Текст книги "Приход ночи (сборник)"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 83 страниц)

– Да, и кратер Ньютон на Луне есть...

– А прямоугольный треугольник вверху – теорема Пифагора, в честь которого тоже назвали кратер.

– Да.

– Но погодите. Нижний значок – астрономический символ Урана, и я точно знаю, что кратера с таким названием нет.

– Вы правы. Однако Уран был открыт Уильямом Гершелем. Кратер с таким именем на Луне есть, и даже три – второй в честь сестры Гершеля Каролины, а третий в честь сына Джона.

Дейвенпорт задумался, потом сказал:

– РС/2 – давление на скорость света пополам. Такой формулы я не встречал.

– Попробуйте кратеры. Р – первая буква в латинском написании слова Птолемей, с С начинается фамилия Коперника.

– И вывести среднее? Получится место точно посередине между Коперником и Птолемеем.

– Я разочарован, Дейвенпорт, – ехидно произнес Эшли. – Думал, вы лучше знаете историю астрономии. Птолемей разработал геоцентрическую модель Вселенной с Землей посредине, Коперник – гелиоцентрическую, и в центр поместил Солнце. Некий астроном пытался совместить обе системы, сделать среднее из Коперника и Птолемея...

– Тихо Браге! – воскликнул Дейвенпорт.

– Верно. А кратер Тихо – одно из самых заметных лунных образований.

– Ладно. Попробуем дальше. LN можно написать маленькими буквами и получится In – обозначение натурального логарифма. Это понятие ввел математик Непер. Насколько я знаю, такой кратер на Луне имеется.

– Отлично. Что с SU?

– Ума не приложу, шеф.

– Выскажу догадку. Когда-то в международных документах так обозначался Советский Союз – древнее государство на месте теперешней Российской области. Советские ученые первыми нанесли на карту обратную сторону Луны, и SU может обозначать какой-то из названных ими кратеров – например, Циолковский. Итак, за левыми символами скрываются названия кратеров: Пифагор, Тихо, Эвклид, Ньютон, Циолковский, Непер, Гершель.

– А что тогда правые символы?

– Проще простого. Разделенный на четверти кружок – астрономическое обозначение Земли. Стрелка, направленная на него, должна означать, что Земля – прямо вверху.

– Ага, – протянул Дейвенпорт. – Центральный Залив, над которым Солнце всегда в зените. Это не кратер, поэтому он помещен справа, отдельно от остальных.

– Ладно, – сказал Эшли, – все значки разгаданы или могут быть разгаданы, значит, записка скорее всего не бессмысленна и пытается что-то нам сообщить. Но что именно? Мы получили семь кратеров и один не-кратер, и что с ними делать? Устройство-то спрятано в одном-единственном месте.

– Ну, – устало проговорил Дейвенпорт, – обыскать целый кратер нелегко. Допустим, Дженнингс выбрал теневую сторону, чтоб укрыться от солнечной радиации. Нам все равно придется обшаривать десятки миль. Предположим, стрелка, указывающая на Землю, означает, что искомое место в кратере – то, над которым Солнце стоит ближе всего к зениту.

– До этого я тоже допетрил. Тогда мы имеем место – южная оконечность кратеров, лежащих к северу от экватора, и северная – у тех, что расположены к югу. Но какого кратера из семи?

Дейвенпорт задумался. До сих пор он не предложил ничего такого, что прежде не пришло бы в голову шефу.

– Обыскать их все, – буркнул он.

Эшли хохотнул:

– Вот уже несколько недель как мы именно этим и занимаемся.

– И какие успехи?

– Никаких. Мы ничего не нашли. Впрочем, поиски продолжаются.

– Очевидно, один из символов расшифрован неверно.

– Очевидно!

– Вы сами сказали, что название Гершель объединяет три кратера. SU, если это Советский Союз и обратная сторона Луны, может быть любым из тамошних кратеров – Ломоносовым, Жюль Верном, Жолио-Кюри – да любым! Стрелкой можно обозначить Прямую Стену.

– Не спорю. Но даже если мы верно разгадаем значки, как отличить правильную интерпретацию от ложной и как выбрать нужный кратер? Что-то должно с ходу бросаться в глаза и сразу говорить, где суть, а где – дымовая завеса. Мы в тупике, и нам нужен свежий взгляд. Что вы тут видите?

– Я скажу, что мы можем сделать, – неохотно произнес Дейвенпорт. – Мы можем обратиться к одному человеку... О Господи! – Он привстал.

