Текст книги "Русская поэзия начала ХХ века (Дооктябрьский период)"

Автор книги: авторов Коллектив

 
Я иду дорогой скорбной в мой безрадостный Коктебель…
По нагорьям терн узорный и кустарники в серебре.
По долинам тонким дымом розовеет внизу миндаль,
И лежит земля страстная в черных ризах и орарях.
 
 
Припаду я к острым щебням, к серым срывам размытых гор,
Причащусь я горькой соли задыхающейся волны,
Обовью я чобром, мятой и полынью седой чело.
Здравствуй, ты, в весне распятый, мой торжественный Коктебель!
 

Коктебель

1907

 
Темны лики весны. Замутились влагой долины,
Выткали синюю даль прутья сухих тополей.
Тонкий снежный хрусталь опрозрачил дальние горы.
Влажно тучнеют поля.
 
 
Свивши тучи в кудель и окутав горные щели,
Ветер, рыдая, прядет тонкие нити дождя.
Море глухо шумит, развивая древние свитки
Вдоль по пустынным пескам.
 

1907

 
Старинным золотом и желчью напитал
Вечерний свет холмы. Зардели красны, буры
Клоки косматых трав, как пряди рыжей шкуры.
В огне кустарники, и воды как металл.
 
 
А груды валунов и глыбы голых скал
В размытых впадинах загадочны и хмуры.
В крылатых сумерках – намеки и фигуры…
Вот лапа тяжкая, вот челюсти оскал,
 
 
Вот холм сомнительный, подобный вздутым ребрам.
Чей согнутый хребет порос как шерстью чобром?
Кто этих мест жилец: чудовище? титан?
 
 
Здесь душно в тесноте… А там – простор, свобода,
Там дышит тяжело усталый Океан
И веет запахом гниющих трав и йода.
 

1907

 
Здесь был священный лес. Божественный гонец
Ногой крылатою касался сих прогалин.
На месте городов ни камней, ни развалин.
По склонам бронзовым ползут стада овец.
 
 
Безлесны скаты гор. Зубчатый их венец
В зеленых сумерках таинственно печален.
Чьей древнею тоской мой вещий дух ужален?
Кто знает путь богов – начало и конец?
 
 
Размытых осыпей, как прежде, звонки щебни
И море древнее, вздымая тяжко гребни,
Кипит по отмелям гудящих берегов.
 
 
И ночи звездные в слезах проходят мимо,
И лини темные отвергнутых богов
Глядят и требуют, зовут… неотвратимо.
 

1907

 
Равнина вод колышется широко,
Обведена серебряной каймой.
Мутится мыс, зубчатою стеной
Ступив на зыбь расплавленного тока.
 
 
Туманный день раскрыл златое око,
И бледный луч, расплесканный волной,
Скользят, дробясь над мутной глубиной, —
То колос дня от пажитей востока.
 
 
В волокнах льна златится бледный круг
Жемчужных туч, и солнце, как паук,
Дрожит в сетях алмазной паутины.
 
 
Вверх обрати ладони тонких рук —
К истоку дня! Стань лилией долины,
Стань стеблем ржи, дитя огня и глины!
 

1907

 
Над зыбкой рябью вод встает из глубины
Пустынный кряж земли: хребты скалистых гребней,
Обрывы черные, потоки красных щебней —
Пределы скорбные незнаемой страны.
 
 
Я вижу грустные, торжественные сны —
Заливы гулкие земли глухой и древней,
Где в поздних сумерках грустнее и напевней
Звучат пустынные гекзаметры волны.
 
 
И парус в темноте, скользя по бездорожью,
Трепещет древнею, таинственною дрожью
Ветров тоскующих и дышащих зыбей.
 
 
Путем назначенным дерзанья и возмездья
Стремит мою ладью глухая дрожь морей,
И в небе теплятся лампады Семизвездья.
 

1907

 
Я – солнца древний путь от красных скал Тавриза[268]268
  Тавриз (Тебриз) – город на севере Ирана.


