Текст книги "Славяне и скандинавы"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

С выходом на Оку и Волгу район Клещина озера связывался по Нерли Клязьменской. В нижнем течении Нерли, на полпути от Владимира (в ее устье) до Суздаля, находился еще один из опорных пунктов, входивших в состав «Арсы» арабских источников. Он представлен комплексом памятников у деревни Васильки. Как установлено исследованиями В. А. Лапшина, здесь, помимо городища и курганных групп, исследованных А. С. Уваровым и П. С. Савельевым, имеются два открытых поселения, на одном из которых зафиксирован слой с лепной керамикой⁸⁶. В курганах с трупосожже-ниями найдена скандинавская фибула типа 48 (920-930 гг.), поясная пряжка круга степных древностей VIII IX вв., наконечники копий. Наиболее вероятная дата сложения комплекса рубеж IX-X вв. Занимавшее исключительно важное положение, укрепление у деревни Васильки контролировало выходы с Оки на Нерль и пути по Нерли к Плещееву и Ростовскому озерам. Появление его можно отнести ко времени Олега Вещего, в походах которого и в 882, и в 907 гг. участвовали ополчения мери.

Итак, если в IX в., уже в первой трети столетия, безусловно, фиксируется активное участие в торговле по Волжскому пути таких центров, как Сарское городище (близ оз. Неро известны два клада: в Угодичах – 813 г. и близ Сарского городища – до 833 г.); складывается система поселений Ростов Великий – Тимерево, контролирующая путь по Которосли; в середине IX в. (после 864 г.?) оформляются опорные пункты при выходе с Которосли на Волгу (Тимерево, Михайловское, Петровское), – то к концу IХ – началу X в. княжеско-дружинная администрация контролирует уже и южную часть водного пути, с выходом по Нерли на Оку. В первой половине X в. появляется цепочка поселений по берегам Плещеева озера, судя по находкам импортов, связанных с обслуживанием этой части пути. Скандинавские фибулы X в. найдены в курганных группах Богослово, Шугарь, Весь I. На берегах Плещеева озера, по наблюдениям Е. А. Рябинина, сформировались довольно значительные центры, представленные прежде всего обширными, сравнительно ранними могильниками X в.⁸⁷; В. А. Лапшин выявил здесь и поселения этого же времени. Такой комплекс памятников, близ горы Гремяч, находился у деревни Веськово. В курганах с трупосожжением найдено оружие (боевые топоры и стрелы), конское снаряжение, как отмечает Е. А. Рябинин, принадлежавшее «воину-профессионалу», поясные наборы, весы и гирьки, скандинавские фибулы, глиняные лапы и кольца. Обширное поселение и несколько курганных групп (в урочищах «Круглицы», «Княжи», «Паны») находилось у деревни Большая Брембола. В ранних курганах с сожжениями найдены скорлупообразные и круглая фибулы второй половины X в., трупоположения конца X – начала XI в. сопровождались оружием, конской сбруей, восточными и западноевропейскими монетами X начала XI в.

По наблюдениям В. А. Лапшина, обнаружившего ряд неизвестных ранее поселений, в частности большое селище Гнездилово поблизости от Суздаля⁸⁸, во второй половине X в. в бассейне Нерли Клязьменской, оз. Плещеево и Неро формируется несколько сгустков древнерусских сельских поселений, сопровождаемых обширными могильниками. Они становятся в свою очередь опорными пунктами для дальнейшего освоения Bадидимиро-Суздольского Ополья земледельческим древнерусским населением. Именно этому населению принадлежит основная часть владимирских курганов, представленных исследованными в прошлом столетии 7700 погребальными комплексами. Главным образом они относятся к периоду со второй половины X до XII в. На основе сложившейся системы сельского расселения наряду со старым племенным центром Ростовом и существовавшим уже в X в. Суздалем в XII в. возникают новые города – Переяславль, Юрьев, Владимир⁸⁹.

