Текст книги "Русская жизнь. Волга (июль 2007)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Розги

К тому времени, о котором я пишу, крепостное право было уже отменено, но обычаи, нравы и отношения между барином и крестьянами оставались почти прежними. При крепостном праве мужик ничего не имел: избой его владел барин.

Крепостной не мог жениться без барского согласия, а некоторые помещики были такими самодурами, что женили своих крепостных против их воли. Помещик отдавал мужиков в солдаты, служба длилась 15-20 лет. Уходя в солдаты, мужики рыдали, будто шли на смерть. Если новобранец был женат, семья шла по миру, жена не могла следовать за мужем. Барин мог не только наказать крепостного розгами, но и сослать в Сибирь, если считал нужным. Для этого требовалось только обратиться к властям, которые всегда шли навстречу помещикам.

Папа рассказывал нам, что часто ему приходилось разрешать споры среди крепостных. Бывали порой забавные случаи. Пришла как-то баба, упала отцу в ноги.

– Батюшка, Леонтий Борисович, помоги мне, муж мой меня не любит.

– А я-то, голубушка, как могу помочь?

– Поговори с ним, батюшка. Он тебя послушается.

– На что же ты жалуешься?

– Равнодушный он. Никогда не накричит, не накажет. Хоть бы ударил!

– Ну так слава Богу, что ж тебе не нравится!

– Нет, батюшка, если бы любил, то бил бы.

Баба так молила, что отец вызвал благодушного мужа и изложил ему жалобу его жены.

– А чего ее бить-то? – ответил муж. – Убирает чисто, послушная, как ягненок.

Опять приходит жена.

– Муж у тебя тихий, всем довольный, – говорит ей отец. – Живи, как жила, и будь счастлива.

– Нет. – Баба ни в какую. – Коль он меня не бьет, значит, не любит. Все мои соседки битые, а я нет.

Измученный, отец велел опять послать за мужем.

– Не отступается твоя жена. Раз так, накажи ее как следует. А уж потом живите с Богом и будьте счастливы. И вот что, – добавил отец, – высеки ее на совесть, вот увидишь, как рукой снимет.

Так все и было сделано, семья продолжала оставаться образцовой, но жена больше не просила ее наказывать. Одного такого доказательства мужниной любви хватило ей на всю жизнь.

Вокруг говорили об освобожденных крестьянах, о тех, кто смог накопить немного денег и купить себе волю. Не помню, мог ли барин отказать своему крепостному в свободе за выкуп. Чаще всего крестьяне просили своего помещика отпустить их в город на заработки. И помещики, как правило, шли на это легко.

Когда крепостные получили долгожданную свободу, они не только платили оброк казне, но и выкупали землю у своих помещиков.

Мои сестры, в отличие от меня, росли тихими и послушными. Поэтому и относились к нам по-разному. Сестер никогда не наказывали, за исключением Лели (Александры. – Ив. Т.), которая рано повзрослела. Но Лелю любили. Любили не только наши родители, но и гувернантки, и все наши близкие.

Впрочем, родители наши были добры и ласковы. Детей наказывали сурово лишь тогда, когда видели в этом прок. В мое время воспитание было спартанским, и розги никого удивить не могли. Это считалось в порядке вещей. Кто-то из бабушкиных знакомых сетовал: «Скамейка для порки уж мала стала, а он все такой же непослух».

Отец мой был воспитанником Морского корпуса и до женитьбы служил морским офицером. Когда их пороли в младших классах, считалось доблестью не проронить ни звука. Того, кто не выдерживал, называли бабой.

Позже, после замужества, когда я вернулась в Россию с детьми из-за границы, чтобы повидать старых родителей, мой кузен Борис Тургенев говорил мне: «Без розог детей не воспитаешь. Не высечешь – не вырастишь».

Самого же Бориса в детстве мучила бессердечная мать. Ей мало было одной порки. Время от времени она привязывала его за руки к стулу, а за ноги – к другому. Несчастный висел так в горизонтальном положении. А она секла его, пока не посинеет. И, что меня возмущало больше всего, она затыкала ему рот платком, чтобы не слышать криков.

И это была женщина из благородной семьи, очень известной на Москве: ее сестра, основательница одного из монастырей, почиталась почти как святая. А тетушка Наталья очаровывала в гостиных своими разговорами, расточала направо и налево улыбки, и никто вообразить себе не мог ее жестокости. Все кроме членов семьи называли ее очаровательной.

