Текст книги "ОНА. Новая японская проза"

Автор книги: Банана Ёсимото

Соавторы: Миюки Миябэ,Ёко Тавада,Эйми Ямада,Киёко Мурата,Анна Огино,Каору Такамура,Ёрико Сёно,Хироми Каваками,Мири Ю,Марико Охара
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Мальчик– волк только что клыками не скрипнул,

но все же сказал:

– Хорошо. Заплачу.

– Ишь ты… Приспичило, значит. Гонятся за тобой, что ли? – Старуха прищурила глаза. Видимо, от ее внутреннего взора не укрылось, что у гостя в руке пистолет.

Мальчик– волк вспомнил про «птицу», и его передернуло:

– Скорее!

– Ладно, ладно. Ты вот что, спой мне что-нибудь.

– Спеть?!

– Ну да, ты же певец у нас. А то я даже гимна «Царствование императора» уж лет сто не слышала. Не споешь – не погадаю.

Вот так. Баба Биба, она и есть Баба Биба. Ни разу еще не было такого, чтобы по-человечески выслушала клиента. Слова не держит, правды не говорит. Было же такое: послала его следить за одним клиентом, а обещанной награды – драгоценной морской раковины – он так и не получил. То ей не так, это не так, поносит всех на чем свет стоит. Люди к ней по-хорошему, а она только и думает, как побольнее обидеть,

И все– таки тоненькую ниточку дружелюбия никак нельзя было рвать. Потому что Биба была настоящая гадалка.

Мальчик– волк поднял глаза к потолку и завыл По-волчьи. Потолок завибрировал. Вибрация передалась полу, и под Бабой Бибой затрясся-застукотал ее миниатюрный стульчик.

– О-о-о-о, вот это дело!

Мальчик– волк кончил распеваться, слегка перевел дух и запел уже по-настоящему, более мелодично. Теперь он пел колыбельную «Ицуки-но комориута». Нежным тенором. И трубным гласом.

Слушая пение. Баба Биба хлопала в ладоши в такт. Ручищи у нее были размером с веер каждая, и выходило прегромко.

Когда концерт закончился, она сказала:

– Девка твоя в кафе «Дракон», седьмой квартал улицы Чайников.

– Откуда знаете? Вы даже своим прибором не воспользовались!

– Для чего тебе? Это ж для лохов – глаза замазывать. Ты мне лучше скажи; что это за «птица» такая? Вижу: большущая птица, и рушит она своими ножищами мой драгоценнейший домик.

Мальчик– волк пришел в замешательство:

– Баба Биба, дайте от вас позвонить!

– А денежки?

Мальчик– волк направил на гадалку фарфоровый пистолет.

– Хорошо, хорошо. Брось!…

В то самое мгновение, когда на том конце провода девочка подошла к телефону, у входа появилась «птица». Она прокричала из-за закрытых дверей:

– Не смей шалить!

И исторгла из клюва пламя.

5

В комнате ожидания кафе «Дракон» работало ровно тридцать телевизоров. По закону в каждом торговом заведении их полагалось иметь не менее ста штук. Но поскольку большинству клиентов телевизор осточертел, значительная часть экранов устанавливалась в таких местах, где они не могли попасться на глаза посетителям.

Закон установила ОНА.

В этом городе ОНА и была законом.

ОНА обеспечила полную занятость предприятиям, производившим телевизоры, и эти аппараты вылупливались повсюду, как яйца, так что на каждого жителя их приходилось около сотни.

Шейла смотрела телевизор, глядя на отражение экрана в причудливом зеркале стиля рококо.

– Значит, ты меня с собой не возьмешь?

– А что делать. Куда мне с тобой, такой распутницей.

– Как же мне теперь…

– Да ладно. Все равно энтропия все время растет, когда-нибудь наступит тепловая смерть. Никакая неземная любовь не поможет.

В последнее время сериал стал гораздо занимательнее, чем был вначале.

Настолько, что в комнате ожидания многие психогинки плакали навзрыд.

Шейла не плакала. Она вычесывалась мелким платиновым гребешком для ловли блок. От скрупулезного вычесывания рыжей шерсти на гребешке оставались розовые молодые волоски. Если постоянно вычесываться, то шерсть будет блестеть как надо.

