Текст книги "Фэнтези-2007"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 41 страниц)

– Данара!

Тишина.

«Раньше за ней такого не водилось. Неужели этот юный тайнангинец, о котором Данара мне все уши прожужжала и которому отдала свою кровь, так на нее подействовал? Но она знала, что мне потребуется помощь. И обещала к утру вернуться».

Иллэйса медленно встала с каменного кресла и подошла к парапету. Небо сулило к вечеру бурю – короткую, но яростную. Ветры шептали о том же. На площадке было холодно, первые лучи солнца уже освещали ее, но ни капельки не согревали. Чай, вот что сейчас необходимо Иллэйсе! Несколько чашек обжигающего, терпкого чая…

– Данара! Да где ж тебя джиэммоны но!..

И вот тогда раздался крик.

* * *

Они столкнулись у выхода из гостевых покоев. Иллеар отметил, что мастер битв одет, словно и не ложился. Но на расспросы времени не было. Крик оборвался, перешел в едва слышные отсюда рыдания, – только это почему-то не успокаивало.

– В шатре целительницы! – воскликнул Эминар ал-Леад, когда они выбежали из башни.

Шулдар уже и сам видел: туда спешили «сестры» – растрепанные, отчаянно, будто собирались взлететь, машущие на бегу руками; одна споткнулась и упала, но никто не помог ей подняться. Самые быстрые из служительниц уже ворвались в шатер – и оттуда донеслись новые крики.

Иллеар поспешил туда же, вслед за мастером битв. Хотя было уже ясно: они все опоздали, самое страшное случилось.

– Стойте! Где иб-Барахья?! – Это Ламбэри Безжалостная со своими девицами. Йор-падды не намного отстали от первых «сестер», но, в отличие от них, были вооружены и предельно собранны. – Немедленно позовите иб-Барахью!

– Я здесь, Ламбэри. В чем дело?

Она подошла незаметно, все в том же зеленом платьице и кожаных сандалиях. Только лицо осунувшееся, побледневшее. Иллеар едва сдержался, чтобы не обнять ее за плечи или – лучше – поднять на руки и унести прочь отсюда, уложить в постель, накрыть одеялом и строго-настрого велеть: «Пока не отдохнешь как следует!..»

Он мотнул головой, прогоняя неуместные мысли, и услышал, как Безжалостная повторяет:

– Да, провидица, ты не ослышалась. Я хочу, чтобы никто не входил в шатер, а те, кто уже вошел, немедленно покинули его. Змейка!

Чующая кивнула:

– Это совершенно точно: ночью здесь был человек, в которого вселился джиэммон. Мне нужно осмотреть место убийства, чтобы сказать больше.

– Что с моим сыном?! – не выдержал наконец Эминар ал-Леад. Голос его сорвался, старый мастер битв откашлялся, потом повторил, уже тише: – Он жив?

Ламбэри странно посмотрела на него:

– Он спит.

– Спит?!

– Вчера, – спокойно разъяснила иб-Барахья, – его напоили маковым молоком, чтобы можно было влить в вены раненого свежую кровь.

– Но так вы только убьете его! Я знаю нескольких лекарей, они пытались, и не раз… – Эминар ал-Леад замолчал и только обводил пустым взглядом лица «сестер».

– А наши целительницы не раз таким образом спасали людей.

Иллеар решительно вмешался:

– Так или иначе, кровь уже влили и Джализ всего лишь спит. Я хочу услышать другое: что это за история с джиэммоном? Откуда бы он здесь взялся?

– Его, – сказала Ламбэри, – внес в оазис один из вас. Ты, Ваше Могущество, или твои спутники.

– Вздор!

– Вы ведь ночевали в той заброшенной деревушке – накануне сражения, в котором погиб почти весь твой отряд?

– И что же?

Безжалостная объяснила. Тем временем йор-падды окружили шатер и заставили служительниц выйти за пределы этого круга. Змейка нырнула под полог, возле которого уже басовито гудели огромные, черные мухи. И вонь стояла такая, какая бывает на поле боя – после боя.

– Это ошибка! – повторил Иллеар. – Ни я, ни мои спутники просто не могут…

– Тогда кто убил целительницу и «сестру»?! – резко оборвала его Безжалостная. – Следы четкие, Змейка уловила их даже на расстоянии.

– К кому же они ведут?

