Текст книги "Журнал «Если», 1995 № 02"

Автор книги: Айзек Азимов

Соавторы: Филип Киндред Дик,Жерар Клейн,Майкл Коуни,Владимир Губарев,Ольга Крыжановская,Владимир Галкин,Вячеслав Глазычев,Сергей Харламов,Андрей Столяров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Он снова сглотнул.

– Может быть, чаю? – спросил я.

– Да-да, можно чаю!..

Я прошел на кухню и включил электрическую плиту. Набубырил в чайник воды и распечатал коробочку с серым слоником. В груди у меня все же побаливало. Шесть автоматных пуль. Они вышли из тела, и я выбросил их на помойку. Организм восстанавливается, конечно, однако смерть его еще не покинула. И, наверное, долго будет напоминать о себе.

Бесследно ничто не проходит.

Заскворчала разогревающаяся плита.

На хрен, подумал я. Саранча Апокалипсиса. Тьма и Свет. Во что я, собственно, ввязываюсь?

У меня довольно плохо сгибался локоть правой руки. Тем не менее я отдернул мохнатые занавески на кухне. Ударили солнечные лучи, окно просияло пылью. Можно было предполагать, что смотрит оно прямо в вечность. В древнегреческий мир, например, или в далекое будущее. Но смотрело, конечно, все на улицу. Открывались напротив дома, облепленные карнизами. Копошились там сизые голуби и воробьи. Вразнобой торчали антенны с нелепыми щетками. Почему-то валялись расщепленные доски на крыше. А у ближней из подворотен стоял мужчина, похожий на того, который маячил во дворе.

Я отшатнулся и внезапно сообразил, что и книги на стеллажах были выставлены немного не в том порядке.

– Да-да, – вдруг, повысив голос, сказал Зоммер из комнаты. – Я забыл вас предупредить. За вами следят. Человека четыре, по-моему. Не волнуйтесь: пока, я думаю, это не слишком серьезно. Кстати говоря, где обещанный чай?..

Я не очень приветливо буркнул в ответ:

– Имейте терпение…

Я набрал номер Риты и, дождавшись ответа, произнес, понижая голос, чтобы Зоммер не слышал:

– Мне придется уехать. Ненадолго. Не звони мне и тем более не заходи… Не выдумывай ерунды, со мной ничего не случилось! Все в порядке. Я тебя люблю и целую…

Рита попыталась что-то сказать, но я тут же, не слушая ничего, разъединил телефон, а затем быстро выдернул из розетки квадратную вилку.

Я слегка передвинул чайник, который уже забурчал, и, вернувшись в комнату, посмотрел на Зоммера, вертящего в руках кубик Рубика.

– Послушайте, Зоммер, вы мне ничего не говорили о них. Вообще любопытно, почему они вышли на нас? И кто это – сотрудники ФСК или просто милиция? Между прочим, не следует относиться к ним легкомысленно.

Зоммер со вздохом поставил кубик на полку.

– Честно говоря, меня это не волнует. Это ваши проблемы, зачем я буду думать о них? И к тому же детали общественных отношений мне все равно не понятны. И углубляться в конкретику я не хочу. Вы имеете собственные возможности, чтоб отрегулировать ситуацию. Так что, думайте, действуйте, я вас ничем не стесняю…

Он небрежно пожал плечами.

– И, однако, все трудности порождаются именно вами, – сказал я. – Остановка часов, спонтанное отключение электричества. Телевизоры в нашем районе показывают черт-те что. А вчерашняя катастрофа в НПО «Электроника»? Взорвалось охлаждение в цехе, погиб человек. Вероятно, само ваше присутствие влияет на некоторые процессы…

Без особой цели я подошел к стеллажам. Книги и в самом деле стояли не в том порядке.

Это меня раздражало.

– Да, – сказал, поразмыслив, Зоммер. – Возможно, это так. Но, заметьте, все это опять же – ваши проблемы. Меня они не касаются…

Он вдруг поднял голову, к чему-то прислушиваясь, и его розовощекая мордочка отвердела. Безобразные пятна покрыли залысину надо лбом,

– Что такое?..

Ответить я не успел. Дверь квартиры с невероятным грохотом отлетела, и в гостиную ворвались трое рослых мужчин, сжимавших в руках пистолеты.