Ранние этапы формирования Ростовской земли, с начала IX до последней четверти X в., во многом связаны с движением сравнительно немногочисленных, но активных групп населения, а во второй половине IX начале X в. и княжеской администрации, заинтересованной в торговле по Волжскому пути. Судя по совпадению ареалов ранних кладов серебра и курганов с трупо-сожжепиями, это движение шло с северо-запада, из центральных районов Верхней Руси, с территории Новгородской земли через бассейн Мологи. Инициаторами и основными участниками движения, несомненно, было свободное население славянских раннегородских центров Верхней Руси, хотя в составе этого движения прослеживается участие и западных финнов и скандинавов. Первоначально новое население обосновывается в небольшом регионе Волго-Окского междуречья: славяно-русские древности IX в. нам известны пока только на пространстве от места впадения р. Которосли в Волгу до оз. Клещина. В X в. славяне расселяются из этого района по всему Суздальскому Ополью вплоть до р. Клязьмы. В это же время фиксируется движение из Ярославского Поволжья в Белозерский край. Конечно, данная схема не исключает прямого проникновения переселенцев из Новгородской земли в Бело-зерье или из Верхнего и Среднего Поднепровья в южные районы Волго-Окского междуречья⁹⁰.

Время наибольшей торговой активности Ростовской земли на Волжском пути определяется с 920-х по 960-е гг. Именно в этот период формируется комплекс представлений арабских авторов о «русах» в 922 г. Ибн Фадлан наблюдал их в Булгаре; к этому же времени восходит известие ал-Балхи. Военно-торговая среда, насыщенная скандинавскими культурными, а на раннем этапе и этническими элементами, формировалась, однако, в полиэтничных торгово-ремесленных центрах, и в ее образовании, судя по материалам могильников, здесь достаточно активное участие, наряду со славянским и варяжским, принимал и местный, мерянский компонент. Определяющим фактором при этом было развитие славянской экономики, социально-политической организации, культуры, то есть активно проходивший в IX-X вв. процесс формирования древнерусской народности.

На всех этапах формирования Ростовской земли деятельность варягов на Волжском пути в целом подчинена закономерностям и условиям общерусского процесса формирования раннефеодального Древнерусского государства. Появившиеся в первых торговых центрах Волго-Окского междуречья еще в первой половине-середине IX в. скандинавские поселенцы находились здесь в среде славянского населения, продвигавшегося из новгородских земель. Отметим, что именно для IX в. характерно наличие целых скандинавских этнически определимых погребальных комплексов, а не просто отдельных вещей (например, курганы с каменными конструкциями). Варяжский элемент фиксируется лишь в протогородских центрах, для развития которых скандинавская торговая активность, связывавшая протогородские поселения Верхней Волги с центрами Балтийской экономической системы, имела определенное значение.

В X в. в погребальных комплексах и на поселениях Ростовской земли в значительных количествах известны вещи северного происхождения. В общей сложности сейчас насчитывается не менее 70 комплексов с наборами скандинавских скорлупообразных фибул; это-женские погребения. Обычно фибулы считаются этническим индикатором скандинавских погребальных комплексов⁹¹. Правда, высказывалось мнение, что скандинавский убор мог использоваться и в смешанных семьях: по сообщению Ибн Фадлана, украшения женщинам «русов» (у которых он видел «коробочки», т. е. скорлу-пообразные фибулы на плечах) дарили и покупали их мужья⁹². Так или иначе, по-видимому, справедливо заключение норвежского археолога А. Стальсберг, что появление этих погребений свидетельствует о мирном характере отношений и о появлении купеческих семей в торговых центрах⁹³. Процесс аккультурации и ассимиляции скандинавов в X в. прослеживается вполне отчетливо. Северные вещи появляются в погребениях с местным ритуалом, число норманнских комплексов по сравнению с IX в. снижается. В XI в. происходит существенное сокращение количества скандинавских культурных элементов в памятниках северо-востока (вещи северного типа известны в Суздале), а в конце столетия они исчезают полностью Наряду с процессом ассимиляции определенное значение имел и спад в поступлении по Волжскому пути арабского серебра (с последних десятилетий X в.), сокращение торговых связей, переориентация их на Днепр и другие водные магистрали Киевской Руси. Единичные находки варяжских комплексов, подобные суздальскому, говорят о новой роли скандинавов, входивших в это время в состав государственного аппарата в качестве наемной военной силы, используемой в своих интересах русской феодальной верхушкой.

