Текст книги "Китеж (сборник)"
Автор книги: Айзек Азимов
Соавторы: Роберт Шекли,Теодор Гамильтон Старджон,Павел Молитвин,Андрей Курков,Леонид Смирнов,Игорь Смирнов,Борис Зеленский,Андрей Карапетян,Сергей Казменко,Андрей Кужела
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)
Третий гость, не проронивший до сих пор ни слова, аккуратно, как неопытный папаша свое дитя, взял ящик на руки и почти торжественно подошел с ним к открытой двери.
Иван Петрович, крепко держа под локоток персонального пенсионера, тоже направился к выходу.
Главный, Леонид Михайлович, без единого слова пожал руку Турусову – как клещами сдавил. Пристально глянул сопровождающему в глаза.
– И все-таки, – сказал он, – если этот не проснется в ближайшие дни, подумайте о кандидатурах на его место. Составьте список с адресами. В следующий раз дадите лично мне в руки.
Стук колес стер внушительные слова Леонида Михайловича. Турусова словно с неба опустили или резко разбудили. Четверо уже собирались выйти на ходу из вагона в темноту этой вечной ночи, куда они навсегда уходят и откуда всегда возвращаются.
– Постойте! – выкрикнул Турусов, почувствовавший, что какой-то важный вопрос остался нерешенным.
Те обернулись в медленном плывущем движении, и вдруг цепким кошмарным эхом зазвучал в вагоне крик. Царапая уши, чуть не до кровотечения, крик этот несколько долей секунды метался по вагону и исчез внезапно, словно выскочил в открытые двери и его смело встречным ветром.
Трое у дверей в плащах и шляпах, обернувшись к нему, терпеливо ждали.
– Что вы хотели? – спросил наконец главный.
– А ящик? Как с ящиком?.. Он же в накладной…
– Не волнуйтесь, – посоветовал главный. – Может быть, я верну вам в следующий раз. Обидно, что он не успел выстрадать право на признание…
Последняя фраза уже не касалась Турусова. Она была сказана себе – четко и негромко.
Трое вышли в темноту, до краев наполненную шумом идущего поезда.
Турусов задвинул двери и, прислонившись к ним, чувствуя опустошенность и свою собственную ничтожность в этом излишне конкретном мире, замер.
Утро застало Турусова спящим на соломе в совершенно незнакомом вагоне довоенного образца. Под головой – его же вещмешок. Пахло коровником.
Проснулся Турусов бодрым, но сразу же сник, увидев, где он находится. Поезд шел очень медленно.
Турусов порылся в вещмешке. Обрадовался, найдя там магнитофон и бумаги Смурова, которые еще пригодятся сопровождающим и помогут внести ясность в какую-либо будущую темноту.
Вагон был узким и коротким. В обеих стенках было по два маленьких решетчатых окна. Турусов прильнул к стеклу и обомлел: вагончик толкали по рельсам несколько крепких невзрачно одетых мужчин. Слышалась чужая незнакомая речь.
Вдруг вагончик натолкнулся на что-то. От удара Турусов грохнулся на деревянный пол. Падая на спину, выставил назад локти, чтобы смягчить удар, и правым выбил прогнившую доску. Локоть ушел вниз.
В углу вагончика открылась маленькая дверца, и внутрь заскочил возбужденный парень лет двадцати пяти, светловолосый, во всем клетчатом. Не обращая внимания на Турусова, он жадно осмотрел стены, потрогал потолок, потопал по скрипящему полу, проверяя состояние досок. Потом стал у окошка и кому-то помахал рукой.
В вагон зашла молодая женщина с ярко-рыжими кудрями. Она оглянулась, обняла парня и поцеловала. Они заговорили, перебивая друг друга и спеша сказать как можно больше, словно до этого у них был ввведен особый комендантский час, во время которого разговаривать запрещалось.
Что это за язык, думал Турусов. Куда я попал? Еще не хватало оказаться за границей!
Парень внимательно посмотрел на сопровождающего, как будто только сейчас его увидел, и что-то сказал ему, ехидно улыбаясь.
Турусов развел руками.
Парню понравился жест, и он снова заворковал со своей женщиной.
– Ви русски? – вдруг спросила она.