Чующая, услышав вопрос, ответила из шатра:

– Слишком много времени прошло. И тот, в ком сидел джиэммон, знал, что делает. Он принес с собой дурман-траву, которая стерла почти все следы.

– Тогда с чего вы взяли, что это был именно одержимый джиэммоном, а не обычный убийца?

Ламбэри снисходительно усмехнулась:

– Все просто. Ваше Могущество. В оазис прибыли только мы да вы. Один из вас одержим. Кто же убил? Случайный убийца, набредший на Таальфи и сейчас скрывающийся в барханах? Тогда почему бы не обвинить в этом меня или, скажем, иб-Барахью? Ты забываешь, что самое простое объяснение – самое верное. А вот утверждать, будто ни один из вас не одержим, ты не можешь до тех пор, пока Змейка не проверит вас.

– Она проверит этих людей не раньше, чем они перестанут быть паломниками! – твердо сказала иб-Барахья. – Таков закон – и никому не позволено его нарушать. Ты знаешь это, Безжалостная.

– Знаю, провидица. Закон есть закон.

И тут они услышали хриплый, срывающийся голос Джализа:

– Ты… снова… т-ты…

Змейка выглянула из шатра:

– Он проснулся и бредит. Ламбэри, наверное, к нему уже можно пропустить целительницу… – Чующая осеклась, сообразив, что целительница уже там: лежит, мертвая. – Ну, кого-нибудь, кто успокоил бы его. Тела накрыты, он их не заметит, но я боюсь, что…

Безжалостная повернулась и приказала своим девицам вынести убитых из шатра.

– Я пойду к нему. – Эминар ал-Леад направился к пологу, не взглянув ни на Ламбэри, ни на провидицу. Йор-падды не осмелились его остановить, даже вечноулыбчивая телохранительница.

А Джализ все бормотал:

– Куда же?., зачем? зачем зачем зачем?! Что она тебе сделала?!

– Тише, сынок, тише. Это я. Все уже закончилось. – … что она тебе сделала?!.. что?! что!!! Кто?! Где Данара?

Иллеар заметил, как вздрогнула иб-Барахья. В этот момент йор-падды как раз проносили мимо них второе тело: убитых было двое, целительница и «сестра». Стало быть – именно Данара, которой пришелся по сердцу юный ал-Леад.

– Где она?! – закричал тот из шатра.

Йор-падды вздрогнули, самодельные носилки качнулись, и из-под покрывала выметнулась рука – перепачканная кровью, но не на это обратил внимание Иллеар.

– Шрамы! – Он присел на корточки и внимательнее осмотрел эту посеревшую, с бурыми подсохшими пятнышками руку. – Откуда бы могли взяться шрамы?

– Она дала свою кровь, чтобы спасти его, – тихо сказала иб-Барахья.

– Где она?! – не унимался в шатре Джализ. – Где?! Куда?!

Иб-Барахья на пару мгновений закрыла глаза и, Иллеар видел это, сжала руки в кулаки. Потом как ни в чем не бывало стала отдавать распоряжения «сестрам»:

– Дайте ему макового молока и посмотрите, можно ли переносить больного. Если да – поместите в башне. Все это… – она указала на шатер, – сжечь. Твоей чующей больше ничего там не нужно, Ламбэри?

Змейка, изрядно побледневшая от увиденного и от криков Джализа, развела руками.

– Закон есть закон, – сказала вдруг Безжалостная. – Если ты запрещаешь мне провести испытание… если закон запрещает мне провести испытание – что же, пусть так. Ты ведь понимаешь, что отныне все здесь, в Таальфи, рискуют своей жизнью? Ты ведь понимаешь это, провидица?

– Понимаю, – бесстрастно ответила иб-Барахья. – Но закон есть…

– Я знаю, знаю! Поэтому прошу тебя принять клятву паломников – от меня и моего отряда.

Йор-падды ошарашенно уставились на Безжалостную. Принести клятву означает отложить оружие, сдать его «сестрам», которые упрячут все мечи и луки в башне – и не вернут, покуда паломники не соберутся покинуть оазис! А ведь в Таальфи – одержимый, уже убивший двоих!

– Я приму клятву.

Иллеар слушал, как вслед за иб-Барахьей воительницы повторяют: «… не злоумышлять против иб-Барахьи и обитателей оазиса…» – и нутром чувствовал: нити судьбы сплетаются в слишком уж тугой клубок. Ламбэри знает, что делает.