– Бедняжка, – вымолвила сидевшая рядом дамочка. Она страдала боязнью неопрятности и не имела ни единого волоска ни на руках, ни на ногах, ни на туловище, ни даже на голове. Ко всему, на ней был платиновый купальник. Когда она его делала, то из оставшейся платины заказала гребни и один из них подарила Шейле.

– Кто бедняжка? – поинтересовалась Шейла.

Длинный Шейлин хвост случайно скользнул по спине дамочки, и та вздрогнула, прежде чем ответить:

– Все мужчины одинаковы, когда тебя бросают.

– Это же моделирование любви. Компьютеры играют друг с другом, игра, и больше ничего.

Безволосая дамочка вздохнула:

– У женщин с мужчинами, милочка, всегда игра…Бестелесная любовь на экране – она чище.

Шейла пришла в замешательство и поглядела на себя в зеркало. Ответить было нечего, оставалось только ждать всегдашнего, давно надоевшего продолжения,

– Ах, – сказала дамочка, – Хочу быть Крошкой Сбрен…

Трудно было понять, как это такая вот особа устроилась на работу в кафе «Дракон».

С другой стороны от Шейлы сидел чернобородый «мужчина». Шейла его не знала, но не было и тени сомнения, что это тоже психогин.

– Простите, не дадите ли салфеточку? – обратился он к Шейле.

– Пожалуйста.

В синих глазах мужчины стояли слезы. Он вытер их бумажной салфеткой.

– Ужасно, ужасно, – прошептал он. – Хотя в тот раз тоже было ужасно.

Его кудлатая борода пахла чем-то цитрусовым. «В тот раз», должна быть, означало роман с мемфисским компьютером. Дело было три года назад, и тогда инициатива принадлежала Крошке Сбрен, которую безумно любили, а она своим поклонником помыкала. В конце концов она его отвергла, и он покончил с собой, так что, по слухам, большой кусок Северной Америки и по сей день не подавал признаков жизни.

Нормальная жизнь без городского компьютера немыслима, так что эту территорию скорее всего оккупировали Южно-Американские Соединенные Штаты. Во всяком случае, поскольку Крошка Сбрен разорвала ту связь в одностороннем порядке, то никаких сведений об этой стране не поступало.

– Я не люблю, когда грустно кончается.

– Вот-вот. Я только про красивую любовь смотрю. – Было похоже, что чистоплотная дамочка и чернобородый мужчина сошлись во вкусах.

Шейла в последнее время испытывала тревожные сомнения. Эмоциональное сопереживание ей не давалось. Бесчувственная, холодная. Никакая она, пожалуй, и не психогинка вовсе. Нет у нее данных для этой профессии. А раз она не психогинка и все-таки пришла сюда работать, то что же получается? Обыкновенная проституция? Ну, вообще-то у эрос-мастера первого разряда заработки огромные.

Взглянув мельком на часы в стиле Дали, Шейла приступила к последней стадии ухода за шерстью: принялась вылизывать себя шершавым язычком до самого хвоста,

– Хотела бы я тоже так…

– И я… Ведь наверняка же можно устроить, – заволновались оба соседа. Шейла вдруг вспомнила про мальчика-волка. Правда, заводить романы вне круга клиентов профессионалке не подобает.

Чтобы никто не догадался, о чем она думает, она поспешила деловито ответить:

– Конечно, можно. Закажите себе трансформацию, и все. Опция «кошачий вариант». Это по каталогу трансформация типа «Т», подтип два.

Собеседники усиленно закивали.

Подошло время, и сразу восемь психогинок встали и пошли в зал.

Кафе «Дракон» было заведением экстра-класса. Фирме принадлежала целая сеть таких кафе, и штат у них всюду был многочисленный и высокопрофессиональный.

Шейла в штате не состояла, сегодня ее зазвала сюда приятельница в платиновом купальнике. Попасть в такое заведение без рекомендации этой любительницы чистоту состоявшей у менеджера на самом хорошем счету, было бы просто невозможно. Клиенты тоже приходили сюда не с улицы.

В зале все внимание было сосредоточено на сторимейкере.

Вокруг сторимейкера в радиусе примерно трех метров все было другого цвета. В целом кафе было выдержано в лиловых тонах, а из этого круга исходило голубое сияние.

