Текст книги "Социология вещей (сборник статей)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)

6. Фигуративные и нефигуративные персонажи

Большинство социологов ужасно переживают из-за нарушения священного барьера, отделяющего человека от не-человеков, поскольку смешивают данное деление с другим, с тем, которое существует между фигуративными и нефигуративными акторами. Если я говорю, что Гамлет – это образное представление «депрессии внутри аристократического класса», я перехожу от фигуры отдельной личности к менее индивидуальной фигуре – классу. Если я говорю, что Гамлет воплощает собой идею Рока, я прибегаю к менее фигуративным сущностям, и если я утверждаю, что он репрезентирует Западную цивилизацию, то я использую нефигуративные абстракции. Тем не менее все они равным образом являются актантами, то есть объектами, которые совершают свои действия либо в хитроумных пьесах Шекспира, либо в более скучных изысканиях комментаторов. Решение о том, наделять актантов фигуративностью или нет, полностью предоставлено авторам. То же самое можно сказать и в отношении техники. Инженеры являются авторами этих изощренных сюжетов и сценариев, в соответствии с которыми действуют множество делегированных, связанных друг с другом персонажей, и оценить которые могут лишь немногие. Характеристика техники при помощи закрепившегося за ней атрибута «нечеловеческая» просто-напросто игнорирует механизмы трансляции и тот выбор, который может быть сделан между фигурацией или дефигурацией, персонифицированием или абстрагированием, воплощением или развоплощением акторов.

Например, фигура, которая находится на изображении напротив вертела для жарки мяса в музее Hôtel-Dieu в городе Боне, – маленький мальчик под названием «малыш Бертран» – является делегированным автором того вращательного движения, которое он осуществляет.

Этот маленький человечек так же хорошо известен в Боне, как «писающий мальчик» в Брюсселе. Конечно, не он совершает это движение – скрытый тяжелый маховик использует силу, возникающую тогда, когда демонстратор или повар поворачивают тяжелую ручку, которая наматывает ремень на оборудованный храповиком барабан. Очевидно, «малыш Бертран» полагает, что он единственный, кто производит эту работу, потому что он не только улыбается, но также с очевидной гордостью покачивает головой из стороны в сторону, вращая свою маленькую рукоятку. Когда мы были детьми и видели, как наш отец запускает механизм и снимает большую рукоятку, которой приводит его в движение, нам доставляло удовольствие думать, что вертел вращает именно этот паренек, а не то, что его приводит в движение что-то еще. Ирония заключается здесь в том, что хотя делегирование действия механизмам нацелено на то, чтобы сделать ненужным человека, вращающего вертел, сам механизм украшен постоянно эксплуатируемым персонажем, «работающим» весь день напролет.

Хотя эта история с человечком, вращающим вертел, представляет собой случай, противоположный примеру с доводчиком двери, если говорить о фигурации (доводчик на двери вовсе не напоминает швейцара, но в действительности делает ту же самую работу, тогда как «малыш Бертран» выглядит как самый настоящий поваренок, но на самом деле совершенно пассивен), то оба эти устройства представляют собой все же два сходных случая, если говорить о делегировании (вам больше не нужно закрывать дверь, и повар больше не должен вращать вертел). Автор произведения (enunciator) – словосочетание, обозначающее здесь как автора текста, так и механиков, которые изобрели вертел, – волен поместить, а волен и не помещать репрезентацию себя самого или себя самой в сценарий (идет ли речь о текстах или механизмах). «Малыш Бертран» – это делегированная версия того, кто отвечает за механизм. Это та же самая операция, которую я совершал, делая вид, что автор этой статьи является матерым технологом (тогда как на самом деле я простой социолог, что является второй локализацией текста, столь же неверной, как и первая, поскольку в действительности я простой философ…). Если я говорю «мы, технологи», я с той же очевидностью предлагаю определенное изображение автора текста, как если бы мы утвердили «малыша Бертрана» в качестве автора всей сцены. Но для меня и для механиков было бы возможным и не помещать никакого фигуративного персонажа в качестве автора в сценарии наших сценариев (если использовать жаргон семиотики, то можно сказать, что здесь отсутствует нарратор). Мне надо было только вместо того, чтобы писать от первого лица («Я»), сказать что-то вроде «недавние исследования в социологии науки показали, что…», а механики должны были бы просто напросто убрать «малыша Бертрана» и оставить работать только лишь прекрасные коленчатые валы, зубцы, храповики и колеса.

