Текст книги "Друг"

Автор книги: Б. Седов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Он выкопал могилу на хорошем месте – отсюда открывался вид на Тиллиярви, а сосны стояли вокруг, как медные воины. Он уложил Лешку в спальный мешок и опустил в яму. На грудь ему положил «лупару»… Пусть будет тебе легко в той стране, куда ты ушел, Алексей.

Земля вперемежку с камнями и гранитной крошкой тяжелым одеялом укрыла тело. Сверху Таранов накатил большой красноватый камень. Он ворочал глыбу вагами, в глазах темнело от напряжения, пот тек по спине, но все же он поставил «монумент» над могилой бойца… Потом он долго сидел обессиленный и курил сигарету. Руки дрожали, дрожали ноги… Он докурил сигарету, загасил окурок и опустил его в карман. Потом взял «ППШ», поставил переводчик огня на одиночный огонь и дал три выстрела в прозрачное сентябрьское небо… Прощай, Лешка. Прощай, раненый журавль.

Каждый день нашей жизни – смерть до прибытия… Только мы не хотим этого замечать…

Глава шестая
РАЗВЯЗКА

В Санкт-Петербурге шел дождь. На мокрой, блестящей поверхности асфальта отражались фонари, витрины и красные стоп-сигналы машин. По тротуарам текли потоки зонтов.

Он не был в Питере всего четыре дня, но показалось – год. Было такое чувство, что вернулся из долгой-долгой командировки. Шел дождь, сильно болела нога, вспыхивали красным светофоры. Дешевенькая магнитола бубнила про грядущий «саммит тысячелетия». БАБ обвинял правительство в вымогательстве акций ОРТ. В Западной Европе поднимались цены на бензин… Почему, подумал Таранов, они говорят о ценах на бензин, акциях Березовского и саммите? Почему они молчат о маленьких голодных змеях, выедающих мозг изнутри? Неужели акции БАБа важнее?… Он остановил машину возле «Академической», купил таксофонную карту и позвонил Лаврову. Катерина сказала, что Валентин на дежурстве… Таранова она не узнала. Что ж, так даже лучше. Богатым буду.

Он поехал в больницу Мечникова. Туда уже не пускали – он перемахнул через забор и прошел в хирургию, где Валька врачевал… Лавров сидел в ординаторской и пил чай в обществе двух медсестер – брюнетки и рыженькой. Когда появился Таранов, он медсестер быстро спровадил. Обе с интересом посмотрели на посетителя и нехотя ушли.

Иван опустился на стул… Лавров покачал головой и сказал:

– Ох, Ваня, Ваня! Ты себя в зеркале видел?

– А что? – ответил Таранов и поставил на стол бутылку коньяку.

– Да нет, ничего… пойдут слухи, что я укрываю раненых чеченских боевиков.

– Похож?

– Куда тебя зацепило, майор? В ногу?

– Как догадался?

– Я все-таки врач, Иван Сергеич, – сказал Лавров. – Ну, показывай свои раны.

– Подожди, давай-ка выпьем сначала.

Лавров поставил на стол мензурки, закрыл дверь на щеколду. Коньяк потек в медицинские склянки.

– Чокаться не будем, – предупредил Таранов, и Валентин понял. Выпили, закусили печеньем. Таранов случайно бросил взгляд на экран старой «Радуги»… и увидел «колхоз».

– Сделай погромче, – попросил он, и Валентин добавил звук.

– … считают следствием криминальной разборки, – сказал голос дикторши за кадром. А в самом кадре было пепелище на месте барского дома, мелькание оперов в штатском, крупно – гильзы «ППШ» в траве. А дикторша продолжила: – Один из погибших во время ночного боя – предприниматель Грант Матевосян, известный в некоторых кругах под прозвищем Сын. Представители правоохранительных органов считают, что Матевосян играл не последнюю роль в криминальной жизни северной столицы. – В кадре показалось улыбающееся лицо Сына, затем – сгоревший джип и черные, обугленные ноги, торчащие из распахнутой двери. – За последнее время группировка Матевосяна понесла значительные потери. Видимо, налет на загородную резиденцию Матевосяна ставил целью ликвидацию лично его… Что ж, этой цели преступники добились. Вторым интригующим моментом в этой поистине ужасной истории стала гибель на мысе Овечьем главы администрации N-ского района Игната Брехотова. Предполагают, что Брехотов мог быть гостем Матевосяна…

Таранов смотрел на экран и не замечал, что Валентин внимательно глядит на него.