Сторимейкера она видела впервые. Как и рассказывали, эта юная особа умела создавать вокруг себя совершенно другой мир.

Ее окружали трава и голубое небо, видимые в правильной перспективе. Белоснежные барашки пощипывали подрагивающую от ветерка траву. Ощущался даже сам этот легкий ветерок. Это было абсолютно как в реальности – нет, лучше реальности. Ласковое золотое солнышко…

Сторимейкер – круглолицая девочка с коротко подстриженными черными волосами – казалась скорее девушкой, чем девочкой, но это объяснялось скорее восточным типом ее внешности, скрывающим возраст.

Создаваемые ею повествования преображали действительность и вовлекали в нее всех окружающих – к немалой радости последних. Некоторые даже утверждали, что сам этот мир есть дело ее рук.

К столику девочки поспешил подсесть чернобородый мужчина.

Шейла, с ее темно-рыжей шерстью по всему телу, сразу была замечена, и ее стали звать со всех столиков. Она выбрала столик, расположенный ближе всего к сторимейкеру.

Дама в платиновом купальнике устроилась у стены и уже была влюблена. Эрос-мастер на то и мастер, чтобы абсолютно всерьез любить на протяжении ровно трех часов – стандартного оплачиваемого времени. Будь клиент хоть человек, хоть трансформ, хоть машина, хоть животное, хоть бессловесная кукла… На данный момент клиентом платинового купальника был пудель. Должно быть, его оставил здесь на попечение какой-нибудь супербогач, отправившийся путешествовать.

Напротив Шейлы сидел седой старичок. Он вдруг спросил:

– Что думаешь, дочка, как у них там дальше: сладится или нет? – Старичок, как слабоумный, не отрывался от телевизора, который сейчас никого другого в этом помещении не интересовал.

Шейла тщательно проанализировала душевные движения старичка. Ремесло психогинки предполагало способность улавливать чувства и мысли человека по их мельчайшим проявлениям в поведении и речи.

Вопрос старичка имел более глубокий смысл, чем можно было бы ожидать от человека его облика и манер. Он имел политическую подоплеку.

– Они, наверно, разведутся, – ответила Шейла, – но перед этим поставят друг другу множество условий.

– Хо-хо-хо, – с довольным видом отозвался старичок. – А что, бывший СССР примет условия?

Шейла улыбнулась самой восхитительной из своих улыбок:

– Конечно, примет. Токио нигде не дал слабины… и потом, в таких делах преимущество всегда за женщиной.

– Хо-хо-хо… – засмеялся старичок, собрав лицо в морщины.

Сквозь насыщенное наркотиком ЭДФ пространство было видно, как у стены платиновый купальник с подернутыми влагой глазами что-то нашептывает пуделю в белое ухо.

С соседнего, сторимейкерского столика доносились обрывки разговора, смешанные с пасторальным ароматом зелени и духами чернобородого мужчины:

«Как будут развиваться события… не знаю… птица бежит… гонится… Крошка Сбрен его любила…».

Барашки, до сих пор пребывавшие в отдалении, вдруг поплыли по воздуху на Шейлин столик, словно пушинки обдутого одуванчика.

Девочка– сторимейкер улыбалась. На шее у нее покачивалась на цепочке золотая монета с изображением кленового листа, Шейла засмотрелась на это сияющее колыхание и в какой-то момент встретилась взглядом с черными глазами девочки.

– Вас к телефону, – сообщил самоходный телефонный аппарат, запустив обе руки к себе во чрево и вынимая оттуда красную трубку на шнуре, словно собственные внутренности.

– Алло. Это Шейла.

«Это я».

Говорил мальчик-волк, и голос у него был какой-то придушенный.

– Я на работе! – ответила Шейла, тоже приглушенно, но весьма резко.

«…Прости. Помоги мне!».

– А что такое?

«Птица плюется огнем…».

Кафе «Дракон» неожиданно вздрогнуло от крика бородатого мужчины.

Раскидывая в стороны белых барашков, вбежала «птица» на невероятно огромных ногах. В полном соответствии с законами перспективы, она росла и росла в размерах.

Шла погоня. За мальчиком-волком в черной шкуре.

6

Вмешательство сторимейкера – ей, видимо, хотелось сделать это зрелище более впечатляющим – привело к тому, что ноги у «птицы» раздулись вдвое против натуральной величины.

