Текст книги "Золото гоблинов"

Автор книги: Бахыт Кенжеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

– Shit,– сказал я.– Мои друзья все отправились к Белому дому. Я не думал, что это так серьезно.

– А нам выходить сегодня запретили. Ну и слава Богу. В заложники не возьмут, тут не Иран. А мне и тем более выходить не стоит, с моим-то примитивным русским и черномазой физиономией. Давай воспользуемся правом экстерриториальности и посмотрим новости. Тебе мартини, как обычно?

– Нет, лучше бурбона,– сказал я.– И бутерброд. У тебя еще что-то осталось?

– Ты же знаешь, я привез чуть ли не полконтейнера.

Дональд подал мой бурбон с тремя кусочками льда и присел рядом со мною на диван, орудуя пультом дистанционного управления. Мы были в безопасности (если не считать неизбежных микрофонов контрразведки). В выпуске новостей CNN грохотали танки, мелькали знамена, в том числе алые, двигались во тьме толпы ожесточенных людей. Перед Белым домом горели костры, толпа интеллигентов протягивала к ним озябшие пальцы. Кое-кто произносил напыщенные речи. Вокруг защитников Белого дома, очевидно, сжималось танковое кольцо.

– Вот они! – воскликнул я.

У одного из костров с лирами в руках стояли все трое -

Татаринов, Ртищев и Белоглинский. Странно! Они уходили из дома в светском платье, а тут вдруг оказались облаченными в камуфляжные хитоны. У Ртищева на голове к тому же топорщился наскоро сплетенный венок из колючей проволоки. Лица их сияли скорбным воодушевлением. В отдалении маячили конкуренты – Таисия Светлая и Ястреб Нагорный. (Впоследствии Белоглинский уверял, что у их троицы слушателей было раз в десять больше.) Пели они, к моему удивлению, вовсе не наскоро сочиненные патриотические песни, но хорошую классику – кажется, Ходынского, а может быть, и Розенблюма, но все-таки в переводе на русский.

– Я брал курс экзотерики в университете,– зевнул Дональд.– Эти ребята совсем неплохи.

– Один из них мой коллега,– сказал я,– да и других я хорошо знаю.

– Когда эта заварушка кончится и если их не пристрелят, познакомь,– попросил Дональд.– А пока давай-ка баиньки. Пускай эти русские разбираются сами. Еще бурбона?

61

Наступила осень. Нас было пятеро вокруг потемневшего дубового стола на даче у Безуглова. Недвижимость была еще дешева, и даже тех маленьких денег, которые зарабатывал Иван с помощью «Канадского золота», хватило на покупку этого одноэтажного домика без канализации и телефона, но с электричеством, к тому же всего в получасе езды от Москвы. Прежний хозяин, ошалевший от возможности безболезненно и быстро уехать в Израиль, отдал дом Ивану со всей обстановкой, с отсыревшими комплектами толстых журналов на полках, с щербатой посудой и плетеными стульями, даже с постельным бельем. Тот еле сдерживал радость. Слово «мое» как бы светилось у него во взоре. Нас было пятеро, но у ворот дачи (стоявшей на довольно большом участке, засаженном вельможными соснами и яблонями, хворавшими артритом) припарковались три автомобиля. «Волга» Безуглова, «мерседес» Зеленова, наш джип «чероки», на котором приехали мы с Верлиным. В каждой из машин осталось по шоферу. Минут через двадцать подъехала разбитая «Лада», из которой вышел доцент Пешкин, благоухающий лосьоном для бритья. На шее у него, на простом шнурке, висело какое-то украшение. Присмотревшись, я увидел, чтоэто недорогой малахитовый носорог, из тех, что продаются в любом африканском магазине.

Нас было пятеро вокруг стола, украшенного не набором бутылок, не чайным сервизом и не пыхтящим самоваром, но объемистым чемоданчиком искусственной кожи. Все, кроме меня, заметно нервничали.

– Надеюсь, что оружия ни у кого нет,– сказал доцент Пешкин как бы в шутку.

Никто не улыбнулся.

