Текст книги "Мальчики Из Бразилии"

Автор книги: Айра Левин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

– Большинства, – сказал Либерман. Он кивнул Клаусу и Лене. – Большинство. – Он посмотрел на Нюренбергера. – И кое-кто все же останется, – сказал он.

– Сколько? – спросил Клаус.

– Не знаю, – ответил Нюренбергер.

– Вы сказали, что они могут получить пять или десять Моцартов из нескольких сотен его копий. Сколько Гитлеров может получиться из девяносто четырех? Один? Два? Три?

– Не знаю, – повторил Нюренбергер. – Как я и говорил. И на деле никто этого не может знать. – Он мрачно усмехнулся. – Личностные тесты среди лягушек не проводятся.

– Попробуйте хотя бы прикинуть, – сказал Либерман.

– Если подобранные родители сходны только по возрасту, расе и занятиям отца, то я бы сказал, что перспективы весьма сомнительны. Для Менгеле, я хочу сказать; нас же они устраивают.

– Но не в полной мере, – сказал Либерман.

– Нет, конечно, нет.

– Если бы даже существовал только один такой ... – промолвила Лена, – всегда существовала бы возможность, что он... пойдет по правильному пути. По ужасному пути.

Клаус обратился к Либерману.

– Вы помните, что сказали на лекции? Кто-то спросил вас, представляют ли опасность группы неонацистов, и вы ответили, что пока нет, но если социальные условия ухудшатся – что, видит Бог, происходит каждый день – и если появится другой лидер типа Гитлера...

Либерман кивнул.

– Который с помощью телевизионных спутников сможет обращаться ко всему миру. Глас божий с небес, – закрыв глаза, он прижал руки к лицу, придавив веки.

– Сколько из этих отцов было убито? – спросил Нюренбергер.

– И в самом деле! – спохватился Клаус. – Только шестеро! Дела еще не так плохи, как может показаться!

– Восемь! – Либерман опустил руки, моргая покрасневшими глазами. – Вы забыли Гатри в Тусконе и еще кого-то между ним и Карри. Есть и другие, в иных странах, о которых мы, скорее всего, ничего не заем. Нам известно только о тех, кто был с самого начала; во всяком случае, так обстоит дело в Штатах.

– Эксперименты с первой группой, должно быть, прошли более успешно, чем он сам ожидал, – сказал Нюренбергер.

– Я не могу отделаться от ощущения, – заметил Клаус, – что в какой-то мере вы даже рады этому достижению.

– Ну, вы не можете не признать, что чисто с научной точки зрения оно представляет собой огромный шаг вперед.

– Боже небесный! Вы хотите сказать, что можете спокойно сидеть здесь и...

– Клаус, – остановила его Лена.

– Ну, дерьмо! – Клаус отшвырнул косточку миндаля.

– Завтра же я отправлюсь в Вашингтон, – сказал Либерман, обращаясь к Нюренбергеру, – поговорить с их Федеральным Бюро Расследований. Я знаю, кто из отцов должен быть следующей жертвой; они смогут поймать убийцу, они должны будут поймать его. Не хотите ли поехать вместе со мной и помочь убедить их?

– Завтра? – переспросил Нюренбергер. – Я, скорее всего, не смогу.

– Даже, чтобы предупредить появление нового Гитлера?

– Господи! – Нюренбергер потер лоб. – Да, конечно, – сказал он, – если я в такой мере вам нужен. Но, видите ли, там есть ученые в Гарварде, Коренелле, в Калтехе, чьи заслуги куда более весомы, чем мои и кто, во всяком случае, произведет на власти куда большее впечатление, хотя бы потому, что они американцы. Я могу дать вам их имена и названия учебных заведений, если вы хотите...

– Да, хотел бы.

– ... и если почему-то я еще буду вам нужен, то, конечно же, я отправляюсь с вами.

– Хорошо, – сказал Либерман. – Благодарю вас.

Из внутреннего кармана Нюренбергер вынул ручку и записную книжку в кожаном переплете.

– Шеттлс, скорее всего, сможет вам помочь, – сказал он.