Да и происходило все это уже не на фоне интерьера кафе, а на просторе площади, где шел всеяпонский фестиваль танцев «о-бон».

«Птица» гналась за мальчиком-волком, а ее в свою очередь преследовала девочка-кошка.

Все трое метались по площади, разрывая стройные круги танцовщиц. Те в ужасе разбегались, не переставая помахивать веерами. Похоже было, однако, что разбегание это доставляет им удовольствие: жители Токио испокон веков были большими любителями спасаться от разных чудовищ. Или, скорее, ОНА относилась к числу поклонников фантастического кино.

Изображая разбегающихся от ужаса, люди спрашивали себя: а кого, собственно, пародирует эта птица? Кого из персонажей старых фильмов? Какого-нибудь Роуд-Раннера?

«Птица» завыла, как сирена:

– ЗНАЕШЬ ЛИ ТЫ, ЧТО ТЕБЯ ЛЮБЯТ?

Может, она просто сумасшедшая? – подумали люди. То есть, ясное дело, не она (не «птица»), а ОНА.

– Больно нужно! – задиристо бросил в ответ мальчик-волк.

– Скажите, счастье какое! – в тон ему крикнула девочка-кошка Шейла. – ОНА, видите ли, сыночком его вообразила!

– Мы уж как-нибудь обойдемся!

– А то, может, пойти в любимые детки?

– Еще чего!

«Птица» прицельно пальнула огнем в хвост мальчику-волку. И попыталась раздавить его своими распухшими ножищами.

Мальчик– волк подпрыгнул что было сил. Одно дело -любить, другое – убить.

– Ты же знаешь, в сериале ОНА потеряла ребенка, – рассудительно сказала Шейла. – Вот и тоскует.

Это прозвучало убедительно, но как-то не тянет к матери, которая плюется огнем, стреляет лазером, летает на реактивной струе и имеет такие великанские ножищи.

Три стремительные фигуры завершили свое скольжение по украшенной японским государственным флагом площади для танцев и исчезли из виду. Теперь они находились в зоне жидкокристаллических телевизионных экранов. Эти экраны трехсантиметровой толщины покрывали все тротуары наподобие черепицы.

– Милый, постой! – разнесся из мириадов динамиков голос Крошки Сбрен.

– Поздно. У меня уже другая, – ответил Братец Врэгги и отвернулся.

Шейла начала задыхаться. Кошки все-таки не волки, они же не стайеры. Их дело развивать большие скорости, прыгать на добычу и одним ударом валить ее наземь.

Шейла увидела, что в руке у мальчика-волка пистолет, и вскрикнула:

– Стреля-ай!

Дыхания не хватало.

– Толку-то, – усомнился тот. – Это же машина, ее разве застрелишь.

– Стреляй, говорят тебе! – настаивала она, задыхаясь. – В черную точку на клюве! На клюве! Давай же…

Мальчик– волк, набрав побольше скорости, обернулся назад и выставил руку с фарфоровым пистолетом. Громыхнул выстрел, взвизгнула пуля.

«Птица» разинула клюв наподобие тюльпана.

– Попал! – крикнула девочка-кошка.

В то же мгновение «птица» начала одну за другой отрыгивать кур, принесенных в жертву днем. Как ни странно, в некоторых отношениях она была устроена совсем как настоящая курица. Если цыплята стучат маме-куре по клюву, то она отрыгивает и дает им корм.

Занятая выплевыванием содержимого желудка, «птица» несколько сбавила темп. За это время девочка-кошка, напрягши последние силы, догнала «птицу». И прыгнула.

И впилась в ее длинную шею.

Она вонзила в эту шею свои D-трансформированные керамические когти, прокусила ее своими Е-трансформированными универсальными челюстями с алмазными насадками и принялась трепать ее из стороны в сторону что было сил.

– Не надо, – чуть слышно выдохнула «птица».

– Не надо, – еще раз чуть слышно повторила она.

Девочка– кошка молча рванула ее челюстями, и голова «птицы» с треском разрываемого полотна полетела на землю.

– Не смей шалить, – произнесла голова, глядя исподлобья.

– Ты в порядке?

– Можно?

– Какой тут порядок!

– Еще как можно.

