Текст книги "Золото гоблинов"

Автор книги: Бахыт Кенжеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

– Вы знаете, что я страдаю амнезией, Алексей Борисович. Все, что относится к моей жизни в России, кроме языка, у меня словно резинкой стерто из памяти. Право, мне трудно поверить, что вас может волновать вот это…

На экране показывали демонстрацию коммунистов, на первый взгляд почти такую же, как при старом режиме.

– О нет, этот муляж меня не волнует. Посмотрите на эти затравленные стариковские лица – на них ни следа того счастья и покорности, о которых я вам рассказываю. Представьте себе постаревших Адама и Еву, пикетирующих райские врата. Возвращение в рай невозможно. Никакая советская музыка, звучащая сегодня, уже не заставит меня, украдкою выскользнув из дома, добежать до перекрестка с Кропоткинской, по которой неостановимой волною ступают мои старшие сограждане, преображенные причастностью к великому. Знаете самый счастливый час в моей жизни? Демонстранты однажды взяли меня с собою на Красную площадь. На трибуне Мавзолея стоял Брежнев, нет, скорее Хрущев в своей хрестоматийной шляпе. И мне казалось, что он машет шляпою мне, Алексею Татаринову, и хотелось ну просто жизнь положить за свою прекрасную отчизну! Где это все?

– В гнезде! – рявкнул проснувшийся Ртищев.– На верхней полке!

Где несутся волки! Подавай пива, миллионер вонючий! Я знаю, ты непременно с вечера запасся!

72

К середине весны работы в фирме отнюдь не убавилось, но она как бы вошла в колею, и даже разношерстные канадские специалисты, переселенные наконец из безугловского подвала в четыре специально купленные квартиры в Крылатском, по комнате на каждого плюс гостиная с телевизором, перестали жаловаться на жизнь, напиваться до полусмерти поддельным коньяком и выяснять сравнительные достоинства хоккейных команд путем кулачного боя. Строительство завода, к моему удивлению, возобновилось. Турецкие рабочие уже штукатурили стены, прокладывали коммуникации и распаковывали на стройплощадке первые коробки с оборудованием. Пан Верлин и его компаньоны начали ходить на приемы в посольства и давать интервью в печати. У дверей наших трех фондовых магазинов стояли многочасовые очереди, охраняемые конной милицией. Мы проводили в Москве уже больше времени, чем дома, но Алексей, к моему изумлению, приезжал на родину все с меньшей охотой. Что это было – усталость? Брезгливость? Крушение надежд? Не испытывая недостатка в приключениях любовных, Алексей жаловался мне, что их героинь привлекают к нему не эллоны, а нечто куда более прозаическое. Охладел он, по-моему, даже к Катерине, однажды обмолвившись, что она «перегорела» – что меня, надо сказать, возмутило, потому что под словечком этим чувствовалась всегда бесившая меня в АТ ультраромантическая подкладка.

– Да и вся эта страна если не перегорела, то это произойдет в самом близком будущем,– добавил он.

Между тем засинело небо, растаял последний черный снег, до теплых дней сохранившийся в дальнем углу нашего двора, обнажив старые газеты, собачьи фекалии и полуистлевший кусок картона с торопливой крупной надписью "Коммунизм не пройдет". Банк "Народный кредит" приобрел здание разорявшегося без государственных дотаций Малого гимнасия и уже заканчивал отделочные работы. Зеленов публично объявил, что щедростью банка в Сосновом зале будут продолжаться концерты и что на освящении нового здания там выступят все звезды отечественной экзотерики.

Первый роман АТ, вышедший сразу после путча, вызвал весьма вялый интерес и едва окупил расходы. "Плохо берут",– вздыхали продавщицы, когда АТ осведомлялся об успехе своего творения, которое даже я, при всем сочувствии к автору, едва дочитал до конца.