– Запишите его имя, – попросил Либерман, – и как я могу связаться с ним. Запишите всех, кого помните. – Повернувшись к Клаусу, он сказал: – Профессор прав, американцы лучше. Двух иностранцев они просто выставят.

– Разве у вас там нет контактов? – спросил Клаус.

– Они не помогут, – ответил Либерман. – Во всяком случае, в Министерстве юстиции. Но я пробьюсь. Я буду двери вышибать. Боже небесный! Подумать только! Девяносто четыре юных Гитлера!

– Девяносто четыре мальчика, – продолжая писать, уточнил Нюренбергер, – с той же самой генетической наследственностью, что и у Гитлера.

Гостиница «Бенджамин Франклин», где ему предстояло остановиться, по мнению Менгеле, не заслуживала и десятой доли одной звезды, набором которых обычно оценивается качество отеля. Хотя, как место, где предстояло наконец избавиться от врага, который уничтожил дело его жизни и последнюю надежду (поправка – уверенность) в превосходстве арийской расы, гостиница заслуживала три с половиной звезды, а, может, даже и четыре.

К тому же, клиентура, толпившаяся в холле, была преимущественно черной, и это позволяло предполагать, что преступления в гостинице не были редкостью. Как доказательство этого предположения, если тут вообще были нужны доказательства, на двери его 404-го номера красовалась надпись крупными буквами: «Ради вашей же собственной безопасности всегда держите двери закрытыми». Он оценил предупреждение.

С другой стороны, тут было достаточно немноголюдно; в 11 40 утра подносы с завтраками продолжали стоять у дверей многих номеров. Едва только избавившись от этого чертового шарфа, закрывавшего ему шею (только при пересечении границ и, может быть, в Германии он будет им пользоваться), он, вынырнув наружу, перенес в номер поднос, хлебницу и плакатик «Прошу не беспокоить». Бросив плакатик на стол, где уже валялся такой же, он стал изучать план этажа, прикрепленный к двери; на него вели три лестницы, одна из которых была тут же за углом коридора. Выйдя, он нашел ее и открыл двери, осмотрел лестничную площадку и выкрашенные серым лестничные пролеты.

Оборудование тут было отвратительным. Ко времени появления с ленча он уже извлек из прямой кишки трубочку с алмазами, промыл ее, припудрил раздраженную после бритья кожу шеи, распаковал все свои вещи, посидел у телевизора и набросал список всего, что ему предстояло купить и сделать. Но официант, который принес ленч, оказался белым, примерно его лет, шестидесяти или около того, одетый в белый сюртук, который, скорее всего, можно приобрести в любом магазине рабочей одежды. Купить его было куда легче, чем похищать, и он записал эту покупку тоже.

Поесть, познакомиться с симпатичной женщиной... впрочем, забыть об этом.

Он покинул отель в начале второго, воспользовавшись боковой дверью. Темные очки, отсутствие усов, шляпа, парик, шарф, высоко поднятый воротник. Пистолет в наплечной кобуре. Ничего ценного в той жалкой комнатке не осталось, но в Штатах лучше всего быть при оружии.

Улицы Вашингтона оказались чище, чем он предполагал, и достаточно привлекательны, но после недавно выпавшего снега они были мокрыми. Первым делом он остановился у обувного магазина и приобрел себе пару обуви на резиновой подошве. Из лета он сразу же оказался в зиме, а он всегда был чувствителен к холоду; в списке покупок был и набор витаминов.

Он гулял, пока не набрел на книжный магазин, войдя в который сменил темные очки на обыкновенные. Он нашел экземпляр книги Либермана и внимательно рассмотрел его небольшую квадратную фотографию на последней обложке. Спутать такой еврейский шнобель просто невозможно. Полистав страницы, он добрался до подборки снимков в середине книги и нашел свой собственный; вот уж трудновато будет Либерману опознать его. Снимок был сделан в Буэнос-Айресе и, скорее всего, оказался лучшим из тех, что попали Либерману в руки; но ни в парике и с усами, ни со своим ежиком седоватых волос и начисто выскобленной верхней губой – ни в том, ни в другом случае он, увы, ничем не напоминал того симпатичного мужчину, которым был шестнадцать лет назад. Конечно же, Либерман его не опознает.

