Текст книги "Друг"

Автор книги: Б. Седов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

– А там что – деревня? Дом отдыха?

– Там хутор, Боречка… красотища! А уж озеро!

– Как называется хутор? Как его найти?

– Никак не называется… ха-ха-ха… В Ерзовке спроси любого: где лесник живет? – тебе покажут. Лесник – дядя Саша, его все знают.

Лида снова залилась счастливым смехом. Палач и Сизов тоже засмеялиcь – главное сделано. Даже если Лида вырубится прямо сейчас – уже не страшно. Виктор Федорович, однако, беседу продолжил. Он, как и всякий оперативник, исповедовал принцип: любая информация может оказаться полезной. До того как Лида уснула, выключившись на середине фразы, он успел узнать, что вернуться из отпуска Таранов с Лешкой должны только через три недели. Что Таранов служил в каком-то спецназе. Воевал. Кажется, даже за границей. Что хутор на озере Городно стоит уединенно, в километре от деревни Ерзовка. В принципе – достаточно.

Когда Лида ткнулась лицом в скатерть, Палач забрал и положил в свой карман конверт и тысячу рублей от фонда «Родители против наркотиков», обтер носовым платком водочную бутылку и сказал Сизову:

– Наши стопки оботри и поставь на место. Ее стопку как следует промой водкой.

– А с ней что будем делать? – спросил, кивнув на Лиду, Сизов.

– Да ничего… утром она про нас даже не вспомнит. Если доживет до утра. Но это навряд ли.

– А следы барбамила в организме?

Палач криво усмехнулся:

– Во-первых, следов не останется уже часов через пять. Во-вторых, никто и проверять не будет. Кому это нужно? Померла от отравления алкоголем, и вся любовь.

Через несколько минут, проверив еще раз места, где они могли наследить, сотрудники контрразведки Гранта Матевосяна покинули квартиру. Семьи Мордвиновых больше не было.

* * *

Утром Виктор Федорович позвонил Сыну, попросил аудиенции. Грант, сославшись на занятость, предложил перенести на вечер. Но Палач сказал, что у него есть очень важная информация. Приезжай, буркнул Сын.

Палач приехал в офис «Север-сервис» и доложил, что проведенными оперативно-розыскными мероприятиями он установил местонахождение Таранова и наводчика-наркомана… Готов прямо сегодня выехать в адрес – «закрыть тему».

Палач чувствовал себя победителем, но Сын враз охладил его настрой. Он выслушал доклад и сказал:

– Херня все это, Виктор… подождет. У нас хуже каша заварилась: Савелич убит.

Закрутившийся на розыске Таранова и Лешки, Палач ничего не знал даже об исчезновении Реброва. Он был сейчас откровенно поражен:

– Савелич? Когда? Как? Кто?

Сын закурил, посмотрел на Палача долгим, пристальным взглядом. Он не знал, когда и кем был убит Савелич. Зато знал, что перед смертью начальника охраны зверски пытали. Он вспомнил слова РУБОПовского опера: «За беспредел вчетверо платят».

– Не знаю, – выдохнул слова вместе с дымом Грант. – Но думаю, что война уже началась, Федорыч. Командировка в Новгородскую область подождет, каждый человек на счету… Займись-ка этой темой. Это сейчас самое главное.

Таким образом, Таранов и Лешка получили отсрочку, а «империя» Сына начала подготовку к войне. С какой стороны ждать удара, никто не знал.

Глава одиннадцатая
АФРИКАНСКАЯ НОЧЬ

Питерские события казались очень далекими. Здесь, в глубинке Новгородской области, жизнь текла подругому… Август двухтысячного был теплым, с частыми и обильными ливнями, с грозами. С закатами невозможной красоты и сказочной тишиной утреннего озера в легком тумане. Со стремительным полетом уток и плеском рыбы, с ровным шумом сосен на ветру, с голосом кукушки и парящим в бесконечном просторе неба ястребом… с ящерицей, замершей на нагретом камне… с острым запахом наколотых осиновых дров… с запахом малины и натопленной бани. С криком петуха на рассвете, с мычанием коровы, с полетом толстого шмеля… Ах, август двухтысячного!