Этот провал сначала порядком подкосил моего бедного друга, всегда мечтавшего жить творческим трудом, тем более что разбитной издатель уверял его, что книга произведет фурор среди читателей и критиков. Возможно, он просто опоздал и публикация совпала во времени с неуловимым поворотом, когда словно волшебной палочкой махнул Господь Бог и скромные томики литературы разоблачительной, классической, модернистской – словом, любой -в одночасье сменились на книжных развалах попугайскими обложками американских детективов и любовных романов.

Между тем начиная с декабря АТ, вернувшись с работы (по большей части он проводил свои дни на стройплощадке или в конструкторском бюро) и переодевшись в подбитый ватой таджикский халат, привезенный из случайной командировки, все чаще склонялся в дальней комнате над своим "Макинтошем". Вместо писка экзотерической программы оттуда доносились лишь приглушенные удары клавиш да распространялся жирный запах горящего парафина от двух незатейливых свечек, вставленных вначале в пробки от советского шампанского, а потом – в случайные алюминиевые подсвечники, отделанные под бронзу. В первые недели он нередко хохотал за работой,а потом, прошлепав в разношенных фетровых тапочках на кухню, неторопливо заваривал чай и порою просил меня разъяснить ему значение того или иного финансового термина. Потом смех прекратился. Написанное не распечатывалось, во всяком случае, при мне. На диске сохранились, как я уже говорил, только две повести – упоминавшийся "Иван Безуглов" да "Портрет художника в юности", сочинение с беззастенчиво сворованным названием. О причинах воровства теперь спросить уже некого.

Пристроить две повести в печать Алексей не успел, но я это сделал за него. Небольшим тиражом, под тем же среднеазиатским псевдонимом, что и "Плато",– за собственные, сравнительно немаленькие деньги плюс помощь Катерины, то есть косвенно -доцента Пешкина. Любочка сообщает мне из Москвы, что онипрошли незамеченными, как и большинство появляющихся в печати романов. Ну что ж, видимо, русским не до искусства, и я не берусь их осуждать.

73

Нелегко теперь воскресить чувства, одолевавшие меня в звездный час нашей компании, когда статья о ней появилась в весьма популярном еженедельнике с едва ли не четырехмиллионным тиражом. Сохранившийся у меня номер журнала потрепан, зачитан и похож скорее на историческую реликвию, чем на живое свидетельство сравнительно недавнего прошлого. Журналист (благоразумно скрывшийся под псевдонимом) получил порядочную сумму за то, чтобы воспеть наш триумвират, обходя скользкие темы, и, надо сказать, справился с этой задачей блестяще.

Впрочем, главное чувство я помню – мне было весело и жутко. Со слишком уж невероятной скоростью группа в общем-то частных лиц, включая вашего покорного, ухитрилась взлететь едва ли не на вершину могущества и славы, ту самую высоту, с которой больнее падать. Всегда полагал, что подобные истории происходят только в романах, а если уж случаются в жизни, то с кем-то совсем посторонним. Как-то раз, еще до начала своих вечерних беллетристических занятий, АТ за чаем на кухне вдруг сказал мне, как хорошо бы написать повесть, которая представляла бы собою некий коллективный сон ее героев. Видимо, тогда и возникла у него идея "Ивана Безуглова". Но все последние месяцы существования компании "Канадское золото" меня и так не оставляло сумасшедшее ощущение, что я живу во сне.

"Аурум" – пирамида или прообраз будущей России?" – вопрошала надпись на обложке, как бы вмонтированная в настоящую золотую пирамиду на фоне змеящейся очереди в наш фондовый магазин на Тверской. Эту очередь начинали занимать часов с шести утра, и не без труда приходилось мне, размахивая пропуском, протискиваться через наших вкладчиков, которыеноровили стоять не ровным рядом, как, скажем, в ожидании монреальского автобуса, а сбиваясь в тесную толпу. Дамы в джинсовых костюмах и продавщицы с обильно подведенными глазами, бородатые научные работники и спившегося вида слесари, чиновники с незначительными лицами, школьные учительницы, медсестры, пенсионеры с орденскими планками. Как-то раз я заметил среди них родителей Алексея; потом – его школьную учительницу экзотерики, которая появлялась у нас в квартире, причем однажды отозвала меня на кухню и с неожиданной патетикой попросила "беречь Алексея"; потом встретил кого-то из богемных девиц, бывавших на Савеловском. Всех знакомых я, разумеется, вылавливал из очереди и под ручку отводил в помещение, где за шестью окошками бронированного стекла наши миловидные кассирши продавали и покупали акции. Второе, естественно, случалось реже. Впрочем, третья операция состояла в выплате дивидендов, доходивших в последнее время до восьми процентов в месяц чистыми, то есть с учетом инфляции.

