Текст книги "Мальчики Из Бразилии"

Автор книги: Айра Левин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Айра Левин
Мальчики из Бразилии

Глава первая

Ранним сентябрьским утром маленький двухмоторный самолет, в окраске которого мешались чернь и серебро, приземлился на дальнюю посадочную дорожку аэропорта Конгонхас в Сан-Пауло; сбросив скорость, он развернулся и остановился у ангара, где в ожидании его уже стоял лимузин. Трое мужчин, один из которых был в белом, выйдя из салона аэроплана, сели в машину, которая от Конгонхас направилась к белым небоскребам центра Сан-Пауло. Минут через двадцать лимузин остановился на Авенида Ипиранга перед «Сакаи», японским рестораном в виде храма.

Трое мужчин бок о бок вошли в холл «Сакаи», украшенный красными лаковыми панелями. У обоих из них, белокурого и брюнета, в темных костюмах, под которыми чувствовались тренированные мышцы, был агрессивно-настороженный вид. Третий, что шел между ними, был постарше и субтильнее; он был весь в белом, от туфель до шляпы, если не считать лимонно-желтого галстука. Рукой, затянутой в белую перчатку, он держал чемоданчик темной кожи и не без удовольствия насвистывал какую-то мелодию.

Девушка в кимоно, присев, изобразила счастливую улыбку и, взяв шляпу у человека в белом, потянулась было за его чемоданчиком. Тем не менее, он отстранился от нее и обратился к стройному молодому японцу, который приветствовал его улыбкой и низким поклоном.

– Мое имя Аспьяцу, – сообщил он на португальском языке с твердым немецким акцентом. – Для меня зарезервирован отдельный номер.

На вид ему было лет шестьдесят с небольшим, если судить по короткому ежику седоватых волос, живым карим глазам и аккуратно подстриженным усикам, тоже тронутым сединой.

– Ах, сеньор Аспьяцу, – воскликнул японец, пользуясь своей версией португальского. – Для вашей встречи все готово! Будьте любезны проследовать вот сюда. Наверх, по ступенькам. Я уверен, вы будете удовлетворены при виде наших приготовлений.

– Я уже удовлетворен, – улыбаясь, сказал человек в белом. – Пребывание в этом городе уже доставляет удовольствие.

– Вы живете в сельской местности?

Человек в белом, следовавший по лестнице вслед за блондином, со вздохом кивнул.

– Да, – сухо сказал он. – Я живу в сельской местности.

За ним следовал брюнет, а японец замыкал шествие.

– Первая дверь направо, – сказал он внизу. – Не соблаговолите ли снять обувь перед входом.

Остановившись перед дверным проемом, блондин заглянул в него, а, потом опираясь о дверной косяк, стянул обувь. Человек в белом поставил свои белоснежные туфли на коврик перед входом, а блондин присев на корточки, отстегнул золотые пряжки своих мокасин. Блондин, небрежно отодвинув туфли, вошел в помещение светло-зеленой окраски, оставив за собой распахнутой дверь с затейливой резьбой. Японец полуприседая, проследовал за ним.

– Наш лучший номер, сеньор Аспьяцу, – сказал он. – Очень красивый.

– Не сомневаюсь, – человек в белом придерживался рукой за косяк, аккуратно снимая вторую туфлю.

– И к семи часам будет доставлен наш «Императорский обед» с пивом, горячим сакэ и сигарами после десерта.

Блондин стоял в дверях. Его лицо было отмечено небольшим белым шрамом; на одном из ушей не было мочки. Кивнув, он отступил в сторону. Человек в белом, который, лишившись каблуков, стал еще меньше ростом, вошел в комнату. Японец последовал за ним.

В комнате было прохладно и хорошо пахло, стены были обтянуты светло-зеленым шелком и такого же цвета были разбросанные по полу татами. В центре стоял невысокий продолговатый стол черного дерева, на котором выделялись тарелки и чашки; вокруг стола были три бамбуковых стула, по три с каждой стороны стола и один во главе его. С правой стороны комнаты находился еще один низкий столик, на который были водружены два электрокамина. Другая сторона была украшена акварелями в черных рамках.