Взрыв в подземном переходе, агония подводной лодки в ледяной воде Баренцева моря… все это оказалось страшно далеко, в другом мире. Апокалиптическом, деформированном и напряженном, как тросы в еще не сгоревшей Останкинской телебашне…

Таранов и Лешка жили на озере уже пять дней. Иван Лешку нагружал: на пару они кололи дрова, ходили за малиной, рыбачили. Лешка физически был слаб, быстро уставал, но, как казалось Таранову, начал «отходить». По вечерам сидели на огромном крыльце Иванова дома, покуривали, беседовали. Как правило, приходил лесник дядя Саша с женой, приносил самогон, и они с Тарановым понемногу выпивали. Из их разговоров Лешка узнал, что Таранов – бывший военный, служил вместе с сыном дяди Саши и тети Раи. В 88-м году сын стариков погиб на границе двух африканских государств. Говорилось об этом невнятно, без подробностей… что советские спецназовцы делали в Африке, Лешка так и не понял. Он спросил у Таранова, но тот сказал: забыл… а дядя Саша выругался длинно и забористо.

– Воевали они там, Лешка, – сказал он. – За свободу братских черножопых племен!

– Не надо, дядь Саш, – попросил Таранов.

– Что «не надо», Ваня? Сколько вас вернулось?

– Не надо об этом, дядя Саша.

– «Не надо»… Еще как надо! Мой Олежка погиб… а ты сам-то? Кричишь по ночам… в шрамах весь. Не надо ордена получать… посмертно. Вот чего не надо, Иван Сергеевич.

Дядя Саша махнул рукой и замолчал. Было уже темно, роилась мошкара вокруг зажженного белого плафона на столбе крыльца. Над озером ярко горели звезды. Два крупных пса лежали возле крыльца, смотрели на хозяина внимательно, и свет плафона отражался в умных собачьих глазах.

Таранов налил в пузатые стопки самогону:

– Давай выпьем, дядя Саша.

– Спать пойду, – буркнул лесник и, не прощаясь, ушел. Вслед за ним ушли собаки. Таранов опрокинул в рот стопку, следом – вторую, с хрустом закусил огурцом.

– Переживает дед, – сказал он. – Олежка-то у них единственный сын.

– А как он погиб?

Таранов ничего не ответил, стиснул зубы… Память швырнула его во влажную духоту африканской ночи…

Взвод спецназа ГРУ получил задание присоединиться к отряду полковника Мбванго и принять участие в рейде по Мамбези. Девятнадцать бойцов на двух грузовиках выехали к реке и встретились с отрядом полковника. Среди них были капитаны Таранов и Бабушкин. Впрочем, в документах фигурировали совсем другие, не русские, имена и фамилии.

Уже с момента встречи с отрядом стало ясно, что добром этот рейд не кончится. Отряд на самом деле оказался бандой из двухсот с лишним головорезов. В нижнем течении Мамбези судоходна на длине около четырехсот километров. Они спускались вниз по реке на ржавой самоходной барже и двух десятках разнокалиберных лодок. На баке баржи стояли несколько шестов с отрубленными головами и новенький «браунинг М2» на треноге. Вокруг лежала масса цинков с натовскими патронами калибра «двенадцать и семь». Под навесом на палубе сидел в кресле полковник Мбванго – худой негр лет двадцати пяти в белоснежном кителе с немыслимым количеством наград на груди и длинной саблей на расшитом золотом поясе. Он выглядел опереточно-колоритно, и офицерам ГРУ стоило огромного труда сдержать улыбки при виде этого полупьяного чучела. Впрочем, трезвых в отряде полковника было очень мало. Все или почти все двести с лишним уродов оказались либо пьяными, либо обкуренными. Вооружен этот сброд был чем угодно: топорами, ножами, дробовиками, советскими «ППШ» и «АКМ», винтовками «маузер», «арисака», «галил», копьями, револьверами… у одного Таранов увидел кремневое ружье калибра миллиметров двадцать пять.

Да, спецназовцам стоило большого труда сдержать улыбки. Впрочем, скоро им стало не до смеха: на корме баржи обнаружили клетку. Внутри лениво лежали две пантеры и… наполовину съеденное тело ребенка… Командир взвода, майор Кислицын, сразу отдал приказ шифровальщику сообщить обо всем увиденном на базу. С базы пришел ответ: выполнять задание.