– Мы не уголовники, Михаил Юрьевич,– авторитетно заметил Зеленов.– Кстати, у меня-то как раз оружие есть. Время сами знаете какое. Но прежде всего, господин Верлин, вы уверены, что присутствие Анри здесь уместно? Может быть, ему лучше посидеть в машине?

– Пусть остается,– решительно сказал Пешкин.– Лишние свидетели нам не повредят. Точно, Паша?

Безуглов как бы нехотя открыл чемоданчик, и я увидел порядочное количество стодолларовых бумажек, непрофессионально упакованных в пачки одинакового размера. "Сколько же их тут может быть? -завороженно размышлял я.– Так, три пачки в глубину, четыре в ширину, шесть в длину… нет, семь… миллиона, пожалуй, не будет…"

– Девятьсот двадцать тысяч,– провозгласил Безуглов.– А не худо бы разыграть сейчас эдакую русскую рулетку, чтобы весь чемоданчик не дробить по мелочам, а отдать выигравшему, а?

– О нет,– сказал я.– Во-первых, жизнь дороже, если ты именно русскую рулетку имеешь в виду. Во-вторых, нынешние пистолеты не имеют барабанов. И в-третьих, я же в зарабатывании этих денег участия не принимал, точно? Я свидетель, не более того.

– Шутка,– отрезал Безуглов.– Итак, мы планировали получить несколько больше, господа, как вам известно. Возникает вопрос распределения не выручки, а убытков. Предлагаю несколько большую долю потерь отнести на счет банка "Народный кредит".

– В каком смысле? – осведомился Зеленов.

– Вы с нас взяли больше, чем планировалось, за охрану.

– Ты что думаешь, эти деньги мне в карман, что ли, пошли? Да я тебя урою, гнида!

Я замер. Господи Боже мой! Как хорошо начиналось наше предприятие! Оленьи шкуры, оконное стекло, мифическая красная ртуть, искусственное золото, наконец. Всю жизнь мечтал оказаться на уголовной разборке. Вот сейчас один из шоферюг подойдет к окошку и отстреляет нас всех из "Калашникова".

– Спокойно, господа, спокойно! – заволновался Верлин. По-моему, шефу тоже было сильно не по себе. Одно дело – мелкое жульничество с налогами и накладными, другое – дележка сомнительного миллиона.– Пусть господин Безуглов вначале отчитается. Давайте, Иван.

Безуглов достал из кармана бумажку, покрытую условными каракулями.

– Получено благовоний из Непала на номинальную сумму в четыреста, включая доставку. Реализовано полностью. Чистая выручка от розницы – миллион сорок тысяч. Обработка обошлась в сорок тысяч. Расфасовка в десять. Расходы на конвертацию -десять. Расходы на охрану и смазку – шестьдесят, хотя планировалось десять. Четыреста возвращается банку "Народный кредит".

– Пятьсот шестьдесят, юноша,– сказал Зеленов.– Восемьдесят процентов годовых.

– Дал бы договорить сначала! – огрызнулся Иван.– Не маленький. Он отсчитал пятьдесят шесть пачек и пододвинул их к Зеленову. Остается триста шестьдесят. Михаилу Юрьевичу сколько, господин Верлин?

– Двести,– сказал Пешкин.– И ни копейкой меньше.

– Но непредвиденные расходы,– заговорил Верлин огорченно,– ты же сам слышал. Сейчас все деньги разойдутся, а на что мы будем строить завод?

– Двести,– повторил Пешкин.– И поверьте мне, что это самая скромная сумма, которая мне нужна. Я на нее в Альпах даже такой халупы, как эта, купить не смогу, придется доживать век в какой-нибудь Коста-Рике.

– Ну хорошо.– Безуглов затравленно огляделся.– Останется сто шестьдесят. Сто пятьдесят Верлину. А мне всего десять, так? За всю кампанию по продаже, за весь риск, так?

– Ничего себе! – присвистнул Верлин.– Десять тысяч! Это же тебе в карман, Ваня! А мои полтораста целиком уйдут на зарплату специалистам, на аренду помещения, на перелеты. Я же вкладываю деньги в дело! В СП, от которого ты же сам будешь кормиться через пару лет! На "мерседесах" ездить, из-за границы не вылезать! А?

