Текст книги "Русская жизнь. Эмиграция (июль 2007)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

IV.

Заведующий ремонтным цехом Федор Николаевич в своем кабинете на машинном дворе колхоза составляет «Список работников для получения мяса». В кабинете сидит механизатор Михаил Иванович: рабочий день окончен, и Михаил Иванович зашел к заведующему поговорить на вечную тему – о России. Они собираются каждый вечер и разговор, судя по всему, ведут один и тот же.

– Уеду я, – говорит Михаил Иванович. – Вот доработаю до пятнадцатого и уеду, и не удержишь меня.

– Ну, уезжай, – равнодушно отвечает Федор Николаевич. – Я на твое место никого брать не буду месяц. Хватит тебе месяца?

– Бери, не бери, мне все равно, – бурчит Михаил Иванович, но замолкает.

Заведующий заканчивает свой список, ставит размашистую подпись и обращается к механизатору:

– Ты бы хоть объяснил гостям, чего ты так заводишься.

Михаил Иванович, волнуясь, начинает объяснять.

– Мы живем здесь, мы русские. Это мы так думаем, что мы русские. А сами не видим никаких русских, кроме друг друга. И думаем, что русские – это мы и есть. А приезжаешь в Россию – там все другие. Мы ни с кем не сможем жить, кроме друг друга, но боимся себе в этом признаться, и я тоже боюсь.

Завтра он снова придет к заведующему и будет грозить скорым отъездом. Заведующий снова будет его подкалывать, а Михаил Иванович – обижаться. Так пройдет несколько лет. Михаил Иванович состарится, начнет ходить в молельный дом. Дети будут уезжать учиться – в Россию или далеко за границу. Вернутся не все. Черный город понемногу будет разрастаться. Построят мечеть. Лет через десять, в крайнем случае двадцать, Ивановка станет обыкновенным азербайджанским селом.

В Ивановке боятся об этом думать, но все равно думают.

Антонина Мухина
Гражданское счастье

Хроника гнусных времен

У жительницы столицы Валентины Симоновой есть диплом Московской консерватории, московская квартира, муж и работа в оркестре. Она гражданка Украины.

Семнадцатилетняя Валя приехала в Москву из Киева пятнадцать лет назад и с первого раза поступила в консерваторию по классу виолончели. Советского Союза уже не было, но тогда еще казалось, что границы, таможни, режимы – это глупая, незначительная формальность, славянским ли ручьям не слиться в русском море? Валя с упоением училась, в ее паспорте стояла прописка в общежитии на пять лет.

В 1997 году, получив диплом, Валя пришла в ОВИР на Покровку и выразила желание стать гражданкой Российской Федерации. Но ее выгнали: нет прописки – нет и оснований. Валя пыталась объяснить, что по закону она как бывшая гражданка СССР, обладательница советского паспорта без признаков другого гражданства имеет полное право стать россиянкой. Но у всякого чиновника на закон найдется приложение к закону – а приложение требовало жилплощади. Денег на взятку или фиктивный брак у нее не было, да если бы и были – Бог навыков не дал. Сплошная виолончель.

Вскоре Вале исполнилось двадцать пять, и ей пришлось обменять заветный советский паспорт на новый украинский. Все надежды стать россиянкой «по закону» рухнули. Теперь она была полноправной иностранкой. Валя решила ждать.

Ждать пришлось до весны 2002 года, когда, продав квартиру на Украине, Валя купила квартиру в Москве. Радость была недолгой. В ЖЭКе отказались ее прописывать. Валя пошла к юристам. Юристы смотрели документы, вздыхали.

– Это распоряжение мэра. Вам нужно получить письменный отказ от паспортного стола и подать на них в суд.

– Они не дают письменный отказ.

– Тогда вам нужно направить им заказное письмо с уведомлением о вручении. Если в течение месяца они не ответят, подаете в суд.

– А нет ли других выходов из ситуации?