Однажды во время поездки к родителям я навестила свою кузину Марусю Шапрон и провела у нее несколько дней. Это было в Симбирске. У нее были три сына и маленькая дочь, в которой она души не чаяла. А три брата-чертенка получали подзатыльники. Я никогда не видела таких непослушных и непочтительных к родителям детей. Но к наказаниям они, видимо, привыкли и сносили их с легкостью.

У кузины моей был взрывной характер. Ее муж был такой же вспыльчивый, и в доме не утихали ссоры. Дети в точности их копировали, играя в «маму и папу». Один надевал юбку и изображал мать, другой был отцом, третий – ребенком. Они садились у детского столика и играли в обед. Мальчик в юбке произносил:

– Я вам, Генрих Иванович, запрещаю говорить со мной в таком тоне.

– А я, – отвечал другой, – запрещаю вам, Маруся, подобным образом отвечать мне.

И вот уже летят вилки и ложки. Начинается неописуемый кавардак, и тот, кто играет ребенка, получает в результате подзатыльник. Родители, посмотрев, как их изображают, посмеялись и решили, что от детей ничего не скроешь.

Мои родители

Я горда и счастлива тем, что мне достались такие родители. Ни за что на свете я не хотела бы родиться в другой семье и носить другое имя. Вся жизнь моих родителей была посвящена детям. Они были для нас образцом христианской добродетели: сострадания к бедным, набожности, покорности воле Божьей в превратностях судьбы.

Отец мой на свои средства построил в Коровино церковь. По его словам, храм вместе со специально написанными образами обошелся ему в 30 тысяч рублей.

Забота моих родителей о бедных была известна всем. Скольких несчастных они похоронили за свой счет! Скольким сиротам стали отцом и матерью! На их попечении, например, находились четыре барышни, лишившиеся всяких средств. Две старшие жили в нашем доме; одна из них потом удачно вышла замуж, другую отдали учиться в гимназию, что затем помогло ей хорошо устроиться. Две младшие состояли в сиротском доме, попечителем которого был мой отец.

Мать постоянно помогала нищим. Когда мы уезжали из Самары, они приходили к нашему крыльцу и говорили: «Матушка, покидаешь нас! Что ж теперь с нами будет?» Мама также состояла попечительницей женского острога. По большим праздникам и на свои именины она посылала узницам корзины с жареным мясом, вареньем и другими угощениями.

Часто мать навещала несчастных заключенных, беседовала с ними о Спасителе и старалась наставить на путь истинный. Она рассказывала мне, как однажды говорила с двумя женщинами, приговоренными к розгам. Они обвинялись в детоубийстве. Одна из них после наказания прожила несколько дней и страшно себя винила. В раскаянии своем она благодарила Господа за то, что он покарал ее. И маму мою благодарила за заботу. Умерла она с глубоким религиозным чувством. Мама говорила, что, насколько известно, несчастная женщина совершила свое преступление в беспамятстве.

Другая женщина после наказания розгами впала в раж и проклинала маму, когда та перевязывала ей раны. Спустя какое-то время несчастная пришла в себя и была отправлена в Сибирь. Моя мать признавалась, что ей тягостно было видеть бесплодность своих усилий, сознавать, что не случилось приблизить к Богу эту заблудшую душу.

Я не знаю другой женщины, которая относилась бы к своему мужу с большим почтением и уважением, чем моя мать.

И отец всю жизнь испытывал к маме очень нежные чувства. Когда он говорил о ней, о ее добродетелях, слезы выступали у него на глазах. Однажды он рассказал, как они поженились.

Будучи молодым человеком двадцати пяти лет, он приехал в отпуск к своей матери. Тогда он был капитан-лейтенантом Черноморского флота. У отца было блестящее будущее, он страстно любил море и избранную службу. Но во время этого отпуска дома от него потребовали большой жертвы.

Однажды утром моя бабушка сказала: «Леон, ты у меня старший, я теперь вдова, твои братья еще учатся в университете. Некому больше помочь мне содержать наши имения. Прошу тебя: поселись поближе ко мне и оставь военную службу. Кроме того, женись, но выбери себе спутницу среди девушек нашего рода».