– Стоять!.. Не двигаться!..

Действовали они очень умело, сразу взяв нас обоих под перекрестный прицел, и по диким оскаленным лицам было ясно, что стрелять они готовы без промедления.

Я мельком глянул на Зоммера.

Тот, словно медуза, растекся по креслу. Челюсть у него отвалилась, а живот занял пространство от ручки до ручки.

Шевелились короткие пухлые пальцы на свешивающихся ладонях.

– В-в-ва…. в-в-ва… в-в-ва…

Зоммер бессмысленно разевал рот.

Совершенно некстати я вспомнил, как он разъяснял мне свое теперешнее состояние: дескать, в качестве Бога он, разумеется, неуязвим, но как смертный способен испытывать боль и страдания.

Он признался тогда, что мысль о боли его ужасает.

Сейчас это было заметно.

И такая горячая злоба на вмешательство этого существа, на младенческую жестокую его безответственность перехватила мне горло, что буквально стало нечем дышать, и, чтобы освободиться от этой злобы, я, не знаю уж как, вышвырнул ее из себя – выдрал с корнем, откинул, как будто что-то прилипшее.

На секунду мне даже почудилось, что лопаются какие-то соединения. Тонкие какие-то ниточки. Какие-то слабые нервы.

Острая мгновенная боль пронзила все тело.

Я вскрикнул.

И тут случилось невероятное.

Трое рослых мужчин, изготовившихся к стрельбе, тоже вскрикнули, как будто от внутренней боли, лица их потемнели, точно обугливаясь, ближний, что скомандовал нам: «Стоять!..» – вдруг весь выпрямился и вспыхнул, как сухая коряга. Желтое веселое пламя выскочило из-под одежды.

Загорелась рубашка, дохнули дымом синие джинсы.

И напарники его тоже вспыхнули, корячась и падая на паркет.

Крик обрезало.

Три обугленных тела лежали в гостиной, спекшиеся лохмотья на них слабо дымились, а от дальнего, навалившегося на плинтус спиной, расползалось по цветастым обоям зловещее траурное кострище.

Миг – и загорелась салфетка под телевизором.

– В-в-ва… – Пожалуйста, осторожнее…

И тогда я понял, что сделал это не он, а я – выплеснув злобу наружу.

Раздумывать было некогда. Я повел уверенным твердым взглядом вокруг, и огонь, расползающийся по обоям, послушно остановился. А затем, пыхнув, сник, измазав копотью штукатурку.

Прекратили дымиться обугленные тела.

Зоммер, наконец, выкарабкался из кресла.

– Вы с ума сошли, – тонким голосом сказал он.

– Вы рехнулись. Вы чуть меня не убили…

Он сейчас нисколько не походил на бога – рыхлый пожилой обыватель, скомканный потрясением.

Во мне словно умерло что-то.

Дым расползался по комнатам.

– Ладно, – сказал я. – Ладно. Пойдемте отсюда…

– А куда? – спросил Зоммер, отряхиваясь.

– Есть одно место. По-моему, вполне безопасное.

– Это к вашей приятельнице?

– Не хотите – оставайтесь здесь.

И тогда Зоммер стих, оглянулся, зачем-то ощупал себя от бедер до подбородка, а потом замычал и, как ребенок, неловко переступил через сгоревшее тело…

Семинар был назначен на половину двенадцатого. Я явился в одиннадцать двадцать пять и, войдя в коридорчик, простершийся от конференц-зала до лестницы, был немедленно перехвачен Баггером, который выступил из дверного проема.

Вероятно, он специально меня караулил – взял под локоть и, не давая пройти, завернул в ту часть холла, которая примыкала к буфету.

– Мне надо с вами поговорить…

– Пожалуйста, Томас, – сказал я, незаметно отодвигаясь и пытаясь освободить зажатый пальцами локоть. Мне как-то не нравилось, что он меня держит. – Разумеется, я в вашем распоряжении.

– Тогда пройдемте сюда, – проговорил Баггер поспешно. И, затолкав меня за поднимающуюся выше роста горку цветов, разместил в закутке, который эти цветы образовывали. Журчала вода в фонтанчике, и сквозь декоративные камни высовывались глаза фиалок. – У меня есть для вас довольно неприятная новость…

Он облизнул губы.