– Слушайте,– сказал Безуглов,– а может быть, скинемся понемножку и повторим всю операцию?

За окном уже совершенно стемнело. Раскачивался фонарь под жестяным колпаком, проплывали тени наших шоферов, которые кругами расхаживали вокруг автомобилей. В кронах сосен стояла полная луна, всегда напоминавшая мне лицо больного синдромом Дауна. Я боялся. Мне казалось, что у ворот дачи вот-вот притормозит кавалькада милицейских машин, которая заберет всю честную компанию, включая и меня самого, и отвезет на Лубянку. Впрочем, успокаивало то, что представитель Лубянки уже сидел за нашим столом, и, вероятно, поделится доходами от операции со своими коллегами. Радовало меня, признаться, и то, что я сумел отговорить Верлина приглашать на эту встречу АТ. За него я боялся гораздо больше, чем за себя.

– О нет! – рассмеялся Пешкин.– С меня хватит. Вы никогда не пересекали границу СССР с фальшивым непальским паспортом и грузом ритуальных благовоний, причем с заочным приговором на двенадцать лет лагерей? Да и Паша вряд ли захочет.

– Вряд ли,– подтвердил господин Верлин.– Все мы знаем, что наша операция носила исключительно однократный характер, с целью достать денег на строительство завода. И в этом плане она принесла слишком мало. Нет, надо искать другие пути, господа.

62

Дележка затянулась далеко за полночь, и я проснулся на Савеловском только в одиннадцатом часу с тяжелою головою. Было время, когда подавленность охватывала меня в этой квартире мгновенно после пробуждения, потому что я знал: за стеною Алексей Борисович, по его собственному выражению: глубоко познает душу другого человека единственным доступным нам способом. Я уставился на дешевые тисненые обои (рисунок мучительно напоминал недорисованного двуглавого орла) и почти сразу все вспомнил.

Перед тем как садиться в свои "Жигули" без шофера, с пластиковым пакетом, который распирали полученные от Безуглова двадцать пачек, доцент Пешкин подозвал меня.

– Мы с вами, наверное, не увидимся больше,– полуутвердительно сказал он по-французски.– Завтра я отбываю за границу.

– А попрощаться с АТ вы не хотите?

– Ни к чему,– усмехнулся доцент Пешкин. В дачной темноте, освещенной только автомобильными фарами, он казался гораздо старше своих пятидесяти с небольшим.– Я напишу ему, когда доберусь. Если доберусь, конечно.

– А что может случиться?

– Все под Богом ходим. Вы знаете, как я боюсь пересекать границу завтра. У вас хорошая память?

– Не жалуюсь.

– Тогда, если я месяцев через шесть не объявлюсь, передайте ему одну фразу, хорошо?

Он наклонился к моему уху и прошептал несколько слов. Я повторил фразу.

– Но что это значит?

– Он поймет,– сказал доцент Пешкин.– Можете еще добавить: отпускаются тебе, чадо, грехи твои. Но это необязательно. Maintenant, adieu. Было очень приятно познакомиться. Вы производите впечатление человека более порядочного, чем эта свора. И еще. Возьмите вот это.– В карман моего плаща легло нечто довольно увесистое.– Четыре пачки из полученных мною. Пожалуйста, передайте их Катерине. Лучше за границей, если она там будет. До свидания.

Побитые "Жигули" тронулись, качаясь на неровностях проселочной дороги, следом покатили Безуглов с Жуковым, за ними Зеленов со своим шофером. Наша машина не заводилась, и вскоре задние фонари наших коллег исчезли в ночи. Над проселком мерцали звезды. Я задремал, в полусне добрался до постели, а теперь, наутро, не мог сообразить: передать ли таинственные слова Пешкина АТ или подождать. Ярешил промолчать, чтобы избежать вопросов об обстоятельствах нашей встречи. В конце концов АТ как-то раз пытался убедить меня, что вся история с курительными палочками изобретательным Михаилом Юрьевичем была попросту придумана, чтобы меня шокировать.

На службе, по крайней мере для нас с АТ, был неприсутственный день. Завтра планировалось совещание Совета директоров СП "Аурум", на котором АТ должен был прочесть доклад об итогах своей работы за восемь месяцев. Так что – удивительное дело! -он уже сидел в спальне за компьютером, чертыхаясь.