Эшли мгновенно напружинился:

– Что вы увидели?

У Дейвенпорта дрожали руки и, кажется, губы. Он сказал:

– Вы изучали прошлое Дженнингса?

– Конечно!

– Что он заканчивал?

– Восточный университет.

Дейвенпорт задохнулся от радости, но старался сдерживаться. Это еще не доказательство.

– Он слушал курс экстратеррологии?

– Разумеется, как все геологи.

– Вы знаете, кто читает экстратеррологию в Восточном университете?

Эшли щелкнул пальцами:

– Такой чудик. Как его... Уэнделл Эрт

– Правильно. Чудик, который в своем роде гениален. Чудик, который несколько раз консультировал Бюро и всякий раз находил блестящее решение. Чудик, чье имя я уже собирался назвать, когда понял, что к нему и велит прибегнуть записка. Стрелка указывает на символ Земли. Это значит – отправляйтесь на Землю. А всякий ученик Эрта знает, к кому обратиться на Земле.

Эшли всмотрелся в листок.

– Возможно, вы и правы. Но что этот Эрт скажет такого, до чего б мы не додумались сами?

Дейвенпорт с вежливым спокойствием отвечал:

– Предлагаю спросить это у него, шеф.

Эшли с изумлением огляделся по сторонам и несколько раз сморгнул. Он попал не то к колдуну, не то в экзотическую антикварную лавку; казалось, сейчас из полумрака с воплем вылетит демон.

Освещение было слабое, углы прятались в тени. Стены едва угадывались, заставленные полками с микрофильмами. За трехмерной Галактический Линзой можно было с трудом различить схемы звездного неба. Карта Луны в дальнем углу вполне могла оказаться картой Марса.

Лампа освещала лишь одно место – стол в середине комнаты, заваленный бумагами и открытыми книгами. Здесь же стояло устройство для чтения микрофильмов с заправленной пленкой и весело тикал старинный круглый будильник.

Эшли с трудом верил, что на улице – ранний вечер и светит солнце. Здесь царила вечная ночь. Окна он не приметил, и хотя в комнату явно поступал свежий воздух, начальник отдела почувствовал приступ клаустрофобии.

Он придвинулся ближе к Дейвенпорту, которого странная обстановка явно не смущала.

Дейвенпорт тихо сказал:

– Сейчас придет, сэр.

– Здесь всегда так? – спросил Эшли.

– Всегда. Насколько я знаю, он никуда не ходит, только в университет через студенческий городок.

– Господа, господа!—раздался пронзительный тенор.– Рад вас видеть. Как мило, что вы зашли.

В комнату вкатился кругленький человечек, пересек тень и оказался на свету.

Он широко улыбался и поправлял сползшие вниз очки с толстыми стеклами, чтобы разглядеть гостей. Едва он отпустил руку, очки снова съехали на самый кончик носа картофелиной и повисли, грозя свалиться совсем.

– Я – Уэнделл Эрт.

Жидкий седой клинышек на пухлом круглом подбородке не прибавлял достоинства, которым не могли похвастать улыбка и яйцевидное туловище.

– Господа! Как мило, что вы зашли! – повторил Эрт и не глядя плюхнулся в кресло. Ноги его не доставали до пола на целый дюйм и болтались в воздухе. – Мистер Дейвенпорт, вероятно, помнит, как... э... важно для меня не выходить отсюда. Я путешествую только пешком, и прогулки через студенческий городок мне вполне хватает.

Эшли оторопел. Он продолжал стоять, а Эрт в растущем недоумении пялился на него. Потом вытащил носовой платок, протер очки, нацепил их на нос и сказал:

– Я вижу ваше затруднение. Вам некуда сесть. Ладно. Берите стулья. Если на них что-нибудь лежит, смахните. Смахните на пол! Рассаживайтесь, пожалуйста.

 Дейвенпорт снял со стула книги и осторожно положил их на пол. Пододвинул стул Эшли. С другого стула он снял человеческий череп и еще осторожнее поставил на стол. При этом плохо прикрученная нижняя челюсть отвисла, и череп оказался перекошенным.

– Пустяки, – милостиво сказал Эрт. – Ему не больно. Теперь рассказывайте, господа, что вас ко мне привело?

Дейвенпорт подождал, чтобы Эшли заговорил первым, и поскольку тот молчал, с явным облегчением начал:

– Доктор Эрт, помните вы студента по фамилии Дженнингс? Карла Дженнингса?

Эрт задумался. Улыбка исчезла с его лица. Чуть выкаченные глаза заморгали.