– Точное количество погибших, – говорила дикторша, – пока не установлено, так как пожарные еще не закончили разбирать сгоревшие постройки. Но уже сейчас известно, что сотрудники уголовного розыска обнаружили шесть трупов… Областная прокуратура возбудила уголовное дело… А теперь переходим к другим событиям сегодняшнего дня.

Таранов отвернулся от телевизора, налил в мензурки коньяк. Валентин спросил:

– Не знаешь, Ваня, где это Тиллиярви?

– Где-нибудь в Карелии, – безразлично сказал Таранов.

Потом Валентин уложил его на кушетку, вкатил укол и ловко извлек полтора десятка дробинок, обработал ногу и сказал:

– В следующий раз это может быть не дробь.

Таранов кивнул, встал и надел штаны. Снова сел к столу и наполнил склянки коньяком. Таранов вспомнил, как Валька оперировал одного африканского вождя. Вождя привезли на бронетранспортере. В животе у него сидела пуля. Вслед за вождем явилось его войско – не менее двух тысяч вооруженных бойцов. А может, их было три тысячи. Или пять… их никто не считал. Сын вождя сказали Кислицыну: у вас есть врач. Он должен спасти моего отца… Лавров осмотрел вождя и сказал, что в полевых условиях сделать что-либо трудно. Еще он сказал, что попробует, но ничего не гарантирует… Тогда сын вождя сказал, что если великого вождя не спасут, то уже он со своей стороны гарантирует: все белые умрут вслед за вождем. Первым будет врач. Валентин оперировал пять часов. Вокруг палатки расположилось кольцо из тридцати советских спецназовцев, а вокруг них – второе кольцо – из двух или трех тысяч африканских воинов. Все понимали, что если эта орда хлынет в атаку, остановить их будет невозможно. Пять часов вибрировали нервы, пять часов неподвижно сидел сын вождя. Село солнце… А потом из палатки вышел Валька. Все уставились на него. А он попросил сигарету, не спеша прикурил и бросил: будет жить вождь. Негры по-русски, конечно, не понимали ни бельмеса, но когда Валентин негромко произнес: будет жить вождь, – тишина взорвалась криком и стрельбой из сотен стволов… Спустя четыре дня вождь умер во французском передвижном госпитале. Госпиталь сожгли, персоналу отрубили головы.

– Чем я могу тебе помочь, Таран? – спросил Валентин.

– Переночевать у тебя можно?

– Не вопрос, Ваня. Это, собственно, я и сам хотел тебе предложить. Вид у тебя нехороший, усталый и тебе сейчас лучше всего выспаться… А утром поговорим о твоих делах.

Таранова устроили в одноместной коммерческой палате с пристойной мебелью, телевизором и холодильником. Он лег на крахмальные простыни и сразу уснул. Снилось пожарище и косо летящий град.

Яростно, азартно чирикали воробьи за окном. Таранов улыбнулся: сейчас встану, накормлю вас, бродяги… В следующую секунду он все вспомнил, и его обожгло болью. Он сел, опустил ноги на пол. На правой белела повязка, наложенная Валькой. Таранов встал, подошел к зеркалу и увидел свое лицо – с запавшими щеками, заросшее седоватой щетиной… Ну, гражданин Таранов, что ты можешь сказать себе в это замечательное утро в начале сентября? В предчувствии бабьего лета, своего сорок первого дня рождения… и развязки. Что можешь ты сказать себе?… Ты молчишь. Тебе нечего сказать.

* * *

– Ты знаешь, что тебя ищут? – спросил Валька. Он смотрел на Таранова внимательно, с прищуром. – Кто? – спросил Таранов. – А хрен его знает.

– Менты?

– Трудно сказать. Может, мент. Может, нет… Был у меня позавчера, спрашивал о тебе. Оставил телефон и просил, если ты появишься, передать. – Валька протянул листок бумаги. Там стояли семь цифр номера и более ничего.

– Чего он хотел? – спросил Таранов.

– Сказал, что хочет тебе помочь… Тебе нужна помощь, Ваня?

– Ты уже помог, Валя. Спасибо, – Таранов кивнул на забинтованную ногу.

– Не за что… А все-таки: тебе нужна помощь?