– Наконец-то! Я пытался тебя растолкать еще в восемь. Поехали! И побыстрее. Я хочу застать этих жуликов еще до начала обеденного перерыва.

Собираюсь я быстро, машина ждала у подъезда, и минут через сорок (которые АТ посвятил привычным жалобам на провал проекта) мы уже подъезжали к пустырю, бесплатно предоставленному нам в Тушино, рядом с кинотеатром "Балтика", московской городской управой. На пустыре был выкопан довольно глубокий котлован. Два ярко-желтых экскаватора фирмы "Катерпиллер" застыли над ним, как пораженные громом динозавры. В их огромных ковшах толстым слоем лежали сухие листья, колеблемые осенним ветерком, такие же, как сейчас на моем балконе. На дне котлована, на груде бетонных панелей, сидел пришелец из другого мира, бедолага Пакетт, нанятый за гроши архитектор-неудачник. Он был небрит, а может быть, и нетрезв. "Туда, туда!" – прокричал он, показывая рукою на одну из бытовок, где, должно быть, и находились набранные полгода назад по конкурсу московские строители (на турецких и уж тем более на канадских Верлин расщедриться не сумел).

Нас с Алексеем встретили оглушительным реготом. Именно в этот момент прораб, видимо, оканчивал тост, и граненые стаканы десятка рабочих уже были готовы с праздничным звоном столкнуться над дощатым столом, где на газетке располагались соленые огурцы, вареная колбаса и черный хлеб, накромсанный толстыми ломтями.

– А вот штрафную! – заорал прораб.

– Мы не пьем,– почти с ненавистью сказал АТ. В первый раз в Москве я заметил в нем отсутствие умиления.– Почему вы не работаете?

– Шеф, ну какая работа! – Прораб выпил свой стакан, утер губы рукавом комбинезона.– Вон закуска какая роскошная, зря брезгуешь. Вот Анри иностранец, не знает, что, когда закуски нет, полагается пить под мануфактурку, как я сейчас. Вдыхаешь ее – и сивуха вся забивается.

– Работа,– напомнил АТ беспомощно.

– А ты фронт работ обеспечил? Экскаваторов у нас два, так?

Первый уже три дня стоит, коленвал полетел. Выписали за валюту, заказали в Лондоне, обещали завтра доставить. А ко второму солярки нет. Ее во всей Москве нет, заметь. Конец месяца, завод на ремонте, не подвезли. Вынужденный простой, так наряд закрывать и будем. Вообще пашем мы на ваш "Аурум", как бобики. Ни путевок в дом отдыха, ни записи в трудовой книжке. Стаж на пенсию не идет. Все нелегально, все не по-человечески. Повышай зарплату, шеф! Инфляция – сам видишь какая!

63

Сугубое занятие – бизнес. Взрослые, серьезные люди, неплохо даже друг к другу относящиеся, сидят в кружок за столом, облачившись в наряды, в сущности, не менее смехотворные, чем хитон и деревянные сандалии, и с горячностью обсуждают предметы наискучнейшие!

Можно сказать и так, а можно посмотреть на собравшихся и по-иному. Скучно-то оно скучно, но за всеми этими накладными, фобами и сифами скрывается азартная игра не хуже рулетки. В конце концов на карту поставлено благополучие собравшихся. Попивая минеральную воду, они вряд ли забывают о том, что как бы ходят по канату с весьма и весьма ненадежной страховочной сеткой. Сегодня какой-нибудь Дональд Трамп мультимиллионер, а завтра зазевался – и утекли его денежки в чужие карманы. Вот почему на лицах у членов Совета директоров СП "Аурум" застыло чрезвычайно серьезное выражение, будто решали они судьбы мира. Господин Верлин всегда стремился устроить деятельность фирмы как положено и настоял не только на официальном совещании (галстуки, двубортные костюмы, протокол), но и на том, чтобы Алексей распечатал доклад и роздал по экземпляру остальным членам Совета директоров. На первой страничке документа стоял жирный гриф "Конфиденциально".