Или думает, что знает.

Он смотрел, как йор-падды поднимаются вслед за служительницами к башне, чтобы оставить там оружие, смотрел на хрупкую фигурку отдающей распоряжения иб-Барахьи, – и холодный, липкий, неистребимый страх овладевал им. Не за себя. Не за ал-Леадов.

За нее.

С самого детства он знал, как следует поступать в таких случаях. Действовать! Страх можно перебороть, только если идешь ему навстречу, принимаешь вызов. Именно за эту черту характера шулдара почитали как человека решительного, она же укрепила его силу воли. Порою говорили, что Его Могущество способен переупрямить и заставить сдвинуться с места даже гору.

Иллеар повернулся к Безжалостной, и ее телохранительница тотчас шагнула вперед, заступая путь. Шулдар не сомневался: даже без сабли эта вечноулыбчивая способна на многое.

– Оставь, – сказала Ламбэри. – Пусть Его Могущество скажет что хотел.

– Как это все случилось? – спросил Иллеар, глядя ей прямо в глаза. – Вы ведь успели осмотреть тела, верно? И от того, что ты мне расскажешь, хуже не будет. Если я одержим – знаю все и так. Если нет – вдруг сумею помочь?

Безжалостная усмехнулась:

– Сомневаюсь. Видишь ли, Твое Могущество, все дело в том, как их убили. И целительницу, и «сестру» прирезали кинжалом. Целительницу – сзади, просто вскрыли ей горло, когда она стояла, повернувшись спиной к больному и боком к выходу из шатра: что-то искала на столике, наклонилась – но полог, повторяю, она видела.

– Значит, убийца в это время уже был внутри.

– И стенки шатра не повреждены, то есть одержимый не мог взрезать холстину и залезть туда так, чтобы целительница не заметила.

– А войти раньше, когда в шатре не было никого, кроме уснувшего Джализа?

– Тоже не получается! Целительница неотлучно находилась возле больного. Это подтвердили и «сестры». Одна из них была в шатре до самой ночи, потом ее сменила покойная Данара. По сути, в шатре их было трое: твой человек, целительница и Данара.

Иллеар задумался.

– Нет, все-таки четверо – и этот четвертый был хорошо им знаком, иначе не впустили бы. И уж во всяком случае целительница не поворачивалась бы к нему спиной, не занималась бы своими делами, когда в шатре был чужак.

– Или, – добавила Змейка, которая незаметно подошла и прислушивалась к разговору, – гость сказался больным. И попросил целительницу дать какое-нибудь лекарство.

– Так или иначе, я не понимаю, как это все случилось. А что же «сестра»? Данара ведь должна была видеть, как чужак замахивается кинжалом. Да и он бы не рискнул нападать. Сразу двоих он бы не убил, а Данара вполне могла убежать из шатра, чтобы позвать на помощь. И она ведь видела его!

– Когда одержимый убил целительницу, Данары не было в шатре. – Теперь к разговору присоединилась иб-Барахья. Она, кажется, более-менее успокоила «сестер» и сама тоже выглядела спокойной. И голос ее звучал ровно, с едва заметной горчинкой сожаления: – Я отпустила ее вечером, но велела приготовить мне чай. После полуночи я поднималась на площадку, слушать пустыню. – («Вот куда она ушла потом», – догадался Иллеар.) – К тому моменту чай был готов и дожидался меня наверху. И он был горячим. Данара вернулась от целительницы, заварила чай, оставила на столике и снова пошла в шатер.

– А убийца, – продолжал Иллеар, – не знал, что там должен быть кто-то еще, кроме целительницы! Зарезал ее, после чего… Постойте-ка, а как именно убили Данару?

Ламбэри осклабилась:

– Ты уверен, что хочешь знать все подробности, Твое Могущество? Ей вспороли живот, одним ударом. А потом перерезали горло. И стояла она при этом спиной ко входу, лицом к больному. Наверное, вбежала в шатер, увидела мертвую целительницу, убийцу – и тот сразу же ударил.

– Там все было в крови, – тихо подтвердила Змейка. – Весь шатер. И больной тоже.