– Да. – Турусов улыбнулся. – А вы откуда знаете русский?
– Учили в школе.
– А где я нахожусь? – обеспокоенно спросил Турусов.
– Это Латфия, – ласковым бархатным голосом пояснила женщина, поглаживая парня по светлым волнистым волосам. – Кенгаракс. Очень латфийская Латфия… Исвините, но это уше наш вагон.
– Как ваш? – поразился Турусов.
– Мы здесь будем жить. – Она немного смущенно улыбнулась. – Это Кенгаракс.
Она так возвышенно произносила это странное слово “кенгаракс”, словно оно обладало магической силой и было ответом на все мировые вопросы.
Парень подошел, взял Турусова за локоть и повел к двери.
– Ви увидите, – в спину ему сказала женщина.
Турусов выглянул и действительно увидел.
Перед ним длинными бесконечными составами стояли такие же вагончики на ржавых рельсах узкоколеек. Колеса этих вагончиков намертво приржавели к рельсам, из труб, которыми вагончики заглядывали в небо, валили дымки, как из зимних избушек. Между вагончиками на натянутых веревках сушилось белье. Какая-то женщина в пуховом платке шла с ведром к колонке, у которой уже стояла маленькая очередь в пять – шесть человек. И к каждой входной дверце вагончиков было пристроено деревянное крыльцо.
Парень с гордостью обвел жестом руки обжитые составы и удивительно мягко и нежно произнес: “Кенгаракс”.
– Ви нам поможете немношко? – Женщина дотронулась до плеча Турусова.
– Конечно, – автоматически ответил завороженный сопровождающий.
– У нас почти нет мебели. – Женщина показала рукой куда-то влево.
Они спрыгнули на землю.
Турусов увидел, что вагончик уткнулся буферами в своего более обжитого собрата. На соседнем белой краской было выведено: № 169 ul. Pavla i Klavdii”. Светловолосый парень принес жестянку с краской и кистью написал на бывшем вагончике Турусова “ul. Pavla i Klavdii, № 170”.
Женщина, отбросив назад свои огненные рыжие кудри, отошла к дереву, под которым стояли стол, несколько стульев и трюмо с высоким зеркалом.
Мужчины занесли мебель в вагончик, а женщина принялась примерять ее к стенам и окнам нового жилища. Прошло не меньше двух часов, прежде чем она осталась довольна. Трюмо теперь стояло меж двух окошек с правой стороны, а свет на зеркало падал из двух других окошек, тех что слева. В левом же углу поставили стол и два стула, еще два стула поставили в противоположном углу спинками к узкой поперечной стенке. После этого парень и рыжеволосая женщина сели на стульях рядом. Он с любовью, бережно взял ее ладонь в свою. И они в молчании замерли.
Турусов полюбовался минут пять, пока не задумался, что может обозначать их совместное молчание, их неподвижность… Потом ему стало не по себе, и он, спрыгнув на землю, не спеша пошел вдоль жилых составов.
В погоне за черной кошкой дорогу перебежала стая ребятишек. Впереди, прихрамывая, что-то бурча себе под нос, шел лысоватый мужчина. Турусов поравнялся с ним и услышал чистую русскую речь. “Боже мой, – шептал лысоватый, – как хорошо! Как все прекрасно здесь! Какая благодать!..”
– Извините, о чем вы? – поинтересовался Турусов, глядя сквозь стекла очков на случайного спутника.
– Да вы посмотрите вокруг! Пустыня! А здесь оазис гармонии! Сущий рай! Живут люди, любят друг друга так, как нигде не любят. Каждый остановил свой поезд и сделал его домом. Они же творят свою судьбу, и никакое общество им не помеха!
От восторженности спутника Турусову стало грустновато. Пустыня?! Какая? Где? Что он имеет в виду? Духовную пустыню, в которой мы живем? Место действительно странное, и люди в нем… И название – КЕНГАРАКС… А улица называется именами Клавдии и Павла… Явно русские имена.
– Извините, а вы не знаете, кто такие эти Клавдия и Павел?