– Нет, спасибо.

– Ну… смотри. Как, кстати, твой племянник?

Таранов замер. Долго молчал. Потом ответил:

– Он погиб.

– Извини, Таран. Я же не знал… давно это случилось?

– Вчера.

– Вот как… где?

– В Карелии, Валя, в Карелии.

Больше Валька Лавров по прозвищу Айболит ничего не спросил.

* * *

Дверь квартиры была опечатана. Таранов без колебаний сорвал бандероль – он пришел к себе домой. На полу прихожей он увидел классические силуэты мелом, запекшуюся кровь.

Он не испытывал никаких угрызений совести, никаких комплексов. Не он начал эту войну. Ее начали те, другие, которые убивают каждый день. Они убили Славку Мордвинова – доброго, умного и беззащитного человека… Они убили Иришку. И Лешку убили тоже они… И еще тысячи, десятки тысяч пацанов и девчонок они уже убили и намеревались убить еще.

Лаборатории на мысе Овечьем больше не существует – из сгоревшего подвала не выйдет больше ни одной таблетки отравы. Кровопийца Сын убит, и Иришка отомщена. Но еще ходит по земле убийца Славки Мордвинова. И пока он ходит, Таранов не может спать спокойно… Это страшнее, чем охота «Ирокеза».

Не разуваясь, Таранов прошел в кухню. На кухонном столе белел листок бумаги. На нем были написаны семь цифр телефонного номера и больше ничего. Таранов повертел бумажку и сунул ее в карман.

Потом он включил чайник, достал с полки пакет пшена, и налил в кастрюльку воды. С пшеном и водой он оправился на балкон… Он долго смотрел на последнее детище Славки Мордвинова – неказистую конструкцию, собранную в гараже… Славки уже нет. Скоро сорок дней, как его нет. А кормушка есть. Вот она – простая, умная, добрая и немножко наивная, как сам Славка.

Ветер шевелил листву, с запада двигалась туча. Иван Таранов стоял и смотрел на кормушку для воробьев. Натягивалась кожа на скулах, и нехорошо блестели глаза… Убийца Славки еще жив! Так не пойдет, ребята… Нет, ребята, так не пойдет.

Он вспомнил, как убегал Славка под дождем в то проклятое августовское утро, когда сам Таранов уехал в командировку – баксы зарабатывать… В то утро все были еще живы. Живы! Живы, черт побери! И если бы ты не уехал, если бы ты проникся Славкиной бедой, как своей собственной… все могло бы быть по-другому.

Все могло бы быть по-другому, если бы ты позвонил ему сразу, как только вернулся, – он был еще жив. Он был еще дома! Он только собирался ехать на встречу со своим убийцей. Когда его убивали в километре от твоего дома, ты, выпивший, лежал в ванне! Славкина смерть – на твоей совести.

… Раскатился гром, Таранов вздрогнул и сделал то, ради чего, он, собственно, пришел на балкон, – засыпал в кормушку пшено и залил воду. Мерно застучали из капельницы капли, отсчитывая секунды. Прежде чем первая порция пшена высыплется на доску кормушки, убийца Славки Мордвинова должен быть мертв.

* * *

Он долго отмывал кровь в ванной. Никакой брезгливости при этом не испытывал – что может смутить человека, который прошел школу спецназа? Он отмыл кровь, долго лежал в горячей воде… хотелось выпить, но пить было нельзя. Он механически вымылся, переоделся в чистое и надел костюм с белой сорочкой и галстуком. Трофейный «ИЖ» сунул за ремень сзади.

В магазине «Левша» Таранов купил стилет. Продавец предложил ему справочку о том, что стилет не является холодным оружием. Таранов ухмыльнулся… Справка была ему не нужна. Он сунул в нагрудный карман продавца стодолларовую купюру и сказал:

– Ты лучше забудь, что когда-нибудь меня видел.

И посмотрел в глаза продавцу. Он держал взгляд всего несколько секунд, но продавцу показалось – вечность. Когда Таранов вышел из магазина, молодой работник прилавка пошел курить – руки у него дрожали.

* * *

Сухарю весь день не везло, но ближе к вечеру он надыбал маленькую аптеку на улице Замшина, где работала всего одна телка. Сухарь покрутился около аптеки, выбрал момент и нырнул внутрь. Он подошел к стеклянному прилавку, длинной рукой поймал телку за волосы, выщелкнул лезвие выкидухи:

– Деньги давай.