В этот момент одна из йор-падд, прибежав, зашептала что-то на ухо Ламбэри. Та, нахмурившись, повернулась к Иллеару:

– Рядом с озерцом, на том краю рощицы, на кустах – капли крови. Не исключено, что убийца там умылся… после всего. Но не обязательно.

– Как же иначе? Он наверняка был в крови: одежда, руки, лицо, волосы… – Иллеар наконец сообразил: – Хочешь сказать, это Джализ?! Но иб-Барахья ведь говорила: ему дали снотворное.

– И он не проснулся, когда все это творилось в шатре, вообще ничего не услышал? Ты в это действительно веришь, Твое Могущество?!

– Не мои – твои люди нашли на кустарниках возле озерца кровь.

– Но не одежду. А кровь, – Безжалостная махнула рукой, – кровь там могла появиться от чего угодно. Змейка, пойди-ка взгляни – что скажешь? Вдруг нащупаешь след…

Чующая вместе с йор-паддой отправилась к озеру. Иллеар понимал, конечно, что этот след, если Змейка его и отыщет, почти наверняка оборвется. Убийца вряд ли настолько глуп, чтобы бросать одежду в воду.

Между тем их с Ламбэри разговор словно превратился в центр водоворота: под разными предлогами сюда подходили все, от служительниц до простых обитателей Таальфи. Издавна оазис считается священной землей, никто и никогда не осмеливался пролить здесь кровь. Местные были уверены, что жизням их ничего не угрожает. И события этой ночи до смерти их напугали – это было заметно по взглядам, по тому, как люди стояли и как несмело придвигались поближе, чтобы не пропустить ни слова.

Доверив наконец сына заботам «сестер», подошел и Эминар ал-Леад. Он замер на полшага позади, за спиной шулдара, и молчал, скрестив на груди руки.

– Итак, – продолжал Иллеар, – убийца прирезал двух беззащитных женщин. Зачем?

– И не тронул твоего Джализа, – напомнила Ламбэри. – «Зачем?» Да причины могли быть самые разные. Джиэммоны – существа, чуждые нашему миру. Их поведение никто не способен объяснить.

Эминар ал-Леад вдруг тихо, упрямо возразил:

– У всего на свете есть причины, девочка. У всего на свете. Мы можем о них не знать, но они есть, есть всегда!

Это неожиданное обращение не сбило Ламбэри с толку. Она снова ухмыльнулась и даже, кажется, обрадовалась тому, что мастер битв вмешался в разговор.

– «Причины»? В самом деле, ты, наверное, знаешь многое о причинах, доблестный ал-Леад. И о джиэммонах, а? Уж всяко больше нашего! И, может, у тебя тоже были причины желать смерти этих женщин? Например, ты – точнее, джиэммон в тебе – собирался убить юного Джализа, потому что рано или поздно тот заметил бы перемены в своем отце. Понял бы, кто именно из вас троих одержим. А так…

– Не проще ли мне было дождаться, пока мы покинем оазис? И потом вернуться в Бахрайд одному. Нет свидетелей, нет жертв – кто усомнится в моих словах? И риска никакого. Конечно, – добавил Эминар ал-Леад, – если верить в то, что «поведение джиэммонов необъяснимо», этим можно объяснить что угодно. Вот только стоит ли? Мне больше нравится метод мудреца Эльямина ох-Хамэда. Этот достойный муж утверждал: для каждого случая следует искать наиболее простое разъяснение и обходиться как можно меньшим количеством допущений.

– Хороший метод, – согласилась Ламбэри. – Мне он тоже нравится. Знаешь, доблестный, кто убийца, если судить, пользуясь наставлениями ох-Хамэда?

– И кто же?

– Твой сын. Слишком уж быстро он оправился после тех ран. – Ламбэри повернулась к Иллеару: – Верно, Твое Могущество? Вы ведь с доблестным ал-Леадом и сами удивились? «Мастерство целительницы»? Вполне допускаю, что и оно сыграло свою роль. А может – не оно одно? Может, именно в Джализа вселился джиэммон? И потом он убил обеих женщин – и снова прикинулся спящим. Это так удобно! Якобы принять сонное зелье и уснуть. А на самом деле?

– А что же на самом деле?

– А на самом деле, доблестный Эминар ал-Леад…

Именно тогда от озера прибежала йор-падда – та самая, что сообщила о каплях крови на кустах.

