Текст книги "Белая королева для Наследника костей (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Глава пятнадцатая: Мьёль

Никогда в жизни я нее спала так сладко и беззаботно, хоть и проснулась далеко за полдень. А если быть точнее, то почти к вечеру.

Лежу в постели и наслаждаюсь видом вечернего сине-фиолетового неба. В это время года звезды особенно яркие и я могу бесконечно долго любоваться их первыми всполохами на безупречной глади. Ночь будет яркой от этих далеких огней.

Голова все еще немного побаливает, но это пустяки. Куда хуже, что вчерашний вечер с Раслером словно подернут какой-то дымкой. Я все помню и в то же время почти везде не хватает каких-то мелких деталей. Мы бросали веточки в огонь, прося у Огненного странника милости для ушедших и любви, но откуда мы их взяли? Не помню. Там был старик с монетой, и он что-то говорил мне. Что? Вероятно, извинялся за то, что всего его нехитрого скарба будет недостаточно, чтобы вернуть нам разницу. И еще я помню поцелуй моего короля: горячий, обжигающий, как будто он хотел заполнить пустоту в моей душе.

Я притрагиваюсь к губам – и тут же одергиваю их. Накрываю лицо подушкой, пряча стыд от теней, от себя самой. Мой король – он всегда рядом. Моя ненависть к нему – она где-то далеко. Так невообразимо далеко, что ее как будто нет. Да и была ли она вообще? Что реально, а что вымысел?

Перед мысленным взором возникает тяжелая каменная дверь. Она старая и покрыта паутиной. Тяжелая. Мне нелегко закрыть ее, мышцы рвутся от натуги. И все же она закрыта. Пусть так и будет впредь. Кем я буду, если не смогу простить? Лишь Мьёль С Короной на Голове.

Мою сладкую негу тревожит приход лекарки. Она немногословна и суетлива: раскладывает на прикроватном столике свои принадлежности, прикрикивает на служку с кувшином теплой воды, чтобы не путался под ногами. Я безропотно позволяю осмотреть свою голову, чуть морщусь, когда она обрабатывает рану. Мы обе молчим, пока в комнату не входит мой король. Он становится около двери, опирается спиной на стену и задумчиво, покусывая губу, наблюдает.

– Кажется, мне следует поблагодарить ту лошадь, – пытаюсь пошутить я, когда лекарка, закончив с моими ранами, спешно собирает вещи и пятится к двери. Раслер провожает ее долгим взглядом. – Благодаря ее копыту у меня больше нет проблем со сном.

– Как ты себя чувствуешь, Мьёль?

– Готовой к полету на вирме, – отвечаю я.

Он кивает, но выглядит каким-то холодно-потерянным, как будто пытается вспомнить зачем пришел. Мне не следует спрашивать, но слова сами срываются с губ.

– Что-то не так, мой король?

– Боюсь, мне придется на какое-то время уехать, – говорит он.

– Уехать? – переспрашиваю я. Но как? Куда? Зачем?

Невысказанные вопросы роятся в голове, жалят огненными мухами. Приходится вспомнить о крови, что течет в моих жилах, и держать рот на замке. Определенно у Раслера есть дела поважнее меня, тем более поблизости притаились мои братья. Мне не хочется об этом думать, но война не обойдет нас стороной. Просто чудо, что они до сих пор не предприняли ни одной попытки напасть. Копят силы? Выжидают подходящий момент?

Раслер несколько секунд смотрит на постель, как будто раздумывает, будет ли уместным присоединиться ко мне, но в итоге подтягивает кресло и садится напротив. Расстояние между нами не так уж велико, но оно размером с пропасть, которую не перелететь.

– Тебе придется справляться самой, – вслух размышляет он. – Кэли…

– Нет, – резко перебиваю я. Пожалуй, даже слишком резко. Голос отражается от потолка, растекается по стенам невидимым стеклянным дождем. – В этом нет никакой необходимости. Меня мутит от одного ее вида, так что, если ее присутствие не обязательное условие твоего отъезда, я буду признательна, если тенерожденая будет сопровождать тебя.