– Таким образом, проект можно считать погубленным, по крайней мере на настоящий момент.– Алексей захлопнул свою алую сафьяновую папку. Я прошу об отставке.

– Выбирайте слова, господин Татаринов! – прорычал Верлин.– Если у вас слабые нервы, то не следует отражать это в официальных докладах.

– Господин Верлин,– Алексей отпил воды из тяжелого хрустального стакана, поперхнулся, закашлялся,– перед вами лежит документ. Я зачитал из него некоторые самые яркие места. Позвольте еще раз кратко подвести итоги. Я многократно обращал ваше внимание на хронический недостаток оборотных средств, на слишком низкие зарплаты, которые выплачиваются с опозданием, на убогие условия жизни канадских специалистов, размещенных почему-то в подвале у фирмы"Вечерний звон". За полгода мы потеряли трех инженеров, двух архитекторов и несчетное количество вспомогательного состава из русских. Не исключено, что кое-кто из них перебежит к конкурентам. Итак, даже разработка самого проекта еще не завершена. Строительные работы стоят. Теперь с поставками оборудования. Как вам известно, стоимость нашей линии составляет восемь миллионов долларов. Договор с поставщиками подписан семь месяцев назад. Имеющиеся чертежи готовились под эту гипотетическую линию. Переведена на русский язык половина спецификаций. Между тем две недели назад мы получили из Сеула известное вам последнее предупреждение. Копия приложена к моему докладу. Линия почти готова. Если первый взнос в размере двух миллионов не поступит на их счет через месяц, контракт будет расторгнут, а на "Канадское золото" подадут в арбитраж. Неустойка составит минимум четыре миллиона. Я положительно отказываюсь понимать, кто и как планировал этот проект. Во всяком случае, когда меня назначали ответственным, речь шла о том, что финансирование, пускай и ограниченное, будет поступать. К сожалению, тогда я еще не знал, что означает слово "ограниченное".

Безуглов с Зеленовым переглянулись и, кажется, подмигнули друг другу. Черт подери, подумал я, не слишком ли много в этой фирме происходит за спиной ее главного бухгалтера! По книгам нашим проходили суммы самые ничтожные: собственно, у меня даже не было полномочий подписывать чеки на сумму больше тысячи двухсот долларов. Впрочем, я с самого начала положил ни о чем не спрашивать. Уже не о четырехстах тысячах шла речь, но старый лис, несомненно, должен был вывернуться. И действительно, вместо того чтобы смутиться, он спокойно дал слово мне.

Я обрисовал положение. На Гознаке уже лежали оплаченные напечатанные акции на номинальную сумму около десяти миллионов долларов. Оставалось выпустить их в оборот и добиться приличной котировки. На это моего опыта и знаний уже не хватало.

– Ладно, мои юные друзья.– Господин Верлин извлек из внутреннего кармана пиджака толстенную сигару, а из бокового кармана -особые круглые ножнички, каковыми ловко и откусил конец сигары. Дым от нее, надо сказать, был премерзкий.– Я скоро раскаюсь, что взял вас в дело. Ладно Алексей Борисович – аэд, так сказать, мятущаяся, пугливая душа. Но вам-то как не стыдно впадать в такое уныние, Анри? Неизвестно зачем перепугали наших российских партнеров. Даже на меня тоски нагнали. Любочка! – возвысил он голос.– Любочка!

Наша секретарша почти мгновенно показалась в дверях. Ее руки оттягивал мельхиоровый поднос с ведерком для шампанского, блюдом с французскими сырами и вазой с апельсинами.

– "Вдова Клико",– доверительно сообщил Верлин, бесшумно открывая бутылку.– Всего восемьдесят долларов, то есть примерно в сто раз дороже, чем советское пойло, и примерно в двести раз лучше. Прошу, господа.

– С утра? – осведомился Зеленов.

– А почему бы и нет? Мне не хочется, чтобы мы тут грустили. Дело продолжается и будет успешно завершено. Вот за это и выпьем.

– Поди ты! – с восторгом сказал Безуглов.– Вроде и не сладкое, но совершенно некислое. Точно, Володя?

– Вполне.– Зеленов отхлебнул порядочный глоток и поставил бокал на стол.– Почему на нем такая странная этикетка с ценой? Что это за деньги?