Поставив книгу обратно на стеллаж, он остановился у полки с путеводителями. Выбрав атласы дорог США и Канады, он расплатился двадцатидолларовой купюрой. Аккуратно пересчитав сдачу, он кивнул и покинул книжный магазин.

Снова надев черные очки, он двинулся в район не столь оживленных улиц. Он никак не мог найти того, что ему было нужно и наконец спросил молодого черного – кто, как не он, должен знать лучше всего? Он двинулся дальше, повинуясь на удивление точно данным ему указаниям.

– Какого типа нож? – из-за стойки спросил его черный продавец.

– Для охоты, – объяснил он.

Он выбрал самый лучший. Производство Германии, отлично лежит в руке, поистине великолепное изделие. И так остер, что им без труда можно было отрезать ленточки от листа бумаги на весу. Еще две двадцатки и десятка.

Рядом располагалась аптека. Он приобрел свои витамины.

В следующем квартале он увидел вывеску «Рабочая одежда».

– Как мне кажется, вам нужен тридцать шестой размер.

– Да.

– Не хотите ли примерить?

– Нет.

Из-за оружия.

Он купил еще и пару белых хлопчатобумажных перчаток. Ему так и не удалось найти продовольственный магазин. Никто не знал, где он находится; наверное, они вообще не ели.

Наконец он нашел один, залитый светом, супермаркет, забитый черной публикой. Он купил три яблока, два апельсина, два банана и для полноты набора аппетитно выглядевшую кисть винограда без косточек.

К «Бенджамину Франклину» он добрался на такси – к боковому входу, будьте любезны – и в 3.22 уже сидел в своей жалкой комнатушке.

Передохнув, он съел виноград и, расположившись в удобном (ха!) кресле, стал рассматривать атлас, то и дело справляясь со списком имен, адресов и дат. До Уиллока добраться он успеет – предполагая, что тот все еще обитает в Нью-Провиденсе, Пенсильвания – почти точно по расписанию, ну, а потом уж, как получится. У него шесть месяцев, и он постарается в них уложиться. К Дэвису в Кентакки, затем он поднимется вверх в Канаду за Штрогеймом и Морганом. Потом в Швецию. Нужно ли ему будет возобновлять визу?

Отдохнув, он стал репетировать будущие действия. Сняв парик, он надел белый смокинг, белые перчатки и стал шлифовать умение непринужденно нести на подносе корзину с фруктами; раз за разом он повторял: «Примите поздравления от администрации отеля», пока не добился более-менее удовлетворительного произношения.

Заняв позицию спиной к запертой двери, он прикидывал, как, произнеся выученную фразу, он пронесет поднос через комнату и поставит его на буфет, вытянет нож из ножен за поясом и повернется, держа нож за спиной; сделает несколько шагов и остановится, отведя назад левую руку – «Благодарю вас, сэр». Левой рукой захват сзади, удар правой.

– Благодарю вас, сэр. Благодарю вас, – произношение никак не давалось. Захват левой, удар ножом с правой руки.

Но даст ли этот еврей на чай?

Он стал продумывать и другие варианты действий.

***

Залитое солнцем плато облаков неожиданно ушло из-под крыла, и внизу открылась черно-синяя плоскость океана, испятнанная белыми барашками волн; сверху она казалась неподвижной. Подперев подбородок рукой, Либерман не сводил с нее глаз.

М-да.

Он лежал без сна всю ночь и весь день, не ощущая потребности в отдыхе, думал о выросшем Гитлере, бросающем свои пронизанные демонической ненавистью речи в толпу, уже забывшую уроки истории. О двух или даже трех Гитлерах, в разных местах пришедших к власти, в окружении признавших его последователей, считающих самих себя первыми человеческими существами, появившимися на свет в результате процедуры, которая в 1990 году будет общеизвестна и широко практиковаться. Этот человек, единый в нескольких лицах, схожих более, чем братья-близнецы – разве не могут они объединить силы и развязать (с оружием 1990 года!) первую и последнюю межрасовую войну? Конечно, в этом и заключалась надежда Менгеле, о чем Барри передал его словами: «И предполагается, что с Божьей помощью мы придем к триумфу арийской расы!» На словах он к этому и стремился.