– Для семи человек места достаточно, – сказал японец, указывая на центральный стол. – И вас будут обслуживать наши самые лучшие девушки. И к тому же самые хорошенькие. Улыбнувшись, он многозначительно приподнял брови.

Человек в белом, указывая на раскладную ширму, спросил:

– А что за ней?

– Еще одна отдельная комната, сеньор.

– Она заказана на сегодня вечером?

– Пока ее никто не резервировал. Но, возможно, она кому-нибудь понадобится.

– Тогда я ее занимаю, – жестом человек дал понять блондину, чтобы тот убрал ширму.

Посмотрев на того, японец перевел взгляд на человека в белом.

– Это помещение для шестерых, – сказал он. – Порой там бывает и до восьми.

– Конечно, – человек в белом прошелся в дальний конец комнаты. – Я оплачу и обед на восемь человек.

Он нагнулся, изучая электрокамин, стоящий на столике. В боковом кармане брюк обрисовался контур толстого бумажника.

Блондин отодвинул ширму; японец поспешил то ли помочь, то ли уберечь ширму от повреждения. Задняя комната была зеркальным отображением первой, если не считать, что плафоны на потолке были черного цвета, а стол был подготовлен на шестерых человек: по два стула с каждой стороны и по одному по торцам; японец смущенно улыбнулся с другого конца комнаты.

– Я попрошу вас внести плату, если только кто-то закажет ее, – сказал он, – и всего лишь разницу между тем, сколько мы берем за номер внизу и наверху.

Человек в белом, изобразив удивление, сказал:

– Очень любезно с вашей стороны. Благодарю вас.

– Прошу прощения, – обратился к японцу черноволосый. Он стоял вне пределов комнаты, его темный костюм был в складках, а круглое мясистое лицо блестело испариной. – Можно ли как-нибудь закрыть вот это? Он говорил по-португальски с бразильским акцентом и показывал себе за спину на восьмиугольный дверной проем.

– Это для девушек, – охотно объяснил японец. – Чтобы они видели, когда вы готовы к смене блюд.

– Все в порядке, – сказал брюнету человек в белом.

– Вы будете снаружи.

– Я подумал, что он мог бы... – сказал черноволосый, смущенно пожав плечами.

– Все более, чем удовлетворительно, – сказал человек в белом японцу. – Мои гости явятся к восьми часам и...

– Я провожу их наверх.

– В этом нет необходимости; один из моих людей будет внизу. И после обеда мы проведем тут небольшое совещание.

– Если вам угодно, вы можете оставаться вплоть до трех часов.

– Я надеюсь, что в этом тоже не будет необходимости! Час нас вполне устроит. А теперь, будьте любезны, принести мне стаканчик красного «Дюбонне» со льдом и ломтиком лимона.

– Да, сеньор, – японец поклонился.

– И можно ли прибавить тут света? Я собираюсь почитать, ожидая гостей.

– Прошу прощения, сеньор, это все, что у нас есть.

– Как-нибудь справлюсь. Благодарю вас.

– Это я благодарю вас, сеньор Аспьяцу, – японец еще раз отдал поклоны всем присутствующим – низко блондину и суховато черноволосому – и быстро покинул комнату.

Брюнет, закрыв за ним дверь, встал лицом к ней. Высоко подняв руки и согнув пальцы, он прошелся, как по клавиатуре, по верхней кромке косяка. Затем медленно развел руки по сторонам его.

Человек в белом, отойдя, остановился спиной к дверному проему, пока блондин, присев на корточки, осматривал тыльную поверхность столешницы. Промяв расписанные белым и коричневым подушки на стульях, он снял их с бамбуковых сидений и отбросил в сторону. Собрав воедино все татами, он тщательно промял травянистую структуру каждой из них.

Встав на колени, он засунул голову под стол и внимательно осмотрел каждую из ножек. Пригнувшись еще ниже, вывернувшись, он внимательно осмотрел все детали столешницы, обращенной к полу.

Покончив с этим, он вылез из-под стола и привел стулья в прежний вид, придав каждой из спинок тот угол, что и был задан им раньше, после чего пригляделся к ним с тыльной стороны.