– Слушаю вас… – Я тоже начинал волноваться.

Новость заключалась в том, что сегодня утром к Баггеру, который был членом Оргкомитета, неожиданно заявились два человека в штатском и, предъявив удостоверения Второго бюро, целый час задавали вопросы, касающиеся моего пребывания. Откуда я взялся, каким образом, не получив визы, въехал в страну, посылалось ли мне официальное приглашение на конференцию? С кем из участников я общаюсь? И не видел ли Баггер, чтобы ко мне приходили какие-нибудь посторонние? Они дали довольно подробное описание Зоммера. И просили: если такой посетитель появится, чтобы Баггер их известил по соответствующему телефону. Баггер, разумеется, отказался. В общем, стороны разошлись при взаимном неудовольствии. Старший в паре даже холодно намекнул, что теперь и у Баггера могут быть неприятности. Тогда Баггер вспылил и послал их к черту. На том и расстались. Представители Второго бюро зашли, в номер к Дювалю, а взъерошенный Баггер поспешил меня предупредить.

– Это, конечно, полное безобразие! – нервно сказал он. – Я не знаю уж за кого они вас тут принимают (да и если говорить откровенно, лично мне все равно), но смешно же искать среди нас наркомафию и террористов. Даже если вы, предположим, (простите меня, ради Бога!) агент КГБ, или как он там у вас сейчас называется, то и здесь они явно превысили свои полномочия. Конференция, в конце концов, не секретная. Все имеющиеся материалы будут опубликованы.

Баггер пригладил волосы. Было ясно, что он боится скандала. Член научного семинара – иностранный шпион. Все газеты, конечно, ухватились бы за такое известие. Пострадал бы престиж Конференции и Оргкомитет. Между прочим, сам Баггер – в первую очередь.

– Заверяю вас, что к КГБ не имею ни малейшего отношения, – сказал я. – Точно так же, как к наркомафии и к международному терроризму. Я действительно российский ученый, Санкт-Петербургский Технологический институт. Ну а то, что вам незнакомы мои научные публикации, так они, в основном, посвящены смежным вопросам. Я не чистый философ, я, так сказать, прикладник. Однако это – не преступление…

Баггер, наконец, выпустил из пальцев мой локоть.

– Боже мой, профессор, я, разумеется, верю вам. И не надо мне вашего удостоверения, оно все равно на русском. С визами произошла, конечно, какая-то путаница. Я бы лишь посоветовал обратиться в российское посольство в Париже. Кто их знает, быть может, потребуется юридическая защита… – Важное сенаторское лицо его вдруг на секунду застыло, а затем умильно расплылось, изображая приветствие. Полные яркие губы сложились сердечком. – Рад вас видеть, мадемуазель. Вы, как всегда, ослепительны…

Он неловко посторонился.

– Здравствуйте, господа, – сказал женский голос. – Вот вы где, оказывается, от нас скрываетесь. Любопытно, какие у вас секреты? Надеюсь, я не помешала дискуссии? – Тут же теплая гибкая уверенная рука просунулась мне под локоть, и Октавия, словно разъединяя нас, просочилась, представ во всем своем пылком великолепии: черные дикие волосы, как будто взъерошенные самумом, черные, полные вызова, блистающие глаза, черный брючный костюм из плотного бархата. Под костюмом на черной блузке светился в серебряной оправе топаз, а упругие алые губы были чуть-чуть приоткрыты. Она точно была готова к немедленному поцелую. – Что же вы, господа? Между прочим, семинар уже начинается…

Страстный взор ее обратился к Баггеру. И почувствовалось в нем какое-то непонятное ожидание. Словно бы она давала ему что-то понять.

Баггер даже смутился.

– Да, конечно, пора идти, – с запинкой выговорил он. Отступил и сдержанно поклонился, охватывая нас внимательным взглядом. – Мы вас ждем. Какой вы все же счастливец, месье Волкофф…

Ему, видимо, не хотелось оставлять нас одних. Тем не менее он вздохнул, отвернулся и двинулся через громадную широту вестибюля.

Встрепенувшаяся Октавия еще плотнее взяла меня под руку.

– Где ты пропадаешь? – капризно спросила она.

– Почему я не видела тебя сегодня за завтраком?