После того, как в 72-м году скончался Гувер, у него была почти стопроцентная уверенность, что его столь радостным известиям будет дан от ворот поворот. Он уже слышал удивленный вопрос:

– Яков... кто?

Как легко было прошлым вечером сказать Клаусу, что он все организует, что он двери будет сшибать с петель; но, по правде говоря, никаких контактов, никаких связей у него не было. В свое время он встречался с парой сенаторов, которые по-прежнему занимали свои посты и кто-то из них, конечно, и мог бы открыть нужные двери. Но сейчас, придавленный ужасом от открытия, он боялся, что даже при открытых дверях упущено слишком много времени. Можно расследовать обстоятельства смерти Карри и Гатри, опросить их вдов, спросить Уиллоков... но сейчас во главе угла стояла настоятельная необходимость поймать возможного убийцу Уиллока и через него выследить остальных пятерых. Остальные из девяноста четырех человек должны будут остаться в живых; ручка сейфа (если воспользоваться сравнением Лены; стоит запомнить его выразительность и в свое время использовать), не должна встать на засечку последнего и самого опасного номера в этой комбинации.

И, что еще хуже, 22-е число – всего лишь примерная дата предполагаемой смерти Уиллока. А что, если подлинная дата уже прошла несколько дней назад? А что, если – смешно, до чего такая мелочь может сказаться на всей будущей истории – Фрида Малони ошиблась, посчитав, что щенку было всего десять недель от роду? А что, если ему было девять недель или даже восемь, когда Уиллоки получили своего ребенка? Убийца уже мог сделать свое дело и исчезнуть несколько дней назад.

Он глянул на часы: 10.28. Это было ошибкой, поскольку он еще не подогнал их под новые часовые пояса. Что он и сделал – стрелки двинулись назад и сейчас циферблат показывал 4.28. Через полчаса будет Нью-Йорк – таможня и короткий бросок в Вашингтон. Он надеялся, что сегодня вечером ему удастся хоть немного поспать – он уже чувствовал усталость – и утром он будет звонить в офисы сенаторов, звонить Шеттлу и другим из списка Нюренбергера.

Если бы только ему сразу же пошли навстречу и тут же кинулись выслеживать убийцу Уиллока – без каких– либо ожиданий, объяснений, проверок и вопросов. Он должен был бы прибыть сюда пораньше и мог бы, знай он всю ситуацию...

Эх!..

Что ему было бы нужно на самом деле – так это еврейское ФБР. Или американское отделение израильского Моссада. Куда он мог бы завтра придти и сказать: «В Нью-Провиденсе, штат Пенсильвания, нацисты собираются убить человека по фамилии Уиллок. Охраняйте его и схватите нациста, Не задавайте мне никаких вопросов; все объясню потом. Я Яков Либерман – и разве я когда-нибудь вводил вас в заблуждение?» И они снимутся с места, не говоря лишних слов, и все сделают как надо,

Мечты! Если только существовала бы такая организация!

Люди в салоне стали пристегивать ремни безопасности и переговариваться друг с другом; зажглась предупредительная надпись.

Либерман, нахмурясь, не отрывал взгляда от окна.

Поспав часик и приободрившись, Менгеле помылся и побрился, надел парик и приладил накладные усы, после чего облачился в тесный пиджак. Все необходимое он разложил на постели (белый сюртук, перчатки, нож в ножнах, поднос с корзинкой с фруктами и табличку «Прошу не беспокоить») – как только он убедится, что Либерман прибыл, и узнает номер его комнаты, он быстренько переоденется и без промедлений приступит к исполнению своей роли официанта.

Оставляя комнату, он попробовал надежность ручки и повесил на нее другую табличку «Прошу не беспокоить».

В 6.45 он уже сидел в холле, листая экземпляр «Таймса» и поглядывая на вращающуюся дверь. Несколько клиентов, которые, неся с собой свой багаж, подходили к стойке портье, ни в коей мере не устраивали его, представляя все многообразие расовых типов; тут были не только черные и семиты, но и несколько представителей Востока. Появился было один симпатичный ариец, но через несколько минут, словно в виде компенсации за его появление, возник какой-то черный карлик, который тащил за собой тяжелый чемодан на колесиках.