– Вот, – она протянула Безжалостной нечто, небрежно завернутое в грязную от песка, всю в бурых пятнах, ткань.

– Где это нашли?

– У озера, неподалеку от кустов.

Ламбэри осторожно развернула сверток – и показала всем присутствующим кинжал:

– Чей? Кто-нибудь узнает?

– Да. – Эминар ал-Леад повел плечами, будто ему стало невыносимо холодно, хотя и день ведь уже давно начался, и солнце греет, да еще как! – Узнаю, – повторил он устало. – Это кинжал моего сына, мой подарок, он с ним никогда не расставался.

Йор-падда откашлялась, взглянула на Безжалостную, испрашивая разрешения говорить.

– Змейка сказала, именно им были убиты целительница и «сестра». Это точно.

– Все это хорошо, – отмахнулась Ламбэри. – Вот только воспользоваться кинжалом мог кто угодно: и Джализ, и доблестный Эминар, и любой другой, кого целительница впустила в шатер и оставила у себя за спиной. Любой! – Она обернулась к иб-Барахье и спросила, подчеркнуто вежливо: – Когда же я наконец смогу задать тебе свой вопрос, провидица?

– За тобой придут.

Не добавив более ни слова, иб-Барахья развернулась и ушла в башню – тонкая, хрупкая, желанная. Неумолимая, как сама судьба.

И глядя ей вслед, Иллеар наконец понял, что произошло. Ведь провидицы никогда не спускаются ниже Срединных покоев. А она – спустилась.

«Дважды».

* * *

Все переменилось – и все осталось прежним: таким, как и видела в снах Иллэйса. … Ах, конечно же, не все! «Всего никогда не увидишь, – предупреждала Хуррэни. – В этом и подвох. Тебе кажется, что ты поняла. Но если внимательно не всмотреться, если поверить первому впечатлению…»

Всмотреться Иллэйса сможет только этой ночью, не раньше. А до ночи нужно как-то жить – жить и сдерживать липкий, рвущийся наружу, сковывающий тебя страх. Все в оазисе держится на иб-Барахье: так движенье телеги зависит от одного-единственного гвоздя, благодаря которому колесо не соскакивает с оси.

Только сегодня Иллэйса по-настоящему поняла, как это – быть колесным гвоздем. Она ходила по башне, направляла, успокаивала словом и взглядом, следила, чтобы у постели раненого дежурили не меньше трех «сестер», чтобы вовремя, не побоявшись россказней Безжалостной, ему поменяли повязки; ключ от оружейной комнаты, где заперли все луки да мечи паломников, повесила на цепочку, цепочку – себе на шею. Назначила вместо Данары «сестру» Сэллике: та, хоть чай заваривать и не умела, а в башне кое-как порядок навела, другим «сестрам» сумела занятия найти, чтобы всяким вздором головы себе не забивали.

Уверившись, что порядок восстановлен, Иллэйса пошла поспать до обеда, а затем, проснувшись и поев, велела звать к себе Ламбэри. Еще подумала с постыдным злорадством: вот и лишних забот добавилось старому душезнатцу; а нечего было скалиться да примеряться в дальний путь. (За Хуррэни. Вот за что – за кого – Иллэйса не простила его. – и не простит вовек. Хоть и не обязан душезнатец горевать о судьбе своих подопечных, вообще ничего такого он им не обязан, только заверять и слово держать, – а все же… все же…) Этот вопрос, она знала, касается всех, поэтому велела Сэллике созвать в Срединные покои «сестер», и йор-падд, и, конечно, шулдара со старым ал-Леадом. В покоях стало тесно и не-выносимо душно… а может, это будущее сдавило ей разом горло и чай уже не помогал, Сэллике ведь не умеет его заваривать…

– О чем же ты хочешь спросить, Ламбэри Безжалостная, дочь Найрэни Пепельной, мать…

Та резко взмахнула рукой, прерывая ритуальную фразу. Ах да… да. Она не хотела, чтобы кто-то знал о дочери. Ладно, душезнатцу хватит и сказанного.

– Я хочу спросить у тебя, провидица, кто будет пойман и по справедливости осужден за убийство двух твоих служительниц, погибших сегодня ночью. Я хочу знать имя убийцы. Если же это был джиэммон, тогда – имя того, кто им одержим.