Человек в белом прохаживался по комнате, расстегивая пиджак. Поставив было свой чемоданчик на пол, он осторожно поднял его и пристроил на подлокотнике кресла, и сел сам, вытянув ноги в специальном углублении под столом.

Блондин поправил спинку сидения.

– Danke, – сказал человек в белом.

– Bitte, – ответил блондин, после чего занял место у стенки рядом с дверным проемом.

Человек в белом стянул перчатки, с удовольствием рассматривая стол перед собой. Черноволосый с воздетыми руками медленно, боком, продвигался к дверному проему между двумя помещениями, неторопливо исследуя каждый сантиметр плинтуса.

Раздался легкий стук в двери; блондин повернулся в ту сторону, как и черноволосый, тут же опустивший руки. Прислушавшись, блондин открыл двери, пропустив официантку в розовом кимоно, которая, отпуская поклоны, доставила в комнату поднос. Ее ножки в белых носках прошуршали по татами.

– Ага! – с удовольствием воскликнул человек в белом, складывая перчатки. Выражение энтузиазма на лице тут же покинуло его, когда женщина, склонившись перед ним, взяла со стола салфетку и палочки для еды. – И как же тебя зовут, дорогая? – с наигранной веселостью спросил он.

– Цуруко, сеньор, – официантка опустила поднос.

– Цуруко! – широко открытыми глазами он посмотрел на своих спутников, словно приглашая их разделить свое удивление при таком неожиданном открытии.

Официантка, поставив напиток, поднялась из полусогнутого положения и сделала шаг назад.

– Пока не появятся мои гости, Цуруко, я не хочу, чтобы меня беспокоили.

– Да, сеньор, – повернувшись, она на полусогнутых ногах покинула комнату.

Блондин закрыл за ней двери и занял свое место около них. Черноволосый, повернувшись, продолжил исследование обшивки.

– Цу-ру-ко, – сказал человек в белом, подтягивая к себе поближе кейс. По-немецки он продолжил:

– Если она считается хорошенькой, что тогда представляют собой другие?

Блондин лишь насмешливо хмыкнул.

Человек в белом кончиком пальца набрал номер на кодовом замке чемоданчика и откинул его крышку. Положив в него сложенные перчатки, он порылся среди пачек бумаги и конвертов, и извлек из их гущи тонкий журнальчик – «Ланцет», английский медицинский журнал. Он положил его на стол рядом со своей тарелкой. Рассматривая обложку, он вынул из нагрудного кармана потертый очечник, и извлек из него очки в черной оправе. Расцепив дужки, он водрузил их на нос, вернул очечник на место и разгладил аккуратно подстриженные усики. Кисти рук у него были маленькие, розовые и чистые, как у младенца. Из другого внутреннего кармана появился плоский золотой портсигар, на котором была выгравирована длинная надпись.

Блондин стоял на том же месте, у дверного проема. Черноволосый, исследовав стены, принялся за пол, за дополнительный столик и за стулья, хотя они были уже осмотрены. Вытащив на середину комнаты один из столиков, он вскарабкался на него и маленькой хромированной отверткой принялся отвинчивать шурупы, крепящие плафон к потолку.

Человек в белом продолжал читать «Ланцет», попивая доставленный ему «Дюбонне» и куря сигарету. Время от времени он с легким присвистом втягивал воздух в щербинку между верхних зубов. Порой он удивлялся прочитанному. А однажды даже воскликнул по-английски:

– Вы абсолютно неправы, сэр!

Гости появлялись один за другим в пределах четырех минут: первый положил шляпу, не выпуская из рук атташе-кейса, без трех минут восемь, а последний – в одну минуту девятого. Когда каждый из прибывших проходил вереницу кланяющихся и приседающих японцев, его у подножия лестницы вежливо встречал блондин; обменявшись с гостем несколькими словами, он показывал ему путь наверх, где брюнет стоял у шеренги обуви у открытых дверей.

В помещении собралось шесть элегантно одетых деловых людей, нордического типа; оставшись в носках, они вежливо раскланивались друг с другом и по-испански или по-португальски представлялись мужчине в белом.

– Игнасио Каррера, доктор. Польщен встречей с вами.