Телка сразу стала белее своего халата, пискнула что-то типа: отпустите, отпустите… Сухарь поднес острие ножа к горлу.

– Деньги давай, сучка. Я псих… мне зарезать – раз плюнуть.

Попискивая, словно мышь, аптекарша открыла кассу… Сухарь быстро распихал деньги по карманам – немного и было. Потом сорвал с шеи телки цепочку с золотым кулоном.

– Серьги, блядь такая, снимай, – скомандовал он. Она стала возиться с сережками. Сухарь оглянулся и увидел сквозь стекло витрины, что к аптеке направляются два мужика. Черт с ними, с серьгами, решил он. И так с этим рыжевьем одна морока. Он резко оттолкнул женщину и вышел из аптеки.

Дворами проскочил на Кондратьевский и сел в первую подвернувшуюся маршрутку. На Пискаревке он вышел, за ларьком пересчитал деньги – хренотень, чуть больше полутора штук. Хватит только отдать долг Сиське и поторчать пару дней. Потом снова нужно идти на дело: вырывать сумочки у женщин, пенсии у старух, грабить пьяных и торговые точки вроде этой аптеки. А еще нужно стучать Коломенцеву… Пока барабанишь Коломенцеву – есть надежда на отмазку. Хотя он же, Коломенцев, может в такой блудняк втравить – мама не горюй.

За грустными своими мыслями Сухарь добрел до Сиськи. Отдал долг деньгами и рыжьем. Рыжье Сиська, тварь такая, за бесценок тралит… А куда денешься? Кумар подожмет – на колени встанешь. Сухарь погасил долг, взял шесть чеков и попрыгал домой. Настроение поднялось – сейчас он вмажется, и все будет о’кей.

Три последних года Сухарь жил только героином. Дважды пытался скинуться, переходил на алкоголь, но снова садился на иглу. Он уже переболел гепатитом – «профзаболеванием» наркоманов, продал все, что мог продать, включая квартиру, и зарабатывал на жизнь, то есть героин, криминалом. Ему давно уже было место в «Крестах», но на Сухарево «счастье» встретился на его пути опер из наркоотдела – капитан Коломенцев. Он Сухаря вербанул и дважды капитально отмазывал… Но однажды сказал: долг, Гена, платежом красен. Ты перышком любишь размахивать? Есть для тебя дело… И дал Сухарю самодельный кортик.

Сухарь дошел до своего дома и вошел в подъезд. Со скамейки у подъезда поднялся мужчина в костюме и при галстуке, вошел следом.

* * *

Таранов вошел в подъезд вслед за убийцей Славки Мордвинова. В нем бушевала ненависть, и дерьмовенький стилет жег тело под костюмом. Ему хотелось догнать Сухаря и вогнать ему ромбовидный клинок в сердце… Но он терпел. Еще не время. Еще рано. Потому что Сухарь всего лишь исполнитель чужой воли.

Сухарь несколько раз нервно оглянулся на Таранова, но тот шел, не пытаясь догнать, с невозмутимым лицом и даже, кажется, что-то бормотал себе под нос.

У страшненькой двери на третьем этаже, один вид которой наводил на мысль о коммуналке и пьянстве, Сухарь остановился и достал из кармана куртки ключ. Он даже посторонился, пропуская Таранова.

– А я к тебе, Сухарь, – сказал Таранов, останавливаясь рядом. Он изучающе смотрел в худое лицо Сухаря, на его грязные, сальные волосы, он ощущал гнилой запах изо рта… И думал: неужели вот это ничтожество, бывший контрактник, изуродованный чеченской войной, наркоман пробитый… неужели эта мразь убила Славку?

Сухарь быстро сунул руку в карман, но Таранов коротко ударил его в печень… Сухарь охнул, звякнул о бетон выпавший ключ.

– Не дури, Сухарь, – тихо сказал Таранов. Он вытащил из бокового кармана куртки нож-выкидуху, сунул к себе в карман.

– Ты кто? – выдавил Сухарь через силу. В желтушных глазах метался страх.

– Я пришел поговорить, – сказал Таранов. – Открывай дверь-то, негоже гостя на пороге держать.