Кто-то из «сестер» охнул от неожиданности, две или три йор-падды переступили с ноги на ногу и потянулись к поясам, туда, где прежде висели мечи. Даже старый душезнатец за занавесью, казалось, затаил дыхание: никто и никогда так не спрашивал. Это был сложный, смертельно сложный вопрос. Они даже не понимали, насколько.

Но Иллэйсу вопрос не напугал, только удивил: она не ожидала от Ламбэри такой изобретательности.

– Итак, ты спрашиваешь? – повторила Иллэйса. – Ты спрашиваешь, Ламбэри Безжалостная, дочь Найрэни Пепельной?..

– Спрашиваю, иб-Барахья!

– Да будет так. Я, Иллэйса иб-Барахья, Уста небес, принимаю твою просьбу и клянусь дать тебе нелживый ответ, каким бы он ни был.

Безжалостная, зная, что надлежит делать, молча протянула ей руку.

А после завершения ритуала спросила тихо:

– Когда, провидица? Когда ты дашь мне ответ?

– На рассвете ты все узнаешь.

И только после того, как они покинули Срединные покои, и Сэллике затушила свечи, и душезнатец, поставив корявую, как росчерк клюки, подпись, тоже ушел, – только тогда Иллэйса ощутила дикий, сдавливающий горло страх. Страх и сладостное предвкушение.

А потом, конечно же, пришел он.

* * *

– Ну, что скажешь?

Иллеар не стал добавлять «доблестный» и прочее. Прозвучало бы фальшиво, как пожелание спокойной ночи тем, у кого только что умер родной человек.

Кстати, сегодняшняя ночь для людей в башне будет очень неспокойной…

Иллеар внимательно посмотрел на мастера битв: тот сидел напротив, на огромном, черном от времени сундуке, куда гость-паломник должен был, наверное, складывать свои вещи. Сам Иллеар опустился на кровать и позволил себе слабость: потер пальцами виски. Не помогло. Разумеется.

Эминар ал-Леад оглянулся на вход в гостевые покои и пожал плечами:

– Жаль, что двери не запираются. Но если придвинуть сундук…

– Прости?

– Ну, Джализа-то мы сюда на ночь перенесем. Я уговорю «сестер», да они и сами рады будут. А. потом запремся до утра. Если продержимся, на рассвете все станет ясно. Иб-Барахья назовет имя, йор-падды изгонят джиэммона или убьют одержимого.

– А если это будет твое имя? Или мое? Или она обвинит Джализа?..

Мастер битв поднял голову и спокойно встретил взгляд Иллеара.

– Не обвинит. Вопрос-то задан правильно. «По справедливости осужден», помните? Иб-Барахья назовет убийцу. И вот что я вам скажу. Когда я был сегодня в шатре, я ведь не только успокаивал Джализа, я еще успел осмотреться. Это не Джализ их убил. Когда он потом пришел в себя и бредил… он не прикидывался, государь, не играл.

– Если речь идет о джиэммоне, который «ныряет» и «всплывает» в одержимом, тогда твое наблюдение ничего не меняет. Джализ мог и не знать, что творил джиэммон, завладев его телом.

– Да вы ведь сами не верите, что это Джализ.

– Не верю, – согласился Иллеар. И добавил, чтобы переменить тему: – Так что же еще ты заметил в шатре?

– Пальцы на правой руке целительницы были скрючены, словно она что-то держала в самый момент смерти.

– Что же?

– Ни под нею, ни рядом я ничего не увидел.

– Убийца унес это с собой?

– Или оставил там же. В шатре ведь все забрызгано кровью, еще одна вещица просто легла на полку – и все, поди сыщи, которая! И причина очевидна: эту вещицу убийца попросил у целительницы, когда вошел; по ней можно было бы определить, кто же он.

– И снять подозрение с Джализа.

– В том числе.

– А догадался бы джиэммон все это сделать?

Ал-Леад пожал плечами:

– Наверное, даже йор-падды не знают ответа на этот вопрос. Я не большой знаток, но слышал, и не раз, что джиэммоны друг на друга очень непохожи. И который именно пробрался в оазис – поди угадай! Если, – добавил он, – вообще убийцей был джиэммон. Знаете, государь, мне вчера не спалось. По правде сказать, я тревожился за сына. И появление йор-падд, то, как они себя вели… меня это насторожило. В общем, я тогда отпросился у вас, лег спать – да глаз-то так и не сомкнул. Вертелся с боку на бок, все думал про Джализа, про тот бой: могло ли все обернуться по-другому, лучше для нас? Нужно ли было вообще вам ехать в Таальфи?