– Как же! Странно, что вы не знаете! Вы же русский человек! – (Прозвучало это с упреком). – Клавдия и Павел, мать и сын-академик, – величайшие русские интеллигенты, подвижники новой жизни! Павел, сын Клавдии, передал жителям Кенгаракса огромные суммы денег, все свои премии и сбережения, которые сюда несколько раз привозила Клавдия, мать Павла, святая старушка, искренне верующая в великую силу милосердия и человеколюбия. И не подумайте, что эти люди – жители Кенгаракса – не оценили величайший душевный подвиг удивительной русской семьи! Они установили недалеко от центральной водоразборной колонки маленькую каплицу святой Клавдии и чтут свою благодетельницу. Жаль, что сам Павел, сын Клавдии, еще ни разу не побывал в созданном с его помощью Кенгараксе. Он очень далеко и, как настоящий русский интеллигент-ученый, до фанатизма предан науке…
“Здесь русским духом пахнет”, – вспомнилась строка из сказок, и Турусов поежился, словно налетел холодный ветер.
Они шли к началу улицы Клавдии и Павлы, вдоль обжитых вагончиков. Впереди показался просвет – заканчивались ряды вагончиков и начиналось поле перепаханного синезема.
– А вот и каплица! – Спутник потащил Турусова под руку к маленькой часовенке. Там висела фотографическая икона в старинном окладе, под ней горели свечи.
Подойдя ближе, Турусов протер очки, чтобы получше рассмотреть святую, и тут его прошиб пот: с фотографической иконы глядело добродушное, светящееся смиренностью лицо Клавдии Николаевны – старушки, ехавшей с ними в гостиницу “факел” к сыну Павлу, профессиональному деньгодобытчику.
Турусов оторопело уставился на икону, а перед глазами пробегали воспоминания о том, как они втроем – Турусов, старушка и Радецкий – ели свежесваренную кашу в своем родном вагоне, а рядом, в противоположном от служебного купе углу, стоял сопровождаемый груз, которого теперь лишились и Турусов, и Радецкий.
– …она приедет скоро, – договорил спутник.
– Кто? – Турусов снова вернулся в действительность.
– Клавдия! – возвышенно произнес лысоватый.
– И что будет?
– Крестный ход по улицам Кенгаракса во главе с живой Клавдией. Потом она посетит каждый дом-вагончик и выслушает просьбы и трудности каждою нашего жителя, чтобы потом выполнить все пожелания и сделать нашу жизнь еще краше…
– Так вы тоже здесь живете? – Турусов, задумавшись, невпопад кивнул.
– Конечно. Я Клавдию знал еще тогда, когда ни одного Кенгаракса не было. Я здесь вроде мэра-любителя. Пока нет Клавдии, я тоже собираю просьбы и пожелания, записываю их аккуратно и потом отдаю нашей заступнице. А она-то уж…
– У вас есть история? – внезапно перебил его Турусов.
– А зачем она нам? Мы сегодняшний хлеб сегодня едим. А история – она для тех, кто вчерашним живет…
Со стороны поля подул ветер, и сразу почувствовался немного горьковатый запах земли. Ветер освежил Турусова. Он отошел от каплицы, стал на краю поля и увидел далеко-далеко на горизонте дома и деревья.
– Что там? – спросил он у спутника.
– Рига, – холодно ответил тот.
– Спасибо, – механически произнес Турусов и, утопая в синеземе, проваливаясь по колено в похотливо-болотное месиво, пошел через поле, к домам и деревьям.
– Стойте! Куда вы! – вскричал спутник. – Не приносите себя в жертву! Вы не перейдете этого поля!
– Ну это мы еще посмотрим! Мы еще не одно поле перейдем!
Каждый шаг давался с трудом. Казалось, стоит остановиться, присесть или прилечь на синезем – и уже никогда не встанет Турусов, чтобы идти дальше: досрочно отберет его земля, и прорастет сквозь него семя, и сам он вверх и вниз пустит корни, самые длинные из которых достигнут неба и нефти. И объединит он корнями своими всю землю, себя же при этом потеряв…
Жирная земля, отливающая синевой, громко чавкала, все глубже и глубже заглатывая ноги Турусова и вовсю стараясь укоренить его, не дать ему сделать следующий шаг.