Мне пришлось провести это время с Бернеттами и Дювалем. Боже мой, они меня совершенно измучили!.. «Микрохимия естественных социальных движений»… «Миф как косвенный смысл биологического в человеке»…

Выразительно просияли белки закатившихся глаз.

– Бедная, – посочувствовал я.

Она быстро подняла горячие губы, и я тут же склонился над ними, почувствовав запах духов. Знакомое гибельное ощущение встрепенулось во мне – с негой темного номера, с дурманным ароматом жасмина. Колыхалась от сквозняка паутинная штора, и шумели за открытым окном парижские улицы.

Она медленно, почти незаметно прогнулась и коснулась меня поднявшимися лацканами жакета. Вкус жасмина усилился. Я увидел себя как бы со стороны: озабоченный, хмурый мужчина, непрерывно зачем-то оглядывающийся, в чуть примятом костюме и галстуке, провисшем под горлом.

Зрелище не очень-то привлекательное.

– Извини, дорогая, – ретировался я. – Мне надо позвонить по одному мелкому делу. Одна минута – и я снова здесь.

На мгновение мне показалось, что Октавия не хочет меня отпускать: мышцы левой руки ее как бы окаменели, враз и очень отчетливо затвердело плечо, пальцы стали вдруг жесткими, цепкими, деревянными.

Однако уже в следующую секунду Октавия, видимо, смилостивилась:

– Ну иди. Ничего с тобой не поделаешь…

Я прошел к таксофону, прилепленному к шершавой стене. Таксофон был обычный, с прорезью для кредитных карточек. Карточки у меня, разумеется, не было. Резкое внутреннее усилие – и загорелся глазок, свидетельствующий о готовности. Раздался гудок в трубке. Я набрал длинный ряд цифр. Можно было, конечно, позвонить из номера, но я чувствовал, что возвращаться туда нельзя. Интересно, как все-таки они вычислили меня? Я ведь все же не Зоммер, картину мира не искажаю. Никаких аберраций вокруг меня быть не должно. Вероятней всего, ниточка протянулась сюда из Санкт-Петербурга… Я спокойно и даже как бы лениво оглядывал вестибюль. В этот час народу было немного. Пребывал в столбняке за барьером лощеный портье, и топталась у скульптурной карты Парижа туристская пард… Пожилые, самодовольные, пестрые иностранцы. Более никого. Все на конференции.

Я почувствовал внезапное раздражение. Сколько времени потеряно впустую. В самом деле, сегодня уже третий день, а я так и не продвинулся ни на шаг. И нельзя утверждать, что все это время было потрачено зря. Нет, конечно, я услышал несколько удивительных сообщений. «Одомашнивание европейцев», или, скажем, «Культура письма как бремя цивилизации». Масса нового материала, множество парадоксальных гипотез. Я с такими проблемами еще никогда не сталкивался. Тут есть над чем поразмыслить. И тем не менее я никуда не продвинулся. Разговоры, дискуссии, вечное сотрясение воздуха. Никакой практической ценности. Никакого конкретного смысла. Разве что – исходный материал для последующих раздумий…

Я прислушивался к звонкам, уходящим отсюда в Санкт-Петербург. К телефону на другом конце линии не подходили. Почему-то и Зоммер, и даже Рита отсутствовали.

Пора было возвращаться.

Я бросил трубку, а неслышно приблизившаяся Октавия опять взяла меня под руку.

– Не дозвонился? Не расстраивайся, попробуешь позже…

Она потянула меня, вытаскивая из-под колпака таксофона, страстно-черные глаза ее просияли. И в этот момент я заметил двоих молодых людей, деловым быстрым шагом пересекающих вестибюль.

Оба они были в респектабельных серых костюмах, в чисто-белых рубашках и даже при галстуках. И они отрывисто переговаривались на ходу, поглощенные якобы какими-то своими проблемами. Оба не обращали на меня никакого внимания, но я сразу же, как ударенный, понял, что это за мной. И Октавия тоже, наверное, поняла, потому что сказала:

– Спокойно!

И тогда я внезапно сообразил, что Октавия не случайно просунула мне руку под локоть – она очень мягко и незаметно согнула мне кисть руки крепким профессиональным захватом.

