Текст книги "Русская жизнь. Эмиграция (июль 2007)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Не наш Тихий океан

У России была возможность закрепиться на Гавайях и других тихоокеанских островах. В самом начале 1800-х туда проник аляскинский завхоз Баранов. Острова поразили его изобилием продуктов и соли, и он наладил их экспорт оттуда в подконтрольные России территории, в том числе на Камчатку и на Амур. Так бы дело и ограничилось обменом еды на меха, но вот удача – в то время местные гавайские князьки затеяли междоусобную войну. Как настоящий европейский колонизатор Баранов воспользовался ситуацией и предложил одному из князьков не только меха, но и покровительство. В мае 1816 года один из местных царьков, Томари, официально принял русское подданство. В финансовом отношении приобретение обошлось РАК в сущие копейки: две шубы для князька и его жены, зеркало и пищаль. К 1821 году на Гавайях были выстроены наши форты, вооруженные пушками. С помощью российского оружия Томари победил своих соперников, и к 1822 году все Гавайи были русскими. К этому же времени русскими стали и Маршалловы острова.

В 1825 году был составлен первый русско-гавайский словарь. На Аляску шли корабли, груженные гавайской солью, сандаловым деревом, тропическими плодами, кофе, сахаром. Соль русские добывали близ Гонолулу, из высохшего озера в кратере старого вулкана. Дети местных вождей учились в Санкт-Петербурге, изучали не только русский язык, но и точные науки. Богател и король Томари (его к тому времени из князей произвели в короли). Но вот незадача: царский двор внезапно принял решение отказаться от столь ценных в экономическом, а главное, стратегическом плане территорий.

Одной из основных причин столь поспешного отказа от Гавайских и Маршалловых островов послужило восстание декабристов. Первым в Русско-Американскую компанию «как силовик» проник Рылеев. Более того, он стал руководителем канцелярии РАК в Петербурге. Кроме оклада в 10 тыс. рублей ему положили и статус мажоритарного акционера, вручив 10 акций компании. Консультантом туда же устроился Батеньков. Помечтать о создании «новой России» в Америке приходили в канцелярию по вечерам и другие декабристы. Рылеев и Ко даже написали мини-наставление руководителю РАК Гагемейстеру, в котором рекомендовали ему заботиться об образовании туземцев, их крещении, искоренении мужеложства, а под конец посоветовали завести театр. Еще одной их идеей было переселение поморов из Архангельской губернии на берега и острова Тихого океана – как людей, наилучшим образом подходящих на роль первопроходцев и колонизаторов.

Позднее о петербургской канцелярии очень кратко, но емко высказался Николай I: «То-то хороша собралась у вас там компания». После подавления декабристского восстания и обнаружения измены среди аляскинских «силовиков» царское правительство стало рассматривать любые потенциальные заморские территории под этим углом – возможно или нет создание там альтернативной России без мужеложства, со школами и театрами.

По вине дипломатов

Российскими могли стать острова Ява и Суматра. Первый и последний штатный консул России в Индонезии Михаил Бакунин в течение пяти лет (1895-1899) не раз вносил предложения об установлении непосредственных торговых связей между Россией и островным государством. А также информировал Петербург о возможности совместной с голландцами колонизации Явы и Суматры (голландцы таким образом хотели завести союзника в борьбе против англичан в этом регионе). Он предлагал сделать здесь морскую базу, которая контролировала бы подступы к русскому Дальнему Востоку. Николай II отвечал Бакунину: «Дружба с Англией для меня важнее, чем эти дикие места». Как оказалось позднее, отсутствие такой базы было одной из причин поражения нашего флота при Цусиме, а англичане в войне с японцами никакой дружбы к России проявлять не стали.

Здравницей России, которой он стал сегодня, мог бы уже больше 100 лет назад быть Таиланд. Король Рама V в 1880 году заявил о своем желании заключить дружественный союз с Россией. К этому его подталкивала ускоренная колонизация англичанами и французами соседних территорий. Те же французы недвусмысленно давали понять Раме V, что пора бы и ему принять меч цивилизации. Поначалу Россия с живостью откликнулась на предложение короля Сиама. В 1888 году композитор Шуровский пишет музыку для гимна Сиама, в местные порты заходят русские военные корабли, сиамская молодежь из правящего клана направляется на учебу в военные училища Петербурга. В 1897 году в столицу России прибывает король Чулалонгкорн. Он везет секретный план вхождения Сиама в состав России в качестве доминиона. Романовы показывают сиамцу блистательный русский мир – театры, скачки, балет «Коппелию» с Матильдой Кшесинской, в которую Чулалонгкорн влюбляется.