– Нет, – сказал он. – Сейчас не припоминаю.

– Геолог. Несколько лет назад он слушал у вас курс экстратеррологии. У меня есть фотография, если это вам поможет.

Эрт близоруко вгляделся в снимок, однако лицо его по-прежнему выражало сомнение.

Дейвенпорт продолжил:

– Он оставил шифрованную записку – ключ к очень важному делу. До сих пор нам не удавалось правильно ее разгадать, но одно мы поняли – она велит обратиться к вам.

– Вот как? Любопытно! И зачем же обращаться ко мне?

– Вероятно, чтоб вы посоветовали, как прочесть записку.

– Можно на нее взглянуть?

Эшли молча передал листок Уэнделлу Эрту. Экстратерролог скользнул глазами по бумаге, перевернул ее и некоторое время тупо смотрел на пустую сторону.

– Где тут сказано обратиться ко мне?

Эшли вздрогнул, но Дейвенпорт опередил его:

– Стрелка указывает на символ Земли. Мы решили, что это отсылает нас к вам.

– Да, стрелка явно направлена на символ планеты Земля. Я полагаю, это может означать буквально «отправляйтесь на Землю», если записку нашли на какой-то другой планете.

– Ее нашли на Луне, доктор Эрт, и, конечно, значение может быть именно таким. Но когда мы узнали, что Дженнингс учился у вас, мы решили, что тут подразумеваетесь вы. Понимаете, при своем домоседстве вы... э... очень земной человек.

– Он слушал экстратеррологию здесь, в университете?

– Да.

– В каком году, мистер Дейвенпорт?

–В восемнадцатом.

– A-а. Загадка разрешилась.

– Вы хотите сказать, что поняли записку? – спросил Дейвенпорт.

– Нет-нет. Она по-прежнему ничего мне не говорит. Под загадкой я разумел, что забыл Дженнингса, потому что теперь я его вспомнил. Он был очень тихий, серьезный, робкий, всегда держался в тени – такие не западают в память. Без этого, – доктор постучал по листку, – я бы его не вспомнил.

– А что изменила открытка? – спросил Дейвенпорт.

– Она составлена в форме ребуса. Не очень удачного, конечно, но в этом – весь Дженнингс. Его недосягаемой мечтой были каламбуры. Все, что я о нем помню, – это попытки играть словами. Я люблю каламбуры, я обожаю каламбуры, но Дженнингс – теперь я вижу его совершенно явственно– каламбурил ужасно. Или банально, или, как в данном случае, – маловразумительно. У него не было ни малейших способностей к игре слов, тем не менее он постоянно пытался острить...

Эшли перебил:

– Это послание целиком построено на словесной игре, доктор Эрт. По крайней мере мы так полагаем, и это сходится с тем, что вы сказали.

– Ах! – Эрт поправил очки и снова вгляделся в непонятные символы. Покусал пухлые губы, потом сказал бодро: – Ничего не понимаю.

– В таком случае... – Эшли сжал кулаки.

– Но если вы объясните, к чему это написано, – продолжал Эрт, – я, может быть, что-нибудь разберу.

Дейвенпорт быстро сказал:

– Разрешите, сэр? Я уверен, что доктору Эрту можно доверять, а вдруг это поможет?

– Валяйте, – буркнул Эшли. – Хуже уже не будет.

Дейвенпорт в сжатом, телеграфном стиле изложил предысторию записки. Эрт слушал внимательно, водя короткими пальцами по столу, словно смахивал невидимый пепел. К концу рассказа он подобрал ноги по-восточному и остался сидеть этаким благожелательным Бумой.

Когда Дейвенпорт закончил, Эрт на секунду задумался, потом сказал:

– Нет ли при вас случайно сделанной Ферраном реконструкции разговора?

– Есть. Хотите взглянуть?

– Да, если позволите.

Эрт вставил микрофильм в сканер и быстро проглядел, время от времени невнятно шепча губами. Потом постучал пальцами по загадочному листку.

– Говорите, это ключ к разгадке?

– Мы так полагаем, доктор Эрт.

– Но это не оригинал, а копия.

– Верно.

– Оригинал исчез вместе с Ферраном и, как вы считаете, попал к Ультра.

– Очень возможно.

Эрт с растерянным видом покачал головой:

– Все знают, что я не люблю Ультра. Я готов всеми силами сражаться против них и не хочу создавать впечатление, будто отказываюсь вам помочь, но – где уверенность, что Устройство действительно существует? У вас есть бормотания сумасшедшего и ваши собственные домыслы на основании копии листка с таинственными значками, которые могут не значить ровным счетом ничего.