С первых же минут Мбванго заявил Кислицыну, что он – Мбванго – полковник, а Кислицын – майор и обязан выполнять все его приказания. Краска проступила даже сквозь густой загар на лице майора.

– Игорь, – сказал Таранов Кислицыну по-русски, – давай перебьем всю эту сволоту прямо сейчас.

– Выполняем приказ, капитан, – ответил Кислицын.

– Есть, – буркнул Таранов. Над баржей громко орал динамик, звучала местная музычка, нещадно жарило солнце, воняли разлагающиеся отрубленные головы. Полковник пофранцузски объяснил Кислицыну, что «цель великого похода – уничтожение эксплуататоров, конфискация ценностей для дела революционной борьбы».

– Ясно, – решили офицеры, – поход за зипунами… грабеж! Но мы-то тут причем? О чем наши мудаки в Союзе думают?

Спустя час вышли в рейд. Флотилия снялась с якоря, затарахтел старый дизель – пошли. Для воодушевления пили пиво и стреляли в воздух… Великий поход!

Четверо советских разведчиков двигались впереди на надувном катере. Мимо плыли низкие, заросшие лесом берега. Полковник предложил майору Кислицыну выпить. Майор отказался. Тогда полковник предложил майору женщину. Совсем молоденькая китаянка, сказал он, и очень хорошо умеет делать любовь. Майор сплюнул на грязную палубу и ушел. Мбванго рассмеялся и что-то сказал ему вслед. Очевидно, оскорбительное.

К полудню вышли к поселку. Довольно большому, удобно раскинувшемуся на мысу. На берегу стояли лодки, сушились сети. Возле лодок лежали мелкие собачонки с высунутыми языками. Когда появилась баржа, на берег начали стекаться аборигены. Баржа ткнулась тупым носом в берег. Полковник Мбванго вышел вперед и произнес длинную, минут на десять, речь на местном диалекте. Таранов почти ничего не понял.

– Что говорит? – спросил он у Олега.

– Требует сдать все деньги и ценности для дела освободительного движения… И еще чего-то, но мне не понять.

Какие такие деньги и ценности могут быть у этих полуголых людей, Таранов не знал.

…Потом начался грабеж. Советские офицеры мрачно смотрели, как «освободители» тащили из поселка все, что нашли стоящего: корзины и мешки с едой, посуду, швейную машинку, кувшин с вином, сети, жалкую одежонку. Пыхтя, на борт затащили старинное трюмо с большим темным зеркалом. Полковник сразу стал любоваться собой. Напоследок на баржу загнали с полтора десятка свиней и семь молодых женщин. Крик стоял на берегу, плач… Кислицын подошел к полковнику, спросил: зачем взяли женщин?

– Это не твое дело, майор, – надменно сказал Мбванго. Кислицын снова велел дать шифровку в базу. База ответила: выполнять приказ, не допускать конфликтов с товарищем Мбванго. А товарищ Мбванго уже начал делить награбленное.

Трагедия разыгралась вечером, когда встали на ночлег. Часть бойцов уже валялись пьяные. На берегу горели костры, и вокруг них кипела жизнь: играли в карты, в кости, выигрывали и проигрывали. Вспыхивали драки. Из трюма на палубу подняли плененных женщин. В небе взошла огромная луна. Река, лес, палуба баржи были залиты лунным светом. Белый китель полковника отливал голубым… Испуганные женщины сбились в кучку. Мбванго приказал им обнажиться. Полетели на палубу тряпки. Гогочущая толпа «освободителей» собралась вокруг.

– Ну, скоты, – процедил сквозь зубы Кислицын. – Освободители, мать их в дышло.

Рядом с полковником вдруг появилась откуда-то маленькая, грациозная китаянка. Она была совершенно голая, в туфлях на высоченных каблуках и с плетью. Мбванго что-то сказал китаянке. Она засмеялась и показала плетью на одну из женщин. Мбванго тоже засмеялся и ответил: хорошо. Это слово Таранов понял.

Китаянка поднесла к губам рукоятку плети, облизала ее. Тут только Таранов разглядел, что черная, блестящая от слюны рукоятка имеет вид фаллоса. А потом… потом началось нечто совершенно мерзкое. Фантастическое в своей отвратности и жестокости. Светила луна, скалились головы на шестах, грациозная юная голая китаянка устроила кровавую потеху с плетью-фаллосом. Звучал истошный женский крик. Пантеры в клетках заволновались, учуяв свежую кровь… Голос китаянки звучал серебряным колокольчиком. Она смеялась.