Пораженный приемом, он уезжает обратно в Сиам. А через три месяца присылает Николаю II шифрованное письмо с отказом от вхождения в состав России. Позднее, уже в 1920-х годах, Бьюкенен, посол Англии в России с 1911 года, признается в мемуарах, что это британцы ловко разрушили уже почти подписанный договор. Сыграв на восточной подозрительности к белым, англичане внушили королю Сиама, что весь клан и его в том числе тотчас же сошлют в Сибирь, а Таиланд станет не доминионом, а российской колонией.

Дипломатическая слабость – еще одна причина неудач России в деле приобретения заморских территорий. Наиболее наглядно это отразилось в так называемом «деле о Тобаго».

Еще в 1652 году курляндский герцог Яков завладел островом Тобаго у берегов Южной Америки. В течение 30 лет сюда переселились 400 курляндцев, а также были закуплены в Африке чуть более 900 негров-рабов. А годом раньше у местного князька были приобретены острова в устье реки Гамбии в Западной Африке (сейчас это островное государство Сан-Томе и Принсипи). Однако в 1661 году эти территории в двух полушариях перешли в пользование Англии: курляндский герцог фактически внес их как залог за кредиты.

Спустя 80 лет Курляндия вошла в состав Российской империи, а вместе с ней мы приобрели и тот самый долг англичанам. Екатерина II до 1795 года пыталась отсудить у британцев эти два острова. Но не вышло.

Остров Буян

Всем известно, что образ далекого неведомого острова (Ultima Thule) – универсальный компонент любого развитого национального мировоззрения. Образ этот может варьироваться от полного концептуального антипода родной страны, где все обязательно не так, по-другому, до ее, наоборот, тайного удаленного двойника – области побега, страны духовных исканий. Русская Ultima Thule первоначально – остров Буян, Беловодье, днепровский остров Хортица в Запорожье. С начала XVIII века это Мадагаскар.

Россияне предприняли две мощные попытки геополитического осмысления образа Великого острова. Петр I первым заболел идеей взять Мадагаскар под российское покровительство. Поводом стала просьба о монаршей поддержке со стороны пирата Каспара Моргана, объявившего себя королем острова. По свидетельству современников, «экспедиция готовилась в такой спешке, словно от этого зависела судьба государства».

В 1721 году при дворе Петра I появился шведский адмирал Даниэль Вильстер. Кроме того, что он выразил желание поступить на царскую службу, адмирал представил царю проект сверхсекретной экспедиции на Мадагаскар. Проект царю понравился, и началась подготовка к его реализации, к выходу в море готовились фрегаты «Амстердам Галей» и «Де Крон де Ливде».

В декабре 1726 года корабли покинули ревельскую гавань. Рейс был настолько засекречен, что кораблям предписывалось выходить в Атлантический океан не через Ла-Манш, а обогнув Британские острова. Корабли шли под английским и португальским флагами торговых судов. Не доверяя адмиралу-перебежчику, Петр приказал двум офицерам – капитанам судов – тайно следить за ним.

Но сильный шторм вынудил суда вновь вернуться в Ревель.

Провал первой попытки не обескуражил Петра, и для новой экспедиции готовились корабли «Принц Евгений» и «Кроссер». Но сборы затянулись, как царь ни торопил моряков, а затем смерть царя перечеркнула все планы. Так закончился первый русский «мадагаскарский проект».

В 1771 году венгерско-польский дворянин Мориц Август Беневский возглавляет побег 90 камчатских ссыльных (среди них было только 5 иностранцев, остальные – русские и казаки) и прибывает на Мадагаскар. Вскоре аборигены объявляют его своим королем. Интересно, что Беневский везде называет себя «курьером царя Павла Петровича» (за 25 лет до его интронизации). Однако затем Беневский переходит в французское подданство, передавая и свое королевство французской короне. Рассорившись с французами, он основывает республику Либерталию. Затем Беневский предложил Мадагаскар молодым тогда еще США. Все это время он вел переписку с Павлом Петровичем, а также представителями Мальтийского ордена.