И тут Верлин потряс меня.

– Корейские воны, из беспошлинного магазина в сеульском аэропорту,– сказал он, метнув на стол подписанный и снабженный печатью договор с поставщиками.– Вы не обратили внимание на то, что я на прошлой неделе четыре дня отсутствовал?

Корейцы сдавались. Они не только давали отсрочку платежа, но и выражали готовность обеспечить кредит на пять миллионов от своего экспортно-импортного банка, а также принципиальную возможность принять участие в уставном капитале предприятия. Вопрос с линией был решен. Алексей запылал стыдливым румянцем.

– Но это только линия,– вдруг сказал он.– Оборотных средств у нас все равно нет. Одним канадским специалистам задолжали тысяч восемьдесят.

– Неужели? – Верлин испытующе посмотрел на Зеленова, потом на

Безуглова.– Неужели мы с вами не сможем положительно решить вопрос об увеличении уставного капитала, друзья мои, особенно в свете новой информации, как позавчерашней, так и сегодняшней?

"Где было взять ему, бродяге, вору?" – мелькнули у меня в голове строки Пушкина. А я-то думал, что начисто забыл все читанное в детстве.

64

– Теперь о настоящем деле.– Верлин собрался, всей тяжестью тела облокотился на стол, сощурился.– Все эти сотни тысяч не означают, что у нас есть деньги на оплату линии. Разумеется, наши могущественные партнеры в Канаде с готовностью профинансируют нас, но только если мы сумеем их убедить в том, что исчерпали все остальные возможности. Кроме того, деньги, добытые нами самостоятельно, означают и прибыль для нас самих. Главный наш козырь сейчас – это акции. Вот тут-то у меня и есть революционное предложение.

Господин Верлин был сегодня в ударе. Он просил нас забыть слово "котировки". Он умолял нас навсегда изгнать из памяти понятие "финансовые отчеты", которые полагается регулярно предъявлять кое-кому из недоверчивых. Россия – демократическая страна, вещал он, где, слава Богу, разрешено все,что не запрещено. Нам не понадобятся ни биржа, ни специалисты по фондовому рынку. Черт с ним, с заводом, он прекрасно подождет. Только что договорились сформировать оборотные средства? Ну и прекрасно. Начнем массовую рекламную кампанию. Откроем сеть собственных фондовых магазинов. Будем продавать акции по заранее объявленной цене, гарантируя рост курса в долларах на шесть, скажем, процентов каждый месяц.

– Это против всех законов экономики. Акции должны обращаться.

Кто же их будет выкупать по повышенной стоимости?

– Мы сами и будем, дорогой Анри.

– А где же прибыль?

– Эх, Анри, экономике вас учили, а социальной психологии, видимо, нет. Кто же захочет резать курицу, несущую золотые яйца? Акции наши будут только покупать. Люди – простодушные животные, Анри.

Краем глаза я заметил, как заволновался сидевший рядом со мною АТ. Он тоже был парнем – при всем простодушии – неглупым, только мысли у него работали в ином направлении.

– Я категорически против,– сказал он.– Одно дело – строить предприятие. Другое дело – раскручивать финансовые схемы.

– Да кто их не раскручивает, аэд ты наш ненаглядный! – Зеленов похлопал Алексея по плечу.– Как говорится, нам нечего терять, кроме своих цепей! Где ты видишь слабину в нашей,– он так и сказал – нашей,– схеме?

– Все это очень и очень сомнительно,– не утихомиривался Алексей.– Если этот план осуществится, я уйду в отставку. Я человек честный, а главное, у меня есть имя, которое я не могу позволить себе трепать. Вышел мой первый роман. Готовится издание компакт-диска. Планируются еще концерты. Когда меня засветили в "Столичных новостях", почему я с этим смирился? Господин президент компании,– произнес он с некоторой издевкой,-сумел убедить меня, что в нашей деятельности мы не будем выходить за рамки законов – раз и простой человеческой порядочности – два.