– Есть всего три пути, – отвечали юристы. – Первый: вы идете в паспортный стол и даете взятку, вас прописывают. Второй: вы идете в паспортный стол и говорите, что подали в суд. Даете взятку, только уже значительно меньшую, и вас прописывают. Третий: вы подаете в суд. Только учтите: московский суд вы проиграете, потому что они выполняют распоряжение главы города. Тогда вы подаете апелляцию в Верховный суд, и вас прописывают. Это долго и дорого, но года через три у вас все будет.

Однако в 2002 году – ура, ура! – «Закон о гражданстве РФ» поменяли. Судиться теперь не было смысла: по новому закону наличие квартиры и прописки роли не играло. Нужно было получить всего-навсего, в последовательности: 1) разрешение на временное проживание; 2) вид на жительство; 3) гражданство. Валя посчитала: если сложить все сроки ожиданий по каждому пункту и прибавить к ним срок, который нужно прожить в соответствии с каждой бумагой, чтобы подать на следующую, выходит восемь лет.

Но и бланка заявления для разрешения на временное проживание ей все равно не дали. На такие разрешения существует квота, и она давно закончилась. Не было квоты и на следующий год, и через год, хотя Валя пришла в первый рабочий день января. А осенью 2004-го Россия подписала с Украиной международное соглашение о пребывании в стране до девяноста дней без регистрации, поэтому в 2005 году Валя никуда не ходила, а просто выезжала и въезжала каждые три месяца.

15 января 2007 года в силу вступили изменения к закону о мигрантах. Россия пошла навстречу бывшим соотечественникам: пакет документов для разрешения на временное проживание значительно упростился. Не нужны теперь справка о несудимости, свидетельство о рождении, документ об образовании! А самое главное – не нужно доказывать, как раньше, что у тебя есть деньги на три года вперед (215 тыс. рублей на банковском счету) или стабильная белая зарплата выше московского прожиточного минимума.

День первый

16 января 2007 года Валя уже стояла в очереди к инспектору миграционной службы. Решили пошевеливаться – «упрощенная схема» действует только год. Согласно новому «Закону о гражданстве» до 1 января 2008 года любой бывший гражданин СССР может подать на гражданство по статье 14, пункт 4 и, подтвердив советское прошлое свидетельством о рождении образца 1974 года (не менявшимся до 1992 года), всего через полгода стать гражданином. Но! У мигранта должно быть разрешение на временное проживание.

А для этого нужно попасть в пресловутую квоту – или найти причину пройти вне ее. Вне квоты шли дети, родители, супруги, рожденные в РСФСР, и граждане, оказавшие «неоценимые услуги государству». Квот на 2007 год в Москве было всего пятьсот. В Санкт-Петербурге – полторы тысячи. В Рязани и области – сто пятьдесят, а на Алтае вообще тридцать.

Валя думала, как ей повезло: она жена россиянина. Уверенная в удаче, она решительно переступила порог кабинета. Инспектор поморщился, но бланки выдал. И добавил:

– Вам нужен миграционный учет. С 15 января все приезжающие должны стать на учет в течение трех дней.

– Но ведь девяносто дней для Украины?

– Милочка, вы умная, но не сильно. В соглашении написано, что можно проживать без регистрации, а «регистрация» и «учет» – отличаются. Почувствуйте разницу.

– Хорошо. Я хочу стать на учет в свою квартиру.

– На учет может поставить только россиянин. Вы не можете быть прибывающей и принимающей стороной одновременно. Все, идите, не мешайте мне тут.

Валя уже пыталась зарегистрировать себя в свою же квартиру. Заполняла заявления: «Я, Валентина Сергеевна Симонова, прошу зарегистрировать меня к себе», – и ниже, в графе квартировладельца: «Я, Валентина Сергеевна Симонова, против регистрации себя у себя не возражаю». Ей выдавали временную регистрацию на три месяца. Но продлилось это недолго: вскоре от таких жильцов стали требовать поручительство россиянина, проживающего в квартире.

Все законы о мигрантах написаны с оглядкой на бедных гастарбайтеров. Иностранец-собственник не учитывается ни в одном пункте.