В изумлении я посмотрел на нее, а Октавия, подняв брови, сухо предупредила:

– Гостиница окружена. Сопротивление бесполезно…

Знакомая душная ненависть подступила к горлу.

На мгновение перед взором мелькнуло: покрытый пламенем вестибюль, сизый вьющийся дым, прорывающийся сквозь окна и двери, и обугленная Октавия, как головешка, валяющаяся у фонтанчика. Уголь вместо лица, запах горелого мяса. Я не мог сделать этого, что бы мне ни грозило. Предыдущего раза мне было вполне достаточно. И не знаю уж как, но я переплавил ненависть во что-то другое и без всякого напряжения разогнул железную кисть, легонько толкнул Октавию, чтобы она не мешала, и Октавия отлетела, ударившись о горку с цветами.

Мышцы у меня были словно из сверхпрочного сплава. Кто-то обхватил меня сзади и, как Октавия, рухнул, шмякнувшись телом о стену.

Раздался сдавленный хрип.

Все произошло очень быстро.

Молодые энергичные люди, развернувшись на шум, разом сунули руки под мышки, наверное, за оружием, а Октавия, даже не поднимаясь, выхватила откуда-то пистолет, и зрачок его глянул мне будто в самое сердце.

– Не двигаться!..

Мне нужны были две-три секунды, чтобы убраться отсюда. Трех секунд мне, пожалуй, хватило бы с избытком. Я уже представлял обстановку: огромный диван и комод. Возникала в груди знакомая тяга перемещения. И, однако, у меня не было этих двух-трех секунд. Нужная картинка квартиры почему-то не возникала. Расплывались детали, Октавия держала указательный палец на спусковом крючке, и, наверное, выстрел мог грянуть в любое мгновение.

– Руки за голову!..

Но как раз в зто время дверь конференц-зала открылась и оттуда выскочил Баггер также с пистолетом в руках и, по-моему, даже не целясь, выстрелил в распластанную по горке Октавию.

Пах!.. Пах!.. Пах!..

Правда, это было все, что он успел сделать. Молодой человек, что поближе, тоже выхватил пистолет, и на белой рубашке Баггера появились кровавые пятна.

Пах!.. Пах!.. Пах!..

Грохот выстрелов наполнял вестибюль. Треснуло и вывалилось стекло, отделяющее террасу. Разлетелся плафон, в который, видимо, угодила пуля.

– Бегите, Серж…

Баггер лежал на спине, и тупые ботинки его конвульсивно подергивались. И подергивалась обстановка квартиры, которую я пытался представить. Я не чувствовал, что способен через пространство шагнуть туда. Этот чертов конвейер пальбы, наверное, взбаламутил сознание. Я никак не мог по-настоящему сосредоточиться.

Пах!.. Пах!.. Пах!..

Как во сне я видел, что парни, застрелившие Баггера, поднимая свои пистолеты, медленно поворачиваются ко мне, а из узкого коридорчика выдвигаются еще трое и такими же точно движениями тянутся за пистолетами.

У меня оставался единственный выход.

Я рванулся налево через выбитое пулей стекло и с размаху упал на железные перила террасы. Показались веселая разнобоица крыш, трубы, трубы и Эйфелева башня над ними.

Это был десятый этаж.

Висело жидкое солнце.

– Стой!.. Куда?..

Молодые люди проламывались на террасу.

Однако я уже перевалился через перила, и меня подхватил теплый свистящий воздух…

Демонстрация свернула к Адмиралтейству и застопорилась на трамвайных путях, которые прижимались к саду. Лexa сразу же опустил транспарант и сказал, оборачиваясь, недовольным голосом: «Ну вот, опять маринуют…» Лицо его исказилось. Он подумал и сунул круглую палку Жаконе, который бессмысленно озирался: «На, подержи!» – «А почему это я?» – резонно поинтересовался Жаконя. – «А потому что ближе стоишь. Держи, не качайся!..» Жаконя обнял транспарант и двумя руками, как тонущий, схватился за перекладину: «Дык, это самое… Хорошо жить, ребята… – Он действительно ощутимо покачивался, и костыль, упирающийся в асфальт, оказался не лишним. – Да здравствуют советски? инженеры!..» Между тем Jlexa извлек из внутреннего кармана бутылку и, умело пройдя по пробке ключом, с хлюпом вытащил ее пластмассовую заглушку. Деловито повернул бутылку наклейкой вперед: «Так что, из горла примем или как культурные люди?» – «Есть, есть посуда!» – немедленно откликнулся кто-то. Тут же образовались стаканчики, однако выпить не удалось – как из-под земли вырос встревоженный Хеня и сказал умоляющим голосом, где вместе с тем чувствовались и командирские интонации: «Ну ребята! Ну мы же вчера договаривались!..» Он, насколько мог, широко развел руками. «А что такое?» – спросил недовольный Леха. «А такое, что договаривались, когда выйдем с площади». – «Дак застряли же, значит, не виноваты…» – Леха с тонким прихлебом высосал из стакана портвейн, крякнул, хмыкнул, выдохнул свежак перегара и с удовлетворением слил в стаканчик остатки. Лицо у него прояснилось: «Ну что, Хеня, будешь?»