В 1786 году Беневский был убит французами. После его смерти форт «Камчатка» возглавил Иван Устюжанинов. Однако и он вернулся в Россию в 1789 году. К 1795 году русская колония на Мадагаскаре перестала существовать.

Утопия на Папуа

Примерно такими же эзотерическим метаниями, но уже с поправкой на капитализм, руководствовался Николай Миклухо-Маклай.

В советской историографии Миклухо-Маклая принято было рисовать добрым миссионером, отдавшим все силы, а затем и жизнь ради бедных папуасов. Добрым он по меркам XIX века и белого колонизатора действительно был, но что двигало его чувствами?

Начать с того, что Миклухо-Маклай был начисто лишен патриотизма – сказывалось воспитание матери-польки. С раннего детства естествоиспытатель мучительно искал себе новую родину (Россию до самой смерти он презрительно называл трущобой). В 16 лет наилучшим местом для проживания ему казалась Италия, в 22 года – Франция. В 18 лет Маклай покинул Россию и после этого более 8 месяцев подряд в ней не бывал. Поездив по Европе, он отмел эти варианты и разочаровался в европейской цивилизации вообще. Одной из причин был половой вопрос: только в Папуа он смог наконец-то удовлетворить свои желания, заведя несколько 9-10-летних «служанок» (по достижении 13-14 лет он отправлял их обратно в джунгли к родителям). Увлечение нимфетками не смогла остановить даже женитьба на дочери губернатора австралийского штата Новый Южный Уэльс.

И Папуа он рассматривал как свое личное владение, объявив себя Тамо-боро-боро – «божественным начальником» и, главное, получив подтверждение этому от туземцев. Блестящий авантюрист, он удачно водил за нос несколько мировых держав, умело играя на их противоречиях и обещая каждой из них вот-вот отдать территорию в качестве колонии. Россию, кстати, в этом перечне он рассматривал в последнюю очередь. Маклай с юности был фанатом Чернышевского. И в Папуа он хотел построить государство по заветам Рахметова. Фактически Город Солнца. Не беда, что человеческий материал подобрался не под стать народовольцам – в этом-то и видел свою цивилизаторскую миссию Маклай: довести папуасов до уровня сверхлюдей.

Сгубили его политические игры. Лавируя между Англией, Голландией, Францией и Россией, Маклай упустил из вида Германию. После того как в 1885 году на берегу залива Астролябии немецкий чиновник установил свой флаг, последователь Чернышевского признал свое поражение. Правда, он еще успел отправить гневную телеграмму Бисмарку и уведомил об этом императора Александра III.

«Мельбурн 9 янв. 1885.

Ваше императорское величество! Принужденный несправедливым захватом Германиею берега Маклая в Новой Гвинее, я послал сегодня утром телеграмму князю Бисмарку в Берлин, заявляющую, что туземцы отвергают германскую аннексию. Осмеливаюсь надеяться, что Ваше императорское величество одобрит этот шаг, и всепокорнейше прошу о даровании туземцам Берега Маклая российского покровительства, признав его независимым под моим началом».

Александр III ничего не ответил Маклаю. Умирать утопист приехал в Санкт-Петербург.

Вместо окна форточка

На протяжении 200 последних лет Россия добровольно отказывалась и от европейских и африканских владений. Мотивы были самые разные. В случае с Эфиопией в конце XIX века – чтобы не раздражать итальянцев и англичан. Мыс Ханко был подарен Сталиным Финляндии «по дружбе». Мальта и Ионические острова при Александре I– чтобы не возбуждать вольнодумство среди подданных.

Причем Ионические острова входили в состав государства в течение 8 лет. Они отошли к России в 1799 году, после победы над Турцией. Адмирал Ушаков сначала хотел использовать эти семь греческих островов просто как российскую военную базу в Средиземном море. Однако местные жители захотели большего – свобод. Сначала они потребовали выборности судей. Затем – сената. После – всеобщей амнистии. Закончилось все требованием предоставления конституции.

«Как видно, дойдут до всякого бешенства», – с негодованием писал Ушаков в депеше Павлу I. Более того, греческие свободолюбцы начали приезжать в Россию и будоражить местное население. Особенно отличился грек Каподистрия, будущий предводитель освободительной революции в Греции, друг Пушкина и декабристов. В 1806 году он в запальчивости предложил свои услуги по написанию конституции для России. Через год Александр I подарил Ионические острова Франции.