– Не обязательное, – себе под нос бормочет он.

Я скорее чувствую, чем вижу, как он пытается сказать мне что-то, но постоянно одергивает себя. Что бы это могло быть?

Прежде, чем понимаю, что творю, отбрасываю одело и иду к нему. Почему-то на цыпочках, как будто хочу спрятать эту смелость от себя самой. Раслер смотрит на меня из-под полуопущенных ресниц и ничего не предпринимает, когда я сажусь к нему на колени. Так же безучастно держит ладонями подлокотники, но запрокидывает голову, чтобы смотреть мне в лицо.

Я одержима им. Как иначе объяснить всепоглощающую тягу постоянно и всюду следовать за моим королем, ловить каждое его слово, наслаждаться сорвавшимся с губ вздохом, прикосновением.

– Ты справишься одна? – спрашивает Раслер.

Вместо ответа я обхватываю его шею, зарываюсь пальцами в волосы. Что со мной? Откуда это тепло и нежность? Эта огненная плетка, что хлещет мое сердце? Прочь, прочь дурные мысли, я лишь хочу разделить с ним немного… себя. Ведь мой король выглядит таким уставшим, а я бодра и готова хоть сейчас отправиться за ним на край света.

– Я бы хотел услышать ответ, – чуть тише, но не менее настойчиво, интересуется он.

Рука в перчатке очерчивает контур моего бедра и талии, замирает у подбородка и большой палец притрагивается к нижней губе. Боль и счастье, переплетенные в тугой поток. Я сглатываю, наслаждаясь ими. Он что-то сделал со мной, этот странный мужчина, ведь раньше все было иначе. Жаль, что память меня подводит и я с трудом могу различить, где реальность, а где воспоминания.

– Я справлюсь одна, мой король, – отвечаю я и чуть тянусь, когда он убирает руку, чтобы накрутить на палец локон моих волос. Хочется хныкать, как ребенок, которого поманили леденцом, но оставили ни с чем. – Мой Раслер, – тут же поправляю себя, помня, что ему это по душе.

Вот и сейчас: он измученно стонет, притягивает к себе и жжет взглядом мои губы. Я беззвучно словно в бреду повторяю: «Раслер… Раслер…»

– Искушение так велико, – теперь уже шепчет Наследник костей.

– Ты должен покатать меня на вирме, как обещал.

– После возвращения непременно.

– Привезешь мне что-нибудь? – Я мягко тяну его за волосы, заставляя моего короля откинуть голову на спинку кресла. Он издает гортанный звук и после некоторого колебания покоряется.

– Моей Белой королеве недостаточно полной шкатулки драгоценностей? – посмеивается он.

– Определенно, нет, – хищно улыбаюсь я. То, что тянет нас друг к другу – сладко-терпкое на вкус, смертельно острое и убийственно притягательное. – Хочу много, очень много бриллиантов и ледяных осколков.

– Больше, чем меня? – спрашивает Раслер. Тянет подол моей ночной сорочки, обнажает ноги, пальцем рисует на коленках невидимые вензеля.

– Определенно, – дразнюсь в ответ.

Боги, откуда во мне эта похотливая игривость?

Я хочу закрыть глаза, когда его пальцы скользят выше по ноге, но Раслер отдает короткий приказ:

– Нет, Белая королева, смотри на меня.

Пытаюсь, но его касания – они настолько безупречные, словно созданы самими богами. Словно он сам – мой Бог. Я почти готова раствориться в нем, настолько совершенно происходящее между нами. Мы словно две части чего-то единого, по странной и непонятной воле судьбы разбросанные в разные концы мира. И теперь тянемся друг к другу вопреки всем запретам, нормам и предрассудкам. Я не могу любить убийцу, говорит мой разум, но душа кричит: «Я уже его люблю!»

И… все меняется.

В который уже раз?

