иллюзий относительно того, как далеко мы упали, и они не спорили и не жаловались мастеру Деандре, когда он снова поместил нас в дальнем конце ярмарки.

Мы зарабатывали столько денег, сколько могли, и я, как дура, полагала, что теперь, когда мой отец, тетя Мириам и другие старейшины наконец поняли наше положение, они будут заняты составлением плана на зиму.

Мы, конечно, не могли бродить с места на место, как это было в прошлом году.

Но именно это мы и сделали, и зима превратилась в сплошное пятно холода и голода. Хотя никто из наших людей не умер, следующей весной мы прибыли на луг Егора, разглядывая каждый дюйм «грязных цыган», как нас так часто называли. Мария полностью ушла в себя и не выходила оттуда. Она не бегала и не играла с другими девочками. Только одна семья сжалилась над нами и принесла нам немного овса и яиц.

Начался сбор клубники, и мы все старались изо всех сил работать, но были в ослабленном состоянии. Маркус и Миколай ловили рыбу и расставляли силки вместо того, чтобы собирать ягоды, и я подумала, что, как и прошлым летом, немного солнечного света и приличная еда скоро приведут нас в порядок.

И вот однажды ночью, как раз когда начался сбор урожая малины, Орландо и Пейтон были пойманы с поличным, когда они крали из фургона Растерзанного Туманом провидца из рода Ренэв.

Мой отец и тетя Мириам умоляли, но правила этих семей были ясны, и никаких исключений не могло быть сделано. Нам сказали уйти и больше не возвращаться.

Я просто оцепенела. Мы потеряли наше последнее место истинной безопасности.

Хуже того, я испытала момент иррационального страха, что Маркус может покинуть нас. Любая из группировок взяла бы его с собой. Но, конечно же, он этого не сделал, и я не знаю, откуда взялся этот страх.

Мы снова бродили до последнего месяца осени, а потом вернулись в Кеонск. В конце ярмарки того года мой отец и тетя Мириам объявили, что должно произойти что-то кардинальное и что они пришли к определенному решению. Я на мгновение почувствовала надежду, что они нашли нам безопасное место для зимовки. Затем, услышав их решение, я прикусила губу изнутри. Таков был их план… в лучшем случае неуверенно.

«Мы слышали, что дом Эн более благосклонен к нашим людям,» объявила тетя Мириам, «поэтому мы отправимся на север и запад, в Энемуск. Мы можем найти место в городе, чтобы организовать и поставить наши шоу. По крайней мере, мы сможем заработать достаточно денег, чтобы прокормить себя и лошадей.»

Хотя это звучало гораздо лучше, чем тяготы прошлой зимы, я задалась вопросом, где они слышали о такой терпимости Энтес. Я никогда не слышалf ничего подобного. Кроме того, зимы в северо-западных провинциях были намного холоднее, чем на востоке, и если этот план провалится, я опасалfcm, что мы будем зимовать во льдах и снегах.

Маркус поймал мой взгляд, и я поняла, что он думает о том же самом.

Но ни он, ни я не имели права голоса в этих решениях, и поэтому мы направились сначала на запад, а затем на север, прибыв в Энемуск как раз в тот момент, когда погода начала меняться.

До сих пор я не знаю, кто дал моим тете и отцу такой глупый совет, но солдаты Энтес, охранявшие главный вход в Энемуск, смотрели на нас с таким отвращением, что я зажала ладонями уши Марии, чтобы она не услышала того, что должно было вырваться из их уст.

Это было отвратительно.

В разгар своих оскорблений они дали понять, что нам даже не позволят вкатить наши фургоны в город. Они сообщили нам, что Энтес не терпят бродяг и нищих и что нам лучше всего отправиться в путь, если мы знаем, что для нас хорошо.

Я никогда не забуду выражение лица моего отца. В тот день из него ушла часть жизни, но я была вне жалости и впервые почувствовала гнев на свою мать. Неужели дедушка Мартен был прав? Неужели она намеренно сделала всех нас зависимыми от нее? Неужели ей нравилось чувствовать себя такой необходимой? Почему она никогда не пыталась научить тетю Мириам или меня читать по ладони? У меня не было ответов.

Ту зиму почти невозможно описать словами.

Нас гнали прочь от каждого места, где мы пытались разбить лагерь, и Маркусу было трудно охотиться в снегу. К середине зимы четыре лошади погибли. Мужчины ухитрились срезать с одного из них кусок жилистого мяса, но утром нас прогнала группа солдат, заставив оставить остальных троих лежать на снегу. Это было тяжело для младших сыновей Шона, так как они любили наших лошадей.

Мария не упомянула о своем дне рождения. Она была слишком голодна и замерзла, чтобы помнить об этом.

Примерно через месяц бедная старая Летиция умерла, и я думаю, что дедушка Мартен был слишком голоден, чтобы оплакивать ее. Через несколько дней младший ребенок Мики и Кэтлин умер.