Материнское желание было для папы равносильно приказу. И он не колебался, хотя очень сожалел, что оставляет морскую службу. Отец начал посещать дома дальних родственников, где были девушки, которые могли бы составить ему партию. Однажды во время визита к князю Хованскому (дядя моей матери по материнской линии, у которого она воспитывалась, оставшись в 5 лет сиротой) отворил дверь в сад, где резвились юные кузины, одна симпатичнее другой. Глядя на Катеньку, отец промолвил: «Она очаровательна! И будет чудной матерью семейства».

И в самом деле, мама была очаровательной – ей еще не исполнилось 16 лет, – с большими васильковыми глазами и длинными светлыми косами до пят.

Препятствием к женитьбе было их родство в третьем колене. В то время даже для брака между троюродными кузенами требовалось специальное разрешение. Отец считался одной из самых блестящих партий: выдающийся ум, хорошее образование, безупречные манеры. К тому же он был богат: владел тремя тысячами десятин черноземной земли. Перед молодой семьей открывалось счастливое будущее.

Мой бедный папа! Все потеряв, он умер в нищете. Его, столько сделавшего для отчизны, уже не помнят. Он умер скоропостижно в монастыре в Симбирске, куда попросился уже стариком. После смерти мамы он затворился. И даже другие старцы удивлялись строгости его добровольной аскезы.

Моих родителей неизменно отличали скромность и набожность. Отец считал, что истинная христианка должна следовать завету апостола Павла и не думать о нарядах. И мама круглый год не снимала перкалевого платья, лишь на праздники надевала шелковое, а всем своим многочисленным бриллиантам предпочитала скромную золотую брошь. Причем это было не украшение, а дань дочерней памяти: эту брошь носила ее мать в последние дни своей жизни.

Папа и дочерям своим не позволял до 16 лет носить ни браслеты, ни кольца. Он не позволял шить нам шелковые платья до тех пор, пока мы не выйдем в свет, говорил, что женское тщеславие и без того в нас разовьется, так что незачем пестовать его раньше времени. «…»

Генерал Багговут

Мне очень льстит, что у Багговутов – это род по отцовской линии мамы – благородное генеалогическое древо, имеющее тысячелетнюю историю. Происхождения они шведского и восходят к старинному дворянскому роду, связанному с родом Ваза – шведской королевской династией. Их настоящая фамилия Багго хоф Вудт (Baggo hof Woudth), но император Павел считал, что солдатам такого имени не выговорить, и постановил им быть Багговутами.

Я очень гордилась маминым отцом. Он был известен своей отвагой и благородством.

Он был таким же военным героем, как и его знаменитый дядя (Карл Багговут. – Ив. Т.), который геройски пал в наполеоновскую войну.

Видя, как отступают солдаты под неотразимым натиском французов, дядя схватил знамя, сдернул его с древка, завернулся в него и упал под градом пуль. Наполеон приказал похоронить его с воинскими почестями и сам присутствовал при его погребении.

О моем дедушке Александре Багговуте можно было бы написать целую книгу, так много подвигов он совершил! Я же коснусь лишь нескольких эпизодов его жизни. Его первые военные успехи восходят к войне с персами (конец 1820-х. – Ив. Т.). Дедушке было около двадцати трех лет. Он был кавалерийским офицером. Его заметили, им восхищались, как его физической красотой, так и воинской доблестью. Дедушка в молодости был настолько хорош собой, что когда император Николай Павлович бывал доволен своими войсками, то говорил: «Парад был великолепен, как Багговут!»

Во время персидской кампании он был ранен в голову. Пуля застряла в черепной кости. Много раз потом я с благоговением держала эту пульку в руках! Дедушка носил ее как украшение на часовой цепочке.

Пулю вытащили не сразу: в армии не хватало лекарей. Сначала дедушке надо было оправиться от горячечной лихорадки, вызванной ранением. Пуля засела глубоко и могла вызвать кровоизлияние в мозг или помешательство.

Надо было решиться на операцию. Полковой врач сказал: «Завтра будем вас резать». И слово «резать» как нельзя лучше подходило к случаю. У костоправа для этой сложной операции не было ничего кроме большого походного ножа и обычного карманного.

Дедушка подумал: «Я, верно, не выживу. Умирать так умирать. Надо проститься с товарищами».