…Спецназовца кровью не напугаешь, пытками не удивишь – что такое форсированный допрос пленного в полевых условиях, знает каждый из них. Рука, если надо, не дрогнет, и жалость не колыхнется в душе… Но то, что происходило на ржавой палубе старой баржи, не было допросом пленного. То, что творилось, не подходило ни под какое определение.

– Что же мы смотрим-то, командир? – сказал Олег. Кислицын посмотрел на него исподлобья и двинулся к полковнику Мбванго. Он подошел и громко сказал:

– Полковник, прекратите немедленно.

– Глупости… моя девочка только начала возбуждаться.

– Прекратите. Я настаиваю.

– Ты – НАСТАИВАЕШЬ? – спросил, вытаращив глаза, полковник. – А не думаешь, что и твоя голова может украсить шест?

– Навряд ли у тебя это выйдет, сынок, – сказал майор. Он отвернулся от Мбванго и перехватил руку китаянки с занесенной плетью. Молодая тварь посмотрела на Кислицына непонимающими глазами. Майор вырвал плеть и швырнул ее в реку… Время остановилось. Черный хвост плети позмеиному вильнул и скрылся в мутной зеленовато-коричневой воде.

Китаянка зашипела, а полковник Мбванго начал вытаскивать из ножен саблю. В лунном свете клинок матово блестел.

– Взвод! – скомандовал майор, и – началась работа. На палубе баржи черных было впятеро больше, чем советских диверсантов, но никакого значения это не имело. Полковник Мбванго погиб одним из первых. Он даже не успел обнажить свою саблю – Таранов метнул «Осу». Расширенное в передней части лезвие с волнообразной заточкой легко вскрыло горло полковника.

Черных на барже было полно, но все же закончили довольно быстро. И вот когда уже почти закончили, с низенькой рубочки застучал «стэн». Долго стрелять ему не пришлось – с палубы взлетели сразу два ножа. Но Олегу Бабушкину это уже не помогло… Две пули, выпущенные из «стэна», попали в живот и грудь.

Потом они загнали на борт всех, кто ошивался на берегу. Сняли с палубы «браунинг», вывели наполненную мертвыми и живыми бандитами баржу на середину, поставили на якорь. Выли пантеры в клетке, причитали черномазые воины. Старший лейтенант Васильев на берегу вставил ленту в приемник пулемета. Светила луна. Черная баржа лежала на блестящей зеленоватой воде.

Васильев дал первую очередь вдоль борта посудины. Тишина судорожно скорчилась. Тяжелые пули калибром «двенадцать и семь» легко вспороли борт баржи. Они отрывали целые куски обшивки, уничтожая все живое, что пыталось за ними спрятаться, уродовали человеческие тела и механизмы.

«Браунинг» быстро сжевал стопатронную ленту. Стало тихо. Леша Васильев вставил в пулемет новую. Черными тенями метались в клетке пантеры. Луна – волчье солнце – серебрилась на их шкурах. Снова загрохотал «браунинг». Баржа стала крениться, Таранов прицелился и вкатил в борт гранату из подствольника. Доски палубы встали на дыбы, как карточный домик рассыпалась рубка. Через несколько секунд баржа затонула. Одиночными выстрелами спецназовцы перебили тех, кто пытался спастись вплавь. Банды полковника Мбванго больше не было… Но больше не было и Олега Бабушкина. Он стал первой потерей взвода в бессмысленной африканской бойне.

Таранов посмотрел на Лешку, сказал негромко:

– Пойдем-ка спать, Алексей.

– Пойдем, дядя Ваня.

Погас белый шар плафона на крыльце, Иван и Лешка разошлись по своим комнаткам. Над озером Городно висела августовская ночь, горели звезды.

* * *

– Займись-ка этой темой, Федорыч, – сказал Сын. И Палач занялся. Для начала он встретился с сожительницей убитого Олега Реброва. Звали ее Ольга, она была молода, смазлива, сильно растеряна и ценной информации не дала.