Приближалась Рига. Сил уже не было, и Турусов то и дело падал вперед, выставляя ладони, которые уже сделались черными от враждебной черно-синей земли.
С поля он выбрался на четвереньках, разбитый и обессиленный, словно выкинутый во время шторма волной на берег.
Выбрался, прилег на траву и тотчас заснул.
Как раз всходила луна.
В шесть утра по кромке поля твердой уверенной поступью шел дружинник в темном костюме с красной повязкой на рукаве. Шел, напевая себе под нос “Катюшу” и с опаской поглядывая на раскинувшееся поле перепаханного синезема, которое он охранял.
Сон его не донимал, мысли тоже не донимали. Самочувствие было отменное, и аппетит нарастал с каждым шагом, хотя до смены и завтрака было еще далеко.
Увидев лежащего на земле мужчину, дружинник прибавил шагу. То, что лежащий был жив, подтверждало легкое покашливание сквозь сон, наверное, от сырой ночной земли. В принципе, дружинника не интересовало – пьян мужчина или же избит. Первое, на что он обратил внимание, это следы незнакомца, оставшиеся глубокими бороздами в синеземе.
– Дармоед! – злобно прорычал дружинник, рассматривая удаляющуюся в другой конец поля пунктирную линию следов.
Он поддел носком ботинка плечо Турусова и попробовал развернуть его на спину.
Турусов вяло приподнял голову и с трудом привстал.
– Ползи, откуда приполз! – внятно, на чистом русском языке произнес мужчина с красной повязкой.
– Что вы говорите? – Турусов протер опухшие глаза.
Дружинник сплюнул.
– Давай отваливай на свой край поля, кенгараксовец вшивый!
– Я не кенгараксовец… – Турусов поднялся на ноги и сразу почувствовал легкое головокружение.
– А кто же ты такой? И как там оказался? – Дружинник строго, с осуждением смотрел на незнакомца.
– Случайно. Мой вагон туда отогнали…
– Врешь! – раздраженно бросил дружинник. – Мы еще десять лет назад все рельсы вокруг Кенгаракса поснимали! Сам участвовал! Так что никаких новых вагонов там быть не может!
– А вы пойдите посмотрите! – Турусов нагнулся и стал отдирать от брюк подсохшие комки земли.
– Делать мне больше нечего! – буркнул дружинник. – Хватит того, что целую ночь здесь отдежурил, а через два часа на работу, производственные задачи решать, экономику вытаскивать на уровни повыше.
– Зачем же здесь по ночам дежурить?
– Если страна слишком гуманна, то кому, как не нам наводить в ней порядок? Здесь ночь не покараулишь – наутро обязательно несколько наших детей очутятся в Кенгараксе. А попадут туда – все, считай, обществу их не вернешь! Опять же и кенгараксовцев нам здесь тоже не надо. Пусть живут у себя на островке-лепрозории, раз милиция не хочет ими заниматься!
– Чего это милиция должна ими заниматься? – удивился Турусов.
– Как чего?! На наших глазах происходит повальное нарушение уголовного кодекса: сотни людей живут без прописки, а следовательно, и без работы, живут неизвестно на какие доходы, не принося обществу никакой пользы.
– Я с вами пройдусь немного. – Турусов выпрямился и осмотрел помятые и грязные брюки.
– Валяй, я – гуманист.
Они медленно шли по кромке. Дружинник у самой границы поля, Турусов рядом. Дружинник зорко всматривался в далекие очертания Кенгаракса, держа руки за спиной. Турусов тоже поглядывал туда, но совсем другим взглядом. Он пытался понять, почему возник этот Кенгаракс – ведь не из одной прихоти решившей стать святой Клавдии Николаевны, матери Павла. Не было бы этих людей, так и места не возникло бы. Расспрашивать дружинника не хотелось. Голос его был неприятен Турусову, да и отношение к тому месту и к обитателям сквозило в каждом его слове…
Так они шли и молчали довольно долго, пока впереди не показался идущий навстречу старик, рослый и могучий. Только седые волосы и крупные морщины-рытвины выдавали его возраст.
– Ну вот и смена, – дружинник облегченно вздохнул.
– Доброе утро нашим бойцам! – поздоровался сменщик. – Как ночь прошла?