– Хеллоу! Вы ли это? Увы, не могу подняться. Прикован к месту. Это Хосе де Лима из Рио. Игнасио Каррера из Буэнос-Айреса.

– Доктор? Я Хорхе Рамос.

– Друг мой! Ваш брат был моей правой рукой. Простите, что принимаю вас сидя: я в ловушке. Игнасио Каррера из Буэнос-Айреса, Хосе де Лима из Рио. Хорхе Рамос, здешний, из Сан-Пауло.

Двое из гостей оказались старыми друзьями, обрадовавшимися встрече.

– В Сантъяго! Куда же вы делись?

– В Рио!

Еще один вошедший попытался представиться, щелкнув каблуками, что у него не получилось:

– Антонио Паз, Порто-Аллегре!

В согбенных позах они разместились вокруг стола, подшучивая друг над другом из-за сковывавшего их неудобства и даже постанывая; рядом с каждым находился портфель или дипломат; потряхивая, они раскрывали салфетки, раскладывая их на колени, и называли грациозно приседающей официантке свои любимые напитки. Плосколицая Цуруко положила рядом с каждым из гостей исходящие паром горячие полотенца – вытирать руки.

Постепенно присутствующие все реже стали прибегать к испанскому и португальскому, которые стали уступать место немецкому; все чаще стали слышны немецкие имена.

– О, я же знаю вас. Вы служили у Штангля, не так ли? В Треблинке?

– Никак вы сказали «Фарнбах»? Моя жена урожденная Фарнбах, из Ленгена, что рядом с Франкфуртом.

Подали напитки и маленькие тарелочки с закусками – крохотные креветки и шарики измельченного мяса. Человек в белом продемонстрировал изощренное искусство владения палочками. Те, кто умели ими пользоваться, подсказывали неумелым соседям.

– Вилку, ради Бога!

– Нет, нет! – засмеялся человек в белом, обращаясь к действительно хорошенькой юной официантке. – Мы его научим! Он должен научиться!

Ее имя было Мори. Девушка в аккуратном кимоно, подносившая тарелки и судки Цуруко от сервировочного столика, зарделась, услышав обращенный к ней вопрос, и сказала:

– Иошико, сеньор.

Собравшиеся пили и ели. Они говорили о землетрясении в Перу и о новом американском президенте Форде.

На столе появились судки с прозрачным супом и очередные блюда с сырой и вареной снедью; уже исходил паром чай.

Беседа обратилась к положению с поставками нефти и вероятности, что из-за них симпатии Запада к Израилю уменьшатся.

Подали очередную смену блюд – ломтики копченого мяса, клешни лобстеров – и японское пиво.

Зашел разговор о японских женщинах. Клейст-Каррерас, худой человек с застывшим в глазнице стеклянным глазом, рассказал потешную историю о недоразумении, случившимся с одним его другом в токийском борделе.

На полусогнутых ногах появился японец и спросил, довольны ли гости.

– Первосортно! – заверил его человек в белом.

– Прекрасно! – остальные дружным португальско-испанско-немецким хором поддержали его.

Подали дыню. И еще чая.

Собравшиеся говорили о рыбалке и о различных способах приготовления рыбы.

Человек в белом попросил Мори выйти за него замуж она улыбнулась и посетовала, что у нее уже есть муж и двое детей.

Гости стали вставать со скрипучих стульчиков, разминать замлевшие спины и, поднимаясь на цыпочки, поглаживать свои округлившиеся животы. Несколько гостей среди которых был и человек в белом, вышли в холл поискать туалет. Остальные завели разговор о хозяине: как он очарователен, как он молод и жизнелюбив – неужели ему уже шестьдесят три? Или шестьдесят четыре?

Появилась первая группа; комнату покинули остальные.

Посуда уже была убрана со стола, и на его поверхности появились бокалы для коньяка, пепельницы и ящичек с сигарами в золотых ободках.

Мори в полупоклоне ходила вокруг стола с бутылкой в руках, роняя на дно каждого бокала несколько капель янтарной жидкости. Цуруко и Иошико перешептывались у сервировочного столика, споря, кому что убирать.