В комнате установилась неприятная тишина. Только из смежного офиса доносилось воркование Любочки, уверявшей директора завода из Сибири, что всю имеющуюся у него мочевину на сумму шестьсот тысяч долларов мы готовы приобрести хоть сегодня с оплатой наличными. Директор крякал, объясняя, что получение лицензии займет минимум неделю, а кроме того, все двадцать вагонов с мочевиной загнаны в тупик на станции Иркутск-2, и он готов перегнать их в Москву или в Китай при получении аванса. Я боролся с соблазном выйти к Любочке и прогнать посетителя в три шеи. Эти истории в разных вариантах я слышал уже не один десяток раз.

– Сколько на свете жулья! – сказал Верлин меланхолически.– Совет директоров СП "Аурум" не может принять вашей отставки, господин Татаринов. Мы можем предложить вам в связи с расширением круга обязанностей повышение заработной платы на пятьдесят процентов, с выплатой разницы в виде премий наличными деньгами.

Учитывая канадские налоговые законы, это означало повышение зарплаты почти вдвое. У меня в голове сразу бы, признаться, замаячили переезд в новую квартиру, поездка в Италию и покупка норковой шубы

Жозефине.

– Нет,– сказал Алексей.

Я подумал о пособии по безработице, о сквозняке на обшарпанной террасе, о том, что, когда сломается компьютер, его будет не на что починить, о тех унизительных объяснениях, которые придется давать Даше на просьбы о новой электронной игрушке.

– Слушай, Татарин,– назвал его Безуглов старой школьной кличкой,– ну вот ты тут в Москве блещешь, выеживаешься как хочешь, девки там, водочка, песенки под лиру, цветочки, тусовка – класс. Ну уйдешь, хотя нам никому этого не хочется,– знаешь ты уже слишком много. А на какие деньги ты будешь приезжать, а? Так и будешь дальше на своем сытом Западе жить на гроши? Тебя Верлин из грязи вытащил, неблагодарная ты тварь! Ты с нормальными людьми занимаешься нормальным бизнесом!

Алексей молчал, перебирая страницы своего злополучного доклада. Документ был набран почти профессионально – с графиками, иллюстрациями, просканированными фотографиями тушинского котлована, по которому неприкаянно бродили человек десять пьяных рабочих.

– Гордые! – воскликнул Зеленов.– Имя у нас есть! Безупречная честность! Никому и никогда мы не лгали! Мы всю жизнь бескорыстно служили высокому искусству! Так?

– Не издевайся,– сказал АТ, насторожившись.

– А ведь ты мне тогда солгал, Алешка! На Лубянке-то. Помнишь нашу беседу? Эссе антисоветское ты написал, помнишь? С тех пор пока ты жировал на своем Западе, мы тоже не сидели сложа руки. Он достал из портфеля серо-коричневый скоросшиватель с печатью "Хранить вечно" и потряс им в воздухе.– Хочешь, чтоб я молчал, или объяснить присутствующим историю этой рукописи? Может быть, устроим тут текстологическую дискуссию об авторстве? Я ведь не ошибаюсь, она должна выйти в будущем месяце в "Экзотерическом вестнике" уже без таинственных штучек, то есть под твоим именем, так?.. Это оригинал. Желаешь получить? Увольняться раздумал?

Алексей, кивнув, протянул руку за папкой.

65

Алексею и мне предстояла не просто пьянка, а деловая встреча, хотя и с весьма странными партнерами.

– Первым делом водочки, разумеется,– потирал руки Ртищев. Замороженной. Тем более при такой закуске!

Стол ресторана "София", накрытый белой льняной скатертью с умеренным количеством желтоватых пятен, ломился от советских яств, чуть обветренных, чуть потерявших цвет и консистенцию, но для местных жителей в те годы оставался пределом мечтаний. Ртищев нерешительно посматривал на меня. Чтобы не мучить аэда, я раскрутил сложенную конусом салфетку и положил ее на колени. Он с облегчением последовал моему примеру.

– Ты смотри, Жора, язык! Да еще и копченый! А колбаса какая!

Ей-богу, я всегда говорил, что в этой стране все есть, надо только знать места. Икра! Откуда что берется? Слушай, Алексей, а ты не разоришься?

– Фирма платит,– усмехнулся АТ,– да и в любом случае это копейки по сравнению с монреальскими ресторанами. Куда я, кстати, вовсе не ходок.