В двухкомнатной квартире проживали персионер-алкоголик и Сухарь, обменявший свою однокомнатную на двенадцатиметровую комнату и несколько месяцев кайфа. Интерьер квартирки полностью соответствовал виду двери: рваные обои, грязь, тараканы, вонь… Пенсионер-алкоголик храпел на полу, не дотянувши до кушетки. Под ним растеклась лужа мочи.

– Сосед мой, – зачем-то сказал Сухарь. – Хороший дедок.

Таранов сильно толкнул его в спину, Сухарь пролетел через прихожую, впечатался в стенку. Не оборачиваясь, Таранов ногой захлопнул входную дверь и, вплотную подойдя к Сухарю, ударил его коленом в пах. Потом схватил за отвороты куртки и швырнул в дверь второй комнаты. Всхлипнув, дверь распахнулась, Сухарь грохнулся на грязный линолеум. Брызнули в разные стороны тараканы.

Таранов вошел следом, брезгливо осмотрел жилище наркомана, взял единственный в комнате стул и сел на него верхом. Сухарь сидел на полу, пытался сообразить, кто же этот мужик и что ему нужно?… Мент? Нет, не мент. На ментов у Сухаря уже выработался нюх. Но тогда кто? Зачем он пришел?

Когда-то, в другой, полузабытой уже жизни, Сухарев был хорошим спортсменом, служил в ВДВ. Со службы его ждала замечательная девушка Инна. Но не дождалась… Дембельнувшись, Геннадий Сухарев встретил мужа Инны, старого своего приятеля, и сломал ему челюсть. Легче ему от этого не стало. Помаявшись полгода на гражданке, Сухарь завербовался в Чечню. Там и попробовал первый раз героин… там многие впервые попробовали. Некоторые сумели остановиться, вернувшись домой. Поначалу герыч дарил радость, успокоение, безмятежность. Но деньги, заработанные (и награбленные) в Чечне, быстро кончились, и однажды утром он осознал, что без героина не может, а денег на дозу нет… Он пошел по обычной для наркоманов дороге – начал продавать вещи. Потом – брать в долг. Потом поменял квартиру на комнату. Потом украл. Потом ограбил. И, наконец, убил человека… После Чечни и героина это оказалось не так уж и трудно: один удар – и нет мужика.

– Зачем ты убил Славку? – спросил Таранов.

– Что? – прохрипел Сухарь. Вопрос он расслышал, но еще не понял… вернее, понял, но это понимание было страшным.

– Зачем ты убил Славку Мордвинова? – повторил Таранов.

– Что? Какого? Какого Славку? – выкрикнул Сухарь… сузились глаза Таранова. Он отшвырнул в сторону стул, одним прыжком преодолел полкомнаты и ударил Сухаря в грудь.

– Ах ты, гнида! – сказал, наклонившись над ним, Таранов. – Ах ты, мразь какая. Ты убил человека и даже не знаешь, как его звали. Тебе было все равно… так? Тебе просто показали пальцем: этот, – и ты заколол его, как скотину… так? Тебе было наплевать, кто этот человек, как его зовут и за что его приговорили… так?

– Я ничего не знаю… я не убивал.

– Ты убил. Ты, гнида, убил моего друга на платформе в Ручьях.

– Нет… Нет! Нет! Нет!

– Ты убил! – остывая, произнес Таранов и вытащил из-за брючного ремня сзади пистолет. Желтые глаза смотрели на него с ужасом. На серой коже лица выступил бисер пота. – Ты убил, гнида! И сейчас я тебя грохну.

Таранов опустил флажок предохранителя.

– Меня заставили, – выкрикнул Сухарь.

– Кто? – быстро спросил Таранов. Ответ он уже знал: Славку приказал убить оперуполномоченный ОБНОНа, к которому Славка обратился за помощью, – Виктор Павлович Коломенцев. Тот самый «Викт. Пал.», что был обозначен на пачке «Невских» и которого Таранов ошибочно принял за Палача… Ошибка раскрылась ему только тогда, когда он допросил Палача ночью на Смоленском кладбище. Небрежно записанное Славкой отчество «Павлович», превратилось в «Палыч» и – хуже того – в сокращенное «Пал…» «Викт. Пал.» Таранов под влиянием обстоятельств расшифровал это как «Виктор Палач». Он охотился за Палачом и даже не подозревал о существовании капитана Коломенцева.