– Ты же у меня неженка… – сказала Шейла, втыкая белые цветы космеи в подставку икебаны. После этого она подошла к постели и принялась расчесывать шкуру мальчика-волка платиновым гребешком.

Комната на восемьдесят восьмом этаже освещалась еще неярким утренним солнцем. Искорки света плясали в воздухе, как волшебный золотой порошок.

Было славно.

Мальчик– волк медленно завилял своим злосчастным хвостом.

Девочка– кошка почувствовала, что она без ума от этого хвоста.

Она выпустила из рук платиновый гребешок и обеими руками прижала этот удивительный хвост к простыне.

– Ты меня любишь?

– Люблю.

– Правда любишь?

– Правда.

Они сошлись носами и пустились обнюхивать друг друга.

– Я тебя хочу.

– Я тебя хочу.

Положим, они хотели друг друга не всегда. Но сейчас… Они говорили правду. Зная, что за словами прячется ложь, и закрывая на это глаза.

– Прощай.

– Прощай.

– Было хорошо.

– Было хорошо.

Сериал приблизился к концу.

Действительно ли хорошо было Крошке Сбрен – то есть ЕЙ, – то есть компьютеру, владычествующему над Токио?

По окончании сериала на экранах возникла белая муть. А минуты через три неожиданно начались новости Ассоциации соседей-японцев.

Неоднократно повторили сообщение о том, что идол в виде «птицы» был кем-то похищен и зверски уничтожен.

Много раз показывали негодующего отца Усано.

Мальчик– волк сидел бледный как полотно.

Собственно, какого цвета у него кожа под шерстью, сказать было трудно, но девочка-кошка все прекрасно чувствовала.

– Плюнь ты на все это, – сказала она и прижалась к нему своим гладким телом.

И нежно обвила мальчика-волка своим пушистым хвостом.

Кто же устоит перед такой волей, такой лаской и такой женственностью.

Мальчик– волк очень любит девочку-кошку. Шейла принялась вылизывать мальчика-волка кошачьим язычком.

И от этого шершавого язычка мальчик-волк растаял, как мороженое летом.

7

Крошка Сбрен официально развелась с Братцем Брэгги.

При разводе она потребовала внушительной компенсации, и это требование было принято.

Поскольку у Братца Брэгги был роман с компьютером Африканских Соединенных Штатов, ему просто ничего не оставалось, как принять требования полностью.

Сумма была прямо-таки невероятная, но сошлись на том, что выплачиваться она будет в рассрочку, в течение десяти лет, в виде сорока пяти процентов годового урожая зерновых в бывшем Советском Союзе.

Так что еще некоторое время детишки, живущие в ЕЕ утробе, смогут жить играючи.

– Спасибо!

– Всем спасибо!

Съемочная группа сериала начала понемногу убирать софиты и камеры.

Исполнительница роли Крошки Сбрен принялась стягивать с себя костюм. Помогали ей в этом трудном деле целых две костюмерши.

– Ну как, ничего?

– Какое ничего! Ты посмотри! – Актриса показала на воспаленный от постоянного потения участок кожи.

– Хорошо мы поработали!

– Ну, раз ОНА поручила…

Братец Врэгги тоже закончил раздевание и тяжело дышал.

– Все готово к запуску, пойдемте…

Съемочная группа небольшими кучками потянулась на космодром. В центре площадки, подобно священному древу перед храмом, стояла ракета.

В поощрение за месяц изнурительных съемок группу отправляли в орбитальную экскурсию вокруг Земли.

Отец Альфред Г. Усано покачивался лицом вверх в центре своего бассейна, неподвижный и безвольный.

Священное изваяние в виде «птицы» три дня назад было отремонтировано на фабрике и благополучно вернулось на свое место.

Электронная симуляция любви закончилась, и ОНА больше не донимала его истерическими звонками,

Отцу– учителю уже ничто не досаждало.

Поливая газон, Альфред Г. Усано оступился, упал в бассейн и утонул в результате паралича сердца.

Мальчик– волк официально женился на девочке-кошке.

Мальчик– волк распевает песенки, девочка-кошка торгует собой. Ей эта работа нравится, вот она и работает, но только тогда, когда ей это нравится,

Токио – самый богатый город в мире.