⁶⁶ Дубов И. В. Северо-Восточная Русь в эпоху раннего средневековья. Л., 1982, с. 33-45.

⁶⁷ ПВЛ, ч. 1, с. 13, 18.

⁶⁸ Дубов И. В. Указ. соч., с. 104-123.

⁶⁹ Гаркави А. Я. Указ. соч., с. 276-277.

⁷⁰ Монгайт А. Л. К вопросу о трех центрах Древней Руси. – КСИИМК, т. 16, 1947, с. 103-112.

⁷¹ Новосельцев А. П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI-XI вв. – В кн.: Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965, с. 418-419.

⁷² Леонтьев А. Е. «Город Александра Поповича» в окрестностях Ростова Великого. – Вестник МГУ, «История», 1974, № 3, с. 85-86; его же. О времени возникновения Сарского городища. – Вестник МГУ, «История», 1974, № 5, с. 68-74; его же. Сарское городище в истории Ростовской земли (VIII XI вв.). Автореф. канд. дисс. М., 1975.

⁷³ Дубов И. В. Указ. соч., с. 79-86.

⁷⁴ Воронин Н. Н. Археологические исследования архитектурных памятников Ростова. – В кн.: Материалы по изучению и реставрации памятников архитектуры Ярославской области, вып. I. Древний Ростов. Ярославль, 1958, с. 22.

⁷⁵ Эдинг Д. Н. Сарское городище. Ростов Ярославский, 1928, с. 68.

⁷⁶ Голубева Л. А. Весь, скандинавы и славяне в X-XI вв. – В кн.: Финно-угры и славяне. Л., 1979, с. 131-137; ее же. Новые скандинавские находки в Белоозере. – В кн.: Тез. докл. VIII Всесоюзной конференции по истории, экономике, литературе и языку скандинавских стран и Финляндии, ч. I. Петрозаводск, 1979, с. 186-187.

⁷⁷ Ярославское Поволжье в X-XI вв. М., 1963.

⁷⁸ Дубов И. В. Указ. соч., с. 124-198.

⁷⁹ Томсинский С. В. Постройки Тимеревского поселения. – В кн.: Дубов И. В. Указ. соч., с. 188-192; его же. О двух типах построек Тимеревского селища. – В кн.: Северная Русь и ее соседи, с. 118-123.

⁸⁰ Дубов И. В. Скандинавские находки в Ярославском Поволжье. – Скандинавский сборник, вып. 22. Таллин, 1977, с. 175-186.

⁸¹ Фехнер М. В. Тимеревский могильник. – В кн.: Ярославское Поволжье..., с. 15.

⁸² Шаскольский И. П. Норманская теория в современной буржуазной науке. М.-Л., 1965, с. 123; Пушкина Т. А. О проникновении некоторых украшений скандинавского происхождения на территорию Древней Руси. – Вестник МГУ, «История», 1972, № I, с. 94; Авдусин Д. А. Об изучении археологических источников по варяжскому вопросу. – Скандинавский сборник, вып. 20. Таллин, 1975, с. 150.

⁸³ Кирпичников А. Н. Древнерусское оружие, т. I. – САИ El-36, М.-Л., 1966, с. 30.

⁸⁴ Там же.

⁸⁵ Дубов И. В. Северо-Восточная Русь..., с. 88-103.

⁸⁶ Лапшин В. А. Население центрального района Ростово-Суздальской земли X-XIII вв. (по археологическим материалам). Автореф. канд. дисс. Л., 1985, с. 13, 15.

⁸⁷ Рябинин Е. А. Владимирские курганы (опыт источниковедческого изучения материалов раскопок 1853 т.). – Советская археология, 1979, № I, с. 228-243.

⁸⁸ Лапшин В. А. Разведка в Суздальском районе. – В кн.: Археологические открытия 1979 года. М., 1980, с. 61; его же. Исследования под Суздалем. – В кн.: Археологические открытия 1980 года. М., 1981, с. 61.

⁸⁹ Лапшин В. А. Население центрального района Ростово-Суздальской земли, с. 14-16.