День второй

Инспектор потребовал принести все медицинские справки в течение тридцати дней («Не принесете – закрою дело, подавать заново – через год») и заодно посоветовал обратить внимание на объявление в коридоре.

«Оказываем услуги… оформление гражданства…» – прочитала она. Позвонила, поехала.

Валю провели к бородатому джентльмену. Он представился адвокатом.

– Вопрос ваш сложный, но решаемый, – запел адвокат. – Гражданство будет через четыре месяца.

– Сколько?

– Полторы тысячи долларов разрешение, полторы тысячи гражданство. У нас гарантия! Половина денег вперед, половина по факту. А теперь слушаю ваши нюансы.

Нюансы Валя не стала рассказывать, быстро попрощалась. Уходя, посмотрела название конторы: «Благотворительный фонд помощи ветеранам Федеральной миграционной службы».

День третий

За час до открытия КВД (кожно-венерологического диспансера) у входа собрались человек двести. Почти все были «лицами кавказской национальности». Валин номер – триста семьдесят второй.

– Сейчас получишь квитанции и анкету, – объяснила ей большая, важная женщина. – Анкету заполнишь, квитанции оплатишь. Придешь второй раз, сдашь квитанции, получишь бегунок. Здесь же сдашь кровь. Идешь в туберкулезный диспансер, там тоже сдашь кровь, мочу, сделаешь флюорографию. Потом к наркологу, он даст справку, что ты не наркуша. Вернешься, здесь тебе все заверят, дадут справку, что СПИДа нет. И уже со всем этим – в управление здравоохранения.

– И это все можно не успеть в тридцать дней?

– Наивная! – усмехнулась женщина.

Через четыре часа заболели ноги. Сесть было негде. Еще через два часа она села прямо на пол. Уйти было нельзя. Каждые полчаса была перекличка, не отозвавшихся вычеркивали.

«В чем смысл этой очереди? – думала Валя. – Почему нельзя просто раздать квитанции?» Почему, почему, почему…

– Все. Семь часов, – сказал кто-то.

Очередь взорвалась, заголосила.

– Сохраните список на завтра! – Нет, завтра по живой очереди! – Да я уже неделю не могу попасть, не отпускают с работы на сутки! – А ты без разрешения работаешь? – Не твое дело! – Да пошел ты…

– Молчаааать! – показавшись в дверях, заорала врач. – Все вон!

Валя ринулась к врачу.

– Пожалуйста, дайте мне квитанции, пожалуйста! Я с восьми утра, мне же только квитанции!

– Десять человек! – гаркнула врач.

Она толкнула Валю в кабинет, вслед забежали еще девять самых ловких. Врач заперла дверь на ключ.

– У меня рабочий день кончился. Хотите сегодня – триста рублей с каждого.

Все радостно закивали. Врач молча пересчитала деньги, молча раздала квитанции, молча открыла дверь.

День четвертый

Она пришла в начале седьмого. Сто семьдесят третья. К открытию собрались около четырехсот мигрантов. Все строители, дворники, продавцы, грузчики, все молдаване, таджики, азербайджанцы, туркмены, армяне бросились оформлять новые разрешения, пытаясь успеть в квоту на профессию, в квоту на надежду жить спокойно. Про квоту на профессию Валя знала. Она тоже пыталась ее получить, но заявки на «творческие профессии» почти не удовлетворяли: Москва нуждалась в людях тяжелого физического труда.

Опять «почему». Если все эти же имеют работу, востребованы, почему их нельзя посчитать и выдать столько же квот? Почему анализы можно сдавать только в десяти местах на всю Москву? А самое главное – зачем правительство обмануло всех этих людей, полгода широковещательно обсуждая новый закон о мигрантах, в котором – якобы! – отменялись квоты на разрешение на временное проживание для бывших граждан СССР? Все города подали заявку на квоту с учетом только визовых иностранцев, и когда были подписаны эти маленькие квоты, строчку об отмене тут же вычеркнули.