Обстоятельства смерти Реброва были непонятными… От момента исчезновения Савелича до обнаружения трупа прошло более полутора суток. Где он их провел? Неизвестно. А вот пытали его зверски… Зачем? Чтобы выпотрошить бумажник? Бумажник в карманах трупа действительно отсутствовал. Зато часы – дорогущий «Ориент», золотой перстень и сотовый телефон преступники не взяли. На ограбление не очень похоже. А пытали долго и зверски: били, жгли, ломали пальцы, резали ножом. Под конец добили выстрелом в сердце. Весь этот расклад наводил на мысль: от начальника охраны хотели получить информацию. И, скорее всего, он ее дал.

Самой ценной информацией, которой владеет охранник, является информация о его боссе. Телохранитель знает все: распорядок дня, маршруты передвижения, адреса, где чаще всего бывает ОП. А также его привычки, круг общения, номера телефонов и автомобилей, схему охраны… В общем, трудно представить себе что-либо более опасное, чем расколовшийся телохранитель. Разве что внедрение крота внутрь системы. Вывод из всего сказанного: кто-то активно интересуется Сыном. Причем этот «кто-то» жесток, решителен и непредсказуем. Не очень умен. Иначе он понял бы, что смерть начальника охраны насторожит Сына, заставит принять дополнительные меры безопасности. Вплоть до срочной «эвакуации» за границу. Возможно, конечно, что акция против Савелича не ставит конечной целью ликвидацию Сына. Возможно, она спланирована, чтобы запугать, посеять панику, дезорганизовать работу.

Виктор Тришкин был, однако, реалист. Он отдавал себе отчет, что такого рода сложные комбинации характерны, скорее, для бульварных романов про спецслужбы. В жизни все гораздо прозаичней. Все имеет свои причины и свои следствия. Если бы были живы Лорд или Соловей, он бы знал, где искать концы… Но и Лорд и Соловей мертвы. В живых остались рядовые быки из обеих группировок. Этих Палач в расчет не принимал: бычьё. Кишка у них тонка тягаться с Сыном.

Но кто тогда? Кто?

А если, мелькнула вдруг мысль, Таранов?… А, черт! Не может быть!… А почему, собственно, не может быть? Что я о нем знаю? Почти ничего… Служил в каких-то стремных войсках. Такие ребятишки бывают себе на уме и очень опасны… Неужели он?… Стоп! Не суетись. Таранов с пацаном уехал в деревню около четырех утра, а Савелич в восемь еще играл в боулинг. Не сходится… А ты уверен, что этот Таранов уехал? Вдруг он рядом? Здесь, в Питере? А, черт!

Палач по-быстрому опросил Ольгу, узнал, что никаких особенных событий в последнее время с Олегом не происходило. Никто ему не угрожал. Неожиданных крупных денег у него «вдруг» не появилось… Он не был никому должен и сам никому не давал в долг значительных сумм. В субботу, как обычно, поехал к семи утра в боулинг-клуб «Оклахома». Он любил играть с утра пораньше, когда нет посетителей…

Палач тоже поехал в «Оклахому».

* * *

Озеро сверкало. Пахло разогретой хвоей, горячий воздух над каменистым мысом дрожал. Было очень тихо. Противоположный берег лежал в тени и выглядел двухцветной полосой: широкий зеленый сосновый верх с желтой оборкой песка снизу. До берега было около километра ослепительного водного пространства.

На нагретую палубу села стрекоза, похожая на маленький вертолет. Полупрозрачные крылья просвечивали, слегка вздрагивали, играли неуловимыми цветовыми переходами.

– Посмотри, Леха, красота-то какая, – негромко сказал Таранов, указывая взглядом на стрекозу.

– Да, – согласился Леха. Тварь представлялась ему безобразной. Она сидела и почти неслышно шуршала своими хитиновыми сочленениями. Загибала вверх черный хвост (наполненный героином?)… и пялилась огромными сетчатыми глазами. Взгляд твари был осмысленным! Она проникала взглядом прямо в мозг. И шуршала хитиново: ГЕ-РО-ИН. Ее черный, изогнутый, как у тарантула, хвост определенно наполнен герычем. Она прилетела не случайно. Нет, не случайно… Можно поймать тварь и воткнуть в хвост шприц, а потом начать медленно-медленно вытягивать поршень. Шприц начнет наполняться! За белой пластмассой с синей шкалой «кубиков» начнет подниматься раствор. Густой, желтый, атомный, пенящийся от сконцентрированной энергии мака. Черный героиновый столб будет подниматься все выше и выше. И хвост прекрасной твари будет становиться все больше. Ее фасеточные глаза будут увеличиваться, расти… расти беспредельно… дробиться на отдельные омматидии. Они заполнят мир. И острый членистоногий шприц впрыснет в вену черное счастье, сверкающее миллионом глаз стрекозы… Жизнь снова наполнится смыслом.