– Порядок. Ни побегов, ни переползов не было. Вот только этот приполз, – он показал взглядом на Турусова, – но он не кенгараксовец.
Дружинник отдал сменщику повязку, попрощался и, не глянув на своего недавнего собеседника, отправился на работу.
Старик поправил повязку на рукаве, расправил плечи, посмотрел дружелюбно на Турусова и занялся физзарядкой.
– Давай поборемся! – предложил старик.
– Спасибо, не любитель.
– Значит, хлюпик. С таким поколением, как ваше, войну не выиграешь! Даже будущую нравственность не защитишь!
– Чью? – ухмыльнувшись, спросил Турусов. – И от кого?
– Вы меня на дискуссию не вызывайте. Если вас подослали с того края поля, то можете сразу же возвращаться! Ничего в наших магазинах вам не продадут! Не хотите работать – занимайтесь голоданием! Все равно жизнь заставит к станку вернуться!
– А разве кенгараксовцы не хотят работать? – поинтересовался Турусов.
– Да кто их возьмет? Они же без прописки, а некоторые даже без паспортов. Все равно что бежавшие крепостные до отмены крепостного права! Может, на них розыск объявлен, поэтому они там и торчат…
Старик тяжело вздохнул, лицо его помрачнело.
– Не для таких же, как они, я свою кровь проливал! – сказал он с горечью.
– Разве кровь проливают для кого-то?! – задумчиво произнес Турусов. – За кого-то – это еще куда ни шло.
– Ты меня не пропагандируй! Я твердый и знаю, что говорю и что делаю!
Вышли к реке, остановились. Здесь начиналась как бы естественная граница.
– Даугава, – сказал старик и сладко вздохнул.
Турусов посмотрел на лениво плывущие зеленые воды и успокоился.
– А все-таки поле шире реки, – с сожалением констатировал старик.
Турусов попрощался с “пограничником” и направился к высотным домам. Он вышел на какую-то улицу, увидел автобусную остановку и решил уехать отсюда куда-нибудь в центр города, а там видно будет.
После того как остался он без вагона и без груза, настроение сделалось хронически плохим. Он чувствовал свою ущербность, вину перед каждым прохожим. Турусов так привык к своей должности, к своему грузу, что теперь как бы видел себя со стороны мизерным, жалким человечком, побирушкой на улицах города, бродягой, для которого единственный путь назад в люди – найти свой Кенгаракс и стать равным среди его жителей. И тогда день за днем – покой. Ни воспоминаний о прошедшем, ни мыслей о будущем. Время остановится, и тишина безвременья продлится вечность. Тишина поглотит не только мысли, но и чувства, исчезнет разница между смертью человека и его жизнью в Кенгараксе.
Хотя сколько людей мечтают о таком покое!..
Подошел автобус. Открыл двери, пригласил войти на незнакомом языке, потом на русском.
Внутри было тепло и пусто. Турусов оказался единственным пассажиром.
Куда же я еду, задавался вопросом бывший сопровождающий. Надо решить для себя, чего я хочу. Сейчас есть только два пути: назад в Кенгаракс или вперед. А куда вперед? Единственное место, ради которого не стоит возвращаться в Кенгаракс, это Выборг. Город густого тумана, город загадок и непредсказуемостей, город, обещающий встречу со своим составом…
…И Выборг снова был в тумане.
Ночная электричка проехала лишние метры, и Турусов, выходивший из первого вагона, уверенно ступил в темноту. Поднявшись на ноги и нащупав рядом на земле слетевший с плеча вещмешок, бывший сопровождающий увидел зеленое тело электрички. Через пару минут он наткнулся на платформу, Вскарабкался на ее влажную поверхность и уже по ней пошел дальше.
Пройдя через переход, попал в маленький вокзальчик, уютный и теплый. На скамьях дремали приезжие. Турусов подложил вещмешок под голову и тоже стал приезжим.
Под утро туман поредел и легко, словно театральный занавес, поднялся вверх. Чистый свет разбудил Турусова. В вокзальном туалете удалось побриться и умыться. Приведя себя в порядок, он впервые задумался: зачем все-таки он сюда приехал? Зачем нужны были эти три дня дороги, три неспокойных дня, наполненных пересадками и случайными попутчиками?