⁹⁰ Дубов И. В. Северо-Восточная Русь..., с. 43—44.

⁹¹ Пушкина Т. А. О проникновении некоторых украшений..., с. 94.

⁹² Лебедев Г. С. Этнографические сведения арабских авторов о славянах и русах. – В кн.: Из истории феодальной России. Л., 1978, с. 24.

⁹³ Stalsberg A. Skandinaviske vikingetidsfunn fra Russland med saerlig vekt på kvinnefunnene. Et bidrag til kvinnearkeologien. – Unitekst, 1984, №. 6, s. 86-102.

⁹⁴ Потин В. М. Древняя Русь и европейские государства в X-XIII вв. Л., 1968, с. III.

⁹⁵ Рыдзевская Е. А. Сведения по истории Руси XIII в. в саге о короле Хаконе. – В кн.: Исторические связи Скандинавии и России..., с. 323-330.

Путь из варяг в греки

Водные пути Древней Руси (Волховско-Волжский и Волховско-Днепровский) на протяжении IX-XI вв. играли важнейшую роль в движении массы товаров и денежных средств, обеспечивавших прежде всего развитие экономики Киевской Руси, а в ходе многостороннего торгового обмена между Русью и другими странами Балтийского культурно-экономического региона поступавших в хозяйственное обращение этих стран. Восточное серебро играло роль международной валюты в Северной и Восточной Европе в течение всего IX и большей части X в.; во второй половине X в. по мере сокращения арабской чеканки и начавшейся разработки серебряных рудников в Германии восточное серебро в северо– и восточноевропейском денежном обращении сменяется западным, которое наряду с другими странами Балтийского региона в этот период активно использовала и Русь⁹⁶.

Масса поступавших денежных средств может быть сейчас реконструирована по данным кладов; с учетом их распределения, а также превращения не менее чем половины монетного серебра в изделия, слитки либо же серебряный «лом» можно получить приблизительную оценку количества драгоценного металла, находившегося в реальном обращении IX-XI вв. и археологически представленного более чем 300000 монет (160000 дирхемов и свыше 160000 денариев) из примерно полутора тысяч кладов стран Балтики (включая территорию Древней Руси)⁹⁷. Примененная в последнее время методика расчета позволяет оценить суммарное весовое количество серебра в денежном обращении Северной и Восточной Европы IX-XI вв. в 12-15 млн. марок серебра (1 северная марка = 0,5 каролингского фунта, или 4 новгородские гривны серебра).

Не менее 10 млн. марок серебра поступило в виде арабской монеты; примерно 60-70% этого количества оставалось в денежном обращении Древней Руси (в 250 известных сейчас древнерусских кладах представлено не менее 100000 дирхемов), 30-40% поступило в обращение на Балтику. По расчетам В. М. Потина, экспорт серебра из Руси в первой трети IX в. не превышал 1,5% от общего количества поступившего серебра, во второй половине IX в. поднялся до 25% и достиг максимума в X в. (до 980-х гг.), когда составлял 45-50%⁹⁸. С переходом от экспорта восточного к импорту западного серебра Русь получила из Скандинавии примерно 0,5 млн. марок, что составило 15-20% от общего количества поступивших на Балтику денежных средств.

В экономике Северной Европы те 3-5 млн. марок серебра, которые в виде арабских дирхемов поступили из торговых центров Древней Руси, составили более половины средств, использованных в ходе «феодальной революции» в Скандинавских странах (следует учесть, что дирхем примерно в три раза тяжелее западноевропейского денария)⁹⁹. В составе Балтийского региона именно Древняя Русь обеспечивала его жизнестойкость; эволюция социально-экономической структуры раннефеодального древнерусского общества, политика Киевского государства оказывали решающее воздействие на судьбы региона.

74. Клад арабского серебра второй половины IX в., найденный на Тимеревском поселении

В период становления трансбалтийских торговых связей торговля славян со странами исламского Востока (760-780-е гг.) была основным источником поступления серебра (илл. 74). С конца VIII – начала IX в. основным каналом поступления серебра на Балтику с Волжского пути становится Волхов, а важнейшим коммуникационным центром вслед за Ладогой, как доказал в ряде исследований Е Н. Носов, в это время становится район Новгорода, занимавший исключительно выгодное положение на перекрестке водных систем, входивших в состав как Балтийско-Волжского, так и Волховско-Днепровского «Пути из варяг в греки»¹⁰⁰.