– Да, доктор Эрт, но мы не имеем права рисковать.

– Уверены ли вы, что копия точна? Быть может, оригинал содержал нечто, его проясняющее, и без этого сообщение не прочесть?

– Мы уверены, что копия точна.

– Как насчет другой стороны? На обороте у листка ничего нет. А у оригинала?

– Человек, снимавший копию, говорит, что оборотная сторона была белой.

– Люди ошибаются.

– У нас нет оснований подозревать его в ошибке, и мы должны исходить из допущения, что копия верна. По крайней мере пока не разыщем оригинал.

– Значит, вы утверждаете, – сказал Эрт, – что любая интерпретация должна строиться исключительно на том, что мы сейчас ищем?

– Мы так думаем. Мы практически уверены, – сказал Дейвенпорт, чувствуя, как на него накатывает разочарование.

Доктор Эрт по-прежнему выглядел расстроенным.

– Почему не оставить Устройство в покое? Если ни вы, ни Ультра его не найдете —тем лучше. Я против всякого воздействия на мозг и не хотел бы способствовать его проникновению в жизнь.

Дейвенпорт, видя, что Эшли сейчас вспылит, успокаивающе тронул его за руку и сказал сам:

– Позвольте заметить, доктор Эрт, что воздействие на мозг – не единственная функция Устройства, Положим, земные космонавты на далекой примитивной планете обронили старинный радиоприемник, и, положим, местное население уже открыло электрический ток, но еще не изобрело электролампы.

Местные жители догадываются подключить радио к сети, видят, что какие-то стеклянные штучки нагреваются и начинают светиться, но, разумеется, не слышат понятных звуков, разве что хрипы и треск. Предположим, они роняют включенный приемник в ванну, где моется человек, и его убивает током. Должно ли население гипотетической планеты заключить, что оставленное землянами устройство предназначено исключительно убивать?

– Я понимаю ваше сравнение, – сказал Эрт. – Вы считаете, что воздействие на мозг – всего лишь побочная функция Устройства?

– Я в этом уверен, – с жаром отвечал Дейвенпорт. – Если мы разгадаем его истинное назначение, земная техника шагнет на столетия вперед!

– Так вы согласны с Дженнингсом, что это... – Эрт сверился с микрофильмом, – ключ к немыслимой научной революции?

– Всецело!

– Однако способность действовать на мозг остается и безумно опасна. Радио, каково бы ни было его истинное назначение, действительно может убить.

– Тем более нельзя допустить, чтобы им завладели Ультра.

– Возможно, и правительство тоже?

– На это я отвечу, что существуют разумные пределы осторожности. Подумайте: люди всегда соприкасались с опасностью. Первый кремневый нож каменного века, первая деревянная дубина еще раньше могли убивать. С их помощью сильный принуждал слабого к покорности, а это – тоже форма воздействия на мозг Важно не само устройство, доктор Эрт, и не опасность, которая в нем заключена, а намерения людей, которые им управляют. Ультра хотят истребить 99,9 процента человечества. Правительство тоже состоит не из ангелов, но такой цели у него нет

– А какая же у него цель?

– Исследовать Устройство. То же влияние на мозг можно обратить на великое благо, если подойти к нему с позиций науки и просвещения. Возможно, мы разгадаем физическую природу мышления, научимся лечить психические расстройства или даже сумеем исправить Ультра. Все человечество может поумнеть.

– Почему я должен верить, что благие пожелания воплотятся?

– Я верю. Подумайте: если вы нам поможете, остается малая вероятность, что правительство употребит Устройство во вред; если ж Устройство попадет к Ультра, возникает уже не гипотетическая угроза человечеству.

Эрт задумчиво кивнул:

– Возможно, вы правы. Однако я вынужден попросить вас об одолжении. У меня есть племянница, которая, я полагаю, меня любит. Ее постоянно огорчает мое твердое нежелание губить свою жизнь в путешествиях. Она говорит, что не успокоится, пока я не поеду с ней в Европу, Северную Каролину или еще в какую-нибудь страшную даль...

Эшли с жаром подался вперед, не обращая внимания на предупреждающий жест Дейвенпорта.

– Доктор Эрт, если вы поможете нам найти Устройство и мы сумеем пустить его в ход, то, уверяю, охотно поможем вам освободиться от фобии. Вы поедете с племянницей, куда пожелаете.