– Раслер… – Его пальцы на внутренне части моего бедра замирают. – Я должна сказать тебе кое-что.

– Нет, – пресекает он так резко, что я стремительно и без шанса на спасение падаю в пропасть с только что возведенной собой же эйфории. Я знаю, что упаду и от меня не останется ничего, но куда больше меня беспокоит вопрос: почему нет? Наверное, паника слишком ясно видна на моем лице, потому что Раслер быстро смягчается. – Мы отложим все разговоры до моего возвращения.

– Почему? – Я хочу вырваться, но он держит крепко, пальцы оставляют красные отметины на коже. – Что ты боишься услышать?

– Ложь, которую ты принимаешь за правду, – отвечает от печально и прежде чем я успеваю переварить услышанное поднимает на руки.

В тишине комнаты мы оба шумно дышим. Я хочу ударить его, хочу посмотреть, как отпечаток пятерни расцветет на его щеке алым цветком моей боли. Но строгий взгляд Раслера лишает меня всякой воли.

– Не сопротивляйся мне, Мьёль, – шепчет он. Медленно кладет на постель, задирает юбку так высоко, что я чувствую, как холодный воздух остужает разгоряченную плоть между моими ногами. – Тебе следует научиться мне доверять, Белая королева, иначе ничего не получится.

А что должно получится?

– Прекрати, – громким шепотом требует Наследник костей. – Прекрати это немедленно. Перестань все подчинять своим умозаключениям, прекрати думать, что мир вокруг – не такой, каким он должен быть. Ты и только ты делаешь его реальным. Настоящее для тебя не обязано будет настоящим для других, но и чужие предрассудки не имеют над нами власти, Мьёль.

Я с трудом понимаю, что он говорит: отчасти из-за того, что не в силах постигнуть всю глубину смысла, а отчасти потому, что его пальцы на моем бедре снова оживают. Одно легкое прикосновение к месту на сгибе бедра – и в моей голове возникает низкий шум. Или гул? Перед закрытыми глазами одна за другой вспыхивают яркие образы: я и мой король полностью обнаженные, сплетенные, вколоченные друг в друга в странном подобии гармонии.

– Пожалуйста, Раслер, – шепчу я. О чем прошу – не знаю. Кажется, я просто хочу, чтобы он стал всем для меня: воздухом, счастьем, надеждой, страстью. Этот список можно продолжать до бесконечности, и впервые в жизни меня не пугает такая одержимость. Никто и никогда не значил для меня столько, сколько значит этот мрачный немногословный мужчина.

– Пообещай мне, что не будешь делать глупостей, – просит он, и его мягкое дыхание щекочет висок.

– Я всегда спокойна и мыслю трезво, – почему-то улыбаюсь я, но от игривости не остается и следа, когда пальцы Раслера поднимаются чуть выше, отодвигают в сторону кромку моих трусиков.

– Просто скажи: «Я не буду делать глупостей», – просит он и легонько одной подушечкой пальца постукивает меня между ног.

Это чертова пытка!

Я выгибаюсь, пытаюсь как-то справиться со своим сумасшедшим телом. Пытаюсь взять себя в руки – и тщетно. Это слишком, это просто разрывает меня на куски, отделяет плоть от разума, и обе эти части сходят с ума.

– Я жду, – чуть жестче настаивает он. Останавливается, отклоняется – и я вижу, что его сиреневые глаза тускло мерцают под длинной черной челкой. Почему-то думаю, что будь у него длинная грива ниже плеч – я бы непременно вцепилась в нее руками и как следует потаскала бы моего короля за волосы. Он заслужил порцию боли за эту пытку.

– Я не буду делать глупостей… Раслер.

Он хищно скалится, садиться на колени и с остервенением сдирает с себя рубашку. Перестук падающих на пол оторванных пуговиц ласкает мой слух, а вид его обнаженного тела – взгляд. Мой король идеален, безупречен весь от ресниц и до кончиков пальцев.