Памятники Ладоги и ее округи, таким образом, археологически фиксируют важнейший участок этих путей: выход в Балтийское море по Неве – Ладожскому озеру (древнерусское «озеро Нево») – нижнему течению Волхова. Клад IX в. в устье Невы, на территории Галерной гавани; скопление поселений в низовье Волхова; Ладога и ее округа; наконец, памятники у волховских порогов свидетельствуют об оформлении этого участка не позже VIII – начала IX в.

На волховских порогах, в 9 км выше Ладоги, у деревень Михаил-Архангел и Новые и Старые Дубовики, находились две группы сопок, городище и небольшой открытый «посад» при нем. Материалы поселений синхронны слоям Ладоги IX в. В договоре Новгорода с городами Ганзейского союза 1270 г. подробно описаны условия и обстоятельства перехода через пороги в XIII в., восходящие, несомненно, еще ко временам «Пути из варяг в греки»¹⁰¹.

Выше порогов располагается известное Гостиное Поле, или Гостинопольская пристань (Gestevelt), где, по документам XIII в., ладьи, преодолев сложное препятствие, останавливались и платили пошлину. Работами Староладожской экспедиции ЛОНА и ЛГУ в 1984 г. впервые удалось определить характер археологических памятников этого района: напротив Гостиного Поля, открытого берегового участка, на правом берегу Волхова у деревни Вельсы находилось небольшое городище на водном пути по Волхову, располагавшее небольшой гаванью в излучине впадающей в Волхов реки Жупки. Рядом с городищем на высоком береговом повороте с XV в. стояла церковь Никольского гостинопольского монастыря, возможно на месте древнего языческого святилища па водном пути, на участке, где Волхов разделяется на два рукава, омывающие остров Вындин. Городище, культовое место и открытая ладейная стоянка на противоположном берегу составляют единый комплекс памятников Гостиного Поля, судя по имеющимся материалам, восходящий к IX-X вв.

В 40 км вверх по Волхову, у деревни Городище, близ Пчевских порогов расположено следующее из волховских городищ. Находящиеся поблизости группы сопок свидетельствуют о сложении и здесь одного из коммуникационных узлов водного пути VIII—IX вв.

Следующий, центральный узел сформировался в верхнем течении Волхова, там, где на протяжении примерно 15 км от истока от реки отделяется ее рукав Волховец; омываемое Волховом и Волховцом пространство образует крупнейший из волховских «островов», возможно давший название скандинавскому топониму для обозначения Новгорода и поселений его округи (Hólmgardr), по Е.А. Мельниковой, первоначально, может быть, во множественном числе Gardar – «поселения, усадьбы (по реконструкции Т. Н. Джаксон. возможно, букв, «грады») на острове»¹⁰²; может быть, здесь же следует искать и объяснение рассказам арабских авторов о легендарном «острове русов».

Первый из «градов» этого островного пространства-Холопий городок (Drelleborch ганзейцев, калька сканд. þraelleborg), укрепленное поселение, на котором найдены клад дирхемов (811г.) и клад железных орудий труда; материалы памятника датируются IX в.¹⁰³ С IX по XIII в. Холопий городок являлся поселением, контролировавшим движение по Волхову в месте раздвоения водной магистрали¹⁰⁴.

С другого конца раздвоения Волховского водного пути, при истоке р. Волховца из Волхова, находится известное Городище («Рюриково» в книжной традиции. Есть основания сопоставить его с неидентифицированным скандинавским топонимом Gadar)¹⁰⁵. Исследования Е. Н. Носова показали, что не позднее чем со второй половины IX в. оно контролировало ключевое место волховской магистрали¹⁰⁶. Площадь поселения, первоначально не превышавшая 1 га, в X в. возросла до 3 га. В материалах Городища неоднократно отмечались различные категории вещей, характеризующих раннегородскую культуру Верхней Руси, в том числе скандинавские импорты (включая вещи с руническими надписями) и «вещи-гибриды», вроде изготовленной здесь фибулы с маской героя, пожираемого змеей¹⁰⁷.