Российское государство, как мы видим, ВСЕГДА отказывалось от территорий, отделенных от метрополии морем и тем более океаном. Водные пространства были тем ограничителем, через который власть не могла надлежащим образом контролировать население. В итоге выгоды от «недопущения возможной крамолы» всегда перешивали другие плюсы – экономические, политические, стратегические. Еще в 1909 году английский историк Скрин писал: «Колонизация России имела характер бегства от государства. Но вслед за народом шла государственная власть, укрепляя за собой вновь заселенные области и обращая беглых в свое владычество. До конца 1890-х ходоки и организаторы мелких переселенческих партий приравнивались к политическим агитаторам и выдворялись на родину по этапу».

А Миклухо-Маклай на этот счет, как всегда, имел свое мнение: «Беззащитные всегда, неуверенные в себе и приниженные, русские люди никогда не имели никакой возможности ощущать себя высшей расой». Какая уж там колонизация, если белый человек не господин туземцу, а брат.

Елена Говор
Бродяга к Муррею подходит

Русские – часть австралийского национального мифа

Никакими усилиями воображения не мог я представить его русским, но, может быть, и не был он им, принадлежа от рождения к загадочной орлиной расе, чья родина – в них самих, способных на все.

Александр Грин. «Далекий путь»

В детстве мне в руки попал сборник «Австралийские рассказы». До сих пор помню тот долгий зимний вечер. Безликие дома за окном нашей минской пятиэтажки, непролазная грязь, соседи-алкоголики – все внезапно исчезло, развеялось, как туман. Я оказалась посреди открытой мною новой земли. Теперь, глядя назад, я думаю, что вот это чувство свободы, осознание того, что есть такая земля, где все зависит от тебя самого, и было самым главным, что притягивало меня к Австралии, которая хотя бы в мечтах делала меня свободной. Бескорыстное, рыцарское служение Австралии стало моим способом «жить не по лжи». О Солженицыне, впрочем, я тогда еще не слышала. Дав обет верности Австралии, я в своем юношеском максимализме теряла Россию, и только позже, когда школьная пропаганда любви к родине осталась позади, вернулась к ней и увидела ее по-новому, через историю своих предков, через литературу. В те же далекие глухие годы я была убеждена, что моя подлинная родина на другом конце земли, в другом времени.

В юности мне казалось, что мое открытие Австралии уникально, но позднее, окунувшись в ее историю, я поняла, что это далеко не так. Многие русские на протяжении двух столетий испытывали очарование Австралией и разочарование в ней. Началось все с самой ранней, дореволюционной, не модной ныне эмиграции, которой даже не нашлось места среди официальных «волн»: ведь первой волной считают исход из России после октябрьского переворота.

Отверженные

Известно, что поначалу Австралия была ссыльно-каторжной колонией. Первый флот с каторжниками прибыл туда через восемнадцать лет после того, как в 1770 году Австралию открыл Джеймс Кук. Съели его, кстати, отнюдь не австралийские аборигены, а гавайцы, принявшие Кука за ежегодно умирающего и возрождающегося бога Лоно. Современные авторы иногда называют Австралию британским ГУЛАГом, но в то время она представлялась русским совсем не такой. Русские моряки, не раз посещавшие Сидней, восхищались прекрасными условиями содержания ссыльных, в частности, их ежедневным рационом, включавшим фунт мяса, белый хлеб и чай.

Отношение к прошлому претерпевает порой удивительные метаморфозы, и ныне австралийцы считают особенно престижным иметь в роду хоть одного ссыльного: им гордятся, как в Европе предком-аристократом. А ссыльный, прибывший в Австралию с Первым флотом, котируется на уровне королевских кровей. Но я никак не ожидала, что эта ссыльномания затронет и нашу семью.

Как– то, придя за сыном в школу, я заметила на стене около входа в класс страхолюдный портрет с подписью «Джон Ховард». Так зовут нашего премьер-министра. Свобода слова -это хорошо, подумала я, но не до такой же степени. И тут, к своему ужасу, я разглядела имя художника – это был мой собственный семилетний сын Ральфи Кабо. Изучая жизнь ссыльных, школьники брали себе подопечных «конвиктов», и Ральфи умудрился выбрать тезку премьер-министра. Вот тогда я и подумала: а почему бы и нам не гордиться российскими ссыльными, трудом которых закладывалась нынешняя благополучная Австралия. Оставалось только их найти.