Но Раслер не дает мне насладиться зрелищем: тянет к себе, заставляет сесть и с извращенной достойной садиста медлительностью распускает завязки на груди моей ночной сорочки. Я облизываю губы от нетерпения, почти готовая умолять разорвать и мою одежду тоже. Но когда пальцы Наследника костей мягко очерчивают кривой шрам от ожога, я словно каменею. Как я могла забыть?

Пытаюсь отодвинуться, но Раслер жестко сажает меня к себе на колени, заводит мои ноги себе за спину, вдавливается мне между ног так плотно, что у меня не остается сомнений – он желает меня так же сильно, как я желаю его.

– Мьёль, ты так красива. – Раслер отводит волосы с моего лица, указательным пальцем скользит по шее, поглаживает ключицу. – Красива вся и везде. И если моего возбуждения тебе недостаточно, чтобы понять, что я не вру, тогда мне придется убеждать тебя снова и снова.

Его ладонь накрывает мою грудь. Я с шумом втягиваю воздух, пытаюсь убежать от остроты этой ласки, но вторая рука крепко держит меня за спину. Я чувствую жжение в том месте, где пальцы моего короля впиваются в кожу.

– Не смей от меня ускользать, иначе я буду очень недоволен, – то ли в шутку, то ли всерьез предупреждает он.

Он сжимает мой сосок пальцами и требовательно смотрит в глаза.

– Не закрывай глаза, Белая королева.

– Я… это… слишком… – В моем голосе стона больше, чем связных слов.

– Мы с тобой сыграем, Мьёль. Я доставлю тебе удовольствие, но лишь до тех пор, пока ты не закроешь глаза. Хочу, чтобы ты смотрела на нас, на меня, ласкающего тебя, на то, как твое тело отзывается на прикосновения моих ладоней, моего языка и губ. Перестаешь смотреть – и игра заканчивается целомудренным поцелуем в лоб. До момента, пока ты сама не придешь ко мне и не попросишь продолжить. И можешь поверить мне на слово, просить придется очень старательно. Вероятно, даже губами и языком.

Раслер убирает ладонь от моей груди и вкладывает мне в рот большой палец. Едва ли я понимаю, что делаю, но тут же принимаюсь иступлено его посасывать. Однажды, еще когда была ребенком, я видела, как служанка ублажала моего брата таким образом, только он держал ее за волосы и так жестко двигал бедрами, что на лице бедняжки не было ничего, кроме паники. Уверена, с моим Раслером не будет ничего подобного.

Боги, я только что подумала о том, чтобы сделать ему…

Понимаю, что краснею, когда Раслер вторгается в мои грязные мыслишки своим смехом.

– Это определенно то, что понравится нам обоим. – Его голос звучит чуть хрипло. Рука возвращается на мою грудь, и я слышу, как Раслер прищелкивает языком. – Мьёль, ты почти закрыла глаза.

Это будет очень сложно.

Очень-очень сложно.

Сглатываю и запускаю пальцы ему в волосы. Он чуть отклоняется, давая мне возможность посмотреть, как она ласкает мою грудь: чуть сжимает и отпускает, обводит круги вокруг болезненно твердого соска. Мне тяжело подавить стон и еще тяжелее продолжать смотреть. Это слишком… порочно то что мы делаем, хоть перед богами мы муж и жена и подобными вещами должны были заняться еще в первую брачную ночь. Но было бы все вот так же? Я боялась его, хоть и тянулась, словно безмозглый ночной мотылек. Теперь же я вся – для него. И точно знаю – если мое тело не познает таинство удовольствия от его прикосновений, я сойду с ума.

– Вот так, Белая королева, – хвалит Раслер. – Никаких закрытых глаз сегодня.