Различия между людьми и не-человеками, воплощенными и развоплощенными навыками, персонификацией и «механизацией» являются менее интересными, чем вся цепочка, по которой распределяются компетенции и действия. Например, на днях, я притормозил на автостраде, потому что увидел парня в желтом костюме и красном шлеме, который махал красным флажком. Движения парня были такими размеренными, место, где он находился, было таким опасным, а улыбающееся лицо таким бледным, что, проезжая мимо, я понял, что это – механическое устройство (как сказал бы когнитивист, он не прошел тест Тьюринга). Делегированы были не только красный флажок и не только рука, размахивающая флажком, но и самому механизму был также придан телесный облик. Мы, дорожные инженеры (видите? я могу сделать это еще раз и создать еще одного автора), могли бы продвинуться гораздо дальше по пути фигурации, хотя это и обошлось бы недешево: мы могли бы наделить его / ее (осторожно! никакой сексуальной дискриминации роботов) электронными глазами, чтобы махать флажком только тогда, когда приближается автомобиль и отрегулировать эти движения так, чтобы они становились быстрее, если автомобиль не подчиняется, и мы также могли бы добавить к этому – почему бы нет? – разъяренный взгляд и узнаваемое лицо, напоминающие госпожу Тэтчер или президента Миттерана, что, конечно, является очень эффективным средством заставить водителей сбросить скорость. Но мы также могли бы пойти и по другому пути, по пути менее фигуративного делегирования: флажок и сам по себе мог бы выполнять эту работу. Да и зачем этот флажок? Почему, например, не поставить знак «ведутся дорожные работы»? И зачем вообще этот знак? Водители, если они осмотрительны, дисциплинированы и осторожны, сами увидят, что ведутся работы и сбавят скорость. В зависимости от того, где мы находимся на этой цепочке делегирования, мы получаем либо классических морально ответственных существ, наделенных чувством собственного достоинства, способных говорить и подчиняться законам, либо исполнительные и эффективные устройства и механизмы; а где-то посередине между двумя этими крайностями мы получаем обычную власть знаков и символов. Именно вся цепь целиком составляет недостающую массу, а не какое-либо из ее крайних звеньев.

7. От не-человеков к сверх-человекам

Здесь мы приходим к самому интересному и самому печальному уроку который можем извлечь из объявления, помещенного на двери в Ла Виллетт: люди неосмотрительны, недисциплинированы и неосторожны, и особенно французские водители, которые дождливым воскресным утром выжимают на автостраде 180 километров в час, притом что ограничение скорости – 130 километров в час (я специально отмечаю установленный правилами предел в этой статье, потому что это единственное место, где вы можете увидеть его напечатанным черным по белому; похоже, что больше до этого никому нет дела, кроме родственников тех, кто погиб на дорогах). В этом и состоит суть нашего объявления: «Доводчик бастует, ради Бога, закрывайте двери». В наших обществах существуют две системы, к которым можно апеллировать: нечеловеческая и сверхчеловеческая, то есть механизмы и боги. Это объявление показывает, до какой степени отчаялись его озябшие анонимные авторы (мне так и не удалось выяснить, кто они, и почтить их так, как они того заслуживают). Сначала они полагались на моральные принципы и здравый смысл, присущий людям; однако из этого ничего не вышло, дверь всегда оставалась открытой. Тогда они обратились к тому, что мы, технологи, считаем самой высшей инстанцией, к какой только можно апеллировать, то есть к не-человеку который бесперебойно и эффективно делает работу вместо ненадежных людей; к нашему стыду, мы должны признать, что через некоторое время и он не оправдал ожиданий, дверь опять распахнута настежь. Насколько последовательно двигается мысль авторов этого объявления! Они вернулись к самому древнему и непреклонному апелляционному суду, который только был, есть и будет. Если человек и нечеловек подвели, то Бог, конечно, никогда не обманет их надежд. Мне стыдно говорить это, но, когда я тем роковым февральским днем проходил через холл, дверь была открыта… Но не вините в этом Бога, ведь объявление не обращалось непосредственно к Нему (я знаю, что я должен был добавить «к Ней» в интересах установления равноправия, но не уверен, как отреагировали бы на это теологи). Бог не доступен без посредников, анонимные авторы хорошо знали свой катехизис, поэтому вместо того, чтобы просить о непосредственном чуде (чтобы Бог Сам / Сама держал дверь плотно закрытой или сделал это при посредничестве Ангела, как то происходило в нескольких случаях, например, когда апостол Павел был освобожден из тюрьмы), они взывают к почитанию Бога в человеческих сердцах. В этом и состояла их ошибка. В наши секулярные времена этого уже недостаточно.