Выкаченные глаза Эрта расширились, сам он весь сжался. С минуту маленький ученый озирался, словно попал в ловушку.

– Нет! – выдохнул он. – Нет! Никогда!

Он хрипло зашептал:

– Давайте я объясню, какой мне нужен гонорар. Если я вам помогу и вы найдете Устройство, научитесь им управлять, если мое участие станет известным, племянница начнет осаждать правительство. Это очень решительная, громогласная женщина, которая способна собирать подписи и устраивать демонстрации. Она не остановится ни перед чем. Не отдавайте ей Устройство! Ни под каким видом, сколько бы она ни требовала! Я хочу оставаться таким, каков я есть. Это мой окончательный и минимальный гонорар.

Эшли вспыхнул.

– Да, конечно, если вы так хотите.

– Ваше слово?

– Мое слово.

– Пожалуйста, не забудьте. Я рассчитываю и на вас, мистер Дейвенпорт.

– Все будет, как вы пожелаете, – успокоил Дейвенпорт. – А теперь, я полагаю, вы объясните, что значат символы?

– Символы? – Эрт с трудом сосредоточил взгляд на листке. – Вы хотите сказать, треугольник, буковки и так далее?

– Да. Что они значат?

– Не знаю. Ваше толкование не хуже любого другого.

Эшли взорвался:

– Так что вы нам тут вкручивали? Что болтали насчет гонорара?

Эрт смутился:

– Я не отказываюсь вам помочь.

– Но вы не знаете, что значат символы.

– Н-не знаю. Но я знаю, что значит записка.

– Знаете?! – воскликнул Дейвенпорт.

– Конечно. Она совершенно прозрачна. Я заподозрил это довольно давно. Пленка с реконструкцией разговора убедила меня окончательно. Вы бы и сами догадались, господа, если б хоть на минуту задумались.

– Слушайте, – в отчаянии выговорил Эшли, – вы же говорите, что не понимаете символов.

– Не понимаю. Я знаю, что говорит записка.

– А что есть в записке, кроме символов? Бумага, что ли?

– В некотором смысле, да.

– Вы хотите сказать, невидимые чернила или что-то вроде того?

– Нет! Вы так близки к разгадке – неужели вы не можете понять?

Дейвенпорт наклонился к Эшли и произнес тихо:

– Пожалуйста, позвольте мне, сэр.

Эшли фыркнул, потом с усилием выдавил:

– Валяйте.

– Доктор Эрт, – сказал Дейвенпорт, – не изложите ли вы нам свои рассуждения?

– Ладно, ладно. – Кругленький экстратерролог удобнее сел в кресле и вытер потный лоб рукавом. – Разберем послание. Если вы согласны, что разделенный на четверти кружок отсылает ко мне, то остается семь значков. Если ими зашифрованы кратеры, то по меньшей мере шесть написаны для маскировки, ведь Устройство может быть только в одном. Оно неразборное и неразъемное.

Далее: ни один из значков не трактуется однозначно. SU может, по вашему толкованию, означать любое место на обратной стороне Луны, которая занимает площадь Южной Америки. РС/2 может означать «Тихо», как остроумно предложил мистер Эшли, или «на полпути между Коперником и Птолемеем», как думал мистер Дейвенпорт, или с таким же успехом «посредине между Платоном и Кассини». Также и LN может означать Непера, а может указывать на точку между Непером и Лаперузом. За F/A может скрываться Ньютон или кратер, расположенный между Фабрицием и Архимедом.

Короче, символы дают такой простор для толкований, что оказываются бессмысленными. Даже если один из них что-то и значит, его невозможно вычленить из остальных, и разумно предположить, что все семь написаны для отвода глаз.

Значит, надо определить, что в послании совершенно недвусмысленно и не вызывает сомнений. Ответ ясен: послание – ключ к решению загадки. Это – единственное, в чем мы уверены, не так ли?

Дейвенпорт кивнул, потом сказал осторожно:

– По крайней мере мы считаем, что уверены.

– Да, вы сами называли записку ключевой. Дженнингс считал Устройство ключом к немыслимой научной революции. Если мы соединим это его серьезное отношение и склонность к каламбурам, которая под воздействием Устройства могла еще обостриться... Итак, позвольте рассказать вам одну историю.

Во второй половине шестнадцатого века жил в Риме немецкий иезуит, математик и астроном. В 1582 году он помог римскому папе Григорию XII в реформе календаря, выполнив необходимые громоздкие расчеты. Он восхищался Коперником, но не принимал гелиоцентрическую систему, предпочитая по старинке считать Землю центром Вселенной.