Как мог верить в надежность подобного безумного предприятия такой человек, как Анри Чередниченко, недурно подкованный в экономике и при цифре "8 процентов в месяц", услышь я ее в Канаде, быстро-быстро побежавший бы в противоположную сторону?

Мне останется только развести руками.

Я мог бы прочесть краткую лекцию о российской экономике тех лет, о бешеных банковских процентах по краткосрочным займам, которые, как ни странно, иногда, после завоза партии колготок или тушенки, погашались. Но понятно было, что проценты эти учитывали небывалый риск, когда один добросовестный заемщик фактически расплачивался за прогоравших. Нет, дело обстояло сложнее. В воздухе появился некий вибрион легкого обогащения, которым Россия оказалась заражена едва ли не поголовно. Всякий от души полагал, что если люди в малиновых пиджаках делают миллионы в одночасье, то они вполне могут поделиться с народом, привлекая его сбережения.

Примерно к этому, кстати, сводилась статья в популярном еженедельнике.

Г-н Верлин. Ну, не совсем так. Мы, конечно, занимаемся экспортно-импортными операциями. Алюминий, деловая древесина, удобрения. Однако и я, и мои российские партнеры считаем это направление лишь побочным.

Г-н Безуглов. И не совсем патриотичным. Мы категорически против превращения России в сырьевой придаток развитых стран.

Г-н Зеленов. Наш банк даже не вступил бы в СП "Аурум", если его задача сводилась бы только к получению прибыли.

Г-н Верлин. Основной упор в нашей деятельности мы делаем на развитие производства. Строится завод по изготовлению алхимического золота повышенного качества. Недавно куплено швейное предприятие. Планируются и другие шаги, о которых пока говорить рановато. Но мне хочется воспользоваться этой возможностью, чтобы сообщить нашим вкладчикам: их деньги работают, именно работают на благо экономики, а не, как сейчас модно выражаться, "прокручиваются".

Корреспондент. А что скажет на это автор ваших знаменитых реклам? Как сочетается столь высокое искусство, как экзотерика, со столь низменным жанром?

Белоглинский (смеется). Я был и остаюсь человеком искусства, и меня в моей нынешней работе волнует скорее ее постмодернистский аспект. Да, наша команда занимается телевизионной рекламой. Вещью, казалось бы, весьма далекой от экзотерики, традиционно отгораживавшейся от жизни. Но времена меняются, и в рекламной работе я вижу шанс не столько решить вопрос об утилитарности искусства, о пресловутой башне из слоновой кости, сколько снять его, обойти. Искусство и жизнь едины, и способы их единения бывают иногда крайне парадоксальны. Того же мнения, кстати, придерживается и мой старый соратник Алексей Татаринов, принявший немалое участие в составлении сценариев для этих роликов.

После выхода статьи, где всерьез говорилось о долгожданном появлении в России класса совестливых предпринимателей, нам пришлось нанять еще троих кассирш и дополнительную бригаду охраны. Но финал предприятия был уже не за горами.

74

– Вот, наконец, и весна,– с лихорадочным оживлением говорил АТ, ни к кому особо не обращаясь. Да и слушателей-то было – только мы с Дональдом, приглашенным на открытие нового филиала банка «Народный кредит» независимо от меня.– Вот и весна. Сколько раз выходил я в мае, под конец сезона, из Александровского гимнасия, переполненный ощущением новой жизни, вдыхал запах лопающихся тополиных почек, особенный майский ветер, легкий, праздничный аромат бензина и городской пыли. Обычно я шел сюда, на Патриаршие. Всегда один. Это уже потом, много лет спустя, мы приходили сюда с Катериной и сидели до закрытия метро на скамейке, иногда с бутылкой вина, и не целовались, нет, хотя мне очень хотелось, но я полагал, что она слишком скромна и юна, а на самом деле она уже принадлежала другому.