– Теперь валяйте отсюда, девочки, – сказал человек в белом, подходя к ним. – Мы хотим переговорить с глазу на глаз.

– Цуруко пропустила Иошико перед собой; проходя мимо хозяина обеда, она извинилась: – мы уберем посуду попозже.

Мори, наполнив последний бокал, поставила бутылку на свободный конец стола и тоже поспешила за двери, стоя рядом с которыми со склоненной головой, она пропустила мимо себя последнего из возвращавшихся гостей.

Человек в белом снова опустился на свой стульчик. Фарнбах-Паз помог ему занять подобающее положение.

В дверь заглянул брюнет, сосчитал собравшихся и прикрыл за собой створку.

Гости занимали свои места; на этот раз они посерьезнели и шутки кончились. Коробка с сигарами пошла по кругу.

Дверной проем был надежно перекрыт.

Человек в белом извлек сигарету из золотого портсигара, захлопнул его и предложил угоститься Фарнбаху, сидевшему справа от него, который отрицательно покачал наголо выбритой головой; но, поняв, что ему предлагают прочесть надпись на крышке, а не курить, он взял портсигар и отодвинул его от себя, чтобы четче увидеть текст. Узнав подпись, он вытаращил глаза:

– Ох-х-х! – и втянул воздух сквозь тонкие губы. Одарив человека в белом восхищенной улыбкой, он сказал:

– Потрясающе! Даже лучше, чем медаль! Разрешите? – и протянул портсигар сидящему рядом Клейсту.

Улыбаясь и порозовев, человек в белом кивнул и повернулся прикурить от светильника, стоявшего слева от него. Прищурившись от дыма, он подтянул поближе к себе кейс.

– Великолепно! – сказал Клейст. – Взгляните, Швиммер.

Порывшись в кейсе, человек в белом извлек из него и положил перед собой пачку бумаг, отставив в сторону бокал с коньяком. Сигарету он расположил на краю пепельницы белого фарфора. Понаблюдав, как моложавый, с правильными чертами лица, Швиммер передал портсигар через стол Мундту, он вынул из внутреннего кармана очечник, а из него очки. Ответив улыбкой на восхищенные взгляды Швиммера и Клейста, он засунул очечник обратно, встряхнул очки и одел их на переносицу. Мундт, рассматривая портсигар, издал лишь долгий и тихий свист. Человек в белом взял свою сигарету, осторожно стряхнул столбик пепла и снова положил ее в пепельницу. Разложив перед собой бумаги, он отхлебнул коньяка и погрузился в изучение первой страницы.

– М-м-м, м-м-м, м-м-м, – донеслось со стороны Траунштейнера.

Человек в белом, допив коньяк, поставил бокал на стопку листов.

Портсигар вернулся к нему из рук серебряноголового Гессена, на худом лице которого выделялись ярко-голубые глаза.

– Какое счастье быть обладателем такой вещи! – сказал он.

– Да, – кивнув, согласился человек в белом. – Я исключительно горжусь ею.

– Как иначе, – сказал Фарнбах.

Человек в белом отодвинул пепельницу и твердо сказал:

– Ну, а теперь к делу, ребята.

Проведя рукой по короткому седоватому ежику волос, он спустил очки на кончик носа и поверх оправы оглядел собравшихся. Забыв о сигарах, они внимательно смотрели на него. В помещении воцарилась мертвая тишина, которую нарушало лишь шипение кондиционера.

– Вы узнаете, что вам предстоит делать, – сказал человек в белом, – и поймете, что вам предстоят нелегкие труды. Теперь я могу посвятить вас в детали.

Он наклонился к собравшимся, рассматривая их через очки. – В ближайшие два с половиной года, в определенный день или близко к нему, предстоит умереть девяносто четырем людям, – сказал он, обратившись к тексту. – Шестнадцать из них в Западной Германии, четырнадцать в Швеции, тринадцать в Англии, двенадцать в Соединенных Штатах, десять в Норвегии, девять в Австрии, восемь в Голландии и по шесть в Дании и Канаде. Всего девяносто четыре. Первый из них должен погибнуть шестнадцатого октября или примерно около этой даты, последний – в районе двадцать третьего апреля 1977 года.