– Кто? – спросил Таранов.

– Мент один… сука!

– Фамилия, имя и отчество у этого мента есть?

– Коло… Коломенцев Виктор Палыч, – выдавил Сухарь. Ему не хотелось произносить это, но ствол пистолета висел в метре от головы.

– Викт. Пал., – сказал Таранов и раздавил ногой таракана.

* * *

В кармане зазвонил телефон. Ловко маневрируя в потоке машин, Коломенцев вытащил телефон, бросил: «алло».

– Виктор Палыч, – услышал он голос Сухаря. – Это я, Алекс.

– Ну? – сказал капитан. Сухаря он не особо жаловал – информации агент Алекс приносил немного, серьезных связей в криминальном мире не имел. После ликвидации в Ручьях Коломенцев даже подумывал: а не списать ли Алекса совсем? Тогда ему Палач-покойничек отсоветовал… А вдруг, сказал, пригодится еще отморозок? Тем более, что убийство этого мудака-правдоискателя красиво прикрыли – всучили прокуратуре двух наркотов малолетних. Прокурорский это схавал, а два урода через пару дней взяли мокруху на себя…

– Тема есть, Виктор Палыч, – сказал Алекс.

– Что, Геня, раскумарить надо?

– Бля буду, Виктор Палыч, крутая тема прет… Надо встретиться.

– Встретиться, говоришь? – переспросил Коломенцев, обходя какого-то чайника на битой «ауди». – Крутая, говоришь?

– Бля буду.

– Ну, давай встретимся. Часика через два еще живой будешь?

Через два часа Сухарь будет уже мертв, но пока он сам этого не знает. Таранов обещал ему, что оставит в живых, если Сухарь выведет его на Коломенцева… при одном обязательном условии: встреча должна состояться на платформе железнодорожной станции Ручьи. Таранов даже позволил Сухарю вмазаться, и Сухарь, конечно, вмазался и стал спокоен.

– Через два так через два, – ответил Сухарь. – Давайте в Ручьях. На платформе.

– Почему в Ручьях? – спросил Коломенцев.

– Зависаю я там рядом… а надолго мне не вырваться. Да вы, Виктор Палыч, не сомневайтесь – тема стоящая. Один азер кило геры…

– Хорош трещать, – резко перебил Коломенцев. – Через два часа на платформе. Впаришь фуфло – порву, как грелку.

Коломенцев захлопнул «эриксон» и сунул его в карман… Кило геры? Килограмм героина – это сурово. Это нечто!

Наркоманам, конечно, верить нельзя, им везде мерещится «кило геры». Золотая мечта, сладкий сон… Но даже если там не «кило», а в десять… в двадцать раз меньше, – это серьезно. Такую информацию нужно проверить. Если подтвердится, – реализовать. С пользой либо для службы, либо для себя… Для себя – интересней.

Уже около двух лет капитан Коломенцев сотрудничал с Палачом. Это было взаимовыгодное сотрудничество. Капитан отдела по борьбе с наркотиками предупреждал Палача о готовящихся рейдах, о засвеченных «точках». Однажды он таким образом спас для Папы почти «кило» товару, в другой раз нашел медика-химика Зайцева. Палач расплачивался деньгами и сдавал Коломенцеву конкурентов. В результате у капитана Коломенцева были весьма хорошие показатели по службе и достойный уровень жизни. За два года он поменял старую «тройку» на «двенадцатую». Двухкомнатную квартиру на трехкомнатную. Отпуск провел не в деревне в Тверской губернии, а в Испании… Он быстро вошел во вкус хорошей жизни и нисколько не мучился этическими проблемами.