В искривленном черном зеркале пруда беззвучно дрожали ветви лип, покрытые беззащитной молодой листвой. Суматошно вскрикивая, хлопал крыльями у своего плавучего домика лебедь, которого, вероятно, тревожили дурные сны. Прохожих почти не было.

– Вы Булгакова, должно быть, читали, Дональд? – после короткой паузы спросил АТ.

– Мой русский весьма лапидарен,– засмеялся Дональд,– всего один семестр в летней школе. Вы же знаете нашу работу. Три года в России, а потом перебросят, например, в Бирму. Чтобы не слишком привязывались.

– А я вот, кажется, привязался. Хотя было бы к чему…– как бы оправдываясь, сказал АТ.

– Напрасно оправдываетесь,– рассудительно отвечал мой товарищ. Я для своих лет столько путешествовал, но больше всего люблю нашу улицу на юго-востоке Вашингтона. Не были там? Я так и думал. Туда боятся заходить. А окажетесь – подумаете, что трущоба. И не заметите, например, что все дома в окрестности голые, а наш покрыт плющом и в палисаднике перед входной дверью цветут розы, а на заднем дворе целая роща шелковичных деревьев. У нас там страшно, Алексей. На улице вечно слоняются подростки с бритыми головами, в коже, с кастетами. А я могу заговорить с любым из них – это дети наших соседей, им просто деваться некуда, вот и напускают гонор. У нас бедный район, Алексей. Ростовщических лавок больше, чем денег, а в магазинах продают отнюдь не такую еду, которой нас только что потчевали, а кока-колу и чипсы. Кстати, как вам прием? Такого количества икры я не видел никогда в жизни.

– Большевики превращали церкви в склады, а эти перестроили гимнасий в операционный зал своего поганого банка,– сказал АТ с неожиданным озлоблением.– Вот и ухнула моя новая жизнь.

– Оставьте, Алексей! Ну что вы кукситесь! Обещал же ваш коллега…

– Тамбовский волк ему коллега! – огрызнулся АТ по-русски.

– Не понимаю.– Дональд несколько растерялся.

– Выражение крайнего презрения,– пояснил я.– Служит для дистанцирования от той или иной личности. Мы не опоздаем?

После освящения нового здания Митрополитом Московским в Сосновом зале, который Зеленов действительно обещал сохранить в прежнем качестве, состоялся символический получасовой концерт, в котором Алексей участвовать наотрез отказался. Впрочем, Ястреб Нагорный и Благород Современный исполняли трогательные эллоны, где возмущались убылью русской духовности и призывали вспомнить о том, что эта нация – народ Достоевского и Розенблюма. Спел что-то лирическое и Белоглинский, очевидно, польщенныйвозможностью выступить в компании с классиками. Народ, впрочем, позевывал, дожидаясь угощения и, видимо, радуясь тому, что концерт не затянулся. В половине десятого хлопнули первые пробки в новом операционном зале банка "Народный кредит", среди мрамора и вишневых плоскостей матового дерева. Пан Верлин держался решительным миллионером (каковым, впрочем, уже и стал). Лично Безуглов в шелковом костюме от Версаче, при черной бабочке, вручал избранным (исключительно мужского пола) билетики на еще одно мероприятие (что было уже, на мой взгляд, чрезмерно).

– Это недалеко,– радостно пояснял Безуглов,– лучше всего дойти пешком, всего минут десять. Самые булгаковские места! Патриаршие пруды, напротив того места, где зарезало Берлиоза, да! Старые москвичи должны помнить. Швейная мастерская. Теперь называется ночной клуб "Мануфактура".

– Куда торопиться? – вздохнул АТ.– Давайте здесь посидим. Я своровал с презентации бутылку "Абсолюта", правда, пол-литровую, но не поддельную. И стакан. И даже горсточку маслин.