Объясняется это тем, что его хранитель и защитник – компьютер «Крошка Сбрен» – женщина.

Mentaru fimeru by Mariko Ohara

Copyright © 1988 by Mariko Ohara

© E. Маевский, перевод на русский язык, 2001

Банана Есимото

Кухня

Пожалуй, в целом сеете любимейшее мое место – кухня. Какая, где – не важно. Просто мне легко там, где готовят еду. Конечно, хорошо, если кухня обустроена: свежие хрустящие полотенца, белоснежный кафель, в котором отражается луч солнца. Но милы мне и самые запущенные кухни. Даже если пол покрыт слоем овощных очистков, пачкающим подошвы домашних тапок.

Предпочитаю просторные кухни. Можно прислониться к серебристой дверце высоченного холодильника с запасом продуктов на всю долгую зиму; оторвешь взгляд от замызганной газовой плиты и ржавого ножа – а в окне одиноко сияет звезда.

Нас двое – я и кухня. Все-таки это чуть лучше, чем одиночество.

От усталости я иной раз впадаю в полную прострацию. Когда придет время умирать, хорошо бы это случилось на кухне. Какой бы она ни была – сиротски холодной или согретой чьим-то теплом, – уж там я не сробею. Мелькнет мысль: «Лучше на кухне, чем где-то еще».

Пока меня не отыскали Танабэ, я и спала на кухне.

Со сном у меня вообще неважно: однажды на рассвете я выползла из своей комнаты, отчаявшись уснуть, и, ища, где бы голову приклонить, устроилась на кухне. С тех пор спокойнее всего мне спится под боком у холодильника.

Зовут меня Сакураи Микагэ, родители мои умерли совсем молодыми. Росла я у деда с бабкой. Дед скончался, когда я еще в школе училась. Остались мы с бабушкой.

А недавно умерла и она. Я была совершенно убита.

Год за годом семья таяла, и вот со всей очевидностью наступило полное одиночество; все остальное не имело никакого значения. Время а моем родном доме продолжало течь как ни в чем ни бывало, и это изумляло меня до крайности.

Просто какая-то НФ – научная фантастика. Космический мрак.

Три дня после похорон я была не в себе. Мое горе было столь велико, что даже слезы лились с трудом. Словно в полудреме я расстелила свой матрасик футон на полу в сверкающем безмолвии кухни. И уснула, закутавшись в одеяло. Гудел холодильник, рассеивая мое одиночество. Долгая ночь прошла спокойно, наступило утро.

Конечно, лучше спать под звездным небом.

Лучше быть разбуженной первым лучом зари.

Лучше – но не для меня в моем горе.

И все– таки просто прозябать невозможно. Жизнь понуждает действовать. Бабушка оставила мне достаточно денег, но нынешняя квартира мне не по карману, да и великовата для одного человека; нужно переезжать. Купила бюллетень о найме и продаже жилья, но едва глянула на однообразные ряды бесконечных объявлений, как в глазах потемнело. Переезд требовал времени и сил.

А сил– то и не было. Лежание ночью и днем на кухонном полу отозвалось ноющими болями в суставах. Я понимала, чего мне будет стоить переезд: хождение по объявлениям, потом морока с перевозом вещей, потом переустановка телефона.

От одной мысли о предстоящих тяготах я впадала в отчаяние и днями напролет валялась в постели. Потому-то этот послеполуденный приход и запомнился мне как чудо небесное.

Вдруг мелодично прозвенел дверной звонок.

Вторая половина дня. весна, легкая облачность. Вполглаза, равнодушно я проглядывала квартирные объявления, почему-то озабоченная увязыванием в пачки старых журналов и трудностями будущего переезда. Точно со сна бросаюсь к дверям и бездумно поворачиваю ключ в замке. Мне повезло: на пороге стоял не грабитель, а Юити Танабэ.

– Спасибо за помощь, – сказала я.

Хороший парень, годом моложе меня, он здорово помог во время похорон. Краем уха я слышала, что он учится в одном со мной университете. Впрочем, сейчас-то я в академическом отпуске.

– Уже решила, где будешь жить? – спросил он.

– Да нет еще, – улыбнулась я.

– Понятно.

– Проходи, выпьем чаю.

– Не могу, спешу по делу, – ответил он с улыбкой. – У меня предложение. Мы тут с мамой подумали – почему бы тебе у нас не пожить?