Я едва ли успеваю насладиться поощрением, когда он чуть толкает меня назад и скользит губами по шее, изредка останавливаясь, чтобы прикусить кожу. Раз или два он делает это ощутимо больно. Я вскрикиваю, брыкаюсь – и мы тремся друг о друга, словно животные. Он прокладывает дорожку поцелуев к моим ключицам и ниже, замирает у соска…

– Боги… – с шумом, словно змея, шиплю я от с трудом сдерживаемого желания податься ему навстречу. – Раслер, пожалуйста, пожалуйста…

Он лишь слегка прикасается к нему кончиком языка. Меня колотит озноб. Наследник костей усмехается и жадно втягивает сосок в рот, хватает зубами и чуть тянет, отчего в моем теле одна за другой растекаются жгучие пульсирующие волны сладости. Смотреть на то, как его рот ласкает меня – это… новая грань удовольствия. Мне хочется отдаться наслаждению полностью, закрыть глаза и улететь, но я должна контролировать это. Должна познать нас.

– Ты такая сладкая, моя Белая королева, – бормочет он. Убирает руку с моей спины и опирается на нее, потому что я слишком быстро двигаюсь на нем. – Воображаю, какая ты между ног.

Эти слова…

– Демоны, Раслер! – Я остервенело тяну его за волосы, впиваюсь взглядом в румянец на щеках. Откуда он? Разве не мне одной полагается сегодня краснеть?

– Что? – дразнится он. Медленно, словно случайно, начинает толкаться в меня бедрами, и снова мягко посасывает грудь.

Я неосознанно толкаюсь ему навстречу, вижу, как он чуть морщит лоб и жмурится. Интересно, если я сейчас закрою глаза – он узнает? Не хочу проверять, ведь даже мысль о том, что наше странное занятие любовью прервется, заставляет меня мучительно дрожать.

Он ускоряет темп. Я подстраиваюсь. Быстрее и сильнее, мы тремся друг о друга, и наши тела так потрясающе отзываются на этот странный танец.

Томление накатывает на меня волна за волной. Раслер отрывается от моей груди, захватывает в плен мой взгляд. Стонет, хватает мои бедра и яростно ударяется в меня.

Я раскалываюсь на тысячи тлеющих мотыльков. Или льдинок. Или боги знают, чего. Неважно, имеет значение лишь то, что я перестаю существовать, целиком растворяюсь в удовольствии. Обнимаю моего короля так крепко, как только способна в эту минуту слабости.

Он баюкает меня, как ребенка. Укладывает на кровать, но я крепко держу его за руку, взглядом умоляю не уходить и побыть со мной еще немного. Мысль о разлуке отравляет мгновение нашего счастья. Раслер укладывается рядом, прижимает меня к себе.

– Я привезу тебе тысячу ледяных осколков, моя Белая королева, – обещает он.

– Ни к чему, я просто пошутила.

Он смеется и последнее, что я слышу прежде, чем нырнуть в негу, его тихое: «Это все, что я могу тебе дать».

Глава шестнадцатая: Мьёль

Раслер уезжает. Я не нашла сил, чтобы попрощаться с ним, как подобает жене и королеве: пожелать доброго пути, дать в дорогу оберег, над которым мне полагалось прочесть молитвы всем северным богам. Вместо этого я проспала весь вечер и всю ночь, а теперь смотрю, как мой король в сопровождении своей вездесущей длинноухой спутницы выезжает за ворота. Он не поворачивает головы, хотя я почти физически чувствую, что он близок к этому. И мне так нужен его прощальный взгляд – но я стою у окна, кутаясь в тяжелую шаль и молча наблюдаю за тем, как два всадника медленно растворяются на белоснежном полотне долины. И даже когда смотреть уже не на кого, еще долго смотрю в пустоту.

Одиночество уже здесь.

Оно подкрадывается ко мне и тяжело дышит в затылок, отравляя своими безмолвными пророчествами: Раслер уехал и во всем полуразрушенном замке, который я когда-то называла своим домом, больше нет ни единой живой души, ради которой мне бы хотелось жить. Как ни ужасно это звучит. Я словно тряпичная кукла: отъезд Раслера пробивает брешь где-то в области моего сердца – и я чувствую, как в дыры высыпаются мечты, желания и эмоции. Остается лишь оболочка, которой ничего не хочется и которая с радостью бы впала в спячку до самого его возвращения.