И тут я заметил среди демонстрантов Зоммера. Он стоял с рабочими Металлического завода и о чем-то беседовал, держа в руках майонезную баночку. Вероятно, тоже расслабился по случаю остановки. С его правого локтя свисала авоська, а расстегнутый плащ обнаруживал светлый дешевый костюм. Мятый галстук у горла, старенькие ботиночки. Ни дать ни взять – бухгалтер среднего предприятия. Он почуял мой взгляд и тоже ответил взглядом, но – с тупым равнодушием, как будто бы не узнав. Я отступил на шаг, Рита, явно обеспокоенная, дернула меня за рукав.

– Что случилось, вспомнил что-нибудь нехорошее?

– Ничего, – отворачиваясь от Зоммера, возразил я.

К счастью, в эту секунду где-то впереди грянул оркестр, демонстрация зашевелилась и двинулась по направлению к площади. Плотные сомкнутые шеренги оттерли Зоммера. Я надеялся, что навсегда. Сердце у меня ощутимо постукивало. И поэтому, когда из толпы вылез Хеня и плаксиво начал настаивать, чтобы я хотя бы немного понес транспарант – понимаешь, Жаконя нахрюкался, потеряет, мерзавец, то я довольно-таки решительно ему отказал.

– Ладно, – сказал обиженный Хеня. – Будет обсуждаться твоя работа, припомним. – И, увидев Шаридова, шагающего с женой и детьми, закричал, продираясь к нему через шеренги идущих: – Подождите, Халид Ибрагимович, одну минуточку!..

А вслед за Хеней вылез из толпы бодрый Леха и, потирая руки, со значением подмигнул:

– Ну что, деятели, сваливаем отсюда?

– Неудобно, обещали пройти с коллективом, – сказал я.

– Ну вы как хотите, а мы всей конторой фью-ить!.. – Леха сделал кому-то из задних призывный жест и, как лезвие сквозь кисель, рванулся поперек демонстрации. Мы с Ритой также начали пробираться к краю. Праздничный громадный портрет вождя взирал на нас с ближнего дома. Занимал он пространство от крыши до первого этажа и, наверное, создавал полумрак в закрытых им помещениях.

– Посмотри, – толкнула меня в бок Рита.

– Что такое?

– Ты посмотри, посмотри!

Вероятно, материя на портрете была довольно плохо натянута, прямо посередине его вздувался пузырь, и от слабого ветра казалось, что вождь шевелит бровями. Зрелище было забавное.

– Всего через год, – сказал я. – Через год он умрет, а потом это все начнет постепенно разваливаться. Исчезнут Партия, КГБ, а республики образуют самостоятельные государства. Вся жизнь переменится. – Я и сам едва верил своим словам. Слишком уж нереальным казалось такое будущее.

– А чего бы ты хотела больше всего? – спросил я.

– В жизни или прямо сегодня? – уточнила Рита.

– Разумеется, в жизни…

– Чтобы так было всегда…

– Как сейчас?

– Ну да, как в эту минуту…

Она тихо царапнула меня ногтем по ладони. Толкаясь в толпе, мы выбрались из демонстрации. Вероятно, в преддверие площади выходить уже было запрещено: вилась цепь ограждения и кучковались за ней наряды милиционеров. Двое тут же направились в нашу сторону, а один махал рукой, приказывая вернуться. Рита в нерешительности остановилась. Однако Леха, подняв над головой пятерню, завопил что-то вроде: «Да здравствует наша доблестная милиция!..» – и сержант показал нам тогда, что, дескать, давайте быстрее.