– А если полиция? – затревожился Дональд.

– Мы не в Америке. Ртищев бы, например, им предложил глоток. Раз его нет, я сам в случае чего попробую.

Мы сели втроем на отсыревшую, прохладную скамью, у самых ног массивного памятника Крылову.

– И не утешайте меня, мой умудренный историческим опытом американский друг. Я не хуже вашего знаю про период первоначального накопления капитала, про неаппетитность всех этих ротшильдов и морганов. Чужой опыт никогда не помогает. И если б вы знали, как противно мне принимать участие в этой афере.

– А это действительно афера? – В голосе его слышалась профессиональная заинтересованность.

– Что об этом говорят ваши эксперты?

Дональд пожал плечами.

– Понимаю, служебная тайна. У меня тоже служебная тайна.

Впрочем, правильно говорят. Я, дорогой Дональд, намерен сегодня рвать копыта из фирмы "Аурум". Иными словами, подать заявление об уходе. С души воротит. Не сердитесь, Анри. Против вас я ничего не имею. Давайте-ка примем немножко. Странное дело – нас в "Мануфактуре" ожидает океан бесплатнойвыпивки. Но здесь как-то слаще. Ей-богу, надо Ртищеву позвонить. Может, он наконец помирился бы с Жорой?

75

Добрая дюжина недовольных завсегдатаев (кто в малиновых пиджаках, кто – по старой памяти – в кожаных куртках, иные – с золотыми цепями на массивных багровых шеях) толпилась у двери, над которой сияла славянской вязью алая вывеска «Мануфактура». Швейцар, толщиной шеи и особой пустотой в голубых глазах не уступавший никому из толпы, совсем как в старые добрые советские времена пускал внутрь только по билетикам, неласково повторяя слово «спецобслуживание». За полтора месяца своего существования бар стал одним из самых модных заведений в городе. Любопытно, что владельцем его считалось не СП «Аурум» и не ТОО «Вечерний звон», а совершенно независимое ЗАО (люблю эти новые русские аббревиатуры) во главе с Татьяной Сидоренко. Светлана числилась ее заместителем. В тот вечер я был там в первый и последний раз – и, признаться, ахнул. Не зря мы катали сообразительных девочек в Монреаль, ибо по своему убранству заведение в точности соответствовало известному «Хрустальному дворцу» на улице Св. Екатерины. Те же дубовые столы, те же пивные кружки, та же небольшая эстрада с никелированными вертикальными стойками, держась за которые пляшущие девицы принимали соблазнительные позы. Впрочем, девицы на эстраде раздевались не вполне, оставляя на себе чудом державшиеся бикини, и отличались от монреальских несколько большей раскормленностью. Танцев на табуреточке не предусматривалось. Зато (я сразу вспомнил об афронте, пережитом несчастным Зеленовым, и подумал, что он наверняка приложил руку к организации «Мануфактуры») за стойкой бара, занимавшего центр довольно обширного, на сорок столиков, зала восседало дюжины две девиц вполне одетых, со скучающими взорами, попивающих пепси-колу и молочный коктейль. Приглядевшись, я узнал кое-кого из «Космоса». Гости с презентации весьма алчно подстраивались к девицам. Позднее я узнал, что плата за услуги в тот вечер была им выдана заранее банком «Народный кредит». На всем пространстве зала бешено плясали хмельные гости. Мелькали желтые, синие, багровые лучи света. Стереосистема громыхала так, что болели уши. Я прислушался к словам разудалой песни, но разобрать ничего не смог, кроме припева – «American boy… уеду с тобой…».

– Таиландская система,– усмехнулся Дональд.– Девицу пускают и поят бесплатно, но, чтобы увести ее из бара, следует заплатить так называемый штраф. Экая пакость! Но толпа занятная, Анри. Вот так примерно происходит сращение организованной преступности и правительства.

– Мы не организованная преступность,– возразил я.

– Рассказывай!