Похоже, в наши дни ничто уже не срабатывает, когда речь идет о дисциплинировании мужчин и женщин, и ничто не способно заставить их просто-напросто закрывать двери в холодную погоду. Точно такое же отчаяние подвигло дорожного инженера прибавить к красному флажку этого голема, в надежде заставить водителей быть осторожнее, хотя единственным способом заставить французских водителей уменьшить скорость по-прежнему остается старая добрая дорожная пробка. Как видно, требуется все больше и больше этих выстроенных в ряд фигуративных делегатов. В этом делегаты подобны наркотикам; начинаешь с легких, а заканчиваешь тем, что сидишь на игле. Делегированные персонажи тоже подвергаются инфляции. Спустя некоторое время их действие ослабевает. В давние времена, возможно, людям было достаточно только лишь иметь дверь, чтобы уметь ее закрывать. Но потом эти навыки, усвоенные на телесном уровне, каким-то образом исчезли; пришлось напоминать людям о том, что они должны этому учиться. В те старые добрые времена, возможно, хватало простой надписи «закрывайте двери». Но вы же знаете людей, они больше не обращают внимания на объявления и нуждаются в напоминаниях при помощи более сильных устройств. И тогда вы устанавливаете автоматические доводчики, поскольку электрошок применяется к людям не столь широко, как к коровам – прискорбное ограничение, от которого, быть может, скоро откажутся, особенно в Палате кож, которая, прежде чем приютить историков науки, предназначалась для обработки коровьих шкур. В прежние времена, когда все вещи делали хорошего качества, возможно, было достаточно только время от времени смазывать дверные устройства, но в наши дни даже механизмы бастуют.

Это, однако, не значит, что, как правило, все движется от более слабых устройств к более сильным, то есть от автономного корпуса знания к принуждению при посредничестве сформулированных предписаний, как заставляет думать дверь в Ла Виллетт. Это происходит также и другим путем. Бесспорно, что в Париже ни один водитель не будет соблюдать ограничения, устанавливаемые дорожным знаком (например, белой или желтой линией, запрещающей стоянку) или даже пешеходной дорожкой (то есть желтой линией плюс краем дороги шириной пятнадцать сантиметров); поэтому, вместо того, чтобы внедрять в сознание парижан внутрисоматический навык, власти предпочитают установить дополнительно и третьего делегата (тяжелые каменные глыбы в форме усеченных пирамид, размещенные таким образом, чтобы автомобили не смогли протиснуться между ними); но если исходить из достигнутых результатов, то вероятно, только сплошная Великая стена высотой в два полных метра могла бы решить поставленную задачу, но и это, скорее всего, не сделало бы пешеходную дорожку безопасной, если учесть, насколько малоэффективной оказалась Великая Китайская стена (прошу прощения, что так много говорю об автомобилях, но я рад предложить вам этот новый случай социального детерминизма; я живу в Париже и по сто раз в день проклинаю автомобили, припаркованные на пешеходных дорожках). Таким образом, идея сокращения кадров в связи с автоматизацией может показаться общим правилом; всегда следует идти от внутрисоматических навыков к внесоматическим; следует всегда полагаться скорее на надежных делегированных не-человеков, чем на недисциплинированных людей. Но это далеко не так, даже для парижских водителей. Например, красный свет светофора обычно заставляет их остановиться, по крайней мере, тогда, когда светофор устроен достаточно сложно, чтобы объединять транспортные потоки при помощи датчиков; делегированные полицейские, днем и ночью стоящие на своем посту, добиваются подчинения себе, даже несмотря на то, что у них для этого нет ни свистков, ни белых перчаток, ни тел. Достаточно воображаемой возможности столкновения с другими автомобилями или отсутствующими полицейскими, чтобы держать водителей под контролем. Мысленный эксперимент «что случилось бы, если бы делегированного персонажа здесь не было» совершенно аналогичен тому, который я рекомендовал выше для определения функции такого персонажа. Точно такое же воплощение письменного предписания в телесный навык имеет место в случае с руководствами по эксплуатации автомобиля. Никто, я полагаю, теперь не заглядывает в такое руководство (разве только мельком), прежде чем завести двигатель незнакомой машины. Существует большое количество навыков, которые до такой степени были усвоены или инкорпорированы нами, что медиация письменных инструкций является совершенно ненужной. Из внешнесоматических они стали внутрисоматическими. Инкорпорирование в человеческие тела или «экс-корпорирование» в не-человеков – это еще один выбор из числа тех, которые остаются на усмотрение проектировщиков.