Оказалось, что среди заключенных английских тюрем, которых собирались отправить с Первым флотом в Австралию, был человек по имени Джон Браун, который, когда его приговорили к семи годам ссылки за кражу шкатулки и занавески, взмолился о пощаде, заявив, что он русский. Похоже, его действительно простили, так как ни с Первым, ни со Вторым флотом в Австралию он не приплыл, и мы, таким образом, потеряли уникальный шанс оказаться среди соучредителей австралийской нации.

Но оставалась надежда на другой Первый флот, тасманийский, который в 1804 году привез уголовников осваивать Землю Ван-Димена (остров Тасманию). И тут меня ждало открытие. Когда русские корабли «Крейсер» и «Ладога» зашли в мае 1823-го в Хобарт на Тасмании, они встретили, как писал в дневнике капитан Андрей Лазарев, «пожилых лет уроженца белорусского Потоцкого; ежели верить словам его, он в царствование императрицы Екатерины II был нашим армейским офицером и судьбами превратного счастия занесен в Англию, а оттуда в 1804 году отправлен на Вандимиеновый остров в числе преступников; с 1810 года он пользуется свободою, имеет в городе дом, жену и взрослых детей». И действительно, среди первых ссыльных был человек со странным именем Джон Потэски (Potaskie) (приключения славянских имен в Австралии – особая тема). Осужденный за кражу мотка тесьмы и галантерейных мелочей, он получил стандартные семь лет ссылки. С ним в неведомую Ван-Дименову Землю отправилась его молодая жена-ирландка Кэтрин. В отличие от жен декабристов, о ней никто не слагал стихов. Когда, зачав и выносив ребенка на корабле, Кэтрин родила девочку в день провозглашения нового поселения Хобарт, Джон не колеблясь выбрал имя для своей дочери: Кэтрин – в честь матери. Этой девочке принадлежит честь быть первым белым ребенком, родившимся на Тасмании.

И вот, почти два столетия спустя, я пью чай в гостеприимном доме Мэри Пурселл, праправнучки той Кэтрин, и держу в руках ее фотографию. С портрета на меня смотрит благообразная старушка в чепце и шали. Только глаза, кажется, выдают трагедию ее юности, когда в 17 лет она потеряла в один день возлюбленного – отца ее незаконнорожденного сына – и брата, повешенных за грабеж. Кэтрин, дожившая до века фотографии, унесла в могилу все тайны своей семьи. «Мы полагаем, – говорит Мэри, тщательно подбирая слова, – что после переезда части семьи с Тасмании в Викторию около 1853 года они приложили все усилия к тому, чтобы изгладить память о тяжелых годах и начать новую жизнь в Виктории». Но в 1980-х годах краеведы-энтузиасты раскопали историю семьи Кэтрин и Джона Потоцких. Сейчас в Австралии живет девятое поколение их потомков, общее число представителей этой фамилии перевалило за полторы тысячи.

Ссыльных россиян в Австралии насчитывалось не менее трех десятков, и каждая жизнь – приключенческий роман. Был среди них архангельский купец голландского происхождения Абрахам ван Бринен – джентльмен, трижды попадавшийся на подделке чеков. Был крещеный индеец Даниил Детлов фон Ранцов. Был солдат Павел Стемпин, родившийся в Польше, арестованный в Испании в 1813 году; сосланный пожизненно в Австралию, он стал слугой известного путешественника-первооткрывателя Джона Оксли. Первым этнически русским ссыльным в Австралии считается Константин Милков (Мильков), одноглазый объездчик лошадей из Москвы, получивший в лондонском суде семь лет ссылки за украденный кусок бекона. По всему видно, что на воровство его толкнул голод. Возможно, это был моряк, возможно, дезертир из русской армии. В 1816 году он прибыл в Австралию. Архивы позволяют проследить жизнь Константина год за годом. Видно, как постепенно он врастает в австралийский быт, и даже фамилия его трансформируется – Milcow, Meliko, Meleke, Millers. Но в 1825 году сведения о нем обрываются. Вряд ли он уехал из Австралии, ведь он не пытался вернуться на родину, когда в начале 1820-х годов в Сидней один за другим заходили русские корабли. Скорей всего, его могила навсегда затерялась в австралийском буше. Но мне хочется верить, что однажды где-нибудь обнаружится его потомок.