[Закрыть]
До темных врат, где стал Гераклов град – Кадикс[269]269
  Кадикс (Кадис) – город на юге Испании, вблизи Гибралтарского пролива. Геракл (Геркулес) – в античной мифологии герой, одним из подвигов которого было воздвижение Геракловых столбов (Гибралтарского пролива).


[Закрыть].
Мной круг земли омыт, в меня впадает Стикс[270]270
  Стикс – река подземного царства (греч. миф.).


[Закрыть],
И струйный столб огня на мне сверкает сизо.
 
 
Вот рдяный вечер мой: с зубчатого карниза
Ко мне склонялись кедр и бледный тамарикс.
Широко шелестит фиалковая риза,
Заливы черные сияют, как оникс.
 
 
Люби мой долгий гул и зыбких взводней змеи,
И в хорах волн моих напевы Одиссеи.
Вдохну в скитальный дух я власть дерзать и мочь,
 
 
И обоймут тебя в глухом моем просторе
И тысячами глаз взирающая Ночь,
И тысячами уст глаголящее Море.
 

1907

Див кличет по древию, велит послушати

Волге, Поморью, Посулью, Сурожу…[271]271
  Див кличет по древию, велит послушати // Волге, Поморью, Посулью, Сурожу… – Цитата-пересказ из «Слова о полку Игореве».


[Закрыть]

 
Запал багровый день. Над тусклою водой
Зарницы синие трепещут беглой дрожью.
Шуршит глухая степь сухим быльем и рожью,
Вся млеет травами, вся дышит душной мглой,
 
 
И тутнет гулкая. Див кличет пред бедой
Ардавде, Корсуню, Поморью, Посурожью, —
Земле незнаемой разносит весть Стрибожью[272]272
  …весть Стрибожью… – Стрибог – бог ветра у древних славян.


[Закрыть]:
Птиц стоном убуди и вста звериный вой.
 
 
С туч ветр плеснул дождем и мечется с испугом
По бледным заводям, по ярам, по яругам…
Тьма прыщет молнии в зыбучее стекло…
 
 
То Землю древнюю тревожа долгим зовом,
Обида вещая раскинула крыло
Над гневным Сурожем[273]273
  Сурож – древнерусское название города Судака (Восточный Крым).


[Закрыть] и пенистым Азовом.
 

1907

 
Травою жесткою, пахучей и седой
Порос бесплодный скат извилистой долины.
Белеет молочай. Пласты размытой глины
Искрятся грифелем, и сланцем, и слюдой.
 
 
По стенам шифера, источенным водой,
Побеги каперсов: иссохший ствол маслины;
А выше за холмом лиловые вершины
Подъемлет Карадаг зубчатою стеной.
 
 
И этот тусклый зной, и горы в дымке мутной,
И запах душных трав, и камней отблеск ртутный,
И злобный крик цикад, и клекот хищных птиц —
 
 
Мутят сознание. И зной дрожит от крика…
И там – во впадинах зияющих глазниц —
Огромный взгляд растоптанного Лика.
 

1907

 
Гряды холмов отусклил марный иней.
Громады туч по сводам синих дней
Ввысь громоздят (все выше, все тесней)
Клубы свинца, седые крылья пиний,
 
 
Столбы снегов, и гроздями глициний
Свисают вниз… Зной глуше и тускней.
А по степям несется бег коней,
Как темный лет разгневанных Эриний[274]274
  Эринии – в греческой мифологии богини мщения.


[Закрыть].
 
 
И сбросил Гнев тяжелый гром с плеча,
И, ярость вод на долы расточа,
Отходит прочь. Равнины медно-буры.
 
 
В морях зари чернеет кровь богов.
И дымные встают меж облаков
Сыны огня и сумрака – Ассуры[275]275
  Ассуры (Асуры) – в древнейшей санскритской литературе название демонов, враждебных богам.


[Закрыть].
 

1909

 
Влачился день по выжженным лугам.
Струился зной. Хребтов сивели стены.
Шли облака, взметая клочья пены
На горный кряж (доступный чьим ногам?)
 
 
Чей голос с гор звенел сквозь знойный гам
Цикад и ос? Кто мыслил перемены?
Кто с узкой грудью, с профилем гиены
Лик обращал навстречу вечерам?
 