И все же я – Белая королева. Я должна думать о людях, которые от меня зависят, должна помнить, что любая слабость – это гниль, которая разъедает даже самых сильных.

Поэтому я зову горничную и терпеливо выдерживаю скучный процесс одевания и укладки волос. Девчонка немногословна, и меня это радует – кажется, достаточно любого раздражающего звука, чтобы я снова впала в ярость. Даже несмотря на зарок держать себя в руках.

Я провожу день, занимаясь повседневными делами и заботами, которых, к моему большому облегчению, оказывается достаточно, чтобы утопить тоску. Проверить амбарную книгу и спросить с кастеляна за каждую унцию зерна, сделать выволочку слугам, пройтись по замку с мастером-строителем и раздать порцию словесных (и не только) оплеух за то, что кое-где работа до сих пор не сдвинулась с места. Когда-то всем этим занималась моя мать, а я потихоньку таскалась за ней следом. Тогда это казалось настолько увлекательным таинством, что я бы душу отдала, лишь бы быть хоть как-то к нему причастной. Занимаясь этим сейчас, я чувствовала лишь облегчение от того, что не провожу время в праздности.

Самое интересное – чтение писем, я оставила на следующий день, собираясь заняться этим с самого утра. Вот только сон ночью бежит от меня, словно я была убийцей с отравленным кинжалом.

Провалявшись в постели достаточно долго, чтобы начать снова сходить с ума, встаю, одеваю домашний теплый халат и присаживаюсь к столу. Кипа писем такая огромная, что внушает оптимизм – вероятно, этого хватит на несколько дней. А больше, я надеюсь, Раслер отсутствовать не будет.

Тусклый свет лампы бросает на стены длинные причудливые тени. Если долго на них смотреть, они начинают отлипать от стен и протягивать свои длинные бесформенные руки ко всему, до чего могут дотронуться. Усилием воли заставляю себя сморгнуть эти навязчивые образы. Здесь никого нет, лишь я и Огромная Беспощадная Тоска, которая распухает каждый час с момента отъезда моего короля.

Хватаю наугад первый попавшийся пергамент, скольжу взглядом по корявому размашистому почерку, пытаюсь представить, что за человек его писал. Неинтересно: какая-то чернильная болтовня ради болтовни. Я откладываю его в сторону и беру следующее. Жена лорда Акельгара интересуется, не хочет ли Белая королева присоединится к их инициативе организовать лечебницу для нищих. Я помню ее: маленькую седоволосую женщину с бесконечно грустными подслеповатыми глазами. Она так близорука, что передвигается исключительно под руку с такой же старой, как и она, служанкой. Выглядят скорее подругами, да и болтают так же непринужденно. Скорее всего это письмо тоже писала служанка. Я собираюсь с мыслями, достаю писчие принадлежности, чистый пергамент и пишу ответ. Старательно вывожу слово за словом, приправляя каждый завиток вежливостью и почтением к ее возрасту: король Северных земель с радостью пожертвует денег, чтобы помочь тем, кого жизнь лишила средств к существованию. И между строк вписываю: если, конечно, его имя будет должным образом обласкано. Наследник костей – завоеватель и чужак, кость в горле не только Логвару, но и доброй половине Севера. Нам нужна народная любовь, даже если ее придется покупать таким образом.

Я перевязываю письмо лентой, растапливаю край сургучного стержня и капаю немного на скрещенные края. Последний штрих – печать. Еще одно таинство, которое теперь совсем меня не радует.

Третье письмо от какого-то купца с придурью – с трудом улавливаю смысл его послания.