Я прижал палец к губам. Стоявшая рядом с бокалом чего-то красного, вероятно, "Кампари", корреспондентка "Столичных новостей" как-то слишком осмысленно прислушивалась. Тем временем к нам пробрался сквозь толпу господин Верлин чуть ли не под ручку с какой-то личностью в мятом пиджаке, весьма похожей на стареющего бухгалтера.

– Прядилин, заместитель министра финансов России,– шепнул мне Дональд.

– Это заведение нам, разумеется, не принадлежит,– журчал и лучился пан Верлин, сжимая в руке бокал шампанского и визитную карточку Дональда,– но в последнее время приток средств стал настолько интенсивным, что "Аурум" решил заняться кредитованием прибыльных проектов. По обеспеченности барами и ресторанами, господа, Москва стоит на одном из последних мест в мире. Да, была здесь швейная мастерская. Ну и что? В Гонконге шить дешевле да и качественней. Мастерская была арендована, ее выкупили, переоборудовали, обещали работницам места на новом предприятии. Кто помоложе с удовольствием согласились.

– Плясать голышом? – усмехнулся заместитель министра.

– Ну, мы не пуритане,– сказал Верлин с оттенком удивления.– Вы же знаете, что наша политика состоит в поощрении производства. Только поэтому мы можем выплачивать нашим акционерам такие солидные доходы.

Заместитель министра смотрел на удивление неприветливо. От него сильно пахло водкой.

– Это не производство,– икнул он,– а сфера обслуживания. В валовой национальный продукт не входит.

– Смотря по какой методике,– возразил Дональд.– Валовой внутренний продукт включает все услуги.

– Нас не так учили,– настаивал замминистра.– Да и вообще, скажу я вам, не бывает таких доходов. Деньги не могут возникать из воздуха. Правда, господин Дональд? Или у вас в Америке по-другому?

– У нас в Америке по-всякому. Иной биржевой спекулянт может стать миллионером за один день. Даже миллиардером. Ну и разориться, конечно.

Похолодев, я заметил, что из сумочки стоявшей рядом корреспондентки (которая при желании вполне могла бы сойти за одну из девиц, работавших в заведении) торчит нечто, весьма напоминающее микрофон. В тот же момент к нам приблизился АТ, успевший надраться бесплатным шампанским до положения риз.

– Паша,– сказал он,– я оставлю вашу лавочку. Получайте свое фальшивое золото без меня, стройте египетские пирамиды, завоевывайте мир. Я все-таки родился не купцом, а брамином. И первородством своим торговать не намерен. Зачем мы обманывали всех этих несчастных, несущих нам последние деньги?

Последние свои слова он почти выкрикнул. Окружавшие нас гости замолкли, недоуменно прислушиваясь.

– Вам не идет морализировать, господин Татаринов.– Впервые в жизни я увидел в глазах у Верлина настоящую злобу.– Советую вам проспаться, а утром принести фирме и лично мне свои извинения. Простите, господин заместитель министра,– он пожал плечами,– наш аэд иногда подвержен приступам алкоголизма.

– Ничего,– благодушно сказал Прядилин.– С кем не бывает!

Я оглянулся на корреспондентку, но она уже исчезла из моего поля зрения и даже, видимо, покинула "Мануфактуру".

76

Наутро АТ, разумеется, одумался, извинился перед Верлином и как бы в наказание был отстранен от сооружения завода и направлен на дежурство в главный фондовый магазин на Тверской. «У тебя опыт строительства,– ядовито сказал пан Павел,– а магазин как раз расширяется. Будешь надзирать за рабочими. А заодно и познакомишься с нашей финансовой деятельностью». В субботу АТ взял меня в гости к родителям. Пироги, особенно с капустой, оказались не хуже тех, которые пекла моя мать. После того, как АТ с отцом и я опустошили поллитровую бутылку и АТ были заданы всевозможные уважительные вопросы насчет его экзотерических и литературных дел, отец пристроился в кресле и развернул свежий выпуск «Столичных новостей».