Мария превратилась в тень, и я боялась, что она будет следующей.

Но однажды ночью нам удалось разбить лагерь за деревней, и мой отец с дядей Ландриеном пошли посмотреть, какие перспективы откроются для нас в этом спектакле. Я находила это довольно странным, так как мало кто из нас был способен выступать, и мы выглядели как Ходячие мертвецы. Я подумала, не собираются ли эти люди просто найти таверну и попросить кружку эля.

Но когда они вернулись, то собрали нас вместе и сообщили неожиданные новости.

«Нам только что сообщили о лагере под названием Резан на севере, выше Энемюска,» сказал отец. «Один принц из дома Палена владеет коллекцией серебряных рудников, и здесь ощущается нехватка рабочих рук. У солдат, наблюдающих за шахтами, есть большая палатка с провизией, и они готовы продавать еду любому, кто добывает для них шахты. Мы могли бы предложить работу, купить еды и, по крайней мере, иметь место, чтобы провести остаток зимы.»

Возможность поработать и поесть вполне устраивала всех нас, и поэтому мы направились дальше на север, а затем немного на Запад. Движение было медленным, так как теперь каждую повозку тянула только одна лошадь. Мы вкатились в Резанский лагерь на последних остатках наших сил и духа.

С крыши нашего фургона я впервые увидела то, что показалось мне морем палаток и людей в коричневых плащах.

Лагерь

Ко времени нашего приезда в Резан тетя Мириам уже даже не претендовала на роль нашего руководителя. Она едва могла подняться с койки.

И так, именно мой отец, дядя Ландриен и Миколай первыми заговорили с капитаном Гарретом из дома Пехлен. Он вышел нам навстречу, а я стояла в дверях нашего фургона, всматриваясь и прислушиваясь.

Капитан Гаррет был широкоплечим мужчиной с седыми волосами и горделивой осанкой. Но ему нужны были рабочие, и он говорил с нашими людьми с уважением. К сожалению, сделка, которую он предложил, оказалась разочарованием.

«Наши шахтеры подписывают контракт на один год,» сказал он, «и получают зарплату в конце, когда контракт будет выполнен. У нас только что был подписан новый раунд контрактов осенью, но я могу подписать вас на немного сниженную зарплату, и вы можете работать до конца года.» Он продолжал объяснять, что в течение года, пока они работают над своими контрактами, мужчины могут вынимать чеки, чтобы обменять их на еду из палатки с провизией. Эти чеки впоследствии будут засчитаны в счет их заработной платы. Я понимала, что это такое-способ снизить денежную заработную плату, наживаясь на потребности шахтеров прокормить свои семьи. Но в то время мне было все равно. Это звучало так, как будто наши люди могли бы получить еду для нас прямо сейчас.

«Однако,» продолжал капитан Гаррет, «никому не разрешается обменивать чеки на провизию, пока они не проработают в шахтах по меньшей мере месяц. У нас было несколько рабочих, которые загружались едой, работали один день, а потом исчезали.»

Лицо моего отца вытянулось. Теперь нам нужна была еда. Мы не могли продержаться и месяца.

Капитан, казалось, понимал это – хотя я наблюдала, как он подсчитывал количество мужчин в нашей группе, а также мальчиков, достаточно взрослых, чтобы работать. Я знала, что он хочет, чтобы мы остались. Он посмотрел на наших лошадей, которые были такими же худыми и слабыми, как и мы, но эти последние четверо были вполне здоровы.

«Я куплю у вас лошадей, а на вырученные деньги вы сможете купить провизию, чтобы прокормить свой народ.» Он указал на север. «Лагерь шахтеров находится вон за теми деревьями. Вы можете поставить свои фургоны, а потом привести лошадей ко мне.»

Для странствующего Мондиалитко мысль о продаже наших лошадей была почти немыслима. Они были нашей жизненной силой, нашим методом перемещения из одного места в другое в ритме года. Но мы сбились с годового ритма, и отчаянное положение матросов заставило их согласиться с предложением капитана. Позже я узнала, что никому из других шахтеров никогда не говорили, что они должны работать месяц, прежде чем воспользоваться чеками. Хотя капитан Гаррет был честным человеком во многих отношениях, я подумала, что он мог бы поставить нас в такое положение, что нам пришлось бы продать наших лошадей, чтобы мы не могли уехать.

В то время, однако, я не знала этого.

К полудню мы уже разместили наши фургоны в лагере шахтеров. Наши лошади были проданы, и нам дали хорошую цену. Наши кладовые были заполнены припасами из солдатской палатки, в том числе овсом, чечевицей, сушеными помидорами, луком, чаем, колесиками сыра и несколькими ведрами молока со сливками, плавающими на поверхности. Как дешево нас купили.