 
Теперь на дол ночная пала птица,
Край запада лудою распаля.
И персть путей блуждает и томится…
 
 
Чу! В теплой мгле (померкнули поля…)
Далеко ржет и долго кобылица.
И трепетом ответствует земля.
 

1909

 
Сочилась желчь шафранного тумана.
Был стоптан стыд, притуплена любовь…
Стихала боль. Дрожала зыбко бровь.
Плыл горизонт. Глаз видел четко, пьяно.
 
 
Был в свитках туч на небе явлен вновь
Грозящий стих закатного Корана…
И был наш день одна большая рана,
И вечер стал запекшаяся кровь.
 
 
В тупой тоске мы отвратили лица.
В пустых сердцах звучало глухо: «Нет!»
И, застонав, как раненая львица,
 
 
Вдоль по камням влача кровавый след,
Ты на руках ползла от места боя,
С древком в бону, от боли долго воя…
 

Август 1909

Лидии Дм. Зиновьевой-Аннибал

 
Уж много дней рекою Океаном
Навстречу дню, расправив паруса,
Мы бег стремим к неотвратимым странам.
Усталых волн все глуше голоса,
 
 
И слепнет день, мерцая оком рдяным.
И вот вдали синеет полоса
Ночной земли и слитые с туманом
Излоги гор и скудные леса.
 
 
Наш путь ведет к божницам Персефоны[277]277
  Персефона – богиня плодородия и подземного царства (греч. миф.).


[Закрыть],
К глухим ключам, под сени скорбных рощ,
Раин и ив, где папоротник, хвощ
 
 
И черный тис одели леса склоны…
Туда идем, к закатам темных дней
Во сретенье тоскующих теней.
 

17 октября 1907

Коктебель

Елизавете Ивановне Дмитриевой[279]279
  Раздел «Corona Astralis» посвящен поэтессе Елизавете Ивановне Дмитриевой (в замужестве – Васильевой; 1887–1928); знакомой М. Волошина. В 1909 г. под именем иностранной аристократки «Черубина де Габриак» напечатала ряд стихотворений в журнале «Аполлон». М. Волошин принимал участие в этой мистификации.


[Закрыть]

 
В мирах любви – неверные кометы, —
Закрыт нам путь проверенных орбит!
Явь наших снов земля не истребит, —
Полночных солнц к себе нас манят светы.
 
 
Ах, не крещен в глубоких водах Леты
Наш горький дух, и память нас томит.
В нас тлеет боль внежизненных обид —
Изгнанники, скитальцы и поэты!
 
 
Тому, кто зряч, но светом дня ослеп,
Тому, кто жив и брошен в темный склеп,
Кому земля – священный край изгнанья,
 
 
Кто видит сны и помнит имена, —
Тому в любви не радость встреч дана,
А темные восторги расставанья!
 

Август 1909

Коктебель

I

 
В мирах любви неверные кометы,
Сквозь горних сфер мерцающий стожар —
Клубы огня, мятущийся пожар,
Вселенских бурь блуждающие светы, —
 
 
Мы вдаль несем… Пусть темные планеты
В нас видят меч грозящих миру кар, —
Мы правим путь свой к солнцу, как Икар,
Плащом ветров и пламени одеты.
 
 
Но странные, – его коснувшись, – прочь
Стремим свой бег: от солнца снова в ночь —
Вдаль, по путям парабол безвозвратных…
 
 
Слепой мятеж наш дерзкий дух стремит
В багровой тьме закатов незакатных…
Закрыт нам путь проверенных орбит!
 

II

 
Закрыт нам путь проверенных орбит,
Нарушен лад молитвенного строя…
Земным богам земные храмы строя,
Нас жрец земли земле не причастит.
 
 
Безумьем снов скитальный дух повит.
Как пчелы мы, отставшие от роя!..
Мы беглецы, и сзади наша Троя,
И зарево наш парус багрянит.
 
 
Дыханьем бурь таинственно влекомы,
По свиткам троп, по росстаням дорог
Стремимся мы. Суров наш путь и строг.
 