На середине улицы я оглянулся: еле-еле бредущий Жаконя упорно пер транспарант, а его самого поддерживал Бампер из технического отдела, причем шли они оба как будто через болотную топь, и голова у Жакони перекатывалась по груди, точно резиновая. Он все же здорово нагрузился.

А с другой стороны к ним прислонился пухленький Зоммер – тоже, видимо, обессилевший, отфыркивающийся и пыхтящий, и его перекашивала раздутая посудой авоська.

Подготовился, значит.

Далее неторопливо подтягивались Валечка с Жозефиной.

Команда была в полном составе.

– А что это за энтузиаст? – кивая на Зоммера, спросил я. – Что за тип? Он, вроде, раньше в наших мероприятиях не участвовал.

Леха осклабился.

– Кто, этот? Да, толковый мужик, у него с собой четыре фунфурика. Ну? Пускай посидит, что нам, жалко?..

Он с большим удовольствием потянулся.

Я смотрел на вязкие толпы людей, продавливающиеся в створе улицы. Колонна была бесконечной: она шла и шла под вопли диктора из репродукторов. В настоящий момент приветствовали славных советских ученых. – Рра!.. Рра!.. Рра!.. – доносилось с площади. Точно ревело слоновье стадо. Плескались флажки и гирлянды. Качались над головами воздушные шарики. Я почему-то вспомнил доклад Дюваля. Одомашнивание человека, создание новых инстинктов. Трансформация психики в систему примитивных рефлексов. Индивидуум исчезает, отсчетом становится популяция. Генетическое единство постепенно устраняет конфликты. Человечество замыкается в благостном оцепенении.

– Ну ты что, совсем отключился? – Леха двинул меня кулаком в бок.

Жил он, к счастью, недалеко, и когда мы всей гурьбой ввалились в квартиру, то, конечно, первым делом разместили совершенно обеспамятевшего Жаконю. Положили его на диван, а заботливая Жозефина подоткнула подушку под голову. Кто-то включил телевизор, и тут же появившаяся дикторша сообщила:

– Передаем подробности катастрофы в Санкт-Петербурге. По предварительным данным, погибло около тридцати человек. Продолжается сильный пожар на заводе «Пластмассы и полимеры», от огня взорвалась батарея, обеспечивавшая производственный цикл, около трех тонн горючих веществ попало на землю. Жители ближайших домов отселяются. Район катастрофы блокирован. Вместе с городскими пожарными действуют воинские соединения…

– Какой Петербург? – спросила изумленная Жозефина.

Звук пропал. Появился из кухни Леха с фужерами и, уставясь в дрожащее прыгающее изображение, как ребенок, обалдело спросил:

– А разве телевизор работает? Он уже неделю, как неисправен…

Экран сразу погас, и на нем проступила стеклянная гладкая серость. Я заметил, что и вилки в розетке, оказывается, не было. Тогда я тихо скользнул в соседнюю комнату и, дождавшись, пока Зоммер также тихо просочится за мной, еле сдерживаясь, спросил:

– Это ваша работа?

– Они пытались меня захватить, – сказал Зоммер. – Они нас опять каким-то образом вычислили. Подтянули военных, наверное, особые подразделения. Между прочим, я там заметил какой-то чудовищный огнемет. Вероятно, они собирались залить квартиру напалмом. Извините, но как мне было еще отвязаться от них? Я ведь даже не защищался, я просто отодвинул их в сторону…

– Отодвинул? – с отчетливым клокотанием в горле переспросил я.

А задумчивый Зоммер похлопал мягкими веками.

– Вероятно, не стоит так волноваться по незначительным поводам. Если вас укусил, например, какой-нибудь муравей, то вы сами смахнете их всех, оказавшихся в это время на коже. Вы не будете разбираться, какой там именно укусил. Понимаете, это чисто инстинктивное действие. – Он смотрел сквозь меня, как будто в какие-то дали. Было тихо, лишь раздавался за дверью негромкий звяк. Вероятно, накрывали на стол в смежной комнате. Что-то пискнула Валечка, что-то ответила Жозефина. Мерной поступью протопал Бампер на кухню. Зоммер сжал смешные маленькие кулачки. – Честно говоря, меня волнуют сейчас совсем другие вопросы. Если вы не вернулись, значит, на квартире – «замок». Вероятно, вас именно потому и отбросило в прошлое. В то же место, но в совершенно другую точку отсчета. И вот это мне, извините, очень не нравится. Я уже когда-то сталкивался с аналогичной проблемой…

Он, по-моему, целиком погрузился в воспоминания. У него даже дернулась, как будто от тика, щека, а зрачки блеклых глаз необыкновенно расширились.