– И что же ты надумал?

– Да толком – ничего! В конце концов поднялся, вышел по нужде… и, конечно, взгляд сам собою зацепился за шатер. И померещилось мне, что я видел чей-то силуэт… нет, что я говорю! – точно видел!

Иллеару показалось, что в сердце у него в груди перестало биться.

– И кто же это был?

Мастер битв криво усмехнулся и провел пальцами по застарелым шрамам, которые белели на его щеке, словно причудливые письмена.

– Не «был», государь. «Была». Поэтому-то я и не удивился: посчитал, что это одна из служительниц.

– Тогда почему ты сейчас переменил свое мнение?

– Трупы – они были холодными. И кровь успела высохнуть. К тому же вспомните, что говорила иб-Барахья. После полуночи чай еще оставался горячим, а Данара уже ушла в шатер. Все совпадает, Ваше Могущество. Я видел убийцу.

– Или Данару. Долго ты так простоял?

– Не слишком. Меня отвлек один из местных: высохший, похожий на мумию старик с клюкой.

– Здешний дурачок, я его видел. По-твоему, он нарочно тебя отвлекал?

Ал-Леад медленно качнул головой:

– Нет… пожалуй, нет. Чего-то он хотел, конечно, нес какой-то вздор… и в этом все дурачки похожи на джиэммонов: никогда не знаешь, что у них в голове. К тому же меня тогда не от чего было отвлекать: я на «сестру» взглянул и забыл, мне ведь не показалось странным, что она туда вошла.

– Ты бы мог ее узнать?

– Нет, Ваше Могущество. Я видел лишь силуэт – издали, ночью, всего-то несколько мгновений.

– Но, – вспомнил Иллеар, – Змейка утверждала, что в шатре был джиэммон.

– Он мог прийти после. Или, как вы говорили, я видел Данару.

Иллеар снова потер виски. С тем же результатом.

– Ладно. До вечера еще далеко. Надо отдохнуть. Когда ты пойдешь к «сестрам», чтобы договориться о Джализе?

Мастер битв снова усмехнулся:

– Как стемнеет, не раньше. Пусть они как следует распробуют мысль о том, что джиэммон наверняка захочет заглянуть к ним этой ночью.

На том разошлись: ал-Леад отправился в свою комнатушку, чтобы все-таки попробовать заснуть. Иллеару и пробовать не нужно было: он словно заранее знал, что уснет, едва лишь ляжет… и проснется точно в урочный час.

Он проснулся. Проснулся и какое-то время выжидал: затаив дыхание, прислушивался к звукам из соседней комнаты. Там мастер битв, тяжело вздыхая, массировал себе предплечье: раненное годы назад, оно начинало ныть, стоило погоде лишь немного измениться.

«Буря, – вспомнил Иллеар. – Она говорила, что сегодня вечером будет буря».

И – словно только и дожидался, пока шулдар вспомнит, – за стенами тотчас завыл ветер, принялся швырять о стены полные пригоршни песка, принес с собою запах раскаленных камней, и железа, и крови, и дыма пожарищ…

Ал-Леад тихо позвал: «Ваше Могущество», – подождал, стоя по ту сторону занавески; наконец вздохнул и ушел, наверное, к «сестрам», которые присматривали за Джализом.

Иллеар лежал, размышляя, хотя, конечно, все давным-давно решил. На лестнице, ведущей к Срединным покоям и выше, йор-падды должны были оставить посты из трех-четырех воительниц. Так что этот путь не годился. Оставался лишь один.

Поднявшись, Иллеар, не мешкая, отодвинул в сторону другую занавеску – ту, что висела в углу его комнатки. Ту, из-за которой вчера пришла иб-Барахья.

Стена за занавеской была на первый взгляд ровной: обычная, ничем не примечательная каменная кладка, кирпичи в некоторых местах потрескались, искрошились, но – никаких потайных дверей, никаких рычагов – ровным счетом ничего подобного.

Однако мудрый Эльямин ох-Хамэд в свое время утверждал, что нечто не появляется из ничего.