 
И пусть кругом грохочут глухо громы,
Пусть веет вихрь сомнений и обид, —
Явь наших снов земля не истребит!
 

III

 
Явь наших снов земля не истребит:
В парче лучей истают тихо зори,
Журчанье утр сольется в дневном хоре,
Ущербный серп истлеет и сгорит,
 
 
Седая зыбь в алмазы раздробит
Снопы лучей, рассыпанные в море,
Но тех ночей, – разверстых на Фаворе[280]280
  Фавор – гора, упоминаемая в Библии.


[Закрыть], —
Блеск близких солнц в душе не победит.
 
 
Нас не слепят полдневные экстазы
Земных пустынь, ни жидкие топазы,
Ни токи смол, ни золото лучей.
 
 
Мы шелком лун, как ризами, одеты,
Нам ведом день немеркнущих ночей, —
Полночных солнц к себе нас манят светы.
 

IV

 
Полночных солнц к себе нас манят светы…
В колодцах труб пытливый тонет взгляд.
Алмазный бег вселенные стремят:
Системы звезд, туманности, планеты,
 
 
От Альфы Пса до Веги и от Беты
Медведицы до трепетных Плеяд —
Они простор небесный бороздят,
Творя во тьме свершенья и обеты.
 
 
О, пыль миров! О, рой священных пчел!
Я исследил, измерил, взвесил, счел,
Дал имена, составил карты, сметы…
 
 
Но ужас звезд от знанья не потух.
Мы помним всё: наш древний, темный дух,
Ах, не крещен в глубоких водах Леты!
 

V

 
Ах, не крещен в глубоких водах Леты
Наш звездный дух забвением ночей!
Он не испил от Орковых ключей[281]281
  …от Орковых ключей… – Орк – В римской мифологии божество смерти, доставлявшее тени людей в подземное царство.


[Закрыть],
Он не принес подземные обеты.
 
 
Не замкнут круг. Заклятья недопеты…
Когда для всех сапфирами лучей
Сияет день, журчит в полях ручей, —
Для нас во мгле слепые бродят светы,
 
 
Шуршит тростник, мерцает тьма болот,
Напрасный ветр свивает и несет
Осенний рой теней Персефонеи,
 
 
Печальный взор вперяет в ночь Пелид[282]282
  Пелид – сын Пелея, Ахилл (один из героев «Илиады» Гомера).


[Закрыть]…
Но он еще тоскливей и грустнее,
Наш горький дух… И память нас томит.
 

VI

 
Наш горький дух… (И память нас томит…)
Наш горький дух пророс из тьмы, как травы,
В нем навий яд, могильные отравы.
В нем время спит, как в недрах пирамид.
 
 
Но ни порфир, ни мрамор, ни гранит
Не создадут незыблемей оправы
Для роковой, пролитой в вечность лавы,
Что в нас свой ток невидимо струит.
 
 
Гробницы Солнц! Миров погибших Урна!
И труп Луны, и мертвый лик Сатурна —
Запомнит мозг и сердце затаит:
 
 
В крушеньях звезд рождалась мысль и крепла,
Но дух устал от свеянного пепла, —
В нас тлеет боль внежизненных обид!
 

VII

 
В нас тлеет боль внежизненных обид.
Томит печаль, и глухо точит пламя,
И всех скорбей развернутое знамя
В ветрах тоски уныло шелестит.
 
 
Но пусть огонь и жалит и язвит
Певучий дух, задушенный телами, —
Лаокоон[283]283
  Лаокоон – троянский жрец. Погиб вместе с двумя сыновьями от мести богини Афины (его задушили две змеи, посланные богиней).


[Закрыть], опутанный узлами
Горючих змей, напрягся… и молчит.
 
 
И никогда, ни счастье этой боли,
Ни гордость уз, ни радости неволи,
Ни наш экстаз безвыходной тюрьмы
 
 
Не отдадим за все забвенья Леты!
Грааль[284]284
  Грааль – по преданию, чаша, в которую Иосиф Аримафейский собрал кровь распятого Христа.