Я безнадежно сказал:

– А, может быть, вам лучше вообще оставить меня в покое? Десять лет в своем прошлом я уж как-нибудь проживу. Осторожненько так проживу, высовываться не стану. Но зато и гарантия, что здесь-то меня не найдут. А там, в будущем, вы ко мне просто не явитесь. Вы же видите, как-то не складывается у нас. Все, что предлагаю, вам не подходит: голод, войны, а также ненависть и любовь. Почему-то вы это все безоговорочно отвергаете. Я уже и не знаю, что можно еще предложить. Семинар в этом смысле ничуть не облегчил ситуацию. Там – теория, а тут – реальная жизнь. Вам, наверное, следовало бы выбрать кого-то другого.

Зоммер, однако, меня не слушал: осторожно втянул в себя воздух, повел, как локатором, головой и расставил ладони, точно принимая сигналы.

– Нет, – сказал он после длительного молчания. – Нет, по-моему, здесь все в порядке. Извините, меня насторожил эпизод с телевизором. – И, наверное, успокоившись, весьма снисходительно объяснил: – К сожалению, тут все не так просто, как кажется. Вы однажды уже просили хлеба, и тогда начался поворот к земледелию и ремеслу. Народ жаждал любви и мира: пожалуйста, у человечества есть Нагорная проповедь. Захотелось личной свободы – началась Реформация, приведшая к множественности конфессий. К сожалению, все уже было. А каковы результаты? Хлеба, чтоб накормить голодных, по-прежнему нет, войны стали ожесточеннее, особенно за последний век, а дарованная свобода приводит к затуханию личности. Человек растворился в среде вещественных благ: погружается в быт, превращается в окультуренное животное. Вы, по-моему, слышали об этом на семинаре. Нет, здесь требуется что-то иное. – Зоммер неожиданно замолчал и вдруг, сморщившись, сунул руку куда-то за ворот рубашки, с наслаждением почесался и выпрямился несколько обескураженный. Мордочка его слабо порозовела. – Прроклятие!.. – смущенно сказал он. – Досаждают слабости человеческого организма. То одно отвлекает внимание, то – другое. Между прочим, как вы полагаете, нас здесь покормят?..

– Наверное, – сказал я.

Дверь открылась, просунулась голова Жозефины.

– Тебя к телефону…

– Меня, точно? – одновременно тревожась и изумляясь спросил я.

– Тебя, тебя, такой вежливый голос…

Я глянул на Зоммера, который пожал плечами, а затем вышел в прихожую и взял со столика трубку.

– Сергей Петрович, вы нашу передачу смотрели? – сразу же спросили меня. – Вот сейчас, она прошла по первой программе?

– Кто это? – выдавил я, внезапно похолодев от предчувствия.

Вежливый голос в трубке сказал:

– Неважно. Просто мы хотели увидеться с вами. Возвращайтесь обратно, ваша квартира свободна. Мы восстановили там всю прежнюю обстановку. А теперь – дополнение к показанному материалу.

В трубке что-то негромко щелкнуло, и Рита, как будто из могилы, произнесла:

– Сережа, я тебя жду. У меня все в порядке, но ты поторопись, пожалуйста. Я тебя очень прошу: приходи обязательно…

И опять внутри что-то щелкнуло.

– Эй!.. – растерянно прошептал я. – Подождите минуточку, не разъединяйте!.. – Из прихожей я видел Риту, раскладывающую в это время салфетки. Она чуть прогибалась так, что обрисовывалась фигура. Чувствовалась в ней некоторая оживленность. И одновременно она находилась за десять лет от меня и безжизненным ровным голосом говорила, точно под чью-то диктовку.

– Все в порядке? – спросил Зоммер, появляясь в прихожей.