Конечно, не все было так уж гладко. Приходилось крутиться, рисковать. Но капитан был осторожен, а риск, как правило, не так уж и велик… Исключение составил случай в августе… Вообще все неприятности начались в августе. В конце июля застрелился Папа. Коломенцев лично никогда не встречался с Матевосяном-старшим, но относился к Папе с уважением… Папа – это Папа. Добавить нечего. После смерти Папы капитану Коломенцеву позвонил папаша одной наркоманки. Был возбужден, кричал… Это просто удача, что чокнутый папаша попал на Коломенцева! Он сходу заявил, что у него есть «целый список притонов, где торгуют наркотиками». И – действительно – у этого мудака оказался список из восьми адресов. Все, кроме одной «точки», принадлежали Папе. А еще у него была «гражданская позиция» и дочь-наркоша, которая – вот блядь какая! – «готова дать показания следствию». И еще этот урод заявил, что если милиция работать не хочет, то он пойдет в ФСБ… Это было просто счастье, что он нарвался на Коломенцева, а не на Удовиченко или Штолера! Кое-как Коломенцев успокоил нервного папашу и предложил встретиться завтра. Но этот хрен интеллигентный заявил, что «терять нельзя ни секунды» и что он «категорически настаивает на встрече немедля»… Коломенцев сразу понял, что папашкато совсем дурной и надо принимать меры. Он очень вежливо попросил папашу перезвонить через полчаса – эти полчаса необходимы ему, чтобы «завершить допрос крупного наркоторговца. Вы же, Вячеслав Германович, отдаете себе отчет, насколько это важно?» Дурак согласился, что – да! – это чрезвычайно важно и «я перезвоню вам, Виктор Палыч, через тридцать минут».

Капитан Коломенцев за это время связался с Палачом и ввел его в курс дела. Но империя после смерти Папы уже вступила в смутные времена, Палач был чем-то сильно озабочен и сказал: Витя, закрой вопрос сам. Я в долгу не останусь. А у меня сейчас такой цейтнот – караул! Разберись, Витя…

Ах, как не хотелось Коломенцеву «закрывать вопрос». Ах, как ему этого не хотелось!

Еще была надежда, что список папашки – херня на постном масле… или что его удастся уболтать, запудрить мозги. Плох тот опер, который не умеет запудрить мозги терпилезаявителю… Еще хуже тот опер, который не имеет запасного варианта. Коломенцев был хороший опер. Он предусмотрел запасной вариант: Гену-Алекса. Гена после Чечни был совсем отмороженный и уже однажды чуть не зарезал девчонку-продавщицу в кооперативном ларьке… Коломенцев нашел Сухаря у его подруги, тоже наркоманки. Назначил срочную встречу. Потом он дождался звонка чеканутого папашки и сообщил, что считает его информацию очень важной, готов встретиться сегодня. Но, к сожалению, в силу занятости довольно поздно и «из соображений конспирации» вне милиции… Этот придурок был готов на все! Его не смутило ни время, ни место!

До рандеву с папашкой Коломенцев передал Алексу отобранный у шпаны самодельный кортик, кайфу дня на три и проинструктировал.

* * *

– Он сказал мне: Геня, долг платежом красен. Ты любишь ножиком размахивать. Ты, сука, девку на Карпинке порезал? Ты, Геня, ты. А я тебя отмазал… Я тебя, сучонка, спас. Теперь пора отрабатывать. Есть, короче, для тебя дело. На-ка, сними кумар.

Сухарь умолк, а Таранов спросил:

– Что дальше?

– Дальше-то? Дальше известно – дал он мне раскумарить маленько. Я раскумарил. Потом дал он мне перо.

– Что за перо? – спросил Таранов.

– Такое… типа кортика. Что я – помню?

– Дальше.

– Ну, дал мне перо и говорит: если, говорит, мы с папашей с платформы уйдем вместе, значит, тебе, Геня, повезло. Перо выброси и иди к своей Нинке. А если мы с платформы в разные стороны пойдем, то ты не зевай – вали эту гниду. А я тебе кайфу немеряно отвалю. Будешь на пару с Нинкой ширяться целую неделю.

Таранов закрыл глаза… Вот так! Славку Мордвинова убили за горстку порошка. Его жизнь, его талант, его чистоту разменяли на недельный кайф парочки наркоманов.

– Но он, падла, меня кинул, – продолжал бубнить агент Алекс. – Сыпанул, как коту паршивому… Хер там на неделю – за два дня все схавали.

Да что же это? Да что же это такое? Даже сейчас он думает только про наркоту. Не про убийство невиновного человека, не про близкую расплату. Он не испытывает ни раскаяния, ни даже страха… Человек ли он? Есть ли в жизни что-либо, кроме наркотика, что было бы ему интересно?

Таранов обвел глазами комнату: ни картинки, ни календаря – только желто-коричневый геометрический орнамент на старых обоях. Однообразный и бессмысленный, как жизнь наркомана. Таранов перевел взгляд на Сухаря. Тот по-прежнему сидел на полу. Рукав грязной рубашки был закатан, на локтевом сгибе мерзким цветком сидела незаживающая язва. Ниже стекали по черным венам «дорожки». Валялся на снятой кожаной куртке шприц со следами крови.