[Закрыть] скорбей несем по миру мы, —
Изгнанники, скитальцы и поэты!
 

VIII

 
Изгнанники, скитальцы и поэты, —
Кто жаждал быть, но стать ничем не смог…
У птиц – гнездо, у зверя – темный лог,
А посох – нам и нищенства заветы.
 
 
Долг не свершен, не сдержаны обеты,
Не пройден путь, и жребий нас обрек
Мечтам всех троп, сомненьям всех дорог…
Расплескан мед, и песни не допеты.
 
 
О, в срывах воль найти, познать себя,
И, горький стыд смиренно возлюбя,
Припасть к земле, искать в пустыне воду,
 
 
К чужим шатрам идти просить свой хлеб,
Подобным стать бродячему рапсоду —
Тому, кто зряч, но светом дня ослеп.
 

IX

 
Тому, кто зряч, но светом дня ослеп, —
Смысл голосов, звук слов, событий звенья,
И запах тел, и шорохи растенья, —
Весь тайный строй сплетений, швов и скреп
 
 
Раскрыт во тьме. Податель света – Феб
Дает слепцам глубинные прозренья.
Скрыт в яслях бог. Пещера заточенья
Превращена в Рождественский Вертеп.
 
 
Праматерь ночь, лелея в темном чреве
Скупым Отцом ей возвращенный плод,
Свои дары избраннику несет —
 
 
Тому, кто в тьму был Солнцем ввергнут в гневе,
Кто стал слепым игралищем судеб,
Тому, кто жив и брошен в темный склеп.
 

Х

 
Тому, кто жив и брошен в темный склеп,
Видны края расписанной гробницы:
И Солнца челн, богов подземных лица,
И строй земли: в полях маис и хлеб,
 
 
Быки идут, жнет серп, бьет колос цеп,
В реке плоты, спит зверь, вьют гнезда птицы, —
Так видит он из складок плащаницы
И смену дней, и ход людских судеб.
 
 
Без радости, без слез, без сожаленья
Следит людей напрасные волненья,
Вез темных дум, без мысли «почему?»,
 
 
Вне бытия, вне воли, вне желанья,
Вкусив покой, неведомый тому,
Кому земля – священный край изгнанья.
 

XI

 
Кому земля священный край изгнанья,
Того простор полей не веселит.
Но каждый шаг, но каждый миг таит
Иных миров в себе напоминанья.
 
 
В душе встают неясные мерцанья,
Как будто он на камнях древних плит
Хотел прочесть священный алфавит
И позабыл понятий начертанья.
 
 
И бродит он в пыли земных дорог, —
Отступник жрец, себя забывший бог,
Следя в вещах знакомые узоры.
 
 
Он тот, кому погибель не дана,
Кто, встретив смерть, в смущенье клонит взоры,
Кто видит сны и помнит имена.
 

XII

 
Кто видит сны и помнит имена,
Кто слышит трав прерывистые речи,
Кому ясны идущих дней предтечи,
Кому поет влюбленная волна;
 
 
Тот, чья душа землей убелена,
Кто бремя дум, как плащ, приял на плечи,
Кто возжигал мистические свечи,
Кого влекла Изиды пелена,
 
 
Кто не пошел искать земной услады
Ни в плясках жриц, ни в оргиях менад,
Кто в чашу нег не выжал виноград,
 
 
Кто, как Орфей, нарушив все преграды,
Все ж не извел родную тень со дна, —
Тому в любви не радость встреч дана.
 

XIII

 
Тому в любви не радость встреч дана,
Кто в страсти ждал не сладкого забвенья,
Кто в ласках тел не ведал утоленья,
Кто не испил смертельного вина.
 
 
Страшится он принять на рамена
Ярмо надежд и тяжкий груз свершенья,
Не хочет уз и рвет живые звенья,
Которыми связует нас Луна.
 
 
Своей тоски – навеки одинокой,
Как зыбь морей пустынной и широкой,
Он не отдаст. Кто оцет жаждал – тот
 
 
И в самый миг последнего страданья
Не мирных путь блаженства изберет,
А темные восторги расставанья.
 