8. Тексты и механизмы

Даже если теперь стало очевидно, что недостающие массы нашего общества надо искать среди нечеловеческих механизмов, то неясно, как они попали туда и почему они были сброшены со счетов. Именно здесь аналогия между текстами и артефактами, которую я использовал до сих пор, начинает вводить нас в заблуждение. Существует кардинальное различие между повествованиями и механизмами, которое объясняет, почему механизмы с таким трудом находят себе место в нашем повседневном языке. Когда рассказывается история, перемещением называется любое перенесение персонажа либо в другое место, либо в другое время, либо к другому персонажу. Если я говорю вам, что «Пастер вошел в аудиторию университета Сорбонны», я беру настоящую ситуацию – вас и меня – и переношу ее в другое пространство (центр Парижа), другое время (середина XIX века) и к другим персонажам (Пастер и его аудитория). «Я», автор произведения, может решить появиться, исчезнуть или репрезентировать себя при помощи нарратора, рассказывающего эту историю («в тот день я сидел в аудитории в верхнем ряду»); «Я» может также решить поместить вас и любого читателя внутрь своей истории («если бы вы были там, вас бы убедили эксперименты Пастера»). Количество перемещений, из которых может состоять история, безгранично. Например, «Я» вполне может инсценировать внутри аудитории диалог между двумя персонажами, которые рассказывают историю о том, что произошло в Академии наук между, скажем, Пуше и Милн-Эдвардсом. В этом случае аудитория – это место, из которого нарраторы перемещаются, чтобы рассказать историю об Академии, и они могут переместиться назад, чтобы продолжить первую историю о Пастере, или не перемещаться. «Я» может также перемещаться по всем сериям вложенных друг в друга историй, чтобы закончить свою собственную историю и вернуться к ситуации, с которой я начал, – с вас и меня (Latour, 1988a). Все эти перемещения хорошо известны на кафедрах литературы, и именно в них и состоит мастерство талантливых писателей.

Независимо от того, насколько умны и искусны наши романисты, они не чета инженерам. Инженеры постоянно переносят своих персонажей в другое место и другое время, изобретают позиции для пользователей-людей и пользователей-не-человеков, демонтируют компетенции, перераспределяя их затем между многими различными актантами, создают сложные нарративные программы и подпрограммы, о которых выносятся суждения и оценки. К сожалению, литературных критиков гораздо больше, чем технологов, и изощренные достоинства техносоциальных ситуаций ускользают от внимания образованной публики. Одна из причин такого отсутствия интереса может заключаться в особом характере перемещения, порождающего механизмы и устройства. Вместо того, чтобы позволить читателю истории одновременно находиться в другом месте (в рамках референции истории) и здесь (в своем кресле), техническое перемещение вынуждает его выбирать между направлениями референции. Вместо того, чтобы допустить для авторов произведения и его адресатов что-то вроде соприсутствия и сопричастности с другими акторам, техника позволяет тем и другим игнорировать делегированных акторов и проходить мимо, даже не чувствуя их присутствия.