Здесь он уже был, хотя этого никто не подтвердит. Стоял туман, не было видно собственной протянутой руки. А в те минуты прошлого приезда, когда туман отодвигался, показывая старые домики города, Турусов смотрел на них, как на плоскую неестественно красивую безжизненную декорацию.
И все-таки именно здесь покойный персональный пенсионер огромного значения пытался убить Радецкого ножом для разделки мяса, здесь же о своего напарника споткнулся сам Турусов и помог ему добраться до состава.
Все это действительно происходило здесь и с ним, но живой город Турусов видел впервые.
Город был приземистым и каменным. Однажды испугавшись Балтики, от отодвинулся от берега в некоторых местах на сотню – другую метров и так и застыл, тревожно выглядывая в сторону моря небольшими оконницами.
Ближе всего к воде стоял крытый рынок, потом – городская ратуша, вероятно символизируя единство торговли и власти, а также их взаимозависимую смелость. Потом начинались жилые квартальчики, меж которыми пролегли булыжниковые просеки для колес, копыт и ног.
Турусов медленно брел вдоль узкой улочки. К городу он привык быстро и теперь, спустя почти полсуток после приезда, все казалось знакомым, уже много раз виденным.
Иногда внимание Турусова привлекали редкие прохожие. В основном, это были военные и молодежь.
Странно, подумал Турусов. Такой старинный город – и ни одного старика.
Из-за угла навстречу ему вышла маршевым шагом колонна моряков. Без песни, без громких команд они метрономно протопали по булыжнику и скрылись за углом. В другую сторону проехало несколько крытых военных машин.
Так начинался вечер.
Турусов свернул на улицу, ведущую к центру, хотя городок только из центра и состоял. Впереди возвышалась башня ратуши.
Белое пятно упало Турусову под ноги. Он обернулся: включили свет в окне первого этажа, и старческое лицо с грустным любопытством посмотрело на уличного прохожего сверху вниз. Старику за окном было лет девяносто. Он вяло шевелил землистыми губами. Пергаментная кожа лица тоже была землистого цвета.
Турусов замер, подняв голову. Некоторое время оба смотрели в глаза друг другу, пока старик не ушел в глубь комнаты. Через минуту он снова появился в окне, но уже в очках, толстые линзы которых неимоверно увеличивали зрачки.
Турусов жестом попросился зайти.
Старик перестал шевелить губами. Кивнул.
Он встретил Турусова в проеме входной двери.
– Слушаю вас, – поспешно проговорил он, не сходя с места.
– Добрый вечер!
Турусов почувствовал себя неловко. Перед ним стоял физически дряхлый человек, но в нем ощущалась огромная внутренняя сила, несгибаемость духа. А Турусов кто? Здесь он был мальчишкой, загоревшимся желанием открыть тайну, познать неведомое и запретное. То, что путь к познанию уже был окроплен человеческой кровью, еще больше разжигало это желание. Турусов вдруг подумал, что стремление его продиктовано даже не страстью к уже исторической конкретности, а всего-навсего необходимостью самоутвердиться в новой для себя вере, вере в существование реальной истории. Ведь если Радецкий ездил сопровождающим, как он говорил, уже двенадцать лет, то тому были веские основания: то ли спасался от кого-то, то ли действительно сломя голову пытался пролезть в историю. А Турусов бежал от своих прежних абстрактных убеждений к новым конкретным и, если бы не случай, никогда бы не оказался в этом поезде бесконечного следования. Закономерности могли быть только для Радецкого – закономерности развития событий и даже возможной смерти. Турусов жил случайностями, конкретными случайностями. Случайно он оказался и перед этой дверью, хотя и с конкретной целью.
– Я приезжий… – начал Турусов. – Первый раз в Выборге…
– Ну-ну! – подбодрил его старик.
– А вы какого года рождения? – вдруг спросил гость.
– Девяносто третьего. – Взгляд старика смягчился, и он сделал шаг назад: – Ну, проходите!
Комната была довольно просторной. На стене висела пара старых фотографий. Турусов остановился возле них. Старик сел на диванчик.
– Так я слушаю вас.