XIV

 
А темные восторги расставанья,
А пепел грез и боль свиданий – нам.
Нам не ступать по синим лунным льнам,
Нам не хранить стыдливого молчанья.
 
 
Мы шепчем всем ненужные признанья,
От милых рук бежим к обманным снам,
Не видим лиц и верим именам,
Томясь в путях напрасного скитанья.
 
 
Со всех сторон из мглы глядят на нас
Зрачки чужих, всегда враждебных глаз,
Ни светом звезд, ни солнцем не согреты,
 
 
Стремя свой путь в пространствах вечной тьмы, —
В себе несем свое изгнанье мы —
В мирах любви неверные кометы!
 

Август 1909

Коктебель

ВЕЛИМИР ХЛЕБНИКОВ[285]285
  Хлебников Велимир (Виктор Владимирович; 1885–1922) родился в Астраханской губернии в семье попечителя учебных заведений. После окончания гимназии учился на математическом отделении Казанского университета (1903 г.), затем с 1904 года на естественном отделении. С 1908 года – на историко-филологическом факультете Петербургского университета.
  Жил в Петербурге, затем в Москве, на Украине, в Баку, много странствовал по России. Первое выступление в печати – в сборнике футуристов «Садок судей» (1908–1909) (вып. 1). К 1912 году относится встреча Хлебникова с В. Маяковским. Является одним из основателей русского футуризма. В поэтической практике выходил за пределы футуризма («будетлянства») – к эпике.
  В 1916 г. призван на военную службу. Написал ряд произведений, выражающих протест против войны.
  Избранные стихотворения послеоктябрьского периода творчества В. Хлебникова см. в томе БВЛ «Советская поэзия» (т. 1).
  Стихотворения В. Хлебникова печатаются по тексту издания: В. Хлебников. Стихотворения и поэмы. Л., «Советский писатель» («Библиотека поэта». Малая серия), 1960.


[Закрыть]

 
Там, где жили свиристели,
Где качались тихо ели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей.
Где шумели тихо ели,
Где поюны крик пропели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей.
В беспорядке диком теней,
Где, как морок старых дней,
Закружились, зазвенели
Стая легких времирей.
Стая легких времирей!
Ты поюнна и вабна,
Душу ты пьянишь, как струны,
В сердце входишь, как волна!
Ну же, звонкие поюны,
Славу легких времирей!
 

1908

 
Крылышкуя золотописьмом
Тончайших жил,
Кузнечик в кузов пуза уложил
Прибрежных много трав и вер[286]286
  Вер – камыш.


[Закрыть].
– Пинь, пинь, пинь! – тарарахнул зинзивер[287]287
  Зинзивер – маленькая птичка, живущая у реки (прим. Хлебникова).


[Закрыть].
О, лебедиво!
О, озари!
 

<1908 или 1909>

 
Мы желаем звездам тыкать,
Мы устали звездам выкать,
Мы узнали сладость рыкать.
Будьте грозны, как Остраница[288]288
  Остраница Степан – казацкий атаман, боровшийся в XVII в. за освобождение Украины от польского владычества.


[Закрыть],
Платов[289]289
  Платов М. И. (1751–1818) – атаман Донского войска, один из героев войны 1812 г.


[Закрыть] и Бакланов[290]290
  Бакланов Я. П. (1808–1873) – атаман донских казаков, отличившийся в военных действиях на Кавказе.


[Закрыть],
Полно вам кланяться
Роже басурманов.
Пусть кричат вожаки,
Плюньте им в зенки!
Будьте в вере крепки,
Как Морозенки[291]291
  Морозенко – герой украинских народных песен.


[Закрыть].
О, уподобьтесь Святославу[292]292
  Святослав Игоревич – великий князь киевский (ок. 945–972).


[Закрыть], —
Врагам сказал: «Иду на вы!»
Померкнувшую славу
Творите, северные львы.
С толпою прадедов за нами
Ермак и Ослябя[293]293
  Ослабя – инок, погибший в битве на Куликовом поле (1380).