Четвертое, пятое, десятое…

Они проходят сквозь меня единым бесцветным потоком. Я даже не тружусь запомнить прочитанное: половина из написавших, вероятнее всего, давно мертвы, ведь вся эта кипа копилась почти целый месяц. А судя по состоянию некоторых – и того больше. Оно и понятно: отец не любил бумажную волокиту, а потом…

Когда я отчаиваюсь найти что-то интересное, на глаза попадается пергамент почти в самом низу все еще внушительной стопки. На торчащем наружу обтрепанном краешке отчетливо видна часть аккуратной подписи. И она мне знакома.

Я так тороплюсь, когда тяну заветный пергамент наружу, что большая часть стопки словно срезанная гильотиной падает на пол. Не обращаю внимания, ведь я уже вижу цель.

Так и есть – это письмо от Артура. Мне хорошо знаком его почерк: аккуратные, любовно выписанные буквы, все строго одной высоты, изящно скользящие на невидимых строчках, словно легион крохотных канатоходцев. Странно, почему письмо здесь. И еще более странно, что оно вскрыто. Да и выглядит так, словно прошло через каждую пару рук в замке. Обычно отец оставлял за мной право самой вскрывать каждую весточку от Артура, но очевидно, у него была веская причина, чтобы сделать исключение.

Я подвигаю лампу поближе: чернила на пергаменте растеряли прежнюю остроту, и приходится напрягать зрение, чтобы прочесть некоторые слова.

С первых же строк становится ясно, что письмо адресовано не мне, и даже не моему отцу, что весьма странно. Артур пишет… Логвару. С которым всегда был на ножах. Мягко говоря. Впрочем, и тон письма соответствующий.

– Она больше никогда… Можешь хоть за жопу себя укусить… Я сделаю ее своей… – бормочу я вслух. И кажется, что даже тишина прислушивается, ловит каждое мое слово. – Если попытаешь… Получишь только ее хорошенькую белокурую головку…

Пергамент дрожит в моих руках. Прикрываю глаза, снова и снова повторяю в уме прочитанное, зачем-то пытаюсь произнести эти слова голосом Артура, его интонациями. Тщетно: он никогда не был таким грубым, он даже голоса повышать не умел. И все же нет ни единого повода думать, что я обозналась. Мы были близки почти год, виделись даже чаще, чем положено видеться жениху и невесте.

Нелепость какая-то. Бессмыслица.

Я понимаю, что мечусь в четырех стенах, когда тени от лампы уже окружают меня призрачным хороводом.

– Прочь! – выкрикиваю я, и они ненадолго замирают.

А потом я вижу хищный оскал беззубого рта на одной из их безликих голов-болванок. Пячусь к столу и хватаюсь за первое, что попадает под руку: нож для бумаг. Слепо размахиваю перед собой, режу воздух. И лишь немного погодя понимаю, что снова поддалась панике и позволила страхам одержать победу. Нужно время, чтобы прийти в себя.

Я озираюсь по сторонам в поисках письма: нужно еще раз прочесть, попытаться разобрать больше слов, понять, кто такая «Она». У Артура нет ни братьев, ни сестер, его мать, как и моя, давно в могиле.

Письма нигде нет. Падаю на колени, шарю вокруг, но оно словно сквозь землю провалилось. Понимаю, что как никогда близка к очередному приступу паники, но все еще хватаюсь за надежду. У Артура была другая женщина? Я не люблю его, и сейчас мне нет до этого дела, но извращенному любопытству это невдомек: оно жужжит раскаленной осой где-то у виска и требует размотать этот клубок.

В какой-то момент мой взгляд падает на камин: огонь почти потух, ведь я не потрудилась положить в него поленьев. И все же даже тех жидких языков пламени достаточно, чтобы превратить мои надежды в ничто. Из паники меня швыряет в апатию, и я с безразличием наблюдаю, как пергамент чернеет и рассыпается поверх поленьев. Теперь о том, что было написано среди вытертых строк, знает разве что Огненный странник.