Градостроительная структура Новгорода Великого, объединившая предшествующие поселения вокруг укрепленного Детинца, сформировалась, как показали исследования Новгородской экспедиции под руководством В. Л. Янина, к середине X в.¹⁰⁸ К этому времени Новгород стал крупным городским центром; в течение X в. формируется плотная уличная застройка Неревского, Людина и Славенского концов, в конце столетия в Детинце был сооружен деревянный Софийский собор. На противоположной, Торговой стороне в начале XI в. основывается княжеская резиденция Ярославово дворище.

В ранних отложениях Новгорода представлены скандинавские вещи (скорлупообразная фибула, фрагмент шейной гривны, различные украшения, христианские крестики); ряд изделий может рассматриваться как «вещи-гибриды», выполненные новгородскими ремесленниками¹⁰⁹. Известны рунические надписи (по кости), нанесенные жившими в Новгороде норманнами¹¹⁰. «Хольмгард» неоднократно упоминается в эпитафиях на рунических камнях XI в., сохранившихся на территории Скандинавии; обычно это место гибели воина, иногда в составе наемного отряда (подобной дружине посвящена известная «Сага об Эймунде»); во второй половине XI в. для варягов в Новгороде была построена церковь в память Олава Святого, норвежского конунга, многие этапы жизни которого были связаны с Русью. Все эти памятники достаточно отчетливо очерчивают основной уровень славяноскандинавских контактов в Новгороде. По сравнению с Ладогой социальное взаимодействие в городских, ремесленно-торговых слоях здесь было менее длительным и глубоким; князья и их дружина – вот преимущественно та социальная среда, в которой и по данным саг, и по сведениям летописи оказывались в Новгороде варяги. При этом политическая структура Новгорода уже в IX-XI вв. существенно ограничивала права князя и его дружины (а тем более временного ее контингента) в пользу местного боярского самоуправления. Тысяче наемных варягов, готовых получать от новгородского князя «по эйриру серебра», а если его не хватало, «брать это бобрами и соболями»¹¹¹, новгородское боярство могло противопоставить многие тысячи воинов, мобилизуемых территориально-административной организацией Новгорода и Новгородской земли, как это следует из рассказа «Повести временных лет» о конфликте 1015 г. между новгородцами и князем Ярославом¹¹². Древнерусская боярская знать (в состав которой входили и какие-то ославянившиеся семьи «от рода варяжьска»), опиравшаяся на политико-административную раннефеодальную структуру, выросшую из «племенного княжения», и в середине IX в., и в начале XI в. была главной политической силой, регулировавшей жизнь этого важнейшего центра на «Пути из варяг в греки». И лишь вступив в договорные, строго регламентированные отношения с этой знатью, варяги получили доступ по этому пути в глубины русских земель.

Со второй четверти IX в. серия находок скандинавского происхождения в небольших локальных центрах Волхово-Днепровского пути фиксирует ранние этапы формирования главной древнерусской водной магистрали. На Ловати в IX-X вв. одним из таких центров было небольшое укрепленное поселение с ремесленным посадом, Городок близ Великих Лук; наряду со скандинавскими и балтскими здесь представлены и западнославянские элементы (прежде всего в керамическом комплексе)¹¹³. В верховьях Западной Двины скандинавские находки в местном культурном контексте известны в Торопце (к IX в. относится селище и могильник «культуры длинных курганов»); в Днепро-Двинском междуречье – у деревни Рокот (селище и могильник «культуры длинных курганов» близ более раннего городища), у деревни Кислая (аналогичный комплекс памятников), у деревни Новоселки (городище и курганные группы)¹¹⁴. В кладе у деревни Кислая вместе с арабским серебром найден датский полубрактеат Хедебю (ок. 825 г.), поступивший, видимо, по Двинскому пути из области наиболее ранней стабилизации славяно-скандинавских отношений на Западной Балтике¹¹⁵. Остальные находки – второй половины IX в. В курганах у деревни Новоселки с норманнскими вещами и чертами обряда сочетаются особенности, характерные для местных балтских племен¹¹⁶. Крупнейшим же центром славяноваряжских контактов на центральном участке «Пути из варяг в греки», где перекрещивались водные и волоковые переходы систем Волхов – Днепр – Двина – Угра – Ока, стал Смоленск, который для этого времени многие исследователи отождествляют с Гнездовским комплексом памятников¹¹⁷.