Затем все мужчины, кроме Маркуса, подписали контракты на работу с капитаном Гарретом. Маркус не хотел подписывать контракт, и его отпустили, потому что нам все

равно понадобится наш охотник. Мне стыдно за то, какое облегчение мы все испытали, просто получив еду, место для лагеря и обещание работы, даже если эти люди не будут получать настоящую монету в течение почти года.

Мы разожгли костер, и мы с Кэтлин принялись готовить большую кастрюлю тушеной чечевицы с луком и сушеными помидорами. В тот вечер Мария сидела у огня, накинув на плечи одеяло, и я принесла ей теплую миску чечевицы. Она была слишком голодна, чтобы даже проглотить его, поэтому откусывала маленькие кусочки.

«Мы можем остаться здесь?» прошептала она. «Нам не придется уезжать завтра?»

Я не думаю, что она поняла, что наши лошади ушли.

«Нет» – прошептала я в ответ, садясь рядом с ней. «Нам не нужно уходить, и я приготовлю тебе на завтрак мягкий овес со сливками.»

Она наклонилась ко мне и уткнулась лицом в мое плечо. Может быть, нас все-таки не так дешево купили.

На следующий день мужчины отправились на рудники работать, все, кроме Маркуса и дедушки Мартена, который был слишком стар. Только одному из сыновей Шона еще не исполнилось двенадцати, и, судя по всему, любой мужчина старше двенадцати считался достаточно взрослым, чтобы работать на серебряных рудниках. Таким образом, одним махом капитан Гаррет захватил моего отца, дядю Ландриена, Миколая, Мику, Шона и четырех сыновей Шона.

В тот день я оставила Марию отдыхать, а сама занялась обустройством более постоянного лагеря. Потом я приготовила ужин. Кэтлин помогала мне, и она также заботилась о своих двух оставшихся детях и младшем сыне Шона.

Тетя Мириам не вставала с койки, и я начала беспокоиться, что она не просто устала. Я принесла ей чай и еду, но она не могла есть.

Когда мужчины вернулись в тот вечер, у меня впервые возникло подозрение, что мы совершили ужасную ошибку.

Мондиалитко не были рождены для того, чтобы проводить свои дни под землей в темноте. Им нужен свет и воздух. Хотя наши люди были привлечены обещанием работы, они не до конца представляли себе тот вид работы, на который они подписывались – каторжный труд в темноте под землей.

Я видела страх и отчаяние в глазах моего отца.

Мария тоже это заметила, но ее реакция не вызвала жалости. Поймав меня наедине, она спросила: «Мы ведь не уходим, правда? Отец не сдастся и не заставит нас уехать?»

«Нет,» заверила я ее. «Мы никуда не уйдем.»

Я накормила мужчин обедом и сделала все возможное, чтобы сделать их вечер приятным с едой и теплым костром.

На следующее утро они вернулись в шахты.

Через два дня тетя Мириам умерла во сне. Дядя Ландриен, Миколай и Маркус оплакивали ее. Бедная Мария была вне траура и, казалось, почти не замечала, что ее тетя ушла. Девушка слишком сильно боялась снова оказаться на дороге.

По прошествии этого первого года я подружилась с женами шахтеров, которые жили в лачугах и хижинах в нашем лагере, и некоторые из них научили меня разумно использовать талоны на питание. Солдаты высоко ценили такие предметы роскоши, как чай, поэтому, если я хотела, чтобы наши люди получали больше реальных денег в конце своих контрактов, я научилась покупать только то, что было абсолютно необходимо. Конечно, проблема заключалась в том, что я часто готовила на ужин одни и те же блюда – например, тушеную чечевицу. Маркус по возможности дополнял наши трапезы дичью и олениной. Но мужчины были лишены даже таких маленьких удовольствий, как чай. Это беспокоило меня, и все же, когда я поделилась своими опасениями с отцом, он посоветовал мне продолжать действовать бережливо.

В течение этого года я наблюдала, как жизнь утекает из глаз наших мужчин, и видела, как в моем отце растет решимость, которой я никогда раньше не видела. Я знала, что он ненавидит это место. Он ненавидел эти шахты. Но что произойдет, когда эти люди отработают свои контракты и получат причитающееся им жалованье? Конечно, у нас не хватит денег, чтобы купить лошадей.

В конце лета я спросила его: «Что мы будем делать?»

Он долго изучал меня. «У меня есть план, но никто не знает, кроме Маркуса, а ты пока не можешь говорить о нем. А ты клянешься?»

«Конечно.»

«Я заметила, что солдаты не очень хорошо охраняют своих лошадей, а по ночам на периметре может быть только один человек. Как только нам заплатят, после наступления темноты, мы одолеем этого единственного охранника. Мы возьмем шесть лошадей и ускользнем в ту же ночь. Мы оставим позади фургон дяди Мартена. Мика, Кэтлин и их дети могут поехать вместе с нами. "