В двадцать минут восьмого вошел, наконец и Либерман – высокий и сутулый, с темными усами, в кепке и подпоясанном плаще. Был ли именно этот тип Либерманом? Еврей, это видно, но слишком молодо выглядит и без либермановского шнобеля.

Встав, он пересек холл, намереваясь взять экземпляр «На этой неделе в Вашингтоне» из стопки изданий на треснувшем мраморном прилавке.

– Вы остаетесь до вечера пятницы? – услышал он за спиной вопрос портье, обращенный к предполагаемому Либерману.

– Да.

Портье звякнул колокольчиком.

– Проводите мистера Морриса в семьсот семнадцатый.

– Да, сэр.

Он пересек холл в обратном направлении. Его место занял то ли ливанец, то ли кто-то из той же шайки – толстый, сальный, на каждом пальце по кольцу.

Он нашел себе другое место.

Явился совершенно потрясающий шнобель, но он принадлежал молодому человеку, который поддерживал под локоть седую женщину.

В восемь часов он зашел в будку таксофона и набрал номер своей же гостиницы. И спросил, стараясь не касаться губами микрофона, на котором гнездились Бог знает какие микробы – ожидается ли прибытие мистера Якова Либермана.

– Минутку, – клерк у стойки снял трубку. – Заказан ли у вас номер для мистера Якова Либермана?

– На этот вечер?

– Да.

Клерк пробежал список заказов.

– Да, оставлен. Это говорит мистер Либерман?

– Нет.

– Хотите оставить какое-то послание для него?

– Нет, благодарю вас. Я позвоню попозже.

С тем же успехом он мог продолжать наблюдение и из будки, так что он опустил еще одну десятицентовую монету и осведомился у оператора, не может ли он с ее помощью получить некий номер в Нью-Провиденсе, Пенсильвания. Та продиктовала ему длинную вереницу цифр; он записал ее на полях «Таймса» и, опустив в монетоприемник еще один десятицентовик, набрал ее.

На другом конце его должен оказаться Генри Уиллок из Нью-Провиденса. Женщина дала ему и адрес. «Олд Бак-роуд», у дома не было номера.

К стойке подошел какой-то латинянин с чемоданом и пуделем на поводке.

Подумав несколько секунд, он снова позвонил оператору и дал ей инструкции. Выложив на полочку под телефоном ряд монет, он отобрал нужное количество.

И лишь когда телефон на другом конце, звякнув, в первый раз подал сигнал, он понял, что, если попал на правильного Генри Уиллока, ему может ответить сам мальчик. И через несколько секунд он может услышать своего восставшего из небытия фюрера! От головокружительного восторга у него перехватило дыхание, шатнуло к стенке будки, когда телефон на том конце снова подал голос. О, молю тебя, дорогой мой мальчик, подойди и сними трубку, чтобы я услышал твой голос!

– Алло, – женщина.

Он перевел дыхание.

– Алло?

– Добрый день, – он выпрямился. – На месте ли мистер Генри Уиллок?

– Он дома, но сейчас он вышел.

– Я говорю с миссис Уиллок?

– Да, это я.

– Мое имя Франклин, мэм. Если не ошибаюсь, у вас есть четырнадцатилетний сын?

– У нас есть...

Слава Богу.

– Я организую тур для детей такого возраста. Заинтересованы ли вы в том, чтобы летом послать его в Европу?

Смех.

– О, нет, я об этом не думала.

– Могу ли я выслать вам наш проспект?

– Можете, но это все равно ничего не даст.

– Ваш адрес Олд Бак-роуд?

– Совершенно верно, он тут живет.

– В таком случае желаю вам всего наилучшего. Простите, что побеспокоил вас.

Взяв рекламный листок со стойки агентства по прокату автомобилей, рядом с которой никого не было, то и дело поглядывая на вращающуюся дверь, он сел изучать его.