В 12 км от современного Смоленска, у деревни Гнездово на правом берегу Днепра высится Большое гнездовское (Центральное) городище, укрепления которого были впервые сооружены в начале X в. (илл. 75). Вокруг городища на площади около 16 га раскинулся неукрепленный «посад». Полукольцом его окружает курганный могильник, по традиционной терминологии разделяемый на Центральную и Лесную группы и насчитывавший до 6000 насыпей; Это крупнейшее средневековое курганное кладбище Европы

75. Гнездовский комплекс памятников (городища, поселения, курганные группы)

В 1868 г. при строительстве железной дороги был найден замечательный клад серебряных вещей (хранится в Государственном Эрмитаже); многие изделия, особенно характерная «маска», могут быть произведениями местного ремесла, «гибридизировавшего» древнерусские и скандинавские традиции (цв. илл. 1, 14, 15, 23, 24). Со времени находки этого клада и до наших дней, по существу, не прекращается систематическое изучение Гнездова. Раскопки курганов здесь производили в дореволюционные годы В. И. Сизов, С. И. Сергеев и др., в советское время – Д. А. Авдусин. Изучение поселения связано также с именами А. Н. Лявданекого, И. И. Ляпушкина, ныне его исследует Т. А. Пушкина.

Первоначальное поселение в Гнездове связано, по-видимому, с местной культурой «тушемлинского типа», на основе которой в VIII IX вв. во многом сформировалась кривичская «культура смоленских длинных курганов». В самом Гнездове, правда, длинных курганов нет, хотя в некоторых погребениях представлены элементы характерного для нее обряда. Основная масса гнездовского населения сформировалась за счет активного притока славян; при этом прослеживаются связи как со Средним Поднепровьем, так и с западнославянскими землями в Центральной Европе: серия височных колец, аналогичных великоморавским, а также известных в роменско-боршевской культуре Днепровского Левобережья¹¹⁸. Серия небольших полусферических курганов с сожжениями в верхней части насыпи характеризует погребальные обычаи славян VIII-IX вв.

В IX в. гнездовское поселение представляло собой открытый, довольно крупный по тем временам поселок (площадью около 4 га). Из 117 монет, найденных к 1982 г. в культурном слое поселения, наиболее ранняя серия (18%) чеканки VIII начала IX в.; небольшое количество монет африканского чекана свидетельствует об участии Гнездова в восточноевропейском монетном обращении уже на первом его этапе (до 833 г.). Однако наиболее интенсивные торговые операции здесь разворачиваются в 920-950-х гг. В это время были зарыты в землю семь гнездовских кладов (цв. илл. 15), после 960-х гг. приток восточного серебра прекращается¹¹⁹.

Первые варяжские погребения в Гнездове также появляются в IX в. Среди них выделяется курган № 47 (раскопки Д. А. Авдусина). Обряд как в курганах Плакуна под Ладогой, сожжение в ладье. Но курган отличается от ладожских сравнительно крупными размерами (высота насыпи более 1,2 м, диаметр 13 м), разнообразием мужского и женского погребального инвентаря. Остатки сожжения были помещены в две урны (сосуды южного, причерноморского происхождения); в погребении найдена железная шейная гривна с молоточками Тора. Наиболее же примечательная находка – золотая, превращенная в подвеску монета византийского императора Феофила II (829-842 гг.), того самого, что принимал послов «хакана росов». Если учесть, что вторая из весьма редких монет этого императора (серебряная, также превращенная в подвеску) найдена в одном из камерных погребений Бирки, то мы располагаем свидетельством если не судеб самих «свеев» – послов «хакана росов» (на Север, в Бирку, поехал один, и «на Восток, в Гарды», другой), то, во всяком случае, установления контактов между Русью, Византией и Швецией по «Пути из варяг в греки» не позднее второй трети IX в. (вероятнее всего, в интервале 825-838 гг.)¹²⁰.