– Что за клевета? – пробормотал он.– Слушай, Алеша, тут про вас всякие гадости пишут. Смотри. "Впрочем, власти ведут себя по отношению к "Ауруму" на удивление либерально, чтобы не сказать попустительски, ссылаясь на то, что фирма не является банком, а следовательно, не подлежит ни лицензированию, ни контролю со стороны ЦБ. Законодательство же о небанковских финансовых учреждениях находится в стадии разработки. С другой стороны, в частных беседах официальные лица – например, замминистра финансов Прядилин,– не стесняются говорить о смехотворности претензий фирмы на то, что она не является пирамидой… Того же мнения придерживаются и иностранные наблюдатели, достаточно назвать имя Дональда Уайта, третьего секретаря посольства США по экономике, который прямо называет деятелей из "Аурума" авантюристами. Известно также, что не вполне потерявшие совесть члены правления "Аурума", можно назвать хотя бы известного аэда Алексея Татаринова, уже увольняются из фирмы, которая намерена производить на священной русской земле радиоактивное искусственное золото, а пока промышляет финансовыми махинациями и организовывает сеть публичных домов, замаскированных под ночные бары…" Что это такое, Анри?

– Это конец,– сказал я с поразившим меня самого спокойствием. Вам даже не надо было просить об увольнении, Алексей Борисович. Самое позднее к среде фирма обанкротится. Пакуйте чемоданы. Я бы на вашем месте вылетел в Монреаль завтра же, первым рейсом. Пока выездную визу не аннулировали.

– Анри,– с детской растерянностью сказал АТ,– мы же не нарушали никаких законов.

– У нас в "Ауруме" три тысячи долларов,– сказала Елена Георгиевна.– Все деньги за бабушкин дом в Оренбурге и остатки архива Ксенофонта.

– Обзвоните всех своих близких знакомых и родных,– сказал я, поморщившись.– Заставьте их поклясться могилами предков, что они будут молчать. Скажем, человек шесть предупредите. Нину Ивановну в том числе, Алексей. Вы же не хотите, чтобы ваша наставница лишилась всех сбережений. Я слышал, она чуть ли не квартиру продала? Нет? Все равно позвоните. Пусть привезут свои акции сюда и отдадут мне. Я думаю, что в течение первых трех-четырех часов мы в понедельник еще сможем выкупать акции.

На экране включенного телевизора возник пан Верлин на фоне тушинского завода. Сочувствующий длинноволосый корреспондент держал перед ним микрофон на длинном черном шнуре. Старик явно помчался в Останкино сразу же после того, как получил газету. Странно, что рядом с ним не было Зеленова с Безугловым. Зато на заднем плане, несмотря на субботний день, сновали непроспавшиеся турецкие строители в ярко-желтых касках, явно вытащенные из коек за сверхурочные.

– Удивительно, насколько легкомысленны российские журналисты! -гневался и печалился господин Верлин.– Опубликовать без подписи клеветническую статью против процветающей компании, на защиту которой выступят сотни тысяч вкладчиков,– верх цинизма, верх любви к так называемым жареным фактам. Я с полной ответственностью заявляю, что дела у фирмы обстоят прекрасно. Возрастающая котировка собственных акций с гарантированным выкупом остается ядром нашей политики. Я полагаю, что эта атака на "Аурум" инспирирована нашими недобросовестными конкурентами.

– В статье упоминается радиоактивное золото,– сказал корреспондент.

– Сапоги всмятку! – негодующе отпарировал Верлин.– Алхимическое золото готовится без всякой радиоактивности и по всем параметрам практически не отличается от настоящего. В одном Гонконге таких заводов шесть штук.

– Дома терпимости?

– Считаю ниже своего достоинства отвечать на это обвинение. В завершение хочу сказать, что в понедельник мы возбуждаем против "Столичных новостей" иск на миллион долларов. Не сомневаясь в выигрыше, замечу, что полученное за диффамацию вознаграждение фирма "Аурум" полностью передаст в фонды помощи.