Дышать было нечем, со всех сторон зажимали. Все время кто-то ломился без очереди, раздавался отборный мат. Валя с удивлением заметила, что она тоже матерится на каждого наглеца. Чем ближе подходила очередь, тем больше звериного азарта просыпалось в ней – не пропустить, не разрешить, не уступить. Ни пяди своей земли! Ужасно болели ноги, спина и голова. В голове стучал страх не попасть, не успеть, начать завтра с нуля.

Она простояла те же одиннадцать часов, что и вчера.

День пятый

В пять утра – у входа в ПТД (противотуберкулезный диспансер). Тридцать седьмая. Прием начинался в час дня.

В двенадцать дверь открыл охранник.

– У кого список? – спросил он. – Давайте сюда. Вашу мать! Уже неделю эти новые законы, а вы у меня уже во где, по самое не балуй. Бл*дво черножопое.

Через час снова вышел.

– Первый-пятый, шаг вперед. Фамилия? Совпадает. Эй, четвертый, паспорт покажи. Чего-то ты не похож на фотографию… а вас, черножопых, хрен поймешь. Не пущу вот… А мне плевать, что с четырех утра… Давай-давай, а то милицию вызову.

Все стояли, опустив глаза. Кто-то прошептал: «Только бы список не порвал, как три дня назад».

– Фамилия?

– Симонова.

– Русская, что ли? На торгашку вроде не похожа.

– У меня муж, я на гражданство.

– А… Ну, пойдешь вместо четвертого.

День шестой

У ПТД Валя с мужем были в четыре утра. Они оказались седьмыми.

– А жизнь-то налаживается, -думала Валя, когда шла домой.

День седьмой

В очереди к наркологу стояли не меньше пятисот человек.

– Четыреста девяносто восьмая, – сказал ей разводящий.

– Откуда столько?

– КВД и ПТД больше, чем наркологов. Тут с трех веток метро. К девяти утра будет сотен восемь, не меньше.

Три узких крутых лестничных пролета; на одной ступеньке – полтора человека, кто-то стоял боком. Если смотреть наверх, где стоит охрана и где разводящий выкрикивает фамилии, начинает кружиться голова. А вскоре она уже кружилась и без этого – не было воздуха.

В основном люди старались молчать, но время от времени вспыхивала ругань. Когда становилось шумно, выходил охранник и матерился.

Ее соседка грохнулась в обморок.

– Позовите врача! – кричала Валя.

Охранник побежал за медсестрой, а Валю сильно толкнули в спину.

– Хороший спектакль разыграли. Сейчас одну понесут наверх, а вторая типа с ней пойдет. Там-то они себе справочки и возьмут.

– Да как вы смеете…

– Да ты, сука, всегда что-нибудь придумаешь. Муж ее на такси привозит, небось взятку дала охраннику этому туберкулезному, чтобы он тебя вместо другого провел.

Валя стояла до восьми вечера. Оставалось три человека, когда прием закончился. У нее не было сил на переговоры – она молча отстранила охранника и прошла в кабинет.

– Русская, муж, квартира, работа, делаю гражданство, – сказала она и положила на стол пятьсот рублей.

Врач быстро написал что-то, поставил печать, отклеил штрих-код.

– А по ГОСТу я не имею права принимать более шестидесяти пациентов в день, – усмехнулся он.

День восьмой

Около кабинета дрались несколько человек. Орали так, что закладывало уши. Врач крикнула, что не начнет прием, и заперлась в кабинете. Но это только подлило масла в огонь.

Через десять минут в КВД ворвался наряд милиции с дубинками. Очередь расступалась, сдавливая всех. Валя охнула, получив локтем в живот. Скрутили и вывели пять человек – по одному на мента. Наступила гробовая тишина.

– Список, у кого список?

– У мэнэ, – ответил таджик.

– Ну так читай!

Парень что-то забормотал по-таджикски. Он размахивал руками и выстраивал отозвавшихся. И тут Валя озверела, как будто в ней переключили какую-то программу.

– По-русски, читай по-русски, сволочь! – заорала она.

– Сама читай! – испуганно сказал таджик и отдал ей список.