Завтра он возьмет напрокат машину и отправится в Нью-Провиденс. Отдав должное Уиллоку, он вернется в Нью-Йорк, оставит машину, продаст камни и вылетит в Чикаго. Если Роберт Дэвис еще обитает в Кентакки.

Но куда же, черт побери, провалился этот Либерман?

К девяти часам он зашел в кафе и занял место на краю стойки, откуда его взгляду открывались те же вращающиеся двери. Съев пару яиц всмятку и тост, он выпил самый паршивый в мире кофе.

Разменяв доллар на мелочь, он зашел в телефонную будку и снова позвонил в свой же отель. Может, Либерман попал в него сквозь боковую дверь.

Он так и не появлялся. Его по-прежнему ждали.

Менгеле позвонил в оба аэропорта, надеясь – ведь это возможно, не так ли? – что произошла авиакатастрофа.

Ему не повезло. Все рейсы прибыли по расписанию.

Этот сукин сын мог остаться в Маннгейме. Но сколько он будет там торчать? Слишком поздно звонить в Вену и выяснять у фрейлейн Циммер. Или, точнее, слишком рано: там еще нет и четырех часов.

Он начал беспокоиться: может быть, кто-то запомнил, как он весь вечер сидел в холле, наблюдая за дверьми.

Да где же ты, проклятый еврейский выродок? Иди же, дай мне убить тебя!

В среду днем, в несколько минут третьего, Либерман вылез из такси, наглухо застрявшего в уличной пробке в центре Манхэттена и, несмотря на холодный дождь, двинулся по тротуару. Его зонтик, что он одолжил у пары, у которой остановился на ночь, Марвина и Риты Фабр, представлял собой радужное разноцветье цветов (но все же это зонтик, сказал он себе; радуйся, что хоть он у тебя есть).

Он торопливо шел по западной стороне Бродвея, минуя шляпки других зонтиков (все сплошь черные) и людей в непромокаемых плащах. Приглядевшись к номерам домов, мимо которых он шел, Либерман прибавил шагу.

Миновав семь или восемь кварталов, он пересек улицу и перед его глазами предстало здание в двадцать с лишним этажей суровой каменной кладки и узкими проемами окон; он прошел под аркой его дверей и, сложив цветастый зонтик, потянул на себя тяжелую стеклянную панель двери.

Оставив позади холл, выложенный черным камнем и уставленный витринами с прессой и деликатесами, он присоединился к полудюжине людей, ждавших лифт; все они отряхивали влагу с обуви, и с их сложенных зонтиков струилась вода.

Оказавшись на двенадцатом этаже, он двинулся по коридору, присматриваясь к номерам надписей на дверных панелях: 1202 – «Аарон Голдман, искусственные цветы»; 1203 – «С. и М.Рот, импорт стеклянной посуды»; 1204 – «Куклы для малышей, В.Розенцвейг». На двери с номером 1205 была аббревиатура YJD, врезанная металлическими буквами, из которых одна была несколько выше, чем остальные. Он постучал.

За непрозрачной панелью показалось что-то бело-розовое.

– Да? – отозвался женский голос.

– Я Яков Либерман.

В двери с лязгом открылась щель для писем, откуда блеснул свет.

– Не могли бы вы показать свое удостоверение личности?

Вытащив паспорт, он вложил его в щель и чьи-то пальцы взяли его.

Он остался ждать. На дверях было два замка: один, чувствовалось, был старым, а второй отливал свежим вороненым металлом.

Щелкнул язычок замка, и дверь открылась.

Он вошел. Пухленькая девушка лет шестнадцати или около того, с пышной рыжей прической, улыбнулась ему и сказала: «Шалом», возвращая ему паспорт.

Беря его, он ответил теми же словами: «Шалом».

– Мы должны быть очень осторожны, – извинилась девушка. Закрыв двери, она защелкнула оба замка. На ней была белая битловка и плотные синие джинсы; блестящий рыжий хвостик волос спускался ей на спину.

Они находились в небольшой заставленной прихожей: письменный стол, портативный ксерокс со стопками белой и розовой бумаги рядом с ним; грубые деревянные полки с рекламными листовками к распечатками статей из газет; на запертых дверях с другой стороны висел плакат со словами «Young Jewish Defenders» и изображением сжатой в кулак руки на фоне синей еврейской звезды.