– Лешка… эй, Лешка! Что с тобой, Лешка? – озабоченно спросил Таранов, но Лешка этого уже не слышал. Он валился набок и видел только огромные стрекозьи глаза над колышущимся маковым полем. Маки что-то шептали. Глаза сталкивались в воздухе, лопались. Из них тек героиновый дождь. Лешка подставлял ему лицо и тянул руки навстречу дождю. Чёрному. Грохочущему. Счастливому.

* * *

С Савеличем Рука совершил ошибку. Он считал, что достаточно будет взять этого фраера и как следует пугануть – Савелич и треснет. Расколется и все выложит про то, как лучше всего взять за горло Сына. А ежели заставить его изложить все это на бумаге, то начальник охраны станет как бы соучастником, будет помалкивать, а то, глядишь, и сам поможет захватить своего пахана тепленьким.

Рука ошибся. Олег Савельевич Ребров оказался мужиком крепким. О системе охраны рассказал легко. Но толку от этого не было никакого. Напротив, стало ясно, что к Сыну не так-то просто подобраться. Бронированный джип «лендкрузер» подается всегда к подъезду. Сопровождение – не менее четырех вооруженных и обученных охранников. А уж квартира и офис вообще как крепости.

Савелич все это и рассказал в расчете на то, чтобы стало ясно: можно и не пытаться… Рука понял. Понял и сказал:

– Ты нам поможешь.

Савелич отказался. Гранта он не особо любил, но здорово уважал покойного Папу. Незадолго перед смертью Виталий Грантович сказал Олегу: я, Савелич, скоро подохну… ты моего раздолбая поддержи. Щенок он еще, сожрут его без твоей помощи.

Савелич тогда ничего не понял, но обещал Сына поддержать. Теперь пришло время исполнить обещание. Его начали пытать. Он хорошо держался, но, когда стали ломать пальцы, не выдержал. Раскрыл слабые места в охране Сына. Оказалось, что ничего сверхъестественного в ней нет, и найдется по крайней мере три места, где Гранта можно подловить.

Самого Савелича это спасти уже не могло. Всем было ясно, что после пыток и изнасилования его нельзя оставлять в живых. Олега Реброва добили выстрелом из ТТ.

Рука понимал, что вышла ошибка, что смерть начальника охраны обязательно насторожит Сына. Но месть – святое дело. Он начал реальную подготовку к покушению.

* * *

В «Оклахоме» было тихо, прохладно и пусто. В бильярдной охранник и бармен лениво катали шары. Палач спросил у них, где тут боулинг. Охранник повернулся и буркнул: на втором этаже. Палач не спеша поднялся по лестнице, вошел в зал. На одной из шести дорожек играли трое кавказцев. Девушка за стойкой листала «Космополитен». На груди у нее висел большой круглый значок с надписью «Ирина».

– Хотите сыграть? – спросила она, поднимая взгляд от журнала.

– Нет, – улыбнулся Палач. Когда он хотел расположить к себе человека, он умел это сделать. – Нет, я к вам по делу, Ирина.

– Вы из пожнадзора?

– Ну что вы, Ирина… я детектив, – ответил Палач очень естественно и показал удостоверение довольно-таки известного в Питере охранного агентства. Оно было липовым, но сделано весьма прилично. – Расследую исчезновение человека. Меня, кстати, зовут Виктор.

– Очень приятно, – сказала она с интересом.

– Помогите мне, Ира, – обаятельно улыбаясь, произнес Палач.

– А чем я могу вам помочь?

– Вы знаете Олега Савельевича Реброва? Он регулярно у вас бывал.

– Ну конечно. Он всегда играет по субботам, с утра…Боже! С ним что-то случилось?

– Будем надеяться, что ничего худого. Но родные беспокоятся. Он, Ира, в субботу ушел к вам покатать шары и с тех пор исчез… он был у вас?