Печально сидели мы в родительском доме Алексея, где благодаря "Ауруму" появились некоторые признаки зажиточности, вроде японского телевизора и финской морозильной камеры. Так бывает на похоронах, когда люди ведут в общем-то обычные разговоры, иногда даже смеются, но в воздухе разлита неприятная тяжесть, а кое-кто из гостей иной раз вдруг срывается с места иубегает на кухню или в другую комнату. К восьми часам у меня в портфеле уже лежало акций тысяч на пятнадцать долларов, уж не помню, сколько это было в рублях. Мы пили бесконечный чай и разговаривали о постороннем. Однажды потеряв сына, как им казалось, навсегда, Борис Александрович и Елена Георгиевна всегда трепетали от блаженства, когда он был рядом, и не хотели тратить драгоценное время на вопросы и упреки. А может быть, они предчувствовали, что видят его в последний раз.

77

Денег на выкуп акций в понедельник хватило не на три часа и не на четыре, а почти до самого конца рабочего дня. Два или три человека из обслуженной тысячи с лишним даже не продавали акции, а покупали. Нам с Алексеем, однако, не удалось разыскать ни одного из остальных членов правленияСП «Аурум». Дела в конторе шли как обычно, даже очередной директор завода, лживо глядя голубыми глазами, совал Любочке мятые накладные на партию красной ртути. Но шефа не было. Ничего не имелось и за настежь распахнутой дверью его сейфа, где всегда хранилась кое-какая наличность. Домашний телефон не отвечал. В «Народном кредите» мне ответил заместитель Зеленова, неласково сообщивший, что все связи между СП «Аурум» и его банком расторгнуты. Впоследствии выяснилось, что еще в четверг мерзавец по фиктивным платежным требованиям изъял свою часть уставного капитала – деньги сравнительно небольшие, но достаточные для выплат двум-трем тысячам вкладчиков. В чистом арбатском особняке, куда месяца полтора тому назад переехало из своего подвала ТОО «Вечерний звон», озадаченная секретарша сказала, что сама ищет

Безуглова. (Впрочем, сейф у Ивана в кабинете, как обычно, был закрыт.)

Я вернулся в фондовый магазин с небольшой бутылкой бурбона. АТ, бессловесно выпив, мрачно посмотрел из-за своего министерского стола сквозь стеклянную дверь в операционный зал. Пятеро кассирш работали, не разгибая спины. Даже в кабинет доносилось пощелкивание машинок для счета денег. Через полтора часа, правда, оно смолкло.

– Дамы и господа! – Я вышел из дверей с мегафоном, отстранив утомленных и взвинченных охранников. Толпа, как стоголовый зверь, подползла ко мне, прислушиваясь. День был жаркий. Ветер донес до меня запах прогорклого пота. В толпе было много стариков и старух. Не знаю, отчего мне стало так жаль этих людей, наказанных за собственную алчность.– Вызывать еще одну инкассаторскую машину поздно. Банк уже закрыт. Завтра в девять тридцать выплаты возобновятся.

Я лгал. Денег на счете практически не осталось. В четверг Верлин перечислил остаток суммы за оборудование для завода. Кое-что давно уже было раскидано по разнообразным и не слишком надежным заемщикам, хотя и под хороший процент. Ожидать возвращения этих денег в ближайшие дни и даже недели не приходилось. Что же до нашего счета на Багамах, то доступа к нему я не имел.

Мы вышли вместе с нашими кассиршами во двор через заднюю дверь. Машина по моей просьбе ждала за два квартала. Полагаю, что вкладчики могли бы заинтересоваться содержимым моего "дипломата", битком набитого рублями на общую сумму в двадцать четыре тысячи долларов. Двое алкашей на облезлой скамейке с аппетитом закусывали банановый ликер кислой капустой из пластмассового кулька. "Все-таки рыночная лучше",– донеслось до меня. Лысеющая старуха в ватной безрукавке подставляла провалившиеся щеки закатному солнцу. Ее приоткрывшийся рот обнажал три или четыре кривых, цвета старых фортепьянных клавиш зуба. На коленях у старухи лежал засаленный, рассыпающийся том Пруста.