[Закрыть].
Вейся, вейся, русское знамя,
Веди через сушу и через хляби!
Туда, где дух отчизны вымер
И где неверия пустыня,
Идите грозно, как Владимир
Или с дружиною Добрыня.
 

<Между 1908 и 1910>

 
Кому сказатеньки,
Как важно жила барынька,
Нет, не важная барыня,
А, так, сказать, лягушечка:
Толста, низка и в сарафане,
И дружбу вела большевитую
С сосновыми князьями.
И зеркальные топила
Обозначили следы,
Где она весной ступила,
Дева ветреной воды.
 

<1909 или 1910>

 
Немало славных полководцев,
Сказавших «счастлив» умирая,
Знал род старинных новгородцев,
В потомке гордом догорая.
 
 
На белом мохнатом коне
Тот в Польше разбил короля,
Победы, коварны оне,
Над прежним любимцем шаля.
 
 
Тот сидел под старой липой,
Победитель в Измаиле,
И склонен над приказов бумажною кипой,
Шептал, умирая: «Мы победили!»
 
 
Над пропастью дядя скакал,
Когда русские брали Гуниб[295]295
  Гуниб – горный аул, где в 1859 г. был взят в плен Шамиль.


[Закрыть].
И от раны татарскою шашкой стекал
Ручей. – Он погиб.
 
 
То бобыли, то масть вороная
Под гулкий звон подков
Носила седоков
Вдоль берега Дуная.
 
 
Конюшен дедовских копыта,
Шагами русская держава
Была походами покрыта,
Товарищами славы.
 
 
Тот на востоке служил
И, от пули смертельной не сделав изгиба,
Руку на сердце свое положил
И врагу, улыбаясь, молвил: «Спасибо».
 
 
Теперь родовых его имений
Горят дворцы и хутора,
Ряды усадебных строений
Всю ночь горели до утра,
 
 
Но, предан прадедовским устоям.
Заветов страж отцов,
Он ходит по покоям
И теребит концы усов.
 
 
В созвездье их войдет он сам!
Избранники столицы,
Нахмурив свои лица,
Глядят из старых рам.
 

<1910?>

 
Гонимый – кем, почем я знаю?
Вопросом: поцелуев в жизни сколько?
Румынкой, дочерью Дуная,
Иль песнью лет про прелесть польки, —
Бегу в леса, ущелья, пропасти
И там живу сквозь птичий гам,
Как снежный сноп сияют лопасти
Крыла, сверкавшего врагам.
Судеб виднеются колеса
С ужасным сонным людям свистом.
И я, как камень неба, несся
Путем не нашим и огнистым.
Люди изумленно изменяли лица,
Когда я падал у зари.
Одни просили удалиться,
А те молили: озари.
Над юга степью, где волы
Качают черные рога,
Туда, на север, где стволы
Поют, как с струнами дуга,
С венком из молний белый черт
Летел, крутя власы бородки.
Он слышит вой власатых морд
И слышит бой в сковородки.
Он говорил: «Я белый ворон, я одинок,
Но всё – и черную сомнений ношу,
И белой молнии венок —
Я за один лишь призрак брошу,
Взлететь в страну из серебра,
Стать звонким вестником добра».
 

_____

 
У колодца расколоться
Так хотела бы вода,
Чтоб в болотце с позолотцей
Отразились повода.
Мчась, как узкая змея,
Так хотела бы струя,
Так хотела бы водица
Убегать и расходиться,
Чтоб ценой работы добыты,
Зеленее стали чеботы,
Черноглазые, ея.
Шепот, ропот, неги стон,
Краска темная стыда,
Окна, избы с трех сторон,
Воют сытые стада.
В коромысле есть цветочек,
А на речке синей челн.
«На, возьми другой платочек,
Кошелек мой туго полн».
«Кто он, кто он, что он хочет?
Руки дики и грубы!
Надо мною ли хохочет
Близко тятькиной избы?»
«Или? или я отвечу
Чернооку молодцу,
О сомнений быстрых вече,
Что пожалуюсь отцу?
Ах, юдоль моя гореть!»
Но зачем устами ищем
Пыль, гонимую кладбищем,
Знойным пламенем стереть?
 