Ирина покачала головой и ответила с сожалением:

– Не знаю. Не моя смена. Но это легко проверить: компьютер помнит все.

– Очень меня обяжете, – сказал Палач. Ирина улыбнулась. Через минуту Виктор Тришкин держал в руках распечатку. В субботу, двенадцатого августа, Савелич играл на третьей дорожке с 7.02 до 7.43. При этом сделал три «страйка» подряд и вообще набрал весьма приличное количество очков.

– А из чего следует, что это играл Ребров? – спросил Виктор Петрович. – Здесь только имя «Олег».

– Не сомневайтесь! В такое время здесь редко кто бывает.

Гортанно закричали и засмеялись кавказцы. Палач обернулся через плечо, посмотрел неприязненно.

– А все-таки, Ирина? Мне ведь отчитываться перед родными Олега. Как нам убедиться, что это именно наш Олег, а не другой?

– Ну… тогда стоит позвонить Юле. Она, кажется, дежурила в субботу утром. Или Галка?… А знаете что? Спуститесь к охране. У них можно будет узнать точно. Если, конечно, они захотят с вами разговаривать… Они всех входящихвыходящих фиксируют.

– Спасибо, Ирина, вы здорово мне помогли, – сказал, улыбнувшись, Палач. Он спустился вниз по полутемной лестнице и нашел охранника в бильярдной. Изложил свою баечку.

– Нет, мы такой информации частным лицам не даем, – нехотя ответил охранник. Палач подмигнул и выразительно пошевелил пальцами. На мордастой физиономии охранника появился интерес.

– Мы частным лицам не даем, – повторил он, косясь на бармена, а сам показал Палачу глазами на дверь.

Палач степенно вышел, остановился у входа. Спустя минуту появился охранник. Равнодушно встал рядом, закурил, щурясь на солнце:

– Ну?

– Нужно проверить, был ли интересующий меня человек здесь в субботу, двенадцатого, с семи утра до семи сорока трех. Говорят, вы фиксируете всех своих клиентов.

– А кто говорит? – безразлично произнес охранник.

– Радио… сколько ты хочешь?

Охранник сплюнул, сказал негромко:

– Полста баксов.

Палач вытащил бумажник, достал пятидесятидолларовую купюру. Она мгновенно исчезла в руке охранника.

– Пошли. Может, и найдем твоего кента. А может, нет.

Вдвоем они прошли по коридору, строгий страж открыл ключом дверь рядом с гардеробом. Они вошли, и охранник запер дверь изнутри. Комнатенка была маленькой, с минимумом мебели, обилием обнаженной натуры на стенах и монитором на столе. Охранник сел к столу, Палач остался стоять.

– Когда, говоришь, было? В субботу, двенадцатого? Ха! Может, уже стерли! По инструкции мы обязаны хранить запись сутки, а прошло двое… Ну, давай проверим.

– Ага, – сказал охранник, обнаружив нужную кассету, – двенадцатое! Повезло, не стерли… А какое, говоришь, время?

– В семь сорок три он закончил играть.

По экрану быстро бежали картинки. На дорожке, ведущей к дверям «Оклахомы», мелькали фигуры людей. Все они двигались «задом наперед». Стремительно сгустились сумерки, вспыхнули фонари…Вечер и утро в этой текущей вспять реке времени поменялись местами. С невероятной скоростью скручивались назад показания таймера в левом нижнем углу. В этом обратном потоке времени была некая мистика, но ни Палач, ни охранник ее не ощущали…

Время от времени охранник останавливал перемотку, чтобы точно определить хронометраж. Наконец таймер показал дату: 12.08.00 и, строкой ниже, время: 7.40.

– Хорош, – сказал Палач, – давай-ка поглядим, выходил мой человек или нет.

Охранник пустил воспроизведение с удвоенной скоростью. Об этом можно было догадаться только по показаниям таймера и горизонтальным полосам на экране. В остальном картинка была статична и пуста. Никто не входил и не выходил из «Оклахомы» субботним утром двенадцатого августа. Камера показывала дорожку, обрамленную цветами и декоративными фонарями, да кусок автостоянки. Черно-белое изображение было четким, контрастным… мертвым. Ранним утром двенадцатого августа возле «Оклахомы» ровным счетом ничего не происходило.