И он зачем-то делится со мной объедками своего пира. Я замечаю клочок обугленной со всех сторон бумаги. Подползаю ближе, вытаскиваю его как раз в тот момент, когда язык огня уже собирается слизать с него последние слова. Должно быть больно, но единственное, что я чувствую – легкое покалывание в кончиках пальцев. Пламя гаснет, а вместе с ним гаснет лампа. Несусь к окну и в скудном свете луны считываю с заветного клочка всего несколько слов:

– «Я знаю, что ты ее любишь…»

Что за чушь? Логвар не любит никого, кроме войны и короны. Может быть речь об одной из этих «женщин»?

– Ты знаешь, что нет, – говорит приятный женский голос из-за моей спины.

Медленно поворачиваюсь, потому что спальня вдруг начинает расшатываться из стороны в сторону, грозя превратить меня в камешек, который вот-вот начнет кататься от стены к стене, как в той идиотской игрушке, которую подарил мне отец.

Она стоит прямо позади меня – и это обескураживает, выталкивает из моей груди сдавленный крик.

Это… я? Мокрая, покрытая инеем, но все же определенно я. Кончики волос превратились в колючие иглы сосулек и плавно, словно живут своей жизнью, раскачиваются из стороны в сторону. На ресницах застыли крохотные, словно искры, льдинки, губы словно покрыты черничным соком – такие же неестественно синие, сухие и растрескавшиеся.

– Ты просто ночная марь, – пытаясь отмахнуться от видения я. – Тебя не существует.

Она протягивает руку, и я с ужасом понимаю, что моя рука тянется навстречу. И ничего не помогает противостоять этой тяге, я беспомощна перед ожившим порождением своих кошмаров.

– Нет ничего более реального, чем я, Мьёль, – мягко, как будто флиртует, говорит отражение.

Хватает меня за запястье, и я кричу. Боль словно насаживает меня на огромный ледяной шип, который стремительно сковывает мое сердце, превращает кровь в венах в замерзшие реки. Должно быть у меня жалкий вид, потому что копия меня разжимает пальцы и отступает. И лишь теперь я снова могу дышать, оживаю.

– Реальность болит сильнее, чем гниющая рана, Мьёль, – чуть прищелкивая языком, говорит так похожий на меня саму ночной кошмар. – Ты можешь и дальше блуждать в темноте, прятаться от прошлого, но я никуда не денусь. Ведь прошлое куда сильнее связано с нами, чем кажется на первый взгляд. Человек может жить без рук и без ног, даже без того и другого разом. Мертвецы из трясин могут существовать без сердца и крови, с разложившейся плотью на костях. Но у каждого из них есть прошлое, и оно ходит по пятам, словно голодный пес.

– Кто ты? – спрашиваю я.

– Лишь то, что тебе нужно вспомнить, – с нотками раздражения отвечает ночная гостья. – Лишь маленькая коробка с секретом.

– Похоже, я потеряла ключ, – бормочу я, поглядывая на нож для бумаг, который валяется на полу в соблазнительной близости от моей ноги. Вероятно, если мне повезет и если я смогу двигаться достаточно быстро…

Собственные мысли не поспевают за телом. Я лишь обдумываю возможность, а рука змеей тянется вниз, пальцы сжимаются на выточенной из акульей кости рукояти. Я бью наотмашь, не глядя, уверенная, что не промахнусь. Она стоит впритык, тут попал бы даже слепой!

Кристаллики злого смеха звенят у меня в ушах, но это все, что от нее осталось. Ни капельки крови, ни рухнувшего тела.

– Воюешь с собственными кошмарами, Мьёль? – многоголосым эхо отражается от стен ее голос.

Снова и снова, как тот слабоумный мальчишка, сын нашего кузнеца. Тот может часами смотреть в одну точку и повторять какую-то чушь, словно заводная игрушка.

Что-то не так.

Мне холодно. Мне так ужасно холодно, что, если бы огонь в камине не погас, я бы сунула в него ладони хоть немного согреться. Нужно понять, что не так.

И тело дает подсказку.

Ведь когда я прикладываю пальцы к губам, то понимаю – не существует никакого эхо.

Все это говорю я сама.