– Сейчас я тебя убью, – сказал Таранов.

– Я знаю, – ответил агент Алекс.

* * *

Капитан Коломенцев посмотрел на часы и вполголоса матюгнулся – Алекс опаздывал. Вся агентура Коломенцева состояла из наркоманов и сбытчиков наркоты. Довольно часто мелкие сбытчики сами были наркоманами – они приторговывали по мелочи, зарабатывая на дозу себе. Выгадывая побольше, бодяжили героин содой, димедролом, измельченным аспирином. Бодяжили любой дрянью, которая хотя бы внешне напоминала наркотик. Потом от этой дряни у нарков болел позвоночник, отказывали почки, садилось зрение… Все они знали, что употребляют бодягу, но все равно кололись. В сезон собирали поганки под Выборгом, ели их и «улетали». Многие – навсегда… Вот с такой агентурой работал Коломенцев. Они были ненадежны, лживы, продажны. Легко и охотно стучали на барыг – любой наркоман ненавидит своего барыгу. Барыга ненавидит нарков. Все вместе они ненавидят ментов. И запросто сотрудничают с ними. Мир наркотиков – это мир ненависти, обмана и предательства.

Коломенцев снова посмотрел на циферблат «Titoni» модели «Space Star automatic». Матюгнулся и вытащил из кармана трубку. Капитану – борцу с наркотой – очень хотелось получить информацию про азера, у которого «кило» героина. Возможно, этого азера удастся взять под крышу… Теперь, когда группировки Сына больше не существовало, капитану Коломенцеву требовалась новая корова с большим выменем. Разумеется, он мог получать с мелких барыг. Но Коломенцева уже не устраивало дергать каждый сосок по отдельности, ему хотелось обнять все вымя целиком. Возможно, азер с его «кило» героина станет этим самым выменем…

Коломенцев набрал номер подруги Сухаря Нинки, но трубку никто не снял. Тогда он набрал номер самого Сухаря. Он не мог знать, что Сухарь, он же агент Алекс, мертв уже больше часа. Что он лежит на полу своей загаженной комнаты и равнодушно смотрит в потолок остановившимися глазами.

Телефон выплевывал длинные гудки… один… другой… десятый.

Коломенцев пробормотал: сучонок, – сложил трубку и сунул ее в карман. Не спеша прикурил и побрел по платформе. Платформа была пуста, только с дальнего, противоположного конца навстречу капитану шел человек. Он был далеко, и разглядеть его Коломенцев не мог.

* * *

Таранов довольно долго рассматривал убийцу Славки в бинокль. Он видел уверенное, волевое лицо опера, рыжие усишки под перебитым боксерским носом… Ненависть жгла Таранова, но он продолжал сидеть в «Ниве», разглядывая убийцу Славки издалека. Он покалывал остро отточенным стилетом подушечку большого пальца и ждал. Он и сам не знал, чего ждет…

Когда Коломенцев взялся за телефон, Таранов понял: пора. Пока подвести окончательный итог. Он отложил в сторону бинокль, сунул стилет в правый рукав и вышел из «Нивы». Двери запирать не стал.

Таранов поднялся на платформу и вытащил из кармана сотовый телефон Палача. Быстро набрал номер трубы Коломенцева…

В кармане Коломенцева запищала труба. Капитан поднес ее к уху.

– Виктор Палыч? – произнес незнакомый голос.

– Да, – отрывисто ответил Коломенцев, – слушаю.

– Зачем ты убил Славку? – произнес голос.

– Кто говорит? – внешне спокойно спросил опер. Он не был ни трусом, ни паникером.

– Кто говорит? – отозвался Коломенцев, и Таранов ответил:

– Славка был моим другом.

Их разделяло метров двести пустого перрона. Горели несколько фонарей, ветер катил по перрону пустую банку из-под пива. Жестяные шляпы фонарей покачивались, раскачивали тени.

– Какой Славка? – презрительно произнес Коломенцев. – Ты кому звонишь, пьянь?

– Ты отлично меня понял, капитан, – сказал Таранов. – Ты убил Вячеслава Германовича Мордвинова. Ты убил Славку руками своего агента Алекса.