 
И в этот миг к пределам горшим
Летел я, сумрачный, как коршун.
Воззреньем старческим глядя на вид земных шумих,
Тогда в тот миг увидел их.
 

<1912>

 
Над тобой носилась беркута,
Порой садясь на бога грудь,
Когда миял[296]296
  Миял – миновал (прим. Хлебникова).


[Закрыть] ты, рея, омута,
На рыбьи наводя поселки жуть,
Бог, водами носимый,[297]297
  Бог, водами носимый… – По принятии христианства киевский князь Владимир Святославович (978-1015) приказал сбросить в Днепр огромный деревянный идол Перуна (верховного божества и бога грома и молнии у древних славян).


[Закрыть]
Ячаньем встречен лебедей.
Не предопределил ли ты Цусимы
Роду низвергших тя людей?
Не знал ли ты, что некогда восстанем,
Как некая вселенной тень,
Когда гонимы быть устанем
И обретем в временах рень,
Сил синих снем.
Когда копьем мужья встречали,
Тебе не пел ли – мы не уснем
В иных времен начале.
С тобой надежды верных плыли,
Тебя провожавших зовом «боже!»,
И как добычу тебя поделили были,
Когда взошел ты на песчаной рени[298]298
  Рень – отмель, низкий берег.


[Закрыть] ложе.
Как зверь влачит супруге снеди,
Текущей кровью жаркий кус,
Владимир не подарил ли так Рогнеде[299]299
  Рогнеда – жена князя Владимира.


[Закрыть] —
Твой золоченый длинный ус?
Ты знаешь: путь изменит пря.
И станем верны, о Перуне,
Когда желтой и белой силы пря
Перед тобой вновь объединит нас в уне,
Навьем[300]300
  Нав (навь) – мертвец.


[Закрыть] возложенный на сани,
Как некогда ты проплыл Днепр —
Так ты окончил Перунепр,
Узнав вновь сладость всю касаний.
 

<1914>

 
Что ты робишь, печенеже,
Молотком своим стуча?
– О прохожий, наши вежи
Меч забыли для мяча.
В день удалого похода
Сокрушила из засады
Печенегова свобода
Святославовы насады[302]302
  Насады – речные суда, лодки.


[Закрыть].
Он в рубахе холщевой,
Опоясанный мечом,
Шел пустынной бечевой.
Страх для смелых нипочем!
Кто остаться в Перемышле
Из-за греков не посмели,
На корму толпою вышли —
Неясыти[303]303
  Неясыть – порог на Днепре.


[Закрыть] видны мели.
Далеко та мель прославлена,
Широка и мрачна слава,
Нынче снова окровавлена
Светлой кровью Святослава.
Чу, последний, догоняя,
Воин, дальнего вождя,
Крикнул: «Дам, о князь, коня я,
Лишь беги от стрел дождя!»
Святослав, суров, окинул
Белым сумраком главы,
Длинный меч из ножен вынул
И сказал: «Иду на вы!»
И в трепет бросились многие,
Услышав знакомый ответ.
Не раз мы, в увечьях убогие,
Спасались от княжеских чет.
Над смущенною долиной
Он возникнул, как утес,
Но прилет петли змеиной
Смерть воителю принес.
«Он был волком, не овечкой! —
Степи молвил предводитель. —
Золотой покрой насечкой
Кость, где разума обитель.
Знаменитый сок Дуная
Наливая в глубь главы,[304]304
  Знаменитый сок Дуная // Наливая в глубь главы. – По летописному преданию, Святослав был убит и обезглавлен на днепровских порогах печенегами, хан которых сделал из его черепа чашу для пиров.


[Закрыть]
Стану пить я, вспоминая
Светлых клич: «Иду на вы!»
Вот зачем сижу я, согнут,
Молотком своим стуча,
Зная, шатры сегодня дрогнут.
Меч забудут для мяча.
Степи дочери запляшут,
Дымом затканы парчи,
И подковой землю вспашут,
Славя бубны и мячи.
 

<1914>

Волошин М. А.

Луна восходит над заливом

Акварель. 1926

Государственная Третьяковская галерея