В 1650 году, спустя почти сорок лет после смерти математика, другой иезуит, итальянский астроном Джованни Баттиста Риччоли составил карту Луны. Он называл кратеры в честь великих астрономов прошлого, а поскольку тоже отвергал систему Коперника, то посвятил самые большие и заметные тем, кто помещал в середину Вселенной Землю, – Птолемею, Гиппарху, Альфонсо X, Тихо Браге. Самый крупный кратер, который Риччоли смог отыскать, он оставил для немецкого собрата по ордену.

На самом деле этот кратер – второй по величине из видимых с Земли. Больше его только Бэйи, расположенный на самом краю лунного диска и потому почти не различимый с Земли. Риччоли его не заметил, и кратер назвали в честь астронома, жившего почти сто лет спустя и казненного во время Французской революции.

Эшли не выдержал:

– Какое отношение это имеет к записке?

– Самое прямое, – удивленно отвечал Эрт. – Разве вы не сказали, что записка – ключ к решению?

– Да, конечно.

– Разве не очевидно, что мы имеем дело с неким ключом?

– Очевидно, – сказал Эшли.

– Так вот, немецкого иезуита, о котором я говорю, звали Кристоф Клау. Разве имя Клау не созвучно слову ключ?

Эшли даже обмяк от разочарования.

– Притянуто за уши, – пробормотал он.

Дейвенпорт сказал с тревогой:

– Доктор Эрт, насколько мне известно, на Луне нет образования, которое носило бы имя Клау.

– Разумеется, нет, – с жаром произнес Эрт. – В том-то и дело. В то время, в конце шестнадцатого века, среди европейских ученых было принято латинизировать свои имена. Вот и Клау заменил немецкое «и» латинским «V» и добавил типичное для римских имен окончание. Кристоф Клау стал Христофором Клавием – пишется Clavius – и, я думаю, вы знаете об исполинском кратере Клавий...

– Ну, доктор Эрт...

– Не нукайте, – сказал Эрт, – лучше подумайте. Латинское clavis означает ключ. Видите двуязычный каламбур – Клавий – Clavius – clavis – ключ? Дженнингсу никогда бы до такого не додуматься, если б не Устройство. А так, я полагаю, он умер, торжествуя. И направил вас ко мне, зная: я сам имею такую склонность и вспомню его страсть к каламбурам.

Двое сотрудников Бюро вытаращились на маленького ученого.

Эрт сказал торжественно:

– Предлагаю вам поискать на северной стороне Клавия, в той его точке, где Земля ближе всего к зениту.

Эшли встал:

– Где у вас видеофон?

– В соседней комнате.

Эшли рванулся звонить, Дейвенпорт задержался на пороге.

– Вы уверены, доктор Эрт?

– Совершенно уверен. Но, даже если я ошибаюсь, неважно.

– Что неважно?

– Найдете ли вы Устройство. Ультра если его и отыщут, скорее всего не смогут пустить в ход.

– Почему вы так считаете?

– Вы спросили, учился ли у меня Дженнингс, но не поинтересовались насчет Стросса, а ведь он тоже геолог. Он учился у меня на курс-два позже Дженнингса. Я отлично его помню.

– И?..

– Неприятный тип. Холодный – полагаю, как все Ультра. Они очень холодные, очень жесткие, очень самоуверенные. Они не способны сопереживать, иначе не мечтали бы истребить миллиарды людей. Их чувства – ледяные, эгоистические, неспособные преодолеть расстояние до другого человека.

– Кажется, я понимаю.

– Конечно, понимаете. Из реконструкции разговора ясно, что Стросс не справился с Устройством. Ему не хватило душевного пыла, или он не смог создать нужный настрой. Думаю, все Ультра такие. Дженнингс – не Ультра – включил Устройство. Полагаю, с ним справится лишь тот, кто не способен хладнокровно причинять боль. Он может ударить под влиянием панического страха, как Дженнингс – Стросса, но не по расчету, как Стросс – Дженнингса. Короче, я считаю, что Устройство подчинится любви, а ненависти – никогда, Ультра же способны только ненавидеть.

Дейвенпорт кивнул:

– Надеюсь, вы правы. Но если вы уверены, что злому человеку Устройство не покорится, зачем было с пристрастием выяснять намерения правительства?

Эрт пожал плечами:

– Я хотел убедиться, что вы способны с ходу приводить доводы и заболтаете кого угодно. В конце концов, вдруг вам придется говорить с моей племянницей?