– А почему сюда не ринется пол-Москвы?

– Во-первых, бедность,– сказал я.– Во-вторых, если вспомнить мое экономическое образование, в Советском Союзе ходит не одна валюта, а несколько десятков. Рубль только выглядит рублем, но его покупательная способность различна в зависимости от географии и общественного положения обладателя. Сюда пускают далеко не всех.

– Как же нас пустили?

– А мы люди непростые. Мы – фирма "Канадское золото", столик забронирован по телефону. Так что, водки? Или все же начнем с более приличного? У вас с шампанским как? – спросил он подошедшего официанта.– "Советское полусладкое"? А какого завода – ростовского? Н-да.

– Есть новосветское,– сказал официант с вызовом, косясь на грязный свитер Ртищева и кургузый синий костюмчик бородатого Белоглинского, напоминавший школьную форму.– Брют. Вам недорого будет?

– На бедность не жалуемся,– осклабился Алексей.– Две бутылки для начала, ледяного.

Шампанское оказалось немногим хуже "Вдовы Клико", а уж компания и точно была более приятной. (Надо ли объяснять, что, посмеиваясь над двумя аэдами, я от души старался усмотреть в их юродстве ту высшую силу, которая двигала – как я точно знал! -их словами и поступками. Правда, это удавалось не всегда.) Несмотря на очередь у дверей, большинство столиков пустовало. В дальнем углу зала настраивал инструменты эстрадный квартет, и массивная крашеная блондинка средних лет, в длинном платье с люрексом постукивала пальцем по микрофону. Я вздохнул, предвидя обычную советскую пытку, связанную с посещением ресторанов,-музыку оглушительную, старомодную и фальшивую. Впрочем, последнее слово отчасти соответствовало и самой нашей встрече. После вчерашнего скандала я не узнавал Алексея. Он перестал смеяться и говорил, словно оправлялся от инсульта, короткими, невыразительными фразами.

– Вам не кажется, ребята, что мы снова становимся никому не нужны? – вдруг спросил Алексей.

– Кажется,– с готовностью ответил Белоглинский.– Особенно после звездного часа на баррикадах. Вдруг словно сломалось что-то. На наш прошлый концерт неделю назад пришли двенадцать человек, да и то все те же, что приходили на выступления еще при Брежневе, в частных квартирах. И роман твой, между прочим, не расходится. А что делать? Хорошо Петру, он, кроме себя, никого не кормит.

Белоглинский растил сына, и платил алименты (уж не знаю с каких заработков) первой жене с пятнадцатилетней дочерью.

– Кормить – не главное,– возразил Ртищев.– Подумаешь! С голоду никто не умирает. Ты мне лучше объясни, почему раньше мы пели больше, чем пили, а теперь наоборот. И даже неугомонный наш АТ вместо эллонов сочинил препаршивейший, надо сказать, роман. Не обижайся, Алеша,– добавил он торопливо.– Я боюсь, что не им мы не нужны,– он обвел рукою постепенно наполнявшийся разношерстной публикой зал ресторана,– а самим себе. Наше время кончается.

– И что же,– с интересом спросил АТ,– так и будем ждать конца, как быки, ведомые на заклание?

– Сие от нас не зависит! – засмеялся Ртищев.– Творчество – от Бога. Я помню твою юношескую теорию о том, что молчание возникает из-за несоответствия между образом жизни и внутренним миром и для борьбы с ним нужно, пускай даже насильно и против собственнойволи, менять судьбу. Но результаты получатся искусственные, вроде твоего романа. Не сердись, но аэд ты выдающийся, а писатель средний, я положительно не понимаю, зачем тебе размениваться.

– Ты все о творчестве,– недовольно сказал АТ,– но мы ведь не только аэды. Я в отличие от вас научился бороться за существование. Более того, я знаю, что в ближайшие годы это предстоит и вам. Больше не будет в России должности бойлерщика, водки по три шестьдесят две и сердобольных красоток. И путевок в дом творчества Союзаэкзотериков тоже не будет. Все станет, как в Америке, только хуже. Вот почему я убедил Верлина предложить вам помощь.