Откинувшись на спинку, он снова оглядел собравшихся.

– Почему должны умереть эти люди? Почему в строго определенные числа? – он покачал головой. – Не все сразу; позже вы получите право узнать, в чем дело. Но пока я могу сказать вам вот что: их смерти станут финальным этапом в операции, которой я и лидеры Организации посвятили много лет, огромные усилия и большую часть средств Организации. Это, пожалуй, самая важная операция из всех, которые предпринимала организация, хотя «важная» – совершенно невыразительное слово для описания ее. На весах лежат все надежды, весь смысл существования арийской расы. И тут нет никакого преувеличения, друзья мои; это истина в буквальном смысле слова: смысл существования арийцев – одержать верх над славянами и семитами, над черными и желтыми – реализуется при успехе замысла и пойдет прахом, если операция не удастся. Так что «важная» в самом деле недостаточно выразительное слово, не так ли? Может быть, стоит сказать «святая» задача? Да, это ближе. Это святая операция, в которой вы примете участие.

Взяв сигарету, он стряхнул пепел и поднес окурок к губам,

Собравшиеся с удивлением смотрели друг на друга, затягиваясь сигарами и отпивая коньяк. Затем они снова перевели взгляды на человек в белом, который, положив сигарету, не отрывал от них взгляда.

– Вы оставите Бразилию в новом обличье, – сказал он, коснувшись лежащего рядом атташе-кейса. – Все здесь. Все совершенно подлинное, никаких подделок, у каждого из вас будет достаточно средств для существования в течение двух с половиной лет.

– В драгоценных камнях, которые, – он улыбнулся, – которые, я боюсь, вам придется вывозить через таможню не самым приятным образом.

Улыбаясь, он пожимал плечами. Собравшиеся, тоже улыбаясь, неопределенно пожимали плечами.

– Каждый из вас будет нести ответственность за лиц в одной или паре стран. У каждого будет от тринадцати до восемнадцати персонажей, но часть из них умрет от естественных причин. Им по шестьдесят пять лет. Хотя от естественных причин умрет не так много из них, поскольку к пятидесяти двум годам подавляющее большинство из них не страдало никакими расстройствами здоровья.

– Всем им по шестьдесят пять? – не скрывая удивления, спросил Гессен.

– Почти всем, – сказал человек в белом. – Почти. То есть, им будет, когда подойдет их срок. Кое-кто будет на год-два моложе или старше.

Он отодвинул в сторону листы, из которых вычитывал данные о количестве персонажей в каждой стране и взял другую пачку в девять или в десять листиков.

– Эти адреса, – сказал он слушателям, – соответствуют их местонахождению в 61-м или 62-м годах, но вы без труда найдете их сегодня. Большинство из них, скорее всего, продолжают проживать по старым адресам. Все они семейные люди со стабильным распорядком бытия; большей частью они гражданские служащие – сборщики налогов, школьные учителя и так далее; практически никто из них не пользуется ни властью, ни большим влиянием.

– Это тоже свойственно всем им? – спросил Гессен.

Человек в белом кивнул.

– На удивление однородная группа, – заметил Гессен. – Члены другой организации, противостоящей нашей?

– Они даже не знают друг друга и тем более нас, – ответил человек в белом. – Во всяком случае, я на это надеюсь.

– Все они уже на пенсии, не так ли? – спросил Клейст. – Если им по шестьдесят пять?... Его стеклянный глаз смотрел куда-то в пространство.

– Да, большинство из них в самом деле, скорее всего, выйдет на пенсию, – согласился человек в белом. – Но если они куда-нибудь переедут, можете быть уверены, что они позаботятся оставить свои адреса. Швиммер, вы отправляетесь в Англию. Вам тринадцать человек, самое маленькое количество.

Он передал машинописный листок Клейсту, чтобы тот переправил его Швиммеру.

– Не смущайтесь своих способностей, – улыбнулся он Швиммеру. – Более того, старайтесь подчеркивать их. Я слышал, вы можете предстать таким англичанином, что даже королева вас ни в чем не заподозрит.