Чтобы понять разницу, существующую между двумя направлениями перемещения, позвольте нам рискнуть еще раз отправиться на французскую автостраду. В энный раз я крикнул Робинсону: «Не сиди посередине заднего сиденья – если я заторможу слишком резко, ты покойник!». В автомагазине, расположенном дальше по автостраде, я наталкиваюсь на устройство, сделанное для усталых-и-злых-родителей-детей-от-двух-до-пяти-лет (слишком взрослых для детского сиденья и недостаточно взрослых для ремня безопасности), у-которых-маленькая-семья (то есть такая, где нет кого-то еще, кто бы держал ребенка ради его безопасности), имеющих-машины-с-двумя-отдельными-передними-сиденьями-и-подголовниками. Это небольшой рынок, но он хорошо проанализирован немецкими ребятами, выпускающими подобные приспособления, и, если учитывать цену, он является, конечно, очень прибыльным. Это описание меня самого и той маленькой категории, к которой я счастлив оказаться приписанным, запечатлено в самом устройстве – стальном держателе с прочными креплениями, которые присоединяются к подголовникам, – и в рекламе на внешней стороне коробки; оно также предвписано в то единственное, пожалуй, место, где я мог бы понять, что нуждаюсь в этом устройстве, – в автостраду. (Если быть честным и воздать должное тому, что того заслуживает, я должен сказать, что у Антуана Эньона есть подобное приспособление в его машине и что я видел его за день до этого, так что на самом деле я искал его в магазине, а не «натолкнулся» на него, как я неверно сказал; это означает: a) что есть доля правды в исследованиях, посвященных распространению через подражание; б) что, если я буду описывать этот эпизод так же подробно, как и дверь, я никогда не смогу рассказать о работе, проделанной историками технологии в Ла Виллетт.) Чтобы закончить эту и без того слишком затянувшуюся историю, я сразу скажу, что больше не кричу на Робинсона и уже не пытаюсь глупо останавливать его моей вытянутой правой рукой: он крепко держится за брусок, который защитит его в том случае, если я заторможу.

Я делегировал постоянное предписание, осуществляемое моим голосом и протягиванием моей правой руки (с уменьшением полезного результата, как мы знаем из закона Фехнера), закрепленному, обитому тканью стальному держателю; конечно, я должен был совершить два обходных маневра: во-первых, взять бумажник, а во-вторых, достать ящик с инструментами; спустя 200 франков и пять минут я установил устройство (разобравшись в инструкциях, написанных японскими иероглифами).

Перевод слов плюс маневр вытянутой руки в стальной держатель бесспорно являются трансляцией, но иного типа, нежели при рассказывании истории. Стальной держатель теперь завладел моей компетенцией в области удержания моего сына на расстоянии вытянутой руки. Если в наших обществах существуют тысячи таких помощников, которым мы делегировали компетенции, это означает, что наши социальные отношения определяются, главным образом, тем, что безмолвно предписывается нам не-человеками. Знание, мораль, профессиональное мастерство, принуждение, общительность являются качеством не людей, но людей, сопровождаемых целой свитой делегированных персонажей. Поскольку каждый из этих делегатов формирует связность какой-то части нашего социального мира, это означает, что изучение социальных отношений невозможно, если не принимать во внимание не-человеков (Latour, 1988b). Одна из задач социологии состоит в том, чтобы сделать для масс не-человеков, составляющих наши современные общества, то, что она с таким успехом сделала для масс обычных, никого не интересующих людей, которые составляют наше общество. Чтобы найти недостающие массы, к обычным людям надо добавить теперь живой, очаровательный, благородный… обычный механизм.

О трудах Роберта Фокса и миссионерской работе его группы можно много всего рассказать, но так много не-человеков требуют себе места в нашей модели общества, что я увлекся, описывая всего лишь дверь холла, ведущего в ее офис, и у меня не осталось места, чтобы рассказать о ее работе…

Перевод с английского Натальи Мовниной