– Что-что?!

– Ладно, ты просто заходи сегодня вечером, часов в семь, я нарисовал, как пройти.

– Спасибо, – рассеянно я взяла листок с планом.

– Значит, договорились. Мы с мамой будем рады, Микагэ-сан.

Он улыбнулся, Улыбка у него была необыкновенно открытой. Пока он стоял на пороге, я увидала его глаза и не могла отвести от них взгляда. Да еще и его голос, назвавший мое имя.

– Хорошо, я приду.

Меня словно бес попутал. Но он держался с таким спокойствием, что ему наверняка можно было довериться. Перед глазами вдруг сгустилась тьма – ну точно, бесовские проделки! – сквозь которую светилась единственная дорога, и вела она напрямик к нему. От него исходило белое сияние, и устоять было невозможно.

Он сказал:

– Ладно, еще увидимся, – и ушел улыбаясь.

До смерти бабушки я совсем его не знала. Когда Юити Танабэ неожиданно появился в самый день похорон, я, по правде сказать, заподозрила в нем бабушкиного обожателя. Дрожащими руками он возжигал курения, глаза его опухли от слез, а увидав на алтаре бабушкин портрет, он не смог сдержать рыданий. Я даже устыдилась бедности собственных чувств в сравнении с такими переживаниями. Очень уж он был удручен. Утирая слезы, он сказал:

– Позволь предложить тебе помощь.

И в самом деле сделал для меня очень многое.

Танабэ Юити… Стыдно сказать, как долго пришлось вспоминать, когда я впервые услыхала от бабушки это имя.

Он работал неполный день в той цветочной лавке, куда она так любила заглядывать. Помнится, несколько раз она даже говорила нечто вроде: «Какой он милый, этот мальчик Танабэ» или: «Вот и сегодня он…». Бабушка обожала букеты. Никогда не доводила до того, чтобы цветы осыпались, а потому ходила в цветочный магазинчик по нескольку раз в неделю.

Как сейчас вижу: он вышагивает следом за бабушкой, неся купленные ею цветы. Симпатичный парень, высокий, стройный. Больше я ничего о нем не знала, разве что видела, как он усердно трудится в лавке. Познакомившись с ним поближе, ощутила какой-то холод, которым веяло от него. Он казался совершенно одиноким; впрочем, и говорил, и держался с достоинством. Словом, мы были едва знакомы. И он оставался для меня чужим.

Вечер выдался дождливым. Сквозь весенний сумрак под моросящим теплым дождиком я шла, время от времени сверяясь с планом. Дом Танабэ находился по другую сторону Центрального парка. Аромат влажной зелени затруднял дыхание, под ногами хлюпала вода, мокрые дорожки радужно мерцали.

Честно сказать, я шла, потому что меня позвали. Ни о чем другом я и не помышляла. Глянув на высоченный дом, я подумала, что из квартиры Танабэ на десятом этаже наверное открывается чудесная панорама ночного города.

Выйдя из лифта, я испугалась звука собственных шагов в гулком коридоре. Только позвонила, как дверь распахнулась.

– Заходи! – сказал он.

Я извинилась за беспокойство и вошла. Странная это была квартира. Первым делом я, конечно, огляделась в поисках кухни, взгляд мой уперся в широченный диван в гостиной. А уже дальше виднелись на кухонной стене шкафчики для посуды. Ни обеденного стола, ни ковра. Крытый бежевой тканью диван словно сошел с рекламной картинки. На нем перед телевизором небось могла вся семья уместиться. Великолепный диван, он пришелся бы впору гигантской собаке, из тех, что не принято держать у нас в Японии.

Перед выходящим на террасу окном выстроились в ряд горшки, вазочки, плошки с цветами и растениями; их ветви причудливо переплетались, образуя густые заросли. Оглядевшись, я поняла, что цветы здесь повсюду. В полном соответствии с временем года в красивых вазах стояли изящно составленные букеты.

– Скоро мама придет, обещала на минутку вырваться из своего бара. А пока осмотрись, если хочешь. Могу квартиру показать. Посмотрим, что тебе здесь приглянется. Определим, что ты за человек, – говорил он, заваривая чай.

– Как это? – спросила я и уселась на диван.