Так Валя стала разводящей.

Пятьсот пар глаз были направлены на нее.

– Первый, второй, третий, четвертый, пятый, – металлическим голосом прочитала она фамилии. – Остальные три шага назад!

Валя выкрикивала номера, следила за совпадением фамилий. К ней постоянно подходили и говорили, что не помнят своего номера. В списке, начатом таджиками, часть фамилий была записана неправильно. Восточные фамилии, бывало, отличались всего парой букв. Со всем этим она разбиралась.

Вскоре к ней стали подходить люди, просили совета или просто рассказывали свою судьбу. Ее принимали за начальника. Сначала она была терпелива, потом начала раздражаться. «Я какой?», «Минэ кров надо?», «Дэвушка, ты тут самый умный, зайди им скажи от всех, читобы дали минэ бумажка».

Одни действительно ничего не понимали. Они молчали и смотрели на Валю, ожидая чуда. Валя искала для них самые простые слова.

Другие прикидывались непонимающими: «Высокий женщин сказал мине сюда ходить, она мине ждать» или «Мине просиль передавать врач вот этот папка». Но когда Валя отказывалась пускать их без очереди, они переходили на нормальный русский язык и крыли ее матом на чем свет стоит.

Сдерживая натиск огромной толпы, Валя испытывала новые для себя чувства – и они ей не нравились. С одной стороны, было нестерпимо жалко этих людей. С другой, она невольно находила оправдания и для небольшой квоты, и для жестких процедур… Особенно когда на нее сыпались проклятия.

С третьей стороны, она почти ненавидела страну, гражданином которой собиралась стать. Потому что на ее глазах произошло вот что. У мальчика из Таджикистана определили простатит и отказались дать справку. Валя вступилась: простатит не входит в список смертельно опасных болезней; простатитом, кричала она, болеет каждый второй мужчина! Но врач только смеялась, а потом пригрозила и Вале не выдать справку. И если бы дело было в человеческом факторе! – нет, врач сказала, что у нее есть план. План по отказам.

Второй случай – с девушкой-украинкой. Диагностировали СПИД, под конвоем вывезли в какую-то лабораторию, взяли кровь на повторный анализ. Она жила в этой лаборатории три дня. Ей не давали позвонить родным, грозили депортацией. Повторный анализ ничего не выявил, и ее отпустили. Сама девушка считала, что отпустили ее, выяснив, что она не на работу рвется, а, как и Валя, оформляет гражданство.

Людская стена стояла, дышала, шевелилась. Вале было страшно, что ее сейчас растопчут и сомнут. Не меньше боялась и того, кто был за спиной, – врача, маленького начальника маленькой планеты. Ее трясло, но она стояла и последовательно выкрикивала номера из списка.

Когда Валя пришла домой, оказалось, что у нее температура. Она заболела.

День девятый

В управление здравоохранения вместо нее пошел муж. Вернулся за полночь.

– Получилось?

– Еще бы не получилось. Чисто финансовый вопрос.

– Дорого?

– Не дороже денег. Спи, милая.

Почти россиянка

Через неделю Валя сдала документы. Еще пришлось нотариально переводить паспорт, заверять свидетельства, делать ксерокопии. Ей поставили штамп в миграционную карту: пока рассматривается ее вопрос, она может находиться в России. Инспектор улыбался и обещал через шестьдесят дней выдать документ.

Валя вышла из отделения милиции на улицу. Во дворе стояла огромная толпа, очередь в соседний кабинет, где оформляли разрешение на работу. Шла перекличка. Валя отстраненно смотрела на людей, очень похожих на тех, с кем простояла в очередях.

И только сейчас, увидев со стороны, поняла, как же она устала за эти пятнадцать лет. Валя села на бордюр и заплакала.