– Скажите, у вас здесь есть какой-нибудь совет ветеранов или клуб? – Турусову надоело ходить вокруг да около, и он решился говорить напрямую.
– Да, конечно, – старик кивнул. – При ДОСААФе, еще где-то… Вы военных ветеранов имеете в виду?
– Ну да. А что, есть и не военные? – заинтересовался гость.
– Всякие есть. Тыловые, к примеру.
– А тыловые где собираются?
– Да кто вам нужен? Я почти всех по фамилиям знаю.
– Может… там есть персональные пенсионеры?! – спросил Турусов.
– А-а! – хозяин усмехнулся. – Почетные граждане города! Это вам надо в клуб собаководства.
– И часто они там собираются?
– Каждый день. Даже сейчас застанете. Пойдете в сторону судоремонтного завода и, не доходя до него, увидите маленькое старинное зданьице: лошадь в длину, лошадь в ширину. Там этот клуб и располагается.
Расспросив старика поподробнее, Турусов отправился в путь. Снова пал туман, туманный занавес опускался все ниже и ниже. Воздушное молоко колыхалось на уровне второго этажа, укутывая балконы и все то, что создано, чтобы быть видимым.
Когда Турусов дошел до клуба, молоко уже съедало вторые этажи зданий и упрямо тянулось к земле.
Турусов поднялся на крыльцо и постучал.
Дверь, обитая листовым железом, тяжело приоткрылась, седой невысокий старичок с усиками щеточкой пристально глянул на посетителя.
– Разрешите войти? – попросил Турусов.
– У нас клуб теоретического собаководства, – отчеканил старичок и хотел было закрыть дверь, но Турусов успел вставить в проем носок ботинка.
– Я по другому вопросу, – произнес он как можно загадочнее.
– По какому? – старичок недовольно поморщил нос.
– Касательно ящиков с шифром ТПСБ… – негромко сказал Турусов и тут же понял, что пришел по правильному адресу.
Старичок разволновался, на его лбу выступил пот. Он впустил посетителя, засуетился, засеменил рядом.
Внутри было тесно. Ярко горела стоваттка без абажура, свисавшая с потолка: освещала грубо сколоченный стол на коротких ножках и четыре стула. На стенах висели три великих портрета и пустая рамка под стеклом.
Турусов поздоровался. На него пристально смотрели три старика, сидевших неподвижно под портретами.
– Присаживайтесь, молодой человек! – торопливо сказал тот, что открывал двери. – Итак, вы историк?
– Нет. Бывший сопровождающий.
– Значит, все-таки историк. Что ж, давайте сначала познакомимся. – Старичок подошел к столу. – Меня зовут товарищ Федор. Это, слева направо, товарищ Михаил, товарищ Алексей и товарищ Борис.
Старики величественно кивнули, услышав свои имена.
– Моя фамилия Турусов. Можно: товарищ Турусов.
– Нельзя! – строго произнес товарищ Федор. – Вы не товарищ, у вас другая система отношений и смысл у слов другой. У вас нынче никаких, в принципе, настоящих товарищей и нет, одни граждане. Ну, рассказывайте!
Все четверо внимательно смотрели Турусову в глаза.
– Я хотел от вас узнать… – Турусов пожал плечами и недоумевающе обвел взглядом хозяев клуба теоретического собаководства.
– От нас?! – удивленно переспросил товарищ Борис, худой высохший старик с подкрашенными хной седыми волосами. – А что вы хотели узнать?
– О содержимом ящиков…
– Мы сами, молодой гражданин Турусов, узнаем о каждом отдельном ящике только при вскрытии, но увы это бывает нечасто. – Товарищ Федор обошел вокруг стола и остановился возле товарища Бориса. – Мне казалось, вы пришли помочь нам. Я не спрашиваю, каким образом вы нас разыскали.
– Да я – то чем могу помочь?! – Турусов озадаченно помолчал.
– Можете! – уверил товарищ Михаил, теребя дрожащей рукой значок “Ворошиловский стрелок” на выцветшем военном кителе. – Вы же хотите стать Товарищем.