Врач усадил дедушку и предупредил: «Операция будет долгой». И правда, все продолжалось больше часа. Хирург, не имевший никакого опыта, старательно чистил черепную коробку моего бедного дедушки, да так непринужденно, словно это какой-нибудь железный котелок. Пациент не издал ни стона, ни крика, только батистовый носовой платок, который дедушка сжал зубами, обратился за время процедуры в лохмотья. Когда пулю наконец вынули, дедушка упал без чувств. Началась горячка, и в течение нескольких дней Багговут был на краю гибели.

Рана мучила его потом всю жизнь. Он мог надевать только мягкие фуражки и все время носил повязку.

Дед пользовался всеобщей любовью и уважением. Даже к неприятелю он относился по-рыцарски. Даже в Польше, куда он был направлен для подавления беспорядков, он оставил добрую по себе память.

Когда при Александре II ему предложили стать комендантом Петропавловской крепости, он отказался: «Быть тюремщиком не смогу». Когда же император стал сам просить его, он горячо ответил: «Ваше величество, я плохо буду справляться с обязанностями. На следующий день после моего назначения все двери крепости отворятся, а заключенные выйдут на волю!» Императору такой ответ не пришелся по душе, тем более что назначение комендантом было знаком высшего доверия. Многие добивались этого поста из-за различных привилегий, полагавшихся коменданту. Кроме очень высокого жалования и прекрасной квартиры тут же при крепости каждый год весной, когда лед сходил с Невы, комендант Петропавловской крепости первым плыл на легкой лодке к Дворцовой набережной, всходил по ступеням в парадной форме и подавал государю перламутровый бокал с невской водой. Император делал вид, что пробует воду, и возвращал коменданту бокал полным золотых монет на 3 тысячи рублей.

Ничто из этого не прельстило дедушку: «Разве я смогу спокойно жить и спать, давать балы, когда буду знать, что под моей квартирой стонут узники в цепях!»

Своим крестьянам дедушка дал вольную, оставив себе только наемных слуг.

Когда пришел его смертный час, дедушка очень переживал, что умирает в постели, «как бабка», а не на поле битвы.

Перевод с французского и примечания в тексте Ивана Толстого

* МЕЩАНСТВО *
Евгения Пищикова
Лямка

Туристические компании предлагают развлекательный тур «Бурлаки на Волге»

– Представляешь, мы тащимся по берегу в казенных портках и косоворотках, тянем эти свои лямки, за нами болтается нефтеналивная баржа и все время кренится на бок, аниматор, изображающий купца, только что драматическим тенором отпел «Дубинушку», ухал, как сова в зоосаде, – в общем, сказать, что нам неловко, это ничего не сказать. Мимо, между прочим, прохожие ходят, поглядывают на нас с гримасой счастья на лице. Ну, останавливаемся отдохнуть. И тут же сбоку к нам подскакивает мужик с какой-то справкой в руке и кричит: «Москвичи, а москвичи! Юристы есть?» Мы, можно сказать, опутаны бечевой, с огурцами в руках, стараемся позабыть, что мы и юристы, и автомобилисты, и все такое прочее. А мужик пуще орет: «Что делать, если приобрел индюка, а через два дня произошел его падеж?» Мы уже были готовы к тому, что этот безумец часть шоу, две наши самые активные дамы принялись совещаться, как поостроумнее ответить, да, к счастью, аниматор отогнал мучителя.

Развлекательный тур «Бурлаки на Волге» – модная штучка. И сам по себе, и как часть великого института тимбилдингов. А тимбилдинг (он же ролевой психологический тренинг) стал, в свою очередь, важной частью корпоративной культуры. Отстала от века та компания, которая не вывозит свой коллектив на природу и не предлагает несчастным поиграть в какую-либо интерактивную игру – т. е. не ставит клерков и средний командный состав в самые странные и нелепые положения. В том же Ярославле московским модникам предлагают провести три дня на волжском необитаемом островке без еды (говорят, на третий день характер сотрудников фирмы проявляется особенно ярко), отдать дань двухдневной игре «Новобранец» или «Заключенный».