– Вы знаете, как польстить человеку, старина, – Швиммер перешел на изысканный оксфордский английский, разглаживая песочные усики, пока проглядывал список. – Строго говоря, старушка довольно подслеповата.

Человек в белом усмехнулся.

– Подобные таланты могут вам весьма пригодиться, – сказал он, – хотя по вашим данным, как, впрочем, и остальные, вы будете родом из Германии. Вы будете изображать из себя странствующих коммивояжеров, ребята; и, может быть, между заданиями у вас будет время ухлестнуть за дочкой фермера.

Он глянул на очередную пачку листов.

– Фарнбах, вы отправитесь в Швецию, – он протянул список соседу справа. – У вас будет четырнадцать потребителей ваших прекрасных импортных товаров.

Взяв листы, Фарнбах склонился к ним, и его безволосые надбровные дуги сошлись на переносице.

– Все из них достаточно пожилые гражданские служащие, – сказал он, – и неужели, убивая их, мы будем служить цели существования арийской расы?

Человек в белом на несколько секунд остановил на нем взгляд.

– Это вопрос или утверждение, Фарнбах? – спросил он. – Смахивает больше на вопрос в завершение нашей встречи, и если так, то я удивлен. Ибо вы, все вы выбраны для этой операции на основе вашего умения безоговорочно подчиняться приказам, не говоря уж о других ваших способностях и талантах.

Откинувшись на спинку стула, Фарнбах плотно сжал тонкие губы; ноздри у него раздулись, а лицо побагровело.

Человек в белом тем временем уже рассматривал другую сколотую стопку бумаг.

– Нет, Фарнбах, я уверен, что это было утверждение, – сказал он, – и в таком случае я должен несколько поправить вас: убивая этих людей, вы всего лишь прокладываете путь для воплощения нашей цели, эт цетера эт цетера. И она придет; не в апреле 1977 года, когда предстоит погибнуть девяносто четырем людям, но в свое время. От вас требуется лишь подчиняться приказам. Траунштейнер, вы отправитесь в Норвегию и Данию, – он передал ему данные по этим странам. – Десять в одной, шесть в другой.

Взяв листы, Траунштейнер всем своим квадратным красным лицом мрачно дал понять: беспрекословное подчинение.

– Голландия и верхняя часть Германии, – сказал человек в белом, – отводятся сержанту Клейну. Опять шестнадцать, восемь и восемь.

– Благодарю вас, герр доктор.

– Восемь в нижней Германии и девять в Австрии, то есть семнадцать – для сержанта Мундта.

Мундт – круглолицый, коротко стриженный человек со стеклянным глазом – улыбался, дожидаясь, когда ему передадут списки.

– В Австрии, – сказал он, – я займусь и Яковом Либерманом.

Траунштейнер, передававший ему бумаги, обнажил в улыбке золотые коронки.

– Яковом Либерманом, – сказал человек в белом, – в свое время обязательно займутся, если не считать, что у него и так плохое здоровье, а банк, в котором он хранил свои еврейские денежки, лопнул. Он занят сейчас чтением лекций и выпуском своих книжонок, а не нами. Забудьте о нем.

– Слушаюсь, – сказал Мундт. – Я только пошутил.

– А я нет. Для полиции и для прессы он всего лишь старая зануда с папками, набитыми призраками; убейте его – и он превратится в непризнанного героя, живых врагов которого предстоит поймать.

– Я никогда не слышал об этом еврейском выродке.

– Хотел бы я сказать то же самое.

Собравшиеся рассмеялись.

Человек в белом передал последнюю пару листков Гессену.

– Для вас восемнадцать, – сказал он, улыбаясь. – Двенадцать в Соединенных Штатах и шесть в Канаде. Я думаю, что вы будете достойны своего брата.

– Так и будет, – ответил Гессен, гордо вскидывая серебряную голову. – И вы в этом убедитесь.

Человек в белом обвел взглядом своих гостей.