Акустика комнатки приглушила слова и звуки, добавляла в них железные нотки. Турусов даже поежился. На секунду показалось, что он в комнате медиума разговаривает с душами умерших. Заметил: единственная оконница заложена кирпичом. Значит, внешнему свету сюда не добраться.
– Дело в том, что про вас и вашего коллегу мы знаем. – Товарищ Борис скрестил руки на груди. – Знаем и то, что сегодня в четыре утра в Выборг заедет другой состав. Его будут переформировать. Там тоже есть вагон с сопровождающими. Нас интересует ящик ТПСБ 46XX. Это что-то вроде дополнения к толковому словарю, не вместившему по случайности все толкования слов и названия действий. Вы молоды, вы нам поможете.
– Хорошо, – согласился Турусов. – А что именно в этом дополнении?
– Не имеет смысла говорить о том, что бы мы хотели там обнаружить. – Товарищ Федор покачал головой. – Во всяком случае, этот ящик должен кое-что прояснить.
– А разве вы чего-то не. знаете? – искренне удивился Турусов.
– Многие думают, что мы хотим что-то скрыть от граждан, – зазвучал монотонный голос товарища Бориса. – Но скрывать можно только то, что знаешь. Те, кто делают Историю, знают лишь собственный вклад в нее и обычно не спешат поведать о нем первому встречному историку. Мы объединились на старости лет, чтобы попробовать своими силами воссоздать хотя бы малейшие эпизоды нашего прошлого со всеми деталями, но без первопричин и последствий. Увы, все оказалось сложнее. Наши вклады не составили и сотой доли исторических свершений и ошибок. Но все-таки мы БЫЛИ. Нас сделали персональными пенсионерами и отрезали от действительности. Ни один журналист не хотел записать с наших слов правду о событиях, в которых мы участвовали. Они говорили, что такая история и такая правда в нынешнее светлое время никому не нужны. Мол, все уже описано так, как надо, учеными историками, которые лучше знают, что и как описывать. Только один корреспондент признался: он должен писать о будущем, а если о прошлом, то только о сегодняшнем прошлом, пока оно не стало вчерашним. Поэтому мы сами стали восстанавливать былое, реконструировать его.
– И, честно говоря, запутались немного, – перебил товарища Бориса товарищ Федор. – Но именно ящики нам во многом помогают. И вы сегодня нам поможете снять с вагона нужный груз. Уже два часа ночи.
– Скоро пойдем, – безучастно произнес товарищ Михаил.
– И все равно никто никогда не узнает всю историческую правду. – Товарищ Алексей, похоже – самый старый из них, устало глянул на гражданина Турусова. – Она существует, она бродит крупицами по памяти людей, по пожелтевшим бумажкам, но ни у кого не хватит силы и желания собрать все эти крупицы и бумажки вместе.
– Я до сих пор удивляюсь, как это тебя в тридцать восьмом вывели из-за заведенного грузовика и отпустили домой! – Товарищ Борис ехидно посмотрел на своего соклубника.
– Нам надо помолчать перед выходом! – обрубил разговор товарищ Федор.
И все замолчали.
Выйдя из зданьица, услышали вой собаки, приглушенный туманом.
– Это вой одиночества, – изрек товарищ Борис.
– Нет, – не согласился товарищ Федор. – Это вой тоски.
– Мне кажется, это вой волка, – вставил свое мнение Турусов.
– Да, одно из трех. – Товарищ Алексей вздохнул, думая о том далеком грузовике, вой мотора которого мог оказаться последней музыкой его жизни.
– Идти мы будем медленно, – предупредил Турусова товарищ Федор. – У нас слишком короткий путь.
Через полчаса Турусов споткнулся о рельс.
– Какой ногой? – оживленно спросил товарищ Борис.
– Правой.
– Значит удача, – радостно сказали старики.
По старым приметам – наоборот, подумал Турусов.
Поднялись на сортировочную горку, где густой паутиной сбегались в один узел рельсы, и в ожидании нового пути стояли одинокие, недвижимые пока вагоны. С какого-то дальнего здания тускло светил прожектор. Слабый луч его был не в силах бороться с темнотой, в которой вдруг мелькнули два огонька. Донеслись голоса.
– Там, кажется, охрана! – прошептал товарищ Алексей.