Турфирма, придумавшая наших «бурлаков», работает более мягко, с явственным этнографическим уклоном, поэтому в ее арсенале совсем уж душегубских игрищ не сыщешь. Только клюквенный сок. Можно отправиться в поход по сусанинским местам («…на второй день происходит захват туристов в заложники польскими шляхтичами вместе с Иваном Сусаниным. Сусанин поведет туристов и поляков по Исуповскому болоту к Валуну, а затем к легендарной Красной сосне, где и падет геройской смертью от клинка польского шляхтича»). Можно, переодевшись в кольчужки, штурмовать крепость («Смутное время на Руси»), а можно вот по бережку пройтись. Но все одно: каждую группу сопровождает психолог, и на начальственный стол ложится доклад о поведении сотрудников и степени их активности во время ролевой игры, долженствующей способствовать сплочению коллектива.

Федор Гордон, сотрудник столичной консалтинговой компании, показал себя образцовым бурлаком. Страдания – падшего индюка, пшенную кашу, а также «заклички шишки» – он перенес мужественно, как воин. Корректная улыбка морщила его уста, но ни разу не сорвалась с них жалоба или божба.

Между тем некоторые его коллеги позволили себе насмешничать над действом, и впоследствии, как заметил Федор, отношение к ним внутри компании несколько изменилось.

Опишем же все подробности этой важной игры. Ранним утром группу подневольных лицедеев привозят на берег великой спокойной реки. Там их встречают лицедеи профессиональные аниматоры, нанятые изобразить кровососов: купца с подручными. Купец расхаживает по берегу подбоченясь, делает важное выражение лица. Тут же – маленькая нефтеналивная баржа, обшитая досками и украшенная декоративной мачтой. Предполагается, что именно так выглядела расшива.

С шутками и прибаутками происходит торг – купец будто бы нанимает артель на работу. Дальше – важное: распределение бурлацких ролей. Испытуемые должны выбрать шишку (руководителя), подшишечников и косного (бухгалтера). Остальных же следует разделить на кабальных и усердных (в обязанность которых войдет подгонять кабальных). Из всей массы нужно вычленить особенных страстотерпцев, касту неприкасаемых, несчастнейших из несчастных! В настоящей артели бурлаков эта печальная группа составлялась самым естественным образом– в нее входили люди слабосильные: пожилые, опустившиеся донельзя, обнищавшие до последнего. Кабальные не получали денег; работали лишь за еду. Ну а сборище веселых москвичей– ему как разобраться с обидной иерархией? Вот тут иной раз случаются и ссоры – в группу кабальных норовят отрядить дам, участвующих в игре.

Да, что же я забыла – все переодеваются в обноски, предоставленные туроператором. Выпивают казенной медовухи, прилаживают лямки. И – вперед! Пошли, пошли, пошли! Правой ногой шагать, левую подтаскивать.

Что ж я?! Что ж я?! Что Илья, то и я; белый пудель шаговит, шаговит, черный пудель шаговит, шаговит, дубинушка, ухнем! Это купец выкликает заклички. Баржа легкая, пустая, а все ж не водный велосипед, ноги проваливаются в песок, девицы кряхтят, поправляя лямки, пригородные прохожие провожают страдальцев добрыми улыбками, а иная старушка и огурцом поделится– поднесет бурлакам угощение.

Купец обыкновенно бывает прекрасен. Гордоновской компании достался актер актерыч, весельчак и каламбурист. Гулким эхом раздавалось по-над простором: «А ну как в лобстер дам!»; «А вечером – ликеро-смазочные вещества!»; «Вы еще молодцы молодецкие, а в прошлой артели была одна пушечная колбаса!»

Хорошо!

Потом – посвящение в бурлаки, обсыпание солью, поедание пшенной каши. Каша – одно из испытаний, продолжение мученичества. Зато вечером, в синем сумраке, на пологом берегу будет водочка, солянка, чай с блинами, живая музыка. Гитарист ударит по струнам, урежет «А мохнатый шмель на душистый хмель», дамы пойдут поводить плечами, вскакивать, бросятся в пляс, потом полезут купаться.

Еще один московский коллектив перетерпит познавательный тур и познает себя.

– Я надеялся, – говорит Федор, – что во время хождения в бечеве меня посетит важное переживание. Я думал – река, тяжесть, монотонная ходьба, можно идти и думать. Хотел в самом деле почувствовать себя бурлаком, человеком, раздавленным обстоятельствами, но находящим в себе физические силы идти. Ну, вы понимаете. Но думал я только о том, что прохожие над нами смеются, и о том, что напишет обо мне психолог.

То есть оставался московским мажором.

Милый, самокритичный Федор! Ему удалось больше, чем кажется. Он оставался московским мажором, раздавленным обстоятельствами.