– Повторяю вам, – сказал он, – каждый человек должен погибнуть в предназначенную для каждого дату или как можно ближе к ней. «В», конечно, лучше, чем «ближе», но разница должна быть буквально микроскопической. Неделя туда или сюда не будет играть решающего значения и даже месяц можно принять, если таким образом риск будет сведен к минимуму. Что же до методов: любой, который вы предпочтете, помня лишь о том, что они должны варьироваться, лишая полицию возможности строить какие-либо предположения. В любой из этих стран власти не должны даже предполагать, что все смерти – части одного плана. Для вас это не представит трудностей. Учитывайте про себя, что во всех случаях речь идет о достаточно пожилых шестидесятипятилетних людях: они уже подслеповаты, рефлексы у них замедлены, силы убывают. Водят машины они из рук вон плохо, переходя улицу, не смотрят по сторонам; они могут пострадать при падении, на них могут напасть на улице и зарезать хулиганы. Есть десятки способов, при помощи которых такой человек может расстаться с жизнью, не привлекая внимания высоких властей.

Он улыбнулся.

– И я не сомневаюсь, что вы найдете их.

Клейст задал вопрос:

– Можем ли мы нанять кого-то для выполнения данного задания или обратиться к кому-то за помощью? Если таким образом лучше всего можно будет выполнить задачу?

Человек в белом с неприкрытым удивлением развел руки.

– Вы толковые ребята с неплохой сообразительностью, – напомнил он Клейсту, – почему мы и отобрали именно вас. Тем не менее, если вы считаете, что справиться с работой сможете только таким образом – действуйте. Если человек отправится в мир иной в отведенный для него срок и власти не будут подозревать, что это часть операции, руки у вас полностью развязаны.

Он поднял палец.

– Впрочем, не в полной мере; прошу прощения. Одно условие, но достаточно важное. Мы не хотим, чтобы хоть в какой-то мере пострадали члены семьи данного человека, оказавшись в роли, скажем, сопутствующих жертв при дорожной катастрофе. Или же, допустим, если человек пал жертвой любовника молодой жены, которая стала соучастницей преступления. Повторяю: члены семьи никоим образом не должны пострадать и соучастниками могут быть только посторонние.

– Зачем нам вообще нужны соучастники? – спросил Траунштейнер и Клейст сказал:

– Никогда не знаешь, с чем тебе придется столкнуться.

– Я проехал по всей Австрии, – сказал Мундт, проглядывая свой список, – но тут упоминаются места, о которых я никогда не слышал.

– Да, – пробурчал Фарнбах, уставясь в свой единственный листик. – Я хорошо знаю Швецию, но никогда не слышал о Расбо.

– Это маленький городок примерно в пятнадцати километрах к северо-востоку от Упсалы, – сказал человек в белом. – Речь идет о Берте Гедине, не так ли? Он там почтмейстер.

Фарнбах посмотрев на него, удивленно вскинув брови.

Человек в белом спокойно встретил его взгляд и терпеливо улыбнулся.

– И убийство почтмейстера Гедина, – сказал он, – в полной мере такое же важное, виноват, святое дело, что я вам уже говорил. Бросьте, Фарнбах, оставайтесь тем же отважным солдатом, которым вы всегда были.

Пожав плечами, Фарнбах снова углубился в изучение своего списка.

– Вы же... доктор, – сказал он.

– Именно так, – человек в белом, занявшись своим дипломатом, продолжал улыбаться.

Гессен, просмотрев свой список, заметил:

– Чудное местечко: Канкаки.

– Как раз рядом с Чикаго, – заметил человек в белом, вытаскивая из дипломата пачку конвертов, которые широким жестом бросил на стол. Полдюжины объемистых пузатых конвертов, и в углу каждого из них была фамилия: Кабрал, Каррерас, Де Лима...

– Прошу прощения, – сказал человек в белом. Жестом он дал понять, что конверты могут быть разобраны и снял очки. – Не открывайте их здесь, – уточнил он, потирая и почесывая переносицу. – Я сам лично все проверил еще утром. Германские паспорта с бразильскими въездными визами и всеми прочими, разрешение на работу, водительские права, визитные карточки и деловые бумаги; все на месте. Вернувшись к себе в номера, попрактикуйтесь в новых подписях. Там же находятся билеты на самолеты и некоторая валюта стран вашего назначения; в перерасчете по курсу – несколько тысяч крузейро.