Девушка потянулась взять у него зонтик; Либерман отдал его, и она поставила его в металлическую стойку, где уже были два черных и мокрых зонтика.

Снимая пальто и шляпу, Либерман осведомился:

– Вы та юная леди, которая говорила со мной по телефону?

Она кивнула.

– Вы отлично справились с делом. Рабби уже здесь?

– Он только что пришел, – она взяла из рук Либермана пальто и шляпу.

– Благодарю вас. Как поживает его сын?

– Они еще не знают. Но его состояние достаточно стабильное.

– М-да, – Либерман с сочувствием покачал головой.

Девушка нашла место для его одежды на уже заполненной вешалке. Либерман, приводя в порядок помявшийся пиджак и приглаживая волосы, глянул на стопку рекламных листовок на полке рядом: «Больше никогда!»

Извинившись, девушка боком скользнула мимо Либермана и постучала в двери с плакатом; приоткрыв их, она заглянула внутрь:

– Ребе? Тут мистер Либерман.

Распахнув двери настежь, она улыбнулась Либерману и сделала шаг в сторону.

Коренастый мужчина со светлой бородкой мрачно посмотрел на Либермана, когда тот оказался в жарко натопленной комнатке, где было тесно от собравшихся в ней людей; навстречу ему из-за бокового стола уже поднялся улыбающийся рабби Моше Горин, симпатичный, темноволосый, крепко сбитый и с выбритыми до синевы скулами; он был в твидовой куртке и желтой рубашке с открытым воротом. Он пожал протянутую ладонь Либермана обеими руками, рассматривая его проницательными карими глазами с тяжелыми тенями под ними.

– Я мечтал встретиться с вами еще с детских лет, – сказал он мягким, но уверенным голосом. – Вы один из немногих людей в мире, которыми я искренне восхищаюсь, и не только из-за того, что вы делаете, но и потому, что вы существуете без всякой поддержки со стороны общества. Еврейского общества, хочу я сказать.

Либерман, смущенный, но польщенный, сказал:

– Благодарю вас. И я хотел встретиться с вами, рабби. Так что я рад, что наши пути сошлись.

Горин представил остальных. Горбоносый мужчина со светлой бородкой и железной хваткой, что чувствовалось при рукопожатии, был его помощником, Филом Гринспаном. Высокого лысоватого мужчину в очках звали Эллиот Бахрах. Еще один, крупный и чернобородый: Пол Штерн. У самого молодого – ему было лет двадцать пять или около того – с тонкими усиками, зелеными глазами, была такая же железная хватка пальцев. Джей Рабинович. Все были в рубашках с короткими рукавами и, как и Горин, в кипах.

Подтащив стулья от других столов, все расселись вокруг Горина; он наконец и сам занял свое место. Высокий, в очках, Бахрах, сидя рядом с Гориным, прислонился к подоконнику и, сложив на груди руки, набычившись, смотрел на гостя. Либерман, сидящий по другую сторону напротив Горина, рассматривал молчаливых собранных мужчин, маленький тесный кабинетик с картами города и мира на стенах, с грифельной доской в углу, стопками книг, журналов и бумаг.

– Не стоит обращать внимания, – махнул рукой Горин.

– Не так уж отличается от моего кабинета, – улыбаясь, сказал Либерман. – Разве что чуть побольше.

– Могу вам только посочувствовать.

– Как дела с вашим сыном?

– Думаю, что с ним будет все в порядке, – сказал Горин. – Состояние у него достаточно стабильное.

– Я признателен, что вы нашли возможность прийти на встречу со мной.

Горин пожал плечами.

– С ним сидит его мать. Мне остается только молиться, – он улыбнулся.

Либерман постарался устроиться поудобнее на стуле без подлокотников.

– Когда бы мне не приходилось выступать, – сказал он, – то есть, на публике, я имею в виду, – меня постоянно спрашивали, что я думаю о вас. И я неизменно отвечал: «Я никогда не встречался с ним лично, так что у меня нет никакого мнения». – Он улыбнулся Горину. – Теперь мне придется отвечать по-другому.