Постучав по кладке, шулдар убедился, что за нею действительно пустота. Вскоре он обнаружил и кирпич, служивший ключом к потайной двери: стоило посильнее нажать на него, и часть стены бесшумно повернулась вокруг оси.

Не раздумывая, Иллеар вошел в узкий, ввинчивающийся вверх коридор. Он не прихватил с собой лампу, но в стене справа сквозь щели в кладке изредка сочился свет – тусклый, болезненный, и все же его хватало, чтобы не споткнуться на истертых ступеньках. Иллеар запер за собой дверь и стал подниматься по лестнице. Несколько раз он наклонялся к светящимся шелям и видел другие комнаты… – но не задерживался. Будто что-то гнало его вперед – выше и выше, скорее! – туда, к ней!

В конце концов он, конечно, споткнулся, едва удержался, чтобы не упасть, до крови расцарапал подушечки пальцев на левой руке и, кажется, порвал штаны на колене. Стоя в темном коридоре, пронизанном лезвиями света, Иллеар вдруг спросил себя: а в самом деле, для чего он так рискует? Ведь это же бессмысленно: идти сейчас к ней!

Но, конечно, это был вопрос, ответ на который Иллеар уже знал. «Так вообще бывает?…» – «Бывает…»

Лестница вывела его на круглую площадку, где Иллеар едва мог развернуться. Быстро отыскав очередной кирпич-ключ, шулдар привел в действие хитроумный механизм и вошел в комнатку – не намного большую тех, в которых здесь селили паломников. Вошел, беззвучно прикрыл дверь и, шагнув из-за занавеси, тихо кашлянул.

Она ждала его, Иллеар понял это сразу же. «Разумеется! Она ведь знает… все знает?..»

Иб-Барахья стояла у окна – узкого, забранного металлической решеткой. Провидица была в черном платье, которое лишь подчеркивало бледность ее кожи, на тонких лодыжках и на запястьях Иллеар заметил изящные цепочки, в волосах – ярко-алый гребешок. «Как будто роза…»

Она стояла, скрестив руки на груди, и хотя наверняка услышала, как Иллеар вошел, так и не обернулась. Ему почему-то вдруг показалось, что это чужая женщина стоит там, у окна… а может, и не женщина, может, джиэммон; вот сейчас обернется – и Иллеар увидит лицо чудовища, глаза с вертикальными зрачками, растянутый в полуулыбке рот; показалось…

Задержавшись лишь на мгновение, Иллеар пересек комнатку и обнял эту женщину – она обернулась стремительно, как будто была заколдованной статуей из детских сказок, статуей, которую он наконец расколдовал. В ее взгляде, в ее поцелуе были испытание и вызов, страсть и нежность – и он с изумлением, с облегчением, с радостью понял, что она верит ему, верит, верит!..

И все-таки не удержался, спросил, глядя в каштановые глаза, ласково проводя ладонью по ее волосам:

– Ты веришь?., я не убивал…

– Я знаю, что ты не убивал, – прошептала она. – Я знаю… знаю о тебе все.

– Все? – Иллеар почувствовал холодок, сердце в груди отчаянно рванулось, будто хотело вылететь из этой клетки. Он попытался улыбнуться, продолжая гладить ее волосы. Пальцы наткнулись на что-то острое… – Все?

Она кивнула.

– Так значит…

– Это неважно, – сказала она, – неважно. Это пройдет. – Подняла руку и выдернула из прически гребешок, позволив волосам рассыпаться темным водопадом. – Все пройдет. … Ветер за стеной закручивал песчаные вихри, сталкивал их, перемешивал, перетирал песчинки в огромных жерновах, терзал барханы и ввинчивался в горные ущелья, чтобы потом снова вырваться на простор, вздыбливать тугие волны песка, вздымать фонтаны до небес, ветер был единовластным господином над всей пустыней и теми, кто в ней жил, люди и твари, ее населявшие, стоили сейчас не больше, чем горсть песчинок: дунь – взлетят и навсегда затеряются в лихой круговерти!.. Be-тер властвовал над временем и пространством и нес запахи других времен, других стран, других судеб. – … Расскажи, как ты стала иб-Барахьей. – Свечи почти догорели, в полумраке, лежа на полу, он разглядывал ее лицо.

– Это просто. Провидица выбирает одну из «сестер», которая, на ее взгляд, наиболее достойна. И воспитывает, учит.