Но даже эта «пустая» статичная картинка, несла для Палача ценную информацию: на стоянке он увидел «пежо» Савелича. Машина полностью в кадр не попала, была «срезана» более чем наполовину, и номер, соответственно, остался за кадром. Но интуиция подсказала опытному сыскарю: Савелича тачка. А в 7.45 появился и сам Савелич. Ракурс, разумеется, со спины, но не узнать Олега Реброва было нельзя… Дальше, в принципе, можно было не смотреть, но Палач привык все доводить до конца.

– Дай нормальную скорость, – сказал Палач охраннику. Полосы на экране исчезли… Живой Савелич шел к своему «пежо», что-то доставая на ходу из кармана. Наверное, ключи, подумал Палач. И тут же убедился, что прав: дважды вспыхнул поворотник на видимой, левой стороне автомобиля… Олег подошел к машине, взялся за ручку двери…

– Все понятно, – сказал Палач охраннику, – выключай свою шарманку. Все, что я хотел увидеть, я уже уви…

Охранник собрался было выключить воспроизведение, но вдруг… из «БМВ», стоящего рядом с «пежо», резво выскочила рука и уперлась Олегу Реброву в поясницу. В руке был пистолет.

* * *

За кассету Палач заплатил охраннику двести баксов. Не слишком дешево, если исходить из того, что интересовало Палача всего тридцать семь секунд записи из шести часов… Ничтожно мало, если исходить из реальной стоимости кассеты. С экрана телевизора прочитать номер «бээмвухи» не удалось. Тогда фрагмент видеозаписи перевели на жесткий диск, и «пентиум», снабженный платой «видеобластер», в несколько раз увеличил изображение номерного знака.

Если бы съемка велась бытовой видеокамерой, получить приемлемое качество изображения, вероятно, не удалось бы… Но система «сони», способная работать при освещении около одной сотой люкса[3]3
  Люкс – ед. освещенности.


[Закрыть], обладающая высокой разрешающей способностью, сделала свое дело. Картинка получилась вполне читаемой.

Номер «БМВ» пробили по картотеке ГАИ. Машина была зарегистрирована на гражданина Плещинского Станислава Яновича, 1957 года рождения, проживающего по адресу Лесной проспект, 17… все стало ясно.

* * *

Плешивый положил в портфель гранаты, щелкнул замками. Ехать на встречу с тольяттинскими не хотелось. Но деваться некуда. Он вздохнул, подошел к двери и осмотрел в глазок площадку: пусто. Вышел, закрыл обе двери на три замка, пошлепал вниз по лестнице.

Настроение у Плещинского было поганым. Когда Рука со своими бойцами прилетел в Питер, говорил: мы, мол, все сами решим, брат. Ты, мол, нам только стволами подмогни и дай наводку на человека… А потом пошло-поехало. То им машину предоставь, то сам за извозчика садись… Город они, видите ли, худо знают. А худо знаете – так сидите в своем засранном Тольятти…Но Руке так не скажешь. Пришлось возить, показывать. Помогать с захватом Савелича. В результате влетел в мокруху… нормально, да? Потом достал им радиостанции, потом гранаты эти, век бы их не видеть… Погано все! Ох, как погано. Чует сердце – добром не кончится.

Станислав Янович Плещинский, известный также как Поляк, или Плешивый, вышел из подъезда, поздоровался со старухами на скамеечке под навесом. Шел дождь, но зонт Плешивый раскрывать не стал – до машины всего-то метров пять.

Он аккуратно поставил портфель на переднее пассажирское сиденье и даже прихватил его ремнем безопасности – гранаты, век бы их не видеть!… ладно, кончится все – поставлю свечку в церкви… Плешивый запустил двигатель, прислушался к ровному бормотанию дизеля и тронулся с места. Когда въехал под арку, с улицы навстречу ему вкатился задним ходом грузовичок-фургон. Плешивый включил дальний свет и просигналил. Фургон остановился, вспыхнули малиновые стоп-сигналы. Плешивый снова просигналил. Сзади к его «бээмвухе» подкатил «жигуль». Фургон стоял, и не думая двинуться с места. Совсем оборзели, подумал Плешивый. Сзади начал сигналить «жигулёнок». Двигатель фургона заглох, водитель вылез из кабины, развел руками… Вылез, матерясь, и Плешивый из салона «БМВ». И из «жигуля» вылезли два злых мужика.