«Уже все, все, – уговаривала она себя. – Самое страшное позади. Через два месяца я получу разрешение и подам на гражданство. Уже все, все…»

Она еще не знала, что не через два месяца, а через четыре, потому что кто-то в ФМС уйдет в отпуск. Не знала, что вскоре, при попытке оформить загранпаспорт, ее мужа объявят не-гражданином и отберут у него российский паспорт – потому что родился он в Армении; он будет доказывать через суд, что в 1983 году, одиннадцатилетним, переехал с родителями в Свердловск, то есть на момент распада СССР был россиянином. Не знала, как жестоко обхамят ее в уголовном розыске, где она будет сдавать отпечатки пальцев. Не знала, что даст первую в жизни крупную взятку милому инспектору из миграционной службы, чтобы он не тянул с приемом заявления на гражданство и оформил сдачу документов за несколько дней до того, как останется шесть месяцев до окончания срока действия ее паспорта, – иначе ей пришлось бы ехать на Украину и зависнуть там на неопределенное время.

Валя ничего этого не знала. Она сидела и плакала от усталости – и от надежды, что впереди осталось совсем чуть-чуть.

История еще не закончена.

Имя героини изменено

Валерий Павлов
Выпавший

Судьба гастарбайтера

С Калмаматом я познакомился во дворе, на лавочке, где потягивал пиво. Ко мне подошел маленький человек в робе дворника, с позолоченными передними зубами и глазами побитой собаки.

Его не интересовала сигарета. Он просто хотел хоть с кем-нибудь поговорить.

Киргиз

В первый раз жителей Средней Азии я увидел в армии, под Днепропетровском. Летеха-танкист палкой загонял в реку стайку солдат-заморышей в казенных синих трусах. Те зашли по колено в воду, но купаться почему-то не хотели, а на берег выйти боялись. Только испуганно озирались по сторонам и ждали, когда лейтенант перестанет махать палкой, да бормотали себе под нос какие-то проклятия.

Позже меня, срочника, отправили служить под Ташкент, где я успел не только насладиться вкусом самаркандских дынь, но и оценить нравы и обычаи экзотической цивилизации, чья история растянулась на тысячелетия. Коканд, Самарканд, Бухара, Ош – эти города появились на свет, когда никакой России не было еще и в проекте.

Есть такой анекдот об установлении советской власти в Киргизии: в кишлак приезжает всадник с красной звездой на лбу, начинает стучать в рельс. Потихоньку на площади собирается народ. Всадник заявляет: «С сегодняшнего дня у вас социализм!» – «Ну социализм так социализм, а чего будил-то?» – спрашивает его толпа.

Калмамат жил в своем городе в мире и согласии с узбеками. Узбеков и киргизов в Оше где-то 50 на 50 (в «трешке» на Кантемировской, где он теперь живет, пропорции примерно те же). Общаются они на своеобразном суржике – причудливой смеси русского, узбекского и киргизского. Письменный киргизский не похож на письменный узбекский (разница примерно как между чеченским и ингушским), именно по этой причине почти вся визуальная реклама на центральных киргизских каналах идет на русском языке. Кстати, из 14 киргизских газет 10 выходят на русском. В киргизском много русских варваризмов и калек. Фраза «академиялык драма театры театралдык сезонун жапты» означает, как нетрудно догадаться, напоминание о том, что в академическом театре драмы начался новый сезон.

Если верить эпосу «Манас», киргиз – веселый, благодушный, гостеприимный, трудолюбивый человек. Но в то же время и праздный, безответственный, чинопочитатель и чревоугодник. Щедрость киргиза предполагает известную степень расточительности. Киргизы могут устраивать торжества (свадьбы, поминки, тризны), совершенно не принимая во внимание собственные материальные и финансовые возможности. Между тем в ментальности каждого узбека, согласно киргизскому фольклору, заложена рачительность, желание иметь свой, пусть небольшой, бизнес, свое дело, приносящее доход.

Узбекам Калмамат не доверяет: считает, что киргизы – это «русские», а узбеки – «евреи». Одни в его представлении – коллективисты и рубахи-парни, а другие – алчные предприниматели, мелочные эгоисты. За время службы я видел и тех, и этих и думаю, что это скорее национальная мифология. Но и в кривом зеркале отражается реальность.