– Ну, знаешь, по дому узнают вкусы людей… Говорят, многое, к примеру, можно понять по уборной, – сказал он с мягкой улыбкой. Держался он весьма непринужденно.

– Кухня… – сказала я.

– Да вот она. Вообще, все осмотри, – повторил он.

Он готовил чай, а я отправилась разглядывать кухню. По виду вполне добротная циновка на деревянном полу, шлепанцы Юити превосходного качества, из кухонной утвари – только самое необходимое и в полном порядке. Сковородка фирмы «Сильвер-стоун», немецкая машинка для чистки овощей – даже моя бабушка, хозяйка из самых ленивых, с удовольствием пользовалась такой же.

Под крохотным галогеновым светильником выстроились по ранжиру тарелки, чашки, сверкающие стаканы. С первого взгляда было ясно; покупали от случая к случаю, но – самого лучшего качества. Что приятно, попадались и редкости: фарфоровые миски домбури, специальные сковородки для запеканок, огромные блюда, пивные кружки с крышками. Я даже в маленький холодильник заглянула, раз уж Юити разрешил. Тоже полный порядок.

Я осматривалась и кивала с одобрением. Замечательная кухня. Я сразу в нее влюбилась.

Вернулась в гостиную и уселась на замечательный диван; появился горячий чай. Оказавшись впервые в чужом доме, с едва знакомым человеком, я вдруг почувствовала себя бесконечно одинокой в этом необъятном мире.

Я видела свое отражение в большом оконном стекле, за которым тьма укутала пронизанный дождем пейзаж.

Ни с кем в мире меня не связывало кровное родство, я могла куда угодно пойти, что угодно сделать, И это было прекрасно.

Вот так, в единый миг, понять, что мир безграничен, что тьма поистине темна. Как это интересно и как одиноко; впервые за последнее время я действительно смотрела на мир во все глаза и ощущала его – еще недавно я была словно полуслепая.

– Почему вы позвали меня?

– Подумали, что тебе приходится нелегко, – сказал Юити, ласково глядя на меня. – Твоя бабушка всегда была приветлива со мной… Слушай, здесь полно места, перебирайся к нам, а? С той квартиры наверняка съезжать придется.

– Пока домовладелец дал мне небольшую отсрочку.

– Ну вот и переезжай. – повторил он, словно это было самое обыкновенное дело.

Он выбрал нужный тон – не жаркие уговоры и не холодное предложение. – его голос согревал меня. Защемило сердце, да так, что я чуть не разревелась. Тут распахнулась дверь, и в квартиру влетела женщина необыкновенной красоты.

От удивления я уставилась на нее во все глаза. Не слишком молода, но по-настоящему привлекательна. Яркий макияж, нарядное платье явно свидетельствовали, что она служит в ночном заведении.

– Это Микагэ Сакураи, – представил меня Юити.

– Приятно познакомиться, – голос чуть хрипловатый, задыхающийся, лицо светится улыбкой. – Я – мать Юити. меня зовут Эрико.

Его мать? Безмерно потрясенная, я глаз от нее отвести не могла. Мягко ниспадающие на плечи волосы, удлиненные глаза с глубоким блеском, хорошей формы губы, прямой высокий нос, – от нее исходил внутренний свет, он прямо-таки пульсировал, насыщенный необычайной, почти божественной жизненной силой.

Мой взгляд становился бесцеремонным.

– И мне приятно познакомиться, – наконец-то выговорила я и улыбнулась в ответ,

– Теперь мы будем часто видеться, – сказала она приветливо и повернулась к Юити:

– Прости, но нынче мне не удастся улизнуть. Вот выскочила на минутку: мол, в уборную. Утром буду посвободнее. Надеюсь, Микагэ переночует у нас, – торопливо говорила она на бегу, ее красное платье мелькало в прихожей.

– Давай я тебя отвезу, – предложил Юити.

– Простите, из-за меня столько хлопот, – сказала я.

– Вовсе нет! Кто мог знать, что в нашем заведении сегодня столпотворение случится. Это мне следует извиняться. Ну, до завтра.

И она исчезла на своих высоченных каблуках, а Юити, крикнув: «Дождись меня, посмотри телевизор!», бросился следом, оставив меня с широко разинутым от удивления ртом.