– Надеюсь, в благоприятном для меня свете.

Телефон на столе зазвонил.

– Здесь никого нет, Сэнди! – крикнул Горин в приоткрытую дверь. – Разве что моя жена!

Обращаясь к Либерману, он спросил:

– Вы не ждете никаких звонков?

Либерман покачал головой.

– Никто не знает, что я здесь. Предполагалось, что я отправляюсь прямо в Вашингтон, – откашлявшись, он сложил руки на коленях. – Я отправляюсь туда завтра днем, – сказал он. – На встречу в ФБР, в связи с несколькими убийствами, которые я расследую. Здесь и в Европе. Убивали бывшие члены СС.

– Недавно? – Горин преисполнился внимания,

– Они все еще продолжаются, – сказал Либерман. – И организованы они Kameradenwerk в Южной Америке и доктором Менгеле.

– Тем самым сукиным сыном... – сказал Горин. Среди собравшихся прошло какое-то движение. Светлобородый Гринспан сказал Либерману:

– Мы организуем новую группу в Рио-де Жанейро. Как только в ней будет достаточно людей, мы сможем выслать группу коммандос и захватить его.

– Желаю вам удачи, – промолвил Либерман. – Он по-прежнему жив и здоров и стоит во главе этой комбинации. В сентябре он убил там молодого парнишку, еврейского мальчика из Эванстоуна в Иллинойсе. Юноша как раз говорил со мной по телефону, рассказывая о ситуации, когда они его настигли. И моя проблема в данный момент заключается в том, что мне потребуется немало времени, дабы убедить ФБР. И я знаю, о чем идет речь.

– Почему же вы так долго ждали? – спросил Горин. – Если все было известно еще в сентябре...

– Тогда еще мне ничего не было известно, – прервал его Либерман. – Все было очень неопределенно... с «если» и «может быть». И только недавно я получил полное представление. – Покачав головой, он вздохнул. – И во время полета мне пришло на ум, – он повернулся к Горину, – что, может быть, ваша команда, – он обвел глазами присутствующих, – может оказать мне содействие, пока я буду ходить по Вашингтону.

– Всем, что есть в наших силах, – ответил Горин. – Вам стоит только попросить, и мы к вашим услугам.

Остальные молча выразили согласие.

– Благодарю вас, – сказал Либерман. – На это я и рассчитывал. Работа заключается в том, что надо обеспечить охрану некоему человеку в Пенсильвании. Там есть такой городок Нью-Провиденс, точка на карте рядом с Ланкастером.

– Пенсильвания населена голландцами, – сказал человек с черной бородой. – Я ее знаю.

– В этой стране следующим должен погибнуть данный человек, – объяснил Либерман. – Двадцать второго числа этого месяца, но, возможно, и раньше. Может быть, всего лишь через несколько дней. Так что ему необходима защита. Но тот, кто явится его убить, не должен ни ускользнуть, ни покончить жизнь самоубийством; его необходимо перехватить, чтобы потом можно было допросить. – Он в упор посмотрел на Горина. – У вас есть люди, которые смогут справиться с такой работой? Осуществлять охрану, захватывать в плен?

Горин кивнул.

– Вы только посмотрите на них, – бросил Гринспан и повернулся к Горину. – Пусть Джей продемонстрирует свои таланты. Я буду у него в спаринге.

Улыбнувшись, Горин кивнул Гринспану и сказал Либерману:

– Он ведет себя так, словно Вторая мировая война еще не окончена. Он отвечает у нас за боевую подготовку.

– Придется потратить неделю или около того, как я надеюсь, – сказал Либерман. – Пока не подключится ФБР.

– Зачем оно вообще вам нужно? – спросил молодой парень с усиками и Гринспан обратился к Либерману: – Мы сами его вам доставим и выбьем из него информации и больше, и быстрее, чем это удастся им. Что я вам гарантирую.

Телефон снова зазвонил.

Либерман покачал головой.

– Я должен постараться подключить их, – сказал он, – ибо от них дело может быть передано Интерполу. Тут втянуты и другие страны. Кроме этого одного убийцы есть и пятеро других.