Этим же временем датируется курган № 15 (10) из раскопок М. Ф. Кусцинского 1874 г. в Гнездове, содержавший набор вещей, куда входит меч типа Е (вариант, относящийся к первой половине IX в.), копье с «готическим» орнаментом (VIII-IX вв.), гривна с молоточками Тора и другие вещи, позволяющие отнести комплекс ко второй половине IX в.¹²¹

Скандинавские материалы относятся ко времени зарождения в Гнездове урбанистического образования особого типа – «открытого торгово-ремесленного поселения» (ОТРП), по своим функциям и структуре близкого северным «викам» и «приморским торговым местам» балтийских славян¹²². Гнездово контролировало как меридиальный Волховско-Днепровский путь, так и выходившие па Волгу «широтные пути» по Двине, с выходами на Оку. Норманны, оказавшиеся на этом речном перекрестке, установили достаточно тесные отношения с местными славянами и собственно кривичским (в Верхнем Подиепровье и Подвинье) населением, что соответствует, в частности, упоминанию кривичей в числе участников летописного «изгнания варягов», а затем «призвания князей». Включаясь в местную общественную среду, прежде всего в ОТРП с их дружинно-торговым и ремесленным населением, скандинавы становились участниками общерусского процесса экономического, социального и политического развития Древнерусского государства.

После похода Олега, в 882 г. мирно вступившего в город союзных с Новгородом кривичей, с появлением в гнездовском Смоленске княжеской администрации (что, видимо, проявилось в возведении укреплений на Большом гнездовском городище), резко возрастает общерусская роль поселения на Верхнем Днепре. Смоленск (Мелиниска) упоминается в сочинении византийского императора Константина Багрянородного в числе крупнейших русских центров середины X в. Это время расцвета Гнездова.

76. Большие курганы Гнездовского мoгильника (реконструкция по В. А. Булкину)

Скандинавы составляли определенную часть населения «гнездовского Смоленска» конца IX-XI вв. По подсчетам Д. А. Авдусина, среди гнездовских курганов свыше 40 содержали скандинавские погребения, еще в 17 найдены скандинавские веши¹²³. При анализе Гнездовского курганного некрополя выявляются интересные тенденции в развитии погребального обряда. В X в. в центральной части могильника образуется своего рода «аристократическое кладбище», состоящее из цепочки особенно высоких, так называемых «больших курганов» (до 5-9 м высотой) (илл. 76). В погребальном обряде этих насыпей обычаи, привнесенные варягами (сожжение в ладье), соединились со своеобразными новыми ритуалами, выработанными в местной среде и неизвестными в Скандинавии. Поразительно совпадение обряда «больших курганов» с описанием похорон «руса», которые наблюдал Ибн Фадлан на Волге в 922 г. На высокой (до 1 м) земляной платформе со специальным всходом сооружался погребальный костер, на нем устанавливалась ладья; в ней помещали тела мужчин в воинских доспехах и женщин в праздничном наряде; затем все предавали огню. Останки собирали в урны, возле них складывали оружие: мечи (илл 77-79) и копья в «больших курганах» воткнуты в землю и нередко накрыты шлемом или щитом, это специфически смоленский ритуал. Затем совершались жертвоприношения: туши барана или козла (у норманнов козлы считались священными животными Тора) помещали в котел, установленный рядом с захоронением. По наблюдениям В. А. Булкина и В. Я. Петрухина, эти ритуалы представляют собой своеобразную переработку северных обычаев¹²⁴. Родиной этого пышного и сложного обряда можно считать Гнездо-во, а средой, которая его выработала, дружины «русов», в составе которых варяги утратили этническую самобытность. Обычаи, которые ранее отделяли норманнов от иноплеменников (в первую очередь сожжение в ладье), становятся общим дружинным обрядом; появляются новые ритуалы, и мы обнаруживаем их (например, жертвоприношения в котлах) в монументальных насыпях Чернигова, где похоронены были представители русской дружинно-боярской